– Я Присцилла Хатчинс. Руководитель археологической экспедиции на Обреченной. У нас есть наземная группа. Ваши люди отправили к нам нескольких туристов. И мне хочется, чтобы вы знали: они подвергают себя опасности.
– Мы отправили туристов на поверхность планеты?
– Да, именно так.
– Понятно.
Снова пауза.
– Какого рода эти опасности?
– Их могут съесть.
Новая заминка в разговоре, а потом:
– У вас имеются какие-либо полномочия, о которых мне следовало бы знать?
– Послушайте. Ваши пассажиры приближаются к запретной зоне археологических раскопок. Кроме того, в этой зоне бывают землетрясения и существует опасность для жизни. Пожалуйста, отзовите их. Или направьте куда-нибудь в другое место.
– Минуточку. – Он переключил линию связи.
Ответил пилот посадочного модуля.
– Миссис Хатчинс, мы собираемся приземлиться около башни. Поскольку здесь все занесено снегом, и, надо признаться, видимость на поверхности очень скверная, будьте добры, уберите ваших людей на несколько минут.
– Они наверху, – заметила Келли.
Хатч передала всем в башне:
– Оставайтесь внутри до тех пор, пока они не сядут. – Потом снова переключилась на посадочный модуль. – Итак, вы уже здесь, пилот?
– Да, уже здесь.
– Вашим людям ничто не помешает. Можете беспрепятственно садиться. Если нужно.
– Благодарю вас.
Снова раздался голос Марселя:
– Хатч.
– Да, так что они тебе сказали?
– Тебе известно, кто на борту?
– Грегори Макаллистер.
– Ты знаешь, кто это?
Теперь она знала. Это был Грегори Великий. Самозваный поборник здравого смысла, который нажил состояние, бичуя самомнение и наглость или – смотря по тому, какая аудитория – просто меньшую одаренность, нежели у него. Несколько лет назад она присутствовала на аспирантском семинаре вместе с одним историком, чей научный руководитель добился известности тем, что некогда Макаллистер публично подверг его суровой критике. Он даже подробно поведал об этом оскорблении с экрана и стоял, улыбаясь, словно растроганный своей причастностью к такому величию.
– Да, – ответила она. – Единственный человек на планете, сумевший объединить церковь и науку: и та и другая желают его смерти.
– Это все скажи ему. Надеюсь, он не слышит нашего разговора.
– Что же мне с ним делать?
– Хатч, руководству не хотелось бы, чтобы ты его оскорбила. Полагаю, это и будет твоей работой, если угодно.
– А что, если я просто-напросто скормлю его огромной кошке?
– Прости?
– Ладно, проехали.
– По-моему, неплохо было бы отнестись к нему по-человечески. Это не причинит никакого вреда. Только не давай ему стать у руля. Помни, руководитель экспедиции – ты.
* * *
Снегопад стал таким густым, что Макаллистер ничего не видел, пока они не снизились. Он мельком взглянул на второй посадочный модуль, посмотрел вдаль, за башню, и тут они сели, так мягко, что он едва почувствовал толчок. Везерал слыл ершистой личностью, однако без сомнения был опытным пилотом.
Он обернулся на сиденье и быстро окинул своих пассажиров печальным взором.
– Насколько продолжительную прогулку вы планируете? – осведомился он.
– Недолго, – заверил его Макаллистер. – С часок, может, чуть дольше.
Снег уже завалил ветровое стекло.
– Прекрасно. Мне надо кое-что сделать. Прежде чем выйдете, удостоверьтесь, что активировали фликингеровские костюмы, и еще хотелось бы, чтобы ваши скафандры оставались включенными все время, пока вы будете на планете. При необходимости можно дышать местным воздухом, однако эта смесь не вполне годится.
Капитан также приказал мне попросить вас быть крайне осторожными. Здесь водится много диких животных.
– Нам об этом известно, – отозвался Макаллистер.
– Хорошо. Если кто-нибудь из вас заблудится или погибнет, мне придется заполнять много всяких бумаг, – произнес пилот без оттенка иронии.
– Не беспокойтесь, – улыбнулась Кейси.
Они пролезли через воздушный шлюз и спустились прямо в метель.
– Чтобы провести все как надо, – сказал Макаллистер, – нам следует подождать, пока буря стихнет. Обычно ненастье создает прекрасную атмосферу для интервью. Но в данном случае самый важный объект здесь – башня, и весьма желательно, чтобы ее можно было видеть. Везерал, сколько еще продлится эта вьюга?
Из люка показалась голова пилота.
– Не знаю, сэр. У меня нет сводки погоды.
– Похоже, вовсе недурно было бы ее иметь.
– Увы, здесь это не получится, – ответил пилот серьезно. Он осмотрелся, покачал головой и начал спускаться по трапу.
Посадочный модуль археологов, без малейших признаков жизни, стоял выше по склону. Он был меньше модуля «Звезды» и выглядел более стройным. Более рабочим.
Среди порхающих снежинок появилась женщина в голубом с белым спортивном комбинезоне, и по ее походке Макаллистер понял, что это Хатчинс. Она оказалась подтянутой, мальчишеского сложения, с коротко подстриженными черными волосами и доходила ему почти до плеча. Смотрела она недобро. Однако он отбросил свою обычную снисходительность, усматривая в этой недружелюбности естественную черту, свойственную всем лицам женского пола.
– Насколько я понимаю, вы руководитель экспедиции? – осведомился он, протягивая ей руку.
Женщина небрежно пожала ее.
– Хатчинс, – представилась она.
Он познакомил ее с Кейси и Везералом.
– Почему бы нам не побеседовать внутри? – спросила Хатчинс, резко поворачиваясь и уходя.
Она очаровательна.
Они стали пробираться через снежные заносы. Макаллистер внимательно изучал башню, одновременно стараясь привыкнуть к фликингеровскому костюму. Как ни странно, холодно не было. Макаллистер, в просторной обуви, проваливался в сугробы. Однако ногам было тепло.
Башня вырисовывалась за метелью. На Земле она показалась бы ему не более чем нагромождением камней. Здесь же, среди этого уединения, она смотрелась величественно. «А эти филистимляне пробили дырку в стене».
– Зря вы это сделали, – попенял он Хатчинс.
– Иначе из нее очень непросто выходить.
– Вполне понимаю, – отозвался он.
«Чего уж тут не понять. Очевидно, башня простояла здесь долгое время. Следовало бы выказать ей чуть больше уважения».
– По-моему, у вас нет никаких мыслей по поводу ее возраста?
– Пока нет, – ответила Хатч. – И на корабле нет специального оборудования, чтобы определить дату постройки. Узнаем это потом.
Из-за бури приходилось повышать голос. И Макаллистер, несмотря на внутреннее сопротивление, все же перешел на радиосвязь. Но к рации ему пришлось специально приспосабливался. Хатчинс попросила его говорить потише, он подчинился и попытался «убавить громкость».
– И больше ничего? – поинтересовался он. – Никаких других развалин?
– Они разбросаны по всей планете. А здесь под снегом похоронен город. – И она указала на землю.
– В самом деле? – Он попытался представить себе это: город подо льдом – с домами, парками и, возможно, даже с тюрьмой.
– Берегите голову, – предупредила она и повела его через сделанный ими проем. Макаллистер нагнулся и последовал за ней в помещение с низким потолком, со столом, на котором были свалены несколько чашек и дротиков. Стоять здесь можно было только согнувшись.
– М-да, тесновато здесь, – заметил он, выхватывая взглядом очень узкую лестницу. – А обитатели башни, они, что... были эльфами?
– Судя по размерам, да.
– Что же вы успели узнать о них? – Макаллистер подошел к столу и взял одну из чашек, но Хатч попросила его сделать одолжение – ничего не трогать. – Извините, – сказал он. – Так что вы выяснили?
– Нам известно, что они пользовались трубками с отравленными стрелами.
Он улыбнулся ей.
– Как первобытные люди.
Постепенно собрались люди Хатчинс – познакомиться. Они обступили Макаллистера со всех сторон. Он увидел двух довольно привлекательных женщин. Познакомился с мужчиной, черты лица которого говорили об азиатском происхождении. Второго мужчину он не сумел сразу узнать. Это был пожилой, интеллигентного вида человек с безвольным подбородком и пушистыми усами. Он смотрел на Макаллистера пристально, с некоторой досадой.
Хатчинс представила их друг другу, и тут загадка разрешилась.
– Рэнделл Найтингейл, – произнесла она.
«А-а, вот оно что! Найтингейл. Человек, который провалил миссию. Человек, которого сравнительно невредимым вынесла из боя женщина».
Макаллистер нахмурился и сделал вид, что изучает его черты.
– Я мог вас где-нибудь видеть? – осведомился он с нарочитой важностью.
– Да, – ответил Найтингейл. – Разумеется, могли.
– Так вы...
– Я был руководителем первоначального проекта, мистер Макаллистер. Двадцать с лишним лет тому назад.
– Вот, значит, как... – проговорил Макаллистер не без сострадания и дал Найтингейлу понять, что сочувствует ему. – Мне очень жаль, что все так обернулось. Должно быть, вам тяжело пришлось.
Видимо, Хатчинс учуяла приближение бури. И подошла к ним ближе.
Макаллистер повернулся к своей спутнице.
– Кейси, познакомьтесь с Рэнделлом Найтингейлом. Легендарная личность.
Найтингейл агрессивно шагнул вперед, но Хатчинс положила руку ему на плечо. «Незначительная, ничтожная женщина, – подумалось Макаллистеру. – И незначительный мужчина». Однако Найтингейл мудро позволил оттащить себя назад.
– Я не забыл вас, Макаллистер, – заявил он.
Макаллистер учтиво улыбнулся.
– Ну, как вы сами понимаете, сэр, здесь-то у вас все преимущества.
Хатчинс оттащила Найтингейла в сторону и подтолкнула к азиату. Они о чем-то пошептались, и азиат уговорил его выйти из помещения и спуститься по узкой детской лесенке.
– В чем дело? – спросила Кейси.
– Ему не по нраву то, что о нем писали, – пояснил Макаллистер, поворачиваясь к Хатчинс. – Извините за все это, – продолжил он и добавил: – Никак не ожидал застать его здесь.
– Ладно, ладно. Только, прошу вас, постарайтесь вести себя мирно.
– Мадам, – отозвался он, – это скорее необходимо сказать вашим людям. Сам я, разумеется, постараюсь никому не мешать. А теперь могу я уговорить вас хоть бегло показать мне башню?
– Хорошо, – согласилась она. – Полагаю, вреда от этого не будет. Однако здесь не так уж много того, на что можно посмотреть.
– Не возражаете, если я полюбопытствую, сколько времени вы уже провели здесь, на поверхности?
– Сегодня второй день.
– И вы уже знаете что-нибудь об аборигенах – о существах, построивших башню? Помимо того, что они пользовались трубками с отравленными стрелами?
Хатчинс поведала ему о том, что они узнали: здешние обитатели определенно относились к доидустриальному периоду, имели регулярные войска и своего рода письменность. Она предложила Макаллистеру подняться на вершину башни.
– Расскажите мне, что там наверху, а я решу, – ответил он.
Хатч описала помещение и потолок с рычажным управлением, который, очевидно, открывался. И поделилась своими соображениями касательно того, что у аборигенов, наверное, был телескоп.
– Оптика? – удивился он. – Мне кажется, это совершенно не вяжется с трубками для отравленных стрел.
– Мы тоже так думаем. Надеюсь, что за сегодняшний день удастся кое-что разузнать.
Макаллистер заявил, что не видит смысла подниматься. Вместо этого они спустились в уже исследованные помещения, и Хатчинс показала ему очаг и несколько обломков стульев.
На самом нижнем уровне башни они заглянули в туннель.
– Вот где мы теперь работаем, – пояснила она.
Туннель оказался слишком узким, чтобы без труда проникнуть в него. Но даже если бы они могли это сделать, Макаллистеру не хотелось лезть туда.
– А что там далее? – поинтересовался он.
– Там мы обнаружили трубки. Весьма вероятно, что там располагался арсенал. Но действительно интересными нам показались найденные образцы письменности и выгравированные изображения. Хотя, возможно, это и барельефы. Они могут подсказать нам, на кого были похожи аборигены. Нам хотелось бы найти ответ на ваш вопрос, мистер Макаллистер.
– Разумеется. сказал Макаллистер, рассматривая пустые белые стены. – У вас наверняка уже есть какие-то соображения относительно их внешнего вида. Например, точно ли эта лестница выстроена для двуногого существа?
– Несомненно, – заметила Хатч. – Мы совершенно уверены, что у них имелось четыре конечности. И способность к прямохождению. Вот все, что нам пока о них известно.
– Когда вы сможете определить возраст этого места?
– Только после того, как хоть что-то попадет в лабораторию. А пока все это лишь ни на чем не основанные предположения.
Везерал все еще стоял возле обломков стульев, стараясь привлечь внимание Хатчинс.
– Да? – наконец заметила его она.
– Разрешите узнать: вы закончили сбор образцов?
– Да. Мы уже погрузили в посадочный модуль целиковое кресло.
– Отлично. – Он казался довольным. – Благодарю вас.
И на глазах у явно удивленной Хатч он начал собирать обломки. Прихватив брус и кусок материи, которая, по-видимому, некогда служила шторой, пилот понес все это вверх по лестнице.
– На корабле предполагают выставить в музее несколько экспонатов, – объяснил Макаллистер. От долгого стояния согнувшись у него ныла спина. – Что-нибудь, что было бы любопытно пассажирам, интересующимся историей.
Она не шелохнулась.
– Не думаю, что это принесет вред, – проговорила она.
– Благодарю, – сказал Макаллистер. – Ну, если мы ничего не проглядели, – обратился он к Кейси, – то пришло время выбраться наружу и, если позволит погода, заняться нашим интервью.
8
Результаты земных археологических экспедиций – предсказуемы и заведомо лежат в определенных рамках, поскольку нам известен основной курс истории. Внеземная кузина нашей археологии – зверь совсем иного характера. Любой, исследующий обстановку жилища на Сириусе-2 или Ригеле-17, может спокойно оставить весь свой багаж знаний при дверях.
Грегори Макаллистер. Великое путешествие. Виды и звуки
Впервые с тех пор, как он стал взрослым человеком, Найтингейл всерьез имел намерение набить кому-то морду. Он сдержал этот порыв и не вмазал с размаху этому ухмыляющемуся самодовольному сукину сыну не оттого, что Хатчинс отвела его руку, и не из нежелания драться с амбалом вдвое крупнее себя. Скорее, причиной стало чувство неуместности насилия.
Найтингейл вырос законопослушным гражданином. Никогда не устраивал сцен. Сохранял достоинство в любых обстоятельствах. Если надо было атаковать противника, то его оружием становились улыбка и едкая фраза. К несчастью, сейчас ему не удалось придумать подходящего язвительного замечания.
Теперь, работая в туннеле вместе с Тони и Чиангом, он тяготился своей вспышкой гнева. Он не сумел разобраться в ее причине – даже близко. Однако ярость имела место – направленная, слава богу, против Макаллистера, причастного к тому бремени, что Найтингейл нес все эти годы.
Макаллистер написал о первой экспедиции статью под названием «Стезей добродетели». Статья стала передовицей «Премьера». Она появилась вскоре после возвращения Найтингейла, когда расследование все еще продолжалось и вся вина за провал возлагалась на него. Макаллистер обвинял его в неумелом руководстве наземной партией, а в заключение делал вывод, что Найтингейл – беспомощный трус, поскольку от легкого ранения лишился чувств. Фактически статья по-своему толковала происхождение его ран. «Царапины», окрестил их Макаллистер, словно был очевидцем.
Статья публично клеймила Найтингейла позором и, по его мнению, вынудила комиссию по расследованию вынести обвинительный вердикт и запретить впредь принимать участие в экспедициях. «Нам необходимо, чтобы Малейва-3 осталась в прошлом», – заявила ему одна из второстепенных членов комиссии, после чего прервала с ним всякие контакты. Ей не хотелось, чтобы ее видели вместе с ним.
«Стезей добродетели» была еще раз опубликована шесть лет назад, в сборнике мемуаров Макаллистера. Новая атака. И этот человек притворялся, что не знаком с ним!
– С вами все в порядке? – спросил Чианг.
Они расчищали помещение, где обнаружили трубки для отравленных стрел, участок, который теперь окрестили арсеналом. Тут Найтингейл осознал, что посреди работы замер, глядя куда-то под ноги.
– Да, – ответил он. – В полном порядке.
Тони с Чиангом наблюдали за ним. На обратном пути они поинтересовались, что вызвало такой пароксизм гнева, но Найтингейл ушел от ответа. Как им все объяснить? Но его беспокоило, что говорливый и безответственный Макаллистер, который судит все человечество, – в пределах досягаемости, а он совершенно бессилен что-либо предпринять. Каким жалким, наверное, он казался!
* * *
Джон Драммонд заработал себе репутацию, достигнув в течение года докторской степени за создание названного его именем уравнения, которое позволило совершить немаловажный шаг вперед в понимании эволюции Вселенной. Однако в течение десяти лет, минувших с тех пор, он не опубликовал ни единой заметки. Теперь же, в тридцать пять лет, он приближался к возрасту, когда, предположительно, станет стар для своей работы. Как правило, талантливые физики и математики оставляют свой след в науке в молодые годы. Гении – в юные.
Он приспособился к действительности и был готов спокойно завершать свою карьеру на периферии науки, обсуждая результаты работы тех, кто преуспел больше него. Репутацию он приобрел стойкую, и пусть не сделал больше ничего заметного – его по-прежнему удовлетворяло сознание того, что в двадцать с небольшим он намного опередил почти всех на этой планете.
Вопреки собственному представлению о своем вкладе в науку, он не чувствовал благоговейного почтения при виде людей вроде Бикмана и Аль-Кабхара, которых знали и уважали везде, где бы они ни оказались. Драммонд неизбежно ощущал некоторую покровительственность со стороны людей, равных ему по положению. Он догадывался, что они видели в нем того, в ком в конце концов придется разочароваться, того, кто ничем не оправдал возлагавшихся на него в молодые годы ожиданий.
В результате он занял несколько оборонительную позицию. Не имея реальных оснований для полета к Обреченной, Драммонд подозревал, что его выбрали участником экспедиции неспроста и что это был политический шаг. Просто у него оказалось громкое имя, хорошо смотревшееся в списке приглашенных. Порой он думал, что лучше с самого начала быть посредственностью, чтобы к тебе относились, как к человеку с ограниченными возможностями, чем всколыхнуть в остальных и в самом себе надежды, а потом всех разочаровать.
Как и Чианга, его тоже привлекала Келли Колье, хотя он ни разу не оказывал ей никаких знаков внимания. Они вместе пили кофе, когда возникала такая возможность, и он, если удавалось, проводил с ней время. Однако он боялся отказа и по ее манере держаться понял, что она не рассматривает его в качестве объекта страсти.
Он вовсе не удивился, когда Бикман пригласил его в кабинет, чтобы спросить, хочет ли он записаться в группу, будет изучать артефакт, найденный на орбите Малейвы-3. Это предложение исходило скорее от его коллег, и поскольку его участие оказалось желаемым, у руководителя проекта оставалось чрезвычайно мало шансов. Но Драммонда не порадовала такая честь, так как, похоже, подразумевалось, что ему придется покинуть корабль. Идея выйти наружу очень пугала его.
– Вы чрезвычайно любезны, Гюнтер, – сказал он. Драммонду нравилось называть этого великого человека просто по имени.
– А, пустое! Вы заслужили это.
– Но остальные...
– Поймут. Вы честно заработали это назначение, Джон. Примите мои поздравления.
Драммонд размышлял о безвоздушном пространстве.
– Так вы не прочь принять участие, да?
– Да, разумеется. Только мне казалось, что обладать этой привилегией должны самые важные члены экспедиции.
Его сердце бешено забилось. Он понимал, что выход в открытый космос – штука простая: нужно только надеть баллоны с воздухом, ремень и магнитные башмаки. И удобный скафандр. Значение удобной одежды всегда подчеркивалось. Драммонд не любил высоту, но все, что он прочитал о работе в вакууме, говорило скорее о том, что никаких проблем не будет.
До того как ему сделали это предложение, до того как он его обдумал, он совершил ошибку, рассказав нескольким коллегам о том, что ему нравится мысль отправиться к «леденцу», прикоснуться к нему и пощупать. Он знал, что если отвергнет это предложение – неважно по какой причине, – его засмеют.
– Вы умеете пользоваться резаком? – спросил Бикман.
– Конечно.
«Вдавить кнопку и не целиться себе в ноги».
– Хорошо. Замечательно. Выход через два часа. Встретимся возле воздушного шлюза грузового отсека. На палубе «С».
– Гюнтер, – сказал Драммонд. – Я никогда раньше не надевал фликингеровский костюм.
– Я тоже, – рассмеялся тот. – Будем учиться этому вместе. – Он резко завершил разговор. Дверь офиса открылась. Бикман взял шариковую ручку. – Да, кстати, – произнес он, не поднимая глаз от стола, – капитан советует поесть сейчас и совсем немного. Лучше не иметь в желудке свежей пищи, когда мы выйдем в открытый космос.
Драммонд закрыл глаза и подумал: «А нельзя ли отказаться под предлогом внезапного недомогания?»
* * *
Марсель сожалел, что позволил Келли отправиться на поверхность. Будь второй пилот здесь, она могла бы сопровождать инспекционную команду к «леденцу», а он остался бы в резерве на случай непредвиденных обстоятельств. И вообще, день у него стал бы менее напряженным.
Ему не хотелось отправлять наружу людей Бикмана. Никто из них прежде ни разу не покидал корабль во время полета. Вероятность каких-либо нежелательных происшествий, конечно, была крайне мала. Поле Фликингера обеспечивало достаточную безопасность. Однако беспокойство у него оставалось.
По требованию Бикмана Марсель привел «Венди» к тому концу конструкции, что смотрел на Малейву-3, к области, наиболее удаленной от астероида и самой близкой к планете. Здесь они совершенно ясно увидели, что она к чему-то пристыковывалась. На концах стержней имелись запоры и разъемы.
Он согласовал курс, скорость и ориентацию корабля так, чтобы поддерживать выбранное взаимное расположение с «леденцом». Это было очень важно – не только для того, чтобы воздушный шлюз оставался в пределах двух метров от агрегата, но и потому что изменение положения объектов относительно друг друга сбивало бы с толку начинающих «выходцев» в открытый космос. Главная же проблема заключалась в том, что два сияющих шара – Обреченная и солнце – непрерывно меняли свое местонахождение на небе. Не быстро, но вполне достаточно, чтобы вызвать головокружение, если ты к этому не привык.
– Не смотрите на них, – посоветовал Марсель команде. – Перед вами настоящий артефакт внеземного происхождения, непохожий ни на что, виденное прежде. Сосредоточьтесь на этом.
Бикман отобрал двоих, что должны были отправиться с ним, – мужчину и женщину, молодых и довольно известных членов его научной команды. Женщина – Карла Стипан – занималась передовыми исследованиями в динамике распространения света. «Подходит, – решил Марсель. – Просвещенное создание».
Драммонд был известен всем. Однако этот человек оставался своего рода загадкой. Спокойный, сдержанный, скрытный и немного застенчивый. «Странный выбор», – подумал капитан.
Он показал, как пользоваться фликингеровским костюмом. Тот имел несколько преимуществ перед скафандрами прошлого века, и главное состояло в том, что его невозможно было проколоть. Зато запросто можно было потерять трос, соединяющий с кораблем. Да и само поле не гарантировало полной безопасности при неосторожном обращении. Несложно представить, что произойдет, если ослабить антирадиационную защиту. Или изменить состав кислородно-азотной смеси так, что потеряешь сознание или вообще копыта отбросишь. Марсель настаивал, чтобы никто не прикасался к регуляторам после того, как на них были установлены нужные настройки.
Марсель предполагал, что сам Бикман не пойдет. Планетолог сообщил ему, что слишком взволнован.
Теоретически его медицинские показатели были превосходны, иначе он просто не попал бы на борт. Но он вовсе не выглядел здоровым. Черная борода подчеркивала бледность его лица. Казалось, дышал он легко – но время от времени его дыхание делалось сиплым, напряженным, и от этого кровь приливала к щекам. Марсель имел право не пустить его наружу, но музыку заказывал Гюнтер, и капитану не хватило бы духа отказать этому человеку в опыте, который обещал стать пиком его профессиональной карьеры.
– Все готовы? – спросил Марсель.
Они стояли возле воздушного шлюза. Бикман с Карлой явно волновались в ожидании выхода, а Джон Драммонд выказывал явное нежелание отправляться. Марсель проверил их системы воздухообеспечения и активировал скафандры. Карла уже имела некоторый опыт обращения с резаком, поэтому один он передал ей, а другой взял сам. Они нацепили на запястья фонари. Капитан протянул им жилеты и подождал, пока они их наденут. Каждый жилет имел замок с пружиной, к которому крепился трос.
Марсель надел реактивный ранец.
Они проверили радиосвязь и вошли в воздушный шлюз. Марсель запустил цикл. Внутренний люк закрылся, давление стало падать. Бикман с Карлой, похоже, держались молодцом. А вот Драммонд начал дышать глубже, чем обычно.
– Успокойся, Джон, – сказал ему Марсель через личный канал связи. – Снаружи никакой опасности тебя не ждет.