Страница:
"Сын Фингала, - сказал он, - почему пламенеет душа Гола? Сильно стучит мое сердце, нетверды мои шаги, и десница трепещет на рукояти меча. Когда я гляжу на врагов, душа моя вспыхивает предо мной, и я вижу их спящее войско. Не так ли трепещут души отважных в сражениях копий? Как бы воспрянул Морни душою, если бы ринулись мы на врага! Наша слава возвысится в песне, и величаво пройдем мы на глазах у отважных".
"Сын Морни, - ответил я, - душа моя тешится в битве. Любо мне блистать одному на поле брани, передавая бардам имя свое. Но что, если враг победит, смогу ли взглянуть я в глаза королю? В негодованье ужасны они, подобные пламени смерти. Я не хочу увидеть их гнев. Оссиан победит иль падет. А разве дано побежденным славу стяжать? Они преходят, как тени. Но Оссиан славу стяжает. Он со своими отцами сравнится в деяниях. Так ринемся во всеоружии, сын Морни, ринемся в битву. Но, Гол, если ты вернешься один, поди к высоким стенам Сельмы. Скажи Эвиралин,* что пал я со славой; отнеси этот меч дочери Бранно. Да вручит она его Оскару, когда вступит он в юные годы".
* Оссиан женился на ней незадолго перед тем. Рассказ о том, как он сватался к этой деве, включен в виде эпизода в четвертую книгу "Фингала".
"Сын Фингала, - ответствовал Гол со вздохом, - как мне вернуться, если падет Оссиан! Что мне скажут отец и Фингал, властитель мужей? Ничтожные люди свой взор отвратят и промолвят: "Глядите на Гола могучего, что в крови распростертого друга оставил!" Нет, ничтожные люди, не иначе видать вам меня, как в сиянии славы. Оссиан! я слыхал от отца о могучих деяньях героев, о могучих деяньях, в одиночестве ими свершенных, ибо в опасности крепнет душа".
"Сын Морни, - я отвечал, шагая пред ним по вереску, - наши отцы восхвалят нашу доблесть, когда будут оплакивать нас. Радости луч озарит их души, когда очи исполнятся слез. Скажут они: "Наши сыны не полегли, словно злаки на поле, ибо они сеяли смерть вкруг себя". Но зачем же нам мыслить о тесном жилище? Меч защищает отважного. Но смерть преследует бегство ничтожных, и не воздают им хвалы".
Мы устремились вперед сквозь ночь и пришли туда, где ревущий поток струил синие воды вкруг вражьего стана, между дерев, что на шум его отзывались; мы пришли к берегам потока и увидели воинство спящее. Их костры на равнине погасли, и шаги одиноких дозорных издалека доносились. Я уже было копье протянул, чтоб, опершись, перепрыгнуть поток, но Гол за руку взял меня и молвил отважное слово.
"Ужели Фингалов сын нападет на ворога спящего? Ужели ворвется он, словно вихорь ночной, что повергает тайком деревца молодые? Не так заслужил Фингал себе почести, не за такие дела увенчаны славой кудри седые Морни. Ударь, Оссиан, ударь во щит боевой, да поднимутся тысячи. Да встретят Гола они в первой битве его, чтобы он смог испытать крепость мышцы своей".*
* Это предложение Гола значительно благороднее и более согласуется с истинным героизмом, чем поведение Улисса и Диомеда в "Илиаде" или Ниса и Эвриала в "Энеиде". То, что подсказывали ему доблесть и благородство, стало основою его успеха, ибо враги, придя в смятение от звона Оссианова щита (что служило обычным сигналом к бою), решили, что на них нападает все войско Фингала. Таким образом, на самом деле они бежали от целого войска, а не от двух героев, и это придает рассказу правдоподобие.
Душа моя восхитилась воителем, и слезы исторглись из глаз моих. "И встретят Гола враги, - сказал я, - и разнесется слава сына Морни. Но от меня, мой герой, не удаляйся, да сверкает булат твой вблизи Оссиана, чтобы десницы наши съединились в побоище. Зришь ли ты, Гол, ту скалу? Серые ребра ее тускло мерцают под звездами. Если враги начнут нас теснить, станем спиною к скале. Тогда убоятся они приблизиться к копьям, ибо в наших десницах смерть".
Я трижды ударил в звонкий щит. Враги поднялись, трепеща. Мы устремились вперед, бряцая доспехами. Они побежали толпою по вереску, ибо решили - это явился могучий Фингал, и сила их рук иссякла. Шумный их бег был подобен пожару, когда проносится он сквозь опаленный лес.
Вот тогда-то Гол с силой взметнул копье, вот тогда-то он поднял меч, Кремор пал и могучий Лет. Дунтормо бился, весь окровавленный. Булат вонзился в тело Крото, когда он вставал, на копье опираясь; черный поток хлынул из раны и зашипел на полусгоревшем дубе. Катмин узрел позади приближенье героя и полез на древо иссохшее, но сзади его поразило копье. Крича, содрогаясь, он пал; мох и ветви сухие полетели вослед и покрыли стальное оружие Гола.
Так отличился ты, сын Морни, в первом сраженьи своем. Но и твой меч не дремал на бедре, о последний из рода Фингалова! Оссиан устремился вперед, исполненный силы, и люди ложились пред ним, как трава под палкою отрока, когда, свистя, пробегает он поле и наземь слетают седые головки чертополоха. Но юнец идет беззаботно, направляясь в место пустынное.
Встало серое утро, засверкали извивы потоков средь вереска. Враги собрались на холме, и вспыхнула ярость Латмона. Он потупил долу гневные очи багровые, он безмолвен в скорби своей. Он ударяет часто во щит свой горбатый, и неровно шагает по вереску. Издали я усмотрел угрюмость героя и молвил сыну Морни.
"О колесницевластный * вождь Струмона, видишь ли ты врагов? В гневе они собрались на холме. Следует нам к королю ** свой шаг обратить. Восстанет он в силе своей, и Латмона рать исчезнет. Слава нас осенит, воитель, очи старцев *** возрадуются. Но бежим, сын Морни, Латмон нисходит с холма".
* Колесницевластный - это почетное наименование, прилагаемое Оссианом без разбора к каждому герою, поскольку все вожди в его время по своему положению владели колесницей или носилками.
** К Фингалу.
*** Фингала и Морни.
"Так замедлим шаги, - возразил златокудрый Гол,**** - чтобы враг не сказал, усмехаясь: "Гляньте на воинов ночи, они, словно духи, страшны лишь во мраке, но исчезают пред лучами востока". Оссиан, возьми щит Гормара, павшего от копья твоего; да возрадуются герои почтенные, видя деянья своих сынов".
**** На протяжении всей этой поэмы Гол ведет себя как герой в самом высоком смысле этого слова. Скромность Оссиана при рассказе о собственных деяниях не менее замечательна, чем его беспристрастие по отношению к Голу, поскольку хорошо известно, что Гол впоследствии восстал против Фингала, и это, как можно полагать, вызвало предубеждение против него в душе Оссиана, Но, коль скоро Гол из противника позднее стал ближайшим другом Фингала и величайшим героем, поэт оставляет без внимания этот единственный его проступок из уважения ко многим его добродетелям.
Так говорили мы на равнине, когда Сульмат ***** пришел к колеспицевластному Латмону, Сульмат, властитель Дуты на брегах мрачнобурного потока Дувранны.****** "Почто не спешишь ты, сын Нуата, с тысячью храбрых твоих? Почто не сойдешь ты с войском в долину, пока не бежали воины? Стальные доспехи их светятся в лучах восходящих, и они ступают пред нами по вереску".
***** Suil-mhath - _человек с острым зрением_.
****** Dubh-bhranna - _темный горный источник_. При такой удаленности во времени, трудно определить, какая река называлась так во дни Оссиана. Река в Шотландии, впадающая в море у Банфа, до сих пор носит имя Деверон. Если Оссиан говорит здесь именно о ней, тогда Латмон должен был быть вождем племени пиктов или тех каледонцев, которые в старину населяли восточный берег Шотландии.
"Сын десницы немощной, - молвил Латмон, - ужель мое войско сойдет в долину! Их только двое, сын Дуты, неужто же тысяче сталь подымать! ******* Нуат бы оплакал в чертоге своем погибель своей славы. Он отвернул бы взор от Латмона, заслыша, что шаг его близится. Ступай же к героям, вождь Дуты, ибо я узнаю величавую поступь Оссианову. Слава его достойна стали моей; да сразится он с Латмоном".
******* Оссиан редко упускает случай наделить своих героев, даже если это и враги, благородством духа, которое, как явствует из его поэм, отличало его самого. Те, кто слишком презирают своих противников, не берут в расчет, что чем больше умаляют они доблесть врагов, тем меньше заслуживают славы, побеждая их. Обычай уничижать противника присущ отнюдь не исключительно современному утонченному героизму. Пристрастие к поносной брани является одним из главных пороков героев Гомера, в чем, кстати говоря, не следует винить поэта, который лишь придерживался нравов описываемого времени. Мильтон следовал Гомеру в этом отношении, но брань в устах адских духов, которые должны вызывать ужас, производит менее отталкивающее впечатление, чем когда она исходит из уст героев, представленных как образец для подражания.
Благородный Сульмат пришел. Радостно было мне слышать слова короля. Поднял я щит на мышцу мою, и Гол вложил мне в руку меч Морни. Мы вернулись к потоку журчащему; Латмон явился в силе своей. Мрачное войско его катилось за ним, словно туча, но сын Нуата был светел в стальных доспехах.
"Сын Фингала, - молвил герой, - слава твоя возросла на нашей паденье. Сколько моих бойцов сражено твоею десницей, властитель мужей! Так подними же теперь копье против Латмона и повергни сына Нуата, повергни среди народа его или ты сам падешь. Никогда не скажут в чертогах моих, что воины пали у меня на глазах, что пали они на глазах у Латмона, когда меч его на бедре почивал. Залились бы слезами, глаза голубые Куты,* и блуждала б она одиноко по долам Дунлатмона".
* Кута, очевидно, была женою или любовницей Латмона.
"Но не скажут также, - ответствовал я, - что сын Фингала бежал. Пусть даже мрак сокроет его шаги, не побежит Оссиан. Не то душа его вышла б навстречу ему и сказала: "Разве бард Сельмы страшится врага?" Нет, он не страшится врага. Радость его посреди сраженья".
Вышел Латмон с копьем и пронзил щит Оссиана. Я ощутил хладную сталь в теле своем и выхватил меч Морни. Надвое я рассек копье, наконечник блестящий, сверкая, упал на землю. Сын Нуата, пылая гневом, поднял высоко свой звонкий щит. Темные очи его глядели поверх щита, который, склоняясь вперед, сиял подобно медным вратам. Но копье Оссиана пронзило блеск навершья его и вонзилось в дерево, что позади стояло. Щит повис на древке дрожащем, но Латмон все приближался. Гол увидал, что гибель вождю угрожает, и простер свой щит пред мечом моим, когда тот опускался лучом сверкающим на короля Дунлатмона.
Латмон взглянул на сына Морни, и слезы исторглись из глаз его. Он бросил наземь меч отцов своих и промолвил слова отважных.
"Почто сражаться Латмону против первых из смертных? Ваши души - лучи небесные, ваши мечи - пламень смерти. Кто же сравняется славой с героями, чьи подвиги столь велики уже в младости! О, были бы вы в чертогах Нуата, в зеленом жилище Латмона! Тогда не сказал бы отец, что сын его сдался немощным. Но кто там грядет, как могучий поток, по гулкозвучной вересковой пустоши? Малые холмы пред ним сотрясаются, и тысяча духов летит на лучах булата его, духи тех,** кто пал от руки владыки звенящего Морвена. Счастлив ты, о Фингал, твои сыны будут сражаться в битвах твоих, они идут впереди тебя и возвращаются славой увенчаны".
** Во времена Оссиана считалось, что у каждого человека есть сопровождающий его дух. Однако предания, связанные с этим воззрением, темны и мало вразумительны.
Фингал пришел, исполненный кротости, радуясь втайне делам своего сына. Довольство сияло на челе Морни, и слезы отрады туманили старые очи. Мы пришли в чертоги Сельмы и воссели на пиру чаш. Девы песен пришли к нам и нежно-краснеющая Эвиралин. Черные кудри ее струились по снежной шее, глаза обращались тайно на Оссиана. Она заиграла на арфе, и мы славословили дочь Бранно.
Фингал поднялся с места и сказал воинственному королю Дунлатмона. На бедре его сотрясался меч Тренмора, когда подымал он десницу могучую. "Сын Нуата, - сказал он, - почто ты ищешь славы в Морвене? Мы не из племени немощных, и наши мечи не сверкают над слабыми. Разве когда-нибудь шли мы в Дунлатмон с бранными кликами? Битва не тешит Фингала, хоть и сильна десница его. Слава моя возрастает, когда повержен надменный. Перун моего булата разит горделивых ратников. Приходит битва, и вздымаются могилы отважных; могилы сынов моего народа вздымаются, о праотцы! и мне под конец одному суждено остаться. Но я останусь увенчанный славой, и душа моя отлетит потоком света. Латмон, вернись восвояси. Бранн свои обрати в иные края. Прославлено племя Морвена, и супостаты его - чада несчастных".
Ойтона
ПОЭМА
СОДЕРЖАНИЕ
Гол, сын Морни, сопровождал Латмона, когда тот возвращался на родину после поражения в Морвене, о чем рассказано в предшествующей поэме. Нуат, отец Латмона, радушно принял Гола. Тот влюбился в его дочь Ойтону, и она ответила ему взаимностью. Был назначен день их свадьбы. Тем временем Фингал, готовясь к походу на страну бриттов, послал за Голом. Герой повиновался, но, расставаясь с Ойтоной, обещал ей, что, если останется жив, он вернется в назначенный день. Латмон тоже должен был следовать за отцом своим Нуатом на войну, и Ойтона осталась одна в родовом замке Дунлатмоне. Дунромат, владетель Кутала (по-видимому, одного из Оркнейских островов), воспользовавшись отсутствием ее близких, явился и насильно увез Ойтону, которая некогда презрела его любовь, на пустынный остров Троматон, где скрыл ее в пещере.
Гол вернулся в назначенный день и, узнав о похищении, поплыл к Троматону, чтобы отомстить Дунромату. Высадившись на острове, он отыскал Ойтону, которая была безутешна в твердо решилась не пережить своего бесчестия. Она поведала Голу о своих несчастиях, и, едва она кончила, как Дунромат в сопровождении ратников появился на другом конце острова. Гол приготовился напасть на него и попросил Ойтону удалиться, пока не кончится битва. Она сделала вид, что послушалась его, но тайно облачилась в воинские доспехи, бросилась в гущу боя и была смертельно ранена. Гол, преследуя бегущего противника, нашел ее на поле сражения, когда она испускала последний вздох. Он оплакал ее, воздвиг ей могильный холм и вернулся в Морвен. Так гласит предание, от которого почти не отличается поэма, начинающаяся с возращения Гола в Дунлатмон после насильственного увоза Ойтоны.
Тьма воцарилась окрест Дунлатмона, хоть и являет луна половину лица над холмом. Дочь ночи, она отвращает свой взор, ибо видит, как близится горе. Сын Морни стоит на равнине, но не слышно ни звука в чертоге. Ни единый вдаль-струящийся луч не мерцает сквозь мглу.* Не слышно гласа Ойтоны ** среди шума потоков Дувранны.
*
... от трепетной свечи
Вдаль устремленный тонкий луч струится.
Мильтон [Комус, 336].
** Oi-thona - _дева волны_.
"Куда сокрыла ты красу свою, темноволосая дочь Нуата? Латмон на поле храбрых. А ты обещала остаться в чертоге, ты обещала остаться в чертоге, пока не вернется сын Морни. Пока не вернется он со Струмона к деве своей любви. Слезы текли по ланитам твоим, когда он уходил, тайный вздох вздымал твою грудь. Но ты к нему не выходишь, его не встречаешь песней, легко-трепетным звоном арфы".
Так сетовал Гол, когда подошел он к башням Дунлатмона. Мрачно зияли врата отверстые. Бушевали ветры в чертоге. Деревья зас_ы_пали листьями вход, и ропот ночи слышен окрест. В безмолвной скорби сидел у скалы сын Морни, душа его трепетала за деву, но не знал он, куда стопы свои обратить. Сын Лета *** стоял в стороне и слышал, как ветры шумят в его волосах всклокоченных. Но он не смел подать голос, ибо видел печаль Гола.
*** Морло, сын Лета, - один из самых прославленных героев Фингала. Он с тремя ратниками сопровождал Гола, когда тот отправился в Троматон.
Сон низошел на героев. Возникли ночные видения. Ойтона встала во сне пред очами сына Морни. Темные кудри ее распущены в беспорядке, прекрасные очи полны слезами. Кровь запятнала снежные руки. Одеяние приосеняло рану на ее груди. Встала она пред вождем, и прозвучал ее глас.
"Спит ли сын Морни, тот, что любезен был очам Ойтоны? Спит ли Гол на далекой скале, когда унижена дочь Нуата? Катится море вкруг мрачного острова Троматона; в слезах я сижу в глубине пещеры. Но я сижу не одна, о Гол, мрачный вождь Кутала со мной. Со мной он, объятый любовью неистовой. Что же делать Ойтоне?"
Сурового ветра порыв пронесся над дубом. Ушло сновиденье ночное. Гол схватил тополевое копье, он восстал в неистовом гневе. Часто он обращал очи к востоку, кляня запоздалый рассвет. Но вот наступило утро. Герой подъемлет парус. Ветер, свистя, прилетел с холма, и Гол понесся по волнам пучины. На третий день показался Троматон, словно синий щит среди моря.* Белые волны с ревом бились о скалы. Печально сидела Ойтона на бреге. Она смотрела, как волны бегут, и током точила слезы. Но, завидя Гола в доспехах, она задрожала и отвратила взор. Долу склонился прелестный лик и зарделся, белые руки затрепетали. Трижды она порывалась бежать от его взора, но подкосились ноги ее.
*
... видимы стали вдали над водами
Горы тенистой земли феакиян...
Черным щитом на туманистом море она простиралась.
Гомер. Одиссея, V, 279.
Trom-thon - _тяжкая или глубокозвучная волна_.
"Дочь Нуата, - молвил герой, - зачем бежишь ты от Гола? Разве очи мои мечут пламень смерти? Или ненависть душу мою помрачает? Ты для меня рассветный луч, что встает над безвестной землею. Но ты закрываешь скорбью лицо свое, дочь высокого Дунлатмона. Разве враг Ойтоны близко? Душа моя жаждет сойтись с ним в бою. Трепещет меч на бедре у Гола, желая сверкать во длани его. Говори, дочь Нуата, разве не видишь ты слез моих?"
"Колесницевластный вождь Струмона, - отвечала дева, вздыхая, - зачем пришел ты по синим волнам к скорбной дочери Нуата? Зачем не исчезла я безвестно, как цветок на скале, что, сокрытый от глаз, вздымает головку свою пригожую, а ветер уносит увядшие его лепестки? Зачем ты приходишь, Гол, зачем тебе слышать последний мой вздох? Я исчезаю в расцвете юности, и мое имя никто не услышит. Или услышат его с сожалением, и слезы Нуата прольются. Ты будешь скорбеть, сын Морни, о погибшей чести Ойтоны. А она опочиет в тесной могиле, далеко от гласа скорбящего. Зачем пришел ты, вождь Струмона, на морем омытые скалы Троматона?"
"Я пришел, чтобы встретить твоих врагов, дочь колесницевластного Нуата! Кутала вождь, предвижу, смерть обретет или сын Морни погибнет. Ойтона, если Гол падет, воздвигни мою могилу на том утесе затиневшем, и, когда мрачно-зыблемый мимо пройдет корабль, позови сынов моря, позови их и отдай этот меч, пусть они отвезут его к Морни в обитель; пусть седовласый герой перестанет взор устремлять в пустынны простор и ждать возвращения сына".
"А станет ли жить дочь Нуата? - отвечала она с порывистым вздохом. Стану ли жить я в Троматоне, если падет сын Морни? Сердце мое не из камня этой скалы, а душа не беспечна, как это море, что вздымает синие волны, едва лишь подует ветер, и катит их, покорное буре. Тот же порыв, что повергнет тебя, по земле раскидает ветви Ойтоны. Вместе мы увянем, о сын колесницевластного Морни! Милы мне и жилище тесное и серый камень мертвых, потому что вовек не покинуть мне твоих скал морем объятый Троматон!
Ночь опустила тучи после ухода Латмона, когда он пошел на брань своих предков, к мохом обросшей скале Дутормота.* Ночь опустила, а я сидела в чертоге при свете горящего дуба. Снаружи ветер шумел в деревьях. Я услыхала звон оружия. Радостью вспыхнуло мое лицо: думала я, что ты воротился. Но это был вождь Кутала, рыжеволосый силач Дунромат. Огнем пылали глаза его; кровь моего народа запеклась на его мече. Те, кто защищали Ойтону, пали, сраженные хмурым вождем. Что я могла сделать? Моя десница слаба, ей не поднять копья. Он унес меня, горем объятую, слезы точившую, и поднял паруса. Страшился он, что вернется могучий Латмон, брат несчастной Ойтоны. Но смотри, он грядет со своею ратью! пред ним расступаются мрачные волны! Куда обратишь ты стопы свои, сын Морни? Много ратников у Дунромата!"
* Ойтона рассказывает, как ее похитил Дунромат.
"Стопы мои вовек не обращались прочь от битвы, - ответил герой, обнажая меч, - так устрашусь ли я, Ойтона, когда близки твои супостаты? Сокройся в пещере, дочь Нуата, пока не окончится бой. Сын Лета, принеси нам луки отцов и звонкий колчан Морни. Пусть трое воинов наших натянут луки. Мы же подымем копья. Целое войско их на скале, но наши сердца отважны".
Дочь Нуата сокрылась в пещере. Беспокойная радость пронзила ее, словно молнии алой стрела грозовую тучу. Душа ее утвердилась в решеньи своем, и слезы высохли в дико сверкавших очах. Дунромат медленно близился, ибо увидел он сына Морни. Презренье скривило лицо его смуглое, усмешка была на устах, под бровями косматыми вращались багровые очи.
"Откуда пришли сыны моря? - начал сумрачный вождь. - Занес ли вас ветер на скалы Троматона? Или пришли вы искать белорукую дочь Нуата? Знайте, ничтожные люди, что те, кого встретит длань Дунромата, - сыны несчастных. Очи его не щадят бессильных, и по нраву ем; кровь чужеземцев. Ойтона светлый луч, и вождь Кутала втайне тешится им. Не хочешь ли ты, как туча, сокрыть красу ее, сын маломощной длани? Прийти-то ты смог, но вернешься ль в чертоги предков своих?"
"Так ты не знаешь меня, рыжеволосый вождь Кутала? - спросил Гол. - А ноги твои быстро бежали по вереску в битве колесницевластного Латмона, когда меч сына Морни гнал его войско в лесных просторах Морвена. На словах-то ты грозен, Дунромат, потому что бойцы твои стоят за тобою. Но мне ли бояться их, сын гордыни? Я не из племени слабых".
Гол в боевых доспехах устремился вперед. Дунромат скорчился за спинами своих ратников. Но копье Гола пронзило вождя угрюмого, а когда тот склонился, дух испуская, меч отсек ему голову. Сын Морни схватил ее за волосы и трижды потряс. Воины Дунромата бежали. Стрелы Морвена летели им вслед; десятеро их полегло на мшистых скалах. Остальные подняли шумный парус и понеслись по гулкозвучной пучине.
Гол устремился в пещеру Ойтоны. Он увидел юношу, к скале прислоненного. Стрела пронзила грудь его, и он слабо водил очами, шлемом прикрытыми. Опечалилась душа сына Морни, он подошел и промолвил слова мира.
"Может ли рука Гола исцелить тебя, юноша скорбный челом? Я разыскивал горные травы, я сбирал их на сокровенных брегах источников. Рука моя исцеляла раны мужей доблестных, и очи их благословляли сына Морни. Где обитали предки твои, воин? Были ль то чада могучего племени? Печаль, словно ночь, сойдет на твои родные потоки, ибо пал ты в расцвете юности".
"Предки мои, - отвечал чужеземец, - были чада могучего племени, но они не станут скорбеть, ибо слава моя исчезла, как туман поутру. Высоко вздымаются стены на брегах Дувранны и зрят свои мшистые башни в потоке; сзади них скала возвышается со склоненными елями. Они видны издалека. Там живет мой брат. Он прославлен в боях. Отдай ему этот сверкающий шлем".
Шлем выпал из руки Гола: он увидел раненую Ойтону. Она надела доспехи в пещере и вышла в поисках смерти. Отягченные очи ее прикрыты, кровь струится из раны.
"Сын Морни, - сказала она, - уготовь мне могилу тесную. Сон, словно облако, осеняет душу мою. Очи Ойтоны меркнут. О, если б осталась я жить на брегах Дувранны в ясных лучах своей славы! Годы мои текли бы в радости, и славили б девы поступь мою. Но я гибну в расцвете юности, сын Морни, и устыдится отец мой в чертоге своем".
Бледная пала она на утес Троматона. Скорбный герой воздвиг ей могильный холм. Он вернулся в Морвен, но мы увидали, что мрачна душа его. Оссиан взял арфу и воспел хвалу Ойтоне. Вновь прояснилось лицо Гола. Но иногда в кругу друзей вздох его раздавался, словно ветер, что изредка взмахнет крылами после затихшей бури.
Крома
ПОЭМА
СОДЕРЖАНИЕ
Оссиан слышит, как Мальвина, дочь Тоскара, оплакивает смерть возлюбленного своего Оскара. Чтобы отвлечь ее от горестных мыслей, Оссиан рассказывает ей о своих подвигах во время похода, который он предпринял по приказу Фингала, чтобы помочь Кротару, правителю ирландской провинции Кромы, в борьбе против Ротмара, вторгшегося в его владения. Предание сохранило эту повесть в следующем виде. Когда Кротар, король Кромы, ослеп в старости, а сын его был слишком молод, чтобы выйти на поле брани, Ротмар, вождь Тромло, решил воспользоваться удобным случаем и присоединить владения Кротара к собственным. Приняв такое решение, он вторгся в земли, которыми Кротар правил от имени Арта, или Арто, верховного короля Ирланди в то время.
Кротар, старый и слепой, не мог ему сопротивляться и обратился за помощью к Фингалу, королю Шотландия и тот велел своему сыну Оссиану отправиться на выручку Кротара. Но прежд чем прибыл Оссиан, Фовар-гормо, сын Кротара, напал на Ротмара и был сражен, а его войско разгромлено. Оссиан возобновил брань, убил Ротмара и обратил в бегство его рать. Освободив таки: образом Крому, он вернулся в Шотландию.
"Это был голос возлюбленного; редко он посещает сны Мальвины! Откройте воздушные ваши чертоги, вы, предки могучего Тоскара! Растворите ворота туч: скоро Мальвина уйдет навсегда. Я слышала голос во сне. Я чувствую трепет моей души. Зачем подул ты, ветер, с мрачно-бурного озера? Крыло твое прошумело в деревьях, и сновиденье Мальвины исчезло. Но она видела своего возлюбленного, когда одеянья его туманные развевались по ветру. Солнечный луч озарял их края, и они сверкали, как золото чужеземца. Это был голос возлюбленного; редко он посещает сны мои!
Но ты живешь в душе Мальвины, сын Оссиана могучего. Мои вздохи восходят вместе с лучом востока, мои слезы падают вместе с ночною росой. При тебе была я, Оскар, прекрасным деревом и ветви мои пышно вздымались. Но пришла твоя смерть, как вихрь из пустыни, и поникла моя зеленая крона. Весна воротилась с дождями целебными, но листва моя не воспрянула. Девы в чертоге узрели меня, безмолвную, и заиграли на арфе радости. Слезы текли по ланитам Мальвины; подруги увидели горе мое. "Зачем ты скорбишь, - спросили они, ты, первая из дев Луты? Разве был он прекрасен, как утренний луч, и строен в очах твоих?""
"Сын Морни, - ответил я, - душа моя тешится в битве. Любо мне блистать одному на поле брани, передавая бардам имя свое. Но что, если враг победит, смогу ли взглянуть я в глаза королю? В негодованье ужасны они, подобные пламени смерти. Я не хочу увидеть их гнев. Оссиан победит иль падет. А разве дано побежденным славу стяжать? Они преходят, как тени. Но Оссиан славу стяжает. Он со своими отцами сравнится в деяниях. Так ринемся во всеоружии, сын Морни, ринемся в битву. Но, Гол, если ты вернешься один, поди к высоким стенам Сельмы. Скажи Эвиралин,* что пал я со славой; отнеси этот меч дочери Бранно. Да вручит она его Оскару, когда вступит он в юные годы".
* Оссиан женился на ней незадолго перед тем. Рассказ о том, как он сватался к этой деве, включен в виде эпизода в четвертую книгу "Фингала".
"Сын Фингала, - ответствовал Гол со вздохом, - как мне вернуться, если падет Оссиан! Что мне скажут отец и Фингал, властитель мужей? Ничтожные люди свой взор отвратят и промолвят: "Глядите на Гола могучего, что в крови распростертого друга оставил!" Нет, ничтожные люди, не иначе видать вам меня, как в сиянии славы. Оссиан! я слыхал от отца о могучих деяньях героев, о могучих деяньях, в одиночестве ими свершенных, ибо в опасности крепнет душа".
"Сын Морни, - я отвечал, шагая пред ним по вереску, - наши отцы восхвалят нашу доблесть, когда будут оплакивать нас. Радости луч озарит их души, когда очи исполнятся слез. Скажут они: "Наши сыны не полегли, словно злаки на поле, ибо они сеяли смерть вкруг себя". Но зачем же нам мыслить о тесном жилище? Меч защищает отважного. Но смерть преследует бегство ничтожных, и не воздают им хвалы".
Мы устремились вперед сквозь ночь и пришли туда, где ревущий поток струил синие воды вкруг вражьего стана, между дерев, что на шум его отзывались; мы пришли к берегам потока и увидели воинство спящее. Их костры на равнине погасли, и шаги одиноких дозорных издалека доносились. Я уже было копье протянул, чтоб, опершись, перепрыгнуть поток, но Гол за руку взял меня и молвил отважное слово.
"Ужели Фингалов сын нападет на ворога спящего? Ужели ворвется он, словно вихорь ночной, что повергает тайком деревца молодые? Не так заслужил Фингал себе почести, не за такие дела увенчаны славой кудри седые Морни. Ударь, Оссиан, ударь во щит боевой, да поднимутся тысячи. Да встретят Гола они в первой битве его, чтобы он смог испытать крепость мышцы своей".*
* Это предложение Гола значительно благороднее и более согласуется с истинным героизмом, чем поведение Улисса и Диомеда в "Илиаде" или Ниса и Эвриала в "Энеиде". То, что подсказывали ему доблесть и благородство, стало основою его успеха, ибо враги, придя в смятение от звона Оссианова щита (что служило обычным сигналом к бою), решили, что на них нападает все войско Фингала. Таким образом, на самом деле они бежали от целого войска, а не от двух героев, и это придает рассказу правдоподобие.
Душа моя восхитилась воителем, и слезы исторглись из глаз моих. "И встретят Гола враги, - сказал я, - и разнесется слава сына Морни. Но от меня, мой герой, не удаляйся, да сверкает булат твой вблизи Оссиана, чтобы десницы наши съединились в побоище. Зришь ли ты, Гол, ту скалу? Серые ребра ее тускло мерцают под звездами. Если враги начнут нас теснить, станем спиною к скале. Тогда убоятся они приблизиться к копьям, ибо в наших десницах смерть".
Я трижды ударил в звонкий щит. Враги поднялись, трепеща. Мы устремились вперед, бряцая доспехами. Они побежали толпою по вереску, ибо решили - это явился могучий Фингал, и сила их рук иссякла. Шумный их бег был подобен пожару, когда проносится он сквозь опаленный лес.
Вот тогда-то Гол с силой взметнул копье, вот тогда-то он поднял меч, Кремор пал и могучий Лет. Дунтормо бился, весь окровавленный. Булат вонзился в тело Крото, когда он вставал, на копье опираясь; черный поток хлынул из раны и зашипел на полусгоревшем дубе. Катмин узрел позади приближенье героя и полез на древо иссохшее, но сзади его поразило копье. Крича, содрогаясь, он пал; мох и ветви сухие полетели вослед и покрыли стальное оружие Гола.
Так отличился ты, сын Морни, в первом сраженьи своем. Но и твой меч не дремал на бедре, о последний из рода Фингалова! Оссиан устремился вперед, исполненный силы, и люди ложились пред ним, как трава под палкою отрока, когда, свистя, пробегает он поле и наземь слетают седые головки чертополоха. Но юнец идет беззаботно, направляясь в место пустынное.
Встало серое утро, засверкали извивы потоков средь вереска. Враги собрались на холме, и вспыхнула ярость Латмона. Он потупил долу гневные очи багровые, он безмолвен в скорби своей. Он ударяет часто во щит свой горбатый, и неровно шагает по вереску. Издали я усмотрел угрюмость героя и молвил сыну Морни.
"О колесницевластный * вождь Струмона, видишь ли ты врагов? В гневе они собрались на холме. Следует нам к королю ** свой шаг обратить. Восстанет он в силе своей, и Латмона рать исчезнет. Слава нас осенит, воитель, очи старцев *** возрадуются. Но бежим, сын Морни, Латмон нисходит с холма".
* Колесницевластный - это почетное наименование, прилагаемое Оссианом без разбора к каждому герою, поскольку все вожди в его время по своему положению владели колесницей или носилками.
** К Фингалу.
*** Фингала и Морни.
"Так замедлим шаги, - возразил златокудрый Гол,**** - чтобы враг не сказал, усмехаясь: "Гляньте на воинов ночи, они, словно духи, страшны лишь во мраке, но исчезают пред лучами востока". Оссиан, возьми щит Гормара, павшего от копья твоего; да возрадуются герои почтенные, видя деянья своих сынов".
**** На протяжении всей этой поэмы Гол ведет себя как герой в самом высоком смысле этого слова. Скромность Оссиана при рассказе о собственных деяниях не менее замечательна, чем его беспристрастие по отношению к Голу, поскольку хорошо известно, что Гол впоследствии восстал против Фингала, и это, как можно полагать, вызвало предубеждение против него в душе Оссиана, Но, коль скоро Гол из противника позднее стал ближайшим другом Фингала и величайшим героем, поэт оставляет без внимания этот единственный его проступок из уважения ко многим его добродетелям.
Так говорили мы на равнине, когда Сульмат ***** пришел к колеспицевластному Латмону, Сульмат, властитель Дуты на брегах мрачнобурного потока Дувранны.****** "Почто не спешишь ты, сын Нуата, с тысячью храбрых твоих? Почто не сойдешь ты с войском в долину, пока не бежали воины? Стальные доспехи их светятся в лучах восходящих, и они ступают пред нами по вереску".
***** Suil-mhath - _человек с острым зрением_.
****** Dubh-bhranna - _темный горный источник_. При такой удаленности во времени, трудно определить, какая река называлась так во дни Оссиана. Река в Шотландии, впадающая в море у Банфа, до сих пор носит имя Деверон. Если Оссиан говорит здесь именно о ней, тогда Латмон должен был быть вождем племени пиктов или тех каледонцев, которые в старину населяли восточный берег Шотландии.
"Сын десницы немощной, - молвил Латмон, - ужель мое войско сойдет в долину! Их только двое, сын Дуты, неужто же тысяче сталь подымать! ******* Нуат бы оплакал в чертоге своем погибель своей славы. Он отвернул бы взор от Латмона, заслыша, что шаг его близится. Ступай же к героям, вождь Дуты, ибо я узнаю величавую поступь Оссианову. Слава его достойна стали моей; да сразится он с Латмоном".
******* Оссиан редко упускает случай наделить своих героев, даже если это и враги, благородством духа, которое, как явствует из его поэм, отличало его самого. Те, кто слишком презирают своих противников, не берут в расчет, что чем больше умаляют они доблесть врагов, тем меньше заслуживают славы, побеждая их. Обычай уничижать противника присущ отнюдь не исключительно современному утонченному героизму. Пристрастие к поносной брани является одним из главных пороков героев Гомера, в чем, кстати говоря, не следует винить поэта, который лишь придерживался нравов описываемого времени. Мильтон следовал Гомеру в этом отношении, но брань в устах адских духов, которые должны вызывать ужас, производит менее отталкивающее впечатление, чем когда она исходит из уст героев, представленных как образец для подражания.
Благородный Сульмат пришел. Радостно было мне слышать слова короля. Поднял я щит на мышцу мою, и Гол вложил мне в руку меч Морни. Мы вернулись к потоку журчащему; Латмон явился в силе своей. Мрачное войско его катилось за ним, словно туча, но сын Нуата был светел в стальных доспехах.
"Сын Фингала, - молвил герой, - слава твоя возросла на нашей паденье. Сколько моих бойцов сражено твоею десницей, властитель мужей! Так подними же теперь копье против Латмона и повергни сына Нуата, повергни среди народа его или ты сам падешь. Никогда не скажут в чертогах моих, что воины пали у меня на глазах, что пали они на глазах у Латмона, когда меч его на бедре почивал. Залились бы слезами, глаза голубые Куты,* и блуждала б она одиноко по долам Дунлатмона".
* Кута, очевидно, была женою или любовницей Латмона.
"Но не скажут также, - ответствовал я, - что сын Фингала бежал. Пусть даже мрак сокроет его шаги, не побежит Оссиан. Не то душа его вышла б навстречу ему и сказала: "Разве бард Сельмы страшится врага?" Нет, он не страшится врага. Радость его посреди сраженья".
Вышел Латмон с копьем и пронзил щит Оссиана. Я ощутил хладную сталь в теле своем и выхватил меч Морни. Надвое я рассек копье, наконечник блестящий, сверкая, упал на землю. Сын Нуата, пылая гневом, поднял высоко свой звонкий щит. Темные очи его глядели поверх щита, который, склоняясь вперед, сиял подобно медным вратам. Но копье Оссиана пронзило блеск навершья его и вонзилось в дерево, что позади стояло. Щит повис на древке дрожащем, но Латмон все приближался. Гол увидал, что гибель вождю угрожает, и простер свой щит пред мечом моим, когда тот опускался лучом сверкающим на короля Дунлатмона.
Латмон взглянул на сына Морни, и слезы исторглись из глаз его. Он бросил наземь меч отцов своих и промолвил слова отважных.
"Почто сражаться Латмону против первых из смертных? Ваши души - лучи небесные, ваши мечи - пламень смерти. Кто же сравняется славой с героями, чьи подвиги столь велики уже в младости! О, были бы вы в чертогах Нуата, в зеленом жилище Латмона! Тогда не сказал бы отец, что сын его сдался немощным. Но кто там грядет, как могучий поток, по гулкозвучной вересковой пустоши? Малые холмы пред ним сотрясаются, и тысяча духов летит на лучах булата его, духи тех,** кто пал от руки владыки звенящего Морвена. Счастлив ты, о Фингал, твои сыны будут сражаться в битвах твоих, они идут впереди тебя и возвращаются славой увенчаны".
** Во времена Оссиана считалось, что у каждого человека есть сопровождающий его дух. Однако предания, связанные с этим воззрением, темны и мало вразумительны.
Фингал пришел, исполненный кротости, радуясь втайне делам своего сына. Довольство сияло на челе Морни, и слезы отрады туманили старые очи. Мы пришли в чертоги Сельмы и воссели на пиру чаш. Девы песен пришли к нам и нежно-краснеющая Эвиралин. Черные кудри ее струились по снежной шее, глаза обращались тайно на Оссиана. Она заиграла на арфе, и мы славословили дочь Бранно.
Фингал поднялся с места и сказал воинственному королю Дунлатмона. На бедре его сотрясался меч Тренмора, когда подымал он десницу могучую. "Сын Нуата, - сказал он, - почто ты ищешь славы в Морвене? Мы не из племени немощных, и наши мечи не сверкают над слабыми. Разве когда-нибудь шли мы в Дунлатмон с бранными кликами? Битва не тешит Фингала, хоть и сильна десница его. Слава моя возрастает, когда повержен надменный. Перун моего булата разит горделивых ратников. Приходит битва, и вздымаются могилы отважных; могилы сынов моего народа вздымаются, о праотцы! и мне под конец одному суждено остаться. Но я останусь увенчанный славой, и душа моя отлетит потоком света. Латмон, вернись восвояси. Бранн свои обрати в иные края. Прославлено племя Морвена, и супостаты его - чада несчастных".
Ойтона
ПОЭМА
СОДЕРЖАНИЕ
Гол, сын Морни, сопровождал Латмона, когда тот возвращался на родину после поражения в Морвене, о чем рассказано в предшествующей поэме. Нуат, отец Латмона, радушно принял Гола. Тот влюбился в его дочь Ойтону, и она ответила ему взаимностью. Был назначен день их свадьбы. Тем временем Фингал, готовясь к походу на страну бриттов, послал за Голом. Герой повиновался, но, расставаясь с Ойтоной, обещал ей, что, если останется жив, он вернется в назначенный день. Латмон тоже должен был следовать за отцом своим Нуатом на войну, и Ойтона осталась одна в родовом замке Дунлатмоне. Дунромат, владетель Кутала (по-видимому, одного из Оркнейских островов), воспользовавшись отсутствием ее близких, явился и насильно увез Ойтону, которая некогда презрела его любовь, на пустынный остров Троматон, где скрыл ее в пещере.
Гол вернулся в назначенный день и, узнав о похищении, поплыл к Троматону, чтобы отомстить Дунромату. Высадившись на острове, он отыскал Ойтону, которая была безутешна в твердо решилась не пережить своего бесчестия. Она поведала Голу о своих несчастиях, и, едва она кончила, как Дунромат в сопровождении ратников появился на другом конце острова. Гол приготовился напасть на него и попросил Ойтону удалиться, пока не кончится битва. Она сделала вид, что послушалась его, но тайно облачилась в воинские доспехи, бросилась в гущу боя и была смертельно ранена. Гол, преследуя бегущего противника, нашел ее на поле сражения, когда она испускала последний вздох. Он оплакал ее, воздвиг ей могильный холм и вернулся в Морвен. Так гласит предание, от которого почти не отличается поэма, начинающаяся с возращения Гола в Дунлатмон после насильственного увоза Ойтоны.
Тьма воцарилась окрест Дунлатмона, хоть и являет луна половину лица над холмом. Дочь ночи, она отвращает свой взор, ибо видит, как близится горе. Сын Морни стоит на равнине, но не слышно ни звука в чертоге. Ни единый вдаль-струящийся луч не мерцает сквозь мглу.* Не слышно гласа Ойтоны ** среди шума потоков Дувранны.
*
... от трепетной свечи
Вдаль устремленный тонкий луч струится.
Мильтон [Комус, 336].
** Oi-thona - _дева волны_.
"Куда сокрыла ты красу свою, темноволосая дочь Нуата? Латмон на поле храбрых. А ты обещала остаться в чертоге, ты обещала остаться в чертоге, пока не вернется сын Морни. Пока не вернется он со Струмона к деве своей любви. Слезы текли по ланитам твоим, когда он уходил, тайный вздох вздымал твою грудь. Но ты к нему не выходишь, его не встречаешь песней, легко-трепетным звоном арфы".
Так сетовал Гол, когда подошел он к башням Дунлатмона. Мрачно зияли врата отверстые. Бушевали ветры в чертоге. Деревья зас_ы_пали листьями вход, и ропот ночи слышен окрест. В безмолвной скорби сидел у скалы сын Морни, душа его трепетала за деву, но не знал он, куда стопы свои обратить. Сын Лета *** стоял в стороне и слышал, как ветры шумят в его волосах всклокоченных. Но он не смел подать голос, ибо видел печаль Гола.
*** Морло, сын Лета, - один из самых прославленных героев Фингала. Он с тремя ратниками сопровождал Гола, когда тот отправился в Троматон.
Сон низошел на героев. Возникли ночные видения. Ойтона встала во сне пред очами сына Морни. Темные кудри ее распущены в беспорядке, прекрасные очи полны слезами. Кровь запятнала снежные руки. Одеяние приосеняло рану на ее груди. Встала она пред вождем, и прозвучал ее глас.
"Спит ли сын Морни, тот, что любезен был очам Ойтоны? Спит ли Гол на далекой скале, когда унижена дочь Нуата? Катится море вкруг мрачного острова Троматона; в слезах я сижу в глубине пещеры. Но я сижу не одна, о Гол, мрачный вождь Кутала со мной. Со мной он, объятый любовью неистовой. Что же делать Ойтоне?"
Сурового ветра порыв пронесся над дубом. Ушло сновиденье ночное. Гол схватил тополевое копье, он восстал в неистовом гневе. Часто он обращал очи к востоку, кляня запоздалый рассвет. Но вот наступило утро. Герой подъемлет парус. Ветер, свистя, прилетел с холма, и Гол понесся по волнам пучины. На третий день показался Троматон, словно синий щит среди моря.* Белые волны с ревом бились о скалы. Печально сидела Ойтона на бреге. Она смотрела, как волны бегут, и током точила слезы. Но, завидя Гола в доспехах, она задрожала и отвратила взор. Долу склонился прелестный лик и зарделся, белые руки затрепетали. Трижды она порывалась бежать от его взора, но подкосились ноги ее.
*
... видимы стали вдали над водами
Горы тенистой земли феакиян...
Черным щитом на туманистом море она простиралась.
Гомер. Одиссея, V, 279.
Trom-thon - _тяжкая или глубокозвучная волна_.
"Дочь Нуата, - молвил герой, - зачем бежишь ты от Гола? Разве очи мои мечут пламень смерти? Или ненависть душу мою помрачает? Ты для меня рассветный луч, что встает над безвестной землею. Но ты закрываешь скорбью лицо свое, дочь высокого Дунлатмона. Разве враг Ойтоны близко? Душа моя жаждет сойтись с ним в бою. Трепещет меч на бедре у Гола, желая сверкать во длани его. Говори, дочь Нуата, разве не видишь ты слез моих?"
"Колесницевластный вождь Струмона, - отвечала дева, вздыхая, - зачем пришел ты по синим волнам к скорбной дочери Нуата? Зачем не исчезла я безвестно, как цветок на скале, что, сокрытый от глаз, вздымает головку свою пригожую, а ветер уносит увядшие его лепестки? Зачем ты приходишь, Гол, зачем тебе слышать последний мой вздох? Я исчезаю в расцвете юности, и мое имя никто не услышит. Или услышат его с сожалением, и слезы Нуата прольются. Ты будешь скорбеть, сын Морни, о погибшей чести Ойтоны. А она опочиет в тесной могиле, далеко от гласа скорбящего. Зачем пришел ты, вождь Струмона, на морем омытые скалы Троматона?"
"Я пришел, чтобы встретить твоих врагов, дочь колесницевластного Нуата! Кутала вождь, предвижу, смерть обретет или сын Морни погибнет. Ойтона, если Гол падет, воздвигни мою могилу на том утесе затиневшем, и, когда мрачно-зыблемый мимо пройдет корабль, позови сынов моря, позови их и отдай этот меч, пусть они отвезут его к Морни в обитель; пусть седовласый герой перестанет взор устремлять в пустынны простор и ждать возвращения сына".
"А станет ли жить дочь Нуата? - отвечала она с порывистым вздохом. Стану ли жить я в Троматоне, если падет сын Морни? Сердце мое не из камня этой скалы, а душа не беспечна, как это море, что вздымает синие волны, едва лишь подует ветер, и катит их, покорное буре. Тот же порыв, что повергнет тебя, по земле раскидает ветви Ойтоны. Вместе мы увянем, о сын колесницевластного Морни! Милы мне и жилище тесное и серый камень мертвых, потому что вовек не покинуть мне твоих скал морем объятый Троматон!
Ночь опустила тучи после ухода Латмона, когда он пошел на брань своих предков, к мохом обросшей скале Дутормота.* Ночь опустила, а я сидела в чертоге при свете горящего дуба. Снаружи ветер шумел в деревьях. Я услыхала звон оружия. Радостью вспыхнуло мое лицо: думала я, что ты воротился. Но это был вождь Кутала, рыжеволосый силач Дунромат. Огнем пылали глаза его; кровь моего народа запеклась на его мече. Те, кто защищали Ойтону, пали, сраженные хмурым вождем. Что я могла сделать? Моя десница слаба, ей не поднять копья. Он унес меня, горем объятую, слезы точившую, и поднял паруса. Страшился он, что вернется могучий Латмон, брат несчастной Ойтоны. Но смотри, он грядет со своею ратью! пред ним расступаются мрачные волны! Куда обратишь ты стопы свои, сын Морни? Много ратников у Дунромата!"
* Ойтона рассказывает, как ее похитил Дунромат.
"Стопы мои вовек не обращались прочь от битвы, - ответил герой, обнажая меч, - так устрашусь ли я, Ойтона, когда близки твои супостаты? Сокройся в пещере, дочь Нуата, пока не окончится бой. Сын Лета, принеси нам луки отцов и звонкий колчан Морни. Пусть трое воинов наших натянут луки. Мы же подымем копья. Целое войско их на скале, но наши сердца отважны".
Дочь Нуата сокрылась в пещере. Беспокойная радость пронзила ее, словно молнии алой стрела грозовую тучу. Душа ее утвердилась в решеньи своем, и слезы высохли в дико сверкавших очах. Дунромат медленно близился, ибо увидел он сына Морни. Презренье скривило лицо его смуглое, усмешка была на устах, под бровями косматыми вращались багровые очи.
"Откуда пришли сыны моря? - начал сумрачный вождь. - Занес ли вас ветер на скалы Троматона? Или пришли вы искать белорукую дочь Нуата? Знайте, ничтожные люди, что те, кого встретит длань Дунромата, - сыны несчастных. Очи его не щадят бессильных, и по нраву ем; кровь чужеземцев. Ойтона светлый луч, и вождь Кутала втайне тешится им. Не хочешь ли ты, как туча, сокрыть красу ее, сын маломощной длани? Прийти-то ты смог, но вернешься ль в чертоги предков своих?"
"Так ты не знаешь меня, рыжеволосый вождь Кутала? - спросил Гол. - А ноги твои быстро бежали по вереску в битве колесницевластного Латмона, когда меч сына Морни гнал его войско в лесных просторах Морвена. На словах-то ты грозен, Дунромат, потому что бойцы твои стоят за тобою. Но мне ли бояться их, сын гордыни? Я не из племени слабых".
Гол в боевых доспехах устремился вперед. Дунромат скорчился за спинами своих ратников. Но копье Гола пронзило вождя угрюмого, а когда тот склонился, дух испуская, меч отсек ему голову. Сын Морни схватил ее за волосы и трижды потряс. Воины Дунромата бежали. Стрелы Морвена летели им вслед; десятеро их полегло на мшистых скалах. Остальные подняли шумный парус и понеслись по гулкозвучной пучине.
Гол устремился в пещеру Ойтоны. Он увидел юношу, к скале прислоненного. Стрела пронзила грудь его, и он слабо водил очами, шлемом прикрытыми. Опечалилась душа сына Морни, он подошел и промолвил слова мира.
"Может ли рука Гола исцелить тебя, юноша скорбный челом? Я разыскивал горные травы, я сбирал их на сокровенных брегах источников. Рука моя исцеляла раны мужей доблестных, и очи их благословляли сына Морни. Где обитали предки твои, воин? Были ль то чада могучего племени? Печаль, словно ночь, сойдет на твои родные потоки, ибо пал ты в расцвете юности".
"Предки мои, - отвечал чужеземец, - были чада могучего племени, но они не станут скорбеть, ибо слава моя исчезла, как туман поутру. Высоко вздымаются стены на брегах Дувранны и зрят свои мшистые башни в потоке; сзади них скала возвышается со склоненными елями. Они видны издалека. Там живет мой брат. Он прославлен в боях. Отдай ему этот сверкающий шлем".
Шлем выпал из руки Гола: он увидел раненую Ойтону. Она надела доспехи в пещере и вышла в поисках смерти. Отягченные очи ее прикрыты, кровь струится из раны.
"Сын Морни, - сказала она, - уготовь мне могилу тесную. Сон, словно облако, осеняет душу мою. Очи Ойтоны меркнут. О, если б осталась я жить на брегах Дувранны в ясных лучах своей славы! Годы мои текли бы в радости, и славили б девы поступь мою. Но я гибну в расцвете юности, сын Морни, и устыдится отец мой в чертоге своем".
Бледная пала она на утес Троматона. Скорбный герой воздвиг ей могильный холм. Он вернулся в Морвен, но мы увидали, что мрачна душа его. Оссиан взял арфу и воспел хвалу Ойтоне. Вновь прояснилось лицо Гола. Но иногда в кругу друзей вздох его раздавался, словно ветер, что изредка взмахнет крылами после затихшей бури.
Крома
ПОЭМА
СОДЕРЖАНИЕ
Оссиан слышит, как Мальвина, дочь Тоскара, оплакивает смерть возлюбленного своего Оскара. Чтобы отвлечь ее от горестных мыслей, Оссиан рассказывает ей о своих подвигах во время похода, который он предпринял по приказу Фингала, чтобы помочь Кротару, правителю ирландской провинции Кромы, в борьбе против Ротмара, вторгшегося в его владения. Предание сохранило эту повесть в следующем виде. Когда Кротар, король Кромы, ослеп в старости, а сын его был слишком молод, чтобы выйти на поле брани, Ротмар, вождь Тромло, решил воспользоваться удобным случаем и присоединить владения Кротара к собственным. Приняв такое решение, он вторгся в земли, которыми Кротар правил от имени Арта, или Арто, верховного короля Ирланди в то время.
Кротар, старый и слепой, не мог ему сопротивляться и обратился за помощью к Фингалу, королю Шотландия и тот велел своему сыну Оссиану отправиться на выручку Кротара. Но прежд чем прибыл Оссиан, Фовар-гормо, сын Кротара, напал на Ротмара и был сражен, а его войско разгромлено. Оссиан возобновил брань, убил Ротмара и обратил в бегство его рать. Освободив таки: образом Крому, он вернулся в Шотландию.
"Это был голос возлюбленного; редко он посещает сны Мальвины! Откройте воздушные ваши чертоги, вы, предки могучего Тоскара! Растворите ворота туч: скоро Мальвина уйдет навсегда. Я слышала голос во сне. Я чувствую трепет моей души. Зачем подул ты, ветер, с мрачно-бурного озера? Крыло твое прошумело в деревьях, и сновиденье Мальвины исчезло. Но она видела своего возлюбленного, когда одеянья его туманные развевались по ветру. Солнечный луч озарял их края, и они сверкали, как золото чужеземца. Это был голос возлюбленного; редко он посещает сны мои!
Но ты живешь в душе Мальвины, сын Оссиана могучего. Мои вздохи восходят вместе с лучом востока, мои слезы падают вместе с ночною росой. При тебе была я, Оскар, прекрасным деревом и ветви мои пышно вздымались. Но пришла твоя смерть, как вихрь из пустыни, и поникла моя зеленая крона. Весна воротилась с дождями целебными, но листва моя не воспрянула. Девы в чертоге узрели меня, безмолвную, и заиграли на арфе радости. Слезы текли по ланитам Мальвины; подруги увидели горе мое. "Зачем ты скорбишь, - спросили они, ты, первая из дев Луты? Разве был он прекрасен, как утренний луч, и строен в очах твоих?""