Страница:
** Оссиан полагал, что убийство вепря при первой же высадке на Бератоне является добрым предзнаменованием дальнейших успехов на этом острове. Нынешние горцы, когда они пускаются в какое-либо отчаянное предприятие, суеверно придают значение успеху своего первого деяния.
На пустоши вересковой мы встали пред королем, и он остановил свое шествие. Ратники окружили его, и бард седовласый вышел вперед. "Откуда вы, сыны чужеземцев? - начал речь свою бард песнопений. - Несчастны те, чьи сыны приплывают в Бератон навстречу мечу колесницевластного Утала. Не задает он пиров в чертоге своем, кровь пришлецов обагряет реки его. Если пришли вы от стен Сельмы, от мшистых Фингаловых стен, так изберите трех юношей и пошлите их к своему королю возвестить погибель войска его. Быть может, и сам герой придет пролить свою кровь на мече Утала, и взрастет тогда слава Финтормо, как древо долины".
"Не взрасти ей вовек, о бард, - я возгласил, распаленный гневом. - Он истребится при виде Фингала, чьи взоры - перуны смерти. Комхала сын приходит, и короли исчезают при виде его, они улетают, как клубы тумана, от дыханья его ярости. Скажут ли эти трое Фингалу, что погибло войско его? Что ж, быть может, и скажут, бард! но войско его погибнет со славой".
Я стоял, исполненный мраком силы своей. Рядом Тоскар извлек свой меч. Потоком ринулся враг, и разнесся смерти нестройный гул. Воин схватился с воином, щит со щитом столкнулся, сталь сверкает, биясь о сталь. Стрелы свистят в воздухе, копья звенят о броню, и скачут мечи до разбитым доспехам. Словно древняя роща в ночную бурю, когда тысячи духов ломают деревья, так грохотало оружие. Но Утал сражен моим мечом, и бежали сыны Бератона. Я узрел тогда красоту его, и хлынули слезы из глаз моих. "Пало ты, юное древо, сказал я, - во всей своей красе.* Пало ты на равнине родной, и опустело поле. Прилетели ветры пустыни, но ни звука в твоей листве! Ты и мертвый прекрасен, сын колесницевластного Лартмора".
* Оплакивание павшего врага было общепринятым у героев Оссиана. Это более человечно, чем постыдное надругательство над мертвыми, столь обычное у Гомера, а после него рабски повторенное его подражателями (не исключая и гуманного Вергилия), которые больше преуспели в заимствовании недостатков этого великого поэта, нежели в подражании его красотам. Гомер, возможно, передавал обычай того времени, в которое он писал, а не свои чувства. Оссиан тоже, по-видимому, следует чувствам своих героев. Почтение, с которым даже самые дикие горцы относятся к останкам умерших, видимо, перешло к ним от очень далеких предков.
Нина-тома сидела на бреге и внимала грохоту битвы. Очи свои покрасневшие она обратила на Летмала, седовласого барда Сельмы, который остался у моря с дочерью Тортомы. "Сын прошедших времен! - сказала она, - я слышу гул смерти. Друзья твои напали на Утала, и вождь сражен! Ах, зачем на скале не осталась я, окруженная плеском волн! Тогда скорбела бы я душой, но смерть его не достигла б моих ушей.
Ужель ты повержен на вереск родной, о сын Финтормо высокого! Ты оставил меня одну на скале, но душа моя тобою полна. Сын Финтормо высокого, ужель ты повержен на вереск родной?"
Бледная, вся в слезах, поднялась она и увидала щит окровавленный Утала, она увидала его в руке Оссиана. Неверным шагом двинулась дева по вереску. Она побежала, нашла героя, упала. Душа ее излетела во вздохе. Кудри рассыпались по лицу. Горько я зарыдал. Могильный холм воздвигся над несчастными, и песнь моя зазвучала.
"Почийте, злосчастные чада юности, под журчанье потока мшистого! Увидят девы-охотницы вашу могилу и отвратят заплаканные очи. В песне будет жить ваша слава, голос арфы хвалою вам прозвучит. Дочери Сельмы услышат его, и слух о вас дойдет до иных земель. Почийте же, чада юности, под журчанье потока мшистого".
Два дня оставались мы на бреге. Собрались герои Бератона. Мы повели Лартмора в чертоги его; там уже уготовано пиршество. Велика была радость старца: он взирал на оружие праотцев, оружие, что он оставил в чертоге, когда взбунтовалась гордыня Утала. Нас прославляли перед Лартмором, и он благословил вождей Морвена; но не ведал он, что сражен его сын, величаво-могучий Утал. Ему говорили, что тот сокрылся в лесу, горько рыдая; ему говорили так, но Утал, безмолвный, лежал в могиле под вереском Ротмы.
На четвертый день мы подняли паруса под ревущим северным ветром. Лартмор вышел на берег, и барды его затянули песнь. Велика была радость короля, когда озирал он унылую пустошь Ротмы. Он увидел могилу сына и вспомнил тогда об Утале. "Кто из героев моих покоится здесь? - спросил он. Видно, был то властитель копий. Прославлен ли он в чертогах моих до восстанья гордыни Утала?
Но молчите вы, сыны Бератона, неужто пал властелин героев? Сердце мое о тебе скорбит, мой Утал, хотя ты и поднял длань на отца своего. Лучше бы мне оставаться в пещере, чтобы мой сын обитал в Финтормо! Я бы слышал тогда его поступь, когда устремлялся он за диким вепрем. Я бы слышал голос его, залетевший с ветром в пещеру. И радовалась бы душа моя; но теперь в чертогах моих водворился мрак".
Так я сражался, сын Альпина, когда сильна была мышца моей младости,* так совершал свои подвиги Тоскар, колесницевластный сын Конлоха. Но Тоскар уже вознесен на летучее облако, и один я остался в Луте. Глас мой, как ветра последний шелест, когда излетает он из лесу. Но недолго мне быть одиноким. Оссиан уже видит туман, готовый приять его дух. Он озирает туман, в который он облачится, когда явится вновь на своих холмах. Потомки ничтожных людей, узрев меня, поразятся величию древних вождей. Они поползут в свои норы и в страхе станут глядеть на небо, ибо я буду шествовать в тучах, окруженный клубами тьмы.
* Говорит Оссиан.
Веди ж, сын Альпина, старца веди в дубравы его. Поднимается ветер. Темные волны озера отвечают ему. Клонятся ль голые ветви древа на высокой Море? Да, они клонятся, сын Альпина, в шуме ветров. На иссохшей ветке висит моя арфа. Скорбно звучат ее струны. То ли ветер тебя коснулся, арфа, то ли дух пролетающий? Это, верно, рука Мальвины! Но дай мне арфу, сын Альпина, новую песнь я воспою. Душа моя отлетит с тем звуком, и праотцы в чертоге своем воздушном услышат его. С радостью склонят они с облаков свои смутные лица, руки их примут сына.
Старый замшелый дуб склоняется над потоком, вздыхая.** Рядом свистит увядший папоротник, и, колыхаясь, он шевелит власы Оссиана. Ударь же по струнам и песнь воспой, а вы, ветра, раскиньте крылья свои. Унесите печальные звуки в воздушный чертог Фингала. Унесите их в чертог Фингала, чтоб услышал он голос сына своего, голос того, кто славил могучих. Северный ветр распахнул врата твои, о король, и я вижу, как ты восседаешь в тумане, в тусклом мерцаньи доспехов своих. Облик твой уже не устрашает храбрых; он, словно влажное облако, и нам сквозь него видны слезные очи звезд. Твой щит, как месяц ущербный, твой меч - туман, огнем едва озаренный. Смутен и слаб ныне вождь, что прежде в сиянии шествовал.
** Здесь начинается лирическая часть, которою, согласно преданию, Оссиан завершил свои поэмы. Она положена на музыку, и ее до сих пор поют на севере. В пении этом много дикой простоты, но мало разнообразия.
Но ты грядешь в ветрах пустыни, и темные бури - в твоей деснице.* Гневно ты солнце хватаешь и прячешь в туче своей. В страхе трепещут потомки ничтожных людей, и тысяча ливней свергается вниз.
* Это великолепное описание власти Фингала над ветрами и бурями, когда он хватает солнце и прячет его в тучах, не согласуется с предыдущим отрывком, где он представлен как слабый призрак, который уже не устрашает храбрых. Но это соответствует представлениям того времени о душах умерших; считалось, что они повелевают ветрами и бурями, но не вмешиваются в людские дела.
Неумеренные хвалы, которые поэты воздавали своим почившим друзьям, послужили первым толчком для суеверного обожествления павших героев; эти новые божества всеми своими свойствами обязаны фантазии бардов, слагавших им элегии.
Мы не считаем, что восхваление Фингала производило такое впечатление на его соотечественников, но это следует отнести за счет их представлений о том, что могущество, связанное с телесной силой и доблестью, разрушается смертью.
Но когда являешься ты, расточая милость, ветерок рассветный провожает тебя. Солнце улыбается в полях своих лазоревых, и седой поток вьется в долине. Колышутся по ветру зеленые главы кустов. Косули бегут в пустыню.
Но, чу! по равнине проносится ропот, бурные ветры стихают. Я слышу голос Фингала. Давно уже он не касался моих ушей! "Приди, Оссиан, приди, говорит он. - Уже прославлен Фингал. Мы прошли, как огонь скоротечный, но славен был наш уход. Пусть темны и безмолвны поля наших битв, наша слава почиет в четырех серых камнях. Глас Оссиана звучал окрест, и арфа звенела в Сельме. Приди, Оссиан, приди, - говорит он, - и воспари в облака к праотцам".
И я приду, о властитель мужей! Кончается жизнь Оссианова. Мой голос смолкает на Коне, и не увидят в Сельме моих следов. У камня Моры усну я. Ветер, свистящий в моей седине, уже не разбудит меня. Лети прочь на крыльях своих, о ветер, тебе не нарушить покоя барда. Ночь длинна, но веки его отяжелели. Прочь, буйный ветер!
Но что ж ты печален, сын Фингала? Зачем омрачилась душа твоя? Отошли вожди минувших времен; они удалились, и нет их славы. Пройдут и сыны грядущих лет, и новое племя возникнет. Народы, как волны морские, как листья лесного Морвена: буйный ветер уносит их, и новые листья подъемлют зеленые свои головы.**
** Ту же мысль, выраженную почти теми же словами, можно обнаружить у Гомера.
Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков:
Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,
Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают;
Так человеки: сии нарождаются, те погибают.
[Илиада] VI, 146.
Долго ль цвела твоя красота, Рино? *** Устояла ли мощь колесницевластного Оскара? Сам Фингал в могилу сошел, и чертоги предков позабыли его шаги. Так неужто останешься ты, бард престарелый, когда исчезли могучие? Но слава моя пребудет и возрастет, как дуб Морвена, что вздымает чело широкое навстречу буре и радуется порывам ветра.
{*** Рино, сын Фингала, убитый в Ирландии в войне против Сварана (см.: Фиигал, кн. 5), отличался красотою, быстротой бега и храбростью в сражениях. Минвана, дочь Морни и сестра Гола, столь часто упоминаемого в сочинениях Оссиана, была влюблена в Рино. Плач ее над возлюбленным входит как вставной эпизод в одну из больших поэм Оссиана. Только эта часть поэмы дошла до нас и, поскольку она не лишена поэтических достоинств, я присоединяю ее к этому примечанию. Поэт изображает Минвану, когда она с высоты одного из утесов Морвена видит флот Фингала, возвращающийся из Ирландии.
С утеса Морвена в тоске она склонилась над волнами. В доспехах юноши пред ней. Но где ж ты, где ж ты, Рино?
Наш взор сказал, что пал герой, что тень его - над нами в тучах, что ветры слабый глас его несут сквозь вереск Морвена!
Ужель погиб Фингалов сын на мшистых долах Уллина, могучей дланью поражен? Мне одинокой горе!
Нет, одинокой мне не быть! Вы, воющие ветры, недолго вам носить мой стон: я лягу возле Рино.
Не вижу, как в красе своей ты шествуешь с ловитвы. Любовь Минваны мрак одел; в тиши почиет Рино.
Где псы твои и где твой лук, твой меч, как огнь небесный, твое кровавое копье, где крепкий щит твой, Рино?
Они на корабле твоем, запятнанные кровью. Оружия с тобою нет в жилище тесном, Рино!
Рассвет придет и позовет: Вставай, властитель копий! Ждут в поле ловчие тебя, близки олени, Рино!
Прочь, свет золотокудрый, прочь! король тебя не слышит! Вокруг могилы скачет лань, и смерть в жилище Рино.
Но тайно, тихою стопой сойдет к тебе Минвана, чтобы на ложе узком лечь с тобой, уснувший Рино.
Подруги не найдут меня и воспоют мне песню. Но, девы, не услышу вас: я сплю в могиле Рино.}
ТОМ ВТОРОЙ
Темора
ЭПИЧЕСКАЯ ПОЭМА
КНИГА ПЕРВАЯ
СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ПЕРВОЙ
Карбар, сын Борбар-дутула, государь Аты в Коннахте и самый могущественный из вождей племени фирболгов, убил в королевском дворце Теморе юного короля Ирландии Кормака, сына Арто, и захватил его трон. Кормак происходил от Конара, который был сыном короля каледонцев, населявших западное побережье Шотландии, Тренмора, прадеда Фингала. Фингал, разгневанный преступлением Карбара, решил переправиться со своим войском в Ирландию и восстановить на ирландском престоле королевскую династию. Едва лишь Карбар узнал о его намерении, он собрал в Ольстере несколько подвластных ему племен и одновременно велел своему брату Кахмору следовать со своим войском за ним из Теморы. Таково было положение дел, когда каледонский флот показался на побережье Ольстера.
Действие поэмы начинается утром. Как здесь рассказано, Карбар находился вдали от своего войска, когда один из его дозорных принес известие о высадке Фингала. Он собирает совет вождей. Фолдат, вождь Момы, говорит о противнике презрительно и высокомерно. Ему с жаром возражает Малтос. Выслушав их спор, Карбар повелевает устроить пиршество, на которое через своего барда Оллу приглашает Оскара, сына Оссиана, намереваясь затеять ссору с этим героем, чтобы иметь повод его убить. Оскар пришел на пиршество, вспыхнула ссора, и сторонники обоих вождей вступают в бой; Карбар и Оскар ранят друг друга насмерть. Шум сражения донесся до войска Фингала. Король поспешил на помощь Оскару, и ирландцы отступили к войску Кахмора, который уже подходил к берегам реки Лубар по вересковой пустоши Мой-лены. Фингал, оплакав внука, повелел Уллину, главному из своих бардов, отвезти тело Оскара в Морвен и предать там земле. Наступает ночь, и Алтай, сын Конахара, рассказывает Фингалу обстоятельства убийства Кормака. Филлан, сын Фингала, послан наблюдать за ночными передвижениями Кахмора, и этим завершается первый день. Место действия в этой книге - равнина близ холма Моры, который высится на границе вересковой пустоши Мой-лены в Ольстере.
Катятся синие волны Уллина, залитые светом.* День озаряет холмы зеленые. Ветер колышет тенистые кроны дерев. Седые потоки стремят свои шумные воды. Два зеленых холма, поросших дубами дряхлыми, узкий стеснили дол. Река там струит синие воды свои. На бреге стоял Карбар из Аты.** Король на копье опирался, красные очи его печальны и страха полны. Его душе является Кормак, покрытый ужасными ранами. Юноши серая тень возникает во мраке, кровь течет из-под призрачных ребер его. Трижды Карбар поверг копье наземь и трижды коснулся своей бороды. Неверны его шаги, часто он застывает на месте, крепкожилые руки ввысь простирая. Он, словно туча пустыни, что изменяет свой вид с каждым дыханием ветра. Печальны долины вокруг, и в страхе ждут они ливня.
* Первая книга "Теноры" первоначально была включена в собрание малых произведений, приложенных к эпической поэме "Фингал". После того, как это издание было напечатано, в мои руки попали некоторые дополнительные отрывки поэмы, последовательно соединенные. При этом особенно неполно и неудовлетворительно была представлена вторая книга. С тех пор с помощью друзей мне удалось собрать все недостающие отрывки "Теморы", а фабула поэмы, точно сохраненная в памяти многих, позволила мне придать ей такой порядок, в каком она сейчас появляется. Наименование "эпическая поэма" принадлежит мне. Оссиан не имел ни малейшего понятия о терминах нашей критики. Он родился в давнее время в стране, удаленной от мест средоточия учености, и познания его не простирались до знакомства с греческой и римской литературой. Поэтому, если формою своих поэм и некоторыми выражениями он напоминает Гомера, это сходство обусловлено самой природой - тем источником, из которого оба почерпали свои идеи. Исходя из этого соображения, я уже не привожу в настоящем томе параллельные места из других авторов, как это делал в некоторых примечаниях к предыдущему собранию поэм Оссиана. Я был далек от намерения заставить моего автора соперничать с высокочтимыми творцами классической древности. Обширное поле славы предоставляло достаточно места для всякого поэтического дарования, какое только появлялось до сих пор, и нет нужды ниспровергать репутацию одного поэта, чтобы на ее обломках возвысить другого. Даже если бы Оссиан и превосходил достоинствами Гомера и Вергилия, известное пристрастие, основанное на славе, которой они заслуженно пользовались на протяжении стольких веков, заставило бы нас пренебречь его превосходством и отдать предпочтение им. Хотя их высокие, достоинства и не нуждаются в дополнительной поддержке, тем не менее в пользу их славы несомненно говорит то обстоятельство, что у греков и римлян потомков либо вообще не существует, либо они не являются предметом презрения или зависти для нынешнего столетия.
Хотя эта поэма не обладает, пожалуй, всеми minutiae [подробностями (лат.)], какие Аристотель, основываясь на Гомере, считал обязательными при сочинении эпической поэмы, тем не менее полагаю, что она обладает всеми существенными особенностями эпопеи. Единства времени, места и действия соблюдены на всем ее протяжении. Поэма начинается в разгар событий; то, что необходимо знать из предшествующего, сообщается в дальнейшем в виде вставных эпизодов, которые не кажутся искусственными, но как бы обусловлены сложившейся обстановкой. Описываемые события величественны, язык исполнен живости: он не снисходит до холодной мелочности и не раздут до смешной напыщенности.
Читатель найдет некоторые изменения в слоге этой книги. Они основаны на более исправных экземплярах оригинала, которые попали в мои руки после первой публикации. Поскольку большая часть поэмы сохраняется в устной традиции, текст ее иногда меняется и содержит вставки. Сопоставив разночтения, я всегда избирал такое, которое лучше всего соответствовало духу повествования.
** Карбар, сын Борбар-дутула, происходил по прямой линии от Лартона, вождя народа фирболгов, основавшего первое поселение на юге Ирландии. Гэлы владели северным побережьем острова, и первые монархи Ирландии были гэльского происхождения. Этим были вызваны столкновения между двумя народами, окончившиеся убийством Кормака, престол которого узурпировал Карбар, государь Аты, о котором идет здесь речь.
Но вот король совладал с собою и взял копье свое острое. Очи он обратил на Мой-лену. Пришли дозорные с синего моря. В страхе пришли они, озираясь часто назад. Карбар узнал, что близок могучий враг и призвал угрюмых своих вождей.
Послышалась гулкая поступь воинов Карбара. Они обнажили разом свои мечи. Стоял там Морлат, нахмуря чело. Длинные волосы Хидаллы вьются по ветру. Рыжеволосый Кормар, опершись на копье, вращает косыми очами. Малтос бросает дикие взоры из-под косматых бровей. Фолдат стоит, словно темный утес, тиной и пеной покрытый.* Копье его, как ель на Слиморе, что спорит с небесным ветром. Его щит весь в рубцах боевых, и багровые очи его презирают опасность. Вместе с другими вождями, а было их тысяча, окружили они колесницевластного Карбара, когда пришел дозорный морей, Мор-аннал с многоводной Мой-лены. Его глаза вылезают на лоб, бледные губы трясутся.
* Mor-lath - _великий в день битвы_. Hidalla' - _герой с кротким взором_. Cormar - _искусный мореход_. Malth-os - _медленно говорящий_. Foldath - _великодушный_.
Фолдат, особо выделенный здесь, играет важную роль в продолжении поэмы. Его яростный непреклонный нрав проявляется постоянно. Одно место во второй книге показывает, что он был наиболее близок Карбару и являлся главным участником заговора против Кормака, короля Ирландии. Его племя принадлежало к числу самых значительных среди народа фирболгов.
"Что же, - спросил он, - стоит воинство Эрина безмолвно, как роща вечерняя? Стоит оно, как безмолвный лес, а Фингал уже на бреге? Фингал, ужасный в боях, король многоводного Морвена!" - "Видел ли ты ратоборца? Карбар спросил со вздохом. - Много ли с ним героев на бреге? Подъемлет ли он копье войны? Или с миром грядет к нам король?"
"Не с миром грядет он, Карбар. Я видел, копье его простерто вперед.* Оно - перун смерти, кровью тысяч запятнана сталь его. Он первым сошел на брег, могучий в своих сединах. Расправив упругие мышцы, он двинулся во всей своей силе. На бедре его меч, что раны второй не наносит.** Ужасен щит его, словно луна кровавая, восходящая в бурю. Следом за ним - Оссиан, король песнопений, и сын Морни, первый из мужей. Коннал вперед прыгает, на копье опираясь. Развеваются темнорусые кудри Дермида. Филлан, юный охотник многоводного Морху, напрягает свой лук.*** Но кто там предшествует им, подобный грозной стремнине? То сын Оссиана. Сияет лик его, осененный длинными кудрями, что ниспадают на плечи. Чело его темное полусокрыто сталью. Меч свободно висит на бедре. Сверкает копье при каждом движении, Я бежал от страшных его очей, о король высокой Теморы!"
* Мор-аннал указывает здесь на особое положение Фингалрва копья. Если воин, впервые высадившийся в чужой стране, держал копье острием вперед, это означало в те дни, что он явился с враждебными намерениями и с ним соответственно обходились как с врагом. Если же острие копья было обращено назад, это служило знаком дружбы, и пришельца немедленно приглашали на пир, согласно правилам гостеприимства того времени.
** Это - знаменитый меч Фингала, поэтически прозванный _сыном Луно_ по имени изготовившего его Луно, кузнеца из Лохлина. Согласно преданию, меч этот каждым своим ударом насмерть поражал человека и Фингал пускал его в ход только в случаях наибольшей опасности.
*** В некоторых записях поэмы в перечне вождей Морвена сразу после Филлана следуют Фергус, сын Фингала, и Уснот, вождь Эты. Но поскольку они оольше ни разу не упоминаются в поэме, я считаю весь этот отрывок интерполяцией и поэтому исключил его.
"Так беги же, ничтожный, - молвил Фолдат в угрюмой ярости, - беги к седым потокам своей земли, малодушный! Разве я не видал этого Оскара? Я следил за вождем в сражении. Он из тех, кто могуч в опасности; но и другие умеют вздымать копье. Много сынов у Эрина столь же отважных, о король лесистой Теморы! Да противостанет Фолдат силе его стремления и остановит сей могучий поток. Мое копье покрыто кровью доблестных ратников; мой щит, как стена Туры".
"Неужто Фолдат пойдет на врагов один? - возразил темнобровый Малтос.* Разве не затопили они наш берег, как воды многих потоков? Разве не эти вожди разгромили Сварана, когда побежали сыны Эрина? И неужто Фолдат один пойдет на их храбрейших героев? Фолдат, гордыни исполненный, возьми с собой силы ратные, и пусть Малтос тебе сопутствует. Мой меч обагрялся в сечах, но слышал ли кто мои слова?" **
* Противоположность нравов Фолдата и Малтоса подчеркнута в последующих частях поэмы. Они всегда противостоят друг другу. Распри между их родами, явившиеся причиной их ненависти друг к другу, упоминаются в других поэмах.
** То есть: кто слышал мою похвальбу? Он порицал таким образом самовосхваление Фолдата.
"Сыны зеленого Эрина, - молвил Хидалла,*** - да не услышит Фингал ваших слов. Супостата порадует распря и укрепит десницу его в нашем краю. Вы, отважные ратники, подобны бурям в пустыне; они налетают без страха на скалы и низвергают леса. Так двинемся ж в силе своей неспешно, словно тяжко нависшая туча. Тогда содрогнется могучий, копье упадет из длани отважного. "Пред нами туча смерти", - воскликнут они, и тени покроют их лица. Фингал восплачет в старости и узрит преходящую славу свою. Смолкнут шаги вождей его в Морвене, мохом годов порастет Сельма".
*** Хидалла был вождем Клонры, небольшого края на берегах озера Лего. его красота, красноречие и поэтический дар упоминаются в дальнейшем.
Карбар молча внимал этим речам, подобный туче, ливнем чреватой; мрачно висит она над Кромлой, покуда молния не разверзнет недр ее; дол озарится алым светом, и духи бури возрадуются. Так стоял безмолвный король Теморы и, наконец, прозвучали его слова.
"Готовьте пир на Мой-лене. Да придут сто моих бардов. Ты, рыжеволосый Олла, возьми королевскую арфу. К Оскару ты ступай, к вождю мечей, пригласи его к нашему пиршеству. Днесь мы пируем и слушаем песни, заутра преломим копья. Скажи ему, что воздвиг я могилу Католу,* что барды пели пред тенью его. Скажи ему, что Карбар слыхал о славе его на брегах шумливого Каруна.** Нету здесь Кахмора,*** великодушного отпрыска Борбар-дутула. Он не здесь со своими тысячами, и наше воинство слабо. Кахмор противник распрей на пиршестве: как солнце, душа его светлая. Но знайте, вожди лесистой Теморы, Карбар сразится с Оскаром! Слишком много болтал он о Католе, и пылает ярость Карбара. Он падет на Мой-лене, и слава моя возрастет на его крови".
* Катол, сын Морана, был убит Карбаром за его преданность семейству Кормака. Он сопровождал Оскара во время _войны Инис-тоны_; тогда между ними возникла тесная дружба. После гибели Катола Оскар сразу же послал Карбару вызов на поединок, от которого тот предусмотрительно уклонился, но затаил в душе ненависть к Оскару ж замыслил убить его на пиру, куда он его и приглашает здесь.
** Он подразумевает битву Оскара с Каросом, _властителем кораблей_, которого, видимо, следует отождествлять с римским узурпатором Каравзием.
*** Gathmor - _великий в битве_, сын Борбар-дутула и брат Карбара, короля Ирландии, переправился накануне восстания племени фирболгов в Инис-хуну (предположительно, часть южной Британии), чтобы помочь местному королю Конмору в егооорьбе с неприятелем. Кахмор одержал победу в войне, в ходе которой, однако, Конмор был или убит, или умер естественной смертью. Карбар, узнав о намерении Фингала свергнуть его с престола, послал вестника Кахмору, и тот вернулся в Ирландию за несколько дней до начала поэмы.
На пустоши вересковой мы встали пред королем, и он остановил свое шествие. Ратники окружили его, и бард седовласый вышел вперед. "Откуда вы, сыны чужеземцев? - начал речь свою бард песнопений. - Несчастны те, чьи сыны приплывают в Бератон навстречу мечу колесницевластного Утала. Не задает он пиров в чертоге своем, кровь пришлецов обагряет реки его. Если пришли вы от стен Сельмы, от мшистых Фингаловых стен, так изберите трех юношей и пошлите их к своему королю возвестить погибель войска его. Быть может, и сам герой придет пролить свою кровь на мече Утала, и взрастет тогда слава Финтормо, как древо долины".
"Не взрасти ей вовек, о бард, - я возгласил, распаленный гневом. - Он истребится при виде Фингала, чьи взоры - перуны смерти. Комхала сын приходит, и короли исчезают при виде его, они улетают, как клубы тумана, от дыханья его ярости. Скажут ли эти трое Фингалу, что погибло войско его? Что ж, быть может, и скажут, бард! но войско его погибнет со славой".
Я стоял, исполненный мраком силы своей. Рядом Тоскар извлек свой меч. Потоком ринулся враг, и разнесся смерти нестройный гул. Воин схватился с воином, щит со щитом столкнулся, сталь сверкает, биясь о сталь. Стрелы свистят в воздухе, копья звенят о броню, и скачут мечи до разбитым доспехам. Словно древняя роща в ночную бурю, когда тысячи духов ломают деревья, так грохотало оружие. Но Утал сражен моим мечом, и бежали сыны Бератона. Я узрел тогда красоту его, и хлынули слезы из глаз моих. "Пало ты, юное древо, сказал я, - во всей своей красе.* Пало ты на равнине родной, и опустело поле. Прилетели ветры пустыни, но ни звука в твоей листве! Ты и мертвый прекрасен, сын колесницевластного Лартмора".
* Оплакивание павшего врага было общепринятым у героев Оссиана. Это более человечно, чем постыдное надругательство над мертвыми, столь обычное у Гомера, а после него рабски повторенное его подражателями (не исключая и гуманного Вергилия), которые больше преуспели в заимствовании недостатков этого великого поэта, нежели в подражании его красотам. Гомер, возможно, передавал обычай того времени, в которое он писал, а не свои чувства. Оссиан тоже, по-видимому, следует чувствам своих героев. Почтение, с которым даже самые дикие горцы относятся к останкам умерших, видимо, перешло к ним от очень далеких предков.
Нина-тома сидела на бреге и внимала грохоту битвы. Очи свои покрасневшие она обратила на Летмала, седовласого барда Сельмы, который остался у моря с дочерью Тортомы. "Сын прошедших времен! - сказала она, - я слышу гул смерти. Друзья твои напали на Утала, и вождь сражен! Ах, зачем на скале не осталась я, окруженная плеском волн! Тогда скорбела бы я душой, но смерть его не достигла б моих ушей.
Ужель ты повержен на вереск родной, о сын Финтормо высокого! Ты оставил меня одну на скале, но душа моя тобою полна. Сын Финтормо высокого, ужель ты повержен на вереск родной?"
Бледная, вся в слезах, поднялась она и увидала щит окровавленный Утала, она увидала его в руке Оссиана. Неверным шагом двинулась дева по вереску. Она побежала, нашла героя, упала. Душа ее излетела во вздохе. Кудри рассыпались по лицу. Горько я зарыдал. Могильный холм воздвигся над несчастными, и песнь моя зазвучала.
"Почийте, злосчастные чада юности, под журчанье потока мшистого! Увидят девы-охотницы вашу могилу и отвратят заплаканные очи. В песне будет жить ваша слава, голос арфы хвалою вам прозвучит. Дочери Сельмы услышат его, и слух о вас дойдет до иных земель. Почийте же, чада юности, под журчанье потока мшистого".
Два дня оставались мы на бреге. Собрались герои Бератона. Мы повели Лартмора в чертоги его; там уже уготовано пиршество. Велика была радость старца: он взирал на оружие праотцев, оружие, что он оставил в чертоге, когда взбунтовалась гордыня Утала. Нас прославляли перед Лартмором, и он благословил вождей Морвена; но не ведал он, что сражен его сын, величаво-могучий Утал. Ему говорили, что тот сокрылся в лесу, горько рыдая; ему говорили так, но Утал, безмолвный, лежал в могиле под вереском Ротмы.
На четвертый день мы подняли паруса под ревущим северным ветром. Лартмор вышел на берег, и барды его затянули песнь. Велика была радость короля, когда озирал он унылую пустошь Ротмы. Он увидел могилу сына и вспомнил тогда об Утале. "Кто из героев моих покоится здесь? - спросил он. Видно, был то властитель копий. Прославлен ли он в чертогах моих до восстанья гордыни Утала?
Но молчите вы, сыны Бератона, неужто пал властелин героев? Сердце мое о тебе скорбит, мой Утал, хотя ты и поднял длань на отца своего. Лучше бы мне оставаться в пещере, чтобы мой сын обитал в Финтормо! Я бы слышал тогда его поступь, когда устремлялся он за диким вепрем. Я бы слышал голос его, залетевший с ветром в пещеру. И радовалась бы душа моя; но теперь в чертогах моих водворился мрак".
Так я сражался, сын Альпина, когда сильна была мышца моей младости,* так совершал свои подвиги Тоскар, колесницевластный сын Конлоха. Но Тоскар уже вознесен на летучее облако, и один я остался в Луте. Глас мой, как ветра последний шелест, когда излетает он из лесу. Но недолго мне быть одиноким. Оссиан уже видит туман, готовый приять его дух. Он озирает туман, в который он облачится, когда явится вновь на своих холмах. Потомки ничтожных людей, узрев меня, поразятся величию древних вождей. Они поползут в свои норы и в страхе станут глядеть на небо, ибо я буду шествовать в тучах, окруженный клубами тьмы.
* Говорит Оссиан.
Веди ж, сын Альпина, старца веди в дубравы его. Поднимается ветер. Темные волны озера отвечают ему. Клонятся ль голые ветви древа на высокой Море? Да, они клонятся, сын Альпина, в шуме ветров. На иссохшей ветке висит моя арфа. Скорбно звучат ее струны. То ли ветер тебя коснулся, арфа, то ли дух пролетающий? Это, верно, рука Мальвины! Но дай мне арфу, сын Альпина, новую песнь я воспою. Душа моя отлетит с тем звуком, и праотцы в чертоге своем воздушном услышат его. С радостью склонят они с облаков свои смутные лица, руки их примут сына.
Старый замшелый дуб склоняется над потоком, вздыхая.** Рядом свистит увядший папоротник, и, колыхаясь, он шевелит власы Оссиана. Ударь же по струнам и песнь воспой, а вы, ветра, раскиньте крылья свои. Унесите печальные звуки в воздушный чертог Фингала. Унесите их в чертог Фингала, чтоб услышал он голос сына своего, голос того, кто славил могучих. Северный ветр распахнул врата твои, о король, и я вижу, как ты восседаешь в тумане, в тусклом мерцаньи доспехов своих. Облик твой уже не устрашает храбрых; он, словно влажное облако, и нам сквозь него видны слезные очи звезд. Твой щит, как месяц ущербный, твой меч - туман, огнем едва озаренный. Смутен и слаб ныне вождь, что прежде в сиянии шествовал.
** Здесь начинается лирическая часть, которою, согласно преданию, Оссиан завершил свои поэмы. Она положена на музыку, и ее до сих пор поют на севере. В пении этом много дикой простоты, но мало разнообразия.
Но ты грядешь в ветрах пустыни, и темные бури - в твоей деснице.* Гневно ты солнце хватаешь и прячешь в туче своей. В страхе трепещут потомки ничтожных людей, и тысяча ливней свергается вниз.
* Это великолепное описание власти Фингала над ветрами и бурями, когда он хватает солнце и прячет его в тучах, не согласуется с предыдущим отрывком, где он представлен как слабый призрак, который уже не устрашает храбрых. Но это соответствует представлениям того времени о душах умерших; считалось, что они повелевают ветрами и бурями, но не вмешиваются в людские дела.
Неумеренные хвалы, которые поэты воздавали своим почившим друзьям, послужили первым толчком для суеверного обожествления павших героев; эти новые божества всеми своими свойствами обязаны фантазии бардов, слагавших им элегии.
Мы не считаем, что восхваление Фингала производило такое впечатление на его соотечественников, но это следует отнести за счет их представлений о том, что могущество, связанное с телесной силой и доблестью, разрушается смертью.
Но когда являешься ты, расточая милость, ветерок рассветный провожает тебя. Солнце улыбается в полях своих лазоревых, и седой поток вьется в долине. Колышутся по ветру зеленые главы кустов. Косули бегут в пустыню.
Но, чу! по равнине проносится ропот, бурные ветры стихают. Я слышу голос Фингала. Давно уже он не касался моих ушей! "Приди, Оссиан, приди, говорит он. - Уже прославлен Фингал. Мы прошли, как огонь скоротечный, но славен был наш уход. Пусть темны и безмолвны поля наших битв, наша слава почиет в четырех серых камнях. Глас Оссиана звучал окрест, и арфа звенела в Сельме. Приди, Оссиан, приди, - говорит он, - и воспари в облака к праотцам".
И я приду, о властитель мужей! Кончается жизнь Оссианова. Мой голос смолкает на Коне, и не увидят в Сельме моих следов. У камня Моры усну я. Ветер, свистящий в моей седине, уже не разбудит меня. Лети прочь на крыльях своих, о ветер, тебе не нарушить покоя барда. Ночь длинна, но веки его отяжелели. Прочь, буйный ветер!
Но что ж ты печален, сын Фингала? Зачем омрачилась душа твоя? Отошли вожди минувших времен; они удалились, и нет их славы. Пройдут и сыны грядущих лет, и новое племя возникнет. Народы, как волны морские, как листья лесного Морвена: буйный ветер уносит их, и новые листья подъемлют зеленые свои головы.**
** Ту же мысль, выраженную почти теми же словами, можно обнаружить у Гомера.
Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков:
Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,
Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают;
Так человеки: сии нарождаются, те погибают.
[Илиада] VI, 146.
Долго ль цвела твоя красота, Рино? *** Устояла ли мощь колесницевластного Оскара? Сам Фингал в могилу сошел, и чертоги предков позабыли его шаги. Так неужто останешься ты, бард престарелый, когда исчезли могучие? Но слава моя пребудет и возрастет, как дуб Морвена, что вздымает чело широкое навстречу буре и радуется порывам ветра.
{*** Рино, сын Фингала, убитый в Ирландии в войне против Сварана (см.: Фиигал, кн. 5), отличался красотою, быстротой бега и храбростью в сражениях. Минвана, дочь Морни и сестра Гола, столь часто упоминаемого в сочинениях Оссиана, была влюблена в Рино. Плач ее над возлюбленным входит как вставной эпизод в одну из больших поэм Оссиана. Только эта часть поэмы дошла до нас и, поскольку она не лишена поэтических достоинств, я присоединяю ее к этому примечанию. Поэт изображает Минвану, когда она с высоты одного из утесов Морвена видит флот Фингала, возвращающийся из Ирландии.
С утеса Морвена в тоске она склонилась над волнами. В доспехах юноши пред ней. Но где ж ты, где ж ты, Рино?
Наш взор сказал, что пал герой, что тень его - над нами в тучах, что ветры слабый глас его несут сквозь вереск Морвена!
Ужель погиб Фингалов сын на мшистых долах Уллина, могучей дланью поражен? Мне одинокой горе!
Нет, одинокой мне не быть! Вы, воющие ветры, недолго вам носить мой стон: я лягу возле Рино.
Не вижу, как в красе своей ты шествуешь с ловитвы. Любовь Минваны мрак одел; в тиши почиет Рино.
Где псы твои и где твой лук, твой меч, как огнь небесный, твое кровавое копье, где крепкий щит твой, Рино?
Они на корабле твоем, запятнанные кровью. Оружия с тобою нет в жилище тесном, Рино!
Рассвет придет и позовет: Вставай, властитель копий! Ждут в поле ловчие тебя, близки олени, Рино!
Прочь, свет золотокудрый, прочь! король тебя не слышит! Вокруг могилы скачет лань, и смерть в жилище Рино.
Но тайно, тихою стопой сойдет к тебе Минвана, чтобы на ложе узком лечь с тобой, уснувший Рино.
Подруги не найдут меня и воспоют мне песню. Но, девы, не услышу вас: я сплю в могиле Рино.}
ТОМ ВТОРОЙ
Темора
ЭПИЧЕСКАЯ ПОЭМА
КНИГА ПЕРВАЯ
СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ПЕРВОЙ
Карбар, сын Борбар-дутула, государь Аты в Коннахте и самый могущественный из вождей племени фирболгов, убил в королевском дворце Теморе юного короля Ирландии Кормака, сына Арто, и захватил его трон. Кормак происходил от Конара, который был сыном короля каледонцев, населявших западное побережье Шотландии, Тренмора, прадеда Фингала. Фингал, разгневанный преступлением Карбара, решил переправиться со своим войском в Ирландию и восстановить на ирландском престоле королевскую династию. Едва лишь Карбар узнал о его намерении, он собрал в Ольстере несколько подвластных ему племен и одновременно велел своему брату Кахмору следовать со своим войском за ним из Теморы. Таково было положение дел, когда каледонский флот показался на побережье Ольстера.
Действие поэмы начинается утром. Как здесь рассказано, Карбар находился вдали от своего войска, когда один из его дозорных принес известие о высадке Фингала. Он собирает совет вождей. Фолдат, вождь Момы, говорит о противнике презрительно и высокомерно. Ему с жаром возражает Малтос. Выслушав их спор, Карбар повелевает устроить пиршество, на которое через своего барда Оллу приглашает Оскара, сына Оссиана, намереваясь затеять ссору с этим героем, чтобы иметь повод его убить. Оскар пришел на пиршество, вспыхнула ссора, и сторонники обоих вождей вступают в бой; Карбар и Оскар ранят друг друга насмерть. Шум сражения донесся до войска Фингала. Король поспешил на помощь Оскару, и ирландцы отступили к войску Кахмора, который уже подходил к берегам реки Лубар по вересковой пустоши Мой-лены. Фингал, оплакав внука, повелел Уллину, главному из своих бардов, отвезти тело Оскара в Морвен и предать там земле. Наступает ночь, и Алтай, сын Конахара, рассказывает Фингалу обстоятельства убийства Кормака. Филлан, сын Фингала, послан наблюдать за ночными передвижениями Кахмора, и этим завершается первый день. Место действия в этой книге - равнина близ холма Моры, который высится на границе вересковой пустоши Мой-лены в Ольстере.
Катятся синие волны Уллина, залитые светом.* День озаряет холмы зеленые. Ветер колышет тенистые кроны дерев. Седые потоки стремят свои шумные воды. Два зеленых холма, поросших дубами дряхлыми, узкий стеснили дол. Река там струит синие воды свои. На бреге стоял Карбар из Аты.** Король на копье опирался, красные очи его печальны и страха полны. Его душе является Кормак, покрытый ужасными ранами. Юноши серая тень возникает во мраке, кровь течет из-под призрачных ребер его. Трижды Карбар поверг копье наземь и трижды коснулся своей бороды. Неверны его шаги, часто он застывает на месте, крепкожилые руки ввысь простирая. Он, словно туча пустыни, что изменяет свой вид с каждым дыханием ветра. Печальны долины вокруг, и в страхе ждут они ливня.
* Первая книга "Теноры" первоначально была включена в собрание малых произведений, приложенных к эпической поэме "Фингал". После того, как это издание было напечатано, в мои руки попали некоторые дополнительные отрывки поэмы, последовательно соединенные. При этом особенно неполно и неудовлетворительно была представлена вторая книга. С тех пор с помощью друзей мне удалось собрать все недостающие отрывки "Теморы", а фабула поэмы, точно сохраненная в памяти многих, позволила мне придать ей такой порядок, в каком она сейчас появляется. Наименование "эпическая поэма" принадлежит мне. Оссиан не имел ни малейшего понятия о терминах нашей критики. Он родился в давнее время в стране, удаленной от мест средоточия учености, и познания его не простирались до знакомства с греческой и римской литературой. Поэтому, если формою своих поэм и некоторыми выражениями он напоминает Гомера, это сходство обусловлено самой природой - тем источником, из которого оба почерпали свои идеи. Исходя из этого соображения, я уже не привожу в настоящем томе параллельные места из других авторов, как это делал в некоторых примечаниях к предыдущему собранию поэм Оссиана. Я был далек от намерения заставить моего автора соперничать с высокочтимыми творцами классической древности. Обширное поле славы предоставляло достаточно места для всякого поэтического дарования, какое только появлялось до сих пор, и нет нужды ниспровергать репутацию одного поэта, чтобы на ее обломках возвысить другого. Даже если бы Оссиан и превосходил достоинствами Гомера и Вергилия, известное пристрастие, основанное на славе, которой они заслуженно пользовались на протяжении стольких веков, заставило бы нас пренебречь его превосходством и отдать предпочтение им. Хотя их высокие, достоинства и не нуждаются в дополнительной поддержке, тем не менее в пользу их славы несомненно говорит то обстоятельство, что у греков и римлян потомков либо вообще не существует, либо они не являются предметом презрения или зависти для нынешнего столетия.
Хотя эта поэма не обладает, пожалуй, всеми minutiae [подробностями (лат.)], какие Аристотель, основываясь на Гомере, считал обязательными при сочинении эпической поэмы, тем не менее полагаю, что она обладает всеми существенными особенностями эпопеи. Единства времени, места и действия соблюдены на всем ее протяжении. Поэма начинается в разгар событий; то, что необходимо знать из предшествующего, сообщается в дальнейшем в виде вставных эпизодов, которые не кажутся искусственными, но как бы обусловлены сложившейся обстановкой. Описываемые события величественны, язык исполнен живости: он не снисходит до холодной мелочности и не раздут до смешной напыщенности.
Читатель найдет некоторые изменения в слоге этой книги. Они основаны на более исправных экземплярах оригинала, которые попали в мои руки после первой публикации. Поскольку большая часть поэмы сохраняется в устной традиции, текст ее иногда меняется и содержит вставки. Сопоставив разночтения, я всегда избирал такое, которое лучше всего соответствовало духу повествования.
** Карбар, сын Борбар-дутула, происходил по прямой линии от Лартона, вождя народа фирболгов, основавшего первое поселение на юге Ирландии. Гэлы владели северным побережьем острова, и первые монархи Ирландии были гэльского происхождения. Этим были вызваны столкновения между двумя народами, окончившиеся убийством Кормака, престол которого узурпировал Карбар, государь Аты, о котором идет здесь речь.
Но вот король совладал с собою и взял копье свое острое. Очи он обратил на Мой-лену. Пришли дозорные с синего моря. В страхе пришли они, озираясь часто назад. Карбар узнал, что близок могучий враг и призвал угрюмых своих вождей.
Послышалась гулкая поступь воинов Карбара. Они обнажили разом свои мечи. Стоял там Морлат, нахмуря чело. Длинные волосы Хидаллы вьются по ветру. Рыжеволосый Кормар, опершись на копье, вращает косыми очами. Малтос бросает дикие взоры из-под косматых бровей. Фолдат стоит, словно темный утес, тиной и пеной покрытый.* Копье его, как ель на Слиморе, что спорит с небесным ветром. Его щит весь в рубцах боевых, и багровые очи его презирают опасность. Вместе с другими вождями, а было их тысяча, окружили они колесницевластного Карбара, когда пришел дозорный морей, Мор-аннал с многоводной Мой-лены. Его глаза вылезают на лоб, бледные губы трясутся.
* Mor-lath - _великий в день битвы_. Hidalla' - _герой с кротким взором_. Cormar - _искусный мореход_. Malth-os - _медленно говорящий_. Foldath - _великодушный_.
Фолдат, особо выделенный здесь, играет важную роль в продолжении поэмы. Его яростный непреклонный нрав проявляется постоянно. Одно место во второй книге показывает, что он был наиболее близок Карбару и являлся главным участником заговора против Кормака, короля Ирландии. Его племя принадлежало к числу самых значительных среди народа фирболгов.
"Что же, - спросил он, - стоит воинство Эрина безмолвно, как роща вечерняя? Стоит оно, как безмолвный лес, а Фингал уже на бреге? Фингал, ужасный в боях, король многоводного Морвена!" - "Видел ли ты ратоборца? Карбар спросил со вздохом. - Много ли с ним героев на бреге? Подъемлет ли он копье войны? Или с миром грядет к нам король?"
"Не с миром грядет он, Карбар. Я видел, копье его простерто вперед.* Оно - перун смерти, кровью тысяч запятнана сталь его. Он первым сошел на брег, могучий в своих сединах. Расправив упругие мышцы, он двинулся во всей своей силе. На бедре его меч, что раны второй не наносит.** Ужасен щит его, словно луна кровавая, восходящая в бурю. Следом за ним - Оссиан, король песнопений, и сын Морни, первый из мужей. Коннал вперед прыгает, на копье опираясь. Развеваются темнорусые кудри Дермида. Филлан, юный охотник многоводного Морху, напрягает свой лук.*** Но кто там предшествует им, подобный грозной стремнине? То сын Оссиана. Сияет лик его, осененный длинными кудрями, что ниспадают на плечи. Чело его темное полусокрыто сталью. Меч свободно висит на бедре. Сверкает копье при каждом движении, Я бежал от страшных его очей, о король высокой Теморы!"
* Мор-аннал указывает здесь на особое положение Фингалрва копья. Если воин, впервые высадившийся в чужой стране, держал копье острием вперед, это означало в те дни, что он явился с враждебными намерениями и с ним соответственно обходились как с врагом. Если же острие копья было обращено назад, это служило знаком дружбы, и пришельца немедленно приглашали на пир, согласно правилам гостеприимства того времени.
** Это - знаменитый меч Фингала, поэтически прозванный _сыном Луно_ по имени изготовившего его Луно, кузнеца из Лохлина. Согласно преданию, меч этот каждым своим ударом насмерть поражал человека и Фингал пускал его в ход только в случаях наибольшей опасности.
*** В некоторых записях поэмы в перечне вождей Морвена сразу после Филлана следуют Фергус, сын Фингала, и Уснот, вождь Эты. Но поскольку они оольше ни разу не упоминаются в поэме, я считаю весь этот отрывок интерполяцией и поэтому исключил его.
"Так беги же, ничтожный, - молвил Фолдат в угрюмой ярости, - беги к седым потокам своей земли, малодушный! Разве я не видал этого Оскара? Я следил за вождем в сражении. Он из тех, кто могуч в опасности; но и другие умеют вздымать копье. Много сынов у Эрина столь же отважных, о король лесистой Теморы! Да противостанет Фолдат силе его стремления и остановит сей могучий поток. Мое копье покрыто кровью доблестных ратников; мой щит, как стена Туры".
"Неужто Фолдат пойдет на врагов один? - возразил темнобровый Малтос.* Разве не затопили они наш берег, как воды многих потоков? Разве не эти вожди разгромили Сварана, когда побежали сыны Эрина? И неужто Фолдат один пойдет на их храбрейших героев? Фолдат, гордыни исполненный, возьми с собой силы ратные, и пусть Малтос тебе сопутствует. Мой меч обагрялся в сечах, но слышал ли кто мои слова?" **
* Противоположность нравов Фолдата и Малтоса подчеркнута в последующих частях поэмы. Они всегда противостоят друг другу. Распри между их родами, явившиеся причиной их ненависти друг к другу, упоминаются в других поэмах.
** То есть: кто слышал мою похвальбу? Он порицал таким образом самовосхваление Фолдата.
"Сыны зеленого Эрина, - молвил Хидалла,*** - да не услышит Фингал ваших слов. Супостата порадует распря и укрепит десницу его в нашем краю. Вы, отважные ратники, подобны бурям в пустыне; они налетают без страха на скалы и низвергают леса. Так двинемся ж в силе своей неспешно, словно тяжко нависшая туча. Тогда содрогнется могучий, копье упадет из длани отважного. "Пред нами туча смерти", - воскликнут они, и тени покроют их лица. Фингал восплачет в старости и узрит преходящую славу свою. Смолкнут шаги вождей его в Морвене, мохом годов порастет Сельма".
*** Хидалла был вождем Клонры, небольшого края на берегах озера Лего. его красота, красноречие и поэтический дар упоминаются в дальнейшем.
Карбар молча внимал этим речам, подобный туче, ливнем чреватой; мрачно висит она над Кромлой, покуда молния не разверзнет недр ее; дол озарится алым светом, и духи бури возрадуются. Так стоял безмолвный король Теморы и, наконец, прозвучали его слова.
"Готовьте пир на Мой-лене. Да придут сто моих бардов. Ты, рыжеволосый Олла, возьми королевскую арфу. К Оскару ты ступай, к вождю мечей, пригласи его к нашему пиршеству. Днесь мы пируем и слушаем песни, заутра преломим копья. Скажи ему, что воздвиг я могилу Католу,* что барды пели пред тенью его. Скажи ему, что Карбар слыхал о славе его на брегах шумливого Каруна.** Нету здесь Кахмора,*** великодушного отпрыска Борбар-дутула. Он не здесь со своими тысячами, и наше воинство слабо. Кахмор противник распрей на пиршестве: как солнце, душа его светлая. Но знайте, вожди лесистой Теморы, Карбар сразится с Оскаром! Слишком много болтал он о Католе, и пылает ярость Карбара. Он падет на Мой-лене, и слава моя возрастет на его крови".
* Катол, сын Морана, был убит Карбаром за его преданность семейству Кормака. Он сопровождал Оскара во время _войны Инис-тоны_; тогда между ними возникла тесная дружба. После гибели Катола Оскар сразу же послал Карбару вызов на поединок, от которого тот предусмотрительно уклонился, но затаил в душе ненависть к Оскару ж замыслил убить его на пиру, куда он его и приглашает здесь.
** Он подразумевает битву Оскара с Каросом, _властителем кораблей_, которого, видимо, следует отождествлять с римским узурпатором Каравзием.
*** Gathmor - _великий в битве_, сын Борбар-дутула и брат Карбара, короля Ирландии, переправился накануне восстания племени фирболгов в Инис-хуну (предположительно, часть южной Британии), чтобы помочь местному королю Конмору в егооорьбе с неприятелем. Кахмор одержал победу в войне, в ходе которой, однако, Конмор был или убит, или умер естественной смертью. Карбар, узнав о намерении Фингала свергнуть его с престола, послал вестника Кахмору, и тот вернулся в Ирландию за несколько дней до начала поэмы.