Левашов Виктор. Их было семеро

холодильники, только светло-желтого цвета. А я подсел к их старшему.
-- Кто вы?
-- Капитан медицинской службы Труханов. Прикажите нас развязать.
-- Сейчас развяжем. Что за люди с вами?
-- Моя команда, медики.
-- Почему у вас нет документов?
-- Мы выполняем особое задание командования.
-- Мы тоже выполняем особое задание, но документы у нас есть.
-- У нас задание максимальной секретности.
-- Какое?
Он даже позволил себе повысить голос:
-- Вы что, не поняли, что я сказал? Задание сверхсекретное!
Ему было лет сорок. Мужик как мужик. Лицо круглое, сильно обветренное и
загорелое, как у людей, которые все время проводят под открытым небом.
Нормальный вроде мужик, но чем-то он мне не нравился. Гонор -- само собой.
Но что-то еще было. Взгляд бегающий какой-то. С чего бы?
-- Кому непосредственно вы подчиняетесь? -- спросил я.
-- Этого я не имею права вам сказать.
-- Тогда скажите то, на что имеете право.
-- Я ни на что не имею права. А если будете продолжать свой допрос,
пойдете под трибунал!
-- Что-то больно часто сегодня у нас идет речь о трибунале, -- заметил
я. -- Вы второй, кто мне этим грозит. Всего за сорок минут.
-- Вы развяжете меня наконец или нет?
-- Пока -- или нет. Не выступайте, капитан. Если бы мы не появились
здесь, эти сыромятные ремешки были бы у вас не на руках и ногах, а на горле.
Вам не кажется, что со своими спасителями следует обращаться поделикатнее?
Он хотел что-то ответить, но в этот момент меня окликнул Док:
-- Сережа, взгляни-ка, что я тут нашел!
Док был единственным, кто не признавал прозвищ, а обращался ко всем по
имени: Сережа, Сеня, Дима, Олежка. В обычное время, конечно. На операциях --
там другое дело. Там не назовешь Трубача Колюней -- он просто не поймет, что
это к нему обращаются.
Я оставил капитана Труханова обдумывать ответ, а сам подошел к Доку. Он
сидел на корточках возле разворошенной спортивной сумки.
-- Что же ты нашел?
-- Вот -- рация.
-- Понятно, рация. По ней они, видно, и вызвали помощь, когда увидели,
что попали в засаду.
-- А вот эта штука поинтереснее.
Он показал мне какой-то термос не термос, но что-то вроде термоса --
только не с плоским дном, а с заоваленными углами:
-- Это называется "сосуд Дьюара" . В таких сосудах хранится сжиженный
газ, обычно азот. При температуре, если мне не изменяет память, минус двести
восемьдесят шесть градусов. Подставь ладонь.
Я подставил. Док нажал какую-то кнопку, из носика вылетела белесая
струйка, и я ощутил, как мою руку словно бы ожгло кипятком.
Я судорожно зачесался, одновременно сообщая Доку все, что думаю о его
манере разъяснять командиру научные вопросы.
-- Ничего страшного, -- успокоил меня Док. -- А вот если подержать руку
под такой струей минуту-другую, она остекленела бы и при ударе разлетелась,
как ледышка.
-- Только не доказывай! -- прикрикнул я, на всякий случай убирая руки.
-- Я тебе и так верю. На хрена им этот Дьюар?
-- Вообще-то он применяется в медицине для быстрой заморозки тканей.
Живых тканей.
-- А на кой черт их замораживать, если они живые?
-- Чтобы сохранить жизнедеятельность. Например, при трансплантации
органов, когда почку погибшего человека вживляют больному. При определенном
температурном режиме жизнеспособность почки может сохраняться достаточно
долго.
-- Что все это значит? -- спросил я.
-- Полагаю, это мы сейчас выясним.
Док положил сосуд Дьюара в сумку и взялся за коробку, похожую на
автомобильный холодильник.
Его остановил крик капитана Труханова:
-- Не прикасайтесь к термостату! Я вам приказываю от имени
командования: отойдите от термостата!
Лицо капитана было перекошено -- то ли от гнева, то ли от страха. Но
если тут еще можно было гадать, то выражение лиц остальных семерых не
вызывало вопросов: в них был нескрываемый ужас.
-- Эй, капитан, поды суда! -- окликнул меня от группы чеченцев какой-то
рыжебородый мужик с зеленой исламской перевязью на голове. -- Говорю, поды!
Важный дэло скажу!
Ну, почему бы и нет. Я подошел.
-- Я -- полевой командир Иса Мадуев, -- назвался он. -- Я тебя знаю. Ты
от меня у Чойбалши еле ушел.
-- Привет, Иса! -- сказал я. -- Какая приятная встреча. Только ты все
перепутал: это ты от меня еле ушел, а не я от тебя.
Но его сейчас волновало другое -- и как я понял, не на шутку. Он
показал своей рыжей бородой в сторону капитана Труханова и его медиков.
-- Эти люди -- очень плохой люди. Очень, очень плохой!
-- Зато ты очень хороший. Это ты хочешь сказать?
-- Ты слушай, что тебе говорит старший человек! Я тебе говорю: это
очень плохой люди, они у мертвых глаза вырезают!
-- И уши обрезают -- тоже они? И животы вспарывают? И головы отрубают?
И кожу сдирают?
Иса помрачнел.
-- Это -- гнэв моего народа, -- хмуро объяснил он. -- Нэт плотины его
сдэржать. Эти люди -- совсем другой люди! Мы следили за ними восемь дней.
Фотографии делал, скрытно, телевиком. На камеру снимали, тоже скрытно,
издалека. Не веришь мне? Посмотри в той сумка, сам увидишь. Там отпечатанные
снимки есть, негативы есть, пленка в камера есть. Они не только у наших глаз
брал, кровь брал, у русских тоже брал. Сам смотри, своими глазами смотри!
Я не заставил себя упрашивать. Быстро распотрошил содержимое хурджума,
на который показал Иса. В нем действительно было три фотоаппарата с
полуметровыми телеобъективами, японская видеокамера с крошечным монитором, с
десяток непроявленных пленок и штук двадцать крупных снимков. Я перебрал
снимки, и мне едва плохо не стало -- на каждом из них, где отчетливо, а где
не слишком, но было одно и то же: эти медики во главе со своим капитаном
колдуют над трупами, лица прикрыты марлевыми полумасками, на руках
хирургические перчатки, а в пальцах -- то скальпель, то что-то вроде ножниц,
то пила вроде маленькой ножовки. На двух снимках было отчетливо видно
какое-то приспособление, похожее на аппарат переливания крови, --
насмотрелся я на такие с год назад, когда валялся в госпитале после ранения.
Подошел Док, молча просмотрел снимки. Потом мы кое-как разобрались в
кнопках на камере, отмотали назад пленку и дали запись на встроенный
монитор. Тут я уже просто смотреть не мог. Силой заставлял себя не отрывать
взгляда. Там было то же самое, что на снимках, только в цвете. Док
вполголоса комментировал:
-- Удаление роговицы глаза... Изъятие желез... Полное обескровливание
трупа...
-- А кровь-то зачем? -- взревел я. -- Роговицы -- понимаю, почки --
понимаю. Но -- кровь?!
-- Кровь мертвого человека в течение шести часов пригодна для
переливания, -- объяснил Док и выключил камеру. -- Значит, так все оно и
есть. У меня приятель работает в спецлаборатории экспертом. Вместе в
академии учились. В этой лаборатории занимаются опознанием трупов. Еще с
полгода назад он рассказывал: начали время от времени поступать трупы с
профессионально удаленными роговицами глаз, железами, полностью
обескровленные. Ясно: кто-то охотится за человеческими тканями. Думали --
они, -- кивнул он на боевиков. -- Оказывается -- нет, не они. Что же это
такое, Сережа?!
-- Зачем вы за ними следили? -- спросил я у Исы. -- Что вы хотели
сделать со снимками и пленкой?
-- Мы хотели передать все людям из ОБСЕ. Вместе с ними. Устроить
большая пресс-конференция. Мы хотели сказать всему миру: не чеченцы -- звер,
а русские -- хуже звер. Если ты честный человек, капитан, сделай так. Скажи
всем. Такой не должен быть. Никогда. Ваш Бог говорит: так нельзя. Аллах
говорит: так нельзя. Сделаешь?
Я лишь пожал плечами.
-- Иншалла, -- сказал я, имея в виду не высокое звучание этих слов: "На
то будет воля Аллаха", а вполне бытовое: "Как получится".
-- Аллах акбар! -- ответил мне полевой командир Иса.
Мы с Доком выгребли из хурджума все пленки и снимки. Кассету из
видеокамеры вытащить не получилось, пришлось брать кассету вместе с камерой.
На обратном пути Док приостановился и открыл крышки всех пяти термостатов. Я
даже заглядывать в них не стал, только махнул рукой:
-- Закрой!
-- Бесполезно. Терморежим уже нарушен, ткани непригодны к употреблению.
И просто захлопнул крышки, не защелкивая.
Мы подошли к капитану Труханову и выложили перед ним фотографии.
-- Это и есть твое сверхсекретное задание? -- спросил я.
Он не ответил.
-- От кого ты его получил?
Он продолжал молчать.
-- Ладно, -- сказал я. -- Когда вы обнаружили засаду?
-- Около полудня.
-- И сразу связались по рации со штабом?
-- Да. Они обещали срочно прислать помощь.
-- Кто именно?
-- Этого я сказать не могу.
-- Тогда я скажу. Генерал-майор Жеребцов.
-- Откуда вы знаете?
-- От верблюда. В двенадцать десять мою группу подняли по тревоге,
доставили на ближайший к этому месту блок-пост, дали БТР и под завязку --
мин и гранат. Приказ был: уничтожить бандформирование в этом ущелье,
засыпать минами.
-- Но он же знал, что мы здесь!
-- Поздравляю, начинаешь соображать. Когда мы стреножили Ису и его
джигитов и нашли вас, я сообщил об этом по рации в штаб, потребовал срочно
транспорт и солдат, чтобы доставить всех к нам. Вместо них через час
прикатил сам генерал и потребовал, чтобы я выполнил ранее полученный приказ.
-- Но он же знал, что мы здесь! -- с отчаянием повторил этот трюханый
капитан.
-- Старый ты выродок! -- проговорил я. -- Как же у тебя рука поднялась
на такое?
-- Приказ есть приказ. Приказы не обсуждают, а выполняют.
-- Вот ты и выполнил. Но что-то я сомневаюсь, что тебе дадут Звезду
Героя.
-- Что вы собираетесь сделать?
-- То, что и собирался. Доставить всех вас в штаб. Только не к
Жеребцову, а в штаб армии. Пусть они и думают, что теперь с вами делать.
Сейчас мы выведем вас наверх...
Я не успел договорить. Послышался приглушенный хлопок, и над Ак-Су
повисла красная ракета. И тут же -- еще две, подряд. Ого! Значит, что-то
очень серьезное. Спускались мы минут пятнадцать, а тут взлетели на гребень
минуты за три, не больше. И вовремя.
-- Пастух! -- истошно завопил Артист из-под БТРа и отчаянно замахал
рукой. И только мы успели втиснуться между колесами, как со стороны солнца
на нас спикировал вертолет и по броне прогрохотали пули крупнокалиберного
пулемета.
Вертолет заложил вираж и пошел на второй боевой заход. Пока пулеметная
очередь буравила камни и дувала овчарни, я высунулся и увидел, как в
открытом люке вертолета к пулеметной турели припал генерал-майор Жеребцов и
поливает на все деньги, при этом, возможно, что-то крича.
-- Как они могли так быстро обернуться? -- удивился я.
-- Наверное, рация у них была, -- предположил Боцман. -- Отошли
километра на два и вызвали вертолет.
"Вертушка" уже делала третий заход. На наше счастье, вертолет был
легкий, транспортный, без пушек и ракет, а то все мы давно уже плавали бы в
небе вместе с обломками БТРа. Не целиком, конечно, плавали, а частями.
Третий заход мы спокойно пересидели под укрытием бронированной туши БТРа, а
на четвертый Трубач выдвинулся из-за боковины, вскинул свой
"кольт-коммандер" и выстрелил три раза подряд по этой злобной, ревущей
двигателем и плюющейся трассирующими очередями стрекозе. И вроде попал. Или
мне показалось?
-- Фонарь я ему высадил, -- сообщил Трубач, усовываясь под
бронетранспортер и вкладывая в барабан новые патроны вместо истраченных. --
Упреждение слишком большое взял. Сейчас будет нормалек.
И он занял выжидательную позицию.
Но пятого захода не последовало. То ли Трубач действительно разбил
смотровой фонарь, то ли Жеребцов понял, что пулеметом нас из-под БТРа не
выковырнешь. Вертолет заложил обратный вираж и ушел к западу, растаял в
лучах склоняющегося к закату солнца.
Я кубарем выкатился из-под БТРа.
-- Ребята, ходу! Сейчас здесь будут "Черные акулы". Заводи БТР! --
крикнул я Тимохе, который у нас был самым большим спецом по всему, что
двигалось, -- от мотоцикла до танка.
-- На БТРе не уйдем, -- возразил Тимоха. -- Мишень. С первого же захода
возьмут. Все в "ровер"! -- скомандовал он.
-- А в "ровере" уйдем? -- спросил я, переваливаясь через борт круто
разворачивающейся машины.
-- Он хоть верткий!
Тимоха оглянулся, чтобы убедиться, что все сели, и дал по газам, только
щебень брызнул из-под колес.
По моим прикидкам у нас было минут тридцать или тридцать пять форы:
пока "акулы" поднимутся, пока дотрюхают до квадрата 17-25, пока раздолбают
БТР и будут прочесывать окрестности, отыскивая нас.
Полный резон был, конечно, прямиком двинуться на запад, к нашим
блок-постам. Всего тридцать два километра. И уже оттуда послать какой-нибудь
транспорт, чтобы забрать повязанных боевиков и наших "медиков". Но простые
решения -- далеко не всегда лучшие решения. Это я уже давно хорошо усвоил. А
что, если этот ублюдочный Жеребцов выставит там своих и нас встретят
шквальным огнем? Не исключено. Совсем не исключено. Учитывая важность
информации, которая у нас была. Даже если Жеребцов усомнится в том, что мы
сумели ее получить. Это не американский суд, где сомнения толкуются в пользу
обвиняемого. Ему надо чистым, как стеклышко, выйти из этого грязного дела, а
для этого он не остановится ни перед чем.
Второй момент был такой: если мы двинем на запад, то окажемся на курсе
"акул" уже через четверть часа. И тут -- туши огни.
Оставалось одно направление -- на восток. Весь этот район
контролировался боевиками. Но встреча с отдельными группами нас не очень
волновала. То ли встретим, то ли не встретим. Зато, судя по карте, там были
лесополосы и мелкие овраги. Если бы удалось добраться до них и спрятать там
"ровер" до темноты -- лучшего и не придумать. Ночью мы бы вышли к своим без
проблем. На худой случай -- километрах в двадцати пяти там был мост через
ущелье Ак-Су. Легкий, тяжелая техника там не пройдет, а "лендровер"
проскочит запросто. Эту сторону моста охраняли чеченцы, а другую -- наши.
Можно было бы попытаться прорваться.
Я в трех словах изложил ребятам свои соображения, и мы рванули на
восток. "Ровер" швыряло на бездорожье так, что приходилось обеими руками
держаться за скобы, -- иначе выкинуло бы из машины, как пустую бочку из
кузова грузовика. Так мы двигались минут десять, а потом услышали
надвигающийся сзади свист реактивных двигателей. Но это были не "Черные
акулы". Это были три истребителя-бомбардировщика "Су-25". Этот сучий
Жеребцов решил, видно, что не стоит терять времени с боевыми "вертушками". И
может быть, был по-своему прав. Для нас это было и хорошо, и плохо. От
"акул", конечно, трудней уворачиваться. Но и под ковровое бомбометание
попасть -- тоже не сахар.
Я тронул Тимоху за плечо, показал назад. Но он уже и сам все понял и
заметно сбавил скорость. Я не уловил смысла, но Тимоха всегда знал, что
делает.
Из самолетов нас, конечно, давно заметили, но неожиданно ведущий сменил
курс, его маневр повторили и оба ведомых. Они прошли над ущельем Ак-Су,
затем резко взяли вниз и скрылись за каменистой гривкой. А еще через минуту
показались вновь. И там, где они только что прошли, вспухло огромное
багрово-черное пламя, не вместившееся в широкий проран ущелья и перевалившее
за его откосы.
-- Напалм! -- прокричал Артист.
А чего тут кричать. Ясно, что напалм. Суки. "Не применяем, не
применяем, международные конвенции! Суки". И ясно было, и к бабке не ходи,
что проблема Жеребцова с его засекреченными медиками и джигитами Исы Мадуева
решена, и довольно кардинальным образом.
Теперь они примутся за нас.

И они принялись. Единственная наша надежда была только на то, что
напалма у них больше нет. И, кажется, она оправдалась. В первый заход они
полили нас из пушек. Причем атаковал только один самолет, а два других шли
за ним в верхнем эшелоне. Решили, видно, что с нас и одной "сушки" хватит.
Но плохо они знали, с кем имеют дело. Точно в ту секунду перед тем, как нас
должен был разнести в клочья первый же снаряд -- ни полсекундой раньше, ни
полсекундой позже, -- Тимоха резко крутанул руль, дал на полную, и "ровер"
словно бы отпрыгнул метров на пятьдесят в сторону. Первый снаряд разорвался
точно в том месте, где мы только что были, а остальные пропахали плоскогорье
не меньше, чем на километр, прежде чем стрелок сообразил, что тратит
боезапас впустую.
Это, видно, летунов разозлило. Они сделали боевой разворот и вышли на
нас уже втроем, сомкнутым строем. Тут уж в сторону не отпрыгнешь. Тимоха
зачем-то снова сбросил скорость. Он висел над рулем обезьяной, а спина
словно бы превратилась в одно огромное ухо. И в какой-то момент, когда свист
реактивных двигателей стал нестерпимым, рванул машину вперед, мгновенно
дернул ручник и, выкрутив рулевое колесо резко влево, дал полный газ и
тотчас отпустил ручник. "Ровер" развернулся на месте и понесся в обратную
сторону -- словно бы нырнул под пушки наших доблестных асов. И уже не одна,
а три снарядные борозды перепахивали каменистую землю Ак-Су.
Ну, тут они уже просто взбесились. Вот сейчас и будет ковровое
бомбометание, понял я. Да и все поняли. Но и Тимоха не позволил себе
расслабиться. Пока истребители выстраивались на очередной боевой заход, он
неожиданно свернул с довольно ровного плоскогорья и погнал "ровер" к
торчавшему метрах в ста в стороне каменному зубу. Ямы по пути были такие,
что я ждал: вот-вот разлетится шасси. Но "ровер" был сделан на совесть,
недаром генералы его любили. На последней яме мы просто каким-то чудом не
перевернулись, метров десять шли на двух колесах, но успели притиснуться к
восточной стороне зуба как раз в тот момент, когда из всех трех "Су"
посыпались мелкие фугасные бомбы, и от пыли, земли, от поднятых на десятки
метров вверх камней стало темно, как во время солнечного затмения.
Одна из бомб угодила точно в верхушку зуба, разнесла его в клочья, на
полметра бы в сторону -- и уже все проблемы этого генерал-подонка были бы
благополучно разрешены, точно бы в "ровер" врезалась. Но и на этот раз нам
повезло. На машину обрушилась лавина камней, земляных комьев и щебня; камни
падали довольно увесистые, меня неслабо долбануло по темечку, Боцману, как я
успел заметить, тоже обломилось булыжиной по плечу.
"Сушки" еще раз прошли над нами, явно оценивая результаты своей работы.
Представляю, какой мат стоял в их ларингофонах, когда они увидели, что все
их старания дали нуль-эффект. Если бы у них оставались бомбы, они наверняка
устроили бы нам еще один ковер. Но это были "Су", а не тяжелые
бомбардировщики, бомбовые отсеки у них уже опустели. Можно было, конечно,
попытаться достать нас пулеметами, но укрытием от пулеметов нам могла
служить каждая яма, а их тут, слава Богу, было навалом. Ракет же на их
фюзеляжах не было, не прицепили -- решили, видно, что мы не та цель, на
которую стоит тратить эти дорогие игрушки класса "воздух -- земля".
Так что пришлось им умыться и в таком вот умытом виде возвращаться на
базу. Они наверняка сразу же связались со штабом, и следующим номером нашей
программы теперь уж наверняка были "Черные акулы". Я будто своими глазами
видел, как экипажи "акул", поднятые по боевой тревоге, несутся по
аэродромной бетонке, на ходу натягивая шлемы, и как начинают раскручиваться
лопасти их тяжелых машин.
Твою мать. Мечты, мечты, где ваша сладость? Ухнули наши мечты
отсидеться в какой-нибудь рощице или в складках местности до темноты. Нужно
было срочно прорываться к своим. Путь был только один -- через мост. И на
все про все нам отпущено не больше сорока минут. А может, и меньше.
Срывая до крови ногти и кожу на ладонях, мы разгребли завалы перед
"ровером" и выкинули камни и землю из кузова. Пока Тимоха выруливал из
пересеченки на более-менее ровную гривку вдоль ущелья, очистили от грязи
"калашниковы" -- и наши, и те, что мы забрали у жеребцов генерала Жеребцова.
Досадно, конечно, что не успели поднять наверх автоматы бойцов Исы и этих
долбаных медиков, но стволов у нас и так хватало. И магазинов к ним тоже.
Нам одного только сейчас не хватало -- удачи. Чуть-чуть не хватало, самой
малости.
Удачей нас сегодня Бог не обидел, грех жаловаться. И боевиков Исы
Мадуева взяли чисто, и с Жеребцовым разобрались, и от "Су" увернулись. Но
осталась ли еще хоть крошка от лимита удачи -- хоть пара капель на донышке?
Так вот иногда в горячем деле мучительно соображаешь: хоть пара-тройка
патронов в магазине твоего "калаша" еще есть или все, финиш? И ведь пока не
выстрелишь, не узнаешь.
Но лимит вроде мы еще не весь выбрали -- к мосту мы подъехали довольно
быстро и остались при этом незамеченными. Патруль у моста был небольшой --
человек пять. Они сидели у небольшого костерчика и курили, отложив в сторону
свои автоматы. Правда, въезд на мост преграждал поставленный поперек
грузовик. Это было хуже, с ходу не прорвешься. Но и обратного пути у нас не
было -- вот-вот должны появиться "акулы".
Тимоха оглянулся на меня. Я кивнул: начинаем. Никаких приказов мне
отдавать не пришлось, все и без меня знали, что делать. На широкое переднее
сиденье втиснулись Муха и Боцман, положили стволы на нижнюю рамку лобового
стекла. Благо, самого стекла не было -- его разбило камнями. Мы с Доком
устроились по правому борту, а Артист и Трубач -- на левом. Артист был
левшой, ему это было в масть, а Трубачу без разницы -- он и с левой, и с
правой руки навскидку жало у осы отстреливал.
Тимоха газанул, "ровер" рванулся к мосту. Те, у костра, услышали нас
метров за сто. Повернули головы и начали вглядываться, недоумевая, что бы
это могло быть. С тыла они опасности не ожидали. Когда мы были уже метрах в
пятидесяти, они начали медленно подниматься, в тридцати -- суматошно
похватали свои автоматы.
Но было уже поздно. Двумя короткими очередями Муха и Боцман уложили
всех пятерых вокруг костра. "Ровер" резко затормозил перед грузовиком,
Тимоха соскочил с водительского сиденья и залег с "калашниковым", страхуя
нас, а мы вшестером навалились на "зилок", пытаясь откатить его в сторону.
Хрена с два -- ни с места. Муха метнулся в кабину, снял "зилок" со скорости
и с ручника. Теперь он легко пошел, но секунды четыре мы потеряли. Я обложил
себя предпоследними словами, но что толку? Удача -- барышня капризная,
небрежности она не прощает. И точно: только мы собрались попрыгать в
"ровер", как из блок-поста, стоявшего метрах в тридцати от моста, высыпало
не меньше десятка "духов", и такая пальба пошла, что нечего было и думать
уходить на "ровере". У них тоже стрелки были не из последних, а битком
набитый открытый джип -- лучше цели и не бывает. Так что пришлось нам
распластаться под прикрытием грузовика и железных мостовых ферм и уйти в
глухую оборону. Под нашим огнем они тоже залегли и начали короткими
перебежками брать мост в полукольцо.
Худо дело. Продержаться мы могли столько, на сколько хватит патронов. А
этого добра у них было намного больше. Прорваться к ним в тыл -- нечего было
и думать, с блок-поста подвалило еще человек десять. Скатиться в ущелье
Ак-Су -- тоже не выход. Пока мы будем пластаться по крутым откосам, они с
моста выбьют нас поодиночке, как на учебных стрельбах.
Был только один выход. Плохой, но другого не было.
Тимоха оглянулся, крикнул мне:
-- Валите по одному! Прикрою. Потом прикроете меня.
Это и был тот самый единственный выход.
Я приказал:
-- Док, пойдешь первым! Пленки береги! Артист -- за ним! Потом Муха,
Боцман, Трубач!.. Начали!
Огнем из шести стволов мы заставили всех "духов" воткнуться носами в
землю. Док двигался грамотно, от одной несущей двутавровой стойки к другой.
Когда он оказался на той стороне моста, мы дали "духам" возможность поднять
головы и немного пострелять, а потом повторили. Артист нормально ушел,
Боцман тоже. Муху, по-моему, зацепило -- в ногу, к последней ферме он уже
перебегал, прихрамывая. Но все же перебежал. Трубача мы прикрывали уже
только из четырех стволов: я из двух, с обеих рук, Тимоха тоже из двух. Тут
очень кстати пришлись жеребцовские "калаши". Когда подошла моя очередь, я
подтащил Тимохе все четыре автомата и оставшиеся магазины, положил ему под
руку. Похлопал по спине. Он коротко оглянулся, кивнул: "Давай, Пастух!" И
начал поливать из двух стволов без передышки.
Боевики уже разгадали наш маневр и старались стрелять прицельно. Пока я
короткими перебежками и перекатами по деревянному настилу моста передвигался
от фермы к ферме, пули вокруг меня так и ярились, стальные тавры и двутавры
гудели от рикошетов, будто бы кто-то резко дергал гитарные струны, из-под
ног летела щепа. Но мне все же удалось выскочить в более-менее безопасную
зону. Ребята уже заняли позиции и ждали команды. Я пристроился за балкой и
махнул рукой. Влупили в шесть стволов, не жалея патронов. И хотя пальба была
неприцельной, нужный эффект произвела. "Духи" примолкли на несколько секунд,
этого Тимохе хватило, чтобы прыгнуть за руль "ровера" и резко взять с места.
Тут уж "духи" повскакивали и начали поливать на всю катушку. Но "ровер" уже
шел по мосту, быстро набирая скорость. Еще метров сорок...
И тут вдруг средний двадцатиметровый пролет моста вздыбился от мощного
взрыва и стал медленно валиться вниз. Подорвали, гады! Видно, взрывчатка
была заранее уложена -- как раз на случай попытки прорыва. И кто-то на их
блок-посту успел нажать на кнопку. Я ожидал, что Тимоха затормозит, но
"ровер" явно набирал скорость. На что он рассчитывал? С ходу перелететь
через двадцатиметровый провал? Если бы хоть маленький трамплинчик был -- мог
бы, на трюковых съемках на "Мосфильме" он и не такое проделывал. Но
трамплинчика-то не было, никакого!
Мы даже стрелять перестали. И "духи" тоже. Стояли, опустив автоматы, и