Страница:
происходило в момент между сном и явью, когда он просыпался утром.
Он чувствовал; что-то будет, кто-то придет.
А внешняя жизнь шла своим путем, и он часто оказывался в центре, на
пересечении многих странных историй, случавшихся вокруг. Вот одна из них,
довольно забавная. Состоялось знакомство с черепом некой дамы - старой
профессорши, любившей науку и отрицавшей бессмертие души.
С ее трупом действительно произошло что-то серебряное. Сразу после
смерти обнаружилось завещание, по которому ученая отдавала свой скелет и
"все, что останется от моей личности", в пользу научных исследований. Одно
учреждение почему-то воспользовалось этим, скелет попал в шкаф. Потом он
много раз бродил по рукам студенток, пока его не сломал пьяный доцент,
уснувший после буянства а шкафу. Остатки решили выбросить, но череп попал на
дачу к приятелю Сергея Антону, который взял череп, приговаривая, что "ее
душе теперь будет хорошо".
И череп ученой мирно отдыхал на даче у Антона, пока не приехал туда -
тоже для отдыха - Сергей.
- Череп убери, - вздохнул он. - Закопай и молись о ней в церкви, пусть
найдется хотя бы один шанс из тысячи облегчить ее душу - молись... Закопай
череп, но только не рядом с твоей собакой.
Антон послушно закопал несчастный череп несчастной души.
...А Сергей тем временем, передохнув, вернулся в Москву. Он oгут же
позабыл об Антоне, чувствуя: наконец, наконец что-то произойдет. Свое
собственное тело (и человеческое тело вообще) стало его раздражать. "Как это
все чуждо внутреннему "я", - говорил он самому себе, - все эти ноги, руки,
кишки, пальцы, волосы - надоело, надоело, и какие они все странные, чужие,
даже фантастические, и это несмотря на то, что мы к этому так привыкли...
Долой! Долой! Все это ненужное! Долой!"
Свое тело казалось ему телом отчужденного чудовища.
- Не с моей планеты эти мои руки, глаза и рот, - заключал он.
Но он не ожидал того, что случилось. Это возникло внезапно, словно в
нем открылись другие, нечеловеческие уже слух и зрение, или "шестое"
чувство, и он просто увидел, что рядом с нашей реальностью проявилась
другая, а он ее "видит" и "слышит".
Сначала это был просто странный намек, довольно абстрактный, возникло
какое-то поле, точнее, "облако" и в нем безликий космос в миниатюре (как на
фотографии метагалактик), словно отражение иного мира, собранное в горсть.
Он сразу на всякий случай проверил себя (он знал как): нет, это не
галлюцинации, не проекция собственного подсознания, это - "оттуда".
И с этим облаком, несмотря на всю его абстрактность, а может быть,
именно благодаря ей - в его душу и тело вошел ужас, так что выступили капли
пота, может быть, даже внутри.
"Облако" исчезло, но потом стало опять появляться - на короткое время,
иногда в самый неподходящий момент, когда он возвращался к себе домой, в
одинокую комнату... Словно кто-то поселился у него и он уже стал сам у себя
гостем. С бьющимся сердцем подходил теперь Сергей к своему дому.
...Будет ли там чудовище? На письменном столе, на стуле или - с неба -
прямо в окне... Его ужас стал понемногу подавляться внепостигаемой
огромностью происходящего. Словно то был знак легкого привета из бездны... В
центре "облака" всегда что-то чернело, точно желая выделиться из пустых
орбит инобытия.
Сергей все-таки решил посоветоваться. Он признавал не столько учителей,
сколько "советчиков". Конечно, лучше всего было бы найти Андрея - этот,
невероятный, мог бы, наверное, все распознать. Но Андрей, как назло, исчез
из Москвы. Оставались другие. Он пришел к ближайшему и лучшему ученику
Андрея - Валентину Боровикову. Тот заключил:
- Если не хочешь всего этого, уходи в высшие сферы "Я", там, где
ничего, кроме твоего чистого и вечного "Я", нет. Технику мы знаем, а духовно
ты готов.
Сергей ответил:
- Я хочу принять вызов.
- Тогда соберись в один центр, в один свет, стараясь понять. Важно
отсутствие страха и всех эмоций. Все это тебе известно.
Но потом опять произошло то, что все переменило.
Он брел домой, объединившись в себе. Медленно поднимался по грязной,
оплеванной лестнице. И знал - "жилец" там. Осторожно открыл дверь, вошел в
коридор и сразу увидел в своей ком нате старичка.
Тихий такой был старичок и с виду обыкновенный, только лица не видать,
точно оно было неуловимо. И позади него - исчезающее облако, как будто он из
него вышел, из самого центра, и "облако" теперь уходит.
Сергей пытался уловить и понять его лицо, познать необъяснимое. И все
же он остановился, замерев, не в силах пойти туда, в объятия...
Облако исчезло, и поле сверхмрака возникло вокруг старика, Он был как
бы в рамке, почти невидимой, внутри картины из других миров, появившейся
спонтанно и созданной не красками, а незнаемой духовной энергией.
Но тихий такой, очень тихий был старичок. Неожиданно, пытаясь
разглядеть его лицо, Еремеев почувствовал страх. Он был настолько чудовищен
и огромен, что не мог вместиться в человеческий ум. Может быть, только дети
знают отдаленно похожее на это...
Но вместо того чтобы сковать все его существо, этот сверхстрах произвел
иное перевернувшее все воздействие.
Он как бы очистил все внутреннее полярным холодом далекой и абсолютной
планеты. Он был настолько несовместим с возможностями человеческого ужаса,
что стал пустым, невоспринимаемым, хотя то, что стояло за ним, как-то
потаенно чувствовалось.
И Сергей медленно и чуть-чуть изменился внутри, оставаясь в то же время
самим собой. Застрах действовал иначе, чем страх.
"Когда мужчина берет девочку-ребенка - это ужасно, но когда он
соединяется с камнем или с планетой - это уже иное, это вне всего" - такая
странная аналогия мелькнула в уме Сергея.
Старик исчез так же внезапно, как и появился, "Это конец, это знак, -
подумал Сергей. - Чудовище прилетело".
Вечером он оказался у Валентина Боровикова.
Вместе они проанализировали старичка, назвав его "тихим".
- Это было невероятное сочетание фантома и реальности, - повторял
Сергей.
И вместе они заключили: да, "чудовище прилетело", то есть и
"метагалактическое облако", и "старичок" - вероятнее всего, создания
чьего-то Потустороннего Ума. Может быть, какое-то великое существо из
невидимых, высших вселенных спустилось и посылает сюда, в земной мир, свои
ментальные фантомы, образы своего космического Ума, или чудовищные сигналы,
странные шедевры, неразгаданные проекции своего бреда или величия.
- Они могут это делать, - успокоительно сказал Валентин. - Посылать к
нам свои ментальные образы, как бы полуовеществляя их. Но это не дьявол,
знаки совсем другие.
Может быть, это был Потусторонний Ум, который Сам создавал вселенные,
находясь в центре их, по слову из древних индуистских текстов, что в силе
абстракции, в силе высшей медитации лежит ключ к созданию миров, которые
потом облекаются в плоть.
- Но зачем Он здесь, что Ему нужно в нашем земном мире? - бормотали
они.
Ни Валентин, ни Сергей не были в силах ответить на этот вопрос. Ничего,
кроме предположений. Но присутствие великого Потустороннего Ума - точнее,
Его проекции - Сергей внутренне ощутил на самом себе...
Вскоре старичок опять пришел, но уже совсем странно. Сергей, в полном
одиночестве, писал письмо своей сестре - она уехала в Индию - и
почувствовал: кто-то сидит на кухне. Влекомый, он заглянул: старичок пусто,
как труп, сидел на кухонном столике, рядом с газовой плитой, и, кажется,
болтал ногами.
Сергей чуть не закричал, но вырвался лишь стон. Однако молниеносной
духовной концентрацией он убил в себе страх. Тут старичок мертвенно
почернел, и вокруг него точно образовалось темное поле сознания - как сеть
от паука. Сергею показалось: старик взглянул на него. Взгляд этот исходил не
из глаз - глаз, по видимости, вообще не было или они смотрели внутрь, а чуть
виделся лик: не маска, не человек, не дух и не зверь.
Повеяло холодом, который убил бы лед, вместе с тем старик стал совсем
черен, как обугленный труп, но с невидимым взглядом... Вдруг Сергей
почувствовал зов - таинственный, безличный, полярный - без человеческого
горя, без страсти, без зла и добра, надчеловеческий, словно ведущий в
непонятно-запредельную, но полную особой жизни вселенную...
Потом все исчезло, и Сергей ощутил только стук своего сердца, ставший
единственным, как биение всей его жизни.
Он глянул в комнату. Там был опрокинут стул.
Вскоре приехал Андрей.
Втроем - с Валентином - они решали, что делать. Приезд Андрея внес во
всю ситуацию какую-то чудовищную ясность. Зов повторился. Некий Великий Ум,
или просто Иная Реальность затаилась у входа в земную жизнь, давая о себе
знать. Словно кто-то дул в сознание Сергея как в Ухо.
Возможно, это "существо" могло бы спонтанно воплотиться здесь на Земле
- без отца и матери, - как "они" делают в других мирах, но такой "въезд"
разрушил бы слишком многое...
В следующий раз старичок завыл. Это было так неожиданно, что Сергей
замер, как остановившаяся звезда. "Таким воем, его подтекстом, его
подсмыслом - сам вой был тихий, почти шепот - можно было бы, наверное,
испугать самого Творца", - подумал Сергей. Потом шепот прекратился. И снова
возник зов, холодный, неумолимый...
Однажды Сергей в последний раз собрался поговорить с Андреем. До этого
он - неожиданно для себя - познакомился с небольшой группой людей, которые в
совершенстве знали технику ухода в другие миры, практику духовных
путешествий при сохранении тела здесь, на Земле, и при обратном возвращении
души. Точно это была судьба: надо было сделать решающий шаг.
Андрей считал такие путешествия излишним безумием, метафизической
роскошью, так сказать... И к тому же, зачем?
Он говорил и учил:
- Все проходит пред лицом того, кто таится внутри человека, но кто уже
не есть человек. Нет сладостней этого высшего бес смертного "Я" - твоего
истинного Я, человек! - ибо что может быть лучше себя, бесконечного,
неразрушимого и живущего Собой в вечности.
- Все миры - лишь дым по сравнению с этим "Я".
- Когда вы углубитесь в созерцание по формуле "Я есть Я", то вас
охватит такое счастье, такое блаженство от чистого высшего бытия Себя, что
по сравнению с этим все земное счастье и все неземные путешествия - мелкий
миг, проходящий отблеск, крик, визг.
- Ищите прежде всего Себя (или Бога внутри Себя), ибо, найдя Это, вы
обретете и победу над смертью, и вечную, освобожденную жизнь...
Поздно вечером Сергей пришел к Андрею и рассказал ему о своей встрече с
группой "практиков" и о том, перед каким поворотом он стоит. И что он уже
выбрал: он пойдет в эту дверь, в миры, к "чудовищам".
- Они "сожрут" тебя, Сережа, - ответил Андрей. - Конечно, в принципе
можно научиться сохранять себя, как древние йоги, и возвращаться сюда или,
наоборот, уйти... Если овладеть тем, чем владели они, то можно делать со
своей душой все, что захочешь... Но это невероятно трудно, фантастически
трудно - всего лишь одна ошибка может стать роковой... Хотя я знаю этих
ребят, они прошли инициацию у индусов... Но ведь в полной мере все это было
доступно высшим древним йогам, а не теперешним... И выбирали-то они, в конце
концов, Абсолют, вечное "Я", а не эти миры... И ты так легко можешь
погибнуть...
- О чем ты говоришь?! Я все это знаю... и я сделал выбор.
- Хорошо. Но, предположим, ты действительно оградишь себя,
обезопасишь... Зачем, зачем тебе эти миры, эти путешествия, когда только в
вечности, в Абсолюте наше спасение. И оно лежит рядом, здесь, в нашем
человеческом воплощении мы можем достигнуть этого...
- Я знаю пути в Вечное. И я не потеряю Себя. Кроме того, может быть, в
мирах, в творении есть что-то тайное, чего нет в Абсолюте в Первоисточнике,
как бы абсурдно это ни звучало...
- Это спорно. Но сначала реализуй абсолютно полностью, до конца это
Высшее "Я" в самом себе. Тогда ты действительно Его уже никогда не
потеряешь, и в этом случае можно путешествовать...
- Но я в объятиях Зова и того, что происходит внутри меня...
- Тогда иди. Но без полного абсолютного знания ухода не делай ничего:
иначе погибнешь. И все-таки мой последний совет: иди не туда, а в
собственное вечное божественное "Я". Ведь человек ищет своего, своего
спасения. В чем смысл всего, если ты сам погибнешь? Что будут значить тогда
для тебя все миры? Ничего.
...Сергей ушел, поцеловав на прощанье Андрея. На другой день вечером он
должен был идти к "практикам" - начиналось преддверие.
Утром он увидел Ульянушку, на улице, около сада.
Он сказал ей про свое решение.
И вдруг словно молния свыше пронзила его существо. Он увидел (или это
было "внутри", или это было "вовне") что-то тайное, великое, непостижное и в
то же время родное, вечно-русское, что составляло его сокровенную жизнь, но
было скрытым. И теперь оно внезапно с ужасающей ясностью проявилось перед
его сознанием.
- Я вернусь сюда, - сказал он ей, а она заплакала. - Эти миры не
поглотят меня.
В кабинете психиатрической клиники 500 года от нашего с вами рождения,
читатель, стоял довольно полный, лысенький субъект лет тридцати пяти с
умеренным, геометрическим брюшком. По тому восторженному жужжанию, которое
издавала кучка врачей, окружавшая человека, было видно, что последний не
совсем обычный фрукт.
- Безнадежен... Мы тут бессильны, - махнул рукой один старичок и
выпрыгнул в окошко.
- Скажите, больной, - томно обратилась к Горрилову (такова была фамилия
пациента) молодая, сверхизнеженная девица-врач. - Вы что, действительно
никогда не были в бреду?
- Никогда, - трусливо оглядываясь на врачей, пробормотал Горрилов.
- Больной, вы думаете или нет, когда отвечаете? - в упор
сверляще-пронизывающим взглядом смотрел на него другой, несколько суровый
психиатр.
- Не был, ни разу не был... Все равно пропадать... - твердил Горрилов.
- Какой ужас! Этот человек ни разу не был в бреду! Вы слышали
что-нибудь подобное?! - заголосили вокруг.
После таких слов Горрилов почувствовал себя совершенно ненормальным и
отрешенным от людей.
"И ведь действительно я ни разу не бредил; даже ни разу не воображал
себя пастушком, как все нормальные люди, - подумал он и вытер ладонью нот. -
Боже, какой же я выродок и как я одинок!"
- Больной, - высунулась опять сверхизнеженная девица-врач, - скажите,
но на самоубийство-то вы, надеюсь, хоть раз пять покушались?..
- Нет, и мыслей даже таких не было.
Шорох ужаса прошел по психиатрам. Кто-то даже сочувственно всплакнул.
- Один вопрос, - вмешался вдруг толстый, погрязший в солидность и,
видимо, много передумавший врач. - Это-то у вас непременно должно быть... Вы
же человек все-таки, черт вас возьми... Скажите, по ночам, после вихря
полового акта, у вас не возникало желание слизнуть глаза своей партнерше? -
и доктор хитро подмигнул Горрилову.
Горрилов напряг свою память, выпучил глаза и с ужасом выпустил из себя
одну и ту же стереотипную фразу: "Нет!"
- Ну все ясно, мои тихие коллеги, - проговорил врач. - Горрилов
абсолютно невменяем. Надо его изолировать.
- Одну минуту, - влез, пыхтя от нетерпения, еще один доктор. - Уж
больно интересный психоз, - добавил он, оглядывая больного, как подопытного
шимпанзе, добрыми глазами ученого-экспериментатора. - Горрилов, опишите
снова подробней свое хроническое состояние невменяемости.
- Пожалуйста. Встаю утром, точно в девять часов, умываюсь, ем, стихи не
читаю и никогда не читал; потом тянет работать; работаю, потому что есть в
этом потребность и хочется заработать побольше; прихожу с работы, обедаю,
покупаю какую-нибудь вещь и иду с женой - танцевать... Сплю. Вот и все.
В воздухе раздавались возбужденные крики...
- И вы подумайте, ни одного бредового нюанса... Никаких стремлений на
тот свет... Какое тяжелое помешательство... Вы слышали, этот тип никогда не
читал стихов... Уберите его, он нас доведет!
Но дюжие санитары-роботы уже выволакивали сопротивляющегося Горрилова.
- Ах, он сегодня мне приснится, - рыдала сверхизнеженная девица-врач. -
Какой кошмар... Мне и так каждую ночь кажется, что меня загоняют в XX век!
- Ужас, ужас... Сенсационно, - проносились голоса по дальним призрачным
коридорам.
А Горрилова между тем уносил далеко не похожий на наши автомобиль новой
эры. Он мчал его к сумасшедшему дому. Сквозь то, что мы назвали бы окном,
Горрилов мрачно смотрел на окружающие виды. Автомобиль катился относительно
медленно, чтобы Горрилов мог видеть окружающий нормальный мир и впитывать
естественные впечатления.
На высоких деревьях покачивались скрюченные люди: то были наркоманы.
Они приняли особые вещества, вызывающие эротокосмические потоки бреда.
Единственным минусом этих наркотиков являлось то, что они вызывали
неудержимое желание вскочить куда-нибудь повыше... Горрилов видел чудесные
бредущие, светящиеся голубым фигуры людей. По их виду было понятно, что они
разговаривают сами с собой в солипсическом экстазе. Собаки и те были вполне
инфернальны - чуждались даже кошек.
"Только мне недоступно все это, - злобно думал Горрилов. - Какое это
несчастье быть нормальным". Он прослезился от жалости к себе. "Да и слезы у
меня какие-то соленые, грубые, как в пещерные времена, - тупо сопя, подумал
он, - не то что у той девицы-врача... У нее они какие-то небесно-голубые,
эстетные, как светлячки... И тело у меня дефективное, с мускулами", - и он
посмотрел в окно. У нормальных людей были изнеженные тела, глубокие глаза
поэтов и лбы мудрецов. "Хорошо бы выспаться, - наконец решил Горрилов. -
Потом поработать, смастерить чего-нибудь, купить костюм". Но тут же капельки
пота выступили на его круглом, энергичном лице:
- Боже, о чем я думаю... Я опять схожу с ума.
Он посмотрел на своего водителя: "Даже он бредит".
Водитель действительно разговаривал с духом своего далекого предка -
Льва Толстого и укорял его за неразвитость. Горрилову страстно захотелось
совершить какой-нибудь нормальный, оправданный поступок. Но, кроме того,
чтобы снять штаны, он ничего не мог придумать. "Какое я все-таки
ничтожество", - устыдился он самого себя.
Они проехали мимо тюрьмы, где помещались те, кого в XX веке называли
техническими интеллигентами. Эти бездушные, тупые существа, не знающие, как
заправская электронная машина, ничего, кроме формальных схем, сохранялись
только для работы на благо изнеженных духовидцев, эстетов и мечтателей.
Наконец, автомобиль подъехал к известному почти во все времена зданию.
Горрилова изолировали в довольно мрачную неприглядную комнату. Ее стены были
увешаны абстрактно-шизофреническими картинами, чтобы способствовать
излечению больного. Но напротив была комната еще хлеще: она была оцеплена
токами и скорее походила на камеру.
Там находился последний человек, утверждающий, что дважды два четыре.
До такого не докатился даже Горрилов.
(Сказка)
В одном не очень отдаленном государстве жил Ерема-дурак. Такой дурак,
что совсем необыкновенный. Странный человек, одним словом. Даже в день,
когда он родился, стояла какая-то нехорошая тишина. Словно деревня вымерла.
Петухи и те не кукарекали.
- Не жилец, наверное, младенец, - прошамкала тогда умная
старуха-гадалка.
- Еще какой жилец будет! - оборвала ее другая старуха, которая жила в
лесу.
Однако до десяти лет ребенок вообще ничем себя не проявлял. "Щенок и
тот себя проявляет, - задумчиво шептались старики. - Отколь такое дитя
пришло?"
Даже слова ни одного Ерема не произнес до этого сроку: ни умного, ни
глупого. А в двенадцать лет пропал. Родители воют, кричат: хоть и дурень
ребенок, а все-таки свое молоко. Искали по естеству: нигде нет, куда ни
заходили: ни в окрестных деревнях, ни в лесах, ни в полях раздольных. Решили
искать по волшебству: еще хуже получилось. Сестрицы клубок смотали.
Заговорные слова пошептали, а клубок вывел на чучело. Стоит среди леса
дремучего на полянке чучело, а огорода нет и охранять нечего. Клубок даже от
страха развязался.
Делать нечего: зажили без Еремы. Собаки и те два дня исть не просили.
От глупости, конечно. Словно их Ерема онелепил.
Ну, а так жизнь пошла хорошая: песни за околицей поются, дух в небо
летит, по утрам глаза светлеют от сказок. Сестрицы Еремушки на хоровод
бегали - далеко-далеко в поле, где цветы сами на грудь просятся и пахучие
травы вверх глядят.
А через семь лет Ерема показался. Словно из-под дороги вышел. За плечом
- котомка. Лапти такие, будто весь свет обошел. Зато рубаха чистая,
выглаженная, точно он прямо из-под невестиных рук появился. И песню поет ну
такую глупую, что вся деревня разбежалась. Но делать нечего: стали опять
жить с Еремой.
"Пора бы его обучить чему-нибудь, - чесали затылки деревенские старики.
- Таким темным нехорошо быть".
Спросили у него, да толку нет. Тогда решили обучить охоте. Целый год
маялись, потом в лес пустили, а мальчонку за ним по пятам присматривать. И
видит малец: Ерема ружье на сук повесил, свечку в руки взял, зажег и со
свечкой на зайца пошел. Заяц туды-сюды - и издох от изумления. Но Ерема
ничем этим даже не воспользовался: прет через лес со свечкой напрямик. А
куды прет, зачем? Даже нечистая сила руками развела.
Другой раз на медведя пошел. Но дерево огромное принял за медведя, на
верхушку забрался и лапоть сосет. Целый день сидел, без всякого движения.
Худо-бедно, видит народ: надо его чему-нибудь попроще обучить. Сестрицы
плачут за него, все пороги у высшего начальства обили. Но кроме как ягоды да
грибы собирать ничего проще не придумали. Дали ему корзинку, палку - девица
сладкая по картинкам в книге грибы да ягоды различать его учила. Пошел
Ерема-дурак в лес. Приходит назад - у девицы над головой как корона из звезд
вспыхнула. Смотрят в корзинку - там одни глаза. Много глаз разных устремлены
как живые, не на людей, а куда - неизвестно. Все в обморок упали. Встают - а
глаз нет, корзинка пустая. Ерема спит на печке, как дурак набитый. Ничего не
понимают. Все бегом - к колдунье. Так и так, значит, нешто Ерема - колдун?
Пошла колдунья в избу, посмотрела в рот спящему Ереме и сказала:
- Не нашего он племени. Дурак он, а не колдун.
А про глаза отгадать не смогла. Гадала, гадала - и все глупость
получалась. То козел хохочет, то свиньи чернеют неспроста.
Обозлилась колдунья. Метким взглядом глянула на Ерему - а он дрыхнет,
ноги раскинул, рот разинул и почти не дышит.
- Надо на ево, такого паразита, погадать, - проскрипела она. -
Посмотрим, что выйдет.
Вынула грязную колоду, чмокнула ее три раза, перевернула, на Ерему
покосилась - и давай раскладывать.
Раз раскинула - пустое место получается, два раскинула - пустое место,
три - то же самое. Судьбы нет, жизни нет, дома нет, жены нет, вообще ничего
нет. Ни в прошлом, ни в будущем, ни в настоящем. Первый раз у первого
человека в мире такое выходит. Колдунья струсила, видит, дело плохо, ни туды
ни сюды, плюнула, шавкой плюгавой обернулась - и бежать. До дому - ибо даже
у колдунов дом бывает.
Народ тогда вообще во всем разочаровался. Ерема наутро встал, по грибы
пошел, да листьев сухих принес. Все ахнули и махнули на него рукой. Разные
дураки бывают, разной степени, но это был абсолютный. Никогда такие не
появлялись.
Стали жить да быть, как будто Еремы вообще нету. "Мысли от него только
мешаются", - жаловались бабоньки. Надо было ему жену сыскать. Без жены под
небом ничего быть не может. Но какая за него пойдет? Вдруг сладкая девица -
которая по картинкам грибы его различать учила - говорит: "Я пойду за него
замуж". Все так и обомлели. Она сказала: "Я за него пойду", потому что у
самого дурака спрашивать было бесполезно: все равно ничего не поймет.
Впрочем, он иногда говорил, но ни по уму и ни по глупости, а как - никому не
понятно.
Значит, решили объявить про это событие дураку всем миром. Собрали
сход, сладкую девицу разодели, радетели ее плачут: "За кого, мол, ты
выходишь?", нищие песни поют, девица отвечает: "А мне ево жалко". Ерема
стоит посередине, в штанах, только головой в разные стороны поводит. Сладкая
девица подходит к ему и говорит: "Я тебя люблю!" Как только сказала она эти
слова, вдруг тьма объяла небо, грянул гром и деревня исчезла. Стоит Ерема
один, как ошалелый, а кругом него тьма и пустота. Потом на миг появились
опять те, кто были вокруг него, но уже в виде призраков. Сладкая девица на
него смотрит - а глаза словно внутрь себя уходят. Ужас бы любого объял, да
для таких дураков и ужасов нет. Мигнула опять деревня призрачным своим
бытием - и исчезла: куда, не стоит и спрашивать. Гром грянул, все совсем
пропало, даже призраки. Не стало и девицы. Только эхом отдалось: "Я люблю
тебя!"
Больше уже на месте той деревни ничего нет. А дурак в лес ушел. Бродит
не бродит, ест не ест, пьет не пьет. Хотел его нечистый заплутать, сам
заплутался - и тоже исчез. Повеселел лес...
...Много годов с тех пор прошло. Ерема-дурак в городе объявился. Люди
добрые к нему пристают: поучись. А чему учиться-та? Ну, начать надо с
главного, с божественного. Но у Еремы божественное не получается: все делает
шиворот-навыворот. Опять ни туда ни сюда. Наставитель осерчал: "Ну, раз у
тебя с Богом нелады, иди к сатане!" Ну и что, пошли к сатане. На краю
городка человек жил - полукозел-полукошка. Говорили, что у него с сатаной
самые уютные отношения. Человечек Ереме: "Убей", а Ерема вопит: "И так
мертвый!" Взмок полукозел-полукошка. Принесли с подвала дитя розовое,
нежное, как мармелад. Человек дает Ереме нож: "Переступи!", а Ерема только
чихнул. Полукозел-полукошка завизжал: "Ты чего насмехаешься!.." - и в глаза
Он чувствовал; что-то будет, кто-то придет.
А внешняя жизнь шла своим путем, и он часто оказывался в центре, на
пересечении многих странных историй, случавшихся вокруг. Вот одна из них,
довольно забавная. Состоялось знакомство с черепом некой дамы - старой
профессорши, любившей науку и отрицавшей бессмертие души.
С ее трупом действительно произошло что-то серебряное. Сразу после
смерти обнаружилось завещание, по которому ученая отдавала свой скелет и
"все, что останется от моей личности", в пользу научных исследований. Одно
учреждение почему-то воспользовалось этим, скелет попал в шкаф. Потом он
много раз бродил по рукам студенток, пока его не сломал пьяный доцент,
уснувший после буянства а шкафу. Остатки решили выбросить, но череп попал на
дачу к приятелю Сергея Антону, который взял череп, приговаривая, что "ее
душе теперь будет хорошо".
И череп ученой мирно отдыхал на даче у Антона, пока не приехал туда -
тоже для отдыха - Сергей.
- Череп убери, - вздохнул он. - Закопай и молись о ней в церкви, пусть
найдется хотя бы один шанс из тысячи облегчить ее душу - молись... Закопай
череп, но только не рядом с твоей собакой.
Антон послушно закопал несчастный череп несчастной души.
...А Сергей тем временем, передохнув, вернулся в Москву. Он oгут же
позабыл об Антоне, чувствуя: наконец, наконец что-то произойдет. Свое
собственное тело (и человеческое тело вообще) стало его раздражать. "Как это
все чуждо внутреннему "я", - говорил он самому себе, - все эти ноги, руки,
кишки, пальцы, волосы - надоело, надоело, и какие они все странные, чужие,
даже фантастические, и это несмотря на то, что мы к этому так привыкли...
Долой! Долой! Все это ненужное! Долой!"
Свое тело казалось ему телом отчужденного чудовища.
- Не с моей планеты эти мои руки, глаза и рот, - заключал он.
Но он не ожидал того, что случилось. Это возникло внезапно, словно в
нем открылись другие, нечеловеческие уже слух и зрение, или "шестое"
чувство, и он просто увидел, что рядом с нашей реальностью проявилась
другая, а он ее "видит" и "слышит".
Сначала это был просто странный намек, довольно абстрактный, возникло
какое-то поле, точнее, "облако" и в нем безликий космос в миниатюре (как на
фотографии метагалактик), словно отражение иного мира, собранное в горсть.
Он сразу на всякий случай проверил себя (он знал как): нет, это не
галлюцинации, не проекция собственного подсознания, это - "оттуда".
И с этим облаком, несмотря на всю его абстрактность, а может быть,
именно благодаря ей - в его душу и тело вошел ужас, так что выступили капли
пота, может быть, даже внутри.
"Облако" исчезло, но потом стало опять появляться - на короткое время,
иногда в самый неподходящий момент, когда он возвращался к себе домой, в
одинокую комнату... Словно кто-то поселился у него и он уже стал сам у себя
гостем. С бьющимся сердцем подходил теперь Сергей к своему дому.
...Будет ли там чудовище? На письменном столе, на стуле или - с неба -
прямо в окне... Его ужас стал понемногу подавляться внепостигаемой
огромностью происходящего. Словно то был знак легкого привета из бездны... В
центре "облака" всегда что-то чернело, точно желая выделиться из пустых
орбит инобытия.
Сергей все-таки решил посоветоваться. Он признавал не столько учителей,
сколько "советчиков". Конечно, лучше всего было бы найти Андрея - этот,
невероятный, мог бы, наверное, все распознать. Но Андрей, как назло, исчез
из Москвы. Оставались другие. Он пришел к ближайшему и лучшему ученику
Андрея - Валентину Боровикову. Тот заключил:
- Если не хочешь всего этого, уходи в высшие сферы "Я", там, где
ничего, кроме твоего чистого и вечного "Я", нет. Технику мы знаем, а духовно
ты готов.
Сергей ответил:
- Я хочу принять вызов.
- Тогда соберись в один центр, в один свет, стараясь понять. Важно
отсутствие страха и всех эмоций. Все это тебе известно.
Но потом опять произошло то, что все переменило.
Он брел домой, объединившись в себе. Медленно поднимался по грязной,
оплеванной лестнице. И знал - "жилец" там. Осторожно открыл дверь, вошел в
коридор и сразу увидел в своей ком нате старичка.
Тихий такой был старичок и с виду обыкновенный, только лица не видать,
точно оно было неуловимо. И позади него - исчезающее облако, как будто он из
него вышел, из самого центра, и "облако" теперь уходит.
Сергей пытался уловить и понять его лицо, познать необъяснимое. И все
же он остановился, замерев, не в силах пойти туда, в объятия...
Облако исчезло, и поле сверхмрака возникло вокруг старика, Он был как
бы в рамке, почти невидимой, внутри картины из других миров, появившейся
спонтанно и созданной не красками, а незнаемой духовной энергией.
Но тихий такой, очень тихий был старичок. Неожиданно, пытаясь
разглядеть его лицо, Еремеев почувствовал страх. Он был настолько чудовищен
и огромен, что не мог вместиться в человеческий ум. Может быть, только дети
знают отдаленно похожее на это...
Но вместо того чтобы сковать все его существо, этот сверхстрах произвел
иное перевернувшее все воздействие.
Он как бы очистил все внутреннее полярным холодом далекой и абсолютной
планеты. Он был настолько несовместим с возможностями человеческого ужаса,
что стал пустым, невоспринимаемым, хотя то, что стояло за ним, как-то
потаенно чувствовалось.
И Сергей медленно и чуть-чуть изменился внутри, оставаясь в то же время
самим собой. Застрах действовал иначе, чем страх.
"Когда мужчина берет девочку-ребенка - это ужасно, но когда он
соединяется с камнем или с планетой - это уже иное, это вне всего" - такая
странная аналогия мелькнула в уме Сергея.
Старик исчез так же внезапно, как и появился, "Это конец, это знак, -
подумал Сергей. - Чудовище прилетело".
Вечером он оказался у Валентина Боровикова.
Вместе они проанализировали старичка, назвав его "тихим".
- Это было невероятное сочетание фантома и реальности, - повторял
Сергей.
И вместе они заключили: да, "чудовище прилетело", то есть и
"метагалактическое облако", и "старичок" - вероятнее всего, создания
чьего-то Потустороннего Ума. Может быть, какое-то великое существо из
невидимых, высших вселенных спустилось и посылает сюда, в земной мир, свои
ментальные фантомы, образы своего космического Ума, или чудовищные сигналы,
странные шедевры, неразгаданные проекции своего бреда или величия.
- Они могут это делать, - успокоительно сказал Валентин. - Посылать к
нам свои ментальные образы, как бы полуовеществляя их. Но это не дьявол,
знаки совсем другие.
Может быть, это был Потусторонний Ум, который Сам создавал вселенные,
находясь в центре их, по слову из древних индуистских текстов, что в силе
абстракции, в силе высшей медитации лежит ключ к созданию миров, которые
потом облекаются в плоть.
- Но зачем Он здесь, что Ему нужно в нашем земном мире? - бормотали
они.
Ни Валентин, ни Сергей не были в силах ответить на этот вопрос. Ничего,
кроме предположений. Но присутствие великого Потустороннего Ума - точнее,
Его проекции - Сергей внутренне ощутил на самом себе...
Вскоре старичок опять пришел, но уже совсем странно. Сергей, в полном
одиночестве, писал письмо своей сестре - она уехала в Индию - и
почувствовал: кто-то сидит на кухне. Влекомый, он заглянул: старичок пусто,
как труп, сидел на кухонном столике, рядом с газовой плитой, и, кажется,
болтал ногами.
Сергей чуть не закричал, но вырвался лишь стон. Однако молниеносной
духовной концентрацией он убил в себе страх. Тут старичок мертвенно
почернел, и вокруг него точно образовалось темное поле сознания - как сеть
от паука. Сергею показалось: старик взглянул на него. Взгляд этот исходил не
из глаз - глаз, по видимости, вообще не было или они смотрели внутрь, а чуть
виделся лик: не маска, не человек, не дух и не зверь.
Повеяло холодом, который убил бы лед, вместе с тем старик стал совсем
черен, как обугленный труп, но с невидимым взглядом... Вдруг Сергей
почувствовал зов - таинственный, безличный, полярный - без человеческого
горя, без страсти, без зла и добра, надчеловеческий, словно ведущий в
непонятно-запредельную, но полную особой жизни вселенную...
Потом все исчезло, и Сергей ощутил только стук своего сердца, ставший
единственным, как биение всей его жизни.
Он глянул в комнату. Там был опрокинут стул.
Вскоре приехал Андрей.
Втроем - с Валентином - они решали, что делать. Приезд Андрея внес во
всю ситуацию какую-то чудовищную ясность. Зов повторился. Некий Великий Ум,
или просто Иная Реальность затаилась у входа в земную жизнь, давая о себе
знать. Словно кто-то дул в сознание Сергея как в Ухо.
Возможно, это "существо" могло бы спонтанно воплотиться здесь на Земле
- без отца и матери, - как "они" делают в других мирах, но такой "въезд"
разрушил бы слишком многое...
В следующий раз старичок завыл. Это было так неожиданно, что Сергей
замер, как остановившаяся звезда. "Таким воем, его подтекстом, его
подсмыслом - сам вой был тихий, почти шепот - можно было бы, наверное,
испугать самого Творца", - подумал Сергей. Потом шепот прекратился. И снова
возник зов, холодный, неумолимый...
Однажды Сергей в последний раз собрался поговорить с Андреем. До этого
он - неожиданно для себя - познакомился с небольшой группой людей, которые в
совершенстве знали технику ухода в другие миры, практику духовных
путешествий при сохранении тела здесь, на Земле, и при обратном возвращении
души. Точно это была судьба: надо было сделать решающий шаг.
Андрей считал такие путешествия излишним безумием, метафизической
роскошью, так сказать... И к тому же, зачем?
Он говорил и учил:
- Все проходит пред лицом того, кто таится внутри человека, но кто уже
не есть человек. Нет сладостней этого высшего бес смертного "Я" - твоего
истинного Я, человек! - ибо что может быть лучше себя, бесконечного,
неразрушимого и живущего Собой в вечности.
- Все миры - лишь дым по сравнению с этим "Я".
- Когда вы углубитесь в созерцание по формуле "Я есть Я", то вас
охватит такое счастье, такое блаженство от чистого высшего бытия Себя, что
по сравнению с этим все земное счастье и все неземные путешествия - мелкий
миг, проходящий отблеск, крик, визг.
- Ищите прежде всего Себя (или Бога внутри Себя), ибо, найдя Это, вы
обретете и победу над смертью, и вечную, освобожденную жизнь...
Поздно вечером Сергей пришел к Андрею и рассказал ему о своей встрече с
группой "практиков" и о том, перед каким поворотом он стоит. И что он уже
выбрал: он пойдет в эту дверь, в миры, к "чудовищам".
- Они "сожрут" тебя, Сережа, - ответил Андрей. - Конечно, в принципе
можно научиться сохранять себя, как древние йоги, и возвращаться сюда или,
наоборот, уйти... Если овладеть тем, чем владели они, то можно делать со
своей душой все, что захочешь... Но это невероятно трудно, фантастически
трудно - всего лишь одна ошибка может стать роковой... Хотя я знаю этих
ребят, они прошли инициацию у индусов... Но ведь в полной мере все это было
доступно высшим древним йогам, а не теперешним... И выбирали-то они, в конце
концов, Абсолют, вечное "Я", а не эти миры... И ты так легко можешь
погибнуть...
- О чем ты говоришь?! Я все это знаю... и я сделал выбор.
- Хорошо. Но, предположим, ты действительно оградишь себя,
обезопасишь... Зачем, зачем тебе эти миры, эти путешествия, когда только в
вечности, в Абсолюте наше спасение. И оно лежит рядом, здесь, в нашем
человеческом воплощении мы можем достигнуть этого...
- Я знаю пути в Вечное. И я не потеряю Себя. Кроме того, может быть, в
мирах, в творении есть что-то тайное, чего нет в Абсолюте в Первоисточнике,
как бы абсурдно это ни звучало...
- Это спорно. Но сначала реализуй абсолютно полностью, до конца это
Высшее "Я" в самом себе. Тогда ты действительно Его уже никогда не
потеряешь, и в этом случае можно путешествовать...
- Но я в объятиях Зова и того, что происходит внутри меня...
- Тогда иди. Но без полного абсолютного знания ухода не делай ничего:
иначе погибнешь. И все-таки мой последний совет: иди не туда, а в
собственное вечное божественное "Я". Ведь человек ищет своего, своего
спасения. В чем смысл всего, если ты сам погибнешь? Что будут значить тогда
для тебя все миры? Ничего.
...Сергей ушел, поцеловав на прощанье Андрея. На другой день вечером он
должен был идти к "практикам" - начиналось преддверие.
Утром он увидел Ульянушку, на улице, около сада.
Он сказал ей про свое решение.
И вдруг словно молния свыше пронзила его существо. Он увидел (или это
было "внутри", или это было "вовне") что-то тайное, великое, непостижное и в
то же время родное, вечно-русское, что составляло его сокровенную жизнь, но
было скрытым. И теперь оно внезапно с ужасающей ясностью проявилось перед
его сознанием.
- Я вернусь сюда, - сказал он ей, а она заплакала. - Эти миры не
поглотят меня.
В кабинете психиатрической клиники 500 года от нашего с вами рождения,
читатель, стоял довольно полный, лысенький субъект лет тридцати пяти с
умеренным, геометрическим брюшком. По тому восторженному жужжанию, которое
издавала кучка врачей, окружавшая человека, было видно, что последний не
совсем обычный фрукт.
- Безнадежен... Мы тут бессильны, - махнул рукой один старичок и
выпрыгнул в окошко.
- Скажите, больной, - томно обратилась к Горрилову (такова была фамилия
пациента) молодая, сверхизнеженная девица-врач. - Вы что, действительно
никогда не были в бреду?
- Никогда, - трусливо оглядываясь на врачей, пробормотал Горрилов.
- Больной, вы думаете или нет, когда отвечаете? - в упор
сверляще-пронизывающим взглядом смотрел на него другой, несколько суровый
психиатр.
- Не был, ни разу не был... Все равно пропадать... - твердил Горрилов.
- Какой ужас! Этот человек ни разу не был в бреду! Вы слышали
что-нибудь подобное?! - заголосили вокруг.
После таких слов Горрилов почувствовал себя совершенно ненормальным и
отрешенным от людей.
"И ведь действительно я ни разу не бредил; даже ни разу не воображал
себя пастушком, как все нормальные люди, - подумал он и вытер ладонью нот. -
Боже, какой же я выродок и как я одинок!"
- Больной, - высунулась опять сверхизнеженная девица-врач, - скажите,
но на самоубийство-то вы, надеюсь, хоть раз пять покушались?..
- Нет, и мыслей даже таких не было.
Шорох ужаса прошел по психиатрам. Кто-то даже сочувственно всплакнул.
- Один вопрос, - вмешался вдруг толстый, погрязший в солидность и,
видимо, много передумавший врач. - Это-то у вас непременно должно быть... Вы
же человек все-таки, черт вас возьми... Скажите, по ночам, после вихря
полового акта, у вас не возникало желание слизнуть глаза своей партнерше? -
и доктор хитро подмигнул Горрилову.
Горрилов напряг свою память, выпучил глаза и с ужасом выпустил из себя
одну и ту же стереотипную фразу: "Нет!"
- Ну все ясно, мои тихие коллеги, - проговорил врач. - Горрилов
абсолютно невменяем. Надо его изолировать.
- Одну минуту, - влез, пыхтя от нетерпения, еще один доктор. - Уж
больно интересный психоз, - добавил он, оглядывая больного, как подопытного
шимпанзе, добрыми глазами ученого-экспериментатора. - Горрилов, опишите
снова подробней свое хроническое состояние невменяемости.
- Пожалуйста. Встаю утром, точно в девять часов, умываюсь, ем, стихи не
читаю и никогда не читал; потом тянет работать; работаю, потому что есть в
этом потребность и хочется заработать побольше; прихожу с работы, обедаю,
покупаю какую-нибудь вещь и иду с женой - танцевать... Сплю. Вот и все.
В воздухе раздавались возбужденные крики...
- И вы подумайте, ни одного бредового нюанса... Никаких стремлений на
тот свет... Какое тяжелое помешательство... Вы слышали, этот тип никогда не
читал стихов... Уберите его, он нас доведет!
Но дюжие санитары-роботы уже выволакивали сопротивляющегося Горрилова.
- Ах, он сегодня мне приснится, - рыдала сверхизнеженная девица-врач. -
Какой кошмар... Мне и так каждую ночь кажется, что меня загоняют в XX век!
- Ужас, ужас... Сенсационно, - проносились голоса по дальним призрачным
коридорам.
А Горрилова между тем уносил далеко не похожий на наши автомобиль новой
эры. Он мчал его к сумасшедшему дому. Сквозь то, что мы назвали бы окном,
Горрилов мрачно смотрел на окружающие виды. Автомобиль катился относительно
медленно, чтобы Горрилов мог видеть окружающий нормальный мир и впитывать
естественные впечатления.
На высоких деревьях покачивались скрюченные люди: то были наркоманы.
Они приняли особые вещества, вызывающие эротокосмические потоки бреда.
Единственным минусом этих наркотиков являлось то, что они вызывали
неудержимое желание вскочить куда-нибудь повыше... Горрилов видел чудесные
бредущие, светящиеся голубым фигуры людей. По их виду было понятно, что они
разговаривают сами с собой в солипсическом экстазе. Собаки и те были вполне
инфернальны - чуждались даже кошек.
"Только мне недоступно все это, - злобно думал Горрилов. - Какое это
несчастье быть нормальным". Он прослезился от жалости к себе. "Да и слезы у
меня какие-то соленые, грубые, как в пещерные времена, - тупо сопя, подумал
он, - не то что у той девицы-врача... У нее они какие-то небесно-голубые,
эстетные, как светлячки... И тело у меня дефективное, с мускулами", - и он
посмотрел в окно. У нормальных людей были изнеженные тела, глубокие глаза
поэтов и лбы мудрецов. "Хорошо бы выспаться, - наконец решил Горрилов. -
Потом поработать, смастерить чего-нибудь, купить костюм". Но тут же капельки
пота выступили на его круглом, энергичном лице:
- Боже, о чем я думаю... Я опять схожу с ума.
Он посмотрел на своего водителя: "Даже он бредит".
Водитель действительно разговаривал с духом своего далекого предка -
Льва Толстого и укорял его за неразвитость. Горрилову страстно захотелось
совершить какой-нибудь нормальный, оправданный поступок. Но, кроме того,
чтобы снять штаны, он ничего не мог придумать. "Какое я все-таки
ничтожество", - устыдился он самого себя.
Они проехали мимо тюрьмы, где помещались те, кого в XX веке называли
техническими интеллигентами. Эти бездушные, тупые существа, не знающие, как
заправская электронная машина, ничего, кроме формальных схем, сохранялись
только для работы на благо изнеженных духовидцев, эстетов и мечтателей.
Наконец, автомобиль подъехал к известному почти во все времена зданию.
Горрилова изолировали в довольно мрачную неприглядную комнату. Ее стены были
увешаны абстрактно-шизофреническими картинами, чтобы способствовать
излечению больного. Но напротив была комната еще хлеще: она была оцеплена
токами и скорее походила на камеру.
Там находился последний человек, утверждающий, что дважды два четыре.
До такого не докатился даже Горрилов.
(Сказка)
В одном не очень отдаленном государстве жил Ерема-дурак. Такой дурак,
что совсем необыкновенный. Странный человек, одним словом. Даже в день,
когда он родился, стояла какая-то нехорошая тишина. Словно деревня вымерла.
Петухи и те не кукарекали.
- Не жилец, наверное, младенец, - прошамкала тогда умная
старуха-гадалка.
- Еще какой жилец будет! - оборвала ее другая старуха, которая жила в
лесу.
Однако до десяти лет ребенок вообще ничем себя не проявлял. "Щенок и
тот себя проявляет, - задумчиво шептались старики. - Отколь такое дитя
пришло?"
Даже слова ни одного Ерема не произнес до этого сроку: ни умного, ни
глупого. А в двенадцать лет пропал. Родители воют, кричат: хоть и дурень
ребенок, а все-таки свое молоко. Искали по естеству: нигде нет, куда ни
заходили: ни в окрестных деревнях, ни в лесах, ни в полях раздольных. Решили
искать по волшебству: еще хуже получилось. Сестрицы клубок смотали.
Заговорные слова пошептали, а клубок вывел на чучело. Стоит среди леса
дремучего на полянке чучело, а огорода нет и охранять нечего. Клубок даже от
страха развязался.
Делать нечего: зажили без Еремы. Собаки и те два дня исть не просили.
От глупости, конечно. Словно их Ерема онелепил.
Ну, а так жизнь пошла хорошая: песни за околицей поются, дух в небо
летит, по утрам глаза светлеют от сказок. Сестрицы Еремушки на хоровод
бегали - далеко-далеко в поле, где цветы сами на грудь просятся и пахучие
травы вверх глядят.
А через семь лет Ерема показался. Словно из-под дороги вышел. За плечом
- котомка. Лапти такие, будто весь свет обошел. Зато рубаха чистая,
выглаженная, точно он прямо из-под невестиных рук появился. И песню поет ну
такую глупую, что вся деревня разбежалась. Но делать нечего: стали опять
жить с Еремой.
"Пора бы его обучить чему-нибудь, - чесали затылки деревенские старики.
- Таким темным нехорошо быть".
Спросили у него, да толку нет. Тогда решили обучить охоте. Целый год
маялись, потом в лес пустили, а мальчонку за ним по пятам присматривать. И
видит малец: Ерема ружье на сук повесил, свечку в руки взял, зажег и со
свечкой на зайца пошел. Заяц туды-сюды - и издох от изумления. Но Ерема
ничем этим даже не воспользовался: прет через лес со свечкой напрямик. А
куды прет, зачем? Даже нечистая сила руками развела.
Другой раз на медведя пошел. Но дерево огромное принял за медведя, на
верхушку забрался и лапоть сосет. Целый день сидел, без всякого движения.
Худо-бедно, видит народ: надо его чему-нибудь попроще обучить. Сестрицы
плачут за него, все пороги у высшего начальства обили. Но кроме как ягоды да
грибы собирать ничего проще не придумали. Дали ему корзинку, палку - девица
сладкая по картинкам в книге грибы да ягоды различать его учила. Пошел
Ерема-дурак в лес. Приходит назад - у девицы над головой как корона из звезд
вспыхнула. Смотрят в корзинку - там одни глаза. Много глаз разных устремлены
как живые, не на людей, а куда - неизвестно. Все в обморок упали. Встают - а
глаз нет, корзинка пустая. Ерема спит на печке, как дурак набитый. Ничего не
понимают. Все бегом - к колдунье. Так и так, значит, нешто Ерема - колдун?
Пошла колдунья в избу, посмотрела в рот спящему Ереме и сказала:
- Не нашего он племени. Дурак он, а не колдун.
А про глаза отгадать не смогла. Гадала, гадала - и все глупость
получалась. То козел хохочет, то свиньи чернеют неспроста.
Обозлилась колдунья. Метким взглядом глянула на Ерему - а он дрыхнет,
ноги раскинул, рот разинул и почти не дышит.
- Надо на ево, такого паразита, погадать, - проскрипела она. -
Посмотрим, что выйдет.
Вынула грязную колоду, чмокнула ее три раза, перевернула, на Ерему
покосилась - и давай раскладывать.
Раз раскинула - пустое место получается, два раскинула - пустое место,
три - то же самое. Судьбы нет, жизни нет, дома нет, жены нет, вообще ничего
нет. Ни в прошлом, ни в будущем, ни в настоящем. Первый раз у первого
человека в мире такое выходит. Колдунья струсила, видит, дело плохо, ни туды
ни сюды, плюнула, шавкой плюгавой обернулась - и бежать. До дому - ибо даже
у колдунов дом бывает.
Народ тогда вообще во всем разочаровался. Ерема наутро встал, по грибы
пошел, да листьев сухих принес. Все ахнули и махнули на него рукой. Разные
дураки бывают, разной степени, но это был абсолютный. Никогда такие не
появлялись.
Стали жить да быть, как будто Еремы вообще нету. "Мысли от него только
мешаются", - жаловались бабоньки. Надо было ему жену сыскать. Без жены под
небом ничего быть не может. Но какая за него пойдет? Вдруг сладкая девица -
которая по картинкам грибы его различать учила - говорит: "Я пойду за него
замуж". Все так и обомлели. Она сказала: "Я за него пойду", потому что у
самого дурака спрашивать было бесполезно: все равно ничего не поймет.
Впрочем, он иногда говорил, но ни по уму и ни по глупости, а как - никому не
понятно.
Значит, решили объявить про это событие дураку всем миром. Собрали
сход, сладкую девицу разодели, радетели ее плачут: "За кого, мол, ты
выходишь?", нищие песни поют, девица отвечает: "А мне ево жалко". Ерема
стоит посередине, в штанах, только головой в разные стороны поводит. Сладкая
девица подходит к ему и говорит: "Я тебя люблю!" Как только сказала она эти
слова, вдруг тьма объяла небо, грянул гром и деревня исчезла. Стоит Ерема
один, как ошалелый, а кругом него тьма и пустота. Потом на миг появились
опять те, кто были вокруг него, но уже в виде призраков. Сладкая девица на
него смотрит - а глаза словно внутрь себя уходят. Ужас бы любого объял, да
для таких дураков и ужасов нет. Мигнула опять деревня призрачным своим
бытием - и исчезла: куда, не стоит и спрашивать. Гром грянул, все совсем
пропало, даже призраки. Не стало и девицы. Только эхом отдалось: "Я люблю
тебя!"
Больше уже на месте той деревни ничего нет. А дурак в лес ушел. Бродит
не бродит, ест не ест, пьет не пьет. Хотел его нечистый заплутать, сам
заплутался - и тоже исчез. Повеселел лес...
...Много годов с тех пор прошло. Ерема-дурак в городе объявился. Люди
добрые к нему пристают: поучись. А чему учиться-та? Ну, начать надо с
главного, с божественного. Но у Еремы божественное не получается: все делает
шиворот-навыворот. Опять ни туда ни сюда. Наставитель осерчал: "Ну, раз у
тебя с Богом нелады, иди к сатане!" Ну и что, пошли к сатане. На краю
городка человек жил - полукозел-полукошка. Говорили, что у него с сатаной
самые уютные отношения. Человечек Ереме: "Убей", а Ерема вопит: "И так
мертвый!" Взмок полукозел-полукошка. Принесли с подвала дитя розовое,
нежное, как мармелад. Человек дает Ереме нож: "Переступи!", а Ерема только
чихнул. Полукозел-полукошка завизжал: "Ты чего насмехаешься!.." - и в глаза