Страница:
Таков я был в юности, Оскар; будь же и ты, как Фингал в те годы. Никогда не ищи сражения, но если оно завяжется, не чурайся его. Филлан и темно-русый Оскар, вы, чада моего племени, неситесь по пустоши ветров ревущих, следите за сынами Лохлина. Я слышу вдали, как ревет их страх, словно бури гулкозвучной Коны. Спешите: да не умчатся они по волнам севера от меча моего. Ибо много вождей племени Эрина здесь полегло на мрачном ложе смерти. Повержены чада бури, сыны гулкозвучной Кромлы".
Понеслись герои, как две темные тучи, две темные тучи - колесницы духов, когда темные чада воздушные выходят страх наводить на дрожащих людей.
Вот тогда-то Гол,* сын Морни, восстал, как скала в ночи. Копье его блещет в звездных лучах, голос подобен реву потоков.
* Гол, сын Морни, был вождем племени, которое в течение долгого времени Спорило о первенстве с самим Фингалом. Наконец, оно было покорено, и Гол из противника превратился в лучшего друга Фингала и великого героя. Характером он несколько напоминает Аякса в Илиаде, героя более сильного, нежели искусного, в бою. Он очень дорожил военной славой и здесь требует, чтобы следующая битва досталась ему. Поэт искусно устраняет Фингала, чтобы его возвращение было еще великолепнее.
"Сын битвы, - воскликнул вождь, - о Фингал, владыка чаш! пусть барды многих песен усыпят сынов Эрина. Ты, Фингал, вложи в ножны свой меч смертоносный, а народ твой пусть сражается. Мы чахнем без славы, ибо один наш король сокрушает щиты. Когда утро взойдет на холмы, взирай издалека на подвиги наши. Да восчувствует Лохлин меч сына Морни, чтобы барды смогли воспеть и меня. Так повелося исстари в благородном роде Фингаловом. Так поступал и ты, король мечей, в битве копий".
"О сын Морни, - ответил Фингал, - я горжусь твоей славой. Сразись же, но только мое копье будет неподалеку, чтобы прийти на помощь тебе в опасности. Возвысьте, возвысьте свой глас, сыны песнопений, и усыпите меня. Здесь возляжет Фингал под ветром ночным. И если ты, Агандека, витаешь поблизости среди сынов отчизны твоей, если ты восседаешь на струях ветра, среди высоко оснащенных мачт Лохлина, приди ко мне в сновидениях,* дивная, и яви душе моей светлый свой лик".
Много голосов и много арф слились в стройном звучанье. Воспевали они благородство деяний Фингаловых и благородство племени героя. А иногда в любезных звуках слышалось имя Оссиана, ныне печального.
Часто я бился и часто победу одерживал в битвах копий. А ныне слепой, и скорбный, и беспомощный я скитаюсь с людьми ничтожными. Ныне, Фингал, я не вижу тебя с твоим воинственным племенем. Дикие лани пасутся на зеленой могиле могучего короля Морвена. Да будет благословенна душа твоя, властитель мечей, наиславнейший на холмах Коны!
* Поэт предваряет нас о сне Фингала, изложенном в следующей книге.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ЧЕТВЕРТОЙ
Наступившая ночь прерывает развитие событий, и Оссиан, пользуясь этим, рассказывает о своих подвигах на озере Лего и о том, как он сватался к Эвиралин, которая затем стала матерью Оскара и умерла незадолго до похода Фингала в Ирландию. Ее тень является Оссиану и говорит ему, что Оскар, посланный в начале ночи следить за неприятелем, вступил в бой с передовым отрядом и враги уже почти одолели его. Оссиан выручает сына и сигналом тревоги оповещает Фингала о приближении Сварана. Король встает, собирает свое войско и, согласно обещанию, данному предыдущей ночью, поручает его водительству Гола, сына Морни, а сам, повелевая своим сынам проявить доблесть и защитить свой народ, удаляется на холм, чтобы следить оттуда за ходом битвы. Завязывается сражение; поэт повествует о великих подвигах Оскара. Но пока Оскар вместе с отцом одерживает верх на одном конце поля боя, на другом Гол, на которого напал сам Сваран, готов уже отступить, Фингал, желая ободрить его боевой песнью, посылает к нему своего барда Уллина, но, несмотря на это, Сваран побеждает, и Гол со своим войском вынужден отойти назад. Фингал сходит с холма и вновь сплачивает их. Сваран прекращает преследование, занимает возвышенность, приводит в порядок свои ряды и ожидает приближения Фингала, Король, воодушевив своих бойцов и отдав все необходимые приказания, возобновляет сражение. Кухулин, удалившийся с другом своим Конналом и бардом Карилом в пещеру Туры, заслышав шум, выходит на гребень холма, который господствует над полем брани, и видит оттуда Фингала, сражающегося с неприятелем. Он хочет присоединиться к Фингалу, который уже близок к полной победе, но Коннал удерживает его, и Кухулин посылает Карила поздравить героя с успехом.
Кто там поет, нисходя с горы, словно радуга над дождистой Леной? * Это дева, чей голос любовью звучит, белорукая дочь Тоскара. Часто слушала ты мою песнь и, прекрасная, проливала слезу. Пришла ль ты узнать о битвах своего народа и услыхать о деяниях Оскара? Когда перестану скорбеть я над потоками гулкозвучной Коны? Мои годы прошли в битвах, и старость омрачена горем.
* Ночь прервала развитие событий, и, пока Фингал спит, поэт повествует о своем сватовстве к Эвиралин, дочери Бранно. Этот вводный эпизод необходим
Дочь снежнорукая! я не был печален и слеп, я не был беспомощен и безутешен, когда Эвиралин любила меня. Эвиралин темно-русая, белогрудая любовь Кормака. Тысячи героев искали ее любви, тысячу отвергла дева. Она презрела сынов меча, ибо мил ее взору был Оссиан. для разъяснения некоторых мест поэмы, следующих ниже; в то же время он естественно связан с событиями, описанными в этой книге, которые, судя по всему, относятся к середине третьей ночи, считая от начала поэмы. Эта книга, как и многие другие сочинения Оссиана, обращена к прекрасной Мальвине, дочери Тоскара. Мальвина была влюблена в Оскара, а после смерти возлюбленного стала спутницей его отца.
Я отправился к черным зыбям Лего, посвататься к деве. Двенадцать из наших воинов были со мной, сыны многоводного Морвена. Мы пришли к Бранно, другу чужеземцев, Бранно в звенящей кольчуге. "Откуда, - спросил он, пришли вы, стальные десницы? Нелегко покорить вам деву, что отвергала синеглазых сынов Эрина. Но привет тебе, сын Фингала, счастлива дева, что тебя ожидает. Будь у меня двенадцать дочерей-красавиц, тебе бы достался выбор, питомец славы!" Тогда отворил он чертог темно-русой девы Эвиралин. Радость зажглась в наших сердцах под стальными доспехами, и мы восславили деву Бранно.
Явились на холме над нами бойцы величавого Кормака. Вместе с вождем их было восемь героев, и вересковая пустошь их оружием озарилась. Там стояли Колла и Дурра, многажды раненый, там могучие Тоскар и Таго; там победитель Фрестал, Дайро, счастливый в деяниях, и Дала, оплот битвы на тесном пути. Меч пламенел во длани Кормака и приятен был взор героя.
Восемь героев пришли с Оссианом: Уллин, бурный сын брани, великодушный Мулло, благородный, пригожий Скелаха, Оглан и гневный Сердал и Думарикан чело смерти. И зачем последним назван Огар, столь прославленный на холмах Ардвена?
Огар встретил сильного Далу лицом к лицу на поле героев. Битва вождей была словно вихрь на вспененных волнах океана. О кинжале вспомнил Огар, о любимом своем оружии. Девять раз он всадил его под ребра Далы. Жребий бурной битвы переменился. Трижды пробил я Кормаков щит, трижды сломал он свое копье. Увы, несчастный юный любовник, я отсек ему голову. Пятикратно потряс я ее за волосы. Бежали други Кормака.
Кто посмел бы сказать мне тогда, любезная дева,* когда я спорил в битве, что ныне, слепой, забытый, беспомощный, я буду скитаться в ночи? Лишь тот, кто крепчайшей броней обладал и непобедимой десницей.
* Поэт обращается к Мальвине, дочери Тоскара.
Но вот на угрюмой пустоши Лены смолкли согласные звуки.* Налетел порывами сильный ветер, и могучий дуб отряхнул листву вкруг меня. Об Эвиралин я думал, когда предстала она моему взору во всем сияньи своей красоты и голубые очи ее купались в слезах. Стоя на облаке, она молвила слабым голосом.
* Поэт возвращается к основному рассказу. Если попытаться определить время года, когда разворачивается действие поэмы, то, судя по описанию, я был бы "клонен отнести его к осени. Деревья осыпают листья и дуют переменные ветры; я то и другое соответствует этому времени года.
"О Оссиан, восстань и спаси моего сына. Спаси Оскара, вождя мужей; близ красного дуба, у потока Лубара, он бьется с сынами Лохлина". Вновь сокрылась она в небесах. Я облачился в броню. Я пошел, на копье опираясь, и звонко бряцали доспехи мои. Я пел, как привык в час опасности, песнь о героях старинных. Дальним громом она прислышалась воинам Лохлина.* Они побежали; мой сын устремился вослед.
* Оссиан внушает читателю высокое мнение о себе. Даже пение его устрашает неприятеля. Это напоминает то место в восемнадцатой песни Илиады, где голос Ахиллеса отгоняет испуганных троянцев от тела Патрокла.
Там он крикнул с раската; могучая вместе Паллада
Крик издала; и троян обуял неописанный ужас.
[Гомер. Илиада, XVIII, 217].
Я звал его, мой голос звучал, как поток отдаленный. "Сын мой, воротись по равнине Лены. Не преследуй дальше врага, хотя Оссиан идет за тобою". Он воротился, и звонким булатом Оскара мой слух услаждался. "Зачем удержал ты десницу мою, - спросил он, - прежде чем смерть не сокрыла их всех? Ибо свирепо и мрачно встречали они у ручья твоего сына с Филланом. Они ожидали угроз, сокрытых в ночи. Наши мечи укротили иных. Но как вихри ночи стремят океан на белые пески Моры, так мрачно наступали сыны Лохлина по шуршащему вереску Лены. Духи ночные вопияли вдали, и я зрел метеоры смерти. Дай разбудить мне короля Морвена, ибо он улыбкой встречает опасность и подобен солнцу небесному, что восходит в бурю".
Фингал уже восстал ото сна и опирался на щит Тренмора, темнобурый щит праотцев, который вздымали они в старину в битвах своего народа. Герою во сне представилась скорбная тень Агандеки; она явилась ему с путей океанских и, одинокая, тихо плыла над Леной. Бледен был ее лик, как туманы Кромлы, и на ланитах темнели слезы. Часто вздымала она смутную длань из-под своего покрова; покровом служили ей облака пустыни; она вздымала смутную длань над Фингалом и прочь обращала тихие очи.
"Зачем ты плачешь, дочь Старно? - спросил, вздыхая, Фингал. - Зачем так бледен твой лик, о дочь облаков?" Она унеслась по ветру Лены, оставив его в ночи. Скорбела она о сынах своего народа, кому было назначено пасть от десницы Фингаловой.
Герой восстал ото сна, но очами своей души еще видел ее. Зазвучали шаги подходившего Оскара. Король узрел серый щит на боку его, ибо тусклый рассветный луч зажегся уже над водами Уллина.
"Что творят супостаты в страхе своем? - спросил, вставая, король Морвена. - Бегут ли они сквозь океанскую пену или ждут брани булатной? Но зачем вопрошать Фингалу? Я слышу в раннем ветре их голоса. Беги же по вереску Лены, Оскар, и пробуди на брань сподвижников наших".
Король стоял у камня Лубара и трижды воззвал он гласом ужасным. Олень побежал от источников Кромлы, и на горах сотряслись утесы. Словно сто горных потоков, что ревут, шумно взметаясь и пенясь, словно тучи, что пред бурей сбираются на лазурном лике небес, так сходились сыны пустыни по ужасному зову Фингалову. Ибо радовал глас короля Морвена ратоборцев его земли: часто водил он их на брань и возвращался с добычею, отнятой у врага.
"Придите на битву, - сказал король, - вы, чада бури. Придите повергнуть тысячи. Сын Комхала увидит сраженье. На том холме взовьется мой меч и станет щитом моего народа. Но пусть вам не будет нужна его помощь, ратники, пока сражается сын Морни, вождь могучих мужей. Он мою битву возглавит, и да возвысится в песне слава его. О вы, духи почивших героев, вы, наездники вихрей Кромлы, примите радушно моих воителей павших и унесите их на холмы свои. И пусть вихорь с Лены их пронесет над моими морями, чтобы они являлись мне в тихих снах и услаждали душу в час отдыха.
Филлан и Оскар темно-русый! Рино прекрасный, подъемлющий острую сталь! отважно шествуйте в бой и смотрите на сына Морни. Да уподобятся в битве ваши мечи его булату; и смотрите на подвиги рук его. Защищайте друзей отца и вспоминайте вождей стародавних. Дети мои, я увижу вас, хотя бы и пали вы в Эрине. Скоро наши холодные,, бледные тени встретятся в облаке и полетят над холмами Коны".
И вот, словно темная, бурная туча, объятая алой небесной молнией и бегущая к западу прочь от рассветных лучей, удалился король холмов. Ужасно сверкают доспехи его и два копья в его длани. Седые власы развеваются по ветру. Часто оглядывается он на битву. Три барда сопутствуют сыну славы, чтобы веленья его переносить героям. Высоко на откосе Кромлы он сел, взмахнув зарницей меча, и по взмаху его мы двинулись.
Радость взыграла на лике Оскара. Алеют его ланиты. Очи источают слезы. Меч в его руке - луч огненный. Он подошел и, улыбаясь, сказал Оссиану. "О правитель булатной брани, отец мой, выслушай сына. Удались с могучим вождем Морвена, уступи мне славу Оссианову. И если паду я здесь, мой властитель, вспомяни ту снежную грудь, тот одинокий солнечный луч любви моей, белорукую дочь Тоскара. Алеют ланиты ееи мягкие кудри спадают на перси, когда, склонясь со скалы над потоком, вздыхает она об Оскаре. Скажи ей, что я вернулся на холмы свои, легколетный сын ветра, что отныне я в облаке встречу ее, любезную деву Тоскара".
"Воздвигни, Оскар, лучше ты мне воздвигни могильный холм. Я не хочу тебе уступить сраженье. Ибо первая в брани моя десница кровавая научит тебя сражаться. Но не забудь, мой сын, положить этот меч, этот лук и рог моего оленя в тот темный и тесный дом, что единым серым камнем будет отмечен. Оскар, нет у меня любимой, чтобы ее поручить усердию сына, ибо уж нет на свете милой Эвиралин, любезной дочери Бранно".
Так говорили мы, когда нас достиг громкозвучный глас Гола, умноженный ветром. Высоко взмахнул он отцовским мечом и ринулся, сея раны и смерть.
Как над пучиной бурлящие белые волны, ревя и вздымаясь, несутся, как утесы, тиной обросшие, встречают ревущие волны, так столкнулись и бились враги. Воин сошелся с воином, булат с булатом. Гремели щиты, падали люди. Словно сотня молотов над багряным сыном горнила, так взвились, так зазвенели мечи.
Гол налетел, как вихорь в Ардвене. Гибель героям несет его меч. Сваран подобен свирепому пламени в гулкозвучной пустоши Гормала. Как вложить мне в песнь гибель стольких копий? Мой меч высоко вздымался, пылая в кровавой сече. И ужасен был ты, Оскар, лучший мой, славнейший мой сын! Я ликовал в тайнике души, когда его меч пылал над сраженными. Опрометью неслись они по вереску Лены, и мы нагоняли и поражали их. Как камни, что скачут со скалы на скалу, как топоры в гулкозвучных лесах, как гром, чьи прерывистые раскаты зловеще несутся с холма на холм, так расточали удар за ударом и смерть за смертью Оскара длань * и моя.
* Оссиан не упускает случая, чтобы не сказать о доблестях своего любимого сына. Речь Оскара к отцу достойна героя; ей присущи и должное смирение перед родителем, и пыл, приличный юному воину. Вполне уместно, что Оссиан останавливается здесь на деяниях Оскара, поскольку прекрасная Мальвина, к которой обращена эта книга, была влюблена в героя.
Но Сваран окружает сына Морни, как мощь прилива - Инис-тор. Завидя это, король привстал на холме и к копью протянул свою длань. "Иди, Уллин, иди, мой бард престарелый, - начал король Морвена. - Напомни Голу, могучему в битве, напомни ему о предках. Подкрепи своей песнью хиреющий бой, ибо песнь оживляет битву". Пошел почтенный Уллин старческой поступью и вещал королю мечей.
"Сын вождя благородных коней! высоко скачущий копий властитель! * Десница могучая в грозных трудах войны! Закаленное сердце, вовеки не знавшее страха. Вождь изощренных орудий смерти. Рази супостата, чтобы вкруг темного Инис-тора не дерзали носиться белопарусные суда. Пусть десница твоя уподобится грому, очи - пламени, сердце - неколебимой скале. Пусть твой меч, вращаясь, станет ночным метеором и пусть твой щит, вздымаясь, станет пламенем смерти. Сын вождя благородных коней, рази супостата, круши его!" Сильно забилось сердце героя. Но Сваран вышел на битву. Щит Гола рассек он надвое, и сыны пустыни бежали.
* Военная песнь Уллина выделяется в поэме своею версификацией. Она ниспадает, как горный поток, и почти целиком состоит из эпитетов. Обычай воодушевлять воинов на битву импровизированными стихами дошел чуть ли не до нашего времени. Некоторые из таких военных песен сохранились, но большая их часть представляет собою набор эпитетов, лишенный красоты, гармонии и вообще каких бы то ни было поэтических достоинств.
Тогда поднялся Фингал во всей своей мощи и трижды возвысил он глас. Кромла кругом откликнулась, и сыны пустыни встали как вкопанные. Долу склонили они побагровевшие лица, устыдясь при виде Фингала. Он явился, как дождевая туча в солнечный день, когда тихо клубится она по холму и поля ожидают ливня. Сваран узрел наводящего ужас владыку Морвена и прервал свой бег на средине пути. Мрачно оперся он на копье, обращая кругом багровые очи. Высок и безмолвен, он подобен был дубу на бреге Лубара, чьи ветви давно опалила небесная молния; ствол его над потоком склоняется, и серый мох свищет под ветром. Так стоял король. Затем он медленно стал отступать на вздымавшийся вереск Лены. Тысячи ратников его разлились вкруг героя, и мгла сраженья сгустилась на холме.
Фингал, как луч небесный, сверкал посреди своего народа. Герои его собрались вокруг, и он возносит голос силы своей. "Вздымайте высоко знамена мои, дабы они развевались по ветру Лены, как огни на сотне холмов.* Пусть восптумят они по ветру Эрина, напоминая нам о брани. Вы, сыны потоков ревущих, что низвергаются с тысячи холмов, будьте вблизи короля Морвена, внимайте велениям власти его. Гол - десница сильнейшая смерти, Оскар - герой грядущих битв, Коннал - сын вороненой стали Соры, Дермид темно-русый и Оссиан - властитель множества песен, будьте вблизи десницы отца".
*
Владычный стяг, подъятый в вышину,
Сиял, как метеор, струясь по ветру.
Мильтон [Потерянный рай, I, 536].
Мы подняли солнечный луч битвы ** - королевское знамя. Радостью взыграли сердца всех героев, когда, развеваясь, полетело оно по ветру. Сверху было оно украшено золотом, как широкий лазурный свод неба ночного. Каждый герой также имел свое знамя и каждый - своих суровых ратников.
** Знамя Фингала получило название _солнечного луча_, возможно, из-за яркой своей окраски и золотых украшений. Выражение _поднять солнечный луч_ в старых сочинениях означало начать битву.
"Взгляните, - промолвил король щедрых чаш, - как расточился Лохлин по Лене. Вот стоят они, словно рваные тучи на холме иль обгоревшая роща, когда сквозь ветви дубов виднеется небо и звезда падучая, мелькнувшая позади. Пусть каждый вождь из друзей Фингаловых изберет себе мрачную вражью дружину из тех, что так хмуро глядят с высоты, дабы впредь ни единый сын гулкозвучных дубров не носился по волнам Инис-тора!"
"Моими, - вымолвил Гол, - будут те семь вождей, что пришли с озера Лано". "Пусть мрачный король Инис-тора, - молвил Оскар, - выходит против меча Оссианова сына". "А против меча моего - король Инискона!" - молвил Коннал - стальное сердце. "Или я, или вождь Мюдана, - молвил русокудрый Дермид, - опочиет во прахе холодном". Я же, хоть ныне бессилен и безутешен, тогда я избрал ратоборного властител; Термана; я поклялся, что дланью своей добуду щит темно-бурый героя "Вожди мои, - молвил Фингал, благосклонно взирая на нас, - благословляю вас на победу. Сваран, король ревущей пучины, тебя избирает Фингал!"
И вот, словно сотня ветров, что с разных сторон несутся по многим долинам, строй за строем двинулись мрачные чада холма, и Кромла вокруг отзывалась.
Как могу я исчислить всех воинов, павших, когда завязался спор нашей стали? О дочь Тоскара, длани наши кровью омылись. Угрюмые полчища Лохлина осыпались, как береговые откосы ревущей Коны. Наши мечи одержали победу на Лене, каждый вождь свой обет исполнил. О дева, не раз ты сидела близ журчащего Бранно, и часто вздымалась грудь твоя белая, словно лебеди пух, когда тихо она выплывает по озеру и ветры проносятся мимо. Ты видела, как багряное солнце тихо скрывалось за тучу; * ночь облегала гору, а порывистый ветр завывал в узких долинах.** И вот уже хлещет дождь, и катятся грома раскаты. На скалах сверкает молния. Духи мчатся верхом на перунах огненных. И могучие горные водопады с ревом свергаются вниз.*** Так, снежнорукая дева, грохотала битва. Но зачем, дочь холма, эти слезы? Девам Лохлина должно рыдать: пал народ их страны, ибо кровью омылась вороненая сталь моего геройского племени. Ныне же я печален, беспомощен, слеп и уже не сподвижник героям. Дай мне, любезная дева, слезы свои, ибо пришлось мне увидеть могилы всех моих близких.
*
Солнце восходом своим, а равно погружением в море
Знаки подаст - и они всех прочих надежнее знаков,
И поутру на заре, и когда зажигаются звезды.
Ежели солнечный круг при восходе покроется крапом,
Спрячется если во мглу и середка его омрачится,
Жди непременно дождей.
Вергилий [Георгики, I, 438].
**
Ветер подует едва, и тотчас пучина морская
Пухнуть, волнуясь, начнет; по высоким горам раздается
Треск сухой, и ему берега зашумевшие вторят
Гулом широким своим, и рощ учащается шорох.
Вергилий [Георгики, I, 556].
***
- а с гор стремятся потоки.
Вергилий [Энеида, IV, 164].
Вот тогда-то под дланью Фингала, к скорби его, пал герой. Седовласый, он простерся во прахе и поднял меркнущий взор на короля. "Ужели сразил я тебя, - воскликнул сын Комхала, - тебя, верный друг Агандеки! Я зрел твои слезы по деве моей любви в чертогах кровавого Старно. ты был врагом врагов любезной моей, ужели ты пал от моей руки? Воздвигни, Уллин, воздвигни могильный холм сыну Матона и вложи его имя в песнь об Агандеке, ибо любезна душе моей была ты, ныне во мраке живущая дева Ардвена".
Кухулин из пещеры высокой Кромлы слышал грохот смятенной брани. Он кликнул Коннала, вождя мечей, и Карила, годами древнего. Седовласые герои, заслыша голос его, взяли копья свои тополевые. Они пришли и узрели битвы прибой, подобный стесненным волнам океанским, когда из пучины дует сумрачный ветер и катит валы по песчаному долу.
При виде сего воспылал Кухулин, и мрак сгустился на его челе. Длань устремилась к мечу его предков, багровый взор - к супостату. Трижды пытался он ринуться в битву, и трижды его удерживал Коннал. "Вождь острова туманов, - он молвил, - Фингал уже побеждает врага. Не надейся снискать себе доли во славе его, ибо подобен буре король".
"Тогда отправляйся, Карил, - ответил вождь, - и поздравь короля Морвена. Когда Лохлин умчится, словно поток после дождя, и грохот битвы затихнет, пусть тогда его слуха коснется твой сладостный глас, воспевая хвалы королю мечей. Отдай ему меч Катбата, ибо Кухулин уже не достоин поднять оружие предков.
Но вы, о тени пустынной Кромлы, вы, души вождей, которых уж нет на свете, сопутствуйте Кухулину и говорите с ним в пещере скорби его. Ибо впредь никогда не буду я славен среди могучих воителей этой земли. Ныне я, словно луч отсверкавший, словно туман отлетевший, когда утренний ветер порывом сгоняет его с дремучих склонов холма. Коннал, не говори мне больше о бранях - отошла моя слава. Мои вздохи будут мешаться с ветрами Кромлы, доколе следы мои не сотрутся. А ты, белогрудая Брагела, оплачь погибель славы моей, ибо побежденный вовек не вернусь я к тебе, о солнечный луч Дунскеха".
КНИГА ПЯТАЯ
СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ПЯТОЙ
Кухулин и Коннал все еще остаются на холме. Фингал и Сваран встречаются в битве; описывается их поединок. Фингал побеждает Сварана, связывает его и передает пленника под охрану Оссиана и Гола, сына Морни, а сам вместе с младшими сыновьями и Оскаром преследует противника. Вводный рассказ про Орлу, лохлинского вождя, смертельно раненного в бою. Фингал, опечаленный смертью Орлы, приказывает прекратить преследование. Он созывает сыновей, и ему сообщают, что самый младший из них, Рино, убит. Фингал оплакивает его смерть, выслушивает повесть о Ламдерге и Гельхосе и возвращается на то место, где оставил Сварана. Тем временем Карил, которого Кухулин послал поздравить Фингала с победой, приходит к Оссиану. Беседою двух поэтов завершаются события четвертого дня.
И вот на ветреном склоне Кромлы молвил Коннал вождю колесницы преславной.* "Что ты так мрачен, сын Семо? Наши друзья могучи во брани. И ты знаменит, о воин: много смертей принесла твоя сталь! Часто встречала Брагела, сияя весельем лазурных очей, часто встречала она своего героя, когда возвращался он среди храбрецов, и меч его был обагрен в кровавой сече, а супостаты безмолвны лежали на поле могильном. Приятно слуху ее было пение бардов, когда деянья твои оживали в их песне.
* Четвертый день все еще продолжается. Вкладывая повествование в уста Коннала, который по-прежнему остается с Кухулином на склоне Кромлы, поэт тем самым делает уместным прославление Фингала. Начало книги в оригинале представляет собою одну из наиболее красивых частей поэмы. Стихотворный размер выдержан последовательно и полно, что согласуется со степенностью Коннала. Ни один поэт не умел так хорошо согласовывать ритм стиха с нравом рассказчика, как Оссиан. Весьма вероятно, что вся поэма первоначально предназначалась для пения под аккомпанемент арфы, поскольку версификация ее весьма разнообразна и отлично согласуется с различными страстями человеческой души.
Понеслись герои, как две темные тучи, две темные тучи - колесницы духов, когда темные чада воздушные выходят страх наводить на дрожащих людей.
Вот тогда-то Гол,* сын Морни, восстал, как скала в ночи. Копье его блещет в звездных лучах, голос подобен реву потоков.
* Гол, сын Морни, был вождем племени, которое в течение долгого времени Спорило о первенстве с самим Фингалом. Наконец, оно было покорено, и Гол из противника превратился в лучшего друга Фингала и великого героя. Характером он несколько напоминает Аякса в Илиаде, героя более сильного, нежели искусного, в бою. Он очень дорожил военной славой и здесь требует, чтобы следующая битва досталась ему. Поэт искусно устраняет Фингала, чтобы его возвращение было еще великолепнее.
"Сын битвы, - воскликнул вождь, - о Фингал, владыка чаш! пусть барды многих песен усыпят сынов Эрина. Ты, Фингал, вложи в ножны свой меч смертоносный, а народ твой пусть сражается. Мы чахнем без славы, ибо один наш король сокрушает щиты. Когда утро взойдет на холмы, взирай издалека на подвиги наши. Да восчувствует Лохлин меч сына Морни, чтобы барды смогли воспеть и меня. Так повелося исстари в благородном роде Фингаловом. Так поступал и ты, король мечей, в битве копий".
"О сын Морни, - ответил Фингал, - я горжусь твоей славой. Сразись же, но только мое копье будет неподалеку, чтобы прийти на помощь тебе в опасности. Возвысьте, возвысьте свой глас, сыны песнопений, и усыпите меня. Здесь возляжет Фингал под ветром ночным. И если ты, Агандека, витаешь поблизости среди сынов отчизны твоей, если ты восседаешь на струях ветра, среди высоко оснащенных мачт Лохлина, приди ко мне в сновидениях,* дивная, и яви душе моей светлый свой лик".
Много голосов и много арф слились в стройном звучанье. Воспевали они благородство деяний Фингаловых и благородство племени героя. А иногда в любезных звуках слышалось имя Оссиана, ныне печального.
Часто я бился и часто победу одерживал в битвах копий. А ныне слепой, и скорбный, и беспомощный я скитаюсь с людьми ничтожными. Ныне, Фингал, я не вижу тебя с твоим воинственным племенем. Дикие лани пасутся на зеленой могиле могучего короля Морвена. Да будет благословенна душа твоя, властитель мечей, наиславнейший на холмах Коны!
* Поэт предваряет нас о сне Фингала, изложенном в следующей книге.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ЧЕТВЕРТОЙ
Наступившая ночь прерывает развитие событий, и Оссиан, пользуясь этим, рассказывает о своих подвигах на озере Лего и о том, как он сватался к Эвиралин, которая затем стала матерью Оскара и умерла незадолго до похода Фингала в Ирландию. Ее тень является Оссиану и говорит ему, что Оскар, посланный в начале ночи следить за неприятелем, вступил в бой с передовым отрядом и враги уже почти одолели его. Оссиан выручает сына и сигналом тревоги оповещает Фингала о приближении Сварана. Король встает, собирает свое войско и, согласно обещанию, данному предыдущей ночью, поручает его водительству Гола, сына Морни, а сам, повелевая своим сынам проявить доблесть и защитить свой народ, удаляется на холм, чтобы следить оттуда за ходом битвы. Завязывается сражение; поэт повествует о великих подвигах Оскара. Но пока Оскар вместе с отцом одерживает верх на одном конце поля боя, на другом Гол, на которого напал сам Сваран, готов уже отступить, Фингал, желая ободрить его боевой песнью, посылает к нему своего барда Уллина, но, несмотря на это, Сваран побеждает, и Гол со своим войском вынужден отойти назад. Фингал сходит с холма и вновь сплачивает их. Сваран прекращает преследование, занимает возвышенность, приводит в порядок свои ряды и ожидает приближения Фингала, Король, воодушевив своих бойцов и отдав все необходимые приказания, возобновляет сражение. Кухулин, удалившийся с другом своим Конналом и бардом Карилом в пещеру Туры, заслышав шум, выходит на гребень холма, который господствует над полем брани, и видит оттуда Фингала, сражающегося с неприятелем. Он хочет присоединиться к Фингалу, который уже близок к полной победе, но Коннал удерживает его, и Кухулин посылает Карила поздравить героя с успехом.
Кто там поет, нисходя с горы, словно радуга над дождистой Леной? * Это дева, чей голос любовью звучит, белорукая дочь Тоскара. Часто слушала ты мою песнь и, прекрасная, проливала слезу. Пришла ль ты узнать о битвах своего народа и услыхать о деяниях Оскара? Когда перестану скорбеть я над потоками гулкозвучной Коны? Мои годы прошли в битвах, и старость омрачена горем.
* Ночь прервала развитие событий, и, пока Фингал спит, поэт повествует о своем сватовстве к Эвиралин, дочери Бранно. Этот вводный эпизод необходим
Дочь снежнорукая! я не был печален и слеп, я не был беспомощен и безутешен, когда Эвиралин любила меня. Эвиралин темно-русая, белогрудая любовь Кормака. Тысячи героев искали ее любви, тысячу отвергла дева. Она презрела сынов меча, ибо мил ее взору был Оссиан. для разъяснения некоторых мест поэмы, следующих ниже; в то же время он естественно связан с событиями, описанными в этой книге, которые, судя по всему, относятся к середине третьей ночи, считая от начала поэмы. Эта книга, как и многие другие сочинения Оссиана, обращена к прекрасной Мальвине, дочери Тоскара. Мальвина была влюблена в Оскара, а после смерти возлюбленного стала спутницей его отца.
Я отправился к черным зыбям Лего, посвататься к деве. Двенадцать из наших воинов были со мной, сыны многоводного Морвена. Мы пришли к Бранно, другу чужеземцев, Бранно в звенящей кольчуге. "Откуда, - спросил он, пришли вы, стальные десницы? Нелегко покорить вам деву, что отвергала синеглазых сынов Эрина. Но привет тебе, сын Фингала, счастлива дева, что тебя ожидает. Будь у меня двенадцать дочерей-красавиц, тебе бы достался выбор, питомец славы!" Тогда отворил он чертог темно-русой девы Эвиралин. Радость зажглась в наших сердцах под стальными доспехами, и мы восславили деву Бранно.
Явились на холме над нами бойцы величавого Кормака. Вместе с вождем их было восемь героев, и вересковая пустошь их оружием озарилась. Там стояли Колла и Дурра, многажды раненый, там могучие Тоскар и Таго; там победитель Фрестал, Дайро, счастливый в деяниях, и Дала, оплот битвы на тесном пути. Меч пламенел во длани Кормака и приятен был взор героя.
Восемь героев пришли с Оссианом: Уллин, бурный сын брани, великодушный Мулло, благородный, пригожий Скелаха, Оглан и гневный Сердал и Думарикан чело смерти. И зачем последним назван Огар, столь прославленный на холмах Ардвена?
Огар встретил сильного Далу лицом к лицу на поле героев. Битва вождей была словно вихрь на вспененных волнах океана. О кинжале вспомнил Огар, о любимом своем оружии. Девять раз он всадил его под ребра Далы. Жребий бурной битвы переменился. Трижды пробил я Кормаков щит, трижды сломал он свое копье. Увы, несчастный юный любовник, я отсек ему голову. Пятикратно потряс я ее за волосы. Бежали други Кормака.
Кто посмел бы сказать мне тогда, любезная дева,* когда я спорил в битве, что ныне, слепой, забытый, беспомощный, я буду скитаться в ночи? Лишь тот, кто крепчайшей броней обладал и непобедимой десницей.
* Поэт обращается к Мальвине, дочери Тоскара.
Но вот на угрюмой пустоши Лены смолкли согласные звуки.* Налетел порывами сильный ветер, и могучий дуб отряхнул листву вкруг меня. Об Эвиралин я думал, когда предстала она моему взору во всем сияньи своей красоты и голубые очи ее купались в слезах. Стоя на облаке, она молвила слабым голосом.
* Поэт возвращается к основному рассказу. Если попытаться определить время года, когда разворачивается действие поэмы, то, судя по описанию, я был бы "клонен отнести его к осени. Деревья осыпают листья и дуют переменные ветры; я то и другое соответствует этому времени года.
"О Оссиан, восстань и спаси моего сына. Спаси Оскара, вождя мужей; близ красного дуба, у потока Лубара, он бьется с сынами Лохлина". Вновь сокрылась она в небесах. Я облачился в броню. Я пошел, на копье опираясь, и звонко бряцали доспехи мои. Я пел, как привык в час опасности, песнь о героях старинных. Дальним громом она прислышалась воинам Лохлина.* Они побежали; мой сын устремился вослед.
* Оссиан внушает читателю высокое мнение о себе. Даже пение его устрашает неприятеля. Это напоминает то место в восемнадцатой песни Илиады, где голос Ахиллеса отгоняет испуганных троянцев от тела Патрокла.
Там он крикнул с раската; могучая вместе Паллада
Крик издала; и троян обуял неописанный ужас.
[Гомер. Илиада, XVIII, 217].
Я звал его, мой голос звучал, как поток отдаленный. "Сын мой, воротись по равнине Лены. Не преследуй дальше врага, хотя Оссиан идет за тобою". Он воротился, и звонким булатом Оскара мой слух услаждался. "Зачем удержал ты десницу мою, - спросил он, - прежде чем смерть не сокрыла их всех? Ибо свирепо и мрачно встречали они у ручья твоего сына с Филланом. Они ожидали угроз, сокрытых в ночи. Наши мечи укротили иных. Но как вихри ночи стремят океан на белые пески Моры, так мрачно наступали сыны Лохлина по шуршащему вереску Лены. Духи ночные вопияли вдали, и я зрел метеоры смерти. Дай разбудить мне короля Морвена, ибо он улыбкой встречает опасность и подобен солнцу небесному, что восходит в бурю".
Фингал уже восстал ото сна и опирался на щит Тренмора, темнобурый щит праотцев, который вздымали они в старину в битвах своего народа. Герою во сне представилась скорбная тень Агандеки; она явилась ему с путей океанских и, одинокая, тихо плыла над Леной. Бледен был ее лик, как туманы Кромлы, и на ланитах темнели слезы. Часто вздымала она смутную длань из-под своего покрова; покровом служили ей облака пустыни; она вздымала смутную длань над Фингалом и прочь обращала тихие очи.
"Зачем ты плачешь, дочь Старно? - спросил, вздыхая, Фингал. - Зачем так бледен твой лик, о дочь облаков?" Она унеслась по ветру Лены, оставив его в ночи. Скорбела она о сынах своего народа, кому было назначено пасть от десницы Фингаловой.
Герой восстал ото сна, но очами своей души еще видел ее. Зазвучали шаги подходившего Оскара. Король узрел серый щит на боку его, ибо тусклый рассветный луч зажегся уже над водами Уллина.
"Что творят супостаты в страхе своем? - спросил, вставая, король Морвена. - Бегут ли они сквозь океанскую пену или ждут брани булатной? Но зачем вопрошать Фингалу? Я слышу в раннем ветре их голоса. Беги же по вереску Лены, Оскар, и пробуди на брань сподвижников наших".
Король стоял у камня Лубара и трижды воззвал он гласом ужасным. Олень побежал от источников Кромлы, и на горах сотряслись утесы. Словно сто горных потоков, что ревут, шумно взметаясь и пенясь, словно тучи, что пред бурей сбираются на лазурном лике небес, так сходились сыны пустыни по ужасному зову Фингалову. Ибо радовал глас короля Морвена ратоборцев его земли: часто водил он их на брань и возвращался с добычею, отнятой у врага.
"Придите на битву, - сказал король, - вы, чада бури. Придите повергнуть тысячи. Сын Комхала увидит сраженье. На том холме взовьется мой меч и станет щитом моего народа. Но пусть вам не будет нужна его помощь, ратники, пока сражается сын Морни, вождь могучих мужей. Он мою битву возглавит, и да возвысится в песне слава его. О вы, духи почивших героев, вы, наездники вихрей Кромлы, примите радушно моих воителей павших и унесите их на холмы свои. И пусть вихорь с Лены их пронесет над моими морями, чтобы они являлись мне в тихих снах и услаждали душу в час отдыха.
Филлан и Оскар темно-русый! Рино прекрасный, подъемлющий острую сталь! отважно шествуйте в бой и смотрите на сына Морни. Да уподобятся в битве ваши мечи его булату; и смотрите на подвиги рук его. Защищайте друзей отца и вспоминайте вождей стародавних. Дети мои, я увижу вас, хотя бы и пали вы в Эрине. Скоро наши холодные,, бледные тени встретятся в облаке и полетят над холмами Коны".
И вот, словно темная, бурная туча, объятая алой небесной молнией и бегущая к западу прочь от рассветных лучей, удалился король холмов. Ужасно сверкают доспехи его и два копья в его длани. Седые власы развеваются по ветру. Часто оглядывается он на битву. Три барда сопутствуют сыну славы, чтобы веленья его переносить героям. Высоко на откосе Кромлы он сел, взмахнув зарницей меча, и по взмаху его мы двинулись.
Радость взыграла на лике Оскара. Алеют его ланиты. Очи источают слезы. Меч в его руке - луч огненный. Он подошел и, улыбаясь, сказал Оссиану. "О правитель булатной брани, отец мой, выслушай сына. Удались с могучим вождем Морвена, уступи мне славу Оссианову. И если паду я здесь, мой властитель, вспомяни ту снежную грудь, тот одинокий солнечный луч любви моей, белорукую дочь Тоскара. Алеют ланиты ееи мягкие кудри спадают на перси, когда, склонясь со скалы над потоком, вздыхает она об Оскаре. Скажи ей, что я вернулся на холмы свои, легколетный сын ветра, что отныне я в облаке встречу ее, любезную деву Тоскара".
"Воздвигни, Оскар, лучше ты мне воздвигни могильный холм. Я не хочу тебе уступить сраженье. Ибо первая в брани моя десница кровавая научит тебя сражаться. Но не забудь, мой сын, положить этот меч, этот лук и рог моего оленя в тот темный и тесный дом, что единым серым камнем будет отмечен. Оскар, нет у меня любимой, чтобы ее поручить усердию сына, ибо уж нет на свете милой Эвиралин, любезной дочери Бранно".
Так говорили мы, когда нас достиг громкозвучный глас Гола, умноженный ветром. Высоко взмахнул он отцовским мечом и ринулся, сея раны и смерть.
Как над пучиной бурлящие белые волны, ревя и вздымаясь, несутся, как утесы, тиной обросшие, встречают ревущие волны, так столкнулись и бились враги. Воин сошелся с воином, булат с булатом. Гремели щиты, падали люди. Словно сотня молотов над багряным сыном горнила, так взвились, так зазвенели мечи.
Гол налетел, как вихорь в Ардвене. Гибель героям несет его меч. Сваран подобен свирепому пламени в гулкозвучной пустоши Гормала. Как вложить мне в песнь гибель стольких копий? Мой меч высоко вздымался, пылая в кровавой сече. И ужасен был ты, Оскар, лучший мой, славнейший мой сын! Я ликовал в тайнике души, когда его меч пылал над сраженными. Опрометью неслись они по вереску Лены, и мы нагоняли и поражали их. Как камни, что скачут со скалы на скалу, как топоры в гулкозвучных лесах, как гром, чьи прерывистые раскаты зловеще несутся с холма на холм, так расточали удар за ударом и смерть за смертью Оскара длань * и моя.
* Оссиан не упускает случая, чтобы не сказать о доблестях своего любимого сына. Речь Оскара к отцу достойна героя; ей присущи и должное смирение перед родителем, и пыл, приличный юному воину. Вполне уместно, что Оссиан останавливается здесь на деяниях Оскара, поскольку прекрасная Мальвина, к которой обращена эта книга, была влюблена в героя.
Но Сваран окружает сына Морни, как мощь прилива - Инис-тор. Завидя это, король привстал на холме и к копью протянул свою длань. "Иди, Уллин, иди, мой бард престарелый, - начал король Морвена. - Напомни Голу, могучему в битве, напомни ему о предках. Подкрепи своей песнью хиреющий бой, ибо песнь оживляет битву". Пошел почтенный Уллин старческой поступью и вещал королю мечей.
"Сын вождя благородных коней! высоко скачущий копий властитель! * Десница могучая в грозных трудах войны! Закаленное сердце, вовеки не знавшее страха. Вождь изощренных орудий смерти. Рази супостата, чтобы вкруг темного Инис-тора не дерзали носиться белопарусные суда. Пусть десница твоя уподобится грому, очи - пламени, сердце - неколебимой скале. Пусть твой меч, вращаясь, станет ночным метеором и пусть твой щит, вздымаясь, станет пламенем смерти. Сын вождя благородных коней, рази супостата, круши его!" Сильно забилось сердце героя. Но Сваран вышел на битву. Щит Гола рассек он надвое, и сыны пустыни бежали.
* Военная песнь Уллина выделяется в поэме своею версификацией. Она ниспадает, как горный поток, и почти целиком состоит из эпитетов. Обычай воодушевлять воинов на битву импровизированными стихами дошел чуть ли не до нашего времени. Некоторые из таких военных песен сохранились, но большая их часть представляет собою набор эпитетов, лишенный красоты, гармонии и вообще каких бы то ни было поэтических достоинств.
Тогда поднялся Фингал во всей своей мощи и трижды возвысил он глас. Кромла кругом откликнулась, и сыны пустыни встали как вкопанные. Долу склонили они побагровевшие лица, устыдясь при виде Фингала. Он явился, как дождевая туча в солнечный день, когда тихо клубится она по холму и поля ожидают ливня. Сваран узрел наводящего ужас владыку Морвена и прервал свой бег на средине пути. Мрачно оперся он на копье, обращая кругом багровые очи. Высок и безмолвен, он подобен был дубу на бреге Лубара, чьи ветви давно опалила небесная молния; ствол его над потоком склоняется, и серый мох свищет под ветром. Так стоял король. Затем он медленно стал отступать на вздымавшийся вереск Лены. Тысячи ратников его разлились вкруг героя, и мгла сраженья сгустилась на холме.
Фингал, как луч небесный, сверкал посреди своего народа. Герои его собрались вокруг, и он возносит голос силы своей. "Вздымайте высоко знамена мои, дабы они развевались по ветру Лены, как огни на сотне холмов.* Пусть восптумят они по ветру Эрина, напоминая нам о брани. Вы, сыны потоков ревущих, что низвергаются с тысячи холмов, будьте вблизи короля Морвена, внимайте велениям власти его. Гол - десница сильнейшая смерти, Оскар - герой грядущих битв, Коннал - сын вороненой стали Соры, Дермид темно-русый и Оссиан - властитель множества песен, будьте вблизи десницы отца".
*
Владычный стяг, подъятый в вышину,
Сиял, как метеор, струясь по ветру.
Мильтон [Потерянный рай, I, 536].
Мы подняли солнечный луч битвы ** - королевское знамя. Радостью взыграли сердца всех героев, когда, развеваясь, полетело оно по ветру. Сверху было оно украшено золотом, как широкий лазурный свод неба ночного. Каждый герой также имел свое знамя и каждый - своих суровых ратников.
** Знамя Фингала получило название _солнечного луча_, возможно, из-за яркой своей окраски и золотых украшений. Выражение _поднять солнечный луч_ в старых сочинениях означало начать битву.
"Взгляните, - промолвил король щедрых чаш, - как расточился Лохлин по Лене. Вот стоят они, словно рваные тучи на холме иль обгоревшая роща, когда сквозь ветви дубов виднеется небо и звезда падучая, мелькнувшая позади. Пусть каждый вождь из друзей Фингаловых изберет себе мрачную вражью дружину из тех, что так хмуро глядят с высоты, дабы впредь ни единый сын гулкозвучных дубров не носился по волнам Инис-тора!"
"Моими, - вымолвил Гол, - будут те семь вождей, что пришли с озера Лано". "Пусть мрачный король Инис-тора, - молвил Оскар, - выходит против меча Оссианова сына". "А против меча моего - король Инискона!" - молвил Коннал - стальное сердце. "Или я, или вождь Мюдана, - молвил русокудрый Дермид, - опочиет во прахе холодном". Я же, хоть ныне бессилен и безутешен, тогда я избрал ратоборного властител; Термана; я поклялся, что дланью своей добуду щит темно-бурый героя "Вожди мои, - молвил Фингал, благосклонно взирая на нас, - благословляю вас на победу. Сваран, король ревущей пучины, тебя избирает Фингал!"
И вот, словно сотня ветров, что с разных сторон несутся по многим долинам, строй за строем двинулись мрачные чада холма, и Кромла вокруг отзывалась.
Как могу я исчислить всех воинов, павших, когда завязался спор нашей стали? О дочь Тоскара, длани наши кровью омылись. Угрюмые полчища Лохлина осыпались, как береговые откосы ревущей Коны. Наши мечи одержали победу на Лене, каждый вождь свой обет исполнил. О дева, не раз ты сидела близ журчащего Бранно, и часто вздымалась грудь твоя белая, словно лебеди пух, когда тихо она выплывает по озеру и ветры проносятся мимо. Ты видела, как багряное солнце тихо скрывалось за тучу; * ночь облегала гору, а порывистый ветр завывал в узких долинах.** И вот уже хлещет дождь, и катятся грома раскаты. На скалах сверкает молния. Духи мчатся верхом на перунах огненных. И могучие горные водопады с ревом свергаются вниз.*** Так, снежнорукая дева, грохотала битва. Но зачем, дочь холма, эти слезы? Девам Лохлина должно рыдать: пал народ их страны, ибо кровью омылась вороненая сталь моего геройского племени. Ныне же я печален, беспомощен, слеп и уже не сподвижник героям. Дай мне, любезная дева, слезы свои, ибо пришлось мне увидеть могилы всех моих близких.
*
Солнце восходом своим, а равно погружением в море
Знаки подаст - и они всех прочих надежнее знаков,
И поутру на заре, и когда зажигаются звезды.
Ежели солнечный круг при восходе покроется крапом,
Спрячется если во мглу и середка его омрачится,
Жди непременно дождей.
Вергилий [Георгики, I, 438].
**
Ветер подует едва, и тотчас пучина морская
Пухнуть, волнуясь, начнет; по высоким горам раздается
Треск сухой, и ему берега зашумевшие вторят
Гулом широким своим, и рощ учащается шорох.
Вергилий [Георгики, I, 556].
***
- а с гор стремятся потоки.
Вергилий [Энеида, IV, 164].
Вот тогда-то под дланью Фингала, к скорби его, пал герой. Седовласый, он простерся во прахе и поднял меркнущий взор на короля. "Ужели сразил я тебя, - воскликнул сын Комхала, - тебя, верный друг Агандеки! Я зрел твои слезы по деве моей любви в чертогах кровавого Старно. ты был врагом врагов любезной моей, ужели ты пал от моей руки? Воздвигни, Уллин, воздвигни могильный холм сыну Матона и вложи его имя в песнь об Агандеке, ибо любезна душе моей была ты, ныне во мраке живущая дева Ардвена".
Кухулин из пещеры высокой Кромлы слышал грохот смятенной брани. Он кликнул Коннала, вождя мечей, и Карила, годами древнего. Седовласые герои, заслыша голос его, взяли копья свои тополевые. Они пришли и узрели битвы прибой, подобный стесненным волнам океанским, когда из пучины дует сумрачный ветер и катит валы по песчаному долу.
При виде сего воспылал Кухулин, и мрак сгустился на его челе. Длань устремилась к мечу его предков, багровый взор - к супостату. Трижды пытался он ринуться в битву, и трижды его удерживал Коннал. "Вождь острова туманов, - он молвил, - Фингал уже побеждает врага. Не надейся снискать себе доли во славе его, ибо подобен буре король".
"Тогда отправляйся, Карил, - ответил вождь, - и поздравь короля Морвена. Когда Лохлин умчится, словно поток после дождя, и грохот битвы затихнет, пусть тогда его слуха коснется твой сладостный глас, воспевая хвалы королю мечей. Отдай ему меч Катбата, ибо Кухулин уже не достоин поднять оружие предков.
Но вы, о тени пустынной Кромлы, вы, души вождей, которых уж нет на свете, сопутствуйте Кухулину и говорите с ним в пещере скорби его. Ибо впредь никогда не буду я славен среди могучих воителей этой земли. Ныне я, словно луч отсверкавший, словно туман отлетевший, когда утренний ветер порывом сгоняет его с дремучих склонов холма. Коннал, не говори мне больше о бранях - отошла моя слава. Мои вздохи будут мешаться с ветрами Кромлы, доколе следы мои не сотрутся. А ты, белогрудая Брагела, оплачь погибель славы моей, ибо побежденный вовек не вернусь я к тебе, о солнечный луч Дунскеха".
КНИГА ПЯТАЯ
СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ПЯТОЙ
Кухулин и Коннал все еще остаются на холме. Фингал и Сваран встречаются в битве; описывается их поединок. Фингал побеждает Сварана, связывает его и передает пленника под охрану Оссиана и Гола, сына Морни, а сам вместе с младшими сыновьями и Оскаром преследует противника. Вводный рассказ про Орлу, лохлинского вождя, смертельно раненного в бою. Фингал, опечаленный смертью Орлы, приказывает прекратить преследование. Он созывает сыновей, и ему сообщают, что самый младший из них, Рино, убит. Фингал оплакивает его смерть, выслушивает повесть о Ламдерге и Гельхосе и возвращается на то место, где оставил Сварана. Тем временем Карил, которого Кухулин послал поздравить Фингала с победой, приходит к Оссиану. Беседою двух поэтов завершаются события четвертого дня.
И вот на ветреном склоне Кромлы молвил Коннал вождю колесницы преславной.* "Что ты так мрачен, сын Семо? Наши друзья могучи во брани. И ты знаменит, о воин: много смертей принесла твоя сталь! Часто встречала Брагела, сияя весельем лазурных очей, часто встречала она своего героя, когда возвращался он среди храбрецов, и меч его был обагрен в кровавой сече, а супостаты безмолвны лежали на поле могильном. Приятно слуху ее было пение бардов, когда деянья твои оживали в их песне.
* Четвертый день все еще продолжается. Вкладывая повествование в уста Коннала, который по-прежнему остается с Кухулином на склоне Кромлы, поэт тем самым делает уместным прославление Фингала. Начало книги в оригинале представляет собою одну из наиболее красивых частей поэмы. Стихотворный размер выдержан последовательно и полно, что согласуется со степенностью Коннала. Ни один поэт не умел так хорошо согласовывать ритм стиха с нравом рассказчика, как Оссиан. Весьма вероятно, что вся поэма первоначально предназначалась для пения под аккомпанемент арфы, поскольку версификация ее весьма разнообразна и отлично согласуется с различными страстями человеческой души.