Страница:
— Можете заставить Эморру убрать все это. Все равно вы издеваетесь над ней, как над рабом каким-нибудь!
Цветок Ветра медленно выпрямилась. Не отрывая глаз, на которых никто никогда не видел ни слезинки, от битого стекла, густо усыпавшего пол, она подошла к кровати и села на краешек.
— Ты так и не научилась обращаться с детьми, Цветок Ветра, — горько пробормотала она.
— Мама! Что ты делаешь? — испуганно воскликнула Эморра, войдя в комнату матери.
— Убираю! — ответила Цветок Ветра. Она стояла на четвереньках на полу и осторожно, по одному собирала осколки стекла в мусорное ведро.
— Что случилось? Где Тьеран? — спросила Эморра.
— Случился Тьеран. Не знаю, — ответила Цветок Ветра. Она взглянула снизу вверх на свою и без того высокую дочь, стараясь согнать с лица малейшую тень торжества. — Его отец умер, прежде чем он добрался до места. Тьеран хотел переместиться во времени, чтобы спасти его антибиотиком.
Эморра ахнула и широко раскрыла глаза.
— Но ведь этого нельзя сделать, правда?
Цветок Ветра вздохнула, используя один из самых эффектных своих приемов.
— Да, нельзя, и ты должна отлично это знать.
— По крайней мере, такого нет в литературе, — ответила Эморра; щеки молодой женщины вспыхнули, как только до нее дошел завуалированный упрек матери. — Мама, что толку изучать временные парадоксы, раз они все равно не могут случиться? Гораздо важнее передавать стабильные фундаментальные знания, чем ломать голову над эзотерическими проблемами. — Эморра сразу перескочила на любимую тему и, как всегда, начала делиться с матерью своими мыслями. — Песни, которые люди будут запоминать и петь, классическая устная традиция, вот на что мы должны положиться.
— А чем же плохи книги? — язвительно поинтересовалась Цветок Ветра.
Эморра нахмурилась.
— Ты же знаешь, — мама, как я люблю книги, — сказала она с глубоким вздохом. — Но попробуй-ка найди мне хотя бы одного человека, у которого хватит времени заниматься их производством. Книгопечатание — сложная трудоемкая промышленность. Посуди сама, сколько здесь процессов, начиная от лесоповала и кончая изготовлением краски и сшиванием страниц, а ведь многими делами просто нельзя заниматься в то время, когда падают Нити.
— Как легко свалить все на Нити, — сказала Цветок Ветра. — Из-за них мы ничего не можем сделать, значит, остается только петь!
Эморра подавила стон отчаяния и замахала руками, сдаваясь.
— Пожалуйста, давай не будем начинать снова. Цветок Ветра кивнула и указала на помойное ведро.
— Это уже полное. Принеси-ка мне другое.
Эморра нахмурилась и, резко наклонившись, подхватила ведро. Когда ее шаги затихли в отдалении, Цветок Ветра сжала губы в тонкую ниточку и заставила себя сдержать рвавшийся наружу вздох. Боль, сказала она себе, боль — вот к чему мы в итоге приходим. Интересно, у тебя, мама, было так же?
— Я могу тебе еще чем-нибудь помочь? — спросила Эморра. Она выпрямилась, с наслаждением потянулась и подняла с пола ведро, до краев наполненное битым стеклом. И, конечно же, она не забыла внимательно осмотреть весь пол: не осталось ли незамеченных осколков.
— Нет, спасибо, — сказала Цветок Ветра.
Эморра дернулась было, задетая снисходительным тоном матери, но ничего не сказала, коротко кивнула и вышла, тихо притворив за собой дверь.
— Неплохо вышколена, — чуть слышно пробормотала себе под нос Цветок Ветра. Она еще несколько секунд не отрываясь смотрела на дверь, а когда окончательно убедилась в том, что Эморра ушла, выражение ее лица чуть заметно изменилось. Напряженные мускулы слегка расслабились, а губы изогнулись в почти неуловимой улыбке. Это продолжалось недолго, ее лицо вновь приняло обычную хмурость.
«Твое лицо прозрачнее стекла, — прозвучал у нее в мозгу голос Китти Пинг. — Я ясно вижу все твои мысли».
«Ты видишь только то, что я хочу тебе показать», — вспомнила Цветок Ветра свой обычный мысленный ответ.
Она подошла к комоду, открыла ящик, в котором лежали туники, аккуратно подняла всю стопку и извлекла со дна желтую. Да, сказала она себе, Пурману это понравилось бы.
Вместе с туникой она вынула из ящика маленькую сумку, лежавшую в самом низу. Быстро сбросив свою обычную белую тунику, она надела желтую, взяла сумку и направилась в дальний угол своей комнаты, который всегда использовался в качестве лаборатории.
Помещение было огромным; до Года Лихорадки здесь был склад. Цветок Ветра поселилась здесь во время паники тех страшных дней, а потом никто не попросил ее переехать. Так она и жила в этой комнате, не имея никакого имущества, кроме кровати, маленького прикроватного столика да комода с одеждой. Все остальное пространство использовалось ею для лабораторных занятий и обучения студентов. Комната нравилась ей прежде всего огромными, от пола до потолка, окнами, прорезанными в одной стене.
Она открыла запертую на замок дверцу высокого шкафа и извлекла из него старинный керамический тигель на треноге и поддон. Поставив все это на стол, она положила рядом сумку, извлеченную из ящика комода, и мешочек, который хранился в шкафу.
Потом она оглянулась в поисках табурета, покивала своим мыслям, сняла со стола то, что только что туда поставила, и перенесла на пол. Теперь массивный стол надежно отгораживал ее приготовления от окна.
Достав из мешочка несколько кусков древесного угля, она положила их на поддон, подожгла с ловкостью, выработанной многолетней лабораторной практикой, и установила над огнем треногу. В чашечку тигля она положила какие-то травы, хранившиеся в сумке. Задумавшись на пару секунд, она выдернула прядку волос из головы и тоже положила в тигель.
Решив, по-видимому, что все сделано правильно, она поставила тигель на треногу. Древесный уголь горел внизу ровным жарким огнем.
«Я рада, что вы отказались присоединиться к нам, собравшимся здесь, в Колледже, — молча обратилась Цветок Ветра к Пурману, который как живой стоял перед ее мысленным взором. — Вам были бы здесь рады, но я вовсе не уверена, что вы согласились бы с тем курсом, который я выбрала для всех нас. Пройдут тысячи лет, прежде чем наши потомки снова научатся переделывать гены и составлять из них новые комбинации по своему желанию, — думала она. — Будет большой ошибкой, если мы вынудим наших детей следовать той же дорогой, по которой шли мы сами. Они должны идти дальше, выбирая свои собственные пути».
«…Делать свои собственные ошибки», — прозвучал в ее голове голос Китти Пинг.
Путь эриданцев далеко не единственный, подумала она как бы в ответ на слова матери. Несмотря на всю свою мудрость, они никогда не думали о войне. Они никогда не думали, что на них могут напасть Нахи. Они никогда не думали, что может наступить такое время, когда они утратят возможность преобразовывать гены.
Взгляд Цветка Ветра остановился на греющемся тигле, ее мысли вернулись к покойному Пурману. Теперь на Перне будет развиваться его метод, метод селекции.
Она тяжело вздохнула. Ей оказалось очень трудно восстановить Эморру против себя. Настолько трудно, что она не смогла полностью преуспеть. Дочь все же осталась в Колледже и даже стала его деканом. Значительно меньше усилий потребовалось ей для того, чтобы воспитать в Тьеране неприязнь к себе и подавить его врожденный интерес к генетике.
И в том, и в другое случае ей пришлось испытать всю невыразимую боль матери, отказывающейся от своих детей. Но Цветок Ветра знала: если бы они заразились у нее радостью, которую она испытывала, занимаясь генетикой, то прониклись бы ею до глубины души и посвятили бы свою жизнь знанию, которое отныне было лишено практического применения. Встав, как это всегда бывало у эриданцев, на Путь Эридани, предусматривавший переделку живой природы и планет в целом, продолжавшуюся на протяжении жизней бесчисленных поколений, они утратили бы способность принимать свои собственные, принципиально новые решения.
Цветок Ветра чуть заметно качнула головой, вспомнив о внутренних конфликтах, которые ей самой пришлось преодолеть после того, как она решила, что будущее Перна ни в коем случае не должно лежать на плечах лишь представителей немногочисленных избранных родов — как диктовал Путь Эридани, — а должно стать делом всех перинитов.
Когда струйка дыма над тиглем начала рассеиваться, Цветок Ветра снова задумалась над вопросом, к которому возвращалась не единожды: не мог ли Тэд Табберман думать точно так же, как и она, и если да, то не были ли его действия направлены на то, чтобы восстановить против себя единственного сына, как Китти Пинг поступила со своей дочерью, а она сама — с Эморрой?
— Скорлупа и осколки! — простонал Тьеран, обнаружив, что больше не помещается в последнее из своих тайных убежищ. Он любил прятаться, это стало одной из главных черт его характера. Его всегда манили пещеры и туннели родного Бенден-холда, особенно в то время — ему пришлось сделать усилие, чтобы подавить острый приступ боли, сожаления, страха, гнева, горя, — когда рядом с ним была Бенденск, страж порога. Когда он впервые попал в Колледж, ему было гораздо легче — он был невысоким для своего возраста, и никто не мог соперничать с ним в игре в прятки. Вплоть до того дня, когда он обнаружил, что его никто не ищет, а лишь смеются над ним. «Прячется! Безносый! Меченый!»
После этого он стал проводить большую часть времени в обществе Цветка Ветра. Если честно, то ему очень нравилось изучать тайны, которые она ему открывала. Он оказался одним из тех пяти человек, избранных из всего населения Перна, которым довелось посмотреть на человеческую ДНК в электронный микроскоп. Он был одним из троих — нет, теперь двоих, — кто был способен проследить обратный порядок мутации вплоть до исходных генов. Цветок Ветра обещала, что вскоре начнет учить его работать с протеинами.
Тьеран фыркнул. Как будто этомогло произвести на кого-нибудь хоть какое-то впечатление! Да ведь на Перне уже, наверно, не осталось ни одного человека, который знал бы, что такое протеины и для чего они нужны. Все это были пустые игры. Он находился здесь только потому, что онахотела, чтобы он был здесь и ждал, пока не будет «готов» к операции по исправлению лица.
Могучим усилием воли он подавил рыдание, которое подступило к самому горлу. С мальчишками он еще мог как-то справиться — М'халл и (он скорчил гримасу боли) отец научили его кое-каким хитростям рукопашного боя. Но девочки… В последнее время Тьеран начал обращать на них внимание и заметил, как быстро они отводят от него взгляды, уходят, собираются кучками и принимаются шушукаться между собой.
Признайся хотя бы самому себе, думал Тьеран, даже если ты станешь прославленным хирургом — да вообще, кем бы ты ни стал! — даже если Цветок Ветра сотворит чудо, все равно ни одна девочка не захочет смотреть на тебя.
Разве для того, чтобы посмеяться.
А теперь последнее потайное убежище сделалось для него слишком маленьким. Тьеран сдержал рвущееся на язык проклятие — не потому, что боялся ругаться, а потому, что любой звук, который он решился бы издать, обязательно перешел бы в рыдание.
В темноте послышались приближающиеся голоса. Тьеран поспешно забился в темный угол.
— И как же мальчик это перенес? — Тьеран узнал густой, хорошо поставленный тенор Санделла, музыканта, уже заканчивавшего обучение. Несколько Оборотов тому назад они вместе играли в прятки.
— Ему было очень тяжело, — ответила Эморра. — Должно быть, это болезненно — потерять отца.
— А разве ты не помнишь своего? — спросил Санделл.
— Нет. — Эморра немного помолчала. — Я даже больше скажу: с тех пор как я в последний раз спрашивала мать о своем отце, прошло немало Оборотов. Но она мне так ничего и не сказала.
Санделл рассмеялся.
— Я готов держать пари, что он был музыкантом, и именно поэтому она так ненавидит всех нас.
Эморра фыркнула.
— Это, по крайней мере, могло бы объяснить, откуда я получила мой талант.
— И твою внешность, — негромко добавил Санделл.
Судя по шороху одежды и еще каким-то, чуть слышным звукам, Санделл обнял Эморру. Тьеран выглянул из-за угла. Они целовались!
Мальчик даже не успел податься обратно, как Эморра отодвинулась от подмастерья.
— Не здесь, — сказала она. — Нас могут увидеть. Санделл снова засмеялся.
— Ну и пусть смотрят, сколько хотят!
— Нет, — твердо сказала Эморра.
— Что ж, декан Эморра, как вам будет угодно! — с шутовской почтительностью ответил Санделл. — В таком случае — у тебя или у меня?
Шаги разошлись в разные стороны и стихли в отдалении. Тьеран почувствовал, как его отпустило напряжение.
Неподалеку барабаны прогрохотали сигнал «внимание». Тьеран решил, что на большом барабане работает Джендел. Через несколько секунд негромким эхом донесся ответ от четырех ближних станций, следом к ним чуть слышно присоединились самые дальние барабаны. Почти без перерыва барабаны Колледжа мощным командным ритмом отстучали сообщение. Это было всего лишь повторение дневных новостей и ежедневное извещение о том, что до утра передач не предвидится. Теперь до рассвета дежурные могут спокойно спать: барабаны смолкнут и заговорят лишь в том случае, если произойдет что-то чрезвычайное.
Тьеран вслушивался в подробности. У него перехватило горло, когда он услышал известие о смерти его отца, предназначенное для передачи во все малые холды. Барабаны умолкли, затем сообщение продублировали на ближайших барабанных вышках, к ним чуть слышно подключились барабаны со второго кольца. Вокруг вновь зазвучали обычные ночные звуки.
Учащенно дыша, Тьеран повернулся и уверенными шагами направился к Барабанной башне — своему новому тайному укрытию.
Глава 5
Но и после этого корабль не выпрямился до конца, а продолжал с почти таким же креном резать острым носом волны, устремляясь при свете лун прочь от берега.
Впрочем, уже через час сильный, но по крайней мере ровный береговой бриз сменился резкими порывами, а луны скрылись за рваными облаками. Еще через пять минут на палубу упали первые капли дождя.
Часом позже в море бушевал шторм. Двое моряков, напрягая силы, удерживали курс, а еще четверо запоздало подбирали оставшиеся паруса.
Колфет нашел Барора у штурвала. Рядом с ним стоял еще один человек, которого он никогда прежде не видел.
— Где капитан? — проорал он, перекрикивая завывания ветра. — Паруса у нас стоят совсем не по делу: видишь, как кренит? И курс нужно поменять, чтобы не так сильно зарываться носом в волны. Если не повернем, то ветер развернет нас бортом к волне.
— Капитана здесь нет, — ответил Барор, оскалив зубы в широкой усмешке.
— Это я и сам вижу, — раздраженно огрызнулся Колфет. — А где он? — Ответа не последовало. — Наверно, на носу, с парусами?
— Нет, его вообще здесь нет, — ответил в конце концов Барор; его усмешка сменилась обычной хмурой миной. — Оставил меня на командовании, раз уж ты сдуру поломал кость.
Новый порыв ветра опасно накренил судно, и Барор вцепился в рукояти штурвала, громко призывая на помощь своего напарника.
Колфет указал на незнакомца.
— Кто это такой?
Барор снова ухмыльнулся.
— Новый человек. Я нанял его в Полукруглом. Его зовут Вило.
Налетел очередной порыв ветра; судно накренилось и зарылось носом в волну.
— Нужно ложиться в дрейф! — крикнул Колфет. — Прикажи спустить все паруса, выбросить штормовой якорь и держи по ветру!
Барор отрицательно мотнул головой.
— Нет, так и пойдем дальше под парусами. Я покажу этим неженкам из Исты, как ходят по морю настоящие мужчины.
Колфет выругался, но как раз в этот момент из люка показались еще двое мужчин; Оба нисколько не походили на моряков и казались совершенно измученными морской болезнью. Разглядев второго из них, Колфет прервал на полуслове грубую фразу, которая объясняла Барору, чего он стоит как моряк.
— Кто у насосов? — спросил он.
— Если тебе любопытно, можешь посмотреть, — отозвался Барор, глядя на чужаков.
— Вот и посмотрю, — ответил Колфет. Направляясь к люку, он мрачно кивнул незнакомцам, которые от качки сделались совершенно зелеными.
— Хорошая ночка, точно? — ехидно спросил он.
Двое неуверенными шагами прошли мимо него, сделав вид, что не заметили обращенных к ним слов.
Как только они оказались за спиной Колфета, на лице старого моряка появилось мрачное и решительное выражение. Выждав несколько секунд, он шагнул на трап и с верхней ступеньки обернулся к Барору, стоявшему в окружении новой свиты.
— Барор! — крикнул он. Ему пришлось позвать дважды, прежде чем самозваный капитан его услышал. — Нужно спустить ялик — вдруг кто-нибудь свалится за борт.
Барор зло усмехался.
— Кто свалится, пусть там и остается.
— И все-таки.
Барор искоса посмотрел на него, но все же кивнул:
— Ладно. Я пошлю кого-нибудь.
Колфет, оберегая сломанную руку, слез в темное пространство под палубой. Там он так же осторожно, но быстро спустился к самому днищу и прислушался. Издали доносилось чавканье помпы. Нагнувшись, он хмыкнул от удивления — в трюме набралось не больше фута воды. Однако и это было не слишком приятно, поскольку с начала плавания он не видел, чтобы «Всадник ветра» набирал больше дюйма.
По крайней мере, в ближайшее время судно не пойдет ко дну, если только этот дурак Барор не умудрится опрокинуть его. Удовлетворенный осмотром, Колфет пробрался в корму, где находилась каюта целителя.
Оттуда сквозь грохот шторма донесся громкий и нечленораздельный женский крик.
Колфет припустил бегом, распахнул дверь и обнаружил Лорану, уткнувшуюся лицом в стол. Рядом с ней жалобно чирикали две огненные ящерицы; впрочем, как только моряк ввалился в каюту, их писк сразу же сделался возмущенным.
— У нас неприятности! — сказал Колфет. Лорана вскинула голову; ее глаза были полны слез.
— Девушка, что случилось?
— Их нет, — ответила она. — Ж'трел и Талит' навсегда ушли в Промежуток.
«Всадник ветра» резко дернулся, врезавшись в очередную волну, и увалился под ветер, швырнув Лорану на стол, а Колфета — прочь из каюты.
Колфет всем весом упал на больную руку и громко выругался.
— Осторожно! Я сейчас вам помогу! — воскликнула Лорана и метнулась к моряку.
— На это нет времени, — отозвался Колфет. — Мы должны скорее добраться до каюты капитана.
— Зачем?
— Ты должна немедленно убираться с этого судна, — сказал Колфет. — Барор бросил капитана Таннера в порту, и я убежден, что он затеял против тебя что-то дурное. — Лицо его скривилось в неприязненной гримасе. — Барор известен величайшим хамством по отношению к женщинам. Если ты не убежишь сейчас, пока он по уши занят штормом, то, скорее всего, вообще никогда не покинешь судно. Разве что в завязанном мешке — за борт. — Он посмотрел на огненных ящериц. — Ты можешь заставить их ждать около ялика?
— А что это такое? — спросила Лорана.
— Та самая шлюпка, на которой мы сегодня переправлялись на берег, — объяснил Колфет. — Барор спустит ее на воду с кормы.
— А почему вы решили, что он это сделает?
— Я его попросил, — сказал Колфет и улыбнулся. — На тот случай, если кого-нибудь смоет за борт. — Его улыбка сделалась шире. — А раньше всех за бортом окажемся мы с тобой.
— О!
— Ты можешь заставить их подождать? — снова спросил Колфет.
— Я попробую, — ответила Лорана, поворачиваясь к огненным ящерицам.
Гарта и Гренн некоторое время недовольно чирикали, прежде чем Лоране удалось их убедить, а затем дружно исчезли в Промежутке.
— Что ж, а теперь надо добраться до капитанской каюты, прежде чем случится затишье и Барор пришлет кого-нибудь, чтобы тебя притащили к нему.
Лорана приостановилась в дверном проеме.
— А вы сами? Почему вы решили сделать это для меня? Колфет пристально посмотрел ей в лицо.
— Можно сказать, что я делаю это потому, что в долгу перед тобой за выправленный перелом. Или же что я никогда не допущу, чтобы в моем присутствии кто-то взял женщину против ее воли. Но на самом деле я прежде всего думаю о моих дочерях.
Лорана смешалась. Колфет пожал плечами.
— А теперь пойдем отсюда, да поскорее.
Капитанская каюта была соседней. Дверь оказалась незапертой. Колфет и Лорана, не задерживаясь, пересекли переднюю комнатку каюты — «гостиную» — и оказались в задней, спальне, Колфет поспешно открыл иллюминатор, выглянул наружу, удовлетворенно хмыкнул, а потом обвел взглядом каюту.
— Мы должны найти что-нибудь, чтобы подтянуть линь, — сказал он.
— Подтянуть линь? — эхом отозвалась Лорана, глядя в открытое круглое окошко. Она не видела ничего, кроме дождя и на редкость густой темноты. — Какой линь?
— От ялика, — пояснил Колфет, переворачивая капитанское кресло. Высунувшись в иллюминатор, он ухватился за канат, уходивший с палубы к носу лодки, втянул его в каюту, сделал петлю, крепко обмотал ее вокруг сиденья кресла, а потом повернулся к Лоране. — Теперь тебе только и нужно, что спуститься по веревочке и сесть в лодочку.
Лорана широко раскрытыми глазами уставилась на дергавшуюся веревку.
— Только?
Колфет кивнул.
— Или сиди и жди, пока Барор со своими помощниками не улучит минуту, чтобы заняться тобой. Тебе нельзя оставаться на судне — чтобы найти тебя, они даже настил в трюме перевернут. — Он увидел, что девушка побледнела, и добавил: — Послушай, все, что от тебя требуется, это держаться за линь руками и ногами и съехать по нему вниз. Не выпускай канат, пока не окажешься в лодке. Ветер достаточно сильный, так что ты не должна упасть в воду.
— А если все-таки упаду?
— Не выпускай линь и забирайся в ялик, — сказал Колфет. — Только смотри не опрокинь его.
— Ладно, а что потом? — настойчиво поинтересовалась Лорана. — Как быть с вами?
Колфет задумался.
— Да, с одной рукой это будет непросто. Лорана замотала головой.
— Не знаю, не знаю, что же делать… — Она обвела каюту испуганным взглядом и снова уставилась на моряка. — Ваш ремень! Давайте привяжем вас, и вы спуститесь следом за мной! Тогда вы сможете справиться и одной рукой.
Колфет улыбнулся.
— Ну, молодчина. Ты права, очень даже может получиться. Ну, тогда давай лезь первая.
Лорана набрала полную грудь воздуха, высунулась из иллюминатора и вцепилась в канат. Потом она высунула из окошечка ноги и отчаянно стиснула веревку лодыжками. Несколько показавшихся ей очень длинными секунд она висела, держась всеми четырьмя конечностями за отчаянно дергающийся канат, но потом собралась с духом и начала спускаться в пугающее темное море.
Веревка показалась ей бесконечно длинной. Внезапно взметнувшаяся волна хлестнула девушку по спине. Вода была ледяной. Лорана покрепче сжала канат, испугавшись, что яростная стихия утянет ее в пучину. Но в следующий момент волна отступила, и девушка продолжила спуск.
У себя под ногами она разглядела какое-то пятно. Ялик. В темноте и под дождем было очень трудно определить расстояние, но Лорана со страху решила, что до лодки еще чуть ли не целая длина дракона.
Канат снова провис, и девушка оказалась в воде. Она задержала дыхание в отчаянной надежде, что ей хватит воздуха. Наконец она оторвалась от воды.
Ее ноги прикоснулись к твердому борту лодки.
Инструкция, которую она получили от Колфета перед тем, как вылезти в окно, оказалась далека от реальности. Лоране пришлось отцепить ноги от каната, перебросить их через планшир, затем ухватиться за борта руками и швырнуть себя в лодку; она молниеносно повернулась и лишь после этого сумела стать на колени на дне ялика. Это был сложнейший маневр, и Лорану чуть не вырвало остатками последней береговой трапезы — такие сильные спазмы в животе начались у нее от страха и напряжения.
Двухголосый ободряющий щебет сообщил ей, что она все сделала как надо, — файры находились рядом.
Она ждала — ждала невероятно долго — и вдруг сообразила: они с Колфетом не договорились о том, каким образом она даст ему знать, что благополучно оказалась в лодке. Поспешно ухватившись за канат, она резко дернула два раза, немного подождала и почувствовала два ответных рывка — Колфет понял ее сигнал.
А был ли это Колфет? Что, если Барор как раз сейчас отправился искать ее и разгадал их план? Что, если по канату сползает в лодку вовсе не Колфет, а кто-то совсем другой?
Лорана провела рукой по канату и нащупала место привязи. Осмотревшись вокруг, она нашла какой-то шкафчик под лавкой, там оказался нож. Если потребуется, она в мгновение ока перережет веревку.
Глядя поверх пляшущих волн на высокую корму «Всадника ветра», девушка разглядела темное пятно, похожее на повисшего на веревке человека. Колфет или кто-нибудь другой? Впрочем, почти сразу же она заметила белую повязку на руке, успевшую уже безнадежно промокнуть. Прищурившись, она всмотрелась повнимательнее и с облегчением вздохнула: да, это был Колфет.
Цветок Ветра медленно выпрямилась. Не отрывая глаз, на которых никто никогда не видел ни слезинки, от битого стекла, густо усыпавшего пол, она подошла к кровати и села на краешек.
— Ты так и не научилась обращаться с детьми, Цветок Ветра, — горько пробормотала она.
— Мама! Что ты делаешь? — испуганно воскликнула Эморра, войдя в комнату матери.
— Убираю! — ответила Цветок Ветра. Она стояла на четвереньках на полу и осторожно, по одному собирала осколки стекла в мусорное ведро.
— Что случилось? Где Тьеран? — спросила Эморра.
— Случился Тьеран. Не знаю, — ответила Цветок Ветра. Она взглянула снизу вверх на свою и без того высокую дочь, стараясь согнать с лица малейшую тень торжества. — Его отец умер, прежде чем он добрался до места. Тьеран хотел переместиться во времени, чтобы спасти его антибиотиком.
Эморра ахнула и широко раскрыла глаза.
— Но ведь этого нельзя сделать, правда?
Цветок Ветра вздохнула, используя один из самых эффектных своих приемов.
— Да, нельзя, и ты должна отлично это знать.
— По крайней мере, такого нет в литературе, — ответила Эморра; щеки молодой женщины вспыхнули, как только до нее дошел завуалированный упрек матери. — Мама, что толку изучать временные парадоксы, раз они все равно не могут случиться? Гораздо важнее передавать стабильные фундаментальные знания, чем ломать голову над эзотерическими проблемами. — Эморра сразу перескочила на любимую тему и, как всегда, начала делиться с матерью своими мыслями. — Песни, которые люди будут запоминать и петь, классическая устная традиция, вот на что мы должны положиться.
— А чем же плохи книги? — язвительно поинтересовалась Цветок Ветра.
Эморра нахмурилась.
— Ты же знаешь, — мама, как я люблю книги, — сказала она с глубоким вздохом. — Но попробуй-ка найди мне хотя бы одного человека, у которого хватит времени заниматься их производством. Книгопечатание — сложная трудоемкая промышленность. Посуди сама, сколько здесь процессов, начиная от лесоповала и кончая изготовлением краски и сшиванием страниц, а ведь многими делами просто нельзя заниматься в то время, когда падают Нити.
— Как легко свалить все на Нити, — сказала Цветок Ветра. — Из-за них мы ничего не можем сделать, значит, остается только петь!
Эморра подавила стон отчаяния и замахала руками, сдаваясь.
— Пожалуйста, давай не будем начинать снова. Цветок Ветра кивнула и указала на помойное ведро.
— Это уже полное. Принеси-ка мне другое.
Эморра нахмурилась и, резко наклонившись, подхватила ведро. Когда ее шаги затихли в отдалении, Цветок Ветра сжала губы в тонкую ниточку и заставила себя сдержать рвавшийся наружу вздох. Боль, сказала она себе, боль — вот к чему мы в итоге приходим. Интересно, у тебя, мама, было так же?
— Я могу тебе еще чем-нибудь помочь? — спросила Эморра. Она выпрямилась, с наслаждением потянулась и подняла с пола ведро, до краев наполненное битым стеклом. И, конечно же, она не забыла внимательно осмотреть весь пол: не осталось ли незамеченных осколков.
— Нет, спасибо, — сказала Цветок Ветра.
Эморра дернулась было, задетая снисходительным тоном матери, но ничего не сказала, коротко кивнула и вышла, тихо притворив за собой дверь.
— Неплохо вышколена, — чуть слышно пробормотала себе под нос Цветок Ветра. Она еще несколько секунд не отрываясь смотрела на дверь, а когда окончательно убедилась в том, что Эморра ушла, выражение ее лица чуть заметно изменилось. Напряженные мускулы слегка расслабились, а губы изогнулись в почти неуловимой улыбке. Это продолжалось недолго, ее лицо вновь приняло обычную хмурость.
«Твое лицо прозрачнее стекла, — прозвучал у нее в мозгу голос Китти Пинг. — Я ясно вижу все твои мысли».
«Ты видишь только то, что я хочу тебе показать», — вспомнила Цветок Ветра свой обычный мысленный ответ.
Она подошла к комоду, открыла ящик, в котором лежали туники, аккуратно подняла всю стопку и извлекла со дна желтую. Да, сказала она себе, Пурману это понравилось бы.
Вместе с туникой она вынула из ящика маленькую сумку, лежавшую в самом низу. Быстро сбросив свою обычную белую тунику, она надела желтую, взяла сумку и направилась в дальний угол своей комнаты, который всегда использовался в качестве лаборатории.
Помещение было огромным; до Года Лихорадки здесь был склад. Цветок Ветра поселилась здесь во время паники тех страшных дней, а потом никто не попросил ее переехать. Так она и жила в этой комнате, не имея никакого имущества, кроме кровати, маленького прикроватного столика да комода с одеждой. Все остальное пространство использовалось ею для лабораторных занятий и обучения студентов. Комната нравилась ей прежде всего огромными, от пола до потолка, окнами, прорезанными в одной стене.
Она открыла запертую на замок дверцу высокого шкафа и извлекла из него старинный керамический тигель на треноге и поддон. Поставив все это на стол, она положила рядом сумку, извлеченную из ящика комода, и мешочек, который хранился в шкафу.
Потом она оглянулась в поисках табурета, покивала своим мыслям, сняла со стола то, что только что туда поставила, и перенесла на пол. Теперь массивный стол надежно отгораживал ее приготовления от окна.
Достав из мешочка несколько кусков древесного угля, она положила их на поддон, подожгла с ловкостью, выработанной многолетней лабораторной практикой, и установила над огнем треногу. В чашечку тигля она положила какие-то травы, хранившиеся в сумке. Задумавшись на пару секунд, она выдернула прядку волос из головы и тоже положила в тигель.
Решив, по-видимому, что все сделано правильно, она поставила тигель на треногу. Древесный уголь горел внизу ровным жарким огнем.
«Я рада, что вы отказались присоединиться к нам, собравшимся здесь, в Колледже, — молча обратилась Цветок Ветра к Пурману, который как живой стоял перед ее мысленным взором. — Вам были бы здесь рады, но я вовсе не уверена, что вы согласились бы с тем курсом, который я выбрала для всех нас. Пройдут тысячи лет, прежде чем наши потомки снова научатся переделывать гены и составлять из них новые комбинации по своему желанию, — думала она. — Будет большой ошибкой, если мы вынудим наших детей следовать той же дорогой, по которой шли мы сами. Они должны идти дальше, выбирая свои собственные пути».
«…Делать свои собственные ошибки», — прозвучал в ее голове голос Китти Пинг.
Путь эриданцев далеко не единственный, подумала она как бы в ответ на слова матери. Несмотря на всю свою мудрость, они никогда не думали о войне. Они никогда не думали, что на них могут напасть Нахи. Они никогда не думали, что может наступить такое время, когда они утратят возможность преобразовывать гены.
Взгляд Цветка Ветра остановился на греющемся тигле, ее мысли вернулись к покойному Пурману. Теперь на Перне будет развиваться его метод, метод селекции.
Она тяжело вздохнула. Ей оказалось очень трудно восстановить Эморру против себя. Настолько трудно, что она не смогла полностью преуспеть. Дочь все же осталась в Колледже и даже стала его деканом. Значительно меньше усилий потребовалось ей для того, чтобы воспитать в Тьеране неприязнь к себе и подавить его врожденный интерес к генетике.
И в том, и в другое случае ей пришлось испытать всю невыразимую боль матери, отказывающейся от своих детей. Но Цветок Ветра знала: если бы они заразились у нее радостью, которую она испытывала, занимаясь генетикой, то прониклись бы ею до глубины души и посвятили бы свою жизнь знанию, которое отныне было лишено практического применения. Встав, как это всегда бывало у эриданцев, на Путь Эридани, предусматривавший переделку живой природы и планет в целом, продолжавшуюся на протяжении жизней бесчисленных поколений, они утратили бы способность принимать свои собственные, принципиально новые решения.
Цветок Ветра чуть заметно качнула головой, вспомнив о внутренних конфликтах, которые ей самой пришлось преодолеть после того, как она решила, что будущее Перна ни в коем случае не должно лежать на плечах лишь представителей немногочисленных избранных родов — как диктовал Путь Эридани, — а должно стать делом всех перинитов.
Когда струйка дыма над тиглем начала рассеиваться, Цветок Ветра снова задумалась над вопросом, к которому возвращалась не единожды: не мог ли Тэд Табберман думать точно так же, как и она, и если да, то не были ли его действия направлены на то, чтобы восстановить против себя единственного сына, как Китти Пинг поступила со своей дочерью, а она сама — с Эморрой?
— Скорлупа и осколки! — простонал Тьеран, обнаружив, что больше не помещается в последнее из своих тайных убежищ. Он любил прятаться, это стало одной из главных черт его характера. Его всегда манили пещеры и туннели родного Бенден-холда, особенно в то время — ему пришлось сделать усилие, чтобы подавить острый приступ боли, сожаления, страха, гнева, горя, — когда рядом с ним была Бенденск, страж порога. Когда он впервые попал в Колледж, ему было гораздо легче — он был невысоким для своего возраста, и никто не мог соперничать с ним в игре в прятки. Вплоть до того дня, когда он обнаружил, что его никто не ищет, а лишь смеются над ним. «Прячется! Безносый! Меченый!»
После этого он стал проводить большую часть времени в обществе Цветка Ветра. Если честно, то ему очень нравилось изучать тайны, которые она ему открывала. Он оказался одним из тех пяти человек, избранных из всего населения Перна, которым довелось посмотреть на человеческую ДНК в электронный микроскоп. Он был одним из троих — нет, теперь двоих, — кто был способен проследить обратный порядок мутации вплоть до исходных генов. Цветок Ветра обещала, что вскоре начнет учить его работать с протеинами.
Тьеран фыркнул. Как будто этомогло произвести на кого-нибудь хоть какое-то впечатление! Да ведь на Перне уже, наверно, не осталось ни одного человека, который знал бы, что такое протеины и для чего они нужны. Все это были пустые игры. Он находился здесь только потому, что онахотела, чтобы он был здесь и ждал, пока не будет «готов» к операции по исправлению лица.
Могучим усилием воли он подавил рыдание, которое подступило к самому горлу. С мальчишками он еще мог как-то справиться — М'халл и (он скорчил гримасу боли) отец научили его кое-каким хитростям рукопашного боя. Но девочки… В последнее время Тьеран начал обращать на них внимание и заметил, как быстро они отводят от него взгляды, уходят, собираются кучками и принимаются шушукаться между собой.
Признайся хотя бы самому себе, думал Тьеран, даже если ты станешь прославленным хирургом — да вообще, кем бы ты ни стал! — даже если Цветок Ветра сотворит чудо, все равно ни одна девочка не захочет смотреть на тебя.
Разве для того, чтобы посмеяться.
А теперь последнее потайное убежище сделалось для него слишком маленьким. Тьеран сдержал рвущееся на язык проклятие — не потому, что боялся ругаться, а потому, что любой звук, который он решился бы издать, обязательно перешел бы в рыдание.
В темноте послышались приближающиеся голоса. Тьеран поспешно забился в темный угол.
— И как же мальчик это перенес? — Тьеран узнал густой, хорошо поставленный тенор Санделла, музыканта, уже заканчивавшего обучение. Несколько Оборотов тому назад они вместе играли в прятки.
— Ему было очень тяжело, — ответила Эморра. — Должно быть, это болезненно — потерять отца.
— А разве ты не помнишь своего? — спросил Санделл.
— Нет. — Эморра немного помолчала. — Я даже больше скажу: с тех пор как я в последний раз спрашивала мать о своем отце, прошло немало Оборотов. Но она мне так ничего и не сказала.
Санделл рассмеялся.
— Я готов держать пари, что он был музыкантом, и именно поэтому она так ненавидит всех нас.
Эморра фыркнула.
— Это, по крайней мере, могло бы объяснить, откуда я получила мой талант.
— И твою внешность, — негромко добавил Санделл.
Судя по шороху одежды и еще каким-то, чуть слышным звукам, Санделл обнял Эморру. Тьеран выглянул из-за угла. Они целовались!
Мальчик даже не успел податься обратно, как Эморра отодвинулась от подмастерья.
— Не здесь, — сказала она. — Нас могут увидеть. Санделл снова засмеялся.
— Ну и пусть смотрят, сколько хотят!
— Нет, — твердо сказала Эморра.
— Что ж, декан Эморра, как вам будет угодно! — с шутовской почтительностью ответил Санделл. — В таком случае — у тебя или у меня?
Шаги разошлись в разные стороны и стихли в отдалении. Тьеран почувствовал, как его отпустило напряжение.
Неподалеку барабаны прогрохотали сигнал «внимание». Тьеран решил, что на большом барабане работает Джендел. Через несколько секунд негромким эхом донесся ответ от четырех ближних станций, следом к ним чуть слышно присоединились самые дальние барабаны. Почти без перерыва барабаны Колледжа мощным командным ритмом отстучали сообщение. Это было всего лишь повторение дневных новостей и ежедневное извещение о том, что до утра передач не предвидится. Теперь до рассвета дежурные могут спокойно спать: барабаны смолкнут и заговорят лишь в том случае, если произойдет что-то чрезвычайное.
Тьеран вслушивался в подробности. У него перехватило горло, когда он услышал известие о смерти его отца, предназначенное для передачи во все малые холды. Барабаны умолкли, затем сообщение продублировали на ближайших барабанных вышках, к ним чуть слышно подключились барабаны со второго кольца. Вокруг вновь зазвучали обычные ночные звуки.
Учащенно дыша, Тьеран повернулся и уверенными шагами направился к Барабанной башне — своему новому тайному укрытию.
Глава 5
Ветер волны поднимает,
Буря корабли швыряет.
Злая буря, успокойся,
Милый пусть ко мне вернется.
В море, на борту «Всадника ветра», Второй Интервал, 507 ПВ
Ветер начал усиливаться, еще когда корабль выбирал якорь. А выйдя из-под защиты гавани, «Всадник ветра» накренился так сильно, что Барор приказал немедленно убавить паруса.Но и после этого корабль не выпрямился до конца, а продолжал с почти таким же креном резать острым носом волны, устремляясь при свете лун прочь от берега.
Впрочем, уже через час сильный, но по крайней мере ровный береговой бриз сменился резкими порывами, а луны скрылись за рваными облаками. Еще через пять минут на палубу упали первые капли дождя.
Часом позже в море бушевал шторм. Двое моряков, напрягая силы, удерживали курс, а еще четверо запоздало подбирали оставшиеся паруса.
Колфет нашел Барора у штурвала. Рядом с ним стоял еще один человек, которого он никогда прежде не видел.
— Где капитан? — проорал он, перекрикивая завывания ветра. — Паруса у нас стоят совсем не по делу: видишь, как кренит? И курс нужно поменять, чтобы не так сильно зарываться носом в волны. Если не повернем, то ветер развернет нас бортом к волне.
— Капитана здесь нет, — ответил Барор, оскалив зубы в широкой усмешке.
— Это я и сам вижу, — раздраженно огрызнулся Колфет. — А где он? — Ответа не последовало. — Наверно, на носу, с парусами?
— Нет, его вообще здесь нет, — ответил в конце концов Барор; его усмешка сменилась обычной хмурой миной. — Оставил меня на командовании, раз уж ты сдуру поломал кость.
Новый порыв ветра опасно накренил судно, и Барор вцепился в рукояти штурвала, громко призывая на помощь своего напарника.
Колфет указал на незнакомца.
— Кто это такой?
Барор снова ухмыльнулся.
— Новый человек. Я нанял его в Полукруглом. Его зовут Вило.
Налетел очередной порыв ветра; судно накренилось и зарылось носом в волну.
— Нужно ложиться в дрейф! — крикнул Колфет. — Прикажи спустить все паруса, выбросить штормовой якорь и держи по ветру!
Барор отрицательно мотнул головой.
— Нет, так и пойдем дальше под парусами. Я покажу этим неженкам из Исты, как ходят по морю настоящие мужчины.
Колфет выругался, но как раз в этот момент из люка показались еще двое мужчин; Оба нисколько не походили на моряков и казались совершенно измученными морской болезнью. Разглядев второго из них, Колфет прервал на полуслове грубую фразу, которая объясняла Барору, чего он стоит как моряк.
— Кто у насосов? — спросил он.
— Если тебе любопытно, можешь посмотреть, — отозвался Барор, глядя на чужаков.
— Вот и посмотрю, — ответил Колфет. Направляясь к люку, он мрачно кивнул незнакомцам, которые от качки сделались совершенно зелеными.
— Хорошая ночка, точно? — ехидно спросил он.
Двое неуверенными шагами прошли мимо него, сделав вид, что не заметили обращенных к ним слов.
Как только они оказались за спиной Колфета, на лице старого моряка появилось мрачное и решительное выражение. Выждав несколько секунд, он шагнул на трап и с верхней ступеньки обернулся к Барору, стоявшему в окружении новой свиты.
— Барор! — крикнул он. Ему пришлось позвать дважды, прежде чем самозваный капитан его услышал. — Нужно спустить ялик — вдруг кто-нибудь свалится за борт.
Барор зло усмехался.
— Кто свалится, пусть там и остается.
— И все-таки.
Барор искоса посмотрел на него, но все же кивнул:
— Ладно. Я пошлю кого-нибудь.
Колфет, оберегая сломанную руку, слез в темное пространство под палубой. Там он так же осторожно, но быстро спустился к самому днищу и прислушался. Издали доносилось чавканье помпы. Нагнувшись, он хмыкнул от удивления — в трюме набралось не больше фута воды. Однако и это было не слишком приятно, поскольку с начала плавания он не видел, чтобы «Всадник ветра» набирал больше дюйма.
По крайней мере, в ближайшее время судно не пойдет ко дну, если только этот дурак Барор не умудрится опрокинуть его. Удовлетворенный осмотром, Колфет пробрался в корму, где находилась каюта целителя.
Оттуда сквозь грохот шторма донесся громкий и нечленораздельный женский крик.
Колфет припустил бегом, распахнул дверь и обнаружил Лорану, уткнувшуюся лицом в стол. Рядом с ней жалобно чирикали две огненные ящерицы; впрочем, как только моряк ввалился в каюту, их писк сразу же сделался возмущенным.
— У нас неприятности! — сказал Колфет. Лорана вскинула голову; ее глаза были полны слез.
— Девушка, что случилось?
— Их нет, — ответила она. — Ж'трел и Талит' навсегда ушли в Промежуток.
«Всадник ветра» резко дернулся, врезавшись в очередную волну, и увалился под ветер, швырнув Лорану на стол, а Колфета — прочь из каюты.
Колфет всем весом упал на больную руку и громко выругался.
— Осторожно! Я сейчас вам помогу! — воскликнула Лорана и метнулась к моряку.
— На это нет времени, — отозвался Колфет. — Мы должны скорее добраться до каюты капитана.
— Зачем?
— Ты должна немедленно убираться с этого судна, — сказал Колфет. — Барор бросил капитана Таннера в порту, и я убежден, что он затеял против тебя что-то дурное. — Лицо его скривилось в неприязненной гримасе. — Барор известен величайшим хамством по отношению к женщинам. Если ты не убежишь сейчас, пока он по уши занят штормом, то, скорее всего, вообще никогда не покинешь судно. Разве что в завязанном мешке — за борт. — Он посмотрел на огненных ящериц. — Ты можешь заставить их ждать около ялика?
— А что это такое? — спросила Лорана.
— Та самая шлюпка, на которой мы сегодня переправлялись на берег, — объяснил Колфет. — Барор спустит ее на воду с кормы.
— А почему вы решили, что он это сделает?
— Я его попросил, — сказал Колфет и улыбнулся. — На тот случай, если кого-нибудь смоет за борт. — Его улыбка сделалась шире. — А раньше всех за бортом окажемся мы с тобой.
— О!
— Ты можешь заставить их подождать? — снова спросил Колфет.
— Я попробую, — ответила Лорана, поворачиваясь к огненным ящерицам.
Гарта и Гренн некоторое время недовольно чирикали, прежде чем Лоране удалось их убедить, а затем дружно исчезли в Промежутке.
— Что ж, а теперь надо добраться до капитанской каюты, прежде чем случится затишье и Барор пришлет кого-нибудь, чтобы тебя притащили к нему.
Лорана приостановилась в дверном проеме.
— А вы сами? Почему вы решили сделать это для меня? Колфет пристально посмотрел ей в лицо.
— Можно сказать, что я делаю это потому, что в долгу перед тобой за выправленный перелом. Или же что я никогда не допущу, чтобы в моем присутствии кто-то взял женщину против ее воли. Но на самом деле я прежде всего думаю о моих дочерях.
Лорана смешалась. Колфет пожал плечами.
— А теперь пойдем отсюда, да поскорее.
Капитанская каюта была соседней. Дверь оказалась незапертой. Колфет и Лорана, не задерживаясь, пересекли переднюю комнатку каюты — «гостиную» — и оказались в задней, спальне, Колфет поспешно открыл иллюминатор, выглянул наружу, удовлетворенно хмыкнул, а потом обвел взглядом каюту.
— Мы должны найти что-нибудь, чтобы подтянуть линь, — сказал он.
— Подтянуть линь? — эхом отозвалась Лорана, глядя в открытое круглое окошко. Она не видела ничего, кроме дождя и на редкость густой темноты. — Какой линь?
— От ялика, — пояснил Колфет, переворачивая капитанское кресло. Высунувшись в иллюминатор, он ухватился за канат, уходивший с палубы к носу лодки, втянул его в каюту, сделал петлю, крепко обмотал ее вокруг сиденья кресла, а потом повернулся к Лоране. — Теперь тебе только и нужно, что спуститься по веревочке и сесть в лодочку.
Лорана широко раскрытыми глазами уставилась на дергавшуюся веревку.
— Только?
Колфет кивнул.
— Или сиди и жди, пока Барор со своими помощниками не улучит минуту, чтобы заняться тобой. Тебе нельзя оставаться на судне — чтобы найти тебя, они даже настил в трюме перевернут. — Он увидел, что девушка побледнела, и добавил: — Послушай, все, что от тебя требуется, это держаться за линь руками и ногами и съехать по нему вниз. Не выпускай канат, пока не окажешься в лодке. Ветер достаточно сильный, так что ты не должна упасть в воду.
— А если все-таки упаду?
— Не выпускай линь и забирайся в ялик, — сказал Колфет. — Только смотри не опрокинь его.
— Ладно, а что потом? — настойчиво поинтересовалась Лорана. — Как быть с вами?
Колфет задумался.
— Да, с одной рукой это будет непросто. Лорана замотала головой.
— Не знаю, не знаю, что же делать… — Она обвела каюту испуганным взглядом и снова уставилась на моряка. — Ваш ремень! Давайте привяжем вас, и вы спуститесь следом за мной! Тогда вы сможете справиться и одной рукой.
Колфет улыбнулся.
— Ну, молодчина. Ты права, очень даже может получиться. Ну, тогда давай лезь первая.
Лорана набрала полную грудь воздуха, высунулась из иллюминатора и вцепилась в канат. Потом она высунула из окошечка ноги и отчаянно стиснула веревку лодыжками. Несколько показавшихся ей очень длинными секунд она висела, держась всеми четырьмя конечностями за отчаянно дергающийся канат, но потом собралась с духом и начала спускаться в пугающее темное море.
Веревка показалась ей бесконечно длинной. Внезапно взметнувшаяся волна хлестнула девушку по спине. Вода была ледяной. Лорана покрепче сжала канат, испугавшись, что яростная стихия утянет ее в пучину. Но в следующий момент волна отступила, и девушка продолжила спуск.
У себя под ногами она разглядела какое-то пятно. Ялик. В темноте и под дождем было очень трудно определить расстояние, но Лорана со страху решила, что до лодки еще чуть ли не целая длина дракона.
Канат снова провис, и девушка оказалась в воде. Она задержала дыхание в отчаянной надежде, что ей хватит воздуха. Наконец она оторвалась от воды.
Ее ноги прикоснулись к твердому борту лодки.
Инструкция, которую она получили от Колфета перед тем, как вылезти в окно, оказалась далека от реальности. Лоране пришлось отцепить ноги от каната, перебросить их через планшир, затем ухватиться за борта руками и швырнуть себя в лодку; она молниеносно повернулась и лишь после этого сумела стать на колени на дне ялика. Это был сложнейший маневр, и Лорану чуть не вырвало остатками последней береговой трапезы — такие сильные спазмы в животе начались у нее от страха и напряжения.
Двухголосый ободряющий щебет сообщил ей, что она все сделала как надо, — файры находились рядом.
Она ждала — ждала невероятно долго — и вдруг сообразила: они с Колфетом не договорились о том, каким образом она даст ему знать, что благополучно оказалась в лодке. Поспешно ухватившись за канат, она резко дернула два раза, немного подождала и почувствовала два ответных рывка — Колфет понял ее сигнал.
А был ли это Колфет? Что, если Барор как раз сейчас отправился искать ее и разгадал их план? Что, если по канату сползает в лодку вовсе не Колфет, а кто-то совсем другой?
Лорана провела рукой по канату и нащупала место привязи. Осмотревшись вокруг, она нашла какой-то шкафчик под лавкой, там оказался нож. Если потребуется, она в мгновение ока перережет веревку.
Глядя поверх пляшущих волн на высокую корму «Всадника ветра», девушка разглядела темное пятно, похожее на повисшего на веревке человека. Колфет или кто-нибудь другой? Впрочем, почти сразу же она заметила белую повязку на руке, успевшую уже безнадежно промокнуть. Прищурившись, она всмотрелась повнимательнее и с облегчением вздохнула: да, это был Колфет.