Лещенко Владимир. Идущие сквозь миры

   Спустя еще несколько недель состоялись пышные коронационные торжества.
   С улиц убрали обломки и разлагающиеся трупы, те дворцы, которые не до конца сгорели, спешно восстановили, на месте превратившихся в пепел кварталов воздвигли новые жилища или разбили парки, для чего выкопали множество деревьев в окрестных лесах.
   В храмах Двуликого и всех прочих богов и богинь вновь назначенное и выползшее из щелей, где хоронилось, духовенство вовсю возносило молитвы во славу нового государя. А старый Стор день и ночь работал, вместе с кучей помощников ваяя статую монарха высотой в пятьдесят локтей, установленную потом на главной площади. За это он получил от Дакура в подарок особняк покойного сенатора Онда взамен своего, спаленного в те дни.
   Ликующие плебеи встретили коронационное шествие цветами и радостными криками, дружно уверовав, что Дакур — и есть тот самый, издревле предсказанный Спаситель Народа. Иностранные посланники принесли свои поздравления от лица соседей-монархов их новому «венценосному брату». Поздравления, пожалуй, искренние, ибо смута уже грозила перекинуться на их владения. Кроме того, воинственные амбиции покойного Джахандарана, мечтавшего о возрождении великого Гоадена от моря до моря, откровенно пугали их, а Дакуру хватало ума до поры до времени скрывать свои планы.
   Но ничего этого я, конечно, уже не видел и знаю об этом только со слов тех, кто бежал позже меня. В числе прочих, оказавших сопротивление перевороту, я, как, впрочем, и все солдаты армии Регентского совета, был заочно приговорен к смертной казни. В случае возвращения на родину меня ждала виселица или вечная каторга.
   С тех пор прошло несколько лет.
   Гоаден заметно усилился, даже присоединил несколько близлежащих государств. Удалось это почти без войны, благо это были в основном торговые республики, где народу было все равно, кто дерет с него налоги — свои правители или чужие, — только б те были не слишком велики. Лишь только Тария с ее богатейшими залежами руд и армией из лучших наемников со всего мира оказала какое-то сопротивление, на подавлении которого отличились южные полки, к которым император по-прежнему благоволил.
   Его давнее увлечение воздухоплаванием тоже пригодилось: на тарийские города вывалили немало бомб построенные в Гоадене дирижабли.
   Жители моей прежней страны тоже были как будто довольны жизнью, радуясь быстрым и легким победам.
   Я тоже не имел оснований слишком уж жаловаться на судьбу. Почти любую потерю сглаживает Всемогущее Время, особенно если ты еще молод. Даже если это потеря любимой и родины.
   За эти годы я достаточно хорошо освоился на новом месте, и даже появился пусть и скромный, но достаток, чему помогли мои навыки работы с деревом — я стал неплохим плотником, и построенные мной лодки пользовались спросом.
   Я даже свел знакомство с молодой вдовой-рыбачкой, и дело шло к свадьбе.
   И вот в один из дней в Фиэрт прибыл новый гоаденский посол.
   От нечего делать я присоединился к зевакам, пришедшим в порт поглазеть на церемонию его встречи.
   А когда увидел его, сходящего с устланного ковровой дорожкой трапа, просто потерял дар речи.
   Это был тот самый капитан стрелков. Постаревший и пополневший, с заметной сединой, он весьма импозантно смотрелся в церемониальном одеянии посла.
   Левую руку, на которой не хватало двух пальцев, он держал на парчовой перевязи.
   А по правую руку от него, как и положено любимой жене, стояла Хиана в дорогих одеждах и бриллиантовом ожерелье. За ее пышную юбку держался выряженный в шелка белоголовый мальчик лет пяти. Шедшая следом за ней служанка несла маленькую девочку.
   Пройдя недалеко от меня, она случайно встретилась со мною взглядом и не узнала…
   Я стоял на пристани еще долго, даже когда зеваки разошлись…
   В конце концов, что я знаю о том, что ей пришлось пережить, чтобы судить ее? И как я могу судить человека, ставшего ее мужем?
   Ведь это только темному крестьянину позволительно считать южан дикарями. Но мне-то прекрасно известно, что до того, как полтысячи лет назад Гоаден обманом завоевал их, у них была своя богатая культура, и города, и даже библиотеки, сожженные по велению жрецов Двуликого вместе со всеми, кто знал древнее письмо. Ибо мудрость, содержащаяся в тех книгах, была признана ложной и бесовской, как и их старые божества…
   Так или примерно так утешал я себя, поглощая очередную кружку вина в первом встречном кабаке.
   Очнулся я в состоянии жуткого похмелья в кубрике какого-то корабля.
   Слышался скрип снастей и плеск волн в борта. От вчерашнего дня в памяти не осталось почти ничего.
   Рядом стояла бутыль с пивом; я сначала выпил почти все ее содержимое и только потом принялся размышлять, что со мной случилось и куда я попал…
   Как выяснилось, меня просто умыкнули, воспользовавшись моим состоянием.
   Как раз в Фиэрте с хэоликийского судна сбежали сразу три матроса, прихватив судовую кассу.
   И капитан, у которого и без того не хватало людей, решил таким способом пополнить команду. На поиски были отправлены четверо во главе с боцманом Шайгаром (которому вскорости было суждено стать моим хорошим приятелем), и в одном подозрительном припортовом кабачке они наткнулись на меня — мирно прикорнувшего в углу, в то время как местная шлюха украдкой очищала мои карманы.
   Благодаря моей рыбачьей куртке меня приняли за подгулявшего матроса, и боцман решил, что я буду самой подходящей кандидатурой.
   Два года я прожил среди слуг Хэолики, странствуя из мира в мир.
   А когда ко мне обратилась Мидара, согласился на ее предложение без раздумья.
   В будущем на базе меня не ждало ничего, кроме тяжелого труда, припортовых кварталов, одинаковых во всех мирах, и таких же одинаковых везде и всюду питейных заведений. Да еще продажных девок, сонноразвратных и равнодушно-умелых.
   А так, быть может, и найдется где-то мир, где я смогу поселиться и наконец обрести счастье?

Мидара

   Мои товарищи и даже Тейси, пожалуй, и не догадываются, в каком напряжении я провела последние недели перед нашим побегом, сколько сил потратила на его подготовку, страшась сделать каждый новый шаг. Страх разоблачения буквально сжигал меня, так что не раз и не два приходила мысль: может, пока не поздно, отказаться от сулившей смерть затеи? Теперь я даже думаю: может, при первичной обработке чародеи закладывают в нас и это?
   Прежде всего, нужно было, чтобы все мы оказались в одной экспедиции.
   Организовать это было непросто, а главное, опять-таки, нельзя было давать ни малейшего повода к подозрениям.
   Конечно, не удайся нам собраться вместе, это бы не стало фатальной неудачей — в крайнем случае можно было бы воспользоваться одним из сухопутных порталов: ближайший был километрах в ста пятидесяти от базы. Но все равно это создавало массу неудобств, и главное — уходить бы пришлось под носом у магов.
   Так что мне пришлось проявить всю свою изворотливость; думаю, мои уже давно покойные наставники из Тайной Стражи наверняка похвалили бы меня за те многоходовые комбинации, которые я провернула буквально за считанные дни.
   А напоследок мне предстояло организовать собственный «уход» — и это на глазах у всех, включая начальство.
   Но и тут я нашла решение — и помогли мне местные порядки.
   — Вот что, любезный Тхотончи, — как бы между прочим сообщила я под конец обычного еженедельного доклада. — Как вы знаете, через два месяца подходит время моего цензового плавания…
   — И вы хотели бы отсрочить его? — задал вопрос капитан, в голосе которого прозвучало плохо скрытое неудовольствие.
   — Нет, напротив. — Я почувствовала, как тревога кольнула сердце. — Напротив, я как раз просила бы перенести его на более ранний срок.
   — Вот как? — оживился Тхотончи. — А что, если не секрет, является причиной?
   Он был действительно удивлен: обычно старшие начальники всеми силами пытались увильнуть от обязательных плаваний.
   — Собственно говоря, она проста: мне хотелось бы посетить Хаар — туда как раз отправляется большой караван. Но кроме этого, в ближайшие месяц-другой как будто никаких серьезных дел по моей части не предвидится, и думаю, что мои подчиненные вполне справятся без меня. А позже — кто знает?.. Наконец, — не давала я старику возможности сосредоточиться, — в команде одного из отправляющихся туда капитана тяжело заболел суперкарго, и я вполне могла бы взять на себя его обязанности.
   У помощника капитана Мигеля де Сото действительно обнаружили рак, и теперь не меньше месяца ему предстояли весьма мучительные процедуры у магов.
   И иначе как знак судьбы, благоприятствующий нашим планам, я этот факт оценить не могла.
   — Кроме того, ценз есть ценз, — при карьерном росте это тоже учитывается, а плавание будет длиннее обычного. Чем больше ценз, тем весомее заслуги. Стать первым вице-командором — чем не цель? — отчеканила я, сделав вид, что невзначай выдала свои заветные желания.
   — Ну что ж, — после краткой паузы сообщил Тхотончи, и с души у меня свалился камень. — Похвально, похвально — что же я еще могу сказать? Я не возражаю против удовлетворения вашей просьбы. Идите и исполняйте свой долг.
   «Прощай навсегда, старый пень!» — произнесла я про себя, поворачиваясь на каблуках по давней офицерской привычке.

Василий

   До отплытия осталось совсем немного времени, и я поневоле вспомнил день нашего бегства.
 
   Мы пришли в Хаар поутру и легли в дрейф на рейде. Часа три прошло, прежде чем двадцативесельная буксирная галера подтащила нас к причалу.
   Из мутных туч сыпался мелкий дождь, и порывистый ветер швырял его на крыши домов, портовых складов, таверн, ночлежек.
   Под ветром раскачивались стоявшие у причалов суда.
   Флотилия наша прибыла в континуум, издавна облюбованный и нередко посещаемый торговцами.
   По меньшей мере три поколения моряков с нашей базы совершали рейсы сюда.
   Мир этот, насколько можно было понять, находился где-то на уровне, немногим превышающем Европу эпохи Крестовых походов.
   Культура — «в основе иберийская, с примесью урало-алтайских и иранских элементов», так, во всяком случае, написал в лоции, составленной лет сто назад, неведомый умник. Как она появилась — неизвестно, поскольку хроники велись только лет триста, а предания повествуют о бесконечных войнах, подвигах героев, сражающихся с чудовищами, истребляющих в одиночку целые армии, и предках, рожденных от любви смертных и богов в неведомых сказочных землях.
   Правда, прежде здесь имела место достаточно высокоразвитая цивилизация.
   О ее существовании неопровержимо свидетельствуют развалины больших городов с титаническими колоннадами и остатками колоссальных зданий из громадных каменных блоков, а также с полным отсутствием намека на что-то подобное оборонительным сооружениям. Один из этих городов, именуемый ныне Порт Демонов, расположен неподалеку отсюда, на морском берегу. На небольшой глубине под волнами можно разглядеть хорошо сохранившиеся базальтовые пирсы километровой длины. Отчего сгинули создатели этих городов — не знает никто.
   Впрочем, они оставили и другие следы своего пребывания: американский материк уже давным-давно — порядка полутора тысяч лет назад — был заселен выходцами из Европы, и теперь там, как и по эту сторону Атлантики, — множество стран и многолюдных городов. Правда, живущие в них метисы тоже напрочь забыли, кто были их предки.
   А в общем — стандартное средневековье.
   Монарх с двадцатитрехсложным титулом, который лингвестр переводит просто — король, то терпящий поражения от вольнолюбивой знати, то рубящий ей головы. Бароны и графы, враждующие с королем, друг с другом и с городами.
   Господствующая церковь единого творца (правда, здешнее божество едино не в трех, а в пяти лицах, одно из которых — женское), мечтающая подмять под себя и короля и знать. Горожане, ненавидящие и знать и попов и приверженные королю. Прозябающие в глухомани храмы прежних языческих богов — в отличие от нашей истории, им позволили существовать, обложив иноверцев двойным налогом, что, понятно, не прибавляло у них любви к властям. Монашеские ордена, не очень-то жалующие даже собственных великих понтификов — пятерых, по числу воплощений бога — и тоже мечтающие урвать свой кусок. Подневольные земледельцы, из которых выколачивали плетьми последнее и которых может безнаказанно обидеть всякий, у кого на поясе меч.
   И так далее, и тому подобное… Такие-то миры и времена больше всего привлекают нас — слуг Великой и Наимогущественнейшей Хэолики.
   Это, впрочем, не имело особого значения — для нашей задумки подходил любой мир.
   Хаарский порт был крупнейшим в этом мире, и тут можно было встретить торговцев едва ли не со всей местной Ойкумены.
   На улицах и биржах, в тавернах и складах этого города встречались люди, товары и суда со всего мира. Страны могли враждовать и даже воевать между собой, но в Хааре это не имело никакого значения. Купцы сошедшихся в смертельной схватке держав мирно торговали друг с другом, а матросы с их кораблей если и устраивали драки, то не чаще, чем обычно. Поэтому наши посудины не привлекали внимания.
   Находится Хаар на большом острове в Атлантике, соединенном с материком длинной — в сотни миль — цепью островков, отмелей и рифов (к Атлантиде эти острова никакого отношения не имеют, Атлантида — это вообще особый разговор).
   Торговля тут шла весьма бойко, а магистрат не имел привычки интересоваться происхождением товара и продавца. Можно было смело объявить, что твой корабль прибыл хоть и с Луны — разве что поинтересовались бы: чего требуется жителям ночного светила?
   Наместником города по давней и доброй традиции назначался самый старый и никчемный из придворных, мирно спавший на заседаниях ратуши. Так что власти не докучали купцам ничем, за исключением неизбежных взяток.
   Выглядел Хаар… как типичный средневековый порт. Тучные купцы и оборванные поденщики рядом с увешанной оружием и драгоценностями знатью. Жалкие нищие в еле прикрывающих тело лохмотьях, под которыми видны ненатурального вида язвы, шлюхи в коротких застиранных холщовых платьях. Дорогие куртизанки в шелках и парче — на их фоне аристократки и дочери богатых торговцев, сновавшие тут же, выглядели куда скромнее. Запах благовоний, смешанный со зловонием из сточных канав.
   Одним словом, Хаар вполне подходил для того, чтобы незаметно исчезнуть.
   Главное же для того, что мы задумали: недалеко от окраины города имелся портал. На нашей карте он был обозначен как нестабильный, зато выходящий на всем разведанном протяжении исключительно на сушу. Как раз из разряда тех, что почти не интересуют хэоликийцев, но именно то, что нам нужно. Мы сможем покинуть континуум практически сразу, так что при всем желании погоню за нами послать не успеют, даже если каким-то образом поймут, в чем дело.
   Я помотал головой: перед глазами невольно возникло зрелище — мы все, всемером, связанные, стоим на плацу напротив раскрытых склепов в ожидании жестокой казни…
   Нельзя сказать, что мысль о возможной неудаче меня не тревожила. Но как бы то ни было, за тревогой и напряженным ожиданием никто из нас троих — Мидары, Дмитрия и меня (наверное, это будет первый случай за всю историю Хэолики, когда в бегство ударится все руководство флотилии; во всяком случае — первый побег вице-командора) — не забывал о своих обязанностях, и торговля наша шла успешно: привезенный товар был разгружен и сдан в тот же день, и теперь мы ожидали загрузки.
   Матросы мгновенно разбежались по городу. Кто-то в поисках развлечений — выпивки и девочек (что еще может привлечь моряка на берегу?), а кто-то — делать свой маленький бизнес.
   Они целыми днями шныряют по рынкам и лавчонкам в поисках чего-нибудь, что можно подешевле купить здесь и продать подороже уже совсем в другом мире.
   Или же выполняют заказы своих товарищей, которым требуется что-нибудь, чего нет в посещаемых теми портах, но что нужно им позарез.
   Я, например, как и некоторые другие, нагружал тех, кто ходит в мой двадцатый век, заказами на книги, диски и кассеты. Бывало, на них уходила заметная часть моего жалованья. А собственно, куда мне его было тратить?
   Снабжение и развлечения на базе бесплатные или почти бесплатные, а устраивать попойки и оргии в портах, куда заносила меня судьба, не тянуло.
   На следующее утро — утро дня, на который был намечен побег, — на борту кроме меня осталось только двое: вахтенный матрос у трапа и новый, взятый вместо Адриана, младший боцман, в данный момент дрыхнувший в каютке.
   Был еще суперкарго, но я отправил его на берег — купить фруктов, свежей зелени и рыбы для команды, приказав выбрать все самое лучшее. Зная этого грека, я был уверен, что он проторгуется с лавочниками до вечера. Не то чтобы я боялся, что он что-то заподозрил, или вообще не доверял ему. Но всё же береженого и Бог бережет. Кроме того, ему же будет лучше, если в момент моего бегства он окажется в другом месте.
   Впрочем, даже если кто-то что-то и заподозрил (что почти исключено), то будет держать язык за зубами.
   Выдать готовящийся побег — страшнее и гнуснее преступления представить было просто невозможно. Обречь на мучительную смерть своих товарищей, обречь других своих соратников стать их палачами… Такой долго не проживет — ходят слухи, что иногда было достаточно простого подозрения в доносительстве. От тех, с кем живешь бок о бок, скрыть ничего нельзя, и рано или поздно правда выйдет наружу, и тогда… Лишь считанное число подобных случаев зафиксировала память за всю историю существования межвселенской торговли.
   Кроме того, по каким-то давно установившимся правилам хэоликийцы не поощряют стукачество в среде своих подчиненных. Возможно, таково их представление о достоинстве господина: не шпионить за слугами.
   Хэоликийцы никогда не доискиваются — знал ли кто о готовящемся побеге и помогал ли беглецам. Наверное, из чисто прагматических соображений: как бы там ни было, не бежал, значит, наш человек, а раз так — за что же его наказывать?
   У нашего левого борта стоял флагманский корабль флотилии, палубу которого мерил шагами Мигель де Сото, назначенный навархом.
   Вот из дверей надстройки появилась Мидара, чуть кивнула мне.
   На ней было черно-красное платье до колен принятого тут фасона, отороченное серым мехом. Под ним были черные плотные чулки, обтягивающие ноги, и короткие сафьяновые сапоги зеленого цвета. На заплетенных в четыре косы волосах еле держалась плоская шапочка-берет с пером. На плетенном кожаном поясе болтался короткий клинок.
   — И куда же вы, с позволения сказать, думаете направиться? — спросил де Сото.
   — А что такого? Разве почтенный Тхотончи говорил, что мне запрещен выход на берег? — ответила Мидара, уже ступив на трап.
   — Да нет, но все же одинокой женщине тут не вполне безопасно. И потом… ведь, как-никак, по документам вы — моя сестра.
   — Что ж, извольте. Я думаю зайти в веселый дом из тех, какие подороже и почище, и найти девочку помоложе, — с очаровательной улыбкой небрежно промурлыкала Мидара.
   Дон Мигель даже изменился в лице от такого признания. Хотя за время службы на базе он пообтесался, но в глубине души оставался средневековым португальским кабальеро. Соответственно, ориентация Мидары не могла вызвать у него положительного отклика.
   — Но… э-э… ваша спутница? — только и смог он произнести.
   — А разве все женатые моряки хранят верность своим женам? — парировала Мидара.
   Стуча каблуками по сходням, она сбежала на пристань.
   Я увидел, как к ней присоединились Ингольф и Секер Анк, и все трое скрылись в водовороте заполнявшей причал толпы.
   Проводив их взглядом, Мигель вздохнул:
   — Увы, приходится только сожалеть, что такая достойная во всех отношениях женщина имеет столь противоестественные наклонности. А вам, друг мой, так и не удалось повидаться с синьориной Иветтой?
   — Нет. И не знаю, когда получится. Кстати, я тоже хотел бы отлучиться — посмотреть на город.
   — Вы разве никогда не бывали здесь? — воззрился на меня де Сото.
   — Отчего же, бывал, не так часто, как другие, правда. Последний раз — три года назад. Первый раз — шесть лет назад.
 
   То было мое первое плавание.
   Позади остались недели изнурительного обучения, когда я спал по три-четыре часа в сутки. И первые дни плавания, когда все предыдущее показалось мне развлечением, и первый шторм, когда я каждую минуту ожидал, что меня смоет за борт, куда уже отправилось все съеденное мной.
   Поэтому неудивительно, что приход в этот порт и первый мой выход на берег в ином мире были восприняты как дар небес.
   В кабаке под заунывный визг какого-то музыкального инструмента мы выпили по объемистой кружке вина. Потом еще и еще.
   Помню, когда мы вышли из кабака и направились в соседний, я оглядел узкую кривую улицу, низенькие покосившиеся домишки, из окон которых падал мутный рыжий свет и слышались женские вопли и песни на непонятных языках, и внезапно почувствовал себя таким одиноким и несчастным! Вокруг лежал чужой и чуждый мне мир… И мир, где я теперь живу, тоже чужой мне… И все миры, куда я когда-нибудь попаду, тоже будут чужими мне, а своего родного мне уже никогда не увидеть. Я разрыдался, чем вызвал беззлобный смех товарищей.
   — П-по-моему, дружище, т-ты здор-рово перебрал! — слегка заплетающимся языком сообщил мне боцман. — По этому случаю нам надо выпить! Пойдем, я знаю тут з-замечательное местечко!
 
   Я был очень пьян, не понимал ничего, и единственной внятной мыслью было, что нужно выпить еще и еще, чтобы все забыть.
   Два или три раза я выныривал из хмельного омута… Помню только, что с кем-то обнимался, рассказывал кому-то совершенно бредовые истории, вместе со всеми бил в ладоши, глядя, как танцует на столе чересчур легко одетая красавица лет пятнадцати, сшибая стройными ножками кувшины и стаканы. Наконец я окончательно провалился в сладкий и приятный туман.
 
   С трудом разлепив тяжелые веки, ощущая во рту вкус какой-то дряни, я выплыл из мутного забытья и обнаружил, что нахожусь в маленькой каморке с овальным окном, а рядом, непринужденно раскинувшись, еле прикрытая условно чистым покрывалом, расположилась упитанная грудастая девица. Ей, должно быть, было далеко за двадцать — возраст довольно почтенный для ее профессии.
   Мне стало необыкновенно противно. Еще не выветрившаяся со времен прежней жизни брезгливость дала о себе знать.
   Какое-то время я лениво переваривал тот факт, что я воспользовался услугами проститутки, чего со мной прежде не случалось. Факт грехопадения почему-то привел меня в уныние. «Ладно уж, теперь все равно», — невпопад подумал я сквозь винные пары.
   В этот момент девица открыла глаза.
   Превратно истолковав выражение моего лица, она довольно бодрым голосом сообщила, что если я остался ею недоволен, то она может хоть сейчас позвать мальчика для удовольствий. Мне потребовалось где-то с полминуты, чтобы осмыслить услышанное, после чего я выскреб из памяти пару самых ядреных русских выражений и с их помощью выразил все, что в данный момент думаю обо всех мальчиках для удовольствий во всех мирах, сколько их там существует.
   Она, ничуть не смутившись, заявила, что я зря так говорю, поскольку мальчик для удовольствий, которого она мне предлагает, очень нежен, умел и здоров, в чем она готова поклясться.
   — Уж мне ли этого не знать: ведь он — мой младший брат, — закончила она.
   Кое-как одевшись, я не глядя сунул девице монету, которую нашарил в кармане куртки, и спустился вниз.
   Посетителей почти не было. Хозяин, безразличный ко всему, дремал, опустив голову на стойку. За наименее грязным столом сидел Горн, в тот момент допивавший не то первый кувшин этого дня, не то последний со вчерашней ночи.
   Он поднял глаза вверх, но, как оказалось, глядел он вовсе не на меня, а на галерею, куда как раз вышла, завернувшись в покрывало, моя утешительница.
   — Что?! Акула, это как же понимать? Мы о чем договаривались?! С парнем должна была заняться твоя сестра! А ну отдавай бабки!
   — Хорн, клянусь тебе, — взвилась девица, — в последнюю минуту Ину увели стражники — у начальства торжество какое-то!
   Чтобы не продолжать неприятного объяснения, она, как была, почти голая, убежала куда-то в полумрак перехода.
   Нетвердыми шагами я спустился вниз.
   — Ты ей дал что-нибудь? — осведомился Горн.
   Я кивнул. Единственным моим желанием было выпить, что избавило бы меня от нарастающей головной боли и тумана в глазах.
   — Зря. Я за тебя уже заплатил. Правда, не ей, а ее сестре. Выпить хочешь? — Он махнул рукой. — У меня есть еще три серебряных. Вот, хочу их пропить, ты как — не присоединишься?
   Я уже знал, что наш боцман попал к торговцам, в пьяном виде подписав контракт, и с тех пор решил, что может смело напиваться, — мол, ничего хуже с ним случиться уже не может.
   На корабль мы вернулись два дня спустя, к самому отплытию.
   У меня не оставалось ни гроша (даже куртка была пропита), кулаки были разбиты в кровь во время драки (уже не вспомню с кем), а под глазами красовались два отменных фонаря, поставленных вышибалой одного из трактиров после того, как я осведомился у хозяина, мочой какой больной свиньи он разбавляет свое пиво…
 
   «Ирония судьбы, — подумал я, глядя на город, — из членов моего тогдашнего экипажа, кутившего здесь в те дни, спустя всего шесть лет в живых остался я один».