Лифанов Сергей. Приют изгоев

   Батен молча снимал с рук тонкие шелковые перчатки, которыми предусмотрительно снабдила его еще мама Корви. Только благодаря им он не натер руки о весло — ладони у него, конечно, не были нежными, как у барышни, но грести так долго он не привык. У Эйли тоже были такие перчатки, хотя Батен сразу обратил внимание, что для нее гребля была более привычным занятием.
   Они поднялись по узкой неудобной лестнице на вершину островка. Сравнительно плоская площадка была заставлена широкими ящиками, в которых росли какие-то овощи. С наклонной крыши дома был устроен специальный сток для дождевой воды; она должна была наполнять колодец, прикрытый сейчас плотной крышкой из того же материала, который заинтересовал Батена еще на пристани; вообще, похоже, таласары здесь, на Отмелях, экономили дерево как могли, а вместо него применяли другие материалы, которые Батену казались странными, а другим, Эйли, к примеру, казались само собой разумеющимися.
   — Это плетенки из водорослей, проклеенные ушным клеем и спрессованные, — ответила она на вопрос Батена.
   — А почему не дерево?
   — Дерево дорого, — пояснила Эйли. — К тому же гниет. Червь его точит. Да и не напасешься его. Дерево дорогое, слоенки куда дешевле.
   Хозяйка пригласила гостей за стол, накрытый под чахлым деревцем, растущим в кадке.
   — Я издалека вас заметила, — сказала она. — Успела на стол накрыть.
   Стол был все из той же слоенки; его поверхность казалась мраморной, но был он куда легче камня — это Батен почувствовал, когда по просьбе Эйли передвигал его. Эйли сидела на каменной скамейке, покрытой толстой слоенкой, а мужчины расселись вокруг на легких плетеных стульях.
   Обед был достаточно сытным, хотя и не очень обильным.
   — Нам еще дальше идти, — напомнил Кратерис брату, когда тот собрался было попросить добавки густого наваристого супа.
   Батен вяло ковырял ложкой в стеклянной миске. Еда, на его взгляд, была слишком соленой, да и вкус был непривычным. Есть, впрочем, можно — если как следует сдабривать лепешкой. Медлить тоже не следовало, потому как Кратерис, быстро справившийся со своей порцией, начал нетерпеливо посматривать на него и Эйли, которая, как оказалось, в еде была копушей.
   Когда они спускались к лодке, Батен обратил внимание на то, как сильно отлив обнажил дно, оказавшееся не таким уж и гладким и ровным, как казалось, если смотреть сквозь воду. Правда, проток и луж-озер хватало, но Отмели, казалось, расширились на несколько миль в Океан, и только разостлавшиеся по песку длинные полосы водорослей, разбросанные по мокрому песку ракушки самых разных размеров и форм — живые, шевелящиеся и мертвые — да бегающие от лужицы к лужице юркие морские создания, чем-то напоминающие то ли пауков-переростков, то ли скорпионов без жалящих хвостов с рачьими глазами на стебельках, говорили о том, что недавно здесь было море и что совсем скоро оно сюда вернется. И еще заметны были углубления фарватеров явно рукотворного свойства.
   Их лодочка находилась как раз в таком углублении-канале, и они преспокойно продолжили путь. Правда, все-таки несколько раз пришлось вылезать и тащить лодку волоком из одного «канала» в другой. Она, впрочем, оказалась невесомой, и с волоком вполне справлялись братья, и Батену доставалось тащить на себе весла, а Эйли и вовсе шлепала босыми ногами по песку и лужам, подбирала и разглядывала раковины или весело гонялась за шустрыми крабами — так назывались эти самые пауки-переростки, которых она вовсе не боялась, несмотря на их грозные скорпионьи клешни.
   Батен с некоторым неудовольствием подумал, что можно было организовать путешествие и более комфортно — вон сколько вокруг снует всякой разной плавающей посуды: лодки, лодочки под парусами, катерки с какими-то непонятными приспособлениями, плывущими вообще без руля и без ветрил, плоты, состоящие из связок непонятно чем надутых длинных баллонов… Или это уже входит в программу ушек? Первое, так сказать, испытание на прочность?..
   Еще через час Кратерис наконец сказал:
   — Ну вот, считайте что дома.
   Впереди виднелось длинное сооружение, более всего напоминающее издали мол или стену набережной, сложенную где из необработанного камня, где из застывшего строительного раствора, густо смешанного с мелкой галькой. Кратерис направил лодку к одиноко возвышающейся над набережной башенке, сложенной из дикого камня, от подножия которой прямо в воду уходили ступени; над башенкой развевался ярко-зеленый флаг. Когда они приблизились, Форнакс зацепился уключиной весла за вделанный в стену крюк и кивнул Кратерису. Тот выпрыгнул на лестницу, подтянул и привязал лодку к крюку, после чего взбежал по лестнице к башне и минут на десять скрылся в неказистом строении.
   Батен прислушался. Из-за барьера набережной доносился приглушенный шум, словно там одновременно плескалось в мелкой воде множество мелкой же рыбешки.
   — Что это? — спросил он.
   Форнакс не понял.
   — Шум, — пояснил Батен.
   — А! Трепалки работают, — ответил Форнакс, ничего не добавив. Видимо, счел объяснение достаточным. Батену оставалось только надеяться, что вскоре все само выяснится.
   Вернулся Кратерис, спрыгнул в лодку и махнул рукой куда-то вдоль стены набережной. Форнакс отвязался от крюка и оттолкнул лодку веслом. Теперь они поплыли вдоль стены, и Кратерис посматривал на метки, нанесенные краской на камнях выше заметной сейчас линии прилива. Плыли они довольно долго. Смотреть вокруг было особенно не на что, и Батен все больше скучал.
   — Стой, — скомандовал вскоре Кратерис. — Здесь перелазим на ту сторону.
   Они остановились у лестницы, такой же, как много других уже виденных — с грубыми неровными и не очень удобными ступенями в воду, выгрузились. Кратерис и Форнакс привычно взвалили лодку на плечи и потащили наверх, Батен и Эйли шли за ними налегке.
   Ширина стены наверху была около пяти ярдов; по другую ее сторону простиралась обширная водная равнина, поделенная на большие ровные квадраты точно такими же перегородками. Уровень воды внутри квадратов был заметно выше, чем снаружи, почти под самую стену — видимо, внутри всего пространства он поддерживался искусственно. Посреди каждого квадрата возвышался насыпной островок с какими-то постройками, и над каждым на шесте трепыхался флюгер с номером. По воде вокруг них шлепали громоздкие сооружения, издающие те самые хлюпающе-плещущиеся звуки, на которые обратил внимание Батен. Надо полагать, это и были таинственные трепалки, на которых Батену и его новым знакомым придется работать. По его прикидке, на квадратную милю водной равнины — примерно столько занимал каждый квадрат — приходилось от десятка до дюжины трепалок.
   — Эх, люди работают… — с непонятной тоской сказал Кратерис.
   Братья спустили лодку вниз, в узкую протоку между оградами двух квадратов, и на шестой миле пути по этому своеобразному каналу они увидели шест с номером восемнадцать.
   — Здесь, — сказал Кратерис, и Батен с облегчением понял, что они все же добрались до места своего назначения. «Ушки еще не начались, — подумал он, — но утомить меня они уже успели».
   Ограда в этом месте была невысокая, не выше полуярда над водой, и шириной от силы фута два. Они выбрались на стенку, перебросили лодку в квадрат и через полминуты причалили к своему островку.
   По дороге Батен пригляделся к воде. Вода эта больше напоминала болото, чем море, каким он привык его представлять. Неглубокое дно сплошь заросло голубовато-зелеными лопухастыми листьями, расстилающимися по поверхности, нежными и мягкими на ощупь, но неожиданно прочными; когда Батен попробовал просто так оторвать один, то чуть не развернул лодку, но лист остался невредимым.
   Эйли рассмеялась, а Кратерис сказал с усмешкой:
   — Ты бы еще пузырь попробовал порвать.
   Серединный островок вблизи оказался мал и не очень походил на место, где можно прожить хотя бы неделю. Дом напоминал конуру из камня; рядом находилось что-то вроде покрытой шелковым полотнищем веранды, где между каменных столбов болтались гамаки, а под ними располагалось что-то вроде садика, где росли незнакомые Батену растения с целью не только их кушать, но и украшать собой природу и скрашивать унылый быт. Здесь же, чуть в стороне стояла уставленная кастрюлями плита, и сухопарая женщина, одетая по-рабочему просто, но с коралловым ожерельем на шее, подбрасывала в топку странного вида поленья; при их появлении в квадрате она выпрямилась и с интересом смотрела, как новоприбывшие подчаливают и выбираются на вверенную территорию.
   Братья поздоровались с ней одинаковыми кивками и, коротко поговорив, пошли по узкой перемычке осмотреть делянку и глянуть, как работают другие. Женщина проводила их взглядом и обернулась к Эйли.
   — Здравствуй, милая, — сказала она приветливо. — Как тебя зовут? Готовить-то умеешь?
   — Эйли, — ответила та и добавила не очень уверенно: — Вообще-то да. Но я никогда не готовила на много народа.
   — Это ничего. Будешь мне помогать — научишься. — Она снова улыбнулась, на этот раз Батену.
   — Меня зовут Батен, — сказал он, не дожидаясь, когда его попросят.
   Женщина кивнула:
   — А меня все называют мама Инди. Берите-ка, детки, вещи и пошли в дом устраиваться.
   Батен поднял было свою сумку, но Эйли, кажется, поняла слова мамы Инди иначе. Она подала ему и сумку братьев — одну на двоих, — и они пошли за мамой Инди.
   Комната внутри дома оказалась одна-единственная, размером ярдов шесть на шесть, не больше. Узкое окно больше напоминало бойницу и находилось под самым потолком. Тем Не менее комнату можно было назвать уютной, если не обращать внимания на почти полное отсутствие мебели. Стены обшиты панелями из светлой слоенки, темная слоенка служила полом, с потолка свисала стеклянная лампа в шелковой оплетке, заправленная прозрачным желтоватым маслом — Батен не отказался бы повесить такую в своей шеатской гостиной. Но все равно складывалось впечатление, что здесь не столько живут, сколько хранят вещи или скрываются от непогоды.
   Мама Инди подошла к шкафу, занимавшему целиком одну стену, и показала, что где находится:
   — Сюда кладите вещи, это будут ваши полки. А тут берите гамаки и одеяла.
   Эйли деловито занялась обустройством. Она вытащила из ниши четыре гамака, столько же пухлых и легких одеял, поставила на освободившиеся полки сумки; Батену она велела взять одеяла, сама подхватила гамаки и пошла впереди него на веранду. Там она ловко натянула между стойками гамаки, кинула в каждый по одеялу и сочла поселение обеспеченным.
   Батен печально огляделся.
   Вот он и прибыл на свои галеры.
 

НА УШКАХ

   Восемнадцатый квадрат был стандартным, размером чуть меньше мили, на трех из четырех делянок сейчас работали люди на своих чудовищных трепалках; четвертая была пуста. Пока пуста.
   — Вот здесь мы и будем работать, — пояснила Эйли.
   — Тебя, кажется, привлекли к готовке…
   — Ну и что? — сказала Эйли тоном этакой умудренной женщины. — Эта делянка — на три доли. Кратерис и Форнакс получают по доле, третью делим мы с тобой.
   Батен посмотрел на нее с удивлением.
   — А ты как думал? — продолжала Эйли. — Может, ты и считаешь, что это несправедливо по отношению к тебе, но ты ведь чужак и ничего не умеешь, так ведь? !
   Батен невесело усмехнулся. Мог бы и сам догадаться.
   — Поэтому ты будешь работать как все, а получать вдвое меньше, — закончила Эйли. — А я буду помогать тебе, помогать поварихе и учить тебя уму-разуму.
   — Я выгляжу таким дураком?
   — Нет, — честно призналась Эйли. — Но ты с Плато, тебе надо привыкать.
   — Это мне уже говорили, — вздохнул Батен.
   Они прошли по гребню перемычки, ограждающей делянку, и остановились на перекрестке пересечения разделяющих наделы стенок.
   — Это и есть ушки? — спросил Батен, показывая на полощущиеся по воде лопушиные листья. Эйли кивнула.
   — А мы должны их трепать? — спросил Батен.
   — Ага.
   — И что это значит?
   Вместо ответа Эйли, как была в одежде, прыгнула в воду; ей было по пояс.
   — Прыгай сюда. Я все тебе расскажу.
   Батен прыгнул; вода была очень теплой и какой-то густой.
   — Вот это ушки, — повторила Эйли. — Это такой моллюск. — Она неуверенно посмотрела на Батена: знает ли он, что такое моллюск.
   Батен с серьезным видом кивнул — все-таки что-то он читал в училище.
   — Он не кусается и вообще безобидный, — продолжила Эйли наставительно. — Живет он себе живет так шесть лет, и все это время похож вот на такой, — она показала сжатый кулачок, — камушек. Он в ракушке живет, чтобы его не съели, и приклеивается ко дну таким веществом — ушным клеем. А на седьмой год он решает размножиться. — Сказав «размножиться», Эйли хихикнула. — Для этого ему надо немного попутешествовать, и он начинает отращивать себе вот это самое ушко. — Эйли подняла лопух над водой и потерла его пальцами. Батен тоже потрогал шелковистый лоскут и сразу же почувствовал, что его ткань скользила под пальцами — она была двойной.
   — Он дожидается периода штормов, — продолжала Эйли, — а потом надувает ушко и на нем уплывает куда-то.
   — Так это пузырь? — догадался Батен. Эйли кивнула.
   — Ага, — понял Батен. — И что дальше? Эйли пожала плечами.
   — Он уплывает, откладывает икру и умирает. Вот и все.
   — Ага. — Батен ничего пока не понял. — А при чем тут мы?
   — А мы хотим его обмануть. Если мы будем вот так вот то и дело теребить ушки, он оторвется от дна не в период штормов, а на месяц раньше. Понимаешь, он будет думать, что мы — это шторм.
   — А просто так его ото дна нельзя оторвать? — спросил он.
   — А ты попробуй, — посоветовала Эйли.
   Батен вспомнил, как попробовал оторвать листок, и не стал.
   Довод на счет штормов, однако, показался ему сомнительным. Он посмотрел на соседнюю делянку, где загорелый таласар деловито шлепал в своей трепалке по воде. Все сооружение качалось, шаталось так, что, казалось, оно вот-вот развалится, и чем-то напоминало Батену огромный ткацкий станок.
   — А зачем?
   Эйли не поняла.
   — Зачем нужны ушки?
   Она уставилась на него широко раскрытыми глазами. Потом до нее дошло:
   — Ты? Не знаешь? Зачем? Нужны? Ушки? — Ее изумление было неподдельным. Кажется, она бы меньше удивилась, если бы у Батена вдруг выросли крылья, и он вспорхнул бы и улетел на свое Плато.
   Батен терпеливо повторил:
   — Да, представь себе, я совершенно не знаю, для чего нужны ушки. Вы их что — едите?
   — Они несъедобные, — презрительно фыркнула Эйли. Потом рассмеялась: — Это же знают даже маленькие дети! Ведь без ушек не было бы Таласа, — сказала она так, будто повторила чьи-то слова.
   — Да? — неопределенно произнес Батен.
   Эйли вздернула подбородок и сказала, поведя рукой вокруг:
   — Эта прекрасная страна называется Талас.
   И эту фразу и жест она тоже позаимствовала у взрослых, но гордость, с которой фраза была произнесена, казалась неподдельной и не заимствованной.
   Батен помимо воли огляделся. Унылая равнина, расчерченная под линейку и залитая водой, отнюдь не показалась ему прекрасной. Нависающая над ними так, что казалось — она совсем рядом — Стена, да, была хороша… Словом, определение «прекрасная» не совсем подходило для того, что его сейчас о, окружало. Да и — во всяком случае, формально — Талас не был совсем уж страной: наверху его считали частью Империи, ее вассалом и данником. К тому же… Он опустил глаза и сказал серьезно:
   — Это твоя родина, не моя.
   Эйли, впрочем, не поняла.
   — Разве это не похоже на поля на Плато? — наивно спросила она. — Плоская зеленая равнина?..
   — Совершенно не похоже, — ответил Батен. Думать об этом и вспоминать совершенно не хотелось, и он вернулся к прежней теме: — Из ушек делают морской шелк?
   — И еще много чего, — оживилась Эйли. — Весь Талас держится на морском шелке и ушном клее.
   Сверху на них упала тень. Батен поднял голову; на гребне над ними стоял Кратерис.
   — Ты сильно устал? — спросил он. — Может, пройдем по рядку до заката?
   Батен взобрался на гребень, встряхнулся от густого бульона воды.
   — Да, можно, — сказал он неуверенно. — Если покажешь, как это делать.
   Кратерис кивнул:
   — Покажу. А то люди вон по второму-третьему дню работают, — добавил он, оправдываясь. — Этак у них все ушки всплывут, и нам лишнюю неделю придется здесь сидеть, до самых штормов.
   — Конечно, — согласился Батен. — Мы же работать сюда приехали.
 
   Длина делянки — семьсот ярдов; и такая же ширина. Рядок — это те же семьсот ярдов; а ширина — всего десять. Рядки отделены друг от друга строем воткнутых в дно шестов. Работа проста до отупения: сиди и крути педали все семьсот ярдов — остальное трепалка делает сама. То есть треплет ушки. Барабан подгребает под себя воду прицепленными к нему лопатками и теребит разостланные по ее поверхности ненадутые лопухи, изображая для них осенний шторм. Чтобы процветал прекрасный Талас. А когда упрешься в стенку, перетаскиваешь трепалку на следующий рядок — и крутишь педали в обратном направлении. Иногда приходится спрыгивать посреди делянки и с тихими проклятиями скручивать с барабана намотавшееся ушко… Было все-таки что-то странное в этом непрестанном бороновании воды во славу Таласа. Как в ношении воды решетом или толчении ее же в ступе. Как пяление — оно же глазение — на новые ворота. Как чистка очка нужника носовым платочком. Ощутимых результатов не наблюдалось.
   Помощи от Эйли пока тоже не ощущалось, если не считать моральной — она прибегала попробовать прокатиться на трепалке; сил у нее, разумеется, недоставало. Кратерис, впрочем, сказал, что Эйли будет помогать им попозже, когда ушки начнут надуваться.
   Первые дни с непривычки Батен выматывался так, что едва не засыпал над миской с ужином; спал в своем гамаке каменным сном и на рассвете с трудом просыпался. У него постоянно зудела разъедаемая соленой водой кожа. По совету таласар, Батен вечером стирал с себя соль тряпкой, намоченной в пресной воде, а перед работой намазывал тело густым жиром, остро пахнущим рыбой; запах рыбьего жира, постоянно раздражавший Батена с тех пор, как он попал сюда, теперь стал привычным и незаметным.
   Распорядок дня также не радовал разнообразием. Вставали с солнышком, выпивали по чашке горячей коричневой жидкости, которую здесь почему-то называли чаем, и шли работать. Часа через два Эйли приносила завтрак, и Батен, выбравшись на бортик, закусывал и немного отдыхал. Бортик-оградка был всего два фута в ширину, но Батен, к своему удивлению, скоро приноровился сидеть и даже лежать на его узкой шершавой поверхности. Таласары и вовсе чувствовали себя на нем свободно и умудрялись разминуться, не задевая друг друга и без того, чтобы столкнуть встречного в воду. Батен пока не чувствовал себя уверенным настолько, и Кратерис, бывало, встретившись с Батеном на оградке, предлагал ему постоять спокойно, и лишь после того обходил, лишь иногда едва коснувшись… Обедали у домика, где пережидали самые жаркие и изнурительные час-два под шелковым навесом; время проходило в дремоте или ленивой беседе ни о чем. Потом снова работали, и ужинали уже в темноте, чуть развеиваемой масляной лампой. После те, кто не совсем вымотался, снова шли на делянки пройти еще рядок-другой. В темноте на одной трепалке работали по двое, чтобы ненароком не посбивать шесты. И хотя перед сном работали далеко не все, но Кратерис с Форнаксом были неутомимы, и Батену было неловко оставаться на веранде с Эйли и мамой Инди, в то время как они боронили свою делянку, и он с проклятиями тоже лез на трепалку, поминая свое чувство солидарности.
   Впрочем, Эйли все-таки не оставляла его своими заботами. Батен не сразу заметил, что еду для него она готовит отдельно от остальных: специально несоленую, с большим количеством овощей, чтобы они впитывали соль из воды, которая здесь считалась пресной. Ему было неловко, но он ничего не мог с собой поделать — к обилию соли в еде и вокруг привыкнуть было невозможно. Скорее всего мучился Батен так от того, что в Шеате соли всегда было мало, она была дорогая и досаливали пищу только-только, чтобы не заболеть; в бедных деревеньках по всему краю зобастых идиотов было как нигде в Империи — поговаривали, что это именно из-за недостатка денег на соль.
   Эйли, которой он имел неосторожность рассказать об этом как-то вечером, посочувствовала ему и однажды даже предложила половину своей ежедневной порции вина, но уж тут Батен наотрез отказался. Красного вина выдавали каждому полторы пинты в день, его пили наполовину с водой, чтобы оно лучше утоляло жажду; пресной же воды давали по четыре кварты — хочешь пей, хочешь мойся.
   Батен в общем-то был благодарен этой девочке: никто из таласар не был расположен нянчиться с ним и объяснять известные каждому ребенку вещи. Эйли же не надо было даже упрашивать — она сама рассказывала все, что могла рассказать; благодаря ей Батен стал лучше разбираться в мире, который будет окружать его теперь. К тому же она обладала поистине удивительным для ее возраста тактом и ухитрялась опекать Батена незаметно Для окружающих и часто для него самого. Она ненавязчиво учила его многому из того, что таласары умеют чуть ли не с пеленок. Например, она обучила его завязывать добрый десяток узлов, что, разумеется, обязательно должно было пригодиться Батену, реши он жить хоть на Стене, хоть здесь, на Отмелях.
   На шестой день, ближе к вечеру, Батен, дошлепав верхом на трепалке до края рядка, на минуту остановился передохнуть. Он снял уставшие ноги с педалей и, разминая ступни, огляделся. Кратерис, Форнакс и остальные обитатели соседних квадратов Усердно шевелили трепалками драгоценные зеленоватые листья; Эйли приплясывала на площадке у дома, снимала с веревки развешанные для провяливания корешки местного овоща — похожие по виду на морковку, в хорошо провяленном виде они вкусом походили на курагу; похоже, на ужин будет фруктовый суп.
   С овощами, кстати, в Таласе был полный порядок. Таласары на каждом удобном клочке земли заводили хоть крохотный, но огородик, а при их методах земледелия и климате урожаи были куда обильнее, чем на Плато, где земли всегда хватало. На склонах Стены выращивали виноград, из которого делали вполне приличное вино, на террасах росли фруктовые деревья, в достатке выращивались картофель, помидоры, кабачки… Было здесь и несколько видов овощей и фруктов, каких Батен не видывал до того, как попал в Талас.
   А вот с пшеницей и ячменем обстояло иначе: таласары предпочитали обменивать зерно на икру и прочие морские продукты, а не выращивать сами — для злаков требовались слишком большие площади.
   И, естественно, сколько угодно водорослей, крабов, моллюсков и рыбы — океан-то рядом. А вот мяса Батен здесь еще не видал и не увидит скорее всего долго: свинина была дорога, баранина и козлятина — еще дороже, а говядины в Таласе, похоже, не было вовсе. Правда, была птица — но Батен никогда не считал ее полноправным мясом. Тем более, что птица здесь тоже питалась рыбой со всеми вытекающими последствиями.
   Эйли тем временем отдала корешки маме Инди и, прихватив корзинку, понесла полдник Кратерису, Форнаксу и Батену. Увидев это, Батен снова зашлепал трепалкой: он лишь чуть-чуть отставал от Кратериса. Ближе всего к дому была делянка, на которой работал Форнакс, но он был на противоположном конце рядка; его Эйли даже окликать не стала — помахала рукой, привлекая внимание, поставила на бортик миску и пошла дальше. Следующим был Батен; он сейчас работал как раз рядом с оградой, и Эйли подождала, пока он подшлепает ближе, вылезет на бортик, и только тогда вручила ему миску с овощным рагу и солидной порцией жареного тунца.
   — Я рыбу специально для тебя жарила, — сказала она, радостно улыбаясь. — Без соли, как ты любишь.
   — Спасибо, — проговорил Батен. — А…
   — Я сейчас отнесу полдник Кратерису, — перебила она Эйли. — И вернусь. Поболтаем. Да?
   Батен улыбнулся в ответ и кивнул.
   Кратерис был уже на бортике, поджидал и пил из своей фляги подкрашенную вином воду. Он что-то сказал подошедшей Эйли, та рассмеялась, присела на корточки рядом, полупроговорила-полупропела какую-то дразнилку и только после этого отдала ему миску. Кратерис в ответ сделал большие глаза и сказал что-то страшное. Прыснув смехом, Эйли легко поднялась с корточек и пошла обратно к Батену.
   Они сидели на бортике, свесив ноги в воду. Было время прилива, и вода, которую в ушные чеки пускали для дренажа через систему шлюзов, поднялась примерно на фут, почти до уровня, который считался предельно допустимым.
   — Сколько тебе лет, Эйли? — заговорил Батен.
   — Двенадцать. — Эйли жевала «абрикосовый корешок».
   — Кто-то велел тебе заботиться обо мне? — спросил Батен.
   — Нет, конечно, — небрежно ответила она.
   — Однако ты готовишь специально для меня, учишь мелочам и вообще стараешься помочь.
   — Разумеется, — сказала Эйли.
   — Почему же разумеется?
   — Ну раз я здесь, — сказала Эйли, как будто это что-то объясняло.
   — Не понял, — признался Батен.
   — Ну раз я работаю здесь, я несу ответственность за то, что здесь происходит, — объяснила она; слова снова были заученные, взрослые. — Но здесь все идет нормальным порядком, и только ты страдаешь от того, что не привык к нашей жизни. Значит, я должна помогать тебе.
   — Почему-то остальных это не очень-то заботит.
   — Да, — согласилась Эйли. — Но они простые люди, а меня обязывает благородство происхождения.
   Батен опустил уже было поднесенную ко рту ложку и поглядел на девочку. Что-то новенькое.