Лещенко Владимир. Идущие сквозь миры

   Пару раз нам приходилось проскакивать через дома, пугая хозяев, а однажды даже пробежать низким тоннелем, где пришлось едва ли не стать на четвереньки.
   Мидара бежала наравне с нами — было непохоже, чтобы тюрьма успела ей сильно повредить.
   Таисие приходилось хуже. Ее балахон был сшит явно не по росту, через каждые два шага она наступала на его полы, падала, с трудом вставала, путаясь в мешковатом одеянии.
   — Да сними ты его! — рявкнул Ингольф, поднимая ее в очередной раз.
   — Не могу! — со слезами выкрикнула она. — Я под ним голая!
   Без стеснения Ингольф выдал на бегу длинную очередь отборнейших ругательств, принятых по меньшей мере у трех народов. А затем сообщил, что лично он видел голыми сотни женщин, включая и византийскую принцессу, и ничего плохого от этого с ними не приключилось.
   Наконец, пробравшись через щель между двухэтажной покосившейся халупой и недостроенным домом, мы выскочили на освещенную солнцем улицу, где с великим облегчением увидели Ильдико, делавшую вид, что дремлет на козлах тележки, запряженной парой лошадей.
   (Вторую — смирного, но крепкого меринка — мы взяли напрокат в «Морском волшебнике», оставив в залог десяток золотых.)
   Позади нас в небо поднималось густое облако дыма, доносились громкие крики. Вторая — и последняя — дымовая граната, установленная на растяжке, сработала великолепно.
   Редкие прохожие шарахнулись при виде нас — грязных, взмокших, сжимающих в руках непонятное оружие.
   Вскочив в повозку, мы опять помчались по городу. Обитые железом ободья гремели о булыжник. Больше всего на свете я сейчас боялся, что не выдержит ось или отвалится колесо. Хотя Рихард и Мустафа перед этим тщательно проверяли их полдня.
   Мы подлетели к воротам, загораживающим один из входов в порт. Тут нас ждал неприятный сюрприз — они были заперты, а сбоку из окошка в ограде навстречу нам высунулось дуло. То ли охранявший их стрелок уже успел узнать о происшедшем на площади Кита, то ли просто решил отразить нападение разбойников на порт. Очень жаль… Железным барабаном загрохотал автомат Орминиса, заглушая сдавленный крик и звук падающего тела и короткий визг Ильдико. Брусья ограды не могли служить защитой от пуль калибра 10,5.
   Путь был свободен. Оставалось только открыть окованные проржавевшей жестью дубовые створки.
   Я взвесил на ладони лимонку — жалко было тратить ее, последнюю из оставшихся, на эти паршивые ворота. Но Рихард, не дожидаясь команды, резво перескочил с козел на спину лошади, подтянулся и перемахнул через забор. Ударили три револьверных выстрела, и через несколько показавшихся нам всем бесконечно долгими секунд лязгнул засов.
   Ингольф и Орминис навалились изо всех сил и распахнули ворота.
   Нашим глазам предстала следующая картина.
   Один стражник валялся на земле, со стоном держась за голень, другой с выражением крайнего ужаса на лице стоял рядом, подняв руки. Ружье и алебарда лежали у его ног. Рихард держал их под прицелом револьвера. Из караульной будки торчала бессильно вытянувшаяся рука, по которой все еще текла алая кровь.
   Мельком я успел удивиться, как быстро освоился с нашим оружием Рихард.
   Вновь понеслись подхлестываемые лошади, мы покатили мимо заброшенных домиков портовых служб, мимо штабелей рассохшихся бочек, мимо компании матросов, тащивших куда-то набитые тюки, мимо кладбища кораблей.
   Вот и наш пирс — завсегдатаи кабаков с недоумением взирают на нас, влетевших на пристань, как будто за нами гнался целый табун чертей.
   На палубе шхуны уже стояли Файтах и Мустафа, напряженно глядевшие на пристань.
   Гурьбой мы спрыгнули с телеги и в следующее мгновение перемахнули с пристани на палубу.
   Вдруг Секер прыгнул обратно, схватил с повозки разряженный автомат и только потом взбежал по сходням. «Правильно, — успел, несмотря на суматоху, подумать я. — Нельзя, чтобы такая штучка попала в руки местных, — ребята тут сообразительные, могут разобраться, что к чему, и соорудить нечто подобное».
   Посекундно оглядываясь, вшестером мы выволокли из настройки мотор — уродливое детище технической сметки Дмитрия и моих крох инженерных знаний, — подтащили к урезу кормы и вывалили за борт. Лязгнув, натянулись цепи, винт с плеском ушел в воду. Из кубрика выскочила Файтах, держа в руках заранее разожженную паяльную лампу, сунула ее в цилиндры.
   Мустафа тем временем выдвинул из кокпита пулемет на сколоченном из брусьев самодельном станке, аккуратно расчехлил его, заправил ленту… Ильдико, оторопело наблюдающая за нашими приготовлениями, уставилась широко раскрытыми глазами на еще одно невиданное оружие.
   Упершись слегами в причал, мы оттолкнули шхуну. С громким шорохом развернулся парус.
   Потянувший с берега ветерок наполнил его, и наше суденышко медленно-медленно заскользило от причала.
   Тут мы обнаружили, что в нашу сторону быстрыми перебежками двигалась группа в шесть-семь человек — охранники порта. Мустафа, не дожидаясь команды, выпалил в их направлении из мортирки. Они метнулись в сторону, прячась за высокой кормой ирландского купца. Собравшихся у трактиров как ветром сдуло.
   Пули защелкали по доскам причала, подняли фонтанчики воды. До стрелков было чуть меньше полутора сотен метров, и пули теряли свою убойную силу. Но вот если стражники попробуют подобраться, прикрываясь стенкой вон того склада…
   Ах, черт! И еще раз черт!
   В конце пристани появились всадники. За ними бежали человек пятьдесят бюргеров, вооруженных алебардами и мушкетами. Должно быть, отцы города со страху подняли на ноги городскую милицию. Но как быстро, однако, они опомнились!
   Мустафа выпустил очередь впереди толпы. Взвизгнув, Ильдико зажала руками уши, присев на месте. Одна из лошадей упала, толпа бросилась врассыпную.
   Немногие храбрецы залегли среди бочек и принялись изредка постреливать в нашу сторону.
   Как бы там ни было, замечательные качества нашего оружия были сполна оценены горожанами.
   И теперь, должно быть, в них боролись два противоречивых желания — получить его вместе с хозяевами в свои руки и не стать мишенью.
   — Ну что вы там возитесь?! — нетерпеливо выкрикнула Мидара, высовываясь из люка.
   Она уже успела облачиться в свой любимый наряд и выглядела, надо сказать, весьма воинственно, со снайперской винтовкой и кремневым пистолетом за поясом.
   Словно услышав ее, мотор чихнул пару раз и довольно зафыркал. Этот звук прозвучал для нас самой приятной музыкой.
   Есть!
   Набирая скорость, мы все дальше уходили от берега, на котором пока еще было безлюдно. Только стояла наша повозка да впряженные в нее лошади равнодушно махали хвостами.
   Беспрепятственно мы вышли из-за волнорезов, оставив далеко позади Роттердам. Ветер посвежел, и наша старушка побежала еще быстрее.
   Берег уже казался темной линией на горизонте, и лишь низкие песчаные острова напоминали о близости суши.
   Мидара, стоя на баке, рассказывала нам о пребывании в тюрьме. Особых утеснений они не терпели, и больше всего она боялась, что у нее попробуют отобрать Ключ.
   Впрочем, этого не случилось. Кроме того, что цепь нельзя было снять, не зная секрета, Мидара, как оказалось, попросила стражу, чтобы кристалл, который она выдала за материнский подарок, был с ней до самого конца. Тюремщики не могли отказать в таком невинном желании обреченной на смерть, тем более что камень, на их взгляд, не представлял большой ценности, а тюремный экзорцист признал, что в украшении нет ничего бесовского.
   Таисия стояла рядом с ней, молча улыбаясь.
   Потом вдруг, разрыдавшись, кинулась Дмитрию на грудь.
   Мидара, поглядев на нее, отвернулась, но я успел заметить предательскую влагу в уголках глаз.
   Я обратил внимание, что Ильдико, несмотря на все происходящее вокруг, все время внимательно и несколько оторопело разглядывала Мидару. Наверное, женщина в брюках и короткой жилетке без рукавов на голое тело казалась ей зрелищем не менее удивительным, чем скорострельное оружие и машина, двигавшая корабль без весел и парусов.
   Корабль била мелкая дрожь, двигатель подпрыгивал на разболтанных креплениях так, что ощутимо тряслась палуба под ногами.
   Мы делали от силы семь узлов, несмотря на попутный ветер. Хотя вряд ли они сумеют послать за нами погоню.
   — Слушай, Ингольф, — вдруг спросил Дмитрий, — а насчет принцессы — это правда?
   — Угум, — промычал скандинав, вгрызаясь в мясо, — у него, по его словам, от пережитого проснулся зверский аппетит, и он принялся приканчивать купленную по дороге на площадь ветчину, которую умудрился не потерять. — Я у нее был в личной страже, — сообщил он, прожевав. — Отменный окорок тут готовят!
   — И что же? — улыбаясь, выразительно посмотрел на Ингольфа Дмитрий.
   — Что? Ну… у нее родился сын, хотя до того муженек четыре года никак не мог ее обрюхатить.
   Мы дружно расхохотались.
   — Ах, черт! — Дмитрий приставил к глазу подзорную трубу. — Этого мы не предусмотрели!
   Из-за низкого песчаного мыса выползал на всех парусах сторожевой двухмачтовый фрегат.
   Как быстро они, однако, отреагировали — можно подумать, у них есть телефон!
   — Что будем делать? — в один голос спросили я, Ингольф и Дмитрий Мидару.
   — Ему нас догонять еще часа полтора, а за это время всякое может случиться, — спокойно ответила она. — Чем заранее волноваться, лучше бы дали поесть вышедшей из тюрьмы женщине.
 
   Чтобы сблизиться на дистанцию выстрела, фрегату понадобилось меньше часа — ветер не благоприятствовал нам, зато благоприятствовал нашим преследователям.
   Даже под парусами и мотором наша скорость была меньше, чем у них.
   На его грот-мачту взлетело несколько ярких флагов. Местные сигналы нам были неизвестны, но любой бы на нашем месте догадался: ничего, кроме приказа спустить паруса и лечь в дрейф, они означать не могут.
   Прошло минут пять, и флаги сползли вниз, а вместо них появился длинный черно-красный вымпел с оскаленным черепом.
   На этот раз сигнал был нам понятен — таким образом в этом мире обычно объявляют, что не намерены никого щадить.
   Носовые орудия выплюнули одно за другим облака бурого дыма, подсвеченные багровыми вспышками. Подпрыгивая, пролетело ядро, следом еще… Они упали далеко от нас.
   Ядра летят много дальше, скажем, пуль, но попасть ими в цель куда труднее даже из более современных орудий.
   Еще шесть залпов, между которыми проходило минут десять, — ни одно ядро не упало ближе, чем в пятидесяти метрах, хотя фрегат приблизился к нам еще.
   В окуляре подзорной трубы я уже хорошо мог различить столпившихся на носу матросов с мушкетами и абордажными топорами в руках.
   Положение было хотя и не безнадежное, но незавидное.
   Если бы не необходимость экономить патроны, мы еще на предельной дистанции огня могли перестрелять всех, кто осмелился бы высунуться на палубу.
   Будь у нас побольше горючего, мы начали бы маневрировать, заставляя гоняющийся за нами фрегат бестолково менять галсы и в конце концов потерять ветер.
   А сейчас Мидара даже не разрешила форсировать двигатель, опасаясь, что случайная поломка сделает нас совсем беспомощными.
   Новый залп — и море за кормой закипело множеством фонтанчиков.
   На этот раз на нас решили испробовать картечь. Они, видимо, хотели сбить нам паруса, тем самым лишив хода. Но картечь долетела до нас уже потерявшей силу.
   Еще залп — теперь огонь был нацелен на палубу. Несколько пуль достигло цели. Брызнули щепки.
   — Всем вниз! — скомандовала Мидара. — Тейси, особое приглашение нужно? Мустафа, давай врежь им как следует. Черт с ними, с патронами!
   Мустафа кинулся к пулемету.
   Даже без подзорной трубы я увидел падающие за борт фигурки.
   Но фрегат продолжил преследование. Затем Мидара отогнала Ингольфа от штурвала, заняв его место и чуть ли не пинком погнав Тронка и Рихарда перекладывать парус вместе с остальными.
 
   У судна с механическим двигателем есть одно неоспоримое преимущество перед сколь угодно быстроходным парусником. А именно — оно может идти под каким угодно углом к ветру и даже прямо против него. Именно этот маневр мы сделали, развернувшись почти на месте, используя и силу мотора, и ветер, за минуту примерно до того, как наши противники успели в очередной раз перезарядить свои каронады. Дважды мы довольно заметно накренились, но дело было сделано. Не разобравшись, на фрегате затеяли повторить наш маневр, одновременно пытаясь поймать нас в створ носовых орудий. Именно на это и рассчитывала Мидара. Паруса преследователя вдруг обвисли, потеряв ветер, он резко сбавил ход.
   И уже на пределе дальности дал последний залп всем бортом…

Василий (продолжение)

   Мы все стояли на полубаке, полукругом, обступив неподвижно лежащее тело нашего товарища. Красный платок, тот самый, которым Дмитрий меньше суток назад подавал сигнал, был обвязан вокруг его головы, скрывая запекшуюся рану.
   Полуфунтовая картечная пуля догнала нас на излете. Попади она в руку или в ногу, в грудь, живот, даже просто в голову, Мустафа остался бы жив. Но она ударила его точно в висок. Она даже не пробила череп, просто вдавила кость в мозг, но и этого оказалось достаточно…
   Тихая, горькая скорбь наполнила мою душу.
   Первый из нас, заплативший за мечту о свободе жизнью. Первый…
   Нам ведь, в сущности, дико повезло, что до сих пор ни один из нас не погиб. Если вспомнить, сколько раз смерть стояла у нас за плечами…
   Те минуты, словно это было только что, стоят перед моими глазами.
   Как, забыв о вражеском фрегате, точно так же собрались мы вокруг неподвижно распростершегося на палубе товарища.
   Как кричал, звал Мустафу Ингольф, тряся его изо всех сил, словно спящего.
   Как окаменело лицо Мидары, как Тая со слезами держала безжизненно болтающуюся голову на коленях.
   И вот теперь мы провожали его в последний путь. Первым из нас он пройдет его.
   Дмитрий, стоявший в головах, сглотнул комок.
   — Не знаю даже, что сказать… — выдавил он из себя. — Прощай, Мустафа. Не знаю, есть ли там после смерти что-нибудь, но если есть, ты сейчас смотришь на нас из рая. Говорят, что каждому воздастся по вере его… Если так, то пусть дух твой примет Аллах, а тело — море.
   Я и Дмитрий взялись за края люка, и тело нашего товарища соскользнуло вниз, в волны.
   Потом мы четверо разрядили в воздух последние мушкеты и побросали их следом.
   Постояв минуту в молчании, Мидара вытащила из-за пазухи Застывшее Пламя, закрыла глаза…
   И вот уже перед нами беззвучно развернулось туманное зеркало с неровными краями и змеевидными проблесками в глубине.
   Рихард чуть побледнел, переменившись в лице, Ильдико, одной рукой крепко вцепившись в его руку, другой зажала себе рот.
   В который раз наш корабль вошел в мерцающее сияние.
   Несколько мгновений мы висели в пустоте, и вновь корпус шхуны рассекает волны.
   Утреннее солнце вставало прямо по курсу.
   — Выходит, ты и вправду колдунья? — полушепотом пробормотала Ильдико, опускаясь на бухту свернутого каната.
   Мидара промолчала, только пожала плечами в ответ.
   Вновь перед нами был океан, одинаковый во всех мирах. И ставшая уже привычной долгая, словно становящаяся длиннее с каждым шагом, дорога.

Часть пятая
ОСТАНОВКА В ПУТИ

Василий

   Из окна нашего номера, разместившегося на тридцать седьмом этаже отеля, можно увидеть пусть и не весь Лигэл, но изрядную его часть.
   Торговые комплексы, по сравнению с которыми супермаркеты моего времени — жалкие лавчонки, башни в двести-триста метров высотой, совмещающие в себе бизнес-центры и жилища работающих в них, развлекательные заведения, магазины и еще невесть что. В каждом таком человеческом термитнике, своего рода Ноевом ковчеге в миниатюре, проживает по десять-пятнадцать тысяч человек.
   Город рассекают многоэтажные эстакады монорельсовых дорог — метро тут сохранилось только в нескольких старых городах на другом материке.
   Там, внизу, давно вступила в свои права буйная, шумная ночь в разноцветных неоновых огнях.
   Ночью Лигэл выглядит неким колоссальным созвездием из мириадов цветных огней. Наполненные ярким свечением гроздья и переплетенные цепи, замысловатые рисунки, текущие огненные реки, пунктиры мостов и эстакад.
   Сотканные из множества огоньков странные фигуры (архитектура тут признает почти исключительно одни замысловатые формы): усеченные пирамиды, пирамиды-зиккураты из поставленных друг на друга кругов, дома-иероглифы, образованные переплетением корпусов. А если подняться на вершину шпиля отеля, то станет видно не только все это великолепие, но и раскинувшиеся на десятки километров предместья, и даже сияющие льдом вершины Серебряных хребтов у горизонта.
   Будущее. Высокоразвитая космическая цивилизация. Не слишком, но похожая на описанную в зарубежной (да и нашей) фантастике, которой я в свое время (господи, как это было давно!) отдал должное.
   Миллионы, сотни миллионов людей заняты своей жизнью за стенами этих домов в своих квартирах — шикарных или не очень.
   Живут, едят, пьют, занимаются любовью всеми известными способами, смотрят головизоры или делают еще что-нибудь. Идут на работу и с работы. Гуляют и веселятся, развлекаются, кто как может.
   В огромных городах — мегаполисах Таххара или Айсома — день почти не отличается от ночи. Давно уже большинство учреждений, ресторанов, адвокатских и нотариальных контор и даже брачных и похоронных бюро работает круглые сутки: время — деньги.
   Но город, приютивший нас ныне, поскромнее. Ночная жизнь тут где-то на уровне современных мне Парижа и Нью-Йорка — Лигэл расположен в провинции второго разряда.
   В трущобах идет своя жизнь, в шикарных кварталах и пригородах, застроенных узкими башнями коттеджей в окружении садов за высокими алюминиевыми заборами, — своя.
   Целые кварталы принадлежат компаниям, где живет уже не одно поколение их работников.
   В каждом районе — свои порядки, свой круг общения, свои рестораны, свои бордели и свои торговцы зельем. Дети ходят в одни и те же школы — те, где учились их родители и родители родителей, а потом — на одни и те же заводы или в офисы.
   Можно прожить всю жизнь, не выходя из своего района.
   Ну а еще, в отличие от всех прочих городов, где нам доводилось бывать, тут нет моря.
   Мир городов на других планетах и гладиаторских боев. Мир, где в законах было ясно и недвусмысленно записано, что люди не равны и не свободны от рождения, мир лазерных пушек и кнутов, которыми порют провинившихся на площадях многих городов.
   А над всем этим — единый владыка. Таххарский император, чьи указы начинаются так: «Всемогущий, да бесконечно продлятся его дни, справедливейший и мудрейший, единый и безраздельный государь всея Земли и всех планет, держащих путь вкруг Солнца, всемилостивейше повелеть соизволил…» Даже если речь в нем идет об отдаче под суд провинившегося министра или посылке карательной экспедиции во взбунтовавшуюся провинцию. Правда, не все указы такие грозные — бывают и полезные. Например, когда лет семьдесят назад в городах стало почти невозможно дышать из-за автомобильного смога, отец нынешнего императора соизволил повелеть, чтобы отныне производились только электромобили, и теперь на Таххаре ездят только на них.
 
   В этот час в четырехкомнатном номере гостиницы нас было всего трое — я, Тронк и Файтах.
   Позади меня на ковре расположился Тронк. До меня время от времени доносилось его глупое хихиканье. Даже не поворачиваясь, я догадывался, чем оно вызвано. Он изучал купленную на улице скабрезную газетку, состоявшую в основном из рекламы борделей и объявлений о наложницах по контракту — почти исключительно азиатках и чернокожих — с подробными объемными фото во всех позах. Это стало любимым его занятием в последнее время. Того и гляди, начнет у нас клянчить монету на поход в веселый дом.
   Файтах сидела в своей комнате, которую она делила с Ильдико, и, наверное, смотрела что-нибудь по голо или спала.
   Сама Ильдико с Рихардом, Секером, Ингольфом и Дмитрием гуляла по городу.
   Мидара и Тая находились тринадцатью этажами выше, в спортивном комплексе нашего отеля — у них (в большей степени, конечно, у капитана) была очередная тренировка по рукопашному бою. Там же уныло тягал железо Орминис — если он только не сбежал, чтобы потратить жалкие карманные деньги, выдаваемые нам каждые три дня князем, на пиво в одном из многочисленных баров, что разбросаны по этажам нашего обиталища.
   А я сидел у закрытого окна, смотрел на залитый светом и укрытый тьмой Лигэл и размышлял.
 
   Как я уже упоминал в самом начале, миров, где жизнь напоминала бы райскую, мне не встречалось, и слышать о них тоже не приходилось.
   И этот мир, весьма резко отличаясь от всех известных нам, в этом исключением не был.
   А отличался он действительно весьма сильно.
   Хотя в генеалогии и названиях, даже мифах здешних народов, насколько я их успел узнать, и улавливалось кое-что общее с моей родной планетой.
   Прежде всего, совсем другими были природа и климат.
   Начать с того, что границы ледников проходили по Скандинавии, Дании и Чукотке. Атлантика замерзает зимой до широты Британии (тут она — не остров), да и летом плавучие льды создавали изрядные проблемы кораблям.
   Средиземное и Черное моря были огромными пресноводными озерами, отрезанными от Мирового океана и периодически покрывавшимися льдом (чем в древности частенько пользовались завоеватели). И так далее, и тому подобное.
   И естественно, народы тут жили совсем другие, пусть в чем-то похожие на те, что жили в большинстве других миров.
   Условно говоря, белые люди — в диапазоне от светловолосых европеоидов до черноволосых и носатых мунраосов, похожих на древних кельтов, — населяли Евразию от Волги до Желтого моря и Памира.
   В Европе до Урала жили народы, похожие на кавказцев и албанцев.
   На Кавказе, Балканах и Ближнем Востоке обитали какие-то племена, похожие на угро-финнов. Индостан населяли не пойми кто — что-то среднее между цыганами, тюрками и греками.
   Узкоглазые и смуглокожие монголоиды жили примерно на территории южного Китая, в Индокитае и в Австралии, где смешались с чернокожими аборигенами, и на многочисленных островах Индийского океана — островов этих было несравненно больше, чем у меня дома. Самым большим из них был Сахул — огромный массив суши между Азией и Австралией.
   И только Африка оставалась Африкой — копты и туареги на севере, негры на юге. Правда, Сахара была мировой житницей, а крайний юг материка — сплошными джунглями.
   Что до Южной Америки, то там жили вовсе не индейцы, а кто-то вроде арабов. Северная… ну, о ней разговор особый и невеселый.
   Было еще одно важное отличие, и именно оно в наибольшей степени и определило судьбу этого мира. Америка и Азия не были разделены водой.
   Путь между ними проходил там, где у нас плещется Берингово море. Между ледниковой арктической пустыней и тайгой с одной стороны и берегом моря с другой лежала относительно неширокая полоса легко проходимой суши, по которой и шла единственная дорога, связывающая Евразию и Америку, называемую тут Каоран. Правда, когда-то она называлась по-другому.
   Случилось так, что тут в свое время возникли две соперничающие между собой мировые империи.
   Первая занимала почти всю Азию — от Каспия и Уральского хребта до несуществующего тут Берингова пролива и от ледников до Индийского океана. На древнем, ныне вымершем языке она именовалась «Таххар», что в переводе значило просто «земля». Так ныне называется вся эта планета — во всяком случае, официально.
   Вторая объединила весь североамериканский материк.
   Таххарцы, как уже говорилось, именовали ее Каоран, а как звали ее сами жители, теперь уже, наверное, не известно никому.
   Что было до возникновения Таххара, общедоступные источники умалчивают — те, во всяком случае, до которых мы пока что добрались.
   Учебник всемирной истории для средней школы начинается со слов: «Как неопровержимо свидетельствуют летописи, первым государем империи Таххар был Хайгет I, возвысившийся до своего положения благодаря великому уму и воинской доблести». Что вполне можно понимать как «успевший перерезать глотки всем соперникам в борьбе за власть». А насчет Каорана не говорится даже этого.
   Неудивительно: история (если не считать официозных хроник) была тут не в почете. А то, что писали в книгах, перевиралось вольно или невольно столько раз, что и сами таххарские историки уже не могли отличить правду от вымысла или заблуждения.
   А между тем история у этого мира была, видимо, довольно интересной. Вот, к примеру, такая деталь — в одной из двух прочитанных нам исторических книг содержалось упоминание о высокоразвитой цивилизации, по некоторым данным существовавшей тут еще задолго до наступления последнего ледникового периода. И более того — тут были обнаружены ее следы.
   Покинутые невесть сколько веков города из базальтовых блоков на тихоокеанских островах. Руины еще более величественных городов в африканских джунглях и южноамериканских нагорьях — да не одна-две находки, а буквально десятки. Стелы с непонятными надписями по берегам Европы…
   Но не будем отвлекаться.
   Итак, тут возникло две империи.
   В первой, то есть Таххарской, правил император, и она чем-то напоминала довоенную Японию.