Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright Виктор Левашов
С разрешения правообладателя
© изд. "ОЛМА-ПРЕСС", 2004. http://www.olma-press.ru/
ISBN 5-224-04739-0.
"Кодекс чести", 1
Date: 07 Nov 2004
---------------------------------------------------------------
Первоначально роман выходил в серии "Солдаты удачи" под коллективным
псевдонимом А.Таманцев. Всего в серии вышло 17 романов, из них Виктором
Левашовым написаны 7, они выходят теперь отдельной серией "Кодекс чести" в
издательстве "Олма-Пресс".
Роман
Пролог
ЭТО Я, ГОСПОДИ!
Это я, это я, Господи!
Имя мое -- Сергей Пастухов.
Чин мой на земле -- раб Твой.
Смиренный ли? Нет.
Укротивший ли гордыню свою? Нет.
Ибо дело мое - воин. Может ли быть смиренным воин? Может ли укротивший
гордыню исполнить дело свое?
Твой ли я воин, Господи, или царя Тьмы?
Вразуми меня. Наставь на путь истинный. Укрепи веру мою в то, что я
слуга Твой - пес Господен.
Дай знак мне.
Я стоял один посреди пустого храма, скупо освещенного пробивавшимися
сверху, сквозь разноцветные витражи, лучами солнца. Фольгой и позолотой
мерцали оклады икон Спас-Заулка, сельской церквушки, бревенчатый сруб
которой и кресты над тремя ее куполами были для меня с самого раннего
детства так же привычны, как тихие, в лилиях и кувшинках, заводи Чесны и
голубые разливы цветущего льна.
В этом храме двадцать шесть лет назад меня крестил отец Федор --
огромный, бородатый, вечно полупьяный и жизнерадостный, как сатир. Сам я,
конечно, не помню, но мать рассказывала, что он уронил меня в купель и еле
успели вытащить. Опасались, что буду бояться воды, -- но нет, обошлось.
Он же венчал нас с Ольгой. Сами мы об этом и думать не думали, но мать
попросила, не хотелось ее огорчать. Отец Федор и здесь отличился: мое
обручальное кольцо выскользнуло у него из рук, минут десять ползали по
храму, пока нашли.
Он же отпевал в этом храме отца, а через три года -- мать. У меня долго
стоял в ушах его требовательный бас: "Отпусти ей грехи ея вольныя и
невольныя!.."
С тех пор в Спас-Заулке я не был ни разу. И даже не знаю, почему вдруг
велел водителю свернуть на развилке не налево, к Москве, а направо -- к
Выселкам, к Спас-Заулку.
Утренняя служба кончилась, но дверь еще не успели запереть. Сухонькая
старушка в синем халате, заканчивавшая уборку, предупредила меня:
-- Закрываем храм, сынок. Вечером приходи.
-- Да мне бы только свечку поставить. Пусть хоть немного погорит.
-- Тогда и поставишь.
-- Вечером я буду уже очень далеко отсюда, -- объяснил я.
-- Спрошу у батюшки, -- сказала она и исчезла в глубине церкви.
Минут десять я стоял наедине с ликами святых и с самим собой. Потом
появился священник. Но это был не отец Федор. Видно, тот уже отбасил свое.
Открестил, отвенчал, отпел и отславил. Этот был совсем молодой -- лет
двадцать пяти. Или тридцати. Или (почему-то подумалось мне) тридцати трех.
Длинные русые волосы до плеч. Большие темные глаза. И одет как-то странно.
Ряса не черная, а коричневая, вроде бы мешковины. Рубище.
-- Хочешь возжечь свечу? -- обратился он ко мне. -- Знаешь ли, перед
каким образом?
Он протянул ко мне руку. Странное дело: в ней была не одна свеча, а
семь. Но почему-то я этому даже не удивился, хотя удивляться было чему:
откуда он знал, что нас семеро? Я взял у него свечи. Куда поставить одну, я
знал точно. И поставил -- перед иконой Николая-чудотворца. Свеча, не
припаянная к подсвечнику воском, чуть наклонилась. Священник протянул руку и
поправил ее. И свеча сразу занялась ярко, в полную силу. Куда поставить
остальные шесть свечей, я не знал. Но он знал. Подвел меня к большой иконе в
глубине храма и сказал:
-- Здесь.
И снова, будто бы от одного лишь прикосновения его тонкой легкой руки,
свечи взялись ярким пламенем. В их свете проступил лик святого
Георгия-победоносца.
-- Верно ли? -- спросил он.
-- Да, -- сказал я. -- Кто вы?
-- Называй меня отцом Андреем. Есть ли у тебя просьба ко мне?
-- Помолитесь за меня и моих товарищей, отец Андрей. Нам предстоит
очень трудное дело.
-- Чисты ли помыслы твои?
-- Не знаю.
-- Веришь ли ты в праведность дела твоего?
-- Не знаю.
-- Жаждет ли душа твоя мира?
-- И даже этого я не знаю.
-- В смятении дух твой. Я буду молиться за тебя и други твоя.
Я вышел. С порога оглянулся: в полумраке храма ярко горели семь свечей.
Когда мощный серебристый джип "патрол", выделенный в мое распоряжение
начальником управления, пропылил по проселку и свернул на асфальтовое шоссе,
ведущее к Москве, я обернулся на маковки Спас-Заулка, на золотые кресты над
ними.
И подумал: "Какие же слова найдет он для молитвы за нас -- наемников и,
может быть, даже убийц?.."
Было лето 1996 года. 14 июля.
Глава первая
МОЙ СЫН БУДЕТ ПРЕЗИДЕНТОМ РОССИИ,илиТЕРРОРИСТ ВО ФРАКЕ ОТ "БРИАНА"
В 1996 году праздник католической Троицы пришелся на воскресенье 26
мая. С самого утра ко всем кирхам и костелам Германии начали съезжаться
крытые яркими разноцветными тентами грузовики, до отказа набитые березовыми
ветками. Привезенные из специальных лесопитомников, они предназначены были
для украшения храмов в этот день.
Береза - символ Святой Троицы.
Грузовики уже поджидали десятки прихожан с чадами и домочадцами; они
втаскивали охапки пахучих веток в притворы, а потом под руководством
священнослужителей украшали ими соборные залы, где вечером должны были
пройти торжественные богослужения. Работа шла споро, немного не по-немецки
суматошно, но суматоха эта была какой-то особенной, праздничной -- такая
царит в домах, когда наряжают рождественские елки.
Как и во всей Германии, праздничное оживление было в то утро и в одном
из самых старинных соборов Гамбурга -- костеле святого Михаила,
Михаэлискирхе. Построенный в стиле классического барокко, "Большой Михель"
по странной исторической случайности возвышался своей статридцатиметровой
башней между двумя районами Гамбурга: фешенебельным Альтштадтом и развеселым
Санкт-Паули, где (как деликатно отмечалось в путеводителях и туристских
проспектах) не существует никаких табу.
День этот выдался не по-майски хмурым, откуда-то нагнало туч, с Эльбы
тянул несильный, но пронизывающий, как на набережной Невы, ветер. Красный
кирпич старых, построенных еще в середине восемнадцатого века домов,
окружавших Михаэлискирхе и чудом уцелевших после бомбежек союзнической
авиации в конце второй мировой войны, казался почти черным. Медные,
позеленевшие от вечной сырости крыши, веселившие взгляд в погожие дни,
сейчас выглядели уныло-тусклыми.
Ближе к полудню, когда праздничная суета в соборе святого Михаила была
в самом разгаре, в один из многочисленных рукавов Эльбы вошла белоснежная,
новейшей постройки крейсерская яхта под английским флагом и стала на якорь в
районе Альтштадта, метрах в семидесяти от берега. На борту яхты было
название -- "Анна" и порт приписки -- Ливерпуль. На фоне огромных плавучих
доков, сухогрузов и лесовозов она выглядела детской нарядной игрушкой, но
любому человеку, хоть что-то понимающему в морских делах (а таким в древнем
ганзейском Гамбурге был едва ли не каждый второй), с одного взгляда было
ясно, что за изящными обводы яхты таятся мощные двигатели, позволяющие
развивать скорость торпедных катеров, а мореходные качества таковы, что даже
кругосветное путешествие для нее не проблема. И совсем уж профану было
понятно, что такая яхта может принадлежать только богатому человеку. И не
просто богатому -- очень богатому.
Однако двое мужчин, доставленных с яхты на белом, похожем на глиссер
катере, не были похожи на богатых людей. Один -- высокий, плотный, лет
пятидесяти -- был в заурядной кожаной куртке, потертой на сгибах, в темной
вязаной шапочке, натянутой из-за пронизывающего ветра чуть ли не на глаза.
Он был похож на шкипера, в крайнем случае -- на капитана, но уж никак не на
владельца этой роскошной яхты. А второй и на шкипера не тянул: тоже высокий,
сухощавый, лет двадцати семи, в джинсах, в китайской ветровке с капюшоном.
Моторист? Стюард?
Лишь услужливость, с которой матрос, сидевший за рулем глиссера,
попытался помочь пассажирам подняться на набережную, могла подсказать
внимательному наблюдателю, что эти двое отнюдь не простые члены команды.
И такой наблюдатель был. Из темно-серого "фольксвагена-пассат" далеко
не последней модели, припаркованного возле причала, вышла молодая женщина в
длинном синем плаще и изящной фетровой шляпке и подошла к мужчинам.
-- Вы есть мистер Назаров? -- обратилась она к старшему.
-- Да, это я, -- подтвердил тот.
-- Я есть очень рада. Я остерегалась, что у вас что-то может
задержаться в пути. Я хочу себя представить. Я называюсь Эльза Рост, я
работаю в нашем бюро по туризму как гид, и на русском языке тоже. Если я
скажу что-то не так, заранее извините меня, потому что из вашей страны
сначала было очень мало туристов и я не могла иметь практики после
университета, а теперь здесь очень много русских, но мало кто может оплатить
услуги гида. Итак, я в вашем полном распоряжении, господа, и мой автомобиль
также, если, конечно, он вас устроит.
Она показала на свой "фольксваген". Мужчины переглянулись и почему-то
засмеялись. Потом старший сказал:
-- Мы, конечно, привыкли к "роллс-ройсам", но для разнообразия сойдет и
этот.
И двинулись к машине. Эльза села за руль и включила двигатель...
Из протокола допроса гражданки Федеративной Республики Германии Эльзы
Рост, урожденной Фогельштерн, 28 лет, замужней, постоянно проживающей в г.
Гамбурге. Допрос проведен инспектором гамбургской криминальной полиции
Францем Шмидтом. (Приводится в переводе с немецкого):
"Р о с т. 24 мая, в пятницу, около десяти часов вечера мне домой
позвонил шеф нашего туристического агентства господин Крамер и спросил, не
смогу ли я в воскресенье 26 мая поработать в качестве гида и переводчика с
какими-то важными русскими господами. Он извинился за поздний звонок и
объяснил его срочностью и важностью дела. Я не являюсь постоянным
сотрудником агентства, сотрудничаю с туристическим бюро мистера Крамера в
свободные дни и не могу позволить себе упустить возможность дополнительного
заработка. Господин Крамер сказал, что мой гонорар будет удвоен, так как
работать с русскими мне придется в воскресенье и к тому же в праздник
Троицы. Я согласилась, но напомнила, что русским языком владею гораздо хуже,
чем английским, и среди нештатных сотрудников агентства сейчас немало
русских немцев. Господин Крамер ответил, что именно этот вариант он
предложил человеку, с которым вел переговоры, но тот самым категорическим
образом потребовал, чтобы в роли гида и переводчика выступало лицо, ни
малейшим образом не связанное с эмигрантами из России, -- лучше всего
женщина, коренная жительница Гамбурга.
Ш м и д т. Сказал ли господин Крамер, с кем именно он вел переговоры? И
как -- лично или по телефону?
Р о с т. Нет. А сама я не спросила, меня это не интересовало. Я
уточнила только, когда и где я должна встретиться с этими русскими господами
и в чем будут заключаться мои обязанности. Господин Крамер объяснил, что 26
мая в десять утра я должна быть на набережной Нордер-Эльбы в районе
Альтштадта и ждать появления яхты "Анна", порт приписки Ливерпуль. Имя моего
клиента, который прибудет на этой яхте, господин Назаров. Я должна буду
провести экскурсию с ним и с людьми, которые будут его сопровождать,
экскурсию по городу в том объеме, в каком они пожелают, а вечером выполнять
роль переводчицы во время праздничного приема, который господин Назаров
намерен устроить на борту своей яхты для друзей и деловых партнеров.
Ш м и д т. Итак, вы дождались прибытия яхты "Анна". Когда она пришла?
Р о с т. Около полудня. Я ждала почти два часа и уже начала
беспокоиться.
Ш м и д т. Сколько человек сошло с борта яхты?
Р о с т. Всего двое. Сам господин Назаров и его сын Александр, аспирант
из Гарварда. Он попросил называть себя просто Алекс.
Ш м и д т. У вас не возникло сомнений, что Алекс действительно сын
господина Назарова?
Р о с т. Ни малейших. Во-первых, они были очень похожи. Оба высокие. И
еще что-то в выражении лица, глаз. Глаза у обоих такие, знаете, серые,
жесткие. А когда они смотрели друг на друга, это выражение жесткости
исчезало. И общались они так, как отец с сыном после долгой разлуки.
Ш м и д т. Они много разговаривали между собой?
Р о с т. Как раз нет. В том-то и дело. Нет, они разговаривали, конечно:
о каких-то знакомых, об учебе Алекса, об Анне. Анна -- жена или очень
близкий человек господина Назарова, но не мать Алекса, иначе он называл бы
ее не по имени. Как я поняла, она была больна и лечилась в Швейцарии. Но
больше они молчали. Они как будто и затеяли эту экскурсию, чтобы побыть
вдвоем. Я в этом уверена. И знаете почему? Я показала им театр, ратушу,
кунстхалле, потом подвезла к Катариненкирхе. Когда я начала рассказывать о
ней, господин Назаров вдруг прервал меня и спросил, сколько я получу за
работу с ними. Я ответила: триста шестьдесят марок. Тогда он достал портмоне
-- это был "Монблан", господин инспектор! -- и протянул мне триста долларов
в трех купюрах. Он сказал: это вам за то, что мы изменим правила -- вы
будете говорить только тогда, когда мы вас о чем-нибудь спросим. Деньги я,
разумеется, взяла, но это меня, буду откровенна, обидело, и я спросила, не
желают ли господа осмотреть Репербан, если им неинтересна наша замечательная
Катариненкирхе. Я объяснила: все русские туристы просят показать Санкт-Паули
и Репербан, самую злачную улицу в мире. Они согласились, но так, будто им
было все равно. Я оставила машину неподалеку от Михаэлискирхе, туда как раз
подъехали автобусы телевизионщиков -- они уже начали готовиться к трансляции
вечерней мессы; мы пешком прошли по Репербану, туда и обратно. Вы сами
знаете, господин инспектор, каков он в это время дня: вся ночная грязь и
дрянь еще не убрана, почти все закрыто, работают только редкие стрип-бары и
секс-шопы. У одного из открытых стрип-баров господин Назаров спросил сына:
не хочешь зайти? На что Алекс Назаров ответил фразой, которую я запомнила
из-за не вполне ясного мне семантического значения: "Этого говна сейчас и в
Москве навалом". Единственное, что их почему-то развеселило и чему они долго
смеялись, -- это когда я сказала, отвечая на вопрос господина Назарова, что
здание на другой стороне Репербана -- это главное управление полиции
Гамбурга, вот это самое здание, где мы сейчас с вами разговариваем. Я так и
не поняла, что их рассмешило.
Ш м и д т. Многих моих русских коллег это тоже смешит. Им кажется
несуразным, что главное управление полиции находится в центре самого
злачного района города.
Р о с т. А где же ему быть -- на Кайзерштрассе?
Ш м и д т. Им это показалось бы более естественным. Но мы отвлеклись.
Продолжайте, пожалуйста, госпожа Рост.
Р о с т. Потом мы вернулись к кирхе святого Михаила. По просьбе Алекса
я перевела надпись на стене: "Гот руф дих" -- "Господь призывает тебя".
Господин Назаров предложил сыну зайти в храм. Алекс спросил: "Ты уверен, что
этот призыв обращен к тебе?" Господин Назаров ответил: "Как знать". И мы
вошли..."
Они вошли под высокие своды собора, когда уже почти все березовые ветки
были развешаны по стенам, в простенках и на спинках длинных дубовых лавок, а
на остатках веток в проходе с визгом и криками барахтались веселые немецкие
дети. По залу метался, проверяя расстановку камер, молодой взъерошенный
телережиссер, звукооператоры пристраивали микрофоны. Эльза отметила, что при
входе они не перекрестились. Алекс сбросил с головы капюшон ветровки, а
Назаров-старший стащил свою вязаную шапчонку и пригладил рукой такие же
русые, как у сына, но заметно поредевшие волосы.
Эльза объяснила, что вон там -- пульт органиста, на тех вон подмостках
будет стоять хор, а белая, слегка изогнутая лестница, заканчивающаяся
небольшой огороженной площадкой, вознесенной очень высоко, почти в центр
зала, -- это кафедра, с которой будет произносить свою проповедь епископ.
Среди резвящихся детей и занятых каждый своим делом взрослых Назаровы и
Эльза были в кирхе единственными праздными людьми. Вероятно, именно поэтому
режиссер неожиданно подбежал к ним и стал что-то быстро говорить по-немецки,
обращаясь к Назарову-старшему.
-- Он просит вас подняться на кафедру епископа и что-нибудь сказать, --
перевела Эльза.
-- Я? -- удивился Назаров. -- Что я могу сказать с епископской кафедры?
Да еще по-русски!
-- Не имеет значения. Четыре-пять фраз. Любых. Ему нужно проверить, как
работают микрофоны, -- объяснила Эльза.
Назаров-старший повернулся к сыну:
-- Вот пойди и скажи. Надеюсь, тебе уже есть что сказать городу и миру.
-- Найн! Найн! -- запротестовал режиссер.
Эльза перевела:
-- Ему не нужен молодой голос. Ему нужен голос человека ваших лет. Тут
большое значение имеют обертоны.
Назаров-старший чуть помедлил, усмехнулся и неторопливо двинулся к
лестнице. И по мере того как он уверенно-неспешно, без всякого видимого
напряжения одолевал крутые ступени, зал затихал, а когда он оказался на
площадке кафедры, все и вовсе побросали свои дела и даже прикрикнули на
шумящих детей: настолько значительной, источающей силу и уверенность была
фигура этого человека.
-- Говорите, пожалуйста! -- по-немецки крикнул ему снизу режиссер.
-- Даже не знаю, что и сказать...
-- Гут! Нох айнмаль! Нур филе, битте!
-- Просит еще раз, только побольше, -- перевела Эльза.
Назаров положил руки на перильца кафедры, немного подумал и произнес
несколько фраз.
-- Зер гут! Данке шен! -- поблагодарил его режиссер и занялся другими
делами.
Только два человека в кирхе -- Эльза и Алекс -- поняли, что сказал
Назаров-старший.
А сказал он вот что:
-- С этого места нельзя произносить пустых слов. Отсюда можно только
провозглашать. И я говорю всем: пройдет не так уж много лет, и мой сын будет
Президентом России!
Вот это он и сказал.
Из стенограммы допроса Эльзы Рост инспектором Ф. Шмидтом:
"Ш м и д т. Что было дальше?
Р о с т. Господин Назаров сказал, что времени больше нет и нам нужно
ехать на яхту, чтобы успеть переодеться и приготовиться к приему гостей. Мы
вернулись на набережную, на маленьком белом катере подплыли к яхте "Анна" и
поднялись на борт.
Ш м и д т. Опишите, пожалуйста, яхту.
Р о с т. Господин инспектор, я не могу этого сделать. Такое я видела
только в фильмах об американских миллионерах.
Ш м и д т. Когда вы поднялись на яхту, гости уже были там?
Р о с т. Нет, только команда. Пять или шесть человек. Минут через сорок
приехали музыканты -- струнное трио из оперного театра, двое мужчин и
женщина. Потом появились официанты из ресторана "Четыре времени года", они
привезли коробки с напитками и закусками для приема а-ля фуршет. И только
позже, часам к шести, начали съезжаться гости.
Ш м и д т. Сколько было официантов?
Р о с т. Пять человек.
Ш м и д т. Пять? Вы уверены в этом?
Р о с т. Абсолютно.
Ш м и д т. Но менеджер ресторана "Четыре времени года", которого я
допрашивал перед вами, утверждает, что посылал на яхту только четырех
официантов.
Р о с т. Не знаю, почему он так говорит. Я постоянно передавала им
распоряжения господина Назарова и его русских гостей и совершенно точно
знаю: их было пятеро. Четыре молоденьких, прекрасно обученных официанта и
бармен, постарше, лет тридцати.
Ш м и д т. В чем они были?
Р о с т. В черных фраках.
Ш м и д т. А гости?
Р о с т. Мужчины -- в белых смокингах, женщины -- в вечерних платьях.
Ш м и д т. Сколько было гостей?
Р о с т. Человек двенадцать. Кроме самого господина Назарова и его
сына. Как я поняла, в основном русские друзья господина Назарова. Только
один из них хорошо говорил по-немецки. Он почти не вынимал изо рта сигару.
Господин Назаров обращался к нему на "ты" и по имени -- Борис, они были
примерно ровесниками. Двое из гостей были немцами. Один пожилой, лет
шестидесяти. Судя по акценту -- местный, из Гамбурга. Второй, помоложе, лет
сорока пяти, -- откуда-то из Баварии, возможно -- из Мюнхена.
Ш м и д т. Какие женщины были на приеме?
Р о с т. Три пожилых дамы. Одна русская, жена Бориса. Две других --
жены немецких господ. И еще четыре очень красивые девушки -- топ-модели из
ателье Люмберта. Их пригласили, как я понимаю, чтобы развлекать гостей.
Ш м и д т. Где проходил прием -- на верхней палубе или в каюте?
Р о с т. Внизу, в кают-компании. На улице было очень холодно, дул
ветер. Поэтому господин Назаров отменил прогулку на яхте по Эльбе, которую
сначала планировал.
Ш м и д т. Откуда вы это знаете?
Р о с т. Из разговора господина Назарова с капитаном яхты. Они говорили
по-английски, у господина Назарова очень приличный английский. Капитан
сказал господину Назарову: раз прогулка отменяется, нельзя ли команде сойти
на берег, чтобы послушать в каком-нибудь из костелов вечернюю праздничную
мессу. Господин Назаров усмехнулся и сказал: знаю, где они будут слушать
мессу -- на Репербане. Но отпустил всех, в том числе и капитана. Приказал
вернуться не позже полуночи. Оставил лишь одного матроса, который управлял
катером.
Ш м и д т. Как проходил прием?
Р о с т. В высшей степени благопристойно. Светский раут. Хотя,
признаюсь, раньше на светских раутах мне бывать не приходилось. Трио играло
Гайдна, Вивальди, иногда танцевальную музыку -- танго, вальсы. Гости
разговаривали, смеялись, танцевали с девушками и пожилыми дамами. Пили мало,
в основном шампанское и сухой мартини. В половине десятого вечера уже начали
разъезжаться. Весь прием длился не больше трех часов.
Ш м и д т. Все это время гости находились в кают-компании?
Р о с т. Нет. Примерно через час после начала приема господин Назаров,
Борис и оба немецких господина уединились в одной из кают. Их не было около
часа. Потом они вернулись и присоединились к гостям.
Ш м и д т. Давайте еще немного поговорим об официантах. Они были
немцами?
Р о с т. Да, все пятеро. И говорили только по-немецки. Лишь бармен, его
звали Карл, немного понимал по-русски. На мой вопрос, где он изучал этот
язык, сказал, что его дед несколько лет после войны провел в русском плену,
научился там хорошо говорить по-русски и учил Карла.
Ш м и д т. Не заметили ли вы чего-нибудь странного в поведении
официантов?
Р о с т. Совершенно ничего. Все безукоризненно справлялись с работой.
Особенно Карл, гости очень хвалили его мартини. Единственное, на что я
обратила внимание... Впрочем, вряд ли это важно.
Ш м и д т. И все-таки?
Р о с т. Мне показалось, что фрак у Карла немного не такой, как у
других официантов.
Ш м и д т. Что значит -- не такой? Плохо сшит? Не по росту?
Р о с т. Наоборот. Он был лучше, чем у других. Как будто от другого
портного, гораздо выше классом. Не могу сказать ничего конкретного, но мы,
женщины, такие вещи очень хорошо чувствуем.
Ш м и д т. Вы сказали, что в половине десятого гости начали
разъезжаться...
Р о с т. Да. Сначала катер отвез на набережную немецких господ с их
женами, потом других гостей. На набережной их ждали машины. Потом уехали
музыканты со своими инструментами. Потом отправили официантов.
Ш м и д т. Всех пятерых?
Р о с т. Нет, сначала молодых -- в катере всего четыре места для
пассажиров. Следующим рейсом должны были уехать я и Карл. Мы стояли уже
одетыми на палубе, когда господин Назаров сказал Карлу: "Задержись, ты мне
еще понадобишься". Карл попытался возразить: он живет на другом конце
Гамбурга, автобусы перестанут ходить, а такси он не может себе позволить.
Господин Назаров сказал: получишь на такси. Карл продолжал настаивать: его
жена будет беспокоиться, а предупредить ее он не может, так как дома у них
нет телефона. На что господин Назаров ответил: ничего, перебьется. Он
поблагодарил меня за работу, галантно помог спуститься в катер. Последнее,
что я слышала, были слова господина Назарова, обращенные к Карлу: принеси-ка
нам с сыном водки, мы будем в капитанской рубке. И чего-нибудь зажевать. Он
повторил: просто водки, а не этих твоих мартини, да поживей!
Ш м и д т. Почему в капитанской рубке?
Р о с т. Не знаю. Может быть, потому, что из рубки прекрасный вид на
город и порт.
Ш м и д т. Что было дальше?
Р о с т. Я высадилась на набережной, села в свой автомобиль и уехала
домой. Что после моего отъезда происходило на яхте, не имею ни малейшего
представления. О том, что случилось, я узнала только на следующий день из
газет..."
Расшифровка разговора Аркадия Назарова с сыном, записанного с помощью
подслушивающего устройства, установленного на яхте "Анна":
"А л е к с. Ну и как, отец, удалось тебе уболтать банкиров?
Н а з а р о в. В общем, да. Подписали договор о намерениях.
А л е к с. Для них ты и устроил всю эту бодягу с белыми смокингами,
оркестром и фотомоделями?
Н а з а р о в. Такие вещи на них действуют.
А л е к с. И яхту для этого купил?
Н а з а р о в. В том числе.
А л е к с. Так и не расскажешь, что это за дело?
Н а з а р о в. Очень крупное дело. Может быть, самое крупное из всех,
что я проводил. И самое необычное. Нефть, сынок.
А л е к с. Чего же тут необычного? Ты всю жизнь занимался лесом,
золотом и нефтью.
Н а з а р о в. Это была мелочь: купля, продажа. Самотлор -- это
название тебе что-нибудь говорит?
А л е к с. Какое-то богатейшее месторождение в Тюмени. Которое
оказалось на таким уж богатым.
Н а з а р о в. Его загубили. Выкачивали нефть без всякой меры и
совести. Доллары были нужны. И заводнили горизонты. Из Самотлора взяли не
больше пятнадцати процентов запасов. И так -- по всей Сибири. И не только по
© Copyright Виктор Левашов
С разрешения правообладателя
© изд. "ОЛМА-ПРЕСС", 2004. http://www.olma-press.ru/
ISBN 5-224-04739-0.
"Кодекс чести", 1
Date: 07 Nov 2004
---------------------------------------------------------------
Первоначально роман выходил в серии "Солдаты удачи" под коллективным
псевдонимом А.Таманцев. Всего в серии вышло 17 романов, из них Виктором
Левашовым написаны 7, они выходят теперь отдельной серией "Кодекс чести" в
издательстве "Олма-Пресс".
Роман
Пролог
ЭТО Я, ГОСПОДИ!
Это я, это я, Господи!
Имя мое -- Сергей Пастухов.
Чин мой на земле -- раб Твой.
Смиренный ли? Нет.
Укротивший ли гордыню свою? Нет.
Ибо дело мое - воин. Может ли быть смиренным воин? Может ли укротивший
гордыню исполнить дело свое?
Твой ли я воин, Господи, или царя Тьмы?
Вразуми меня. Наставь на путь истинный. Укрепи веру мою в то, что я
слуга Твой - пес Господен.
Дай знак мне.
Я стоял один посреди пустого храма, скупо освещенного пробивавшимися
сверху, сквозь разноцветные витражи, лучами солнца. Фольгой и позолотой
мерцали оклады икон Спас-Заулка, сельской церквушки, бревенчатый сруб
которой и кресты над тремя ее куполами были для меня с самого раннего
детства так же привычны, как тихие, в лилиях и кувшинках, заводи Чесны и
голубые разливы цветущего льна.
В этом храме двадцать шесть лет назад меня крестил отец Федор --
огромный, бородатый, вечно полупьяный и жизнерадостный, как сатир. Сам я,
конечно, не помню, но мать рассказывала, что он уронил меня в купель и еле
успели вытащить. Опасались, что буду бояться воды, -- но нет, обошлось.
Он же венчал нас с Ольгой. Сами мы об этом и думать не думали, но мать
попросила, не хотелось ее огорчать. Отец Федор и здесь отличился: мое
обручальное кольцо выскользнуло у него из рук, минут десять ползали по
храму, пока нашли.
Он же отпевал в этом храме отца, а через три года -- мать. У меня долго
стоял в ушах его требовательный бас: "Отпусти ей грехи ея вольныя и
невольныя!.."
С тех пор в Спас-Заулке я не был ни разу. И даже не знаю, почему вдруг
велел водителю свернуть на развилке не налево, к Москве, а направо -- к
Выселкам, к Спас-Заулку.
Утренняя служба кончилась, но дверь еще не успели запереть. Сухонькая
старушка в синем халате, заканчивавшая уборку, предупредила меня:
-- Закрываем храм, сынок. Вечером приходи.
-- Да мне бы только свечку поставить. Пусть хоть немного погорит.
-- Тогда и поставишь.
-- Вечером я буду уже очень далеко отсюда, -- объяснил я.
-- Спрошу у батюшки, -- сказала она и исчезла в глубине церкви.
Минут десять я стоял наедине с ликами святых и с самим собой. Потом
появился священник. Но это был не отец Федор. Видно, тот уже отбасил свое.
Открестил, отвенчал, отпел и отславил. Этот был совсем молодой -- лет
двадцать пяти. Или тридцати. Или (почему-то подумалось мне) тридцати трех.
Длинные русые волосы до плеч. Большие темные глаза. И одет как-то странно.
Ряса не черная, а коричневая, вроде бы мешковины. Рубище.
-- Хочешь возжечь свечу? -- обратился он ко мне. -- Знаешь ли, перед
каким образом?
Он протянул ко мне руку. Странное дело: в ней была не одна свеча, а
семь. Но почему-то я этому даже не удивился, хотя удивляться было чему:
откуда он знал, что нас семеро? Я взял у него свечи. Куда поставить одну, я
знал точно. И поставил -- перед иконой Николая-чудотворца. Свеча, не
припаянная к подсвечнику воском, чуть наклонилась. Священник протянул руку и
поправил ее. И свеча сразу занялась ярко, в полную силу. Куда поставить
остальные шесть свечей, я не знал. Но он знал. Подвел меня к большой иконе в
глубине храма и сказал:
-- Здесь.
И снова, будто бы от одного лишь прикосновения его тонкой легкой руки,
свечи взялись ярким пламенем. В их свете проступил лик святого
Георгия-победоносца.
-- Верно ли? -- спросил он.
-- Да, -- сказал я. -- Кто вы?
-- Называй меня отцом Андреем. Есть ли у тебя просьба ко мне?
-- Помолитесь за меня и моих товарищей, отец Андрей. Нам предстоит
очень трудное дело.
-- Чисты ли помыслы твои?
-- Не знаю.
-- Веришь ли ты в праведность дела твоего?
-- Не знаю.
-- Жаждет ли душа твоя мира?
-- И даже этого я не знаю.
-- В смятении дух твой. Я буду молиться за тебя и други твоя.
Я вышел. С порога оглянулся: в полумраке храма ярко горели семь свечей.
Когда мощный серебристый джип "патрол", выделенный в мое распоряжение
начальником управления, пропылил по проселку и свернул на асфальтовое шоссе,
ведущее к Москве, я обернулся на маковки Спас-Заулка, на золотые кресты над
ними.
И подумал: "Какие же слова найдет он для молитвы за нас -- наемников и,
может быть, даже убийц?.."
Было лето 1996 года. 14 июля.
Глава первая
МОЙ СЫН БУДЕТ ПРЕЗИДЕНТОМ РОССИИ,илиТЕРРОРИСТ ВО ФРАКЕ ОТ "БРИАНА"
В 1996 году праздник католической Троицы пришелся на воскресенье 26
мая. С самого утра ко всем кирхам и костелам Германии начали съезжаться
крытые яркими разноцветными тентами грузовики, до отказа набитые березовыми
ветками. Привезенные из специальных лесопитомников, они предназначены были
для украшения храмов в этот день.
Береза - символ Святой Троицы.
Грузовики уже поджидали десятки прихожан с чадами и домочадцами; они
втаскивали охапки пахучих веток в притворы, а потом под руководством
священнослужителей украшали ими соборные залы, где вечером должны были
пройти торжественные богослужения. Работа шла споро, немного не по-немецки
суматошно, но суматоха эта была какой-то особенной, праздничной -- такая
царит в домах, когда наряжают рождественские елки.
Как и во всей Германии, праздничное оживление было в то утро и в одном
из самых старинных соборов Гамбурга -- костеле святого Михаила,
Михаэлискирхе. Построенный в стиле классического барокко, "Большой Михель"
по странной исторической случайности возвышался своей статридцатиметровой
башней между двумя районами Гамбурга: фешенебельным Альтштадтом и развеселым
Санкт-Паули, где (как деликатно отмечалось в путеводителях и туристских
проспектах) не существует никаких табу.
День этот выдался не по-майски хмурым, откуда-то нагнало туч, с Эльбы
тянул несильный, но пронизывающий, как на набережной Невы, ветер. Красный
кирпич старых, построенных еще в середине восемнадцатого века домов,
окружавших Михаэлискирхе и чудом уцелевших после бомбежек союзнической
авиации в конце второй мировой войны, казался почти черным. Медные,
позеленевшие от вечной сырости крыши, веселившие взгляд в погожие дни,
сейчас выглядели уныло-тусклыми.
Ближе к полудню, когда праздничная суета в соборе святого Михаила была
в самом разгаре, в один из многочисленных рукавов Эльбы вошла белоснежная,
новейшей постройки крейсерская яхта под английским флагом и стала на якорь в
районе Альтштадта, метрах в семидесяти от берега. На борту яхты было
название -- "Анна" и порт приписки -- Ливерпуль. На фоне огромных плавучих
доков, сухогрузов и лесовозов она выглядела детской нарядной игрушкой, но
любому человеку, хоть что-то понимающему в морских делах (а таким в древнем
ганзейском Гамбурге был едва ли не каждый второй), с одного взгляда было
ясно, что за изящными обводы яхты таятся мощные двигатели, позволяющие
развивать скорость торпедных катеров, а мореходные качества таковы, что даже
кругосветное путешествие для нее не проблема. И совсем уж профану было
понятно, что такая яхта может принадлежать только богатому человеку. И не
просто богатому -- очень богатому.
Однако двое мужчин, доставленных с яхты на белом, похожем на глиссер
катере, не были похожи на богатых людей. Один -- высокий, плотный, лет
пятидесяти -- был в заурядной кожаной куртке, потертой на сгибах, в темной
вязаной шапочке, натянутой из-за пронизывающего ветра чуть ли не на глаза.
Он был похож на шкипера, в крайнем случае -- на капитана, но уж никак не на
владельца этой роскошной яхты. А второй и на шкипера не тянул: тоже высокий,
сухощавый, лет двадцати семи, в джинсах, в китайской ветровке с капюшоном.
Моторист? Стюард?
Лишь услужливость, с которой матрос, сидевший за рулем глиссера,
попытался помочь пассажирам подняться на набережную, могла подсказать
внимательному наблюдателю, что эти двое отнюдь не простые члены команды.
И такой наблюдатель был. Из темно-серого "фольксвагена-пассат" далеко
не последней модели, припаркованного возле причала, вышла молодая женщина в
длинном синем плаще и изящной фетровой шляпке и подошла к мужчинам.
-- Вы есть мистер Назаров? -- обратилась она к старшему.
-- Да, это я, -- подтвердил тот.
-- Я есть очень рада. Я остерегалась, что у вас что-то может
задержаться в пути. Я хочу себя представить. Я называюсь Эльза Рост, я
работаю в нашем бюро по туризму как гид, и на русском языке тоже. Если я
скажу что-то не так, заранее извините меня, потому что из вашей страны
сначала было очень мало туристов и я не могла иметь практики после
университета, а теперь здесь очень много русских, но мало кто может оплатить
услуги гида. Итак, я в вашем полном распоряжении, господа, и мой автомобиль
также, если, конечно, он вас устроит.
Она показала на свой "фольксваген". Мужчины переглянулись и почему-то
засмеялись. Потом старший сказал:
-- Мы, конечно, привыкли к "роллс-ройсам", но для разнообразия сойдет и
этот.
И двинулись к машине. Эльза села за руль и включила двигатель...
Из протокола допроса гражданки Федеративной Республики Германии Эльзы
Рост, урожденной Фогельштерн, 28 лет, замужней, постоянно проживающей в г.
Гамбурге. Допрос проведен инспектором гамбургской криминальной полиции
Францем Шмидтом. (Приводится в переводе с немецкого):
"Р о с т. 24 мая, в пятницу, около десяти часов вечера мне домой
позвонил шеф нашего туристического агентства господин Крамер и спросил, не
смогу ли я в воскресенье 26 мая поработать в качестве гида и переводчика с
какими-то важными русскими господами. Он извинился за поздний звонок и
объяснил его срочностью и важностью дела. Я не являюсь постоянным
сотрудником агентства, сотрудничаю с туристическим бюро мистера Крамера в
свободные дни и не могу позволить себе упустить возможность дополнительного
заработка. Господин Крамер сказал, что мой гонорар будет удвоен, так как
работать с русскими мне придется в воскресенье и к тому же в праздник
Троицы. Я согласилась, но напомнила, что русским языком владею гораздо хуже,
чем английским, и среди нештатных сотрудников агентства сейчас немало
русских немцев. Господин Крамер ответил, что именно этот вариант он
предложил человеку, с которым вел переговоры, но тот самым категорическим
образом потребовал, чтобы в роли гида и переводчика выступало лицо, ни
малейшим образом не связанное с эмигрантами из России, -- лучше всего
женщина, коренная жительница Гамбурга.
Ш м и д т. Сказал ли господин Крамер, с кем именно он вел переговоры? И
как -- лично или по телефону?
Р о с т. Нет. А сама я не спросила, меня это не интересовало. Я
уточнила только, когда и где я должна встретиться с этими русскими господами
и в чем будут заключаться мои обязанности. Господин Крамер объяснил, что 26
мая в десять утра я должна быть на набережной Нордер-Эльбы в районе
Альтштадта и ждать появления яхты "Анна", порт приписки Ливерпуль. Имя моего
клиента, который прибудет на этой яхте, господин Назаров. Я должна буду
провести экскурсию с ним и с людьми, которые будут его сопровождать,
экскурсию по городу в том объеме, в каком они пожелают, а вечером выполнять
роль переводчицы во время праздничного приема, который господин Назаров
намерен устроить на борту своей яхты для друзей и деловых партнеров.
Ш м и д т. Итак, вы дождались прибытия яхты "Анна". Когда она пришла?
Р о с т. Около полудня. Я ждала почти два часа и уже начала
беспокоиться.
Ш м и д т. Сколько человек сошло с борта яхты?
Р о с т. Всего двое. Сам господин Назаров и его сын Александр, аспирант
из Гарварда. Он попросил называть себя просто Алекс.
Ш м и д т. У вас не возникло сомнений, что Алекс действительно сын
господина Назарова?
Р о с т. Ни малейших. Во-первых, они были очень похожи. Оба высокие. И
еще что-то в выражении лица, глаз. Глаза у обоих такие, знаете, серые,
жесткие. А когда они смотрели друг на друга, это выражение жесткости
исчезало. И общались они так, как отец с сыном после долгой разлуки.
Ш м и д т. Они много разговаривали между собой?
Р о с т. Как раз нет. В том-то и дело. Нет, они разговаривали, конечно:
о каких-то знакомых, об учебе Алекса, об Анне. Анна -- жена или очень
близкий человек господина Назарова, но не мать Алекса, иначе он называл бы
ее не по имени. Как я поняла, она была больна и лечилась в Швейцарии. Но
больше они молчали. Они как будто и затеяли эту экскурсию, чтобы побыть
вдвоем. Я в этом уверена. И знаете почему? Я показала им театр, ратушу,
кунстхалле, потом подвезла к Катариненкирхе. Когда я начала рассказывать о
ней, господин Назаров вдруг прервал меня и спросил, сколько я получу за
работу с ними. Я ответила: триста шестьдесят марок. Тогда он достал портмоне
-- это был "Монблан", господин инспектор! -- и протянул мне триста долларов
в трех купюрах. Он сказал: это вам за то, что мы изменим правила -- вы
будете говорить только тогда, когда мы вас о чем-нибудь спросим. Деньги я,
разумеется, взяла, но это меня, буду откровенна, обидело, и я спросила, не
желают ли господа осмотреть Репербан, если им неинтересна наша замечательная
Катариненкирхе. Я объяснила: все русские туристы просят показать Санкт-Паули
и Репербан, самую злачную улицу в мире. Они согласились, но так, будто им
было все равно. Я оставила машину неподалеку от Михаэлискирхе, туда как раз
подъехали автобусы телевизионщиков -- они уже начали готовиться к трансляции
вечерней мессы; мы пешком прошли по Репербану, туда и обратно. Вы сами
знаете, господин инспектор, каков он в это время дня: вся ночная грязь и
дрянь еще не убрана, почти все закрыто, работают только редкие стрип-бары и
секс-шопы. У одного из открытых стрип-баров господин Назаров спросил сына:
не хочешь зайти? На что Алекс Назаров ответил фразой, которую я запомнила
из-за не вполне ясного мне семантического значения: "Этого говна сейчас и в
Москве навалом". Единственное, что их почему-то развеселило и чему они долго
смеялись, -- это когда я сказала, отвечая на вопрос господина Назарова, что
здание на другой стороне Репербана -- это главное управление полиции
Гамбурга, вот это самое здание, где мы сейчас с вами разговариваем. Я так и
не поняла, что их рассмешило.
Ш м и д т. Многих моих русских коллег это тоже смешит. Им кажется
несуразным, что главное управление полиции находится в центре самого
злачного района города.
Р о с т. А где же ему быть -- на Кайзерштрассе?
Ш м и д т. Им это показалось бы более естественным. Но мы отвлеклись.
Продолжайте, пожалуйста, госпожа Рост.
Р о с т. Потом мы вернулись к кирхе святого Михаила. По просьбе Алекса
я перевела надпись на стене: "Гот руф дих" -- "Господь призывает тебя".
Господин Назаров предложил сыну зайти в храм. Алекс спросил: "Ты уверен, что
этот призыв обращен к тебе?" Господин Назаров ответил: "Как знать". И мы
вошли..."
Они вошли под высокие своды собора, когда уже почти все березовые ветки
были развешаны по стенам, в простенках и на спинках длинных дубовых лавок, а
на остатках веток в проходе с визгом и криками барахтались веселые немецкие
дети. По залу метался, проверяя расстановку камер, молодой взъерошенный
телережиссер, звукооператоры пристраивали микрофоны. Эльза отметила, что при
входе они не перекрестились. Алекс сбросил с головы капюшон ветровки, а
Назаров-старший стащил свою вязаную шапчонку и пригладил рукой такие же
русые, как у сына, но заметно поредевшие волосы.
Эльза объяснила, что вон там -- пульт органиста, на тех вон подмостках
будет стоять хор, а белая, слегка изогнутая лестница, заканчивающаяся
небольшой огороженной площадкой, вознесенной очень высоко, почти в центр
зала, -- это кафедра, с которой будет произносить свою проповедь епископ.
Среди резвящихся детей и занятых каждый своим делом взрослых Назаровы и
Эльза были в кирхе единственными праздными людьми. Вероятно, именно поэтому
режиссер неожиданно подбежал к ним и стал что-то быстро говорить по-немецки,
обращаясь к Назарову-старшему.
-- Он просит вас подняться на кафедру епископа и что-нибудь сказать, --
перевела Эльза.
-- Я? -- удивился Назаров. -- Что я могу сказать с епископской кафедры?
Да еще по-русски!
-- Не имеет значения. Четыре-пять фраз. Любых. Ему нужно проверить, как
работают микрофоны, -- объяснила Эльза.
Назаров-старший повернулся к сыну:
-- Вот пойди и скажи. Надеюсь, тебе уже есть что сказать городу и миру.
-- Найн! Найн! -- запротестовал режиссер.
Эльза перевела:
-- Ему не нужен молодой голос. Ему нужен голос человека ваших лет. Тут
большое значение имеют обертоны.
Назаров-старший чуть помедлил, усмехнулся и неторопливо двинулся к
лестнице. И по мере того как он уверенно-неспешно, без всякого видимого
напряжения одолевал крутые ступени, зал затихал, а когда он оказался на
площадке кафедры, все и вовсе побросали свои дела и даже прикрикнули на
шумящих детей: настолько значительной, источающей силу и уверенность была
фигура этого человека.
-- Говорите, пожалуйста! -- по-немецки крикнул ему снизу режиссер.
-- Даже не знаю, что и сказать...
-- Гут! Нох айнмаль! Нур филе, битте!
-- Просит еще раз, только побольше, -- перевела Эльза.
Назаров положил руки на перильца кафедры, немного подумал и произнес
несколько фраз.
-- Зер гут! Данке шен! -- поблагодарил его режиссер и занялся другими
делами.
Только два человека в кирхе -- Эльза и Алекс -- поняли, что сказал
Назаров-старший.
А сказал он вот что:
-- С этого места нельзя произносить пустых слов. Отсюда можно только
провозглашать. И я говорю всем: пройдет не так уж много лет, и мой сын будет
Президентом России!
Вот это он и сказал.
Из стенограммы допроса Эльзы Рост инспектором Ф. Шмидтом:
"Ш м и д т. Что было дальше?
Р о с т. Господин Назаров сказал, что времени больше нет и нам нужно
ехать на яхту, чтобы успеть переодеться и приготовиться к приему гостей. Мы
вернулись на набережную, на маленьком белом катере подплыли к яхте "Анна" и
поднялись на борт.
Ш м и д т. Опишите, пожалуйста, яхту.
Р о с т. Господин инспектор, я не могу этого сделать. Такое я видела
только в фильмах об американских миллионерах.
Ш м и д т. Когда вы поднялись на яхту, гости уже были там?
Р о с т. Нет, только команда. Пять или шесть человек. Минут через сорок
приехали музыканты -- струнное трио из оперного театра, двое мужчин и
женщина. Потом появились официанты из ресторана "Четыре времени года", они
привезли коробки с напитками и закусками для приема а-ля фуршет. И только
позже, часам к шести, начали съезжаться гости.
Ш м и д т. Сколько было официантов?
Р о с т. Пять человек.
Ш м и д т. Пять? Вы уверены в этом?
Р о с т. Абсолютно.
Ш м и д т. Но менеджер ресторана "Четыре времени года", которого я
допрашивал перед вами, утверждает, что посылал на яхту только четырех
официантов.
Р о с т. Не знаю, почему он так говорит. Я постоянно передавала им
распоряжения господина Назарова и его русских гостей и совершенно точно
знаю: их было пятеро. Четыре молоденьких, прекрасно обученных официанта и
бармен, постарше, лет тридцати.
Ш м и д т. В чем они были?
Р о с т. В черных фраках.
Ш м и д т. А гости?
Р о с т. Мужчины -- в белых смокингах, женщины -- в вечерних платьях.
Ш м и д т. Сколько было гостей?
Р о с т. Человек двенадцать. Кроме самого господина Назарова и его
сына. Как я поняла, в основном русские друзья господина Назарова. Только
один из них хорошо говорил по-немецки. Он почти не вынимал изо рта сигару.
Господин Назаров обращался к нему на "ты" и по имени -- Борис, они были
примерно ровесниками. Двое из гостей были немцами. Один пожилой, лет
шестидесяти. Судя по акценту -- местный, из Гамбурга. Второй, помоложе, лет
сорока пяти, -- откуда-то из Баварии, возможно -- из Мюнхена.
Ш м и д т. Какие женщины были на приеме?
Р о с т. Три пожилых дамы. Одна русская, жена Бориса. Две других --
жены немецких господ. И еще четыре очень красивые девушки -- топ-модели из
ателье Люмберта. Их пригласили, как я понимаю, чтобы развлекать гостей.
Ш м и д т. Где проходил прием -- на верхней палубе или в каюте?
Р о с т. Внизу, в кают-компании. На улице было очень холодно, дул
ветер. Поэтому господин Назаров отменил прогулку на яхте по Эльбе, которую
сначала планировал.
Ш м и д т. Откуда вы это знаете?
Р о с т. Из разговора господина Назарова с капитаном яхты. Они говорили
по-английски, у господина Назарова очень приличный английский. Капитан
сказал господину Назарову: раз прогулка отменяется, нельзя ли команде сойти
на берег, чтобы послушать в каком-нибудь из костелов вечернюю праздничную
мессу. Господин Назаров усмехнулся и сказал: знаю, где они будут слушать
мессу -- на Репербане. Но отпустил всех, в том числе и капитана. Приказал
вернуться не позже полуночи. Оставил лишь одного матроса, который управлял
катером.
Ш м и д т. Как проходил прием?
Р о с т. В высшей степени благопристойно. Светский раут. Хотя,
признаюсь, раньше на светских раутах мне бывать не приходилось. Трио играло
Гайдна, Вивальди, иногда танцевальную музыку -- танго, вальсы. Гости
разговаривали, смеялись, танцевали с девушками и пожилыми дамами. Пили мало,
в основном шампанское и сухой мартини. В половине десятого вечера уже начали
разъезжаться. Весь прием длился не больше трех часов.
Ш м и д т. Все это время гости находились в кают-компании?
Р о с т. Нет. Примерно через час после начала приема господин Назаров,
Борис и оба немецких господина уединились в одной из кают. Их не было около
часа. Потом они вернулись и присоединились к гостям.
Ш м и д т. Давайте еще немного поговорим об официантах. Они были
немцами?
Р о с т. Да, все пятеро. И говорили только по-немецки. Лишь бармен, его
звали Карл, немного понимал по-русски. На мой вопрос, где он изучал этот
язык, сказал, что его дед несколько лет после войны провел в русском плену,
научился там хорошо говорить по-русски и учил Карла.
Ш м и д т. Не заметили ли вы чего-нибудь странного в поведении
официантов?
Р о с т. Совершенно ничего. Все безукоризненно справлялись с работой.
Особенно Карл, гости очень хвалили его мартини. Единственное, на что я
обратила внимание... Впрочем, вряд ли это важно.
Ш м и д т. И все-таки?
Р о с т. Мне показалось, что фрак у Карла немного не такой, как у
других официантов.
Ш м и д т. Что значит -- не такой? Плохо сшит? Не по росту?
Р о с т. Наоборот. Он был лучше, чем у других. Как будто от другого
портного, гораздо выше классом. Не могу сказать ничего конкретного, но мы,
женщины, такие вещи очень хорошо чувствуем.
Ш м и д т. Вы сказали, что в половине десятого гости начали
разъезжаться...
Р о с т. Да. Сначала катер отвез на набережную немецких господ с их
женами, потом других гостей. На набережной их ждали машины. Потом уехали
музыканты со своими инструментами. Потом отправили официантов.
Ш м и д т. Всех пятерых?
Р о с т. Нет, сначала молодых -- в катере всего четыре места для
пассажиров. Следующим рейсом должны были уехать я и Карл. Мы стояли уже
одетыми на палубе, когда господин Назаров сказал Карлу: "Задержись, ты мне
еще понадобишься". Карл попытался возразить: он живет на другом конце
Гамбурга, автобусы перестанут ходить, а такси он не может себе позволить.
Господин Назаров сказал: получишь на такси. Карл продолжал настаивать: его
жена будет беспокоиться, а предупредить ее он не может, так как дома у них
нет телефона. На что господин Назаров ответил: ничего, перебьется. Он
поблагодарил меня за работу, галантно помог спуститься в катер. Последнее,
что я слышала, были слова господина Назарова, обращенные к Карлу: принеси-ка
нам с сыном водки, мы будем в капитанской рубке. И чего-нибудь зажевать. Он
повторил: просто водки, а не этих твоих мартини, да поживей!
Ш м и д т. Почему в капитанской рубке?
Р о с т. Не знаю. Может быть, потому, что из рубки прекрасный вид на
город и порт.
Ш м и д т. Что было дальше?
Р о с т. Я высадилась на набережной, села в свой автомобиль и уехала
домой. Что после моего отъезда происходило на яхте, не имею ни малейшего
представления. О том, что случилось, я узнала только на следующий день из
газет..."
Расшифровка разговора Аркадия Назарова с сыном, записанного с помощью
подслушивающего устройства, установленного на яхте "Анна":
"А л е к с. Ну и как, отец, удалось тебе уболтать банкиров?
Н а з а р о в. В общем, да. Подписали договор о намерениях.
А л е к с. Для них ты и устроил всю эту бодягу с белыми смокингами,
оркестром и фотомоделями?
Н а з а р о в. Такие вещи на них действуют.
А л е к с. И яхту для этого купил?
Н а з а р о в. В том числе.
А л е к с. Так и не расскажешь, что это за дело?
Н а з а р о в. Очень крупное дело. Может быть, самое крупное из всех,
что я проводил. И самое необычное. Нефть, сынок.
А л е к с. Чего же тут необычного? Ты всю жизнь занимался лесом,
золотом и нефтью.
Н а з а р о в. Это была мелочь: купля, продажа. Самотлор -- это
название тебе что-нибудь говорит?
А л е к с. Какое-то богатейшее месторождение в Тюмени. Которое
оказалось на таким уж богатым.
Н а з а р о в. Его загубили. Выкачивали нефть без всякой меры и
совести. Доллары были нужны. И заводнили горизонты. Из Самотлора взяли не
больше пятнадцати процентов запасов. И так -- по всей Сибири. И не только по