Страница:
— Еще чего! — гоготнул Тронк. — Меня первым назначили, так что не обессудь…
— Что ты там пищишь? — С глумливой ухмылкой Ингольф приложил ладонь к уху. — Пусть мне переведут, чего эта крыса хочет.
Таким викинга я не видел никогда.
Я тревожно оглядывал лица друзей. Происходило что-то невероятное и немыслимое. Мне казалось, что я вижу какой-то дикий сон, — настолько нелепым казалось все происходящее.
На дне души теплилась надежда, что Мидара просто хочет как следует напугать и в самом деле зарвавшуюся девчонку, но я ясно осознавал, что никогда бы наш капитан не стала кому-то угрожать подобным образом и тем более — так шутить. Мидара вообще очень редко кому-то грозила и всегда приводила угрозы в исполнение.
Глядя на белеющую на глазах Файтах, капитан улыбнулась — не приведи Господь, когда тебе так улыбаются.
— Я бы и сама тобой занялась, да что-то неохота сейчас, — как бы между прочим сообщила она вдруг. — Да и толку от тебя мало будет — еще и вязать придется поначалу…
— Послушай… — начал я и подавился собственными словами: в руках у нее появился пистолет.
— Если кто-то вздумает мне мешать… — словно бы прошипела получившая способность говорить змея.
— Мидара, — вдруг порывисто зашептала Таисия. — Я тебя прошу, не надо, не делай этого, если ты меня любишь… Вспомни, что случилось со мной… Вспомни свою судьбу.
— Я-то свою судьбу помню, — зло скривилась Мидара. — А вот ты свою не иначе позабыла: слыхала, что она про тебя только что сказала?
— Но не казнить же ее так… за слово…
— Больно ты жалостливая стала… Ха, а может, она тебе понравилась? — Палец Мидары по-прежнему лежал на курке. — Или вы с ней уже успели поиграться, а?
Если до этого у меня были какие-то сомнения, то последние слова нашего капитана окончательно убедили меня, что творится что-то страшное.
Неужто и впрямь все дело в той отраве? Но что делать?
Между тем лицо Таисии, сперва покраснев, в один миг стало белым.
— Вот, значит, ты какая! Вот ты себя и показала! Аристократка паршивая! Чуть что не так, не по тебе, так ты человека замучаешь до смерти и не поперхнешься даже и думать забудешь назавтра!! Я ведь полюбила тебя как сестру, а ты… Ты думаешь, мне твои содомские ласки нужны?! Думаешь, я без них не обойдусь!
— Тейси, замолчи! — Казалось, ярость сейчас разорвет Мидару.
— Ну давай, стреляй, убей меня! — истошно закричала Таисия, подаваясь вперед. — Ну, давай! — С неожиданной силой она рванула воротник платья, разодрав его ткань вместе с нижней рубашкой почти до пояса. — Давай, убей! — Она ткнула пальцем под левую грудь. — Вот сюда, прямо в сердце! Или нет, лучше этому козлу приблудному меня отдай — все веселей будет подыхать!!
— Ну, хватит. — Дмитрий решительно шагнул между женщинами, так что ствол пистолета уперся ему в живот. — Побесились, и ладно! Отдай пистолет, и поговорим спокойно. Тая, успокойся и прикройся, а ты, Мидара… — Он протянул руку, и я уже мысленно представил, как он перехватит оружие, одновременно уходя с линии выстрела.
Удар носком сапога в пах согнул его пополам, а следующий — по ребрам — швырнул на землю.
— Есть еще кто-нибудь, кто имеет что-то возразить?
— Есть, — прозвучало позади меня.
Она развернулась на месте, и в то же мгновение стремительно прилетевший из-за моей спины предмет, блеснув на солнце, ударил ее между глаз. Не вскрикнув, она растянулась на пожухлой траве.
Я обернулся. Секер Анк держал наизготовку за лезвие второй нож.
— Василий, ты вроде тоже ума пока не лишился — забери у нее оружие и свяжи покрепче.
Я перевел взгляд на Ингольфа и Тронка, стоящих друг напротив друга. Как бы они ни относились к происшедшему, но своих чувств никак не выражали, поскольку находились под прицелом автомата, как по волшебству возникшего в руках Орминиса, великолепно сообразившего, что следует делать в данной ситуации.
Дмитрий, морщась от боли, поднимался на ноги.
— Что здесь происходит, друзья? — с придыханием пробормотал он.
— Не знаю. — Секер спрятал нож в обойму на поясе. — Ничего хорошего… Не беспокойся, — это уже мне, — ничего с ней не случится. Всего-то и дел — рукоятью по лбу.
С некоторой опаской оглядываясь на Ингольфа и Тронка, я приблизился к неподвижно лежащей Мидаре. На шее подрагивала жилка. И в самом деле жива, слава богу. Лоб ее набухал кроваво-красной шишкой, растущей буквально на глазах.
Продолжая с тревогой держать скандинава в поле зрения и с еще большей тревогой думая, что Мидара может в любой миг очнуться, я принялся вязать ей руки кожаным ремнем от портупеи. Пистолет я подобрал и спрятал в карман, валявшийся тут же нож заткнул за пояс.
Таисия, придерживая платье, сделала пару шагов к Мидаре, потом опустилась на колени и легла на землю. Ее душили рыдания. Разодранное платье сползло с плеч почти до пояса, и она даже не пыталась поправить его.
Да, скверная история. И на этот раз даже плохонького утешения, что могут быть ситуации и похуже, нет. Что-нибудь худшее для команды, чем безумие, поразившее капитана, представить очень сложно. «А что, — мелькнуло у меня, — если это только начало? Что, если Мидара — только первая из нас? Что, если совсем скоро мы все кинемся друг на друга и примемся рвать товарищей зубами, полностью потеряв человеческий облик и подобие? Если раньше просто не перестреляем друг друга».
Внезапно послышался громкий смех. Это смеялся Ингольф. Невольно Орминис приподнял автомат, чтобы удобнее было целиться, хотя на такой дистанции попал бы даже слепой.
Дмитрий, все еще держащийся за бок, хотел было спросить его, а может, приказать прекратить ржать, но посмотрел внимательней, да и промолчал. Это был явно не обычный смех: Ингольфа буквально корежило, вот он согнулся, весь трясясь, и, чтобы не упасть, упер руки в колени. Похоже, с нашим непробиваемым скандинавом приключилась самая обычная истерика.
Тут я обратил внимание на лицо Орминиса, и мне вновь стало очень не по себе — на нем была написана очень спокойная и вместе с тем какая-то азартная готовность начинить своего товарища свинцом. «Да что это, черт возьми, происходит?!»
— Смотрите!! — заорал вдруг у меня за спиной Секер, и возглас его прозвучал так, словно по наши души явился сам сатана, да еще со всей своей свитой.
Все мы, даже почти потерявшая сознание Файтах, мгновенно обернулись туда, куда он показывал. Из-за невысоких холмов в небо стремительно поднимался сверкающий серебристый диск.
Следующие несколько минут мы пребывали в полной прострации, бестолково переглядываясь. Наконец кое-как мы пришли в себя.
Командование взял на себя Дмитрий:
— Мы с Василием туда, — он указал на холм, из-за которого появилась тарелка. — Надо взглянуть. Без нас справитесь?
— Справимся, не волнуйтесь, только осторожнее там, — деловито сообщил Секер, автоматически ставший кем-то вроде зама Дмитрия.
Перед тем как уйти, я еще раз внимательно оглядел наш импровизированный лагерь.
Таисия, безучастная ко всему, рыдала, лежа навзничь.
Пленница, скорчившись, сидела ни жива ни мертва, пряча лицо в ладонях. Она явно была в глубоком шоке. Надежно связанная Мидара, по-прежнему не пришедшая в сознание, привалилась к колесу машины. Ингольф уже валялся на земле, и могучее тело сотрясали конвульсии не отпускавшего его истерического хохота, здорово напоминавшие предсмертные судороги. Тронк все еще топтался на одном месте, похоже, так и не сообразив до конца, что произошло. И только Мустафа Селимович недвижно лежал, погрузившись в глубокое забытье, обратив безмятежно спокойное лицо к небу. Наверное, он сейчас был самым счастливым из нас десятерых.
Сняв с пояса кастет, Секер Анк направился туда, где стоял Тронк, поманил его пальцем. Тот хотя и побледнел, но покорно подошел, не делая попыток бежать.
От души размахнувшись, Секер ударил Тронка в солнечное сплетение так, что тот рухнул на землю, не издав ни звука.
— Вот теперь — все! — прокомментировал он и добавил с чувством: — Надо было тебя тогда выбросить за борт.
— Ты вроде про летающие блюдца должен был слышать? — задыхаясь после стремительного подъема, спросил меня Дмитрий. — По-моему, у вас они тоже летали… Черт, кажется, ребро треснуло.
— Слышал, только до этого дня считал, что все это пустые разговоры.
— Да я, честно говоря, тоже. Слушай: что, если все, что произошло с Мидарой… ну и с другими, как-то связано со здешними обитателями?
— Какие-нибудь излучения? — понял я без лишних объяснений.
— Может быть.
Последние метры до вершины мы преодолели ползком. Осторожно я приподнял голову над гребнем холма.
В низине между холмами лежала идеально круглая, ровная площадка с покрытием из непонятного материала тускло-серого цвета, диаметром не меньше ста метров.
Вокруг нее на одинаковом расстоянии друг от друга стояли сооружения из блестящих на солнце полированных плит, не то каменных, не то металлических.
Между ними в небо смотрели тонкие штыри, на концах увенчанные чем-то вроде проволочной метелки. Километрах в трех виднелось точно такое же сооружение, смотревшееся маленьким серым пятнышком; и еще одно — уже на пределе видимости… Вот над горизонтом мелькнула серебристая искра, вот другая совершила короткий полет — но на этот раз сверху вниз…
Одна и та же мысль посетила нас одновременно и почти одновременно сорвалась с языка:
— Вот, значит, где их планета…
— Думаешь, мы отыскали их нору?
Словно в ответ на мой вопрос, холодная колючая волна вдруг прокатилась через мой мозг, затем еще раз, но только слабее.
Дмитрий оглянулся на меня:
— Ты тоже почувствовал? Давай скорее обратно.
Назад мы добежали вдвое быстрее.
— Ну как? — напряженно спросил Секер.
— Паршиво, — бросил я. — Похоже, мы влезли в самое осиное гнездо…
— Чье? — Орминис был не на шутку испуган.
— А, неважно, — бросил Дмитрий. — Долго рассказывать! Потом — когда окажемся подальше отсюда…
Некоторое время Орминис смотрел на нас совершенно пустыми глазами, потом, махнув рукой, уселся на траву неподалеку от малость пришедшего в себя Ингольфа, хватавшего воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.
Пока Дмитрий объяснял народу ситуацию, я занялся Мидарой.
Она по-прежнему лежала без сознания, хотя дыхание было ровным и никаких признаков того, что нож ей сильно повредил, вроде не было. Шишка между бровями приобрела синюшно-трупный оттенок.
Тогда, не мудрствуя, я нырнул во чрево бронемашины, схватил один из кувшинов с пивом и плеснул терпко пахнущую жидкость ей в лицо.
Веки ее, задрожав, приподнялись.
Секунду-другую Мидара с недоумением разглядывала стягивающий запястья ремень. Затем подняла на меня переполненные страданием глаза.
— Я успела… что-нибудь сделать? — хрипло прошептала она.
— Нет.
Мидара скрежетнула зубами.
— Развяжи, Василий. Не бойся, я уже в норме. — Умоляющим жестом она протянула ко мне стянутые в предплечьях руки.
— Надо уходить отсюда, Мидара, и как можно скорее, — сообщил я, не без тайных сомнений разрезая ножом Орминиса на совесть стянутые путы. — Проход открыть сможешь?
— А что, дело так плохо? — Нож как-то незаметно перекочевал в ее ладонь, заставив меня непроизвольно вздрогнуть, и она рассекла обвивающий ее ноги жгут.
Поднявшись (ее повело вбок, и она оперлась о броню, чтоб не упасть), она принялась сосредоточенно разминать кисти.
— Долго объяснять, но, похоже… все, что у нас тут произошло, случилось не без участия здешних хозяев.
— Тогда постараюсь.
Что есть положительного в Мидаре, так это то, что она не имеет привычки задавать лишних вопросов.
Ни слова не говоря и не смотря по сторонам, она уперлась двумя руками в борт машины и принялась делать странные ритмичные движения корпусом — какую-то неизвестную мне систему упражнений, по ее словам позволяющую быстро восстановить силы.
Один за другим в машину потянулись наши спутники.
Орминис подталкивал бледную как смерть Файтах. За ними, все еще держась рукой за подвздошье, тащился Тронк. У двери он чуть замешкался, и шедший следом, нетвердо стоящий на ногах Ингольф грубо толкнул его в спину.
Последней, по-прежнему утирая слезы, вошла Таисия, на плечи которой Секер заботливо накинул свою куртку. Мидара посмотрела ей вслед и, судорожно сглотнув, отвернулась.
— Дмитрий, Василий, — выбросите плавучий якорь и выдвиньте шверт. В четверти континуумов в этом месте океан шестикилометровой глубины. И надо бы закрыть чем-нибудь пробоину, — скомандовала она несколько секунд спустя ровным голосом.
Тронк
Василий
Мидара
— Что ты там пищишь? — С глумливой ухмылкой Ингольф приложил ладонь к уху. — Пусть мне переведут, чего эта крыса хочет.
Таким викинга я не видел никогда.
Я тревожно оглядывал лица друзей. Происходило что-то невероятное и немыслимое. Мне казалось, что я вижу какой-то дикий сон, — настолько нелепым казалось все происходящее.
На дне души теплилась надежда, что Мидара просто хочет как следует напугать и в самом деле зарвавшуюся девчонку, но я ясно осознавал, что никогда бы наш капитан не стала кому-то угрожать подобным образом и тем более — так шутить. Мидара вообще очень редко кому-то грозила и всегда приводила угрозы в исполнение.
Глядя на белеющую на глазах Файтах, капитан улыбнулась — не приведи Господь, когда тебе так улыбаются.
— Я бы и сама тобой занялась, да что-то неохота сейчас, — как бы между прочим сообщила она вдруг. — Да и толку от тебя мало будет — еще и вязать придется поначалу…
— Послушай… — начал я и подавился собственными словами: в руках у нее появился пистолет.
— Если кто-то вздумает мне мешать… — словно бы прошипела получившая способность говорить змея.
— Мидара, — вдруг порывисто зашептала Таисия. — Я тебя прошу, не надо, не делай этого, если ты меня любишь… Вспомни, что случилось со мной… Вспомни свою судьбу.
— Я-то свою судьбу помню, — зло скривилась Мидара. — А вот ты свою не иначе позабыла: слыхала, что она про тебя только что сказала?
— Но не казнить же ее так… за слово…
— Больно ты жалостливая стала… Ха, а может, она тебе понравилась? — Палец Мидары по-прежнему лежал на курке. — Или вы с ней уже успели поиграться, а?
Если до этого у меня были какие-то сомнения, то последние слова нашего капитана окончательно убедили меня, что творится что-то страшное.
Неужто и впрямь все дело в той отраве? Но что делать?
Между тем лицо Таисии, сперва покраснев, в один миг стало белым.
— Вот, значит, ты какая! Вот ты себя и показала! Аристократка паршивая! Чуть что не так, не по тебе, так ты человека замучаешь до смерти и не поперхнешься даже и думать забудешь назавтра!! Я ведь полюбила тебя как сестру, а ты… Ты думаешь, мне твои содомские ласки нужны?! Думаешь, я без них не обойдусь!
— Тейси, замолчи! — Казалось, ярость сейчас разорвет Мидару.
— Ну давай, стреляй, убей меня! — истошно закричала Таисия, подаваясь вперед. — Ну, давай! — С неожиданной силой она рванула воротник платья, разодрав его ткань вместе с нижней рубашкой почти до пояса. — Давай, убей! — Она ткнула пальцем под левую грудь. — Вот сюда, прямо в сердце! Или нет, лучше этому козлу приблудному меня отдай — все веселей будет подыхать!!
— Ну, хватит. — Дмитрий решительно шагнул между женщинами, так что ствол пистолета уперся ему в живот. — Побесились, и ладно! Отдай пистолет, и поговорим спокойно. Тая, успокойся и прикройся, а ты, Мидара… — Он протянул руку, и я уже мысленно представил, как он перехватит оружие, одновременно уходя с линии выстрела.
Удар носком сапога в пах согнул его пополам, а следующий — по ребрам — швырнул на землю.
— Есть еще кто-нибудь, кто имеет что-то возразить?
— Есть, — прозвучало позади меня.
Она развернулась на месте, и в то же мгновение стремительно прилетевший из-за моей спины предмет, блеснув на солнце, ударил ее между глаз. Не вскрикнув, она растянулась на пожухлой траве.
Я обернулся. Секер Анк держал наизготовку за лезвие второй нож.
— Василий, ты вроде тоже ума пока не лишился — забери у нее оружие и свяжи покрепче.
Я перевел взгляд на Ингольфа и Тронка, стоящих друг напротив друга. Как бы они ни относились к происшедшему, но своих чувств никак не выражали, поскольку находились под прицелом автомата, как по волшебству возникшего в руках Орминиса, великолепно сообразившего, что следует делать в данной ситуации.
Дмитрий, морщась от боли, поднимался на ноги.
— Что здесь происходит, друзья? — с придыханием пробормотал он.
— Не знаю. — Секер спрятал нож в обойму на поясе. — Ничего хорошего… Не беспокойся, — это уже мне, — ничего с ней не случится. Всего-то и дел — рукоятью по лбу.
С некоторой опаской оглядываясь на Ингольфа и Тронка, я приблизился к неподвижно лежащей Мидаре. На шее подрагивала жилка. И в самом деле жива, слава богу. Лоб ее набухал кроваво-красной шишкой, растущей буквально на глазах.
Продолжая с тревогой держать скандинава в поле зрения и с еще большей тревогой думая, что Мидара может в любой миг очнуться, я принялся вязать ей руки кожаным ремнем от портупеи. Пистолет я подобрал и спрятал в карман, валявшийся тут же нож заткнул за пояс.
Таисия, придерживая платье, сделала пару шагов к Мидаре, потом опустилась на колени и легла на землю. Ее душили рыдания. Разодранное платье сползло с плеч почти до пояса, и она даже не пыталась поправить его.
Да, скверная история. И на этот раз даже плохонького утешения, что могут быть ситуации и похуже, нет. Что-нибудь худшее для команды, чем безумие, поразившее капитана, представить очень сложно. «А что, — мелькнуло у меня, — если это только начало? Что, если Мидара — только первая из нас? Что, если совсем скоро мы все кинемся друг на друга и примемся рвать товарищей зубами, полностью потеряв человеческий облик и подобие? Если раньше просто не перестреляем друг друга».
Внезапно послышался громкий смех. Это смеялся Ингольф. Невольно Орминис приподнял автомат, чтобы удобнее было целиться, хотя на такой дистанции попал бы даже слепой.
Дмитрий, все еще держащийся за бок, хотел было спросить его, а может, приказать прекратить ржать, но посмотрел внимательней, да и промолчал. Это был явно не обычный смех: Ингольфа буквально корежило, вот он согнулся, весь трясясь, и, чтобы не упасть, упер руки в колени. Похоже, с нашим непробиваемым скандинавом приключилась самая обычная истерика.
Тут я обратил внимание на лицо Орминиса, и мне вновь стало очень не по себе — на нем была написана очень спокойная и вместе с тем какая-то азартная готовность начинить своего товарища свинцом. «Да что это, черт возьми, происходит?!»
— Смотрите!! — заорал вдруг у меня за спиной Секер, и возглас его прозвучал так, словно по наши души явился сам сатана, да еще со всей своей свитой.
Все мы, даже почти потерявшая сознание Файтах, мгновенно обернулись туда, куда он показывал. Из-за невысоких холмов в небо стремительно поднимался сверкающий серебристый диск.
Следующие несколько минут мы пребывали в полной прострации, бестолково переглядываясь. Наконец кое-как мы пришли в себя.
Командование взял на себя Дмитрий:
— Мы с Василием туда, — он указал на холм, из-за которого появилась тарелка. — Надо взглянуть. Без нас справитесь?
— Справимся, не волнуйтесь, только осторожнее там, — деловито сообщил Секер, автоматически ставший кем-то вроде зама Дмитрия.
Перед тем как уйти, я еще раз внимательно оглядел наш импровизированный лагерь.
Таисия, безучастная ко всему, рыдала, лежа навзничь.
Пленница, скорчившись, сидела ни жива ни мертва, пряча лицо в ладонях. Она явно была в глубоком шоке. Надежно связанная Мидара, по-прежнему не пришедшая в сознание, привалилась к колесу машины. Ингольф уже валялся на земле, и могучее тело сотрясали конвульсии не отпускавшего его истерического хохота, здорово напоминавшие предсмертные судороги. Тронк все еще топтался на одном месте, похоже, так и не сообразив до конца, что произошло. И только Мустафа Селимович недвижно лежал, погрузившись в глубокое забытье, обратив безмятежно спокойное лицо к небу. Наверное, он сейчас был самым счастливым из нас десятерых.
Сняв с пояса кастет, Секер Анк направился туда, где стоял Тронк, поманил его пальцем. Тот хотя и побледнел, но покорно подошел, не делая попыток бежать.
От души размахнувшись, Секер ударил Тронка в солнечное сплетение так, что тот рухнул на землю, не издав ни звука.
— Вот теперь — все! — прокомментировал он и добавил с чувством: — Надо было тебя тогда выбросить за борт.
— Ты вроде про летающие блюдца должен был слышать? — задыхаясь после стремительного подъема, спросил меня Дмитрий. — По-моему, у вас они тоже летали… Черт, кажется, ребро треснуло.
— Слышал, только до этого дня считал, что все это пустые разговоры.
— Да я, честно говоря, тоже. Слушай: что, если все, что произошло с Мидарой… ну и с другими, как-то связано со здешними обитателями?
— Какие-нибудь излучения? — понял я без лишних объяснений.
— Может быть.
Последние метры до вершины мы преодолели ползком. Осторожно я приподнял голову над гребнем холма.
В низине между холмами лежала идеально круглая, ровная площадка с покрытием из непонятного материала тускло-серого цвета, диаметром не меньше ста метров.
Вокруг нее на одинаковом расстоянии друг от друга стояли сооружения из блестящих на солнце полированных плит, не то каменных, не то металлических.
Между ними в небо смотрели тонкие штыри, на концах увенчанные чем-то вроде проволочной метелки. Километрах в трех виднелось точно такое же сооружение, смотревшееся маленьким серым пятнышком; и еще одно — уже на пределе видимости… Вот над горизонтом мелькнула серебристая искра, вот другая совершила короткий полет — но на этот раз сверху вниз…
Одна и та же мысль посетила нас одновременно и почти одновременно сорвалась с языка:
— Вот, значит, где их планета…
— Думаешь, мы отыскали их нору?
Словно в ответ на мой вопрос, холодная колючая волна вдруг прокатилась через мой мозг, затем еще раз, но только слабее.
Дмитрий оглянулся на меня:
— Ты тоже почувствовал? Давай скорее обратно.
Назад мы добежали вдвое быстрее.
— Ну как? — напряженно спросил Секер.
— Паршиво, — бросил я. — Похоже, мы влезли в самое осиное гнездо…
— Чье? — Орминис был не на шутку испуган.
— А, неважно, — бросил Дмитрий. — Долго рассказывать! Потом — когда окажемся подальше отсюда…
Некоторое время Орминис смотрел на нас совершенно пустыми глазами, потом, махнув рукой, уселся на траву неподалеку от малость пришедшего в себя Ингольфа, хватавшего воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.
Пока Дмитрий объяснял народу ситуацию, я занялся Мидарой.
Она по-прежнему лежала без сознания, хотя дыхание было ровным и никаких признаков того, что нож ей сильно повредил, вроде не было. Шишка между бровями приобрела синюшно-трупный оттенок.
Тогда, не мудрствуя, я нырнул во чрево бронемашины, схватил один из кувшинов с пивом и плеснул терпко пахнущую жидкость ей в лицо.
Веки ее, задрожав, приподнялись.
Секунду-другую Мидара с недоумением разглядывала стягивающий запястья ремень. Затем подняла на меня переполненные страданием глаза.
— Я успела… что-нибудь сделать? — хрипло прошептала она.
— Нет.
Мидара скрежетнула зубами.
— Развяжи, Василий. Не бойся, я уже в норме. — Умоляющим жестом она протянула ко мне стянутые в предплечьях руки.
— Надо уходить отсюда, Мидара, и как можно скорее, — сообщил я, не без тайных сомнений разрезая ножом Орминиса на совесть стянутые путы. — Проход открыть сможешь?
— А что, дело так плохо? — Нож как-то незаметно перекочевал в ее ладонь, заставив меня непроизвольно вздрогнуть, и она рассекла обвивающий ее ноги жгут.
Поднявшись (ее повело вбок, и она оперлась о броню, чтоб не упасть), она принялась сосредоточенно разминать кисти.
— Долго объяснять, но, похоже… все, что у нас тут произошло, случилось не без участия здешних хозяев.
— Тогда постараюсь.
Что есть положительного в Мидаре, так это то, что она не имеет привычки задавать лишних вопросов.
Ни слова не говоря и не смотря по сторонам, она уперлась двумя руками в борт машины и принялась делать странные ритмичные движения корпусом — какую-то неизвестную мне систему упражнений, по ее словам позволяющую быстро восстановить силы.
Один за другим в машину потянулись наши спутники.
Орминис подталкивал бледную как смерть Файтах. За ними, все еще держась рукой за подвздошье, тащился Тронк. У двери он чуть замешкался, и шедший следом, нетвердо стоящий на ногах Ингольф грубо толкнул его в спину.
Последней, по-прежнему утирая слезы, вошла Таисия, на плечи которой Секер заботливо накинул свою куртку. Мидара посмотрела ей вслед и, судорожно сглотнув, отвернулась.
— Дмитрий, Василий, — выбросите плавучий якорь и выдвиньте шверт. В четверти континуумов в этом месте океан шестикилометровой глубины. И надо бы закрыть чем-нибудь пробоину, — скомандовала она несколько секунд спустя ровным голосом.
Тронк
Ох, попал я, так попал — как младенчик к Языргу на жертвенный вертел!
И не соскочишь ведь, остается за них держаться! Я ведь поначалу не понял толком, что они там лопочут насчет всех этих миров. По мне, земля что круглая, что плоская, что пустая внутри. Что на Мировом Быке стоит, что на мировом жуке, один там мир, или сколько — мне-то какое дело? А как разжевал… Это что же получается — они не колдуны, а слуги колдунов беглые! Не зря же говорят, что хуже колдуна только его подручник! А еще баба верховодит — это уж совсем хуже некуда. Да еще какая баба! Не простая, а навроде как из Ночных Кошек, да еще не рядовых, а матерых, у которых на поясе коробка, а в коробочке той — сушеные уды мужиков загубленных. Подобрали меня зачем-то, вылечили… Говорят, из этого… человеколюбия — как же, так им и поверил! Нужен ты им, Тронк, зачем-то, не иначе. Или вот еще: девку эту, тварь злобную, что чуть нас не поубивала, потоптать не дали, даже атаманше своей по башке засветили — и та ничего вроде как не имеет против, хотя бы всех порвать на ремни была должна. Непонятно это, а непонятное — самое опасное. Это уж всякий вор знает. Ну, это цветочки — а вот что будет, если за ними в погоню хозяева ихние припрутся? Ведь у хозяев-то ихних наверняка что-то покруче Серых Гончих Язырга найдется. И что тогда будет?
Ох, как подумаешь, так и придет в голову: не лучше ли было тебе, Тронк, помереть тогда честной смертью?
И не соскочишь ведь, остается за них держаться! Я ведь поначалу не понял толком, что они там лопочут насчет всех этих миров. По мне, земля что круглая, что плоская, что пустая внутри. Что на Мировом Быке стоит, что на мировом жуке, один там мир, или сколько — мне-то какое дело? А как разжевал… Это что же получается — они не колдуны, а слуги колдунов беглые! Не зря же говорят, что хуже колдуна только его подручник! А еще баба верховодит — это уж совсем хуже некуда. Да еще какая баба! Не простая, а навроде как из Ночных Кошек, да еще не рядовых, а матерых, у которых на поясе коробка, а в коробочке той — сушеные уды мужиков загубленных. Подобрали меня зачем-то, вылечили… Говорят, из этого… человеколюбия — как же, так им и поверил! Нужен ты им, Тронк, зачем-то, не иначе. Или вот еще: девку эту, тварь злобную, что чуть нас не поубивала, потоптать не дали, даже атаманше своей по башке засветили — и та ничего вроде как не имеет против, хотя бы всех порвать на ремни была должна. Непонятно это, а непонятное — самое опасное. Это уж всякий вор знает. Ну, это цветочки — а вот что будет, если за ними в погоню хозяева ихние припрутся? Ведь у хозяев-то ихних наверняка что-то покруче Серых Гончих Язырга найдется. И что тогда будет?
Ох, как подумаешь, так и придет в голову: не лучше ли было тебе, Тронк, помереть тогда честной смертью?
Василий
Из-за гребня недалекой скалы долетал скрадываемый расстоянием грохот прибоя. Если бы я поднялся на этот гребень, то далеко внизу увидел бы пенную полосу на сером галечном пляже, из которой торчали клыки рифов.
Мы находились на острове размерами примерно два на три километра. Остров почти весь состоял из гряды невысоких утесов, с расщелинами, засыпанными песком, и весь порос низким густым кустарником, похожим на можжевельник, и искривленным ветрами сосняком. Никакой живности, кроме чаек, тут не водилось. Почти со всех сторон остров ограждали обрывистые скалы, и только в двух местах имелось что-то похожее на бухточки с узким и неровным галечным пляжем. Примерно в полукилометре из моря торчал еще один островок — обрывистая скала с маленькой рощицей наверху. В первый же день я и Орминис забрались на самый высокий из утесов, но, как ни старались, никаких признаков берега на горизонте не обнаружили.
Ближайшая земля могла оказаться и в ста, и в тысяче миль в любую сторону.
Никаких следов того, что когда-нибудь эти берега посещались людьми, мы не обнаружили, хотя в первый же день тщательно осмотрели все уголки островка — от этого могла зависеть, без преувеличения, наша жизнь.
Дмитрий попробовал было прослушать эфир, но наладить приемник незнакомой конструкции не удалось.
— Я вот все думаю, — как бы ни к кому не обращаясь, начал Дмитрий, — почему это блюдце не полетело к нашему порталу?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Может быть, им нужна была другая струна, или они вообще могут проходить из мира в мир в любом месте…
— Тогда какой смысл было строить ангар рядом с порталом?
— А это имеет какое-нибудь значение для нас?
— Кто знает. Может быть, и имеет.
— Как ты думаешь, дело было и в самом деле в… в них? — спросил я спустя некоторое время.
— В них или в той отраве, которой нас посыпали, теперь уже действительно не важно.
— Почему же тогда это не подействовало на нас с тобой?
Эта мысль почему-то весьма озадачила меня. Неведомая сила (если она все-таки была) подчинила, казалось бы, самых стойких из нас, самых закаленных жизненными передрягами.
— Не знаю, — пожал плечами Дмитрий. — Я подумал: может быть, оно — что бы это ни было — каким-то образом активизировало ту часть нашего мозга, которая ответственна за самые темные наши инстинкты. У нас, сохранивших трезвый рассудок, они просто оказались глубже загнаны, вот и все. Грубо говоря, излучение вскрыло истинную сущность людей, о которой они и сами, быть может, понятия не имеют. Хотя кто знает, что случилось бы с тобой и со мной, если бы мы пробыли в том мире подольше…
То, что говорил Дмитрий, было и в самом деле похоже на правду.
Ингольф — викинг и к тому же берсерк. Мидара — жестоко битый жизнью человек, вдобавок — бывший офицер госбезопасности воюющей страны. Тронк… ну, с этим все ясно, впору согласиться с Анком.
В эту схему не вполне укладывалась Тая, но, с другой стороны, она пыталась помешать расправиться с Файтах. Да вот сама Файтах: с одной стороны, жестокости и злобы ей вроде бы набраться негде, но с другой — что мы знаем о ее прежней жизни? Может быть, ее любимым занятием было мучить кошек и бить служанок? А вспомнить, как она ловко прижала нас! Ведь могла бы вполне доставить нас тепленькими к адмиралу, если бы не Тронк.
Выходит, я к Тронку несправедлив: не будь его — неизвестно, как все бы обернулось…
— Я вот подумал: что, если это Древнейшие? — вновь подал голос Дмитрий.
— Древнейшие не строили машин, — пробормотал я.
— Откуда это известно? Или они тебе сами об этом рассказали? Что вообще о них можно сказать сейчас? Полторы тысячи лет назад нашли одни только развалины, покинутые в незапамятные времена, да вот еще — штучки вроде нашего талисмана.
— Но ничего, подобного машинам, вроде бы не упоминалось.
— Это опять же неизвестно. Может быть, их машины были не похожи на наши.
— Верно… — Идея понравилась мне. Покажи тому же Мустафе ноутбук, он тоже не понял бы, что это машина, даром что сам не из совсем дикого мира. Между прочим, если вдуматься, этот наш кристалл тоже может быть своего рода машиной.
— Да и вообще не забывай, — продолжил Голицын, — все, что мы знаем о Древнейших, известно из легенд, много раз переписывавшихся и переводившихся с одного языка на другой. Последние, кто по-настоящему был знаком с их наследием, умерли девять веков назад. А что до того, будто они исчезли… В конце концов, то, что мы видели, может работать без хозяев.
— Ну не знаю, во всяком случае, я не хотел бы туда возвращаться, — подытожил я.
Из зарослей кустарника появилась тонкая девичья фигура и направилась в нашу сторону. Сумерки не позволяли разглядеть ее лица, но и без того я знал, что это может быть только наша недавняя пленница. Тая все дни неотлучно проводила при Мидаре.
Девушка молча подошла к нам, уселась на валун. Дмитрий вежливо подвинулся.
— Оставьте меня здесь, — отрешенно произнесла Файтах.
— Не говори глупостей, детка, — ответил Голицын. — Ты не протянешь на этом островке и трех недель. Вот доберемся до более-менее подходящего мира, тогда и побеседуем.
— И куда я там пойду — в веселый дом? — Ее нарочито спокойный голос был наполнен горечью.
— А это уж как тебе лучше покажется. Твоих драгоценностей на несколько месяцев хватит, если не транжирить. А там уж…
— Лучше б вы меня убили, — бросила Файтах, поднимаясь.
— И в самом деле дура! — прокомментировал Дмитрий, глядя в спину уходящей девушки.
Когда, несколько дней назад, наши запасы провизии окончательно истощились, Дмитрий попробовал было привлечь ее к ловле рыбы. Но наша юная герцогиня упорно отказывалась лезть в воду без одежды. После того как, насквозь промокшую, ее сутки бил жестокий кашель, Дмитрий заявил, что больше не нуждается в ее услугах. При этом добавил, что нет никакого резона тратить драгоценный эликсир еще и на спасение безмозглых девчонок, которые, того и гляди, загнутся от воспаления легких. Отныне сеть вместе с ним безропотно отправлялся таскать Тронк.
Поднявшись, мы направились к входу в маленькую долинку между двумя серо-зелеными от лишайника утесами. Там, в защищенном от ветров месте, стоял наш вездеход. Рядом была поставлена большая палатка из замасленного брезента — на нее пошел чехол от машины.
На крыше амфибии сидел Ингольф, уже который день пытавшийся заделать пробоину.
В данный момент он угрюмо и сосредоточенно сверлил броню ручным коловоротом.
Он уже сломал, одно за другим, три найденных в ящике с инструментами сверла, но продолжал работать их обломками, кое-как заточенными о кремневые окатыши, найденные в полосе прибоя.
Отворив дверь, мы влезли внутрь машины.
В пассажирском отсеке на импровизированном ложе из содранных с сидений подушек лежала Мидара. У ее изголовья напряженно замерла Таисия.
При нашем появлении капитан повернулась к двери:
— Как ты?
— Вашими молитвами, — слабо улыбнулась Мидара. — Еще дня два, и можно будет отправляться.
То же самое она говорила нам и два дня назад, и еще за двое суток до того.
Когда мы все набились в машину, она открыла проход, и мы покинули мир, где водились летающие блюдца. Спустя полминуты мы оказались в этой долинке.
Мидара с довольной миной обернулась к нам, открыла рот, желая что-то сказать, но не успела.
На губах ее выступила кровавая пена, и она рухнула без сознания.
Очнулась она только по прошествии суток, еле живая. Ее настигло то, что было бичом наших (виноват — эораттанских) чародеев.
Признаться, мы все надеялись, что талисман Древнейших убережет от этого.
Как оказалось, сбыться этим надеждам было не суждено. Впрочем, быть может, его создатели просто не рассчитывали на то, что им воспользуется женщина, за несколько часов до этого надышавшаяся отравой, а за полчаса — получившая крепкий удар по голове.
Так мы застряли тут — неизвестно где и неизвестно на сколько.
Планшетка показывала только три ближайших мира — неизвестных торговцам и, соответственно, ими не посещавшихся. А значит, ничего, кроме приблизительной карты порталов, сообщить о них не могла. Дмитрий, больше других (после Мидары) поднаторевший в искусстве управления изделием магов, сумел добиться лишь того, что она выдала координаты ближайшего известного эораттанцам мира.
О нем было всего несколько строк и сообщение, что он относится к весьма редко посещаемым. И ниже: «Нестабильные условия прохода. Источник помех — долгопериодические несквозные порталы».
Находился сей мир в двадцати трех прыжках от нас.
Выбор у нас был небогатый — или возвращаться назад, к этому миру, чтобы, заново сориентировавшись, вновь начать отыскивать маршрут домой, либо двинуться дальше, в надежде вновь выйти в известные области континуума.
Вот и все, что мы могли выбрать. То есть выбирать было не из чего: «оба хуже». И еще неизвестно, будет ли возможность выбрать.
Мы находились на острове размерами примерно два на три километра. Остров почти весь состоял из гряды невысоких утесов, с расщелинами, засыпанными песком, и весь порос низким густым кустарником, похожим на можжевельник, и искривленным ветрами сосняком. Никакой живности, кроме чаек, тут не водилось. Почти со всех сторон остров ограждали обрывистые скалы, и только в двух местах имелось что-то похожее на бухточки с узким и неровным галечным пляжем. Примерно в полукилометре из моря торчал еще один островок — обрывистая скала с маленькой рощицей наверху. В первый же день я и Орминис забрались на самый высокий из утесов, но, как ни старались, никаких признаков берега на горизонте не обнаружили.
Ближайшая земля могла оказаться и в ста, и в тысяче миль в любую сторону.
Никаких следов того, что когда-нибудь эти берега посещались людьми, мы не обнаружили, хотя в первый же день тщательно осмотрели все уголки островка — от этого могла зависеть, без преувеличения, наша жизнь.
Дмитрий попробовал было прослушать эфир, но наладить приемник незнакомой конструкции не удалось.
— Я вот все думаю, — как бы ни к кому не обращаясь, начал Дмитрий, — почему это блюдце не полетело к нашему порталу?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Может быть, им нужна была другая струна, или они вообще могут проходить из мира в мир в любом месте…
— Тогда какой смысл было строить ангар рядом с порталом?
— А это имеет какое-нибудь значение для нас?
— Кто знает. Может быть, и имеет.
— Как ты думаешь, дело было и в самом деле в… в них? — спросил я спустя некоторое время.
— В них или в той отраве, которой нас посыпали, теперь уже действительно не важно.
— Почему же тогда это не подействовало на нас с тобой?
Эта мысль почему-то весьма озадачила меня. Неведомая сила (если она все-таки была) подчинила, казалось бы, самых стойких из нас, самых закаленных жизненными передрягами.
— Не знаю, — пожал плечами Дмитрий. — Я подумал: может быть, оно — что бы это ни было — каким-то образом активизировало ту часть нашего мозга, которая ответственна за самые темные наши инстинкты. У нас, сохранивших трезвый рассудок, они просто оказались глубже загнаны, вот и все. Грубо говоря, излучение вскрыло истинную сущность людей, о которой они и сами, быть может, понятия не имеют. Хотя кто знает, что случилось бы с тобой и со мной, если бы мы пробыли в том мире подольше…
То, что говорил Дмитрий, было и в самом деле похоже на правду.
Ингольф — викинг и к тому же берсерк. Мидара — жестоко битый жизнью человек, вдобавок — бывший офицер госбезопасности воюющей страны. Тронк… ну, с этим все ясно, впору согласиться с Анком.
В эту схему не вполне укладывалась Тая, но, с другой стороны, она пыталась помешать расправиться с Файтах. Да вот сама Файтах: с одной стороны, жестокости и злобы ей вроде бы набраться негде, но с другой — что мы знаем о ее прежней жизни? Может быть, ее любимым занятием было мучить кошек и бить служанок? А вспомнить, как она ловко прижала нас! Ведь могла бы вполне доставить нас тепленькими к адмиралу, если бы не Тронк.
Выходит, я к Тронку несправедлив: не будь его — неизвестно, как все бы обернулось…
— Я вот подумал: что, если это Древнейшие? — вновь подал голос Дмитрий.
— Древнейшие не строили машин, — пробормотал я.
— Откуда это известно? Или они тебе сами об этом рассказали? Что вообще о них можно сказать сейчас? Полторы тысячи лет назад нашли одни только развалины, покинутые в незапамятные времена, да вот еще — штучки вроде нашего талисмана.
— Но ничего, подобного машинам, вроде бы не упоминалось.
— Это опять же неизвестно. Может быть, их машины были не похожи на наши.
— Верно… — Идея понравилась мне. Покажи тому же Мустафе ноутбук, он тоже не понял бы, что это машина, даром что сам не из совсем дикого мира. Между прочим, если вдуматься, этот наш кристалл тоже может быть своего рода машиной.
— Да и вообще не забывай, — продолжил Голицын, — все, что мы знаем о Древнейших, известно из легенд, много раз переписывавшихся и переводившихся с одного языка на другой. Последние, кто по-настоящему был знаком с их наследием, умерли девять веков назад. А что до того, будто они исчезли… В конце концов, то, что мы видели, может работать без хозяев.
— Ну не знаю, во всяком случае, я не хотел бы туда возвращаться, — подытожил я.
Из зарослей кустарника появилась тонкая девичья фигура и направилась в нашу сторону. Сумерки не позволяли разглядеть ее лица, но и без того я знал, что это может быть только наша недавняя пленница. Тая все дни неотлучно проводила при Мидаре.
Девушка молча подошла к нам, уселась на валун. Дмитрий вежливо подвинулся.
— Оставьте меня здесь, — отрешенно произнесла Файтах.
— Не говори глупостей, детка, — ответил Голицын. — Ты не протянешь на этом островке и трех недель. Вот доберемся до более-менее подходящего мира, тогда и побеседуем.
— И куда я там пойду — в веселый дом? — Ее нарочито спокойный голос был наполнен горечью.
— А это уж как тебе лучше покажется. Твоих драгоценностей на несколько месяцев хватит, если не транжирить. А там уж…
— Лучше б вы меня убили, — бросила Файтах, поднимаясь.
— И в самом деле дура! — прокомментировал Дмитрий, глядя в спину уходящей девушки.
Когда, несколько дней назад, наши запасы провизии окончательно истощились, Дмитрий попробовал было привлечь ее к ловле рыбы. Но наша юная герцогиня упорно отказывалась лезть в воду без одежды. После того как, насквозь промокшую, ее сутки бил жестокий кашель, Дмитрий заявил, что больше не нуждается в ее услугах. При этом добавил, что нет никакого резона тратить драгоценный эликсир еще и на спасение безмозглых девчонок, которые, того и гляди, загнутся от воспаления легких. Отныне сеть вместе с ним безропотно отправлялся таскать Тронк.
Поднявшись, мы направились к входу в маленькую долинку между двумя серо-зелеными от лишайника утесами. Там, в защищенном от ветров месте, стоял наш вездеход. Рядом была поставлена большая палатка из замасленного брезента — на нее пошел чехол от машины.
На крыше амфибии сидел Ингольф, уже который день пытавшийся заделать пробоину.
В данный момент он угрюмо и сосредоточенно сверлил броню ручным коловоротом.
Он уже сломал, одно за другим, три найденных в ящике с инструментами сверла, но продолжал работать их обломками, кое-как заточенными о кремневые окатыши, найденные в полосе прибоя.
Отворив дверь, мы влезли внутрь машины.
В пассажирском отсеке на импровизированном ложе из содранных с сидений подушек лежала Мидара. У ее изголовья напряженно замерла Таисия.
При нашем появлении капитан повернулась к двери:
— Как ты?
— Вашими молитвами, — слабо улыбнулась Мидара. — Еще дня два, и можно будет отправляться.
То же самое она говорила нам и два дня назад, и еще за двое суток до того.
Когда мы все набились в машину, она открыла проход, и мы покинули мир, где водились летающие блюдца. Спустя полминуты мы оказались в этой долинке.
Мидара с довольной миной обернулась к нам, открыла рот, желая что-то сказать, но не успела.
На губах ее выступила кровавая пена, и она рухнула без сознания.
Очнулась она только по прошествии суток, еле живая. Ее настигло то, что было бичом наших (виноват — эораттанских) чародеев.
Признаться, мы все надеялись, что талисман Древнейших убережет от этого.
Как оказалось, сбыться этим надеждам было не суждено. Впрочем, быть может, его создатели просто не рассчитывали на то, что им воспользуется женщина, за несколько часов до этого надышавшаяся отравой, а за полчаса — получившая крепкий удар по голове.
Так мы застряли тут — неизвестно где и неизвестно на сколько.
Планшетка показывала только три ближайших мира — неизвестных торговцам и, соответственно, ими не посещавшихся. А значит, ничего, кроме приблизительной карты порталов, сообщить о них не могла. Дмитрий, больше других (после Мидары) поднаторевший в искусстве управления изделием магов, сумел добиться лишь того, что она выдала координаты ближайшего известного эораттанцам мира.
О нем было всего несколько строк и сообщение, что он относится к весьма редко посещаемым. И ниже: «Нестабильные условия прохода. Источник помех — долгопериодические несквозные порталы».
Находился сей мир в двадцати трех прыжках от нас.
Выбор у нас был небогатый — или возвращаться назад, к этому миру, чтобы, заново сориентировавшись, вновь начать отыскивать маршрут домой, либо двинуться дальше, в надежде вновь выйти в известные области континуума.
Вот и все, что мы могли выбрать. То есть выбирать было не из чего: «оба хуже». И еще неизвестно, будет ли возможность выбрать.
Мидара
Все, что было с того момента, как я очнулась после удара по голове рукоятью ножа, и до того, как я вновь очнулась уже на острове, напрочь исчезло из памяти. Единственное, что осталось, — как на меня словно обрушился удар парового молота, вмиг обративший все мое существо в кровавую слизь. И эта слизь, пропитанная несказанной болью, сохранила каким-то образом рассудок и сознание.
Удары чудовищной силы следовали один за другим, то со скоростью барабанной дроби, то падая медленно и размеренно. Дикая боль рвала меня на куски, и я даже не могла потерять сознания — ведь я уже его потеряла. Боль была везде, в каждой частице тела. Меня выворачивало наизнанку, потом — словно резало на тончайшие полосы бесчисленными зазубренными лезвиями, строгало мою живую плоть как деревяшку, превращая в ворох кровавых стружек… Меня раздирало в клочья, которые гигантский торнадо растаскивал по разным уголкам космической пустоты, куда я провалилась.
Вновь выворачивало, и раздирало, и разносило на куски… Сколько это длилось — не знаю. Может быть — вечность…
Когда я наконец открыла глаза, то первое, что увидела, был низкий потолок машины и заплаканное лицо Тейси с покрасневшими глазами.
Молча я взяла ее за руку — движение далось мне с огромным трудом.
Потом я почувствовала, что тоже плачу…
Хорошо, что никто не вошел, иначе хорошенькое бы он увидел зрелище — горько рыдающего полумертвого капитана!
С тех пор прошло несколько дней, но особо лучше мне не стало.
Так гнусно я не чувствовала себя уже давно. Омерзительная тошнота время от времени раздирает мне внутренности, скручивая их и завязывая в узел, во рту — словно кошки ночевали, окружающее заволакивает сизая муть.
Если именно это переживают эораттанские колдуны при переходах, то на том свете им многое простится — если, конечно, верно то, что страдания при жизни могут после смерти искупить прегрешения.
Прегрешения… Тейси как-то раз назвала меня большой грешницей, правда, имея в виду нечто другое. Так оно, наверное, и есть. Но я не ожидала от себя такого…
Мне не раз приходилось убивать, но лишь людей, которые заслуживали смерти.
Приходилось пытать — но я не понимала тогда, что к чему, и была убеждена, что это правильно.
Но разве можно сравнивать то, что я делала раньше, и то, что собиралась сделать сейчас? Пусть Дмитрий с Василием говорили, что всему виной были неведомые хозяева летающих дисков, — они могут думать так сколько угодно. Но я-то знаю — никакое колдовство и никакие излучения не заставят человека делать то, что противно его душе…
Удары чудовищной силы следовали один за другим, то со скоростью барабанной дроби, то падая медленно и размеренно. Дикая боль рвала меня на куски, и я даже не могла потерять сознания — ведь я уже его потеряла. Боль была везде, в каждой частице тела. Меня выворачивало наизнанку, потом — словно резало на тончайшие полосы бесчисленными зазубренными лезвиями, строгало мою живую плоть как деревяшку, превращая в ворох кровавых стружек… Меня раздирало в клочья, которые гигантский торнадо растаскивал по разным уголкам космической пустоты, куда я провалилась.
Вновь выворачивало, и раздирало, и разносило на куски… Сколько это длилось — не знаю. Может быть — вечность…
Когда я наконец открыла глаза, то первое, что увидела, был низкий потолок машины и заплаканное лицо Тейси с покрасневшими глазами.
Молча я взяла ее за руку — движение далось мне с огромным трудом.
Потом я почувствовала, что тоже плачу…
Хорошо, что никто не вошел, иначе хорошенькое бы он увидел зрелище — горько рыдающего полумертвого капитана!
С тех пор прошло несколько дней, но особо лучше мне не стало.
Так гнусно я не чувствовала себя уже давно. Омерзительная тошнота время от времени раздирает мне внутренности, скручивая их и завязывая в узел, во рту — словно кошки ночевали, окружающее заволакивает сизая муть.
Если именно это переживают эораттанские колдуны при переходах, то на том свете им многое простится — если, конечно, верно то, что страдания при жизни могут после смерти искупить прегрешения.
Прегрешения… Тейси как-то раз назвала меня большой грешницей, правда, имея в виду нечто другое. Так оно, наверное, и есть. Но я не ожидала от себя такого…
Мне не раз приходилось убивать, но лишь людей, которые заслуживали смерти.
Приходилось пытать — но я не понимала тогда, что к чему, и была убеждена, что это правильно.
Но разве можно сравнивать то, что я делала раньше, и то, что собиралась сделать сейчас? Пусть Дмитрий с Василием говорили, что всему виной были неведомые хозяева летающих дисков, — они могут думать так сколько угодно. Но я-то знаю — никакое колдовство и никакие излучения не заставят человека делать то, что противно его душе…