Я только и успел заметить, как замелькали на руле мощные волосатые руки
Трубача.
"Ситроен" перелетел через кювет, прошил с десяток загонов и какой-то
курятник, обогнул грузовик справа, снес бампером километровый бетонный
столб, подпрыгнул на бордюрном камне, словно наскочив на противотанковую
мину, и ухнул всеми своими баллонами на асфальт трассы, как неточно зашедший
на посадку тяжелый транспортник.
-- Я его, суку, сейчас! -- рявкнул Трубач, выравнивая машину и
перебрасывая ногу с газа на тормоз.
-- Жми! -- заорал я. -- Жми, Колюня! Жми!
Не знаю, что сильней на него подействовало -- мой вопль или необычное
обращение "Колюня", -- но он вмял педаль газа в пол, "ситроен" рванул так,
будто набирал скорость для взлета.
-- А что такое? Что такое? -- завертел Трубач головой, но тут и сам
услышал легкие такие пощелкивания о борта и обшивку кабины -- будто камешки
кто-то кидал. Но это не камешки кидали, а поливали нас из "калашей" или
"узи" -- сзади, вдогон. Когда и до Трубача это дошло, он прямо рот от
изумления раскрыл. -- Что за фигня, Пастух?! Мы этого не заказывали! Мы где?
-- В Болгарии, -- ответил я. -- Не отвлекайся, жми!
-- Надо же! -- изумился он. -- А я уж думал -- в Чечне!

И было чему изумиться. Братская Болгария, бывшая народная,
социалистическая, мирное предвечерье, пустое приморское шоссе, рыбацкие
фелюги, впаянные в зеленоватое, в белых барашках море, подступающее справа к
шоссе, тихие овечьи отары на выжженной летним солнцем степи. Каким же
недоразвитым художественным вкусом нужно обладать, чтобы устраивать здесь
засады в духе американских боевиков!
В боковое зеркало я увидел, как из-за курятника, над которым еще стоял
столб пыли после того, как его насквозь прошиб наш "ситроен", выскочил
какой-то черный джип с хромированными защитными дугами и устремился вслед за
нами, плюясь вспышками автоматных очередей и одиночными пистолетными
выстрелами. Верхний люк джипа открылся, в нем появилась голова, а затем
некое сооружение с двуногой cошкой, такое до боли знакомое сооружение,
которое не могло быть не чем иным, кроме как легким пулеметом. Но я не успел
угадать конструкцию -- боковое зеркало разлетелось от прямого попадания
пули.
-- Ничего себе! -- заметил Трубач и включил форсаж.
Ходовые характеристики нашего "ситроена" были такие, что хоть выпускай
его на международное ралли Париж -- Дакар. Но и горючку он жрал так, что
каждые три-четыре сотни километров нам приходилось причаливать к комплексам
"Интертанков", симпатичным таким сооружениям, где, кроме заправки, всегда
есть кафе, мехмастерские, души и даже небольшие отели. И заливать в
ненасытную утробу приходилось не соляру, а высокооктановый девяносто восьмой
и желательно "бляйфрай", а литр его стоил почти полтора бакса.
Из-за этого при покупке прижимистый Боцман целый скандал устроил, но
времени искать дизельный грузовик у нас не было. Так что на всякий случай,
про запас, мы купили и загрузили в кузов двухсотлитровую шелловскую бочку
бензина, и сейчас воспоминание о ней заставило меня подскочить так, словно
бы в задницу ужалила оса.
Я высунулся в окно: расстояние между нами и джипом сокращалось.
-- Не давай ему нас обойти! -- крикнул я Трубачу и рванулся в спальный
отсек кабины. Док дрых себе в подвесном гамаке, а Боцман, разбуженный
тряской, сидел на матрасике и спросонья никак не мог понять, что происходит.
Отсек соединялся с фургоном небольшой дюралевой дверью, я пинком раскрыл ее
и вывалился в кузов, лихорадочно размышляя, чем бы прикрыть эту проклятую
бочку. Попадет в нее шальная пуля -- все, сгорим, как рождественская шутиха.
Но в фургоне, как на грех, не было даже какого-нибудь деревянного щита, не
говоря уж о куске железа. Вообще ничего не было, кроме двух ковров, в одном
из которых вытащили с виллы Назарова. И бочка была стоймя привязана
проволокой в углу возле кабины -- точно чтобы от нас всех не осталось и
мокрого места!
-- Откручивай! -- приказал я Боцману, вывалившемуся в кузов следом за
мной, а сам кинулся в конец фургона, с трудом удерживая равновесие на крутых
виражах. Ясно было, что джип пытается нас обогнать, а Трубач бросает
"ситроен" из стороны в сторону, загораживая ему дорогу.
Я расшнуровал плотно стянутые половинки тента и выглянул наружу. Джип
висел у нас на хвосте, метрах в двадцати, его мотало по всей ширине дороги,
водитель выискивал малейшую возможность протиснуться между кюветом и
"ситроеном" и вырваться вперед. Малый, торчавший в верхнем люке, припал к
пулемету и короткими очередями лупил по нашим колесам.
-- Готово! -- крикнул мне Боцман и покатил бочку к заднему борту,
наваливаясь на нее всем телом, чтобы инерцией не вышибло ее из рук. У
меня-то мысль была самая банальная: положить бочку набок. Но план Боцмана, в
который я мгновенно врубился, был куда лучше. Даже странно, как это у
человека спросонья могут рождаться такие планы.
Мы притиснули бочку к середине заднего борта, отщелкнули замки и
припали к щели, выжидая удобный момент. Он наступил довольно быстро.
"Ситроен" занял правую полосу на шоссе, джип повторил его маневр. Это
означало, что впереди появилась какая-то встречная машина. Джип начал
подтягиваться, я видел, как водитель джипа даже чуть подался вперед, чтобы
не пропустить момент, когда левая полоса освободится и можно будет швырнуть
свою машину в просвет. Встречная была уже на самом подходе.
Я крикнул:
-- Давай!
Мы навалились на бочку, борт откинулся, бочка грохнулась на асфальт и в
нее, как по писаному, врезалась хищная морда джипа. Остальное покрылось
мраком неизвестности. Я лишь успел краем глаза заметить, как справа
мелькнула и снарядом ушла вперед какая-то встречная легковушка, а на том
месте, где состоялась встреча джипа с двухсотлитровой бочкой прекрасного
шелловского бензина "бляйфрай", возник багрово-дымный шар и из него в
стороны и вверх полетели куски металла. И, может быть, не только металла.

Мы с Боцманом сидели на полу фургона и провожали взглядом быстро
удалявшуюся картину.
-- По-моему, это был "паджеро", -- проговорил он.
-- Нет, "рэнглер", -- без особой уверенности возразил я.
-- "Паджеро", точно тебе говорю! -- почему-то загорячился Боцман. --
"Мицубиси-паджеро", движок два с половиной литра, пятидверный, семь мест. И
не спорь, вечно ты споришь!
Я возмутился:
-- Я спорю?! А кто рубаху на груди рвал, доказывая, что этот "ситроен"
нам даром не нужен? Я? "Солярка дешевле"! Хороши мы были бы сейчас с твоей
соляркой! Не так, скажешь?
Боцман посопел и согласился:
-- Ну, так. Только это был все равно "паджеро"!

Мы подняли борт, защелкнули крепеж, зашнуровали заднюю часть тента,
пулевые дырки в котором делали темный фургон слегка похожим на планетарий, и
через спальный отсек пролезли в кабину. Док уже выбрался из гамака и сидел у
окна с неизменной своей "Мальборо". Он потеснился, давая нам место на
сиденье, и спросил:
-- Ну, так что же это было?
-- "Мицубиси-паджеро", -- ответил Боцман.
-- Мотор два с половиной литра, пять дверей, семь мест, -- подтвердил
я.
-- А если менее конкретно? -- спросил Док.
Дорога по-прежнему была почти пуста, редко-редко проходили встречные
машины, из автомобильного приемника лилась какая-то
полувосточная-полуевропейская мелодия.
-- Что это за музыка? -- спросил я Трубача.
-- Сиртаки.
-- Сиртаки? -- удивился я. -- Это и есть сиртаки? Надо же. А могли бы
так и не услышать. Симпатичная музыка... Ну, что ты на меня уставился? --
проговорил я, обращаясь к Доку. -- А то сам не знаешь, что это было. Засада
это была. А если спросишь чья -- сам и будешь отвечать на свой вопрос!
Нас со свистом обогнала темно-вишневая "альфа-ромео" с греческими
номерами.
-- Второй раз она нас уже обгоняет, -- отметил Трубач.
Я даже внимания не обратил на его слова. Обычное дело. Заехали
пообедать, тут мы их и обошли. Любая остановка в дороге -- как минимум
трехкратная потеря времени. Особенно на наших, российских, дорогах.
Обгоняешь, обгоняешь бесконечно ползущие "зилки" и "МАЗы", остановился
заправиться или перекусить -- и все они снова впереди, снова их обгоняй,
вылетая на встречную полосу.
-- Засада, -- помолчав, повторил Док. -- Не буду спрашивать, чья. Меня
другое интересует. Семиместный "паджеро". Сколько мест в нем было занято?
-- Не обратил внимания, -- ответил я.
-- Нам, знаешь ли, как-то не до этого было, -- подтвердил Боцман.
-- Мне тоже, -- сказал Трубач.
Еще километров десять мы проехали молча.

Засада, мать ее. В Болгарии. Не могло это быть Управление. Никак не
могло. В пору, когда КГБ было всесильно, куда ни шло. Да и то не так бы
сделали. Задействовали бы дорожную полицию, они бы нас культурно тормознули,
мы бы культурно остановились -- и бери нас голыми руками без всякой пальбы.
А сейчас -- нет, не те времена. Независимая демократическая Болгария. Да они
от одного упоминания КГБ вздрагивают. Рискнули втихаря, без санкции властей?
Больно уж сомнительно. Достать грузовик и джип -- не проблема, допустим. А
людей сколько задействовали? Один -- водитель грузовика, второй -- водитель
джипа, третий -- с пулеметом в верхнем люке, да еще двое, а то и трое, что
палили из окон из автоматов и пистолета. Кстати -- по колесам палили. И
пулеметчик тоже. Значит, задача была не перестрелять нас, а остановить. Для
начала. Потом, может, и перестреляли бы, но сначала им нужно было нас
остановить. Зачем? О чем-то спросить?
Явно не Управление. Уж им-то нас не о чем спрашивать. Управлению мы
нужны только в виде неодушевленных предметов. И желательно -- непригодных к
опознанию. И я на их месте решил бы эту проблему элементарно. Достаточно
всего двух человек и одного джипа. И одного ручного гранатомета типа "Муха".
Джип обгоняет "ситроен", задняя дверь открывается, и мина всаживается с
десяти -- пятнадцати метров прямо в нашу кабину. И с концами. "Товарищ
генерал-лейтенант, ваше приказание выполнено".
Вот так бы я сделал. А в Управлении сидят люди не глупее меня. И не
исключено, что намного умнее. А уж то, что опытнее, -- об этом и говорить
нечего.
Значит, не Управление.
Кто?

-- Разворачивайся! -- приказал я Трубачу.
-- Зачем?
-- Попробуем выяснить, сколько в этом проклятом джипе было занятых
мест, а сколько свободных.
-- Да мы уже полсотни кэмэ отмотали! -- возмутился Трубач.
-- А мы разве куда-нибудь спешим? В Нови Дворе нам нужно быть через
четверо суток. Раньше нас там не ждут.
-- На этой тачке нельзя возвращаться, -- поддержал Трубача Док. --
Кто-нибудь мог увидеть и запомнить. Три оливы. Слишком приметная.
Это было серьезное соображение. Не стоило рисковать. Поэтому мы
свернули с шоссе Е-87 на "второкласен път", как он был отмечен на нашей
болгарской карте, и километров через пять нашли отмеченный на той же карте
мотель, стоявший на окраине небольшого поселка Череша на берегу моря. Хозяин
довольно сносно говорил по-русски, игнорируя, правда, как все болгары,
мягкие знаки в конце слов. Сотня баксов тоже способствовала нашему
взаимопониманию. Мы загнали "ситроен" на яму под навес, служивший ремонтным
боксом, сняли на ночь две крошечных комнаты в сложенном из песчаника доме,
который хозяин именовал виллой. Не из тщеславия, однако, просто здесь все
дома назывались виллами. После чего за дополнительную тридцатку он охотно
согласился проехать с нами по трассе Е-87.
Объяснение мы нашли самое простое: выехали из Турции вместе с
приятелями -- мы на грузовике, а они на джипе. Они почему-то отстали, и мы
хотим посмотреть, не сломалась ли их машина где-нибудь по дороге. Тем более
что джип они купили с рук, очень не новый, что угодно с ним могло случиться.
Объяснение его вполне удовлетворило, он выкатил из гаража ярко-желтый, как
цыпленок, "фольксваген-жук" и гостеприимно раскрыл дверцу. О том, чтобы
разместиться в этой жестянке вчетвером, нечего было и думать, особенно
учитывая габариты Трубача. Поэтому Трубача с Боцманом мы оставили в мотеле,
а я с Доком влез в "жука".

"Фольксвагену" было лет тридцать, но ехал он на удивление бодро.
Правда, хозяин, сорокалетний Петро Петров, оказался не просто
словоохотливым, но и задвинутым на политике. Уже через полчаса он так нас
достал своими сожалениями о развале Советского Союза, что я не выдержал и
пообещал:
-- Вернемся домой и сразу же восстановим. И пришлем вам на постой пару
танковых дивизий и с десяток баллистических ракет с ядерными боеголовками.
-- Танки -- нет! Ракеты -- нет! -- запротестовал он. -- Зачем танки? Не
нужно танков!
-- А как вы хотели? -- спросил я. -- Чтобы СССР был, а танков и ракет у
вас не было? Так не бывает.
-- Почему не бывает? -- удивился он.
-- А вы сами подумайте, -- предложил я.
Он всерьез отнесся к моему предложению и оставшуюся часть дороги
сосредоточенно молчал.

Солнце уже заметно склонилось к закату, когда мы увидели впереди
несколько полицейских машин с включенными мигалками. Участок шоссе с черным,
будто залитым нефтью, асфальтом был обнесен широкой желтой лентой, в центре
гаревого пятна валялись бесформенные куски железа, в них копались двое
каких-то гражданских -- следователи или эксперты. Петров притормозил, но
один из полицейских тотчас приказал ему жезлом: проезжайте, не загораживайте
дорогу. Мы отъехали метров на тридцать, вышли из "жука" и приблизились к
оцеплению. Наш хозяин о чем-то поговорил с полицейским и вернулся к нам с
встревоженным видом:
-- На какой машине ехали ваши приятел?
-- На джипе "рэнглер", цвета металлик, -- ответил я.
-- Нет, это был не "рэнглер". И не металлик, а синий или черный. А
сколько было приятел?
-- Трое.
Тут он уже вздохнул с явным облегчением:
-- Не они. Слава Иисусу. Там было пят человек. Их отвезли в Медувково,
в покойницкую.
-- Нужно съездить, -- решительно сказал Док. -- А вдруг все же они? Еще
двоих могли подсадить по дороге.
Петров начал было уверять нас, что там нечего смотреть, что эти люди
были убиты миной или бомбой и все сгорели, но дополнительная двадцатка
сделала его сговорчивее. Еще десять баксов, врученные служителю больницы,
открыли для нас двери морга. Петров был прав: смотреть там было не на что.
Пять обгорелых трупов. И все. На что я уж вроде насмотрелся такого в Чечне,
но тут же отступил к двери. У Дока нервы были покрепче. Он натянул на руки
прозекторские перчатки и большим пинцетом начал раздвигать остатки
обгоревшей одежды. Понятия не имею, что он хотел увидеть. Однако увидел.
Кивком подозвал меня к себе и указал пинцетом на шею одного из трупов.
Из-под гари блеснул какой-то желтый металл. Док подцепил его пинцетом и чуть
вытянул. Это была толстая золотая цепь, излюбленное украшение крутых
российских бандюг.

Это было уже кое-что. Немного, но и немало.

Мы вышли из морга. П<F31334M>е<F255D>тров ждал нас возле
крыльца больницы, разговаривая с каким-то плотным, довольно молодым
человеком в белом докторском халате. Он курил сигарету сильными затяжками, и
вид у него был откровенно хмурый.
-- Началник, -- представил нам его Петров. -- Труден ден был у него,
очен труден ден. Началник обучивался в Москве, наш самый важный хирург!
-- Что вы кончали? -- поинтересовался Док.
-- Первый медицинский, отделение хирургии, -- ответил врач.
-- А я Военно-медицинскую академию, тоже хирургию.
-- Коллега! -- обрадовался врач. -- Как очень кстати! Просто большая
повезуха!
Он объяснил: два часа назад привезли молодого человека с тремя
огнестрельными ранениями, с трассы, примерно оттуда же, откуда и тех
пятерых. Русский, был без сознания, большая потеря крови. С двумя пулями --
в предплечье и в грудине -- ему все ясно, а вот третья застряла в районе
селезенки, у него сомнения по тактике операции, не согласится ли коллега
провести небольшой консилиум?
Док, понятное дело, охотно согласился. Русский, огнестрельные ранения,
с того же места. И примерно в то же время. Я и сам принял бы участие в
консилиуме, но с моей стороны это было бы просто нахальством. Неуважением к
медицине. А я ее уважал. Особенно хирургию.
Больница была маленькая, уютная и почти пустая. Всего четверо или
пятеро ходячих больных сидели в креслах в холле и смотрели телевизор. Минут
через тридцать Док и местный хирург вышли из палаты с кипой рентгеновских
снимков в руках, заканчивая обсуждать тактику предстоящей операции. Прямо
военная терминология. Потом Док снял с себя белый халат, накинул мне на
плечи и кивнул на дверь палаты:
-- Зайди поговори.
-- О чем? -- удивился я.
-- Поймешь. Я сказал коллеге, что ты хочешь расспросить
соотечественника, откуда он. Может, нужно что родным передать. Коллега дал
любезное разрешение поговорить с ним.
-- Только недолговременно, -- предупредил врач. -- Болной в сознании,
но очен слабоватый.
-- Три минуты, -- пообещал я и вошел в палату.
На высокой белой кровати лежал под капельницей рыжий водила -- тот
самый, что встречал нас в аэропорту в Никосии.

Твою мать. Только этого поворота сюжета нам и недоставало в нашей и без
того донельзя запутанной пьесе!

Я придвинул к кровати стул, сел, как Некрасов у постели больного
Белинского, и спросил:
-- Узнаешь?
Рыжий кивнул.
-- Это ты грузовиком перекрыл нам дорогу?
Он снова кивнул.
-- Кто в тебя стрелял?
-- Не знаю. Из машины. С ходу.
-- Из джипа?
-- Нет. Из спортивной, красной.
-- Из темно-вишневой "альфа-ромео"?
-- Да. Она выскочила, когда джип взорвался.
-- Кто был в джипе?
-- Люди Хруста. Он был в деле с Паном.
-- Хруста арестовал Интерпол.
-- Дело осталось.
-- Какое дело?
Он не ответил. Лишь на его бледном лице с проступившими сквозь
бледность веснушками появилась как бы обиженная усмешка.
-- Какое дело? -- повторил я.
-- Ладно дуру гнать... А то не знаешь.
Я не стал настаивать на ответе. Было неясно, на сколько ему хватит сил
говорить, а у меня были вопросы поважней, чем дела этих бандюг.
-- Почему ты не сидел в Нови Дворе, как было приказано?
-- Мы сидели. Они нас нашли. По мерсовскому микроавтобусу. По билетам.
Еще в Варшаве засекли. И вели до Нови Двора.
-- Они не могли успеть перехватить вас в Варшаве.
-- Мы... это... в Афинах погуляли немного.
-- Сколько?
-- Ну... два дня.
-- Понятно. Акрополь посмотрели. Погуляли-то хоть хорошо?
Он промолчал, но его ответ меня интересовал, как вчерашняя погода на
Кубе.
-- Зачем они вас искали?
-- Выйти на вас... Они сначала думали -- мы. Потом поверили.
-- Они вас пытали? -- догадался я.
Он молча кивнул. Честное слово, мне его даже стало жалко. И куда их
черт несет, этих придурков? Сидел бы себе в своих Люберцах или Химках,
крутил бы баранку какого-нибудь "зилка" или такси, подался бы, наконец, в
"челноки"! Так нет же, в крутые потянуло. Вот и стал крутым.
-- Отец у тебя есть?
-- Ну!
-- А мать?
-- Есть.
-- Братья? Сестры?
-- Сеструха... младшая. А что?
-- Ничего. Хороший у нее брат. Защита и опора. Ладно, продолжим. Что
было дальше?
-- Они отвезли меня... в Ларнаку. Чтобы я показал вас.
-- И ты показал?
-- Да... вы как раз уезжали на "ситроене".
-- Откуда они нас пасли?
-- От турецкой границы. Хозяин "Эр-вояжа" рассказал, что вы в Стамбул
за товаром, а потом домой через Болгарию и Румынию.
-- Где они взяли оружие?
-- Не знаю. Когда джип пришел в Малко Тырново, там уже все было.
Сначала мы шли за вами. Потом обогнали... А потом...
-- Что было потом, я и сам знаю...
В палату заглянул Док:
-- Сережа, закругляйся.
-- Все, еще только пара вопросов... Где остальные двое твоих корешей?
-- спросил я, когда дверь за Доком закрылась.
-- Там, в Нови Дворе.
-- В мотеле?
-- Нет. Их держат в старой сыроварне, с километр от мотеля.
-- Под охраной?
-- Да.
-- Сколько человек в охране?
-- Трое или четверо, точно не знаю.
-- Чего они там ждут?
-- Ну, чего... вас, конечно.
-- Зачем?
-- Кончай, а? -- попросил рыжий. -- Чего ты из меня жилы тянешь?
"Зачем!" Вы же всю дурь забрали! "Зачем!.." Я тебе все сказал. Как есть. Что
мне теперь делать?
-- Это ты у меня спрашиваешь? -- удивился я.
Он снова помолчал, потом как-то безнадежно вздохнул и ответил:
-- Мне больше не у кого спросить.
Н-да. Такие признания обязывают. Я даже разозлился. Да что я ему,
Макаренко? Папа с мамой? Справочная "09"? Но...
-- Ладно, -- сказал я. -- Первое: выздоравливать. Второе: когда будут
допрашивать болгарские полицейские, отвечать четко. Был на Кипре, деньги
пропил, возвращаешься домой автостопом. Проголосовал перед джипом, оттуда
выстрелили. Никакого "ситроена" не видел, взрыва не видел. Ничего не видел
-- потерял сознание. Очнулся уже в больнице. Понял?
Он кивнул.
-- Паспорт есть? -- продолжал я.
-- Да. Отдали -- чтобы билеты мог брать.
-- Тем лучше. Из больницы смоешься, не дожидаясь выписки. Как только
оклемаешься. Доберешься до Варны, там сядешь на теплоход до Одессы.
-- А Интерпол?
-- Забудь. Никто про тебя в Интерпол не сообщал.
-- Но... Бабок у меня нет, все забрали.
-- Как тебя зовут? -- спросил я.
-- Вася.
-- Сука ты, Вася! Понял? На паперти стоять -- вот к чему у тебя есть
талант. Запоминай. В пятидесяти километрах отсюда -- поворот к морю. Поселок
Череша. Хозяин мотеля Петро Петров. У него будет конверт для тебя. Васе от
Сережи. В нем будет триста баксов. И ни в чем себе не отказывай, понял?
-- Спасибо, -- сказал он.
-- Хотел бы я знать, когда ты последний раз произносил это слово!
Он подумал и признался:
-- Не помню.
-- Верю. Похоже, ты умеешь быть честным. Это позволяет с оптимизмом
смотреть в твое будущее. Как говорят дипломаты -- с осторожным оптимизмом.
Вошел местный хирург и решительно заявил:
-- Доволно, доволно! Болной должен отдыхиват, завтра у него труден
операция.
-- Доктор, я умру? -- спросил рыжий.
-- А как же? -- ответил я вместо хирурга. -- Ты что, рассчитываешь жить
вечно? Обязательно умрешь. Весь вопрос: когда, где и при каких
обстоятельствах. Будь здоров, Вася!
-- У вашего приятел странная привычка шутить, -- заметил местный
хирург, провожая нас с Доком к машине, возле которой уже истомился Петро
Петров.
-- У него много странных привычек, -- отозвался Док.
-- Каких? -- заинтересовался хирург.
-- Ну, например, у него есть привычка оказываться в самом неподходящем
месте в самое неподходящее время и при самых неподходящих обстоятельствах.
-- Это не привычка, -- подумав, возразил хирург. -- Это характер. А
характер -- это судба.

В этом он, пожалуй, был прав.

Я втиснулся на заднее сиденье "жука" рядом с Доком, рассчитывая
обсудить с ним по дороге полученную от рыжего информацию. Но разговаривать в
машине не рискнул -- Петров даже музыку не включил. Он сидел за рулем с
сосредоточенным и, как мне показалось, хмурым видом. Может, был недоволен
непредвиденной задержкой в больнице?
Но один вопрос я задать Доку все же рискнул:
-- Что может означать фраза: "Вы же всю дурь забрали"?
-- В каком контексте?
-- Ну, в каком? В нашем. Начиная с виллы "Креон" и кончая золотой цепью
в морге.
-- От кого ты ее услышал?
-- От рыжего.
Док подумал и уверенно сказал:
-- Героин.
В точку. Вот теперь все стало понятно. "Дурь". Килограммов пять
героина. Те самые, что неподалеку от виллы "Креон" бестрепетной рукой
датского принца Гамлета, не обремененного вопросом "быть или не быть",
вытряхнул в ручей Артист. Вот, значит, в каком деле были Хруст и Пан. И хотя
первый сидит в комфортабельном СИЗО Интерпола, а второй, хотелось мне
верить, в котле с кипящей серой, дело осталось. И верные соратники Хруста
исполнены решимости довести его до конца.
С их точки зрения, происшествие на вилле "Креон" было ясней ясного:
какие-то отморозки (мы то есть), получив от кого-то наводку, что товар у
Пана, решились на откровенный беспредел. Пана и его братву замочили, товар
забрали, а этих троих отправили в Польшу, чтобы перевести стрелки.
Деталь: среагировали люди Хруста очень быстро, практически мгновенно --
как только узнали о происшествии по телевизору или из газет. В газетах было
лишь упоминание о том, что на бетонном полу гаража обнаружены следы героина.
Ясно, они знали, что это значит. А знать могли лишь в том случае, если сами
передали Пану товар. Не для розничной продажи, понятно. Значит -- для
передачи покупателю или следующему посреднику. Отсюда: засада, попытка
перехватить нас по дороге. Они не сомневались, что товар заварен в
какой-нибудь кузовной короб "ситроена". Отсюда: темно-вишневая
"альфа-ромео", таинственные пассажиры которой контролировали ситуацию.
Отсюда же -- засада в Нови Дворе. На случай, если перехватить нас по пути не
удастся.
-- Сколько стоит килограмм героина? -- спросил я у Дока.
Он усмехнулся:
-- Его не продают килограммами. Грамм... зависит от качества. В
среднем, думаю, порядка пятисот баксов. Могу и ошибиться в ту или другую
сторону. Как понимаешь, я его никогда не покупал. Продавать тоже не
приходилось.
-- Пятьсот баксов за один грамм? -- переспросил я.
-- Поэтому его и не продают на килограммы...
Грамм -- пятьсот баксов. Килограмм -- пятьсот тысяч. Пять кг -- два с
половиной "лимона" зеленых. Да никогда в жизни люди Хруста не поверят, что
такие бабки можно высыпать в воду. Они скорей в мировую революцию поверят.
Или в то, что Земля плоская. Тут хоть логика есть: если бы Земля была
круглая, то тачка без ручника не могла бы стоять на месте, а куда-нибудь
обязательно покатилась бы. Так ведь не катится же, стоит, блин!
И теперь, когда я все это понял, меня начали заботить проблемы чисто
практические. Рискнут они еще раз попытаться перехватить нас по дороге?
Хватит ли у них сил и сумеют ли они перебросить свои резервы в нужное время