Левашов Виктор. Их было семеро

любить.
Доверчивым дураком.

Что для меня в этой ситуации было самым главным.

Я попросил Трубача:
-- Пойди развяжи этих. Гришу сюда приведи, а остальные пусть сидят в
"фиате".
-- Гриша -- это который с перебитым носом? -- уточнил Трубач. -- Или
который без зубов?
-- Который самый целый из них, -- подсказал Граф и удалился в
гардеробную, даже и не подумав убрать пистолеты с журнального столика.
Тут я их слегка и перезарядил. Патронами от "макарова" заклинил
магазины "байарда" и браунинга, а "маслятами" калибра 6,35 от этих дамских
игрушек зарядил ПМ. Так что из браунинга и "байарда" теперь не смог бы
выстрелить даже КИО, а стрелять из "макарова" патронами калибра 6,35 вместо
штатного 7,62 я не пожелал бы и моему первому взводному, который считал
строевую подготовку важнейшей дисциплиной для будущих офицеров-десантников.
Эту нехитрую работу я закончил как раз к тому моменту, когда из
гардеробной появился Граф в белых брюках и синем блейзере с золотыми
пуговицами, а Трубач с улицы ввел его телохранителя Гришу -- крепенького
мужичка, который выглядел так, словно побывал в руках у людей, не
подписывавших Женевскую конвенцию о гуманном отношении к военнопленным. А
если подписывавших, то не читавших. А если и читавших, то не очень
внимательно. С виду-то он был вполне в норме, но двигался как робот с
несмазанными шарнирами. Он тупо посмотрел на полусвалившегося с дивана
Ленчика, потом на стволы передо мной, потом на меня, а уж только потом -- со
слабо обозначенным во взгляде вопросом -- на Графа.
-- Все в порядке, -- сказал Граф, -- сейчас поедем в Нови Двор.
Он взял со стола ПМ и сунул в подмышечную кобуру телохранителя, а
браунинг и "байард" убрал в ящик письменного стола.
-- Он не сможет сейчас вести машину, -- заметил я. -- Ему нужно хоть
пару часиков отдохнуть.
-- На заднем сиденье отдохнет. Сам поведу, -- ответил Граф.
-- Могу я, -- предложил Трубач. -- Никогда не ездил на "альфа-ромео". А
в "фиате" я все равно не поеду. Там этот Владас воняет. Ну, не воняет, но
мне кажется, что воняет. А это одно и то же. Пусть сами едут. И с трупом
пусть сами разбираются. Скажите им, Граф.
-- Прикажу. -- Он обернулся ко мне: -- Вы вернете моим людям оружие?
-- Не раньше, чем мы исчезнем.
-- Вы мне не доверяете?
-- Вам -- да. Им -- нет.
Он даже оскорбился, но я не дал ему и рта раскрыть -- пора было
переместить этого Наполеона с Аустерлица в более подходящее для него место.
Скажем, на старую Смоленскую дорогу, по которой он чесал из Москвы.
-- Не забывайтесь, Граф. Сейчас приказываю я. И смените свой блейзер.
Мы едем на барахолку, а не в гей-клуб.
Он послушно выполнил приказ, но за руль Трубача не пустил и всю дорогу
до Нови Двора обиженно молчал. Мы с Трубачом тоже помалкивали. А про Гришу и
говорить нечего.

Возле военного городка я велел Трубачу покараулить машину, чтобы ее не
сперли вместе с Гришей, и прошел с Графом к "ситроену". На лобовом стекле
висел листок с крупным словом "Продано", а в кабине нас ждали Боцман и Док.
У Дока в руках был его "Экономист", а на коленях Боцмана лежал светлый
металлический кейс с цифровыми замками. Где-то успели найти. Правда, он был
чуть великоват для пяти килограммов "дури", но выбора, видно, не было.
Мы с Графом влезли в кабину и заперли дверцы. Док молча передал мне
полиэтиленовый пакет. Я заглянул внутрь: там были пачки баксов.
-- Только тридцать пять штук, -- объяснил Док.
-- У меня еще десять.
Я вынул из кармана две пятитысячные пачки, бросил их внутрь и передал
пакет Графу.
-- Все, что есть. Можете взять в уплату "ситроен", но я не советовал
бы. Он может быть засвечен в болгарской полиции и объявлен в международный
розыск.
Граф кивнул:
-- Хороший совет.
Он пересчитал пачки в пакете, пролистнул их с краю, чтобы убедиться,
что это не "кукла", а одну купюру вытащил и быстро ее осмотрел -- как это
сделал в Москве Боцман, только гораздо быстрей. Видно, глаз у него на это
дело был лучше наметан.
-- Значит, с вас -- шестьсот пятьдесят пять, -- заключил он и кивнул на
кейс. -- Товар?
Боцман набрал шифр на замках и приоткрыл кейс. В нем лежали плотные
полиэтиленовые колбаски с белым порошком. Героин и героин. Представляю, как
ребята матерились, перемалывая в кофемолках сахарный песок в пудру, а потом
запаивая пакеты утюгом или термомашинкой, если ее удалось найти в местных
лавках. Граф протянул руку к кейсу, чтобы пощупать пакеты. Это был
нежелательный момент. Я хотел было вмешаться, но Боцман невозмутимо и даже с
готовностью открыл крышку повыше. Рука Графа отдернулась. Я понял почему:
поверх пакетов лежал трубачевский кольт-коммандер.
-- Хотите попробовать? -- спросил я Графа.
Боцман захлопнул крышку кейса и закрыл замки.
-- Не хрен пакеты рвать, -- буркнул он. -- Мы проверяли товар.
-- И как? -- спросил Граф.
-- Обыкновенное турецкое говно, -- тем же тоном ответил Боцман. --
Говорил же -- надо было бразильский искать. Или хоть гонконгский.
-- Ладно, сойдет, -- оборвал я его. -- Все, Граф. У нас еще куча дел.
Стволы ваших кадров будут на "губе". Ключи -- под камнем у порога. Скажите
Николаю, чтобы шел сюда. Через три недели я вам звоню.
Я спрыгнул с высокой подножки, помог спуститься Графу и даже пожал ему
руку, хотя предпочел бы обойтись без этого. Посоветовал:
-- Пакет спрячьте под плащ, здесь шпаны полно.
И, уже не оглядываясь, залез в кабину.
-- Идет к выходу, -- сообщил Боцман, наблюдая за Графом через дырку в
заднем тенте. -- Вышел...
Он вернулся в кабину и спросил:
-- Ну? А теперь объясни, зачем ты отдал ему наши бабки?
-- Во-первых, это не наши бабки. А во-вторых, это не бабки, а наживка.
-- Наживка? -- переспросил Боцман. Он не очень быстро соображал. Совсем
не быстро. Но соображал. -- Ты хочешь подставить их вместо нас?
-- Ты имеешь что-нибудь против?
-- Ничего не выйдет, -- подвел итог Боцман, выслушав мой короткий
рассказ о переговорах в мотеле "Авто-Хилтон". -- Зачем ему рисковать? Он
получил сорок пять штук ни за хрен собачий и доволен до усрачки.
Я спросил:
-- Знаешь, почему ты никогда не заработаешь миллион долларов?
-- Ну, почему?
-- Потому что тебе сорока пяти штук за глаза хватит. А ему -- нет.
Боцман подумал и упрямо повторил:
-- Не выйдет.
-- Посмотрим.

Ждать нам пришлось совсем недолго. Минут через пять в дверцу кабины
коротко постучали. Я выглянул. Внизу стоял не Трубач. Там стоял Граф и делал
мне знаки выйти. Под плащом у него выпирал полиэтиленовый пакет. Значит, он
вернулся, даже не дойдя до своей "альфа-ромео".
Я спрыгнул на землю.
-- В чем дело, Граф? Что-нибудь случилось?
-- Давайте отойдем в сторону, нужно поговорить.
Я взглянул на часы и изобразил нетерпение.
-- Только недолго.
Мы отошли в глухой угол двора.
-- Во сколько вы переходите границу? -- спросил Граф.
-- Вы же слышали: с часу до двух.
-- Я пойду с вами.
-- Вы? Сами? Бросьте, Граф. Не царское это дело. Самое большое через
месяц-полтора вы и так получите эти бабки.
-- Полтора месяца -- срок. За это время я закуплю на них новую партию
товара для вас. Сами знаете: время -- деньги.
-- Плохая идея, Граф. Очень плохая. Есть смелость, а есть глупость.
Один, ночью, почти с миллионом баксов. А если вас грабанут и замочат?
-- Вы обо мне беспокоитесь или о своих бабках?
-- Сейчас это одно и то же.
-- Со мной будет Гриша. Он крепкий парень. До ночи отойдет. И мы будем
с пушками.
-- Цена вашему Грише! И вашим пушкам! Сколько лет вашему сыну? Лет
двадцать пять?
-- Восемнадцать. Младшему шестнадцать. Я поздно женился. А дочери
двенадцать лет.
-- Так вот и подумайте о своих детях!
-- Я о них и думаю.
-- Вы меня не поняли. Подумайте о том, что с ними случится, если вас
ограбят и убьют или вы инсценируете собственное ограбление, или по любым
иным причинам не сможете выполнить взятых на себя обязательств. А вы их уже
взяли. И получили аванс. Счетчик включен. Не перебивайте! Сначала
дослушайте. Это не угроза, а законы бизнеса. И вы их сами прекрасно знаете.
Я лишь напомнил вам о них. А теперь можете принимать решение.
Он ответил, почти не задумываясь:
-- Я его уже принял. И я не меняю своих решений. Я иду.
Часть наживки он уже заглотил. Теперь нужно было, чтобы он заглотил
весь крючок.
-- Ладно. Решили так решили. В двадцать три двадцать пять будьте на
своей машине... Нет, -- сказал я. -- Все-таки нет. За накладки с вас
спросится. Но и с меня тоже. Мне эта головная боль ни к чему. Я вижу только
один выход. Эти четверо -- надежные люди?
-- Да.
-- Я согласен, если они вас будут сопровождать. Два "узи". Четыре
"макарова". Хоть что-то. А не ваш "байард".
Граф ненадолго задумался и кивнул:
-- Хорошее решение. Вы предусмотрительный человек.

Знал бы ты, сука, какой я предусмотрительный.

-- Вот ключи от "губы", держите. Стволы уже там. На "альфа-ромео" и
"фиате" будьте в двадцать три двадцать пять возле почтамта. Подойдет мой
человек. Скажет: от Сержа. Объяснит, куда ехать и что делать. Предупредите
всех своих: его слово -- приказ. Для вас, Граф, тоже. При малейшем
возражении он будет стрелять. Повторяю, Граф: при малейшем. Вы сильно
осложнили нам переход, поэтому нужна предельная четкость. Двадцать три
двадцать пять, почтамт. Запомнили? До встречи!..
На этот раз я не стал пожимать ему руку. Просто повернулся и пошел к
"ситроену".
-- Секунду! -- остановил меня Граф. -- На той стороне у вас будет
машина?
-- Разумеется. Джип "патрол". А что?
-- Просто спросил. Я тоже заинтересован, чтобы вы ушли чисто...

Вернувшись в кабину "ситроена", я вытащил из кармана диктофон и
перемотал пленку на начало разговора. Когда к нам присоединился Трубач,
прокрутил ребятам всю беседу.
-- Клюнул! -- поразился Боцман. -- Ну, хорек!
-- На семьсот тысяч баксов не только хорьки клюют, -- ответил я и тут
же поймал себя на самодовольстве. Заразительная, оказывается, хреновина!
-- Он не на семьсот тысяч клюнул, -- заметил Док. -- Он спросил,
сколько человек нас будут ждать на той стороне. И ты, Сережа, ему ответил.
-- Что я ему ответил?
-- Джип "патрол". Нас -- он считает -- шестеро. В джипе семь мест. Ну,
восемь. Значит, встречать нас будут двое. Он клюнул не на семьсот тысяч. А
на семьсот тысяч и на два с половиной "лимона". Он хочет взять и деньги, и
товар.
-- Как это он рассчитывает сделать? -- недоверчиво спросил я.
-- Может, и узнаем, -- предположил Трубач. -- Часа через полтора. Когда
вернется дядя Костя. Он с Артистом за ними поехал. Я в обшивку "альфа-ромео"
сунул "жука". Которого с Влада снял. Он-то сейчас, сами понимаете, не больно
разговорчивый...
Мы сняли с "ситроена" номера, кинули их вместе с документами в
дымящийся мусорный бак, ключи зажигания оставили в замке, а одну из дверей
приоткрыли. Если даже после этого "ситроен" не угонят, то я просто ничего не
понимаю в людях. Потом вернулись в отель и стали ждать.

Полковник Голубков и Артист приехали гораздо раньше, чем предположил
Трубач. Не говоря ни слова, Артист включил "голосовик". В жизни я не делал
более удачных покупок. Оправдал он свою цену и на этот раз. Не просто
оправдал. Перекрыл в неизвестное число раз. Потому неизвестное, что цена
жизни не поддается измерению в баксах. Особенно когда жизнь эта -- твоя
собственная.
"... -- Ну, оклемался?
-- Давно уже. Просто придуривался.
-- Садись за руль, поехали... Проверь свой ПМ.
-- А что может быть?
-- Делай, что говорят!
-- Твою мать!.. Точно! Патроны от "байарда"! Как они в нем оказались?
-- Серж подменил.
-- А как вы узнали?
-- Я имею привычку головой думать, а не жопой. Значит, теми стволами,
что на "губе", тоже пользоваться нельзя. Или испортили, или бойки
спилили..."

-- Вот блин! -- возмутился Муха. -- А я все пальцы себе напильником
ободрал!..
-- Тихо! -- приказал я.

" -- Значит, так, Гриша. Слушай внимательно. Сегодня ночью мы идем с
ними через границу. Там у них джип, будут ждать человека два-три. Их шестеро
и трое -- девять человек. Нас шестеро: ты, я и ребята Влада. Мочим всех тех,
забираем товар и бабки...
-- Как, Граф? Сами сказали -- их девять!
-- У нас будет шесть "калашей" или "узи". Плюс внезапность.
-- Где мы возьмем "узи"?
-- Заткнись и слушай. Как только с теми кончим, тут же шьем наших.
Всех. Понял зачем? Команда Хруста, много знают.
-- Братва поднимет хипеж. Стремно, Граф.
-- А кто узнает, что это мы? На тех и повесят, что Пана замочили. И
сразу уходим в Варшаву, сдаем товар и домой.
-- Успеем, Граф? Погранцы поднимут тревогу.
-- Нарядов не будет. Для них сделали "окно". А от заставы пока
доберутся... Успеем, если будем шевелиться.
-- А Ленчик?
-- А что Ленчик? Пусть лечится, в Польше медицина бесплатная. В другой
раз хавальник не будет раззевать, козел вольтанутый! Тепленьким меня сдал,
сучара!.. Да обгоняй ты его!.. Живей, Гриша, живей! Сейчас -- в Белосток.
Там есть человек, даст наводку. Возьмем стволы и сразу назад. Время еще
есть, успеем!.. Да жми, тебе говорят!.."

Голубков выключил магнитофон.

-- Ушли от нас. Да я и не стал гнать. И так все ясно... Ну что, господа
спортсмены. В дерьмо мы плотно влезли. Давайте прикинем, как из него
выбираться. У этих, значит, три "Зауэра", и еще у майора Васильева пушчонка,
у Графа шесть "калашей" или "узи". А у нас? Кольт и "глок". Негусто.
-- Не прибедняйтесь, Константин Дмитриевич, -- возразил Док. -- У нас
есть кое-что посерьезней всех их стволов. Знание.
-- Точно, -- сказал Муха. -- Даже журналы такие были. "Знание --
молодежи" и "Техника -- сила". То есть наоборот: "Техника -- молодежи", а
"Знание -- сила"...

В двадцать три тридцать мы все, кроме Мухи, уже были на своих местах.
На трех самых опасных точках -- позади лежбищ, которые, как мы выяснили
вчера ночью, облюбовали для себя снайперы -- распределились Боцман, Трубач и
я. Полковник Голубков со стереотрубой укрылся метрах в сорока от того места,
куда подъезжал "патрол". Док с такой же трубой и с такой же насадкой для
ночного видения -- сбоку от "тропы", чтобы контролировать общую обстановку.
Самая трудная задача выпала Мухе -- вывести графскую челядь на "тропу"
и самому не подставиться под пулю снайпера. Я сначала хотел взять это на
себя, но после спора все же остановились на Мухе. Он был самым маленьким и
самым быстрым. А это здесь главное. Ему отдали "глок" с глушителем,
Голубкову -- трубачевский кольт с приказом не стрелять ни при каких
обстоятельствах, потому что этот громобой поднял бы по тревоге весь
погранокруг, а я на всякий случай сунул в карман один из "макаровых" с
"губы" с так некстати сточенным Мухой бойком. Но кто знал!
Артиста поставили у начала "тропы". Он должен был втемную прикрывать
Муху и вмешаться только в том случае, если у Мухи в самом начале дела
возникнут проблемы. Рации у всех были отрегулированы на минимальный звук и
включены на прием, лишь передатчик в кармане Мухи был поставлен в режим
связи и должен был работать как микрофон. Договорились, что он переключит
его на прием, как только начнется движение по "тропе". Муха мог бы
среагировать на "пароль -- отзыв", но очень мы сомневались, что снайперы
майора Васильева исполнят этот традиционный ритуал. Скорее всего, они
наметили рубеж -- появление на нем первой цели и будет общим сигналом. По
нашим вчерашним прикидкам этот рубеж был как раз посередине
контрольно-следовой полосы. На него Мухе и следовало ориентироваться. Была
еще небольшая надежда, что Док в свою трубу уловит движение снайпера,
припадающего к прицелу непосредственно перед тем, как нажать курок. Но
надежда эта была слишком ничтожной.

Надежда была только на самого Муху.

В двадцать три сорок пять я услышал слабый шум моторов. Они чуть
порыкали и заглохли -- "альфа-ромео" и "фиат" загнали в кущи за приграничной
дорогой. Через некоторое время в рации послышался голос Мухи:
-- Все сюда. Говорю только я, все слушают.
-- А где остальные? -- перебил его Граф. И тотчас раздался хлопок
выстрела из "глока" с глушителем. И снова голос Мухи:
-- Это было единственное предупреждение, Граф. В следующий раз я буду
стрелять не в землю. Объясняю обстановку. Все на местах, страхуют нас. На
"тропе" должно быть семь человек. Только семь: мы шестеро и наш связник.
Иначе встречи не будет. У переднего в руках должен быть светлый кейс с
товаром. Первым пойдет Корень, за ним ты, ты и ты. Потом Гриша и Граф. Я
замыкаю. Дистанция три метра. На вопрос "Кто идет?" ответ "Москва". Отзыв:
"Киев". Если что-то не так, тут же возвращаемся. Спокойно, без суеты. Нас
прикроют. Разрешаю задать вопрос. Только один.
-- Где товар? -- спросил Граф.
-- Стойте спокойно, сейчас принесу.
Через полминуты вновь заговорил Муха:
-- Корень, протяни мне левую руку. Рта не открывай, сам объясню. Это
наручники. Чтобы товар не потерял. Снять "калаши" с предохранителей. Но
стрелять только по моему приказу. Начали движение. Корень, пошел!.. Прямо по
тропе на просвет в соснах. Следующий!.. Следующий!.. Следующий!..
Фокус с наручниками придумал я. Вернее, не придумал, а вспомнил малого
на кухне конспиративной квартиры в Гольянове. И теперь я представлял, как
мечутся мысли в голове Графа: как же это он будет забирать кейс, когда Корня
замочит? Руку отрезать? Кейс взламывать и перекладывать товар? Задачка.
Думай, Граф, думай. Может, это последние твои мысли на нашей грешной земле.
Самый опасный момент был уже позади. Увидев кейс в руках Мухи, Граф мог
сразу открыть пальбу. Не врубился. А теперь было уже поздно. Так что
вмешательство Артиста не потребовалось.
-- Внимание, рубеж, -- прозвучал в рации голос Дока. -- И тотчас: --
Ложись!

И почти в ту же секунду захлопали "Зауэры". "Почти" -- доли секунды.
Успел? Или не успел? Должен был успеть!

-- Успел, -- сообщил Док. -- Захват, не спешите... пока лежат...
Мы должны были взять снайперов, если они поднимутся и пойдут добивать
цели. Но они продолжали лежать.
Глаза мои давно обвыклись в темноте, слегка размытой огрызком месяца, я
придвинулся к моему объекту метров на десять и изготовился к броску.
Но снайпер лишь пошевелился, не встал.
-- Майор говорит по рации, -- вышел на связь полковник Голубков. --
Внимание! Вышел из машины, быстро идет к "тропе"! Ситуация нештатная, всем
ждать!.. Мухин, ты где? Прием!
-- В порядке я, в полном. Мяч ушел за пределы поля, -- сообщил Муха. --
Мяч -- это я.
-- Майор приближается к снайперам, -- доложил Док.
Это я уже и сам видел. Майор прошел мимо меня метрах в пятнадцати,
наклонился к моему объекту... Что за черт? Что за...
Хлопок.
Майор перешел к другому снайперу.
Хлопок.
-- По-моему, он их... Он их расстреливает! -- едва ли не заорал Док. --
Он, сволочь... В головы, в упор!..
Третий хлопок.
Вот уж точно: жизнь полна неожиданностей. Или смерть?
Еще три хлопка.
-- Добивает, -- сообщил Док. -- Контрольные выстрелы. Светит фонарем в
лица.
И это я тоже видел. И уже знал, что будет дальше: майор пойдет к
"тропе" добивать нас, посмотрит в наши лица...
-- Майор движется к людям Графа, -- донесся из рации голос Дока. Но я
почти не слушал его: юзом, юзом проскользнул через ельник, в подлесок. Я уже
видел контуры "патрола", когда Док доложил:
-- Майор очень быстро бежит к машине! Наши действия, Первый?
-- Всем к джипу, скрытно, -- бросил я в микрофон и выключил рацию.

Я опередил майора минуты на три. Когда он ввалился в джип и плюхнулся
на водительское сиденье, я уже лежал на полу за передними креслами, довольно
удобно устроившись и сжимая в руке кастрированный ПМ, который в этой
ситуации вполне мог сгодиться.
И сгодился.
Майор швырнул на соседнее сиденье мешавший ему пистолет с глушителем,
вырвал из бокса трубку крутого, сотового или спутникового, телефона и,
подсветив себе фонариком, набрал номер.
-- Первого! -- потребовал он, услышав голос диспетчера.
Трубку он держал в левой руке, поэтому я упер ствол "макарова" ему под
скулу и прошептал в правое ухо:
-- Товарищ генерал-лейтенант, ваш приказ выполнен.
Он судорожно зашарил рукой по соседнему креслу, но его "макаров" с
горячим от стрельбы глушителем уже упирался ему в затылок.
-- Слушаю! -- прозвучал в мембране голос Волкова. -- Слушаю!.. В чем
дело, майор? Докладывайте!
Я вдавил ему в затылок горячий глушитель и повторил:
-- Ваш приказ выполнен.
-- Товарищ... Анатолий Федорович... ваш приказ выполнен, -- проговорил
Васильев.
-- Почему у вас такой голос?
-- Быстро бежал, -- подсказал я.
-- Бежал, немного запыхался.
-- Сколько? -- спросил Волков.
-- Все семеро, -- шепнул я.
-- Все семеро, -- повторил майор.
-- Документы взяли?
-- Так точно.
-- Так точно, товарищ генерал-лейтенант.
-- Они у вас в руках?
-- Так точно.
-- Так точно, -- эхом отозвался майор.
-- Читайте фамилии, имена и отчества!
-- Одну секунду, товарищ генерал-лейтенант. Пастухов Сергей Сергеевич.
-- Секунду, посвечу. -- Майор уже начал слегка импровизировать, но из
роли не выходил. -- Сергей Сергеевич Пастухов.
-- Дальше!
-- Перегудов Иван Георгиевич.
-- Иван Георгиевич Перегудов.
-- Ухов Николай Иванович... Хохлов Дмитрий Алексеевич... Мухин Олег
Федорович... -- гукал я в ухо Васильева, а он отзывался горным эхом. --
Голубков Константин Дмитриевич -- продолжал я, а сам мучительно вспоминал,
как же отчество Артиста: Евсеевич? Израилевич? -- Злотников Семен...
-- Злотников Семен, -- повторил майор и оглянулся на меня с некоторым
даже возмущением: чего же ты молчишь, суфлер хренов?
-- Аронович, -- рискнул я.
-- Аронович, -- продублировал майор.
-- Погодите! Какой Аронович? -- удивился Волков. -- У меня в
компьютере: Борисович.
-- Так точно, Борисович. Извините, здесь плохо видно. Я не могу все
время светить -- граница.
-- Молоток, -- похвалил я.
-- Молоток, -- повторил майор.
-- Что молоток? -- удивился Волков.
-- Кличка, -- подсказал я.
-- Это у него кличка такая.
-- Про клички я вас не спрашивал. Исполнители?
-- Нейтрализованы, товарищ генерал-лейтенант.
-- Контроль произведен?
-- Так точно.
-- Осложнения были?
-- Никак нет. После вчерашней отсрочки -- ничего.
-- Прекрасно, майор. Вы хорошо поработали. Очень хорошо. Утопите в
каком-нибудь болоте оружие и возвращайтесь в Москву. Все оружие. И свое
тоже.
-- Вас понял, Анатолий Федорович.
-- Можно мне на несколько дней задержаться в Гродно? -- продиктовал я.
-- Спрашивай, сука! Сестра у тебя тут.
-- Можно мне на несколько дней задержаться в Гродно? -- повторил майор.
-- У меня тут сестра.
-- Разве у вас есть сестра?
-- Ну, не совсем сестра...
-- А кто? -- спросил Волков.
-- Просто блядь знакомая, -- подсказал я.
-- Знакомая девушка, товарищ генерал-лейтенант.
-- То-то же! А то -- сестра! Успели, значит? Ладно, молодой человек,
задержитесь, вы заслужили.
"Триппер", -- хотел подсказать я, но сдержался.
-- Спасибо, Анатолий Федорович. Большое спасибо.
-- Ладно, майор, отдыхайте. Только не больше пяти суток.
-- Слушаюсь, не больше пяти суток.
-- Конец связи, -- сообщил диспетчер.
Я взял из рук майора трубку и разбил ее о рукоять "макарова". Потом
включил свет в салоне "патрола" и распорядился по рации:
-- Всем ко мне!

Но все и так уже были здесь. Они стояли вокруг джипа и прислушивались к
разговору. Полковник Голубков шагнул к распахнутой водительской двери и
приказал:
-- Майор Васильев! Выйти из машины!
-- А в чем дело? -- слегка запетушился тот.
Голубков сгреб его за грудки и рывком сбросил с кресла на землю.
-- Встать! Смирно!
Васильев разглядел в руках полковника кольт и подчинился.
-- Майор Васильев, вы застрелили трех офицеров Российской армии, --
продолжал Голубков. -- Застрелили подло, в затылок!
-- Я выполнял приказ, товарищ полковник!
-- Никто не имел права отдать вам такой приказ! А вы не имели права его
выполнять!
-- Бросьте, Константин Дмитриевич! А то сами не знаете, какие у нас
правила!
-- Не знаю и не желаю знать! Я расстреляю вас, как преступника и
убийцу!
-- Пойдете под трибунал!
-- Под любой!
В самообладании майору Васильеву было не отказать. В обстановке такого
форс-мажора, за считанные минуты прочувствовать совершенно сумасшедшим
образом изменившуюся ситуацию -- не каждый на такое способен. Я бы точно не
смог. А он смог. Недаром к своим тридцати он уже был майором. А к сорока
стал бы точно полковником. А может быть, даже и генералом.
Он вытащил из кармана смятую пачку "Мальборо", закурил и сказал,
обращаясь ко мне:
-- Объясни, Пастух, этому старому пердуну, что к чему.
-- А что к чему? -- поинтересовался я.
-- Вместе мы можем попытаться выкрутиться. А без меня вам хана.
-- Ты немного опоздал со своим предложением. Вчера я бы тебя выслушал.
Даже сегодня утром. А сейчас уже поздно.
-- Отставить разговоры! -- приказал Голубков. Он поднял кольт, держа
его по-американски, "двойным хватом", и направил ствол в грудь Васильева.
-- Нет, Константин Дмитриевич, только не это! -- взмолился я.
-- Это мой долг.
Он взвел курок. Я понял: сейчас выстрелит. Поэтому приставил ствол
"макарова" к виску майора Васильева и нажал курок. Хлопнул выстрел. Майор
кулем свалился у подножки джипа. Скорей по появившейся у меня за последнее
время привычке, чем сознательно, я стер полой куртки свои пальцы с
"макарова" и вложил его в откинутую на сторону руку Васильева. Конечно, даже
самый тупой следователь районной прокуратуры какого-нибудь Мухосранска
никогда в жизни не поверит в версию самоубийства. Но мне это было как-то до
лампочки. Заставят -- поверит.
-- Пастух, твою перетак! -- взревел полковник Голубков. -- Это было мое
право!
-- Ваше, ваше, Константин Дмитриевич, -- успокаивающе сказал я. -- Но
сами представьте, сколько грохота было бы!
Трубач посмотрел на все эти дела, задумчиво покачал своей большой
головой и заключил: