Страница:
-- Те, кто планировал взрыв, об этом, по-вашему, не знали? Не
догадывались? Или до этого так трудно додуматься?
Розовский сунул в рот окурок сигары, потянулся за зажигалкой, но,
взглянув на Назарова, ткнул сигару в пепельницу.
-- Ты считаешь, что взрыв устроили не сторонники Ельцина, а его
противники?
-- Не о том речь, Борис Семенович. Вы по-прежнему оцениваете ситуацию в
координатах предвыборной борьбы. А если вообще забыть о том, что были
выборы? Если вычеркнуть из ситуации всю политику?
-- И что останется? -- спросил Назаров.
-- Главная и единственная цель покушения. -- Губерман помолчал и
закончил: -- Ваша смерть.
Розовский и тем более сам Назаров были не из тех людей, кого легко
запугать. Но и на них угнетающе подействовала обнаженность этих слов. Слова
были равны смыслу. И что-то сатанинское в них было. Адское.
-- По счастливейшей случайности цель эта не была достигнута, --
продолжал Губерман. -- И вот не прошло и трех месяцев, как появляется
полковник Вологдин. Как вы сами сказали, шеф: оперативник высокого класса. И
вешает нам на уши развесистую, хорошо продуманную лапшу. Если ее убрать, что
мы увидим?
-- Ничего, -- ответил Розовский. -- Пустоту. Нуль.
-- Нет, Борис Семенович, -- возразил Губерман. -- Ту же цель.
В библиотеке воцарилась напряженная тишина. Назаров неподвижно сидел в
кресле, сцепив на затылке руки и вытянув длинные ноги. Лицо его было
жестким, безжалостным. Страшным. Розовский не без опаски поглядывал на него.
Он знал, что такое лицо бывает у Назарова перед взрывами бешенства. Но на
этот раз ничего не произошло. Назаров потянулся к столу, налил себе виски,
повертел фужер в руках. Взглянул на Губермана:
-- Почему ты думаешь, что взрыв яхты и появление полковника связаны
между собой?
-- Я очень хотел бы ошибиться.
Так и не выпив, Назаров поставил фужер на поднос. Повернулся к
Розовскому:
-- Я встречусь с этим полковником. Договорись на завтра.
-- Думаешь, он что-нибудь скажет?
-- Важно не то, что скажет. А то, чего не скажет... Подготовь мне все
данные по нефти. "Лукойл", "Росинвестнефть", "Тюменская топливная компания",
"Мегионнефтегаз", "Сургутнефтегаз". Все остальные. Уровень добычи, цены,
котировки.
-- Мы и так отслеживаем ситуацию по Самотлору, -- напомнил Розовский.
-- Свежие сводки у тебя каждый день на столе.
-- Меня интересует не только Самотлор. "Татнефть", "Юганскнефтегаз",
Северный шельф, Азербайджан, Приморье. Все российские компании. Все компании
СНГ. Кроме того -- страны ОПЕК. Динамика цен. Квоты. Запроси Москву, нашу
центральную базу данных. Мне нужна общая картина.
-- Когда? Как всегда -- вчера?
-- Можно и завтра. И еще. Ави-Шаул. Свяжись с Цюрихом. Пусть профессор
Ниерман пригласит Ави-Шаула на консилиум. Срочно.
-- У них натянутые отношения, -- заметил Розовский.
-- Мне плевать на их отношения. Напомни Ниерману, что я оплачиваю
половину расходов его центра.
-- Сегодня же позвоню. Все?
-- Все.
Назаров поднялся. Розовский не смог сдержать облегченного вздоха. Это
не укрылось от внимания Назарова.
-- В чем дело? -- спросил он.
-- Мы с Фимой боялись, что ты решишь немедленно лететь в Цюрих, --
объяснил Розовский.
-- Какой Цюрих! Тащить туда все это змеиное гнездо? С этим надо
покончить здесь. Раз и навсегда!.. "Растение"... Я им, скотам, покажу
растение!.. Я буду у себя, -- добавил Назаров и вышел из библиотеки.
-- Раз и навсегда, -- повторил Розовский. -- Легко сказать. Мы даже не
знаем, откуда ветер дует!.. Без четверти два. Что-то этот полковник не
звонит.
Губерман отмахнулся:
-- Еще позвонит!..
Но Вологдин так и не позвонил.
На следующее утро Губерман вошел в одну из комнат в цокольном этаже
виллы, переоборудованную под рабочий кабинет Розовского, и бросил на черный
офисный стол стопку свежих газет.
-- Похоже, я здорово лажанулся, -- сообщил он, плюхаясь в кресло и
вытирая платком лицо и шею. -- Ну и пекло на улице! А в рекламе пишут:
райское Средиземноморье! Ничему нельзя верить!
-- В чем же ты лажанулся? -- поинтересовался Розовский, не отрывая
взгляда от монитора новейшего компьютера "Сан ультра спарк".
-- Насчет этой шестерки спортсменов.
-- Вот как? -- насторожился Розовский и отъехал от компьютера на
колесиках кабинетного кресла.
-- Помните, я звонил вам ночью из аэропорта?
-- Ну? И сказал, что прилетели только четверо.
-- Я видел, как четверых встретили. Какой-то рыжий, с плакатиком
"Эр-вояжа". И позвонил вам. Потом уже из машины заметил еще двоих. Они сели
в "додж" и двинулись за синим микроавтобусом, на котором уехали эти четверо
вместе с гидом. Я, естественно, велел шоферу ехать за ними.
-- Откуда у них "додж"? -- удивился Розовский. -- Ждал их? Или взяли
напрокат?
-- Думаю, угнали. И сделали это очень быстро. Так вот, примерно через
час микроавтобус куда-то свернул. Я не заметил куда. А еще минут через пять
исчез "додж".
-- Как исчез?
-- Очень просто. Притормозил, мы были вынуждены его обогнать. Тут он,
видно, и развернулся. Мы тоже развернулись, проскочили в сторону Никосии
километров пятнадцать. Ни "доджа", ни микроавтобуса. Снова повернули...
-- К чему эти подробности?
-- Сейчас поймете. В общем, покрутились и погнали в Ларнаку. За
полквартала от "Трех олив" остановились и стали ждать. Ждали часа четыре.
Розовский усмехнулся:
-- Это и была твоя ночь любви на острове любви?
-- С удовольствием посмеялся бы вместе с вами. Но поводов для этого
мало. Они приехали в шестом часу утра. На белом лимузине. Этому "кадиллаку"
лет двадцать, но еще ездит. Хозяин "Трех олив" держит его для престижа.
Приехали все шестеро и с ними девушка-гид.
-- А куда делся рыжий гид?
-- Никакого рыжего гида в "Трех оливах" нет и никогда не было. Как и
синего микроавтобуса. А теперь будьте внимательны. Микроавтобус и "додж"
свернули с трассы километрах в двадцати пяти от Ларнаки. Я посмотрел по
карте. Там только одна боковая дорога. И километрах в пяти на ней стоит
вилла "Креон".
-- Ты хочешь сказать, что эти спортсмены были ночью на вилле?
-- Получается так.
-- Почему это тебя встревожило?
-- Они не спортсмены.
-- А кто?
-- Смотрите!..
Губерман извлек из пачки греческих и турецких газет пухлую
"Филэлефтерос" на английском языке и развернул на первой полосе. Крупная
"шапка" гласила:
УСТРАИВАЕТ РАЗБОРКИ НА КИПРЕ.
В тексте, который бегло перевел Губерман, было следующее.
Полицию вызвала пожилая гречанка, которая приезжала на мопеде из
соседней деревни два раза в неделю и наводила на вилле порядок. Ей
показалось странным, что на ее звонки и стук в ворота никто не ответил, и
она сообщила об этом деревенскому полицейскому. Сержант Маркидис с
напарником проникли на виллу и обнаружили в одной из комнат раскрытый
потайной сейф. Это заставило их предпринять тщательный осмотр дома. В
подземном гараже их взглядам открылась леденящая кровь картина: на полу
гаража в разных позах валялись трупы семи мужчин, убитых из огнестрельного
оружия. Один из них был в инвалидной коляске. Рядом с трупами лежали
автоматы "узи" и пистолеты ТТ и ПМ.
Экстренно прибывшая из Никосии оперативно-следственная группа
установила, что вилла "Креон" была арендована больше года назад российским
гражданином Панковым, страдавшим болезнью суставов ног. Как показала
приходящая служанка, вместе с ним на вилле постоянно проживало восемь мужчин
в возрасте от двадцати пяти до сорока лет, тоже русские. Время от времени на
вилле появлялись другие мужчины, жили по нескольку дней и уезжали. В пятерых
убитых служанка уверенно опознала людей из постоянного окружения Панкова,
шестого она видела на вилле впервые.
При обыске в боксах на заднем дворе усадьбы были обнаружены три
автомобиля марки "Мерседес-600" и два автомобиля марки "Вольво-940" с
транзитными германскими номерами. В бумагах, разбросанных возле сейфа,
находились документы на эти машины. Указанные в них номера двигателей и
шасси не совпадали с выбитыми на машинах. Это говорило о том, что все
автомобили краденые.
В одной из комнат виллы, за полками книжного стеллажа, был обнаружен
еще один -- потайной -- сейф новейшей конструкции. В нем находилось шестьсот
тысяч американских долларов.
При более тщательном обыске усадьбы в бывшей конюшне были найдены
шестьдесят автоматов Калашникова в заводской упаковке, десять автоматов
"узи" и большое количество боеприпасов к ним. Криминалисты, входившие в
состав оперативно-следственной группы, обратили внимание на рассыпанный на
бетонном полу гаража белый порошок в количестве примерно трех граммов.
Анализ показал, что этот порошок был героином турецкого производства. Более
значительного количества героина на вилле найдено не было.
Все это неопровержимо свидетельствовало о том, что вилла "Креон"
являлась базой для бандитов из русской мафии, распространившей за последние
годы свое влияние на всю территорию Кипра. Как заявил журналистам
полицейский комиссар Костеас, трагедия, разыгравшаяся на вилле "Креон",
является, по его убеждению, результатом конфликта внутри банды. Отпечатки
пальцев на автомате "узи", из которого был убит главарь банды Панков,
принадлежат одному из мужчин, застреленному из пистолета ТТ. Отпечатки на
других автоматах и на пистолете ТТ не совпадают с пальцевыми следами
остальных убитых. Это позволяет предположить, что три члена банды
расправились со своими сообщниками, ограбили их и скрылись. Возможно,
захватив с собой героин, который мог находиться на вилле.
Особый интерес, по мнению комиссара Костеаса, представляет собой
личность седьмого убитого -- мужчины в возрасте примерно сорока лет,
которого не смогла опознать служанка. Никаких документов при нем не
обнаружено. Рядом с его трупом валялся пустой бумажник, пистолет Макарова со
сточенным серийным номером, а также широкий пояс из крепкой ткани, в каких
русские "челноки" возят крупные суммы денег. Тот факт, что он был вооружен
пистолетом Макарова явно криминального происхождения, говорит о его
принадлежности к преступному миру. Возможно, он был посредником между бандой
Панкова и покупателями оружия, наркотиков или автомобилей или же являлся
самим покупателем. Установление личности этого мужчины, к чему предприняты
все возможные меры, поможет следствию выявить его роль во всем, что
произошло на вилле "Креон".
Комиссар Костеас заверил журналистов, что это беспрецедентное по своей
жестокости и масштабу преступление будет расследовано самым тщательным
образом. "Мы не можем допустить, чтобы Кипр стал вотчиной русской или любой
другой мафии, -- заявил он. -- Остров любви не должен превратиться в Сицилию
или Чикаго 20-х годов..."
-- И так далее, -- сказал Губерман и отложил газету.
Разложив на столе греческие "Алитию", "Махи", "Неа", "Харавги" и
турецкую "Халкын сеси", Розовский внимательно рассматривал опубликованные в
них снимки. Печать была не очень качественная, на общих планах вообще трудно
было что-нибудь разглядеть, а крупные снимки жертв этой бойни вызывали
желание поскорей перелистнуть страницу, отгородиться рекламой или
самодовольными лицами политических деятелей, чем угодно, лишь бы не видеть
этого.
Розовский раскурил сигару, пощурился от дыма и кивнул на газеты:
-- И все это, по-твоему, дело рук наших спортсменов?
-- Вам не хочется в это верить? Мне тоже.
-- Но... -- Розовский ткнул сигарой в первую полосу "Филэлефтероса". --
Сам же прочитал: отпечатки на автоматах и ТТ, трое скрылись... Нет. Шесть
человек не могли не оставить следов.
-- Могли, -- возразил Губерман. -- Если они профи.
Розовский с сомнением покачал головой, скользнул рассеянным взглядом по
фотографиям в "Филэлефтеросе" и неожиданно насторожился. Губерману даже
показалось, что он побледнел.
-- Что с вами, Борис Семенович?
Розовский не ответил. Склонившись над столом, он внимательно
рассматривал один из снимков.
-- Да что с вами? -- повторил Губерман. -- Что вы там увидели?
Розовский показал на снимок.
-- Это он.
-- Кто?
-- Полковник Вологдин.
Губерман тоже всмотрелся в снимок.
-- Вы уверены?
-- Да.
Розовский перебрал остальные газеты и подтвердил:
-- Он. Ни малейших сомнений!
-- Вот, значит, почему он не позвонил, -- заключил Губерман. -- Как в
том анекдоте: "Разве Рабинович умер?" -- "Умер". -- "То-то я и смотрю: чего
это его хоронят?.."
-- Заткнись, Фима, -- попросил Розовский. -- Я тебя умоляю: заткнись!
"Да что это с ним?" -- поразился Губерман.
Розовский подошел к двери, дернул висевшую вдоль косяка узкую ковровую
ленту с махровой кистью на конце, приказал возникшему на пороге турку:
-- Виски. И никакого льда!
Через минуту серебряный поднос с бутылкой "Уайтхолла" и фужерами стоял
на столе. Льда не было. "Смотри-ка, этот турок уже понимает по-русски!" --
слегка удивился Губерман.
Розовский налил полфужера, залпом выпил и запыхтел сигарой.
-- Ну, успокоились? -- подождав, спросил Губерман. -- А теперь
объясните, что вас так взволновало?
-- Ты не понимаешь, что происходит.
-- А вы?
-- Я тоже. И это самое страшное.
-- Я понимаю только одно, -- проговорил Губерман. -- Кому-то наш шеф
очень мешает. И этот кто-то обладает огромной властью.
Розовский никак не отреагировал на его слова. Губерман поинтересовался:
-- Скажите, Борис Семенович... я не в курсе ваших заграничных дел...
Какие-нибудь крупные проекты у шефа в работе есть?
-- У него все проекты крупные.
-- А все-таки? Что-нибудь особенное?
Розовский помолчал и словно бы нехотя ответил:
-- Есть.
-- Что?
-- Нефть.
Глава пятая
МАЛЫЙ КАБОТАЖ
I
В мире не существует тайн. Никаких. Бермудский треугольник. Египетские
пирамиды. Теорема Ферма. Золото КПСС. Куда деваются деньги и откуда берутся
клопы. Все известно. На каждый вопрос есть ответ. Только все буковки вопроса
собраны вместе и выстроены в ряд, как взвод на поверке, а буковки ответа
рассыпаны Бог знает где.
В том-то и дело, что все знает только Он. Ибо всеведущ. Поэтому и
всемогущ. И потому же всемилостив. Все понять -- значит все простить. А вот
нам, грешным, не до всепрощения. Нам бы сначала понять. Выковырнуть одну
буковку ответа. Потом вторую, третью. Над тем и горбатимся.
Как ученый у микроскопа.
Как экономист за компьютером.
Как алкаш в пивной. (Этому не до буковок. Он хочет прозреть все сразу.
И прозревает. Только утром не помнит, что он вчера прозрел.)
Или вот как я с Трубачом -- лежа в траве под апельсиновыми деревьями со
светящимися в темноте плодами и не отрывая глаз от окон на втором этаже
небольшого отеля, в котором жил резидент.
Он позвонил, как я ему и велел, на следующий день. На этот раз мы не
лопухнулись. Трубку взял Док и попросил перезвонить через двадцать минут.
Номер, с которого был звонок, не совпадал с давешним. Первый раз он звонил
из бара "Бейрут" -- это мы выяснили по телефонной книге, позаимствованной
Мухой в одной из телефонных будок на набережной. Второй звонок был из
кафенеса в районе порта. Это такие старинные киприотские как бы трактиры,
где мужское население деревень проводит свободное время за чашкой кофе, чаем
"спаджия" или рюмкой местной самогонки "зивания". При этом женщинам
разрешается заходить в кафенес, только когда там выступают бродячие
кукольные театры -- карангиозис, а в остальные дни женщины, особенно
молодые, обязаны обходить кафенес по соседним улочкам. Об этом нам
рассказала гид "Эр-вояжа" Анюта во время коллективной прогулки по
набережной.
Следующие два звонка, каждый с интервалом в двадцать минут, были
сделаны из автоматов на набережной. В этом смысле Кипр был вполне западным
государством. В отличие от безымянных российских таксофонов, каждый автомат
имел свой номер, по нему тебе могли даже позвонить, если, конечно, заранее
договориться, возле какого автомата ты будешь, и знать его номер. Звонить
друг другу по уличным таксофонам мы не собирались, но номера всех автоматов
записали. И когда стало ясно, что резидент движется от припортового кафенеса
в сторону "Бейрута", я послал в бар Муху, чтобы он попытался засечь там
человека, который будет материться в телефонную трубку.
В ожидании звонка мы сидели в моем апартаменте "Зет" и смотрели
телевизор. Из Никосии передавали парламентские дебаты в связи с депутатским
запросом о кровавой бойне на вилле "Креон". Анюта, заглянувшая к нам на
огонек, переводила. Она была родом из Мариуполя, мать была гречанкой, учила
детей языку своих предков. Анюте это негаданно пошло впрок, когда
самостийную Украину, особенно ее промышленные районы, захлестнула
безработица, и народ, кто пошустрей, брызнул оттуда по всему свету от Штатов
и Австралии до Израиля и Кипра.
Верней, не переводила, а пересказывала. Но и без пересказа было видно,
что страсти в парламенте так накалились, что депутаты вот-вот начнут хватать
друг друга за грудки. Оппозиция требовала немедленно ввести визовый режим,
чтобы ограничить проникновение на территорию республики криминальных
элементов из России и СНГ. Депутаты от правящей партии протестовали: это
резко сократит поток туристов, экономика Кипра будет ввергнута в пучину
кризиса, как это было двадцать лет назад во время вооруженного конфликта
между греческой и турецкой общинами.
Чем дебаты закончились, мы не узнали, потому что раздался телефонный
звонок. Я взглянул на дисплей АОНа: звонили из бара "Бейрут". Док взял
трубку:
-- Алло!.. Сержа? Секунду!.. -- Кивнул мне. -- Тебя. Приятный женский
голос.
По моему знаку Артист, Трубач и Боцман подхватили Анюту и увлекли ее на
вечернее купание. Док передал мне трубку, убрал у телевизора звук и взял в
спальне трубку параллельного телефона.
Материться резидент не матерился, но в голосе его звучало нескрываемое
раздражение.
-- Я пытаюсь связаться с вами уже два часа!
-- И что? -- спросил я. -- Дать вам отчет, чем я был занят?
Докладывайте!
-- Губерман Ефим Осипович. Шестьдесят четвертого года рождения.
Москвич. Отец адвокат, мать врач-стоматолог. Семейное положение -- холост.
Закончил МГУ. Журналист-международник. Свободно владеет английским, говорит
по-немецки и по-французски. С восемьдесят шестого года -- пресс-секретарь
Назарова. Руководит службой внутренней безопасности компаний и банков,
входящих в концерн Назарова. В восемьдесят седьмом году привлекался к
уголовной ответственности за незаконные валютные операции по восемьдесят
восьмой статье УК РСФСР. Дело было прекращено из-за недостатка улик.
Неоднократно выезжал в США, Англию, Швейцарию, Францию. Последняя поездка в
июне этого года -- в Германию, в Гамбург. Это все.
-- Все? -- возмутился я. -- Вы что, информацию получаете в районном
отделении милиции?
-- Это все, что вам необходимо знать, -- ответил резидент.
Довольно нахально ответил. Не то чтобы с открытым вызовом, но и не без
этого. Он наверняка запросил центр о моих полномочиях. И ему, вероятно,
ответили, что его дело -- оказывать мне информационную поддержку. И не более
того. Иными словами: он мне ни в коей мере не подчинен и может свободно
посылать меня куда подальше. Что он и сделал в дипломатичной форме. Но это
было не очень умно с его стороны. Совсем неумно.
Я поинтересовался:
-- Кто определяет, что мне необходимо знать, а что нет? Связи, образ
жизни, пристрастия, материальное положение, психофизические доминанты --
это, по-вашему, не входит в информационное обеспечение? Тогда я напомню вам,
что такое служебное несоответствие.
Но мне не удалось вывести его из себя.
-- Как только мне будет что сообщить вам, я дам вам об этом знать, --
проговорил резидент своим бесцветным голосом и добавил: -- Спокойной ночи,
Серж.
И повесил трубку.
-- Поставил он тебя на место, а? -- заметил Док, появляясь из спальни.
-- Объясни-ка мне... ты всякие спецкурсы слушал. Резидент -- что это за
фигура?
-- Смотря где. В Германии или в Штатах -- очень серьезная. Руководитель
всей агентурной сети. А здесь... Не думаю. Иначе его не вывели бы на связь с
нами, поручили бы кому помельче. Это от латинского "резидео" -- остаюсь на
месте, пребываю. В средние века так называли послов, постоянно живущих за
границей. Сейчас -- представитель разведки. Внедренный в страну пребывания.
Или завербованный из коренных жителей.
-- Чьи это кадры -- ГРУ, СВР, ФСБ?
-- Раньше было -- ГРУ и "контора". А сейчас, после всех реорганизаций,
кто их разберет.
-- К какой информации он имеет доступ?
-- Вон ты о чем! -- понял я. -- Вопрос. И не один. Что это за чушь
собачья с уголовным делом за незаконные валютные операции? Сколько я себя
помню, доллары на каждом углу продают.
Док усмехнулся:
-- Это тебе кажется. Вы -- дети новой России. А в восемьдесят седьмом
был еще Советский Союз. И валютчикам давали до десяти лет. За спекуляцию
долларами.
-- С восемьдесят шестого года Губерман -- пресс-секретарь Назарова.
Мало ему, по-твоему, платили, чтобы он принялся долларами спекулировать?
-- Все проще, Сережа. Доллары могли понадобиться ему, чтобы купить
что-нибудь в валютке. Для тебя это слово, конечно, анахронизм. Как и слово
"дефицит". Но меня другое интересует. В июне этого года был в Гамбурге. Яхта
"Анна" была взорвана в конце мая...
- Двадцать шестого мая, -- уточнил я.
-- Что он делал в Гамбурге?
-- Скорее всего -- помогал перевезти тело сына Назарова в Париж и
похоронить на Сен-Жермен-де-Пре.
-- Возможно. Второй вариант. Начальник службы внутренней безопасности
концерна Назарова. То есть -- контрразведки. Не исключено, что пытался
провести собственное расследование обстоятельств взрыва.
-- Это зависит от того, когда он был в Гамбурге. Александр Назаров был
похоронен десятого июня. Если Губерман был в Гамбурге после десятого -- ты
прав.
-- Это и нужно выяснить у резидента.
-- Не только это, -- возразил я. -- Какую информацию он передавал
Вологдину? По чьему приказу? Что он знает о нас? От кого? И так далее.
В общем, у нас накопилось вопросов к резиденту. И не с руки было ждать,
когда он снова выйдет с нами на связь. Да и не скажет он ничего, если просто
спросить. Если мы хотели получить убедительные ответы, нужно было облечь
вопросы в убедительную форму. Поиском этой формы мы с Доком и занялись,
ожидая, когда появится еще одно дитя новой России -- Олег Мухин и сообщит,
удалось ли ему засечь резидента в баре "Бейрут".
На безмолвном экране телевизора по-прежнему яростно размахивали руками
и отпихивали друг друга от трибуны киприотского розлива жириновские, только
что в косы вцепиться было некому: здешний парламент, судя по всему, был
недоступен для женщин, как и кафенес. Потом возникла заставка новостей. Док
прибавил громкость. В кадре появилась молодая гречанка с высокой прической и
классическим эллинским лицом и начала обзор событий минувшего дня со
скорострельностью автомата Калашникова. В точности, как если бы какая-нибудь
оперная Артемида вдруг начала вести репортаж о футбольном матче. Замелькал
видеоряд: Совет Безопасности ООН, Югославия, Клинтон, Палестина, Арафат,
авиасалон в Абу-Даби. Что-нибудь разобрать было совершенно невозможно.
Док потянулся выключить телевизор, но в этот момент на экране возникла
вилла "Креон" и картинки, знакомые нам не только по снимкам в газетах и по
предыдущим выпускам новостей. На лице полковника Вологдина камера
задержалась. Артемида за кадром произнесла по слогам, как по-китайски:
Во-лог-дин. Появившийся на экране хозяин "Трех олив" "хохол упэртый" Микола
Шнеерзон объяснил на мове, что он сразу же позвонил в полицию, як тики взнав
своего постояльца у людыне, изображенной на снимках в газетах.
-- Выключи, -- кивнул я Доку.
Экран погас. Что было дальше, мы и так знали -- толкались вчера среди
зевак, когда в пансионат нагрянула полиция и телевизионщики. Допрашивали
Анюту, соседей Вологдина, других постояльцев. Все в один голос твердили, что
человек был спокойный, вежливый, не напивался и женщин не водил. Ни к кому
из нас с расспросами не приставали -- мы вселились на следующий день после
исчезновения Вологдина.
Во всем этом важно было только одно: имя полковника попало в СМИ и о
нем чуть раньше или чуть позже станет известно в Москве.
Как на это отреагирует Москва? Тут гадать было нечего, оставалось лишь
ждать. И постараться высеять эту реакцию из хаоса жизни. Не оказаться в
положении бедолаги, который воззвал ко Всевышнему: "Дай знак мне!" -- и тупо
вслушивается в крик чаек, гудки теплоходов и шелест дубовых и пальмовых
листьев, не подозревая, что это и есть явленный ему знак.
Появились дети новой России -- Артист, Боцман и Трубач, с мокрыми
волосами, оживленные после ночного купания и кобеляжа вокруг Анюты. Ближе к
полуночи явился и Муха.
-- Нормалек, -- сообщил он. -- Вычислил. Не матерился, трубку не
швырял, положил аккуратно. А потом взял три двойных коньяка, слил в один
стопарь и прямо у стойки засадил без закуси. Бармен даже ахнул: "Браво,
Леон!" Лет сорок пять, толстый, усатый, похож на армянина, -- продолжал
Муха. -- Свободно говорит по-гречески и по-английски. Живет один в отеле
"Малага", это по нашей улочке, четыре квартала вверх. Номер на втором этаже,
в два окна. Один вход из отеля, второй снаружи, по лестнице на балкон. Я
почему знаю? Он сначала торкнулся в отель, там было заперто, пошел по
лестнице, долго возился с ключом. Вот тут матерился.
-- Он тебя не заметил? -- на всякий случай спросил я.
догадывались? Или до этого так трудно додуматься?
Розовский сунул в рот окурок сигары, потянулся за зажигалкой, но,
взглянув на Назарова, ткнул сигару в пепельницу.
-- Ты считаешь, что взрыв устроили не сторонники Ельцина, а его
противники?
-- Не о том речь, Борис Семенович. Вы по-прежнему оцениваете ситуацию в
координатах предвыборной борьбы. А если вообще забыть о том, что были
выборы? Если вычеркнуть из ситуации всю политику?
-- И что останется? -- спросил Назаров.
-- Главная и единственная цель покушения. -- Губерман помолчал и
закончил: -- Ваша смерть.
Розовский и тем более сам Назаров были не из тех людей, кого легко
запугать. Но и на них угнетающе подействовала обнаженность этих слов. Слова
были равны смыслу. И что-то сатанинское в них было. Адское.
-- По счастливейшей случайности цель эта не была достигнута, --
продолжал Губерман. -- И вот не прошло и трех месяцев, как появляется
полковник Вологдин. Как вы сами сказали, шеф: оперативник высокого класса. И
вешает нам на уши развесистую, хорошо продуманную лапшу. Если ее убрать, что
мы увидим?
-- Ничего, -- ответил Розовский. -- Пустоту. Нуль.
-- Нет, Борис Семенович, -- возразил Губерман. -- Ту же цель.
В библиотеке воцарилась напряженная тишина. Назаров неподвижно сидел в
кресле, сцепив на затылке руки и вытянув длинные ноги. Лицо его было
жестким, безжалостным. Страшным. Розовский не без опаски поглядывал на него.
Он знал, что такое лицо бывает у Назарова перед взрывами бешенства. Но на
этот раз ничего не произошло. Назаров потянулся к столу, налил себе виски,
повертел фужер в руках. Взглянул на Губермана:
-- Почему ты думаешь, что взрыв яхты и появление полковника связаны
между собой?
-- Я очень хотел бы ошибиться.
Так и не выпив, Назаров поставил фужер на поднос. Повернулся к
Розовскому:
-- Я встречусь с этим полковником. Договорись на завтра.
-- Думаешь, он что-нибудь скажет?
-- Важно не то, что скажет. А то, чего не скажет... Подготовь мне все
данные по нефти. "Лукойл", "Росинвестнефть", "Тюменская топливная компания",
"Мегионнефтегаз", "Сургутнефтегаз". Все остальные. Уровень добычи, цены,
котировки.
-- Мы и так отслеживаем ситуацию по Самотлору, -- напомнил Розовский.
-- Свежие сводки у тебя каждый день на столе.
-- Меня интересует не только Самотлор. "Татнефть", "Юганскнефтегаз",
Северный шельф, Азербайджан, Приморье. Все российские компании. Все компании
СНГ. Кроме того -- страны ОПЕК. Динамика цен. Квоты. Запроси Москву, нашу
центральную базу данных. Мне нужна общая картина.
-- Когда? Как всегда -- вчера?
-- Можно и завтра. И еще. Ави-Шаул. Свяжись с Цюрихом. Пусть профессор
Ниерман пригласит Ави-Шаула на консилиум. Срочно.
-- У них натянутые отношения, -- заметил Розовский.
-- Мне плевать на их отношения. Напомни Ниерману, что я оплачиваю
половину расходов его центра.
-- Сегодня же позвоню. Все?
-- Все.
Назаров поднялся. Розовский не смог сдержать облегченного вздоха. Это
не укрылось от внимания Назарова.
-- В чем дело? -- спросил он.
-- Мы с Фимой боялись, что ты решишь немедленно лететь в Цюрих, --
объяснил Розовский.
-- Какой Цюрих! Тащить туда все это змеиное гнездо? С этим надо
покончить здесь. Раз и навсегда!.. "Растение"... Я им, скотам, покажу
растение!.. Я буду у себя, -- добавил Назаров и вышел из библиотеки.
-- Раз и навсегда, -- повторил Розовский. -- Легко сказать. Мы даже не
знаем, откуда ветер дует!.. Без четверти два. Что-то этот полковник не
звонит.
Губерман отмахнулся:
-- Еще позвонит!..
Но Вологдин так и не позвонил.
На следующее утро Губерман вошел в одну из комнат в цокольном этаже
виллы, переоборудованную под рабочий кабинет Розовского, и бросил на черный
офисный стол стопку свежих газет.
-- Похоже, я здорово лажанулся, -- сообщил он, плюхаясь в кресло и
вытирая платком лицо и шею. -- Ну и пекло на улице! А в рекламе пишут:
райское Средиземноморье! Ничему нельзя верить!
-- В чем же ты лажанулся? -- поинтересовался Розовский, не отрывая
взгляда от монитора новейшего компьютера "Сан ультра спарк".
-- Насчет этой шестерки спортсменов.
-- Вот как? -- насторожился Розовский и отъехал от компьютера на
колесиках кабинетного кресла.
-- Помните, я звонил вам ночью из аэропорта?
-- Ну? И сказал, что прилетели только четверо.
-- Я видел, как четверых встретили. Какой-то рыжий, с плакатиком
"Эр-вояжа". И позвонил вам. Потом уже из машины заметил еще двоих. Они сели
в "додж" и двинулись за синим микроавтобусом, на котором уехали эти четверо
вместе с гидом. Я, естественно, велел шоферу ехать за ними.
-- Откуда у них "додж"? -- удивился Розовский. -- Ждал их? Или взяли
напрокат?
-- Думаю, угнали. И сделали это очень быстро. Так вот, примерно через
час микроавтобус куда-то свернул. Я не заметил куда. А еще минут через пять
исчез "додж".
-- Как исчез?
-- Очень просто. Притормозил, мы были вынуждены его обогнать. Тут он,
видно, и развернулся. Мы тоже развернулись, проскочили в сторону Никосии
километров пятнадцать. Ни "доджа", ни микроавтобуса. Снова повернули...
-- К чему эти подробности?
-- Сейчас поймете. В общем, покрутились и погнали в Ларнаку. За
полквартала от "Трех олив" остановились и стали ждать. Ждали часа четыре.
Розовский усмехнулся:
-- Это и была твоя ночь любви на острове любви?
-- С удовольствием посмеялся бы вместе с вами. Но поводов для этого
мало. Они приехали в шестом часу утра. На белом лимузине. Этому "кадиллаку"
лет двадцать, но еще ездит. Хозяин "Трех олив" держит его для престижа.
Приехали все шестеро и с ними девушка-гид.
-- А куда делся рыжий гид?
-- Никакого рыжего гида в "Трех оливах" нет и никогда не было. Как и
синего микроавтобуса. А теперь будьте внимательны. Микроавтобус и "додж"
свернули с трассы километрах в двадцати пяти от Ларнаки. Я посмотрел по
карте. Там только одна боковая дорога. И километрах в пяти на ней стоит
вилла "Креон".
-- Ты хочешь сказать, что эти спортсмены были ночью на вилле?
-- Получается так.
-- Почему это тебя встревожило?
-- Они не спортсмены.
-- А кто?
-- Смотрите!..
Губерман извлек из пачки греческих и турецких газет пухлую
"Филэлефтерос" на английском языке и развернул на первой полосе. Крупная
"шапка" гласила:
УСТРАИВАЕТ РАЗБОРКИ НА КИПРЕ.
В тексте, который бегло перевел Губерман, было следующее.
Полицию вызвала пожилая гречанка, которая приезжала на мопеде из
соседней деревни два раза в неделю и наводила на вилле порядок. Ей
показалось странным, что на ее звонки и стук в ворота никто не ответил, и
она сообщила об этом деревенскому полицейскому. Сержант Маркидис с
напарником проникли на виллу и обнаружили в одной из комнат раскрытый
потайной сейф. Это заставило их предпринять тщательный осмотр дома. В
подземном гараже их взглядам открылась леденящая кровь картина: на полу
гаража в разных позах валялись трупы семи мужчин, убитых из огнестрельного
оружия. Один из них был в инвалидной коляске. Рядом с трупами лежали
автоматы "узи" и пистолеты ТТ и ПМ.
Экстренно прибывшая из Никосии оперативно-следственная группа
установила, что вилла "Креон" была арендована больше года назад российским
гражданином Панковым, страдавшим болезнью суставов ног. Как показала
приходящая служанка, вместе с ним на вилле постоянно проживало восемь мужчин
в возрасте от двадцати пяти до сорока лет, тоже русские. Время от времени на
вилле появлялись другие мужчины, жили по нескольку дней и уезжали. В пятерых
убитых служанка уверенно опознала людей из постоянного окружения Панкова,
шестого она видела на вилле впервые.
При обыске в боксах на заднем дворе усадьбы были обнаружены три
автомобиля марки "Мерседес-600" и два автомобиля марки "Вольво-940" с
транзитными германскими номерами. В бумагах, разбросанных возле сейфа,
находились документы на эти машины. Указанные в них номера двигателей и
шасси не совпадали с выбитыми на машинах. Это говорило о том, что все
автомобили краденые.
В одной из комнат виллы, за полками книжного стеллажа, был обнаружен
еще один -- потайной -- сейф новейшей конструкции. В нем находилось шестьсот
тысяч американских долларов.
При более тщательном обыске усадьбы в бывшей конюшне были найдены
шестьдесят автоматов Калашникова в заводской упаковке, десять автоматов
"узи" и большое количество боеприпасов к ним. Криминалисты, входившие в
состав оперативно-следственной группы, обратили внимание на рассыпанный на
бетонном полу гаража белый порошок в количестве примерно трех граммов.
Анализ показал, что этот порошок был героином турецкого производства. Более
значительного количества героина на вилле найдено не было.
Все это неопровержимо свидетельствовало о том, что вилла "Креон"
являлась базой для бандитов из русской мафии, распространившей за последние
годы свое влияние на всю территорию Кипра. Как заявил журналистам
полицейский комиссар Костеас, трагедия, разыгравшаяся на вилле "Креон",
является, по его убеждению, результатом конфликта внутри банды. Отпечатки
пальцев на автомате "узи", из которого был убит главарь банды Панков,
принадлежат одному из мужчин, застреленному из пистолета ТТ. Отпечатки на
других автоматах и на пистолете ТТ не совпадают с пальцевыми следами
остальных убитых. Это позволяет предположить, что три члена банды
расправились со своими сообщниками, ограбили их и скрылись. Возможно,
захватив с собой героин, который мог находиться на вилле.
Особый интерес, по мнению комиссара Костеаса, представляет собой
личность седьмого убитого -- мужчины в возрасте примерно сорока лет,
которого не смогла опознать служанка. Никаких документов при нем не
обнаружено. Рядом с его трупом валялся пустой бумажник, пистолет Макарова со
сточенным серийным номером, а также широкий пояс из крепкой ткани, в каких
русские "челноки" возят крупные суммы денег. Тот факт, что он был вооружен
пистолетом Макарова явно криминального происхождения, говорит о его
принадлежности к преступному миру. Возможно, он был посредником между бандой
Панкова и покупателями оружия, наркотиков или автомобилей или же являлся
самим покупателем. Установление личности этого мужчины, к чему предприняты
все возможные меры, поможет следствию выявить его роль во всем, что
произошло на вилле "Креон".
Комиссар Костеас заверил журналистов, что это беспрецедентное по своей
жестокости и масштабу преступление будет расследовано самым тщательным
образом. "Мы не можем допустить, чтобы Кипр стал вотчиной русской или любой
другой мафии, -- заявил он. -- Остров любви не должен превратиться в Сицилию
или Чикаго 20-х годов..."
-- И так далее, -- сказал Губерман и отложил газету.
Разложив на столе греческие "Алитию", "Махи", "Неа", "Харавги" и
турецкую "Халкын сеси", Розовский внимательно рассматривал опубликованные в
них снимки. Печать была не очень качественная, на общих планах вообще трудно
было что-нибудь разглядеть, а крупные снимки жертв этой бойни вызывали
желание поскорей перелистнуть страницу, отгородиться рекламой или
самодовольными лицами политических деятелей, чем угодно, лишь бы не видеть
этого.
Розовский раскурил сигару, пощурился от дыма и кивнул на газеты:
-- И все это, по-твоему, дело рук наших спортсменов?
-- Вам не хочется в это верить? Мне тоже.
-- Но... -- Розовский ткнул сигарой в первую полосу "Филэлефтероса". --
Сам же прочитал: отпечатки на автоматах и ТТ, трое скрылись... Нет. Шесть
человек не могли не оставить следов.
-- Могли, -- возразил Губерман. -- Если они профи.
Розовский с сомнением покачал головой, скользнул рассеянным взглядом по
фотографиям в "Филэлефтеросе" и неожиданно насторожился. Губерману даже
показалось, что он побледнел.
-- Что с вами, Борис Семенович?
Розовский не ответил. Склонившись над столом, он внимательно
рассматривал один из снимков.
-- Да что с вами? -- повторил Губерман. -- Что вы там увидели?
Розовский показал на снимок.
-- Это он.
-- Кто?
-- Полковник Вологдин.
Губерман тоже всмотрелся в снимок.
-- Вы уверены?
-- Да.
Розовский перебрал остальные газеты и подтвердил:
-- Он. Ни малейших сомнений!
-- Вот, значит, почему он не позвонил, -- заключил Губерман. -- Как в
том анекдоте: "Разве Рабинович умер?" -- "Умер". -- "То-то я и смотрю: чего
это его хоронят?.."
-- Заткнись, Фима, -- попросил Розовский. -- Я тебя умоляю: заткнись!
"Да что это с ним?" -- поразился Губерман.
Розовский подошел к двери, дернул висевшую вдоль косяка узкую ковровую
ленту с махровой кистью на конце, приказал возникшему на пороге турку:
-- Виски. И никакого льда!
Через минуту серебряный поднос с бутылкой "Уайтхолла" и фужерами стоял
на столе. Льда не было. "Смотри-ка, этот турок уже понимает по-русски!" --
слегка удивился Губерман.
Розовский налил полфужера, залпом выпил и запыхтел сигарой.
-- Ну, успокоились? -- подождав, спросил Губерман. -- А теперь
объясните, что вас так взволновало?
-- Ты не понимаешь, что происходит.
-- А вы?
-- Я тоже. И это самое страшное.
-- Я понимаю только одно, -- проговорил Губерман. -- Кому-то наш шеф
очень мешает. И этот кто-то обладает огромной властью.
Розовский никак не отреагировал на его слова. Губерман поинтересовался:
-- Скажите, Борис Семенович... я не в курсе ваших заграничных дел...
Какие-нибудь крупные проекты у шефа в работе есть?
-- У него все проекты крупные.
-- А все-таки? Что-нибудь особенное?
Розовский помолчал и словно бы нехотя ответил:
-- Есть.
-- Что?
-- Нефть.
Глава пятая
МАЛЫЙ КАБОТАЖ
I
В мире не существует тайн. Никаких. Бермудский треугольник. Египетские
пирамиды. Теорема Ферма. Золото КПСС. Куда деваются деньги и откуда берутся
клопы. Все известно. На каждый вопрос есть ответ. Только все буковки вопроса
собраны вместе и выстроены в ряд, как взвод на поверке, а буковки ответа
рассыпаны Бог знает где.
В том-то и дело, что все знает только Он. Ибо всеведущ. Поэтому и
всемогущ. И потому же всемилостив. Все понять -- значит все простить. А вот
нам, грешным, не до всепрощения. Нам бы сначала понять. Выковырнуть одну
буковку ответа. Потом вторую, третью. Над тем и горбатимся.
Как ученый у микроскопа.
Как экономист за компьютером.
Как алкаш в пивной. (Этому не до буковок. Он хочет прозреть все сразу.
И прозревает. Только утром не помнит, что он вчера прозрел.)
Или вот как я с Трубачом -- лежа в траве под апельсиновыми деревьями со
светящимися в темноте плодами и не отрывая глаз от окон на втором этаже
небольшого отеля, в котором жил резидент.
Он позвонил, как я ему и велел, на следующий день. На этот раз мы не
лопухнулись. Трубку взял Док и попросил перезвонить через двадцать минут.
Номер, с которого был звонок, не совпадал с давешним. Первый раз он звонил
из бара "Бейрут" -- это мы выяснили по телефонной книге, позаимствованной
Мухой в одной из телефонных будок на набережной. Второй звонок был из
кафенеса в районе порта. Это такие старинные киприотские как бы трактиры,
где мужское население деревень проводит свободное время за чашкой кофе, чаем
"спаджия" или рюмкой местной самогонки "зивания". При этом женщинам
разрешается заходить в кафенес, только когда там выступают бродячие
кукольные театры -- карангиозис, а в остальные дни женщины, особенно
молодые, обязаны обходить кафенес по соседним улочкам. Об этом нам
рассказала гид "Эр-вояжа" Анюта во время коллективной прогулки по
набережной.
Следующие два звонка, каждый с интервалом в двадцать минут, были
сделаны из автоматов на набережной. В этом смысле Кипр был вполне западным
государством. В отличие от безымянных российских таксофонов, каждый автомат
имел свой номер, по нему тебе могли даже позвонить, если, конечно, заранее
договориться, возле какого автомата ты будешь, и знать его номер. Звонить
друг другу по уличным таксофонам мы не собирались, но номера всех автоматов
записали. И когда стало ясно, что резидент движется от припортового кафенеса
в сторону "Бейрута", я послал в бар Муху, чтобы он попытался засечь там
человека, который будет материться в телефонную трубку.
В ожидании звонка мы сидели в моем апартаменте "Зет" и смотрели
телевизор. Из Никосии передавали парламентские дебаты в связи с депутатским
запросом о кровавой бойне на вилле "Креон". Анюта, заглянувшая к нам на
огонек, переводила. Она была родом из Мариуполя, мать была гречанкой, учила
детей языку своих предков. Анюте это негаданно пошло впрок, когда
самостийную Украину, особенно ее промышленные районы, захлестнула
безработица, и народ, кто пошустрей, брызнул оттуда по всему свету от Штатов
и Австралии до Израиля и Кипра.
Верней, не переводила, а пересказывала. Но и без пересказа было видно,
что страсти в парламенте так накалились, что депутаты вот-вот начнут хватать
друг друга за грудки. Оппозиция требовала немедленно ввести визовый режим,
чтобы ограничить проникновение на территорию республики криминальных
элементов из России и СНГ. Депутаты от правящей партии протестовали: это
резко сократит поток туристов, экономика Кипра будет ввергнута в пучину
кризиса, как это было двадцать лет назад во время вооруженного конфликта
между греческой и турецкой общинами.
Чем дебаты закончились, мы не узнали, потому что раздался телефонный
звонок. Я взглянул на дисплей АОНа: звонили из бара "Бейрут". Док взял
трубку:
-- Алло!.. Сержа? Секунду!.. -- Кивнул мне. -- Тебя. Приятный женский
голос.
По моему знаку Артист, Трубач и Боцман подхватили Анюту и увлекли ее на
вечернее купание. Док передал мне трубку, убрал у телевизора звук и взял в
спальне трубку параллельного телефона.
Материться резидент не матерился, но в голосе его звучало нескрываемое
раздражение.
-- Я пытаюсь связаться с вами уже два часа!
-- И что? -- спросил я. -- Дать вам отчет, чем я был занят?
Докладывайте!
-- Губерман Ефим Осипович. Шестьдесят четвертого года рождения.
Москвич. Отец адвокат, мать врач-стоматолог. Семейное положение -- холост.
Закончил МГУ. Журналист-международник. Свободно владеет английским, говорит
по-немецки и по-французски. С восемьдесят шестого года -- пресс-секретарь
Назарова. Руководит службой внутренней безопасности компаний и банков,
входящих в концерн Назарова. В восемьдесят седьмом году привлекался к
уголовной ответственности за незаконные валютные операции по восемьдесят
восьмой статье УК РСФСР. Дело было прекращено из-за недостатка улик.
Неоднократно выезжал в США, Англию, Швейцарию, Францию. Последняя поездка в
июне этого года -- в Германию, в Гамбург. Это все.
-- Все? -- возмутился я. -- Вы что, информацию получаете в районном
отделении милиции?
-- Это все, что вам необходимо знать, -- ответил резидент.
Довольно нахально ответил. Не то чтобы с открытым вызовом, но и не без
этого. Он наверняка запросил центр о моих полномочиях. И ему, вероятно,
ответили, что его дело -- оказывать мне информационную поддержку. И не более
того. Иными словами: он мне ни в коей мере не подчинен и может свободно
посылать меня куда подальше. Что он и сделал в дипломатичной форме. Но это
было не очень умно с его стороны. Совсем неумно.
Я поинтересовался:
-- Кто определяет, что мне необходимо знать, а что нет? Связи, образ
жизни, пристрастия, материальное положение, психофизические доминанты --
это, по-вашему, не входит в информационное обеспечение? Тогда я напомню вам,
что такое служебное несоответствие.
Но мне не удалось вывести его из себя.
-- Как только мне будет что сообщить вам, я дам вам об этом знать, --
проговорил резидент своим бесцветным голосом и добавил: -- Спокойной ночи,
Серж.
И повесил трубку.
-- Поставил он тебя на место, а? -- заметил Док, появляясь из спальни.
-- Объясни-ка мне... ты всякие спецкурсы слушал. Резидент -- что это за
фигура?
-- Смотря где. В Германии или в Штатах -- очень серьезная. Руководитель
всей агентурной сети. А здесь... Не думаю. Иначе его не вывели бы на связь с
нами, поручили бы кому помельче. Это от латинского "резидео" -- остаюсь на
месте, пребываю. В средние века так называли послов, постоянно живущих за
границей. Сейчас -- представитель разведки. Внедренный в страну пребывания.
Или завербованный из коренных жителей.
-- Чьи это кадры -- ГРУ, СВР, ФСБ?
-- Раньше было -- ГРУ и "контора". А сейчас, после всех реорганизаций,
кто их разберет.
-- К какой информации он имеет доступ?
-- Вон ты о чем! -- понял я. -- Вопрос. И не один. Что это за чушь
собачья с уголовным делом за незаконные валютные операции? Сколько я себя
помню, доллары на каждом углу продают.
Док усмехнулся:
-- Это тебе кажется. Вы -- дети новой России. А в восемьдесят седьмом
был еще Советский Союз. И валютчикам давали до десяти лет. За спекуляцию
долларами.
-- С восемьдесят шестого года Губерман -- пресс-секретарь Назарова.
Мало ему, по-твоему, платили, чтобы он принялся долларами спекулировать?
-- Все проще, Сережа. Доллары могли понадобиться ему, чтобы купить
что-нибудь в валютке. Для тебя это слово, конечно, анахронизм. Как и слово
"дефицит". Но меня другое интересует. В июне этого года был в Гамбурге. Яхта
"Анна" была взорвана в конце мая...
- Двадцать шестого мая, -- уточнил я.
-- Что он делал в Гамбурге?
-- Скорее всего -- помогал перевезти тело сына Назарова в Париж и
похоронить на Сен-Жермен-де-Пре.
-- Возможно. Второй вариант. Начальник службы внутренней безопасности
концерна Назарова. То есть -- контрразведки. Не исключено, что пытался
провести собственное расследование обстоятельств взрыва.
-- Это зависит от того, когда он был в Гамбурге. Александр Назаров был
похоронен десятого июня. Если Губерман был в Гамбурге после десятого -- ты
прав.
-- Это и нужно выяснить у резидента.
-- Не только это, -- возразил я. -- Какую информацию он передавал
Вологдину? По чьему приказу? Что он знает о нас? От кого? И так далее.
В общем, у нас накопилось вопросов к резиденту. И не с руки было ждать,
когда он снова выйдет с нами на связь. Да и не скажет он ничего, если просто
спросить. Если мы хотели получить убедительные ответы, нужно было облечь
вопросы в убедительную форму. Поиском этой формы мы с Доком и занялись,
ожидая, когда появится еще одно дитя новой России -- Олег Мухин и сообщит,
удалось ли ему засечь резидента в баре "Бейрут".
На безмолвном экране телевизора по-прежнему яростно размахивали руками
и отпихивали друг друга от трибуны киприотского розлива жириновские, только
что в косы вцепиться было некому: здешний парламент, судя по всему, был
недоступен для женщин, как и кафенес. Потом возникла заставка новостей. Док
прибавил громкость. В кадре появилась молодая гречанка с высокой прической и
классическим эллинским лицом и начала обзор событий минувшего дня со
скорострельностью автомата Калашникова. В точности, как если бы какая-нибудь
оперная Артемида вдруг начала вести репортаж о футбольном матче. Замелькал
видеоряд: Совет Безопасности ООН, Югославия, Клинтон, Палестина, Арафат,
авиасалон в Абу-Даби. Что-нибудь разобрать было совершенно невозможно.
Док потянулся выключить телевизор, но в этот момент на экране возникла
вилла "Креон" и картинки, знакомые нам не только по снимкам в газетах и по
предыдущим выпускам новостей. На лице полковника Вологдина камера
задержалась. Артемида за кадром произнесла по слогам, как по-китайски:
Во-лог-дин. Появившийся на экране хозяин "Трех олив" "хохол упэртый" Микола
Шнеерзон объяснил на мове, что он сразу же позвонил в полицию, як тики взнав
своего постояльца у людыне, изображенной на снимках в газетах.
-- Выключи, -- кивнул я Доку.
Экран погас. Что было дальше, мы и так знали -- толкались вчера среди
зевак, когда в пансионат нагрянула полиция и телевизионщики. Допрашивали
Анюту, соседей Вологдина, других постояльцев. Все в один голос твердили, что
человек был спокойный, вежливый, не напивался и женщин не водил. Ни к кому
из нас с расспросами не приставали -- мы вселились на следующий день после
исчезновения Вологдина.
Во всем этом важно было только одно: имя полковника попало в СМИ и о
нем чуть раньше или чуть позже станет известно в Москве.
Как на это отреагирует Москва? Тут гадать было нечего, оставалось лишь
ждать. И постараться высеять эту реакцию из хаоса жизни. Не оказаться в
положении бедолаги, который воззвал ко Всевышнему: "Дай знак мне!" -- и тупо
вслушивается в крик чаек, гудки теплоходов и шелест дубовых и пальмовых
листьев, не подозревая, что это и есть явленный ему знак.
Появились дети новой России -- Артист, Боцман и Трубач, с мокрыми
волосами, оживленные после ночного купания и кобеляжа вокруг Анюты. Ближе к
полуночи явился и Муха.
-- Нормалек, -- сообщил он. -- Вычислил. Не матерился, трубку не
швырял, положил аккуратно. А потом взял три двойных коньяка, слил в один
стопарь и прямо у стойки засадил без закуси. Бармен даже ахнул: "Браво,
Леон!" Лет сорок пять, толстый, усатый, похож на армянина, -- продолжал
Муха. -- Свободно говорит по-гречески и по-английски. Живет один в отеле
"Малага", это по нашей улочке, четыре квартала вверх. Номер на втором этаже,
в два окна. Один вход из отеля, второй снаружи, по лестнице на балкон. Я
почему знаю? Он сначала торкнулся в отель, там было заперто, пошел по
лестнице, долго возился с ключом. Вот тут матерился.
-- Он тебя не заметил? -- на всякий случай спросил я.