Лифанов Сергей. Приют изгоев

   — Тетя!
   — Что, девочка?
   — Нет, нет, ничего…
   Аойда не осмелилась сказать матери, что ее единственного сына ожидает смерть. Да и обязательно ли в этом походе погибнет кузен, думала она ночью, лежа без сна в постели: гадание на чаше делается на год, и в любой из дней этого года Абант может встретить свою погибель.
   Однако когда отряд Гириэя уходил из замка, Аойда сдержаться не смогла — заплакала и убежала в свои покои, пряча лицо в нарядную шаль.
   Госпожа Аргия дождалась на башне, пока отряд не скрылся в лесу, и пошла к племяннице.
   — Девочка моя, разве можно плакать, провожая войска? — мягко укорила она. — Ты же не дворовая девушка, ты княжна. И не на войну же они идут, девочка моя. Войны ведь нет…
   Войны не было, но отряд барона Гириэя в замок не вернулся.
   Однако начали приходить Вести.
   Первой пришла Страшная Весть, и ей не поверили: как могло случиться, что отряд барона мог погибнуть в Эрисихтонийском ущелье — в месте, идеально приспособленном для обороны?
   Потом пришла Весть Черная. Войско Абраксаса-колдуна, миновав Эрисихтонийское ущелье, вступило в Имперские земли, подавляя все попытки рыцарских дружин отстоять свои владения. Абраксас двигался неспешно, но неотвратимо, и не находилось силы, которая могла противостоять ему.
   Не мог ему противостоять и замок Ферет, в котором почти не осталось мужчин, способных носить оружие. И все же, когда войско колдуна показалось на дороге, баронесса повелела запереть ворота и всем, кто только мог держать оружие — старикам и женщинам — приготовиться к обороне.
   Сама баронесса, ее шестнадцатилетняя дочь Теано и Аойда стояли на башне, за узкими бойницами, и смотрели на приближающееся войско.
   Было еще далеко и Аойда лишь едва различала силуэты людей, но Теано вдруг воскликнула:
   — Красиво-то как, матушка!
   — Какие на них прекрасные одежды! — зачарованно продолжала Теано. — Матушка, кузина Аойда, видели ли вы когда таких могучих витязей?
   Аойда еще не могла разглядеть лиц приближающихся к замку людей, но никаких рыцарей она не видела. Во главе отряда ехали верхом несколько всадников в отблескивающих серебром плащах, но лиц их было не видно из-за надвинутых капюшонов. Следом за ними виднелись всадники в разномастных доспехах; далее шли пешие арбалетчики, копейщики, мечники, тянулись обозы… И все они были порядком пропылены и лица их усталы.
   Но казалось, что баронесса и ее дочь видят совсем иное.
   — Мама, мама! — вскрикивала Теано. — Посмотри! Это ведь единороги, правда?
   — Да, доченька! — отвечала баронесса.
   — Какие единороги? Где? — осторожно спросила Аойда.
   — Да вон же, — показала Теано. — Видишь, они запряжены в золотую карету…
   В золоченую карету были впряжены обыкновенные серые кони, но в зачарованном колдовством сознании людей кони эти — признаться, очень хороших статей, — казались волшебными белыми единорогами.
   — Я иду! — воскликнула баронесса Аргия. — Надо открыть ворота нашему государю!
   — Тетя! — Аойда вцепилась в ее руку. — Тетя, вас колдовство одолело!
   — Девочка, что ты такое говоришь!
   — Я запрещаю вам это делать! — Аойда нарочно придала голосу повелительные интонации, чтобы напомнить баронессе, что Аойда не только ее племянница, но и дочь сюзерена, и имеет право распоряжаться в замке.
   Аргия остановилась и растерянно пробормотала:
   — Но… Но неужели ты не хочешь впустить в замок нашего государя?
   — Мне он не государь! — твердо сказала Аойда. — Идите обе в свою комнату и не смейте выходить оттуда!
   Аргия поклонилась и взяла дочь за руку. Теано с сожалением в последний раз взглянула на казавшееся ей великолепным зрелище и с неохотой последовала за своей матерью.
   Аойда, спотыкаясь, побежала вниз, к воротам, и оказалась там как раз вовремя. Очарованные стражники уже собирались опускать мост через ров и открывать ворота.
   — Я, княжна Аойда Мунита, запрещаю вам делать это! — закричала она.
   Стражники нехотя повиновались ее уверенному повелительному голосу, и замок Ферет остался закрытым перед войском Абраксаса.
   Нимало не смутившись этим, колдун повел свое войско дальше. Не попытавшись взять замок штурмом, выслать парламентеров для переговоров или просто стать лагерем возле — он просто оставил непокоренный замок в тылу…
   И едва его войско скрылось из виду, чары, охватившие защитников замка, исчезли…
   — Это было безумие! Прости нас, девочка моя! — воскликнула госпожа Аргия, когда Аойда вошла в комнаты. — Как я могла? Если бы не ты, я бы впустила их. Ужасно!.. Но ты-то, ты как удержалась?
   — Я видела совсем не то, что вы, — ответила Аойда. — Я видела то, что было на самом деле.
   — И там не было белоснежных единорогов? — все еще не веря, спросила Теано.
   — Не было.
   — И не было рыцарей в алых и лазурных плащах?
   — Нет.
   — И витязей в серебряных плащах?
   — Да, они были, — ответила Аойда. — Только это были не витязи.
   Она хорошо рассмотрела людей в серебристых плащах — это были люди без лиц: такая же сверкающая ткань, которая складками плащей скрывала их фигуры, скрывала и лица, оставляя только узкую черную щель для глаз.
   А два дня спустя оттуда же, с севера, пришел Ледяной Караван — вернулись те немногие, кто остался в живых после битвы в Эрисих-тонийском ущелье, и привели с собой повозки, запряженные боевыми конями. На повозках лежал скорбный груз — погибшие воины, и в первой лежал Гириэй Ферет. Студеным холодом веяло от повозок — зимний холод сковывал мертвых в жаркий день; изморозь лежала на лицах погибших, покрывала их одежду и доспехи. Тление не тронуло их тел, пока траурный обоз несколько дней полз по пыльным душным дорогам, но едва телеги остановились во дворе замка Ферет, закапала, потекла морозная наледь.
   Заплаканная Теано, баронесса с непроницаемым лицом и Аойда вышли во двор.
   — Колдовство? — спросила тихо госпожа Аргия.
   — Конечно, — холодно бросила Аойда.
   Она пошла вдоль ряда повозок. Она знала, кого сле-довало искать, но не нашла их.
   — Где Абант? — резко спросила Аойда. — Где Пройт? — Она обернулась к тем, кто вернулся живыми. — Где они?
   Уцелевшие не знали.
   — Найдите же! — повелела Аойда. — И пусть кто-нибудь расскажет, что случилось в ущелье?
   Рассказ был незатейлив: дружина стояла в ущелье и поджидала неприятеля, но вместо того увидели ужасающих чудовищ…
   — Все видели чудовищ? — допытывалась Аойда.
   — Да, госпожа. В том-то и дело, что каждый из нас видел чудовищ, но не видел товарищей, — сказал один солдат.
   — А что делал ты? — спросила Аойда.
   — Сначала я сражался, — ответил солдат бесхитростно. — Но чудовищ было слишком много, и мой меч скоро сломался.
   — И что дальше?
   — Тогда я упал на землю и притворился мертвым, — признался солдат. — Да и все прочие из тех, кого вы изволите видеть здесь живыми, поступили также. Мы все трусы, госпожа!
   Он смело взглянул в глаза Аойде.
   Баронесса Аргия, вдруг поняв всю истину, зажала в зубах платочек, чтобы не вскрикнуть.
   Аойда произнесла медленно:
   — Нельзя быть храбрыми, когда встречаешься с колдовством. Мне не в чем винить вас, воины…
   Когда они отошли, госпожа Аргия сказала тихо то, о чем Аойда догадалась раньше:
   — Они перебили друг друга там, в ущелье…
   — Да, тетя, — согласилась Аойда. — Но в этом не их вина.
   Баронесса кивнула, соглашаясь.
   — Теперь вы понимаете, как этот колдун побеждает всех?
   — Да, — ответила баронесса.
   Абанта и Пройта среди мертвых не было; не нашлось и тех, кто видел их во время или после битвы с мнимыми чудовищами.
   — Абанту была предсказана смерть, Пройту — позор, — печально сказала Аойда после похорон. — Мы встретили в лесу ворожею… — И она рассказала госпоже Аргии о гадании на чаше.
   — Абант мертв, — с болью сказала Аргия.
   — Если он не мертв сейчас, то умрет в этом году, — сказала Аойда. — Это судьба. Времена смутные, тетя. Поэтому необходимо ввести Теано в права наследства.
   Баронесса согласилась.
   Она тут же позвала Акрисия-звездочета и приказала ему вычислить ближайший благоприятный для этого день. Акрисий замкнулся в своей каморке и вскоре принес список благоприятных дней — ближайший выпадал на завтра.
   — Завтра и произведем обряд,. — решила госпожа Аргия. — Ведь ты сможешь, Аойда.
 
   С утра, едва встало солнце, Аойда начала облачаться в церемониальное платье. Не думала она, что придется ей надевать его раньше, чем застынут лужи, а вот гляди ж ты, выдался случай!
   Она надела тонкую шелковую рубаху и штаны из черного бархата, опустила ноги в легкие летние сапожки. Потом нянька помогла ей надеть бархатную тунику. Туника была довольно весома: оплечье было обшито старинными монетами и платиновыми бляшками. Нянька укрепила тяжелый треугольный набрюшник, набранный из платиновых пластинок, и перетянула фигуру Аой-ды богато разукрашенными ремнями. Спину закрыла кольчужная сетка, укрепленная на ремнях. Бедра прикрыли чешуйчатые ножные латы.
   Длинные волосы девушки нянька собрала в хвост высоко на затылке, надежно перевязала лентой и надела на голову толстую вязаную шапочку; волосы она пропустила в отверстие на макушке шапочки.
   Нянька закрепила на шее Аойды кольчатый воротник из золота, после чего принялась украшать лицо. Тонкой щеточкой нянька нанесла на ресницы сурьму, нарисовала на верхних веках тонкие стрелки, подчеркивающие разрез глаз. Толстой кисточкой положила на щеки румяна. Смочив карминной помадой кончик мизинца, нянька подкрасила Аойде губы, после чего занялась наконец шлемом. Она пропустила волосы в отверстие вверху шлема, тщательно расчесала их, перевила алой лентой; затем укрепила на шлеме крылатую золотую диадему с защищающей нос стрелкой. Над переносицей нянька укрепила перья цапли, белые и окрашенные в алый цвет.
   Плащ был длиной в три ярда, тонкий, шелковый, алый; ма лейший ветерок заставлял его трепетать в воздухе. Этот плащ не мог быть защитой от непогоды, зато был красив.
   …Давно минули времена, когда женщины наравне с мужчинами участвовали в походах; давно минули те времена, когда юные красавицы вызывали кандидатов в женихи на поединки, испытывая, достойны ли они их руки. Но девичий убор княжон и рыцарских дочерей хранил еще в себе воспоминания о тех далеких днях. Считалось стыдным для молодой девицы из знатной семьи не уметь стрелять из лука или фехтовать легким, так называемым Женским, мечом…
   Именно такой меч занял место в ножнах Аойды, и она, звеня всем металлом, который был на ней навешен, сошла в Главную залу замка Ферет.
   Теано была уже здесь в костюме, похожем на костюм Аойды, но не таком великолепном. Плаща на ней не было; меч лежал на бархатной подушке, положенной на широкую скамью.
   Рядом лежал сложенный плащ василькового цвета.
   Аойда встала, обратясь лицом к семейному божеству Фере-тов, и произнесла надлежащую случаю речь: вспомнила о славном прошлом рода Феретов, упомянула, что и ее мать носит имя Фереты. После этого, подозвав Теано, она взяла в руки меч, лежавший на подушке, и, поклявшись с оружием, объявила:
   — Я, Аойда из рода Мунитов, призываю тебя, дочь Гириэя, на служение моему роду, ибо не осталось в твоей семье мужчин. Я, Аойда Мунита, нарекаю тебя, дочь Гириэя, именем Герса Ферет.
   Теано, которую отныне надлежало называть по-новому, встала на колено, протянув левую руку вперед, коснулась меча и прижала ее к сердцу.
   — Я, дочь Гириэя, принимаю от тебя, сиятельная княжна, имя и буду служить твоему роду верно, как служили ему мои предки, в чем и присягаю на этом мече!
   Она поцеловала меч, и Аойда вручила ей его, после чего опустила на плечи девушки плащ и застегнула его.
   — От имени моего рода принимаю твою клятву, — торжественно сказала Аойда, — и вручаю тебе в пожизненное владение этот замок и окружающие его земли. А в свидетели призываю госпожу Аргию Мелету и всех, кто живет в этом замке…
   Свидетелей было маловато, но где их возьмешь в смутное время? Право же проводить этот обряд Аойда имела, ибо по праву рождения владела лазурным плащом; вдобавок она получила от жениха среди подарков и право на алый плащ, а значит — право производить в рыцари.
   Рыцарственной даме Герсе Ферет предстояла теперь Далеко не счастливая жизнь. Она не могла выйти замуж до того, как родит трех сыновей, продолжателей рода Феретов, — значит помолвка ее с Эгисфом Полетом будет расторгнута, а поскольку расторжение помолвки произошло по вине семейства Феретов, роду Полетов будет выплачена значительная компенсация и возвращены подарки, полученные со дня помолвки. Большие расходы!
   Во дворе замка послышался шум, госпожа Аргия незаметно отошла посмотреть, в чем там дело, и вернулась с таким неправдоподобно-восторженным лицом, что Аойда сразу вспомнила о чарах колдуна.
   Ее опасения оправдались.
   Следом за госпожой Аргией в залу вошли трое: рыцарь в лазурном плаще и двое в серебряных плащах.
   — Радость-то какая, девочка моя, — воскликнула, не сдерживаясь, госпожа Аргия. — Наш государь прислал за тобой и призывает тебя!
   Рыцарь в лазурном плаще шагнул вперед:
   — Госпожа Аойда Мунита! Мой господин, король Абраксас Великий, призывает вас к себе.
   Аойда замерла. Она узнала этого человека.
   — Так твой господин — Абраксас? — переспросила она резко. От гнева лицо ее побледнело. — А как же князь Мунит? Ведь ты приносил присягу верности ему, из его рук получил лазурный плащ?
   Рыцарь, которого звали Тидей Акамант, нисколько не смутившись, возразил:
   — Из рук Великого Короля я получил алый плащ!
   — Не вижу!
   Аойда понимала, что чары колдуна уже заморочили головы всем, и сейчас все, кроме нее, видят на плечах рыцаря Тидея алый княжеский плащ.
   — Госпожа, — сухо сказал Тидей Акамант. — Если вы не подчинитесь, я имею приказ увезти вас силой.
   — Я подчинюсь, — произнесла Аойда. — Но только при том условии, что ты окажешь мне любезность.
   — Слушаю вас, госпожа.
   — В роду Феретов не осталось мужчин, Акамант. Я произвела в рыцари вот эту даму, Герсу. Свидетелем выступает госпожа Аргия Мелета, но одной ее мало. Ты согласишься поставить свое имя в пергаменте?
   — Да, — ответил Акамант, — это святое дело. Род должен жить. — И тут же сделал оттиск своей печати в документе.
   Однако едва был свернут пергамент, Тидей устремил на Аойду жесткий взгляд и напомнил, что пора ехать к Абраксасу. Два истукана в серебряных плащах тут же подступили на шаг к Аойде.
   — Для меня оседлали коня? — спросила она.
   — Я распорядился, ваше сиятельство, — ответил Тидей.
   Аойда попрощалась с новой хозяйкой замка Ферет и ее матерью, которые проводили ее слезами восторга и умиления, после чего, взвинченная до бешенства блаженным состоянием одурманенных чарами колдуна людей, вышла во двор.
   Темно-игреневый жеребец ожидал ее; Аойда остановилась, выжидательно глядя на Тидея Акаманта: в том количестве металла, которое было на нее навешено, она не могла легко вскочить в седло.
   Тидей подсадил ее; человек он был очень сильный, и получилось это у него очень изящно. Сам он легко — хотя металла на нем было побольше, чем на Аойде, — вскочил на могучего рыжего коня; безликие господа в серебристых плащах сели на гнедых коней. Аойда не сомневалась, что зачарованные колдуном Абраксасом люди видят их на волшебных конях каких-то невообразимых статей, а ее, возможно, даже на единороге…
   — Что с князем Мунитом и моей матерью? — спросила Аойда в дороге.
   — Антенор Мунит признал себя недостойным высокого сана и передал его государю, — ответил Акамат Тидей спокойно. — Теперь он ждет государева суда, который оценит его деяния.
   Аойда прикрыла глаза.
   Вот она — смерть. Вот она — чаша с безвкусной прозрачной водой.
   — Колдун хочет нас убить, — тихо проговорила она.
   — Госпожа! — резко сказал Тидей. — Последите за вашим языком! Не смейте оскорблять государя в присутствии его верного слуги!
   Аойда взглянула на него и горько усмехнулась:
   — Воистину чудные времена: «Нельзя быть смелым, ибо смелость твоя оборачивается против друзей твоих; нельзя быть верным, ибо верность оборачивается предательством».
   Двое в серебристых плащах вклинились между Аойдой и Тидеем…
   — Эй! — возмущенно прикрикнула Аойда. Ее лошадь шарахнулась, чтобы не столкнуться с гнедым жеребцом серебристого. — Куда ты лезешь!
   — Госпожа! Где ваша учтивость? — воскликнул Тидей. — Это самые приближенные слуги государя!
   Аойда бешено оглянулась на него:
   — А мне наплевать! Придержи своих дружков, Акамант. Почему я должна терпеть их наглость?
   — Госпожа!
   — Вот что, Акамант, нечего на меня орать! — взорвалась Аойда. — Я предпочитаю говорить с самим Абраксасом, а не с тобой. Я видеть желаю Абраксаса, а не этих… этих серебристых чучел! Поэтому замолчи и не смей мне указывать!
   Как уже убедилась Аойда, повелительный тон очень хорошо отрезвлял зачарованных колдуном; сработало это и сейчас: на лице Акаманта промелькнуло растерянное выражение, но тут же, когда двое в серебристых плащах повернули к нему головы, к Акаманту вернулась прежняя самоуверенная дерзость.
   Косоа, город, который до недавнего времени был столицей княжества Мунитайя, показался Аойде чужим из-за неприятного неестественного воодушевления городского люда. Аойде почудилось, что ее душат сгущающиеся чары — слишком, видимо, она приблизилась к их источнику.
   Она рассеянно провела ладонью по платиновому оплечью. «Неужели я одна вижу эту жуть?» — подумала Аойда.
   Абраксас-колдун обосновался в родовом замке князей Мунитов.
   Аойда, в сопровождении своей охраны, въехала во двор замка и, подождав, пока ей помогут сойти с коня, вслед за Акамантом поднялась в бывшие покои князя. Раньше ей не часто доводилось здесь бывать — девушкам ни к лицу без приглашения появляться на мужской половине.
   В приемной зале Акамант замялся, но тут бесшумно возник один из безликих в серебристом плаще и безмолвным поклоном пригласил Аойду пройти в сами покои.
   Аойда вошла и остановилась посреди комнаты, в которой в напоминало о ее отце.
   Кроме нее, в комнате никого не было.
   — Какая наглость! — процедила она сквозь зубы.
   «Ну нет! Это я здесь хозяйка — а он незваный гость», — р шила Аойда и смело опустилась в кресло, куда никто, кроме х зяина, садиться не имел права.
   Зашуршали занавеси на двери в спальню. «Я — хозяйка!» напомнила себе Аойда и не обернулась: хозяйке не пристало оз] раться на всякие посторонние шорохи.
   — Ваш наряд великолепен, госпожа! — услышала она голос. Вы действительно прекрасны!
   Аойда повернула голову к вошедшему. Абраксас, внимател но глядя на нее, обошел ее кресло и сел в другое, напротив.
   Был он невысок и невзрачен. Неопределенного возраста: ед можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет. Серенькие волос и бесцветные глаза. Бледная кожа; один только сломанный нос выделялся на его лице. Одежда была такой же невзрачной, как внешность, но Аойда знала, что оболваненным чарами Абракс; кажется красавцем в златотканых одеждах.
   Холодную сдержанность Аойды колдун принял за девичь застенчивость; он не сомневался — не мог сомневаться! — девушка так же покорна его волшебству, как и все прочие.
   Налив вина в золоченые бокалы, колдун протянул один из них своей пленнице.
   Аойда не пошевелилась.
   «Святое Небо! — пронеслась у нее в голове догадка. — С хочет обесчестить меня! А потом, когда я ему надоем, он попрс сту отправит меня на плаху…» — и-ей стало мерзко, потому чп воображение услужливо подсказало ей картину: одурманенш чарами Абраксаса, она с восторгом принимает его ласки, а потом с тем же восторгом кладет голову под топор.
   Небеса! Вот, значит, какую смерть предсказала ей чаша!..
   Абраксас, видимо, счел, что слишком долго щадит стыдливость пленницы. Он отставил бокал и встал.
   Его руки потянулись к шлему Аойды.
   — Я помогу тебе раздеться, — проговорил он с варварскс нежностью.
   И тогда Аойда сильным ударом ноги в пах отбросила его стене и вскочила, выхватив из ножен меч.
   — Ах ты мерзкая тварь!
   Она кинулась к упавшему колдуну и с ненавистью рубанула его мечом. Удар пришелся по плечу; меч был остер и должен был нанести глубокую рану, но Абраксас остался невредим. Он лишь отшатнулся, потом выбросил вперед руку, перехватил меч, как будто он был простой деревяшкой, с неожиданной силой вырвал оружие из руки Аойды и с размаху сломал о колено.
   Аойда отпрыгнула, готовая к тому, что колдун сейчас же кликнет молчаливых своих истуканов в серебристых плащах, те схватят ее и отволокут в подземелье или сразу на плаху… Но Абраксас спокойно поднялся на ноги, подошел к креслу, в котором недавно сидел, и жестом пригласил сесть Аойду.
   Что ж… Аойда вернулась в любимое кресло своего отца.
   Абраксас молчал, спокойно разглядывая ее. Аойда не сдержалась:
   — Какой неприятный сюрприз, государь? Я ведь не так покорна твоей силе, как остальные…
   — Сюрприз действительно не очень приятный, — согласился колдун. — И поэтому мне жаль вас, госпожа.
   — Жаль? — ничуть не удивилась Аойда. — О, не надо притворяться!
   — Я не притворяюсь, — сказал колдун, пожимая плечами. — Мне действительно жаль вас, прекрасная княжна. Если бы вы были покорны моим чарам, вас до самой смерти сопровождало бы счастье…
   — Счастье? — усмехнулась Аойда. — Избави меня Небо от подобного блаженства!
   — Каким вы видите меня? — неожиданно спросил Абраксас. — Насколько вы свободны от моих чар?
   — Я вижу мерзкого человечишку, — ядовито отозвалась Аойда.
   — Во что я одет? Какого цвета у меня глаза? Какой формы нос?
   — У вас весьма красивый нос, — насмешливо ответила Аойда. — Жаль только, что тот, кто перебил его вам, не снес мечом голову!
   Абраксас перенес ее насмешки спокойно.
   — Да, — задумчиво проговорил он. — Вы действительно все видите верно. Удивительно… Ну что ж! Хотите знать, как я распорядился бы вашей судьбой?
   — Расскажите, — предложила Аойда.
   — Пожалуйста, прекрасная моя княжна. Я слышал о вашей красоте, и если бы вы оказались подверженной моим чарам, я бы сделал вас своей наложницей. Думаю, вы довольно быстро бы мне надоели: ваша страсть, ваше почитание меня, ваши бесчисленные любовные излияния… О, такое уже бывало и будет еще… Полагаю, уже через неделю я послал бы вас на плаху, княжна. И вы взошли бы на эшафот, славя мое имя.
   — Я догадалась, — зло ответила Аойда.
   — Я не жесток, — сказал Абраксас. — Повторяю, до самого последнего мгновения вы были бы счастливы.
   Аойда усмехнулась:
   — И это — счастье?
   — Настоящее, неподдельное, — заверил ее Абраксас. — А вот если бы я бросил вас, то, когда чары развеялись… — Он задумался. — Что бы вы сделали тогда, прекрасная княжна?
   Аойда молчала. Она представила, как приходит в себя после колдовского восторженного угара — нечистая после обманной любви, навсегда потерявшая честь и право называться благородной дамой, быть невестой Сына Императора, да просто любого порядочного рыцаря, — что сделала бы она тогда? Разве что тайн смог бы вернуть ей потерянное имя… Или такую смерть предсказала ей вода в чаше?..
   — Вы не посмеете меня казнить, я знаю, — сказала Аойда уверенно.
   — Конечно, нет, госпожа моя.
   — Бросите в подземелье, где я буду умирать долго и мучительно? За покушение на великого Абраксаса быстрая смерть — это награда?
   — Я не ставлю так высоко свою скромную персону, — возразил колдун. — Все будет иначе.
   — Какое же наказание ожидает меня? — осведомилась Аойда. Колдун проговорил медленно:
   — Как вы отважны, моя дорогая…
   — Извольте придержать ваш язык! — одернула его Аойда. — Называйте дорогой свою жену, если она у вас есть, но не меня.
   — Но вы и будете моей женой! — рассмеялся Абраксас.
   — Что? — не поверила своим ушам Аойда.
   — Я женюсь на вас, — сказал колдун.
   — Перестаньте надо мною издеваться! — От негодования Аойда вскочила из кресла.
   — Ни в коем случае! — Абраксас тоже поднялся, и голос его был серьезен. — Я прошу вашей руки, прекрасная Аойда… Да что там! Я вынуждаю вас стать моей женой.
   — Прекратите!
   Абраксас покачал головой, словно отвергая ее требование.
   — У меня хороший залог, — сказал он спокойно. — Ваш отец. Ваша мать. Ваш маленький братец. Разве этого мало?.. Если вы откажете мне, их будут мучить у вас на глазах.
   — О Небо, нет! — вырвалось у Аойды.
   — Нет? — словно бы удивился колдун. — Что — нет? Вы мне отказываете?
   Аойда посмотрела в блеклые глазки колдуна и поняла, что так и будет. Здесь она совершенно не властна что-либо сделать.
   — Я не верю, что они еще живы, — попробовала слукавить Аойда.
   — Они живы, — заверил ее колдун. — Сейчас их приведут.
   Он не садился; стоял, заложив руки за спину.
   — Хотите вина? — спросил он.
   — Нет, — решительно отказалась Аойда. — Почем я знаю, что у вас в вине намешано…
   — Это просто великолепное вино, — улыбнулся Абраксас, поднося бокал к губам. — Оно пьянит голову, как ваша красота.
   Бесшумно появился в дверях человек в серебристом плаще. Абраксас обернулся к нему:
   — А! Пришли? Пригласи их сюда. Аойда вскочила.
 
   Унизительно было видеть родителей такими. Отец раболепно кланялся Абраксасу, а мама жеманно приседала в реверансах.
   — Батюшка! — звонко позвала Аойда. — Вы здоровы? Отец не повернул к ней головы.