Биосистеме Пиннакля было свыше шести миллиардов лет, и она, бесспорно, была старейшей из известных систем. Найтингейл провел там почти десять лет, реконструируя ее историю. По слухам, основная часть теоретической работы уже была сделана, и Хатч понимала, почему Найтингейл собрался домой. Но, тем не менее, казалось, что он преднамеренно избрал именно это время.
Стараясь удовлетворить любопытство, она выискивала возможность поговорить с ним наедине. Когда наконец такой шанс выпал, она между делом поинтересовалась, не заболел ли кто-нибудь из его близких.
– Нет, – ответил он. – Все чувствуют себя превосходно.
Но больше ничего не сказал. Даже не узнал, зачем она спрашивает.
Хатч улыбнулась и заявила, что ей интересно, почему его имя появилось в ее декларации о пассажирах неожиданно. Она узнала о том, что он летит, за несколько часов до отлета.
Пожав плечами, он ответил:
– Я принял это решение в самую последнюю минуту.
– Что ж, прекрасно, я рада каждому.
После этого разговора, если его вообще можно было назвать разговором, она отправилась на капитанский мостик и стала изучать материалы об экспедиции Найтингейла.
Впервые систему Малейвы исследовал двадцать один год назад корабль «Джеймс П. Тальяферро». Результаты экспедиции взволновали научное сообщество по двум причинам: Малейва-3 оказалась имеющей жизнь планетой и вот-вот должна была столкнуться с залетевшим в эту систему газовым гигантом. Собрали экспедицию под руководством Найтингейла, которая отправилась туда под фанфары и с широким обсуждением в прессе.
Другие люди, по-видимому, более квалифицированные, тоже рвались возглавить экспедицию. Академия заявила, что Найтингейла выбрали потому, что он был энергичным и при этом чрезвычайно здравомыслящим человеком. У него не было опыта в изучении биосистем, принципы организации которых не известны, но такого опыта не было ни у одного из кандидатов. И пусть он был моложе некоторых из тех, кого Академия предпочла бы увидеть в роли кандидата – но вышло так, что Рэнделл женился на дочери члена комиссии.
Однако экспедиция провалилась, и ответственность за это легла на Найтингейла.
То, что произошло с ним на Малейве-3, несомненно могло случиться с любым. Однако когда Хатч прочитала некоторые нападки на его здравомыслие и умение осуществлять руководство, тонко завуалированные намеки на его трусость, она поняла, почему Найтингейл решил не лезть на вершину горы, а выпал из поля зрения.
* * *
Невозможно привыкнуть к серым туманам гиперпространства, где сверхсветовые корабли дрейфовали вперед словно бы небрежно, но быстро. Путешественники, глядевшие в телескопические камеры, чувствовали себя так, будто продвигаются сквозь плотный смог со скоростью несколько километров в час.
«Уайлдсайд» спокойно скользил в тумане, и Хатч без труда представила себе, что находится, например, в Ньюфаундленде, летит над Атлантикой, и вот-вот раздастся звук ревуна. Она настроила замаскированные под иллюминаторы экраны, предназначенные для того, чтобы пассажиры любовались красотой горных пейзажей, видами городов или еще чем-нибудь в этом роде. Сидя в комнате отдыха, она смотрела на Лондон словно бы из кабины самолета. День был ясный, утро раннее, а погода – тихая. Падал снег.
Шел шестой день полета.
– А что там на самом деле? – спросил Сколари, подсевший к ней за ланчем.
– Ничего, – ответила она.
Он наклонил голову.
– Должно же быть что-нибудь.
– Ничего. Кроме тумана.
– А откуда тут туман?
– Водород и гелий. И еще несколько газов. Это в нашей вселенной есть неупорядоченности, а эта – холодная, торжественная.
– Как же так получилось? – осведомился он.
Хатч пожала плечами.
– Ничто крупное здесь не способно сформироваться. Это как-то связано со значением гравитационной постоянной. Физики утверждают, что настоящий вопрос заключается в том, откуда у нас планеты и звезды?
– А здесь есть отличие в силе гравитации?
Оба принялись за десерт. Хатч взяла ананас и банан с ломтиками сыра на тоненьких кусочках ржаного хлеба. Она пожевала, некоторое время обдумывала вкус, потом кивнула.
– Здесь значение гравитационной постоянный намного ниже, чем в нашей вселенной. Поэтому ничто не формируется. Хочешь взглянуть, на что это похоже?
– Разумеется!
Хатч приказала Биллу вывести изображение на экран передней телескопической камеры.
Лондон исчез, сменившись туманом.
Сколари наблюдал за этим несколько минут, потом покачал головой.
– Как будто я вышел прогуляться и иду быстро, а туман вокруг расступается.
– Если вообще идешь.
– Хатч, – проговорил он. – Догадываюсь, что сенсоры здесь не работают.
– Совершенно верно.
– Поэтому на самом деле ты не знаешь, есть там что-нибудь или нет. Впереди.
– Столкнуться с чем-нибудь невозможно в принципе, – заверила она. – Крупные объекты здесь не формируются.
– А как же другие корабли?
Она поняла, что на самом деле его это не беспокоит. Казалось, Сколари вообще ни о чем не тревожился. Но путешествие через гиперпространство зачаровало и озадачило бы любого. Особенно из-за ощущения медлительности. И из-за обманчивых теней в тумане. Их создавали прожекторы корабля, всего-навсего.
– Согласно теории, – сказала она, отвечая на этот вопрос в тысячный раз, – наш маршрут уникален. Мы создаем своего рода складку, посредством которой протыкаем пространство: она исчезает, когда мы выходим из нее. Поэтому столкновение с другим кораблем или даже встреча с ним исключены.
Вошел Найтингейл, заказал что-то в автобаре и подсел к ним.
– Интересный вид, – заметил он.
– Можно сменить.
– Нет, прошу вас. – Он смотрел зачарованно. – Это прекрасно!
Она взглянула на Сколари, который вгрызся в яблоко.
– Люблю все необычное, – произнес он.
Однако беседа сразу же угасла.
– Вы планируете вернуться на Пиннакль, Рэнди? – наконец спросила Хатч. – Или думаете принять другое назначение?
– Я в отставке, – ответил он таким тоном, что они сразу поверили.
И поздравили.
– Куплю домик в Шотландии, у моря, – продолжал он.
– В Шотландии? – удивилась Хатч. – Что же вы будете там делать?
– Там еще кое-где сохранилось пустынное взморье, – пояснил он. – А мне нравится уединение.
– И как вы будете проводить время? – не отставала Хатч.
Он налил себе кофе.
– Полагаю, в первый год я не буду делать ни-че-го.
Сколари кивнул.
– Наверное, это приятно. – Потом он заметил, что Найтингейла могли бы взять преподавателем в Техасском университете, и добавил, что очень неплохо было бы спустя столько лет снова встретиться с друзьями. – Рэнди, а вам не хочется написать мемуары? Ей-ей, это была бомба!
Несомненно, Сколари знал, что Найтингейл своего рода знаменитость, но, вероятно, не знал всех подробностей.
– Нет. – Найтингейл напрягся. – Не думаю, что достаточно много людей сочтут историю моей жизни вполне увлекательной.
Опыт подсказывал Хатч, что она и ее пассажиры привяжутся друг к другу. Иначе между ними уже возникла бы глубокая антипатия. Маленькие группы в длительных полетах всегда следовали одному из известных поведенческих шаблонов. Несколько лет тому назад некий социолог, находящийся на борту корабля, изучил определенный феномен и присвоил ему свое имя. Эффект Кабла. Как и следовало ожидать, группа разделилась на две части: с Найтингейлом, с одной стороны, и с кем-то еще – с другой.
До сих пор во время путешествия все мало развлекались и много говорили. Пассажиры почти забыли про игры и виртуальную реальность, посредством чего обычно коротали время, и вместо этого очень много беседовали.
Уже прозвучало несколько доверительных признаний – верный признак того, что пассажиры сблизились, хотя обычно на это уходили недели. На третий вечер Эмбри сообщила, что всерьез подумывает бросить медицину. Невыносимо, когда люди постоянно жалуются тебе на самочувствие.
– Мир полон ипохондриков, – поясняла она. – По-моему, большинство людей именно таковы, не будь я доктор.
– Моя мать страдала ипохондрией, – сказала Тони.
– И моя. Так что мне следовало бы дважды подумать, прежде чем поступать в медицинское училище.
– А почему ты поступила? – спросила Хатч.
– Отец был врачом. И бабушка. От меня этого в некотором роде ожидали.
– А чем ты займешься, оставив медицину?
– Можно бросить практику и заняться исследованиями, – заметил Сколари.
– Нет. По правде говоря, меня это вовсе не интересует. Мне это скучно.
Тони Хамнер вопреки первоначальному впечатлению Хатч, потянуло на романтику.
– Я отправилась на Пиннакль, потому что там все иначе. Я хочу путешествовать.
– Ты уже сделала это, – заявила Эмбри.
– И мне это понравилось. Блуждать по местам, построенным какими-то негуманоидами... Сотни тысяч лет назад. Это – археология.
– Так зачем ты едешь домой? – поинтересовался Сколари.
– Мой тур закончился.
– Ты могла бы его продлить, – проговорила Хатч. – Люди, которые хотят остаться, просто делают доплату.
– Знаю. Я уже продлила путешествие на целый год. И готова заняться еще чем-нибудь.
– Гм... – промычала Эмбри. – У меня подобные же мысли.
Тони рассмеялась.
– Тогда тебе тоже стоит полистать проспекты.
Сколари кивнул.
– А что, на Пиннакле у тебя никого не осталось?
Она задумалась.
– Там не было ни одного интересного мужчины. Огромное количество молодых парней – да. И все из тех, кто женат на своей работе. Женщины более или менее разбираются, какова истинная цена развлечений.
Она ни разу не упомянула о своем бывшем.
Только Найтингейл не шел на откровенность. И вот они сидели и глядели на вечный туман, и вдруг Рэнделл разговорился. Да, ему жаль, что его жизнь не настолько интересна, чтобы людям захотелось прочитать о ней. Он произнес это с таким убеждением, что Хатч подумала: «Уж не верит ли он в это на самом деле?»
Сколари подошел к иллюминатору, посмотрел на окружающую мглу и спросил:
– У кого-нибудь есть какие-нибудь соображения по поводу общего устройства этого места? Оно большое?
– Насколько я понимаю, – ответила Хатч, – понятие размера неприменимо к...
Билл подал визуальный сигнал. Это означало, что пришло сообщение.
– ...данной ситуации, – закончила она фразу. – Билл, ну!
– Хатч, – проговорил тот, – сообщение из Академии.
– Выведи его на экран, Билл.
Эмбри подошла, как раз когда туман рассеялся и появилось сообщение:
...КУДА: КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ АКАДЕМИИ
«УАЙЛДСАЙД»
ОТ КОГО: РУКОВОДИТЕЛЬ МИССИЯМИ
ТЕМА: ПЕРЕМЕНА КУРСА
ХАТЧИНС, «ВЕНДИ» ОБНАРУЖИЛ НА ОБРЕЧЕННОЙ РУИНЫ. НЕМЕДЛЕННО МЕНЯЙТЕ КУРС. СДЕЛАЙТЕ СНИМКИ, ЗАБЕРИТЕ АРТЕФАКТЫ И ВСЕ, ЧТО СМОЖЕТЕ. ГЛАВНОЕ УЗНАТЬ ХОТЬ ЧТО-ТО О ПЕРВОНАЧАЛЬНЫХ ОБИТАТЕЛЯХ. В ПРЕДЕЛАХ ДОСЯГАЕМОСТИ БОЛЬШЕ НИКОГО. НА ЭТОТ ПЕРИОД ВРЕМЕНИ ВЫ НАЗНАЧЕНЫ АРХЕОЛОГОМ. ПОМНИТЕ, ВОТ-ВОТ БУДЕТ СТОЛКНОВЕНИЕ С МОРГАНОМ. НЕ РИСКУЙТЕ.
ГОМЕС.
Она совершила ошибку. Ей следовало принять эту передачу лично. Она покосилась на Найтингейла, но не смогла прочитать на его лице ровным счетом ничего.
– Ого, – воскликнул Сколари. – И большой это крюк?
– Полет в один конец займет примерно пять суток, Том.
Они услышали, как зазвенела тарелка Найтингейла.
– Не сказать, что я этим как-то огорчен, – заметил он.
Черт! У нее и в самом деле нет выбора. Она получила приказ. И не может оспорить его хотя бы потому, что доставка туда ее ответного сообщения займет несколько дней. Она достаточно много поработала, чтобы понимать: руины на планете, считающейся необитаемой, – очень важная находка. И все это поручили ей. Будь Хатч одна, она бы несказанно обрадовалась.
– Придется лететь, – наконец произнесла она. – Жаль, что это доставляет неудобства. Раньше в подобных случаях Академия компенсировала пассажирам потраченное время.
Найтингейл закрыл глаза, и Хатч услышала, как он выдохнул:
– Полагаю, нам выделят другой корабль.
– Вряд ли в этом много смысла – разве что какой-нибудь окажется поблизости. Если им придется высылать корабль с базы, то он прибудет почти через пять недель. К тому времени там все уже завершится, а мы точно будем лететь обратно.
– Прямо напрашиваются на то, чтобы предъявить им иск, – настаивал Найтингейл.
Это была пустая угроза. Вероятность изменения маршрута и возможные неудобства оговаривались в контракте каждого капитана корабля.
– Поступайте как считаете нужным, – спокойно отозвалась она. – Я считаю, что в худшем случае мы задержимся примерно на три недели.
Найтингейл с огромным облегчением положил нож и вилку.
– Потрясающе, – проронил он и вышел из комнаты.
Эмбри тоже не обрадовало происходящее.
– Это нелепо, – бросила она.
– Увы, – Хатч постаралась улыбнуться. – Такие вещи случаются.
Сколари, закатив глаза, откинулся в кресле.
– Хатч, это жестоко – поступать так со мной. Я заранее заказал номер в Швейцарских Альпах. Хочу провести там время с друзьями.
– Том, – сказала она страшно смущаясь. – Извини, но, мне кажется, тебе придется пересмотреть свои планы.
Он посмотрел ей прямо в глаза.
В это мгновение Хатч постаралась взять себя в руки.
– Послушай, вы оба достаточно долго работали на Академию. И вам известно, что значит открытие такого рода. И еще вы знаете, что мне не предоставили возможности выбора. Пожалуйста, жалуйтесь туда, где это нормально воспримут. Пишите, а я с радостью отошлю вашу жалобу.
Тони вздохнула.
– Я, в общем-то, не предполагала, что мы весело проведем время. Так что преспокойно могу это пережить.
В течение часа Хатч пересчитала их полетную траекторию и взяла курс на Малейву.
* * *
В тот день она сторонилась пассажиров, желая сохранить благоприятный психологический климат. Хотя дружеский настрой первых нескольких дней и не вернулся, но отрицать, что гнев и негодование быстро рассеялись, тоже было нельзя. К утру все более или менее смирились с новым положением дел. Эмбри признала, что возможность наблюдать планетарное столкновение наверняка важнее любых неудобств. Что касается Сколари, он, видимо, наконец, начал осознавать, что значит быть единственным молодым представителем мужского пола в обществе двух привлекательных пассажирок.
Хатч сочла, что пришло время сделать следующий шаг.
На следующее утро все, кроме Найтингейла, собрались в комнате отдыха. Тони и Эмбри играли в шахматы, Сколари с Хатч обсуждали этические проблемы, а Билл оказывал им в этом посильную помощь. В данный момент обсуждалось, следует ли воспринимать положительно наличие верований, поскольку те даруют индивидам большее психологическое спокойствие. Заметив, что шахматная партия закончилась, Хатч привлекла к себе внимание присутствующих.
– Обычно, – сообщила она пассажирам, – на такие исследования отправляют как можно больше людей, среди которых обязательно есть профессиональные археологи. У кого-нибудь есть археологическое образование?
Ни у кого не было.
– Когда мы доберемся до Обреченной, – продолжала Хатч, – я отправлюсь на поверхность. Просто осмотреться, увидеть все, что можно, а то и собрать кое-какие артефакты. Если кому-нибудь хочется со мной, могу взять нескольких добровольцев. Работа предстоит достаточно простая.
Она сладко потянулась. Пассажиры переглянулись, затем посмотрели на потолок и стены.
Эмбри отрицательно покачала головой.
– Благодарю покорно. Я предпочту наблюдать отсюда. Хатч, в конце прошлого века здесь пропала целая группа. Насколько я припоминаю, их съели. – Она подняла ферзя и внимательно посмотрела на него. – Прошу извинить. Но я действительно помню об этом. К тому же меня мало интересует археология. Если там есть что-то, на что Академии хотелось бы взглянуть, так у них было на это двадцать лет. Но нет – в самую последнюю минуту им взбрело в голову отправить туда нас, чтобы мы сделали их работу. Весьма типично.
– Извини, Хатч, – произнес Сколари, – но я разделяю это мнение. Бюрократы сами ничего не могут, вот и ожидают от нас, что мы ринемся в «горячую точку» и с энтузиазмом займемся исследованиями. – Он посмотрел куда-то мимо Хатч, не желая встречаться с ней взглядом. – Глупость какая!
– Ладно, – сказала она. – Я все понимаю. И, пожалуй, согласна с тобой.
– А чем мы будем делать снимки? – спросила Тони. – У тебя есть сканер?
В грузовом отсеке Хатч нашлась упаковка со сканером. «Ну, хоть с этим проблем не будет».
Тони откинулась в кресле. Она осторожно наблюдала за Хатч, однако выражение ее лица ничего не говорило. Наконец, она улыбнулась.
– Я с тобой, – проговорила она.
Хатч предвидела такое развитие событий и уже наметила другого добровольца, хотя имела веские причины оставить его на борту.
– Я никого не принуждаю, Тони.
– Неважно. Мои внуки когда-нибудь спросят меня об этом. И я не хочу быть вынужденной им ответить, что осталась здесь и наблюдала за происходящим из гостиной.
Этой фразой она заработала колючий взгляд Эмбри.
* * *
По привычке Найтингейл удалился к себе очень рано. Он понимал, что в его отсутствие остальные чувствуют себя более непринужденно, и сожалел об этом. Однако, по правде говоря, даже короткая беседа утомляла его. Он дни напролет работал над книгой, которую в один прекрасный день, надеялся он, сочтут его главным произведением: «Куракуа и Земля: эволюция разума». Книга рассказывала о величайшей иронии, что люди, открыв силы, создающие в определенных известных ситуациях разум на планете, пока плохо осознали их действие по отношению к самим себе.
Он с удовольствием проводил вечера со своими великими предшественниками Харко и Ди Альвой, вместо того чтобы слушать в комнате отдыха болтовню, переходящую в базар.
Люди, с которыми он путешествовал, определенно не были яркими личностями, а время – драгоценно. За ушедшие годы он в полной мере оценил тот грустный факт, что никто не живет вечно.
Однако по вечерам сильное волнение мешало Рэнделлу думать о чем-нибудь, кроме Обреченной. Малейва-3. Планета без будущего. Вам не хочется написать мемуары? «Почему Сколари спросил об этом? Смеялся ли он надо мной?» – Этот вопрос Найтингейл задавал себе все чаще. Ведь Событие приближалось – и воскрешало воспоминания. Неужели вы тот самый Найтингейл, который угробил шестерых?
Ему захотелось выпить. Однако из горького опыта Найтингейл знал, что стоит себе это позволить – и он надерется.
Вскоре все кончится. Под ногами опять будет твердая почва, и он уединится в доме, который купил для него агент по недвижимости. Дом на мысе, вдали от шоссе; к нему вела частная дорога. Ни гостей. Ни соседей. Не надо отвечать ни на чьи вопросы.
Будь он сообразительнее, он бы убрался с Пиннакля много лет назад, прежде чем опять упереться в это носом. Но он пустил все на самотек, решив, что, поскольку он больше не имеет отношения к Малейве, люди позабудут о нем. Позабудут, что он когда-то был там.
Неужели вы тот самый Найтингейл, который так напортачил во время первой экспедиции, что мы никогда туда не вернемся?
У него не было близких друзей, и он точно знал почему. В результате – полное одиночество. Никого, с кем бы он мог поделиться своим самым значительным профессиональным успехом. И теперь в холодном, равнодушном окружении он обнаружил, что напряженно размышляет о своей жизни. Это и в самом деле было путешествие, в которое по своей воле он не отправился бы никогда. Ни в коем случае.
С недавних пор, когда о Малейве-3 вовсю заговорили в новостях, а интерес общественности ко всему происходящему на этой обреченной планете постепенно усиливался, его положение стремительно становилось все более зыбким. Он даже подумывал сменить имя, когда доберется домой. Но решил не тратить время на массу бюрократических проволочек. Пожалуй, достаточно просто держаться подальше от адресных справочников. Он уже совершил одну ошибку, сообщив людям, с которыми летел, что собирается осесть в Шотландии.
Он зашифруется. Любые причитающиеся ему деньги, любые официальные переводы, любой человек, который по той или иной причине попытается добраться до него, будут поступать или обращаться в промежуточное место. А он будет сам решать, отвечать или нет. Никто не будет знать, где он. И если он будет осторожен, никто близ Банффа, где он предполагал поселиться, никогда не узнает, кто он на самом деле.
Не вы ли тот самый Найтингейл, что потерял мужество и пал духом?
В тот ужасный день эти твари добрались и до него. Защитный костюм с полем Фликингера обеспечивал ограниченную безопасность и не сумел защитить от нападения, но зато не дал маленьким сволочам отравить его. Тем не менее клювы пробили мягкую плоть. Его шея, хотя физически и осталась в порядке, никогда не будет излечена окончательно. А от нескольких шрамов на теле он так и не смог избавиться, доктора оказались бессильны.
Любой на его месте поступил бы так же.
Что ж, может быть, и не любой. Однако он не испугался... а если и испугался, то не больше остальных. И не сбежал. И никого не бросил. Он действовал хладнокровно.
* * *
Роскошный лайнер «Вечерняя звезда» перевозил полторы тысячи пассажиров, которые надеялись стать свидетелями столкновения. Среди них был всемирно известный Грегори Макаллистер, издатель, журналист, человековед. Макаллистер был самодовольным, однако в меру. В охотничьи экспедиции он брал собственное оружие. Всегда обращал внимание на своих коллег и вел себя так, будто они были на равных. Был безукоризненно вежлив с целыми толпами заурядных людишек: официантами, врачами, капитанами кораблей. Время от времени выдавал шутки касательно глупой деревенщины, однако все понимали, что это лишь шутки.
Он был огромной политической силой, открыл и вывел на литературную сцену дюжину самых блестящих умов. В Чикагском высшем свете, политическом и литературном «мозговом центре», он был чем-то типа директора. Помимо всего прочего он входил в совет директоров Балтиморского института лексикографии, был почетным издателем «Премьера» и влиятельным членом нескольких благотворительных обществ, хотя настойчиво продолжал во всеуслышание клеймить бедняков как ленивых и бестолковых. Он играл немаловажную роль в среде адвокатов, которых школьный комитет Брэнтли привлек для участия в деле «Генезиса». Ему нравилось считать себя единственным в мире практикующим уничтожителем лекарей-шарлатанов, обманщиков, жуликов, репетиторов и священнослужителей.
Он весьма неохотно согласился лететь на «Вечерней звезде». Не то чтобы его не интересовала перспектива посмотреть на разрушение целой планеты. Просто вся эта суета казалась Макаллистеру чуточку плебейской. Действием людей, которым не хватало ряда непреходящих ценностей. Он воспринимал это как нечто вроде появления на общественном пляже. Или похода на футбольный матч.
Однако он согласился, наконец сознавшись в том, что ему это любопытно и он ценит возможность потом говорить, что был свидетелем особого момента в истории. Кроме того, это позволяло ему продемонстрировать свою солидарность с простыми людьми. Даже если эти «простые люди» стремились лишь преумножить свою недвижимость возле Кейп-Кода и на берегу Гудзона.
В конце концов, небольшая планетная катастрофа могла оказаться забавной и даже послужить материалом для нескольких популистских статеек о мимолетности жизни и бренности материального благосостояния. Из всех, кто был достаточно «в теме», чтобы написать об этих событиях, никто, насколько было ему известно, не отправился к месту события.
На его решение лететь повлиял и список пассажиров, пестревший именами политиков и промышленных магнатов.
Хотя Макаллистер не признался бы в этом, его изумила комфортабельность гигантского корабля. Впрочем, каюта оказалась теснее, чем он бы предпочел. Тем не менее она была удобной, а умеренность убранства говорила об отличном вкусе больше, чем сверкающая полировкой показная роскошь, которую обычно обнаруживаешь на борту крупного сверхсветового корабля.
Он наслаждался, прогуливаясь по лабиринту гостиных, баров и холлов. Несколько закутков были переделаны в виртуальные веранды, из которых, когда придет пора, пассажиры смогут наблюдать за Событием.
Хотя Макаллистер первоначально планировал провести бóльшую часть времени за работой, он вместо этого часто заглядывал в закрытый дворик бистро под названием «Навигатор», расположенного на верхней палубе по правому борту корабля. По вечерам здесь толпились видные деятели, их поклонники, различные второсортные фигуры, их советники, журналисты, главы исполнительной власти и даже писатели. Все проявляли волнение, общаясь с ним, и набивались ему в друзья. В первый вечер его пригласили отужинать за столик к капитану. Но он еще не вполне освоился – и отклонил предложение.
У Макаллистера были враги, которые не расстроятся, останься он навсегда где-нибудь в системе Малейвы, у обреченной планеты, но он понимал, что мир в целом воспринимает его как странствующего рыцаря, этакого Дон Кихота, бичующего некомпетентность, борющегося с фиглярством и шутовством и, как правило, идущего в первых рядах тех, кто пытается сохранить планету, руководствуясь здравым смыслом.
За ним закрепилась слава блестящего аналитика и, что более важно, он считался образцом честности и прямоты. Он не принимал сторону ни прогрессистов, ни консерваторов. Его невозможно было ни купить, ни одурачить.