Страница:
* Neart-mor - _великая сила_. Lora - _шумная_.
"Не время теперь, - начал вождь, - слушать песни времен минувших: хмурый Эрагон стоит на бреге и подъемлет десять тысяч мечей. Мрачен король меж своих вождей! он словно месяц померкший среди ночных метеоров".
"Приди, - промолвил Фингал, - из твоего чертога, дочь любови моей; приди из твоего чертога, Босмина,** дева многоводного Морвена! Нартмор, возьми коней чужеземцев *** и сопутствуй Фингаловой дочери. Пусть она пригласит властителя Соры на пиршество наше к тенистым стенам Сельмы. Предложи ему мир, Босмина, достойный героя, и сокровища щедрого Альдо. Далеко отселе охотятся юноши Морвена, а наши длани дрожат от старости".
** Bos-mhina - _мягкая и нежная рука_. Она была младшей дочерью Фингала.
*** Вероятно, это были кони, захваченные каледонцами во время вторжения в римские владения, на что, по-видимому, указывает выражение _кони чужеземцев_.
Она пришла в войско Эрагона, словно луч света в мрачную тучу. В правой ее руке сияла стрела золотая, а в левой - блестящая чаша, знамение мира в Морвене. При виде ее просиял Эрагон, словно утес под нежданными солнца лучами, когда исходят они из разорванной тучи, разделенной ревущим ветром.
"Сын далекой Соры, - начала, зарумянившись, нежная дева, - приди на пир короля Морвена к тенистым стенам Сельмы. Мир, достойный героя, прими, о воин, и оставь покоиться темный меч у бедра твоего. А если ты предпочтешь сокровища королевские, выслушай слово щедрого Альдо. Дает он Эрагону сотню коней, что послушны узде, сотню красавиц из дальних стран, сотню соколов, что на трепетных крыльях небеса прорезают. Твоими же будут сто поясов, дабы высокогрудых жен опоясать; помогают они героев рожать и исцеляют чада мучений.**** Десять чаш, камнями украшенных, будут сиять в чертогах Соры; блеском их озаренная, вода ключевая искрится, как вино. Некогда они веселили властителей мира ***** посреди гулкозвучных чертогов. Твоими станут они, о герой, или супруги твоей белогрудой. Лорма будет очами блестящими поводить в чертогах твоих, хоть и любит Фингал великодушного Альдо, Фингал, что вовек не обидел героя, хотя десница его сильна".
**** Освященные пояса до последнего времени сохранялись во многих семействах на севере Шотландии. Ими опоясывали рожениц: считалось, что они облегчают муки и ускоряют роды. На них были вытиснены некие тайные знаки, и обряд опоясывания ими женской талии сопровождался словами и телодвижениями, которые свидетельствуют, что обычай этот унаследован от друидов.
***** Римских императоров. Эти чаши были частью военной добычи, захваченной у римлян.
"Нежный голос Коны, - ответил король, - скажи ему, что напрасно готовит он пир. Пусть Фингал повергнет к моим стопам всю добычу свою, пусть покорится он власти моей. Пусть отдаст мне мечи своих праотцев и щиты минувших времен, дабы чада мои, узрев их в моих чертогах, сказали: "Это оружие Фингалово"".
"Вовек не узреть им его в твоих чертогах, - полнясь гордостью, молвила дева, - оно в могучих дланях героев, что на войне никогда не сдаются. Король гулкозвучной Соры, сбирается буря на наших холмах. Иль не предвидишь ты падения племени своего, сын далекой земли?"
Она вернулась в чертоги безмолвные Сельмы; король увидал очи ее потупленные. Он встал во весь рост в силе своей и потряс седыми кудрями. Он взял кольчугу звенящую Тренмора и темно-бурый щит праотцев. Мрак разлился в чертогах Сельмы, когда он простер свою длань к копью: тысячи духов были вблизи и предвидели гибель многих людей. Грозной радостью вспыхнули лица престарелых героев; они бросились навстречу врагу, помышляя о подвигах прошлых времен и о славе могилы.
И тогда у могилы Тратала появились охотничьи псы. Понял Фингал, что за ними следуют юные воины, и прервал он свой путь. Оскар явился первым, за ним сын Морни и потомок Неми; далее шествовал Феркут * угрюмый. Черные волосы Дермида развевались по ветру. Последним пришел Оссиан, о сын скалы; ** я напевал песнь минувших времен и, опершись на копье, через ручьи проносился, могучих мужей вспоминая. Фингал ударил в щит свой горбатый и подал зловещий знак войны. Тысяча мечей, тотчас обнаженных, сверкает над волнами вереска.*** Три седовласых сына песни подъемлют согласный и скорбный глас. Гулко звучали шаги наши грозные, когда могучей и мрачной грядой мы вперед устремились, как ливень в бурю, заливающий узкий дол.
* Fear-cuth, то же самое, что Fergus - _человек слова_, или военачальник.
** Поэт обращается к кульди.
***
Он смолк, и в подтверждена миллионы
Мечей огня, отторгнутых от бедер
Могучих херувимов, озарили
Весь ад окрест.
Мильтон [Потерянный рай, I, 663].
Король Морвена сидел на холме, рядом с ним трепетал по ветру солнечный луч битвы **** и развевались седые кудри товарищей его юности. Радость зажглась в очах героя, когда он взирал на сынов своих, вступивших в сражение, когда увидал, как, вздымая перуны мечей, они следуют подвигам праотцев. Эрагон явился во всей своей силе, словно рокот потока зимнего. На его пути повергается битва, и рядом с ним шествует смерть.
**** Я уже указывал в одном из предшествующих примечаний, что знамя Фингала, украшенное драгоценными камнями и золотом, называлось солнечным лучом.
"Кто там несется, - спросил Фингал, - словно скачет олень, словно лань с гулкозвучной Коны? Сверкает щит, прикрывающий стан, и скорбно бряцают доспехи. Он сошелся в бою с Эрагоном. Смотрите на битву вождей; она, как поединок духов в буре зловещей. Но ужель ты повержен, о сын холма, и белая грудь твоя кровью запятнана? Плачь, несчастная Лорма, нет любезного Альдо!"
Король схватил копье своей мощи, ибо он был удручен гибелью Альдо. Он устремил на врага смертоносные очи, но уже с властителем Соры схватился Гол. Кто передаст словами битву вождей? Пал чужеземец могучий.
"Сыны Коны, - громко воскликнул Фингал, - удержите десницу смерти! Могуч был тот, кто ныне простерт во прахе, и много о нем сокрушаются в Соре! Чужеземец придет к чертогу его и удивится безмолвию. Пал король, о чужеземец, и радость в доме его пресеклась. Прислушайся к шуму его лесов; там, быть может, дух героя скитается, но сам он далеко на Морвене пал под мечом врага иноземного".
Так говорил Фингал, когда бард затянул песню мира. И застыли наши мечи подъятые, и пощадили мы слабосильных врагов. Мы положили в могилу Эрагона, и возвысил я голос скорби. Клубясь, опустились ночные тучи, и тень Эрагона явилась иным из нас. Смутно и мрачно было его лицо, и в груди затаился вздох. Мир душе твоей, король Соры! ужасна была десница твоя во брани.
Лорма сидела в чертоге Альдо при свете горящего дуба. Ночь наступила, но он не вернулся, и печаль на душе у Лормы. "Что удержало тебя, охотник Коны, ведь ты обещал вернуться? Быть может, олень далеко убежал и темные ветры вздыхают вокруг тебя среди вереска? Я одна в чужеземном краю, кто мне здесь друг, кроме Альдо? Приди со своих гулкозвучных холмов, о мой самый любимый!"
Очи ее обратились к воротам, и слышит она шумные ветра порывы. Мнится ей, это шаги Альдо, и радость взошла на лице ее, но печаль набегает снова, как на луну прозрачное облачко. "Неужели ты не вернешься, мой милый? Дай погляжу я на склоны холма. Луна на востоке. Покойно блистает лоно озера! Когда же я увижу псов его, бегущих с ловитвы? Когда я услышу глас его громкий, издалека принесенный ветром? Приди со своих гулкозвучных холмов, охотник лесистой Коны!"
Его неясная тень на скале возникла, словно луч водянистый луны, когда он прорвется меж двух облаков, а в поле полночный ливень. Она поспешила по вереску вслед за смутным призраком, ибо она поняла, что герой ее пал. Я слышал, как близятся стоны ее, подобные скорбному голосу ветра, когда он вздыхает в траве пещеры.
Она пришла, она отыскала героя, и голос ее умолк. Молча она обращала скорбные очи, бледная, как водянистое облако, что подъемлется с озера к лунным лучам.
Немного она прожила на береге Коны: ее приняла могила. Фингал повелел своим бардам, и они воспели кончину Лормы. Дочери Морвена рыдали по ней один день в году, когда возвращались мрачные ветры осени.*
* Ежегодно дочери Израилевы ходили оплакивать дочь Иеффая Галаадитянина четыре дня в году.
Книга Судей, XI, 40.
Сын далекой земли,** ты обитаешь на поле славы, так пусть же порою твой глас восхваляет тех, кто здесь пал, дабы их легкие духи радостно реяли вкруг тебя и Лормы душа являлась в лунном луче, когда отдохнуть ты приляжешь и луна заглянет в пещеру твою.*** Тогда ты узришь, как прелестна она, хотя на ее ланите застыла слеза.
** Поэт обращается к кульди.
*** Ты явись мне в лунном луче, о Морна, да узрю я тебя в окне в час моего отдыха, когда мирными станут мысли мои и отзвучит бряцанье оружия.
Фингал, кн. I.
Конлат и Кутона
ПОЭМА
СОДЕРЖАНИЕ
Конлат был младшим из сыновей Морни и братом прославленного Гола, столь часто упоминаемого в поэмах Оссиана. Он был влюблен в Кутону, дочь Румара. Тоскар, сын Кинфены, прибыл в сопровождении друга своего Феркута из Ирландии в Мору, где жил Конлат. Он был гостеприимно принят и, согласно обычаю того времени, три дня пировал с Конлатом. На четвертый день он поднял парус и, проходя вдоль побережья _Острова волн_ (вероятно, одного из Гебридских островов), увидел охотившуюся Кутону, влюбился в нее и насильно увел на свой корабль. Непогода заставила его пристать к пустынному острову И-тона. Тем временем Конлат, узнав о похищении, поплыл вослед и настиг Тоскара, когда тот уже готовился отплыть в Ирландию. Они сразились, и вместе со всеми своими спутниками пали от ран, нанесенных друг другу. Кутона ненадолго пережила их; через два дня она умерла. Фингал, узнав об их несчастной смерти, послал Стормала, сына Морава, похоронить их, но забыл послать барда, чтобы тот пропел погребальную песнь над их могилами. Спустя долгое время дух Конлата явился Оссиану, умоляя его поведать грядущим поколениям о нем и Кутоне. Ибо, согласно представлениям того времени, души умерших не обретают покоя до тех пор, пока бард не посвятит им скорбную песнь. Такова, согласно преданию, история, лежащая в основе поэмы.
То не глас ли чей-то Оссиану слышится иль это отзвук ушедших дней? Часто память былых времен, словно вечернее солнце, осеняет мне душу. Вот уже вновь раздается гомон охоты, и в мыслях я поднимаю копье. Но Оссиан воистину слышал чей-то глас. Кто же ты, сын ночи? Спят сыны ничтожных людей, и полуночный ветер гуляет в моем чертоге. Может быть, это щит Фингала отозвался порыву ветра? Он висит в чертоге Оссиана, который порою перстами его касается. Да, я слышу тебя, мой друг; давно твой глас не звучал в моих ушах! Зачем на своем облаке прилетаешь ты к Оссиану, сын благородного Морни? С тобою ли други старца? Где Оскар, питомец славы? Часто бывал он рядом с тобою, о Конлат, едва раздавался грохот сраженья.
Дух Конлата
Спишь ли ты, Коны сладостный глас, в гулком своем чертоге? Спит ли Оссиан в чертоге, хотя не прославлены други его? Море волнуется вкруг мрачной И-тоны,* и наши могилы не видны чужеземцу. Донояь наша слава пребудет забвенна, сын гулкозвучного Морвена?
* I-thonn - _остров волн_, один из необитаемых западных островов.
Оссиан
О, если бы очи мои могли узреть тебя ныне, когда, еле зримый, ты восседаешь на облаке! Подобен ли ты туманам Дано иль метеору полугасшему? Из чего сотворены полы твоей одежды? из чего - твой воздушный лук? Но он унесся на вихре, как тень тумана. Сойди со стены, моя арфа, и дай мне услышать твой звук. Да прольется свет моей памяти на И-тону, дабы увидел я вновь моих друзей. И видит вновь Оссиаж своих друзей на лазоревом острове. Вот и пещера Тоны со мшистыми скалами и деревами склоненными. Поток ревет у входа в нее, и склоняется Тоскар над струями. Рядом с ним печальный Феркут, а дева его любви * сидит в отдаленьи и плачет. Не обольщает ли ветер с моря мой слух или я слышу их речи?
* Кутона, дочь Румара, которую Тоскар насильно увез.
Тоскар
Ночь была бурная. Дубы, стеная, срывались с холмов. Море мрачно металось под вихрем, и волны с ревом взбирались на наши утесы. Часто сверкала молния, озаряя спаленный кустарник. Феркут, я видел ночного духа! ** Безмолвен стоял он на бреге, и одежды его туманные развевались по ветру. Я видел, как слезы его текут, казался он старцем, объятым думой.
** В северной Шотландии издавна считалось, что бурю поднимают духи мертвых. Это представление до сих пор распространено в простонародье, полагающем, что смерчи и внезапные шквалы бывают вызваны призраками, которые таким образом переносятся с места на место.
Феркут
То был твой отец, о Тоскар, предвидит он чью-то смерть в роду своем Так он явился на Кромле пред тем, как пал великий Маронан.*** Уллин **** с холмами злачными, как приятны твои долины! Царит тишина близ твоих лазурных потоков, и озаряет солнце твои поля. Нежно звучание арфы в Селаме,***** и приятен охотничий клич на Кромле. Но теперь мы в мрачной И-тоне, охваченной бурей. Валы вздымают белые главы над нашими скалами, и мы трепещем средь ночи.
Тоскар
Куда отлетела твоя воинственная душа, о Феркут, убеленный сединами? Я видел, ты был бесстрашен в опасности, и в битвах очи твои пламенели радостью. Куда отлетела твоя воинственная душа? Наши отцы не ведали страха. Иди, взгляни на утихшее море; бурный ветер улегся. Волны еще дрожат над пучиной, и, мнится, страшит их, ветра возврат.****** Но взгляни на утихшее море; утро сереет на скалах. Скорос востока выглянет солнце во всем своем гордом сиянии.
*** Маронан был братом Тоскара. В распоряжении переводчика находится поэма, посвященная необыкновенной смерти этого героя.
**** Ольстер в Ирландии.
***** Selamath - _красивый для взора_, название дворца Тоскара на берегу Ольстера возле горы Кромлы, где разворачивается действие эпической поэмы "Фингал".
******
Спит Океан, утихли волны ныне,
Но тайный ужас прячется в пучине.
Поп. Илиада Гомера [VII, 73].
С радостью я распустил паруса пред чертогами великодушного Конлата. Путь мой лежал мимо острова волн, где любимая дева его гналась за оленем. Я увидел ее, подобную солнца лучу, что из-за тучи исходит. Кудри ее разметались по тяжко дышащей груди; она напрягала лук, склоняясь вперед и отводя десницу белую, словно снег на Кромле. "Сниди к моей душе, - сказал я, - ты, охотница острова волн!" Но она проводит время в слезах, и все ее помыслы о великодушном Конлате. Как возвращу я тебе покой, Кутона, любезная дева?
Кутона *
* Cu-thona - _печальный звук волн_, поэтическое имя, данное ей Оссианом, потому что она горевала под шум волн; согласно преданию, ее имя Gorm-huil - _синеглазая дева_.
Далекая круча с деревьями старыми и мшистыми скалами склонилась над морем; у подножья ее несутся валы, на склоне живут косули. Народ зовет ее Ардвен. Там вздымаются башни Моры. Там Конлат смотрит на волны морские, он единую любовь свою ищет. Дочери охоты вернулись, и он видит их очи потупленные. "Где же дочь Румара?" Но они ему не ответствуют. Мой покой обитает на Ардвене, сын далекой страны.
Тоскар
И Кутона вновь обретет покой, вернется в чертоги великодушного Конлата. Он Тоскару друг; я пировал в чертогах его. Вздымайтесь, легкие ветры Уллина, и стремите мои паруса к побережью Ардвена. Кутона покой обретет на Ардвене, но скорбными станут Тоскара дни. Я буду сидеть в пещере своей на солнечном поле. Ветер будет шуметь в моих деревах, и я почту его гласом Кутоны. Но она далеко, в чертогах могучего Конлата.
Кутона
О! что там за туча? На ней несутся духи предков моих. Я вижу полы их одеяний, подобные серым и влажным туманам. Румар, когда я паду? Кутона, скорбя, предчувствует смерть. Ужели Конлат не узрит меня, пока не сойду я в тесный дом.**
** В могилу.
Оссиан
Он узрит, о дева, тебя; он несется по бурному морю. Тоскара смерть на его копье притаилась, и рана в груди его. Он бледен лежит у пещеры Тоны, указуя на рану зловещую.* Где твои слезы, Кутона? Умирает вождь Моры. Видение тает пред мысленным взором моим: уже я не вижу вождей. Но вы, барды грядущих времен, помяните слезами гибель Конлата: он безвременно пал,** и печаль омрачила его чертог. Мать увидала, что щит его на стене обагрился кровью.*** Она поняла, что умер герой, и скорбь ее огласила Мору.
*
...непогребенного призрак
Ей супруга предстал; приподняв изумительно бледный
Лик, он жестокий алтарь обнажил, и грудь, что железом.
Пронзена.
Вергилий [Энеида, I, 353].
**
...ни по воле судеб, ни своей та виной погибала,
А до срока жалка.
Вергилий [Энеида, IV, 696].
*** В те времена считалось, что на доспехах, оставленных героями дома, выступает кровь в тот самый миг, когда убивают их владельцев, как бы далеко они ни находились.
Ты ли, Кутона, бледна сидишь на скале, рядом с вождями павшими? Ночь наступает, и день возвращается, но не приходит никто воздвигнуть могильный холм. Ты отгоняешь прочь кричащих птиц,* и всегда твои слезы струятся. Ты бледна, как влажное облако, что вздымается с озера.
* Кутона в этом положении напоминает Рицпу, наложницу Саула, которая сидела около своих сыновей, повешенных гавонитянами.
Тогда Рицпа, дочь Айя, взяла вретище и разостлала его себе на той горе и сидела от начала жатвы до того времени, пока не полились на них воды божий с неба и не допускала касаться их птицам небесным днем и зверям полевым ночью.
Вторая книга Царств. XXI, 10.
Пришли сыны пустыни и нашли ее мертвой. Они воздвигают могильный холм над героями, и она покоится рядом с Конлатом. Не являйся мне в сновиденьях, о Конлат, ибо слава уже воздана тебе. Да отыдет твой глас далеко от жилья моего, чтобы сон снизошел в ночи. О если б мог я забыть друзей до поры, пока следы мои не изгладятся, пока в их круг не вступлю я радостно и не сложу своих старых костей в тесном дому.
Картон
ПОЭМА
СОДЕРЖАНИЕ
Это - законченная поэма; сюжет ее, как и в большей части произведений Оссиана, трагический. Во времена Комхала, сына Тратала и отца славного Фингала, буря занесла корабль Клессамора, сына Тадду и брата Морны, Фингаловой матери, в реку Клайд, на берегах которой высились стены Балклуты, города, принадлежавшего бриттам. Рейтамир, правитель Балклуты, радушно принял его и выдал за него единственную свою дочь Мойну. Влюбленный в Мойну бритт Рейда, сын Кормо, пришел к Рейтамиру и повел себя заносчиво с Клессамором. Завязалась ссора, в которой Рейда был убит. Сопровождавшие его бритты стали так жестоко теснить Клессамора, что тот был вынужден броситься в Клайд и искать спасения на своем судне. Он поднял парус, и попутный ветер вынес его в море. Не раз пытался он вернуться, чтобы ночью увезти возлюбленную свою Мойну, но дули противные ветры, и он был вынужден отступиться.
Мойна, которая понесла от мужа родила сына и вскоре после того умерла Рейтамир назвал ребенка Картон, то есть _ропот волн_, ибо буря унесла отца его Клессамора, считавшегося с тех пор погибшим. Картону было три года, когда Комхал, отеп Фингала, воюя против бриттов, захватил и сжег Балклуту, В бою погиб Рейтамир, а Картона спасла кормилица, бежавшая с ним в глубь страны бриттов. Возмужав, он решил отомстить потомкам Комхала за падение Балклуты. Он вышел из Клайда на корабле и, достигши берегов Морвена, сразил двух воинов Фингала, пытавшихся задержать его. Под конец он был убит в поединке отцом своим Клессамором, не знавшим, что перед ним - сын. История эта составляет основу поэмы, начинающейся ночью накануне гибели Картона; то, что произошло раньше, сообщается в виде вставного эпизода. Поэма обращена к Мальвине, дочери Тоскара.
Повесть времен старинных! Деяния минувших лет!
Ропот твоих потоков, о Лора, пробуждает память о прошлом. Шум твоих лесов, Гармаллар, ласкает мой слух. Видишь ли ты, Мальвина, скалу, покрытую вереском? Три старые ели склоняются с ее чела, узкий дол у подошвы ее зеленеет; там на вершине горный цветок качает головку белую под вздохами ветра. Одиноко стоит там чертополох, уронив поседелую бороду. Два камня, вросшие в землю, вздымают мшистые головы. Горный олень бежит этого места, ибо виден ему серый призрак, стоящий на страже,* ибо герои лежат, о Мальвина, под скалою в узкой долине.
* В те времена верили, что олени видят призраки умерших. И ныне, когда Животное вдруг останавливается без видимой причины, простолюдины думают, будто ему привиделся дух мертвеца.
Повесть времен старинных! Деяния минувших лет!
Кто идет из страны чужеземцев, окружен многотысячной ратью? Солнечный луч изливает потоки света пред ним, и ветер родных холмов кудри его развевает. Кончилась брань, и лицо его успокоилось. Он тих, словно луч вечерний, глядящий сквозь тучу запада на долину безмолвную Коны. Кто он, как не сын Комхала,** король, прославленный подвигами! С радостью он взирает на холмы свои и велит петь тысячей голосов: "Вы бежали с полей своих, вы, сыны далекой земли. Властитель мира восседает в чертоге и слышит о бегстве своего народа. Он поднимает багровые очи гордыни и берется за меч своего отца. Вы бежали с полей своих, сыны далекой земли".
** Фингал здесь возвращается из похода на римлян, воспетого Оссдаярм в поэме, которая находится в распоряжении переводчика.
Так пели барды, когда вступали они в чертоги Сельмы. Тысяча светочей чужеземных * зажглась посреди многолюдного сборища. Пиршество началось, и в радости ночь проходит. "Где Клессамор ** благородный? - сказал златокудрый Фингал. - Где же товарищ отца моего в дни моей радости? Печально и мрачно влачит он дни в гулкозвучной долине Лоры. Но, смотрите, он сходит с холма, словно скакун в силе своей,, кому ветры полощут блестящую гриву и приносят весть о товарищах.*** Благословенна будь душа Клессамора! Что так долго не был он в Сельме?"
* Вероятно, восковые свечи, которые часто упоминаются среди военной добычи, захваченной в Римской провинции.
** Clessamh-mor - _могучие деяния_.
*** Ты дал ли силу коню и облек шею его гривою?.. Он роет ногою землю и восхищается силою.
Книга Иова [XXXIX, 19, 21].
Словно конь застоялый, ячменем раскормленный в яслях,
Привязь расторгнув, летит, поражая копытами поле;
Пламенный, плавать обыкший в потоке широкотекущем,
Пышет, голову кверху несет; вокруг рамен его мощных
Грива играет; красой благородною сам он гордится;
Быстро стопы его мчат к кобылицам и паствам знакомым.
Гомер. Илиада, VI [506].
Так-то, повод порвав, бежит от яслей, свободен
Ставши, конь наконец и до чистого поля дорвавшись,
...на пастбище он в табун к кобылицам стремится;
...ржет, приподняв высоко затылок в гордыне,
И по лопаткам его и по шее грива играет.
Вергилий [Энеида, XI, 492].
"Вернулся ли вождь во славе своей? - спросил Клессамор. - Такую ж хвалу обретал Комхал в сражениях юности. Часто, Карун перейдя,, мы вступали в страну чужеземцев; не возвращались наши мечи необагренными кровью, и забывали про радость властители мира. Но зачем вспоминать битвы юности? Седина коснулась моих волос. Длань отвыкла натягивать лук, и под силу мне только легкие копья. О если вернулась ко мне та радость, что чувствовал я, когда впервые деву узрел, белогрудую и синеокую дочь чужеземцев Мойну".****
**** Moina - _нежная душой и телом_. В этой поэме гэльского происхождения мы находим бриттские имена; это доказывает, что древний язык всего острова был единым.
"Поведай нам, - молвил Фингал могучий, - повесть младых твоих, дней. Горе, словно туча на солнце, душу мрачит Клессамора. Печальны, твои одинокие думы на бреге ревущей Лоры. Дай нам услышать о скорбях твоей юности и сумраке нынешних дней".
"Это случилось в дни мира, - сказал Клессамор великий. - По зыбучим волнам на своем корабле пришел я к стенам и башням Балклуты.* Ветры ревели, надувая мои паруса, и воды Клуты ** приняли темногрудое судно. Три дня я провел в чертогах Рейтамира и видел луч света, дочь его. Радость чаш ходила по кругу, и престарелый герой отдал мне деву прекрасную. Перси ее, как пена волны, а глаза, как ясные звезды; волосы черны, как крылья ворона, нежна и благородна душа. Велика была любовь моя к Мойне, и сердце мое изливалось в радости.
* Balclutha, т. е. _город на Клайде_, вероятно, Alcluth Беды.
** Clutha или Cluath - гэльское имя реки Клайд, что означает _изгиб_, соответственно извилистому течению этой реки. От Clutha произошло латинское ее название Glotta.
Пришел сын чужеземца, вождь, любивший белогрудую Мойну. Слова его громко звучали в чертоге, и часто он обнажал до половины свой меч. "Где, спросил он, - могучий Комхал, неугомонный скиталец *** вересковых равнин? Разве идет он с войском своим к Балклуте, что Клессамор так дерзок?"
*** Слово, переданное здесь как _неугомонный скиталец_, в оригинале Scuta, от чего произошло Scoti у римлян; это оскорбительная кличка, которой бритты прозвали кале донцев за постоянные набеги на их страну.
"Незаемным огнем, о воин! - ответил я, - пылает моя душа. Я стою без страха средь тысяч, хотя далеки товарищи храбрые. Надменны твои слова, чужеземец, ибо здесь одинок Клессамор. Но неспокоен меч на моем бедре и жаждет сверкать в руке. Не говори больше о Комхале, сын извилистой Клуты!"
Воспрянула сила его гордыни. Мы бились, и он пал под моим мечом. Берега Клуты огласились его падением, тысячи копий засверкали вокруг. Я бился, чужеземцы одолевали, я бросился в воды Клуты. Паруса мои белые поднялись, над волнами, я пустился в синее море. Мойна вышла на берег и в слезах обращала покрасневшие очи, ее темные кудри разлетались по ветру, и слышался мне ее плач. Много раз я пытался назад повернуть свой корабль, но восточные ветры меня пересилили. Никогда с той поры не видал я ни Клуты, ни темно-русой Мойны. Она умерла в Балклуте, ибо являлась мне тень любимой. Я узнал ее, когда мглистой ночью она пронеслась вдоль журчащей Лоры; была она подобна новой луне, пробивающейся сквозь волны тумана,**** когда небо сыплет снежные хлопья и мир безмолвен и мрачен".
"Не время теперь, - начал вождь, - слушать песни времен минувших: хмурый Эрагон стоит на бреге и подъемлет десять тысяч мечей. Мрачен король меж своих вождей! он словно месяц померкший среди ночных метеоров".
"Приди, - промолвил Фингал, - из твоего чертога, дочь любови моей; приди из твоего чертога, Босмина,** дева многоводного Морвена! Нартмор, возьми коней чужеземцев *** и сопутствуй Фингаловой дочери. Пусть она пригласит властителя Соры на пиршество наше к тенистым стенам Сельмы. Предложи ему мир, Босмина, достойный героя, и сокровища щедрого Альдо. Далеко отселе охотятся юноши Морвена, а наши длани дрожат от старости".
** Bos-mhina - _мягкая и нежная рука_. Она была младшей дочерью Фингала.
*** Вероятно, это были кони, захваченные каледонцами во время вторжения в римские владения, на что, по-видимому, указывает выражение _кони чужеземцев_.
Она пришла в войско Эрагона, словно луч света в мрачную тучу. В правой ее руке сияла стрела золотая, а в левой - блестящая чаша, знамение мира в Морвене. При виде ее просиял Эрагон, словно утес под нежданными солнца лучами, когда исходят они из разорванной тучи, разделенной ревущим ветром.
"Сын далекой Соры, - начала, зарумянившись, нежная дева, - приди на пир короля Морвена к тенистым стенам Сельмы. Мир, достойный героя, прими, о воин, и оставь покоиться темный меч у бедра твоего. А если ты предпочтешь сокровища королевские, выслушай слово щедрого Альдо. Дает он Эрагону сотню коней, что послушны узде, сотню красавиц из дальних стран, сотню соколов, что на трепетных крыльях небеса прорезают. Твоими же будут сто поясов, дабы высокогрудых жен опоясать; помогают они героев рожать и исцеляют чада мучений.**** Десять чаш, камнями украшенных, будут сиять в чертогах Соры; блеском их озаренная, вода ключевая искрится, как вино. Некогда они веселили властителей мира ***** посреди гулкозвучных чертогов. Твоими станут они, о герой, или супруги твоей белогрудой. Лорма будет очами блестящими поводить в чертогах твоих, хоть и любит Фингал великодушного Альдо, Фингал, что вовек не обидел героя, хотя десница его сильна".
**** Освященные пояса до последнего времени сохранялись во многих семействах на севере Шотландии. Ими опоясывали рожениц: считалось, что они облегчают муки и ускоряют роды. На них были вытиснены некие тайные знаки, и обряд опоясывания ими женской талии сопровождался словами и телодвижениями, которые свидетельствуют, что обычай этот унаследован от друидов.
***** Римских императоров. Эти чаши были частью военной добычи, захваченной у римлян.
"Нежный голос Коны, - ответил король, - скажи ему, что напрасно готовит он пир. Пусть Фингал повергнет к моим стопам всю добычу свою, пусть покорится он власти моей. Пусть отдаст мне мечи своих праотцев и щиты минувших времен, дабы чада мои, узрев их в моих чертогах, сказали: "Это оружие Фингалово"".
"Вовек не узреть им его в твоих чертогах, - полнясь гордостью, молвила дева, - оно в могучих дланях героев, что на войне никогда не сдаются. Король гулкозвучной Соры, сбирается буря на наших холмах. Иль не предвидишь ты падения племени своего, сын далекой земли?"
Она вернулась в чертоги безмолвные Сельмы; король увидал очи ее потупленные. Он встал во весь рост в силе своей и потряс седыми кудрями. Он взял кольчугу звенящую Тренмора и темно-бурый щит праотцев. Мрак разлился в чертогах Сельмы, когда он простер свою длань к копью: тысячи духов были вблизи и предвидели гибель многих людей. Грозной радостью вспыхнули лица престарелых героев; они бросились навстречу врагу, помышляя о подвигах прошлых времен и о славе могилы.
И тогда у могилы Тратала появились охотничьи псы. Понял Фингал, что за ними следуют юные воины, и прервал он свой путь. Оскар явился первым, за ним сын Морни и потомок Неми; далее шествовал Феркут * угрюмый. Черные волосы Дермида развевались по ветру. Последним пришел Оссиан, о сын скалы; ** я напевал песнь минувших времен и, опершись на копье, через ручьи проносился, могучих мужей вспоминая. Фингал ударил в щит свой горбатый и подал зловещий знак войны. Тысяча мечей, тотчас обнаженных, сверкает над волнами вереска.*** Три седовласых сына песни подъемлют согласный и скорбный глас. Гулко звучали шаги наши грозные, когда могучей и мрачной грядой мы вперед устремились, как ливень в бурю, заливающий узкий дол.
* Fear-cuth, то же самое, что Fergus - _человек слова_, или военачальник.
** Поэт обращается к кульди.
***
Он смолк, и в подтверждена миллионы
Мечей огня, отторгнутых от бедер
Могучих херувимов, озарили
Весь ад окрест.
Мильтон [Потерянный рай, I, 663].
Король Морвена сидел на холме, рядом с ним трепетал по ветру солнечный луч битвы **** и развевались седые кудри товарищей его юности. Радость зажглась в очах героя, когда он взирал на сынов своих, вступивших в сражение, когда увидал, как, вздымая перуны мечей, они следуют подвигам праотцев. Эрагон явился во всей своей силе, словно рокот потока зимнего. На его пути повергается битва, и рядом с ним шествует смерть.
**** Я уже указывал в одном из предшествующих примечаний, что знамя Фингала, украшенное драгоценными камнями и золотом, называлось солнечным лучом.
"Кто там несется, - спросил Фингал, - словно скачет олень, словно лань с гулкозвучной Коны? Сверкает щит, прикрывающий стан, и скорбно бряцают доспехи. Он сошелся в бою с Эрагоном. Смотрите на битву вождей; она, как поединок духов в буре зловещей. Но ужель ты повержен, о сын холма, и белая грудь твоя кровью запятнана? Плачь, несчастная Лорма, нет любезного Альдо!"
Король схватил копье своей мощи, ибо он был удручен гибелью Альдо. Он устремил на врага смертоносные очи, но уже с властителем Соры схватился Гол. Кто передаст словами битву вождей? Пал чужеземец могучий.
"Сыны Коны, - громко воскликнул Фингал, - удержите десницу смерти! Могуч был тот, кто ныне простерт во прахе, и много о нем сокрушаются в Соре! Чужеземец придет к чертогу его и удивится безмолвию. Пал король, о чужеземец, и радость в доме его пресеклась. Прислушайся к шуму его лесов; там, быть может, дух героя скитается, но сам он далеко на Морвене пал под мечом врага иноземного".
Так говорил Фингал, когда бард затянул песню мира. И застыли наши мечи подъятые, и пощадили мы слабосильных врагов. Мы положили в могилу Эрагона, и возвысил я голос скорби. Клубясь, опустились ночные тучи, и тень Эрагона явилась иным из нас. Смутно и мрачно было его лицо, и в груди затаился вздох. Мир душе твоей, король Соры! ужасна была десница твоя во брани.
Лорма сидела в чертоге Альдо при свете горящего дуба. Ночь наступила, но он не вернулся, и печаль на душе у Лормы. "Что удержало тебя, охотник Коны, ведь ты обещал вернуться? Быть может, олень далеко убежал и темные ветры вздыхают вокруг тебя среди вереска? Я одна в чужеземном краю, кто мне здесь друг, кроме Альдо? Приди со своих гулкозвучных холмов, о мой самый любимый!"
Очи ее обратились к воротам, и слышит она шумные ветра порывы. Мнится ей, это шаги Альдо, и радость взошла на лице ее, но печаль набегает снова, как на луну прозрачное облачко. "Неужели ты не вернешься, мой милый? Дай погляжу я на склоны холма. Луна на востоке. Покойно блистает лоно озера! Когда же я увижу псов его, бегущих с ловитвы? Когда я услышу глас его громкий, издалека принесенный ветром? Приди со своих гулкозвучных холмов, охотник лесистой Коны!"
Его неясная тень на скале возникла, словно луч водянистый луны, когда он прорвется меж двух облаков, а в поле полночный ливень. Она поспешила по вереску вслед за смутным призраком, ибо она поняла, что герой ее пал. Я слышал, как близятся стоны ее, подобные скорбному голосу ветра, когда он вздыхает в траве пещеры.
Она пришла, она отыскала героя, и голос ее умолк. Молча она обращала скорбные очи, бледная, как водянистое облако, что подъемлется с озера к лунным лучам.
Немного она прожила на береге Коны: ее приняла могила. Фингал повелел своим бардам, и они воспели кончину Лормы. Дочери Морвена рыдали по ней один день в году, когда возвращались мрачные ветры осени.*
* Ежегодно дочери Израилевы ходили оплакивать дочь Иеффая Галаадитянина четыре дня в году.
Книга Судей, XI, 40.
Сын далекой земли,** ты обитаешь на поле славы, так пусть же порою твой глас восхваляет тех, кто здесь пал, дабы их легкие духи радостно реяли вкруг тебя и Лормы душа являлась в лунном луче, когда отдохнуть ты приляжешь и луна заглянет в пещеру твою.*** Тогда ты узришь, как прелестна она, хотя на ее ланите застыла слеза.
** Поэт обращается к кульди.
*** Ты явись мне в лунном луче, о Морна, да узрю я тебя в окне в час моего отдыха, когда мирными станут мысли мои и отзвучит бряцанье оружия.
Фингал, кн. I.
Конлат и Кутона
ПОЭМА
СОДЕРЖАНИЕ
Конлат был младшим из сыновей Морни и братом прославленного Гола, столь часто упоминаемого в поэмах Оссиана. Он был влюблен в Кутону, дочь Румара. Тоскар, сын Кинфены, прибыл в сопровождении друга своего Феркута из Ирландии в Мору, где жил Конлат. Он был гостеприимно принят и, согласно обычаю того времени, три дня пировал с Конлатом. На четвертый день он поднял парус и, проходя вдоль побережья _Острова волн_ (вероятно, одного из Гебридских островов), увидел охотившуюся Кутону, влюбился в нее и насильно увел на свой корабль. Непогода заставила его пристать к пустынному острову И-тона. Тем временем Конлат, узнав о похищении, поплыл вослед и настиг Тоскара, когда тот уже готовился отплыть в Ирландию. Они сразились, и вместе со всеми своими спутниками пали от ран, нанесенных друг другу. Кутона ненадолго пережила их; через два дня она умерла. Фингал, узнав об их несчастной смерти, послал Стормала, сына Морава, похоронить их, но забыл послать барда, чтобы тот пропел погребальную песнь над их могилами. Спустя долгое время дух Конлата явился Оссиану, умоляя его поведать грядущим поколениям о нем и Кутоне. Ибо, согласно представлениям того времени, души умерших не обретают покоя до тех пор, пока бард не посвятит им скорбную песнь. Такова, согласно преданию, история, лежащая в основе поэмы.
То не глас ли чей-то Оссиану слышится иль это отзвук ушедших дней? Часто память былых времен, словно вечернее солнце, осеняет мне душу. Вот уже вновь раздается гомон охоты, и в мыслях я поднимаю копье. Но Оссиан воистину слышал чей-то глас. Кто же ты, сын ночи? Спят сыны ничтожных людей, и полуночный ветер гуляет в моем чертоге. Может быть, это щит Фингала отозвался порыву ветра? Он висит в чертоге Оссиана, который порою перстами его касается. Да, я слышу тебя, мой друг; давно твой глас не звучал в моих ушах! Зачем на своем облаке прилетаешь ты к Оссиану, сын благородного Морни? С тобою ли други старца? Где Оскар, питомец славы? Часто бывал он рядом с тобою, о Конлат, едва раздавался грохот сраженья.
Дух Конлата
Спишь ли ты, Коны сладостный глас, в гулком своем чертоге? Спит ли Оссиан в чертоге, хотя не прославлены други его? Море волнуется вкруг мрачной И-тоны,* и наши могилы не видны чужеземцу. Донояь наша слава пребудет забвенна, сын гулкозвучного Морвена?
* I-thonn - _остров волн_, один из необитаемых западных островов.
Оссиан
О, если бы очи мои могли узреть тебя ныне, когда, еле зримый, ты восседаешь на облаке! Подобен ли ты туманам Дано иль метеору полугасшему? Из чего сотворены полы твоей одежды? из чего - твой воздушный лук? Но он унесся на вихре, как тень тумана. Сойди со стены, моя арфа, и дай мне услышать твой звук. Да прольется свет моей памяти на И-тону, дабы увидел я вновь моих друзей. И видит вновь Оссиаж своих друзей на лазоревом острове. Вот и пещера Тоны со мшистыми скалами и деревами склоненными. Поток ревет у входа в нее, и склоняется Тоскар над струями. Рядом с ним печальный Феркут, а дева его любви * сидит в отдаленьи и плачет. Не обольщает ли ветер с моря мой слух или я слышу их речи?
* Кутона, дочь Румара, которую Тоскар насильно увез.
Тоскар
Ночь была бурная. Дубы, стеная, срывались с холмов. Море мрачно металось под вихрем, и волны с ревом взбирались на наши утесы. Часто сверкала молния, озаряя спаленный кустарник. Феркут, я видел ночного духа! ** Безмолвен стоял он на бреге, и одежды его туманные развевались по ветру. Я видел, как слезы его текут, казался он старцем, объятым думой.
** В северной Шотландии издавна считалось, что бурю поднимают духи мертвых. Это представление до сих пор распространено в простонародье, полагающем, что смерчи и внезапные шквалы бывают вызваны призраками, которые таким образом переносятся с места на место.
Феркут
То был твой отец, о Тоскар, предвидит он чью-то смерть в роду своем Так он явился на Кромле пред тем, как пал великий Маронан.*** Уллин **** с холмами злачными, как приятны твои долины! Царит тишина близ твоих лазурных потоков, и озаряет солнце твои поля. Нежно звучание арфы в Селаме,***** и приятен охотничий клич на Кромле. Но теперь мы в мрачной И-тоне, охваченной бурей. Валы вздымают белые главы над нашими скалами, и мы трепещем средь ночи.
Тоскар
Куда отлетела твоя воинственная душа, о Феркут, убеленный сединами? Я видел, ты был бесстрашен в опасности, и в битвах очи твои пламенели радостью. Куда отлетела твоя воинственная душа? Наши отцы не ведали страха. Иди, взгляни на утихшее море; бурный ветер улегся. Волны еще дрожат над пучиной, и, мнится, страшит их, ветра возврат.****** Но взгляни на утихшее море; утро сереет на скалах. Скорос востока выглянет солнце во всем своем гордом сиянии.
*** Маронан был братом Тоскара. В распоряжении переводчика находится поэма, посвященная необыкновенной смерти этого героя.
**** Ольстер в Ирландии.
***** Selamath - _красивый для взора_, название дворца Тоскара на берегу Ольстера возле горы Кромлы, где разворачивается действие эпической поэмы "Фингал".
******
Спит Океан, утихли волны ныне,
Но тайный ужас прячется в пучине.
Поп. Илиада Гомера [VII, 73].
С радостью я распустил паруса пред чертогами великодушного Конлата. Путь мой лежал мимо острова волн, где любимая дева его гналась за оленем. Я увидел ее, подобную солнца лучу, что из-за тучи исходит. Кудри ее разметались по тяжко дышащей груди; она напрягала лук, склоняясь вперед и отводя десницу белую, словно снег на Кромле. "Сниди к моей душе, - сказал я, - ты, охотница острова волн!" Но она проводит время в слезах, и все ее помыслы о великодушном Конлате. Как возвращу я тебе покой, Кутона, любезная дева?
Кутона *
* Cu-thona - _печальный звук волн_, поэтическое имя, данное ей Оссианом, потому что она горевала под шум волн; согласно преданию, ее имя Gorm-huil - _синеглазая дева_.
Далекая круча с деревьями старыми и мшистыми скалами склонилась над морем; у подножья ее несутся валы, на склоне живут косули. Народ зовет ее Ардвен. Там вздымаются башни Моры. Там Конлат смотрит на волны морские, он единую любовь свою ищет. Дочери охоты вернулись, и он видит их очи потупленные. "Где же дочь Румара?" Но они ему не ответствуют. Мой покой обитает на Ардвене, сын далекой страны.
Тоскар
И Кутона вновь обретет покой, вернется в чертоги великодушного Конлата. Он Тоскару друг; я пировал в чертогах его. Вздымайтесь, легкие ветры Уллина, и стремите мои паруса к побережью Ардвена. Кутона покой обретет на Ардвене, но скорбными станут Тоскара дни. Я буду сидеть в пещере своей на солнечном поле. Ветер будет шуметь в моих деревах, и я почту его гласом Кутоны. Но она далеко, в чертогах могучего Конлата.
Кутона
О! что там за туча? На ней несутся духи предков моих. Я вижу полы их одеяний, подобные серым и влажным туманам. Румар, когда я паду? Кутона, скорбя, предчувствует смерть. Ужели Конлат не узрит меня, пока не сойду я в тесный дом.**
** В могилу.
Оссиан
Он узрит, о дева, тебя; он несется по бурному морю. Тоскара смерть на его копье притаилась, и рана в груди его. Он бледен лежит у пещеры Тоны, указуя на рану зловещую.* Где твои слезы, Кутона? Умирает вождь Моры. Видение тает пред мысленным взором моим: уже я не вижу вождей. Но вы, барды грядущих времен, помяните слезами гибель Конлата: он безвременно пал,** и печаль омрачила его чертог. Мать увидала, что щит его на стене обагрился кровью.*** Она поняла, что умер герой, и скорбь ее огласила Мору.
*
...непогребенного призрак
Ей супруга предстал; приподняв изумительно бледный
Лик, он жестокий алтарь обнажил, и грудь, что железом.
Пронзена.
Вергилий [Энеида, I, 353].
**
...ни по воле судеб, ни своей та виной погибала,
А до срока жалка.
Вергилий [Энеида, IV, 696].
*** В те времена считалось, что на доспехах, оставленных героями дома, выступает кровь в тот самый миг, когда убивают их владельцев, как бы далеко они ни находились.
Ты ли, Кутона, бледна сидишь на скале, рядом с вождями павшими? Ночь наступает, и день возвращается, но не приходит никто воздвигнуть могильный холм. Ты отгоняешь прочь кричащих птиц,* и всегда твои слезы струятся. Ты бледна, как влажное облако, что вздымается с озера.
* Кутона в этом положении напоминает Рицпу, наложницу Саула, которая сидела около своих сыновей, повешенных гавонитянами.
Тогда Рицпа, дочь Айя, взяла вретище и разостлала его себе на той горе и сидела от начала жатвы до того времени, пока не полились на них воды божий с неба и не допускала касаться их птицам небесным днем и зверям полевым ночью.
Вторая книга Царств. XXI, 10.
Пришли сыны пустыни и нашли ее мертвой. Они воздвигают могильный холм над героями, и она покоится рядом с Конлатом. Не являйся мне в сновиденьях, о Конлат, ибо слава уже воздана тебе. Да отыдет твой глас далеко от жилья моего, чтобы сон снизошел в ночи. О если б мог я забыть друзей до поры, пока следы мои не изгладятся, пока в их круг не вступлю я радостно и не сложу своих старых костей в тесном дому.
Картон
ПОЭМА
СОДЕРЖАНИЕ
Это - законченная поэма; сюжет ее, как и в большей части произведений Оссиана, трагический. Во времена Комхала, сына Тратала и отца славного Фингала, буря занесла корабль Клессамора, сына Тадду и брата Морны, Фингаловой матери, в реку Клайд, на берегах которой высились стены Балклуты, города, принадлежавшего бриттам. Рейтамир, правитель Балклуты, радушно принял его и выдал за него единственную свою дочь Мойну. Влюбленный в Мойну бритт Рейда, сын Кормо, пришел к Рейтамиру и повел себя заносчиво с Клессамором. Завязалась ссора, в которой Рейда был убит. Сопровождавшие его бритты стали так жестоко теснить Клессамора, что тот был вынужден броситься в Клайд и искать спасения на своем судне. Он поднял парус, и попутный ветер вынес его в море. Не раз пытался он вернуться, чтобы ночью увезти возлюбленную свою Мойну, но дули противные ветры, и он был вынужден отступиться.
Мойна, которая понесла от мужа родила сына и вскоре после того умерла Рейтамир назвал ребенка Картон, то есть _ропот волн_, ибо буря унесла отца его Клессамора, считавшегося с тех пор погибшим. Картону было три года, когда Комхал, отеп Фингала, воюя против бриттов, захватил и сжег Балклуту, В бою погиб Рейтамир, а Картона спасла кормилица, бежавшая с ним в глубь страны бриттов. Возмужав, он решил отомстить потомкам Комхала за падение Балклуты. Он вышел из Клайда на корабле и, достигши берегов Морвена, сразил двух воинов Фингала, пытавшихся задержать его. Под конец он был убит в поединке отцом своим Клессамором, не знавшим, что перед ним - сын. История эта составляет основу поэмы, начинающейся ночью накануне гибели Картона; то, что произошло раньше, сообщается в виде вставного эпизода. Поэма обращена к Мальвине, дочери Тоскара.
Повесть времен старинных! Деяния минувших лет!
Ропот твоих потоков, о Лора, пробуждает память о прошлом. Шум твоих лесов, Гармаллар, ласкает мой слух. Видишь ли ты, Мальвина, скалу, покрытую вереском? Три старые ели склоняются с ее чела, узкий дол у подошвы ее зеленеет; там на вершине горный цветок качает головку белую под вздохами ветра. Одиноко стоит там чертополох, уронив поседелую бороду. Два камня, вросшие в землю, вздымают мшистые головы. Горный олень бежит этого места, ибо виден ему серый призрак, стоящий на страже,* ибо герои лежат, о Мальвина, под скалою в узкой долине.
* В те времена верили, что олени видят призраки умерших. И ныне, когда Животное вдруг останавливается без видимой причины, простолюдины думают, будто ему привиделся дух мертвеца.
Повесть времен старинных! Деяния минувших лет!
Кто идет из страны чужеземцев, окружен многотысячной ратью? Солнечный луч изливает потоки света пред ним, и ветер родных холмов кудри его развевает. Кончилась брань, и лицо его успокоилось. Он тих, словно луч вечерний, глядящий сквозь тучу запада на долину безмолвную Коны. Кто он, как не сын Комхала,** король, прославленный подвигами! С радостью он взирает на холмы свои и велит петь тысячей голосов: "Вы бежали с полей своих, вы, сыны далекой земли. Властитель мира восседает в чертоге и слышит о бегстве своего народа. Он поднимает багровые очи гордыни и берется за меч своего отца. Вы бежали с полей своих, сыны далекой земли".
** Фингал здесь возвращается из похода на римлян, воспетого Оссдаярм в поэме, которая находится в распоряжении переводчика.
Так пели барды, когда вступали они в чертоги Сельмы. Тысяча светочей чужеземных * зажглась посреди многолюдного сборища. Пиршество началось, и в радости ночь проходит. "Где Клессамор ** благородный? - сказал златокудрый Фингал. - Где же товарищ отца моего в дни моей радости? Печально и мрачно влачит он дни в гулкозвучной долине Лоры. Но, смотрите, он сходит с холма, словно скакун в силе своей,, кому ветры полощут блестящую гриву и приносят весть о товарищах.*** Благословенна будь душа Клессамора! Что так долго не был он в Сельме?"
* Вероятно, восковые свечи, которые часто упоминаются среди военной добычи, захваченной в Римской провинции.
** Clessamh-mor - _могучие деяния_.
*** Ты дал ли силу коню и облек шею его гривою?.. Он роет ногою землю и восхищается силою.
Книга Иова [XXXIX, 19, 21].
Словно конь застоялый, ячменем раскормленный в яслях,
Привязь расторгнув, летит, поражая копытами поле;
Пламенный, плавать обыкший в потоке широкотекущем,
Пышет, голову кверху несет; вокруг рамен его мощных
Грива играет; красой благородною сам он гордится;
Быстро стопы его мчат к кобылицам и паствам знакомым.
Гомер. Илиада, VI [506].
Так-то, повод порвав, бежит от яслей, свободен
Ставши, конь наконец и до чистого поля дорвавшись,
...на пастбище он в табун к кобылицам стремится;
...ржет, приподняв высоко затылок в гордыне,
И по лопаткам его и по шее грива играет.
Вергилий [Энеида, XI, 492].
"Вернулся ли вождь во славе своей? - спросил Клессамор. - Такую ж хвалу обретал Комхал в сражениях юности. Часто, Карун перейдя,, мы вступали в страну чужеземцев; не возвращались наши мечи необагренными кровью, и забывали про радость властители мира. Но зачем вспоминать битвы юности? Седина коснулась моих волос. Длань отвыкла натягивать лук, и под силу мне только легкие копья. О если вернулась ко мне та радость, что чувствовал я, когда впервые деву узрел, белогрудую и синеокую дочь чужеземцев Мойну".****
**** Moina - _нежная душой и телом_. В этой поэме гэльского происхождения мы находим бриттские имена; это доказывает, что древний язык всего острова был единым.
"Поведай нам, - молвил Фингал могучий, - повесть младых твоих, дней. Горе, словно туча на солнце, душу мрачит Клессамора. Печальны, твои одинокие думы на бреге ревущей Лоры. Дай нам услышать о скорбях твоей юности и сумраке нынешних дней".
"Это случилось в дни мира, - сказал Клессамор великий. - По зыбучим волнам на своем корабле пришел я к стенам и башням Балклуты.* Ветры ревели, надувая мои паруса, и воды Клуты ** приняли темногрудое судно. Три дня я провел в чертогах Рейтамира и видел луч света, дочь его. Радость чаш ходила по кругу, и престарелый герой отдал мне деву прекрасную. Перси ее, как пена волны, а глаза, как ясные звезды; волосы черны, как крылья ворона, нежна и благородна душа. Велика была любовь моя к Мойне, и сердце мое изливалось в радости.
* Balclutha, т. е. _город на Клайде_, вероятно, Alcluth Беды.
** Clutha или Cluath - гэльское имя реки Клайд, что означает _изгиб_, соответственно извилистому течению этой реки. От Clutha произошло латинское ее название Glotta.
Пришел сын чужеземца, вождь, любивший белогрудую Мойну. Слова его громко звучали в чертоге, и часто он обнажал до половины свой меч. "Где, спросил он, - могучий Комхал, неугомонный скиталец *** вересковых равнин? Разве идет он с войском своим к Балклуте, что Клессамор так дерзок?"
*** Слово, переданное здесь как _неугомонный скиталец_, в оригинале Scuta, от чего произошло Scoti у римлян; это оскорбительная кличка, которой бритты прозвали кале донцев за постоянные набеги на их страну.
"Незаемным огнем, о воин! - ответил я, - пылает моя душа. Я стою без страха средь тысяч, хотя далеки товарищи храбрые. Надменны твои слова, чужеземец, ибо здесь одинок Клессамор. Но неспокоен меч на моем бедре и жаждет сверкать в руке. Не говори больше о Комхале, сын извилистой Клуты!"
Воспрянула сила его гордыни. Мы бились, и он пал под моим мечом. Берега Клуты огласились его падением, тысячи копий засверкали вокруг. Я бился, чужеземцы одолевали, я бросился в воды Клуты. Паруса мои белые поднялись, над волнами, я пустился в синее море. Мойна вышла на берег и в слезах обращала покрасневшие очи, ее темные кудри разлетались по ветру, и слышался мне ее плач. Много раз я пытался назад повернуть свой корабль, но восточные ветры меня пересилили. Никогда с той поры не видал я ни Клуты, ни темно-русой Мойны. Она умерла в Балклуте, ибо являлась мне тень любимой. Я узнал ее, когда мглистой ночью она пронеслась вдоль журчащей Лоры; была она подобна новой луне, пробивающейся сквозь волны тумана,**** когда небо сыплет снежные хлопья и мир безмолвен и мрачен".