Мамлеев Юрий. Сборник рассказов

дальше, дальше, туда, к концу. Бедненькие живые поросята, мои сослуживцы,
как они извиваются, стараясь добиться лучшего положения. Но у них не выйдет.
Хе-хе... Они вертятся вокруг себя и кусают зубами воздух. Потому что у них
нет той холодной вечной силы - сознания смерти. И мне безгранично все равно,
кем я буду, а им - нет...
Вспоминаю, что даже утром, в постели, тронутый пробуждающейся влагой
жизни - с первым же рассветом сознания! - мысль о смерти обжигала мой зад.
Наконец я допиваю свой сок. Я всегда очень аккуратно одет, как
покойник, в наглаженном, выхоленном костюме, в безупречном накрахмаленном
воротничке и при галстуке.
Смерть в отличие от жизни должна быть прилична.
И все же жизнь хороша! Не надо думать, что я не люблю жизнь. Просто
смерть я люблю еще больше.
А жизнь-то я люблю скорее не саму по себе, а в ее связи со смертью.
Вот и сейчас, как приятно слушать болезненно-родной, до ужаса
всепоглощающе-реальный стук своего сердца и знать, что оно остановится. Да,
да, не будет всепоглощающей реальности!
Тсс-тсс! Вот я толкаю ботинком ленивую кошку. Солнце бьет мне в глаза.
Здравствуй, мама! Где ты сейчас, после своей гибели?! Пока.
Я иду дальше. Все сторонятся моего безупречного костюма.
Должен сказать, что за мою духовную карьеру я очень многое и
разнородное перепробовал. Ницшеанство, богостроительство, экзистенциализм...
и так далее, и так далее, не перечесть. Сознание смерти пряталось где-то в
глубине, пока я пробовал... Но... Какое-то странное недоверие ко всему, что
существует, отталкивало меня от "спасения"... "А не послать ли все к черту!"
- думал я.
И темная, иррациональная сила выбрасывала меня подальше от всего, туда,
вглубь, где ничего нет.
Почему мне все, в том числе религиозные пути, хотелось послать к
черту?.. Я овладевал любимым видом "спасения", но после того, как овладевал
им, сразу юркал куда-то в сторону, в черный ход!
И почему мне был так приятен самый безысходный пессимизм?? Откровенно
говоря, самое скверное, что я испытывал в жизни, - это чувство счастья.
Испытывал я его очень редко, и всегда у меня бывал тяжелый осадок на душе.
Мне становилось не по себе, явственно хотелось сбросить эту тяжесть с
сердца.
Наоборот, когда я знал, что все кончено, когда ни в личном, ни в
мировоззренческом плане нет никакого спасения, когда я сознавал, что
человечество - обречено, а жизнь - абсурд, галлюцинация Дьявола, именно
тогда во мне все было так приглажено, крепко склеено, что я даже
физкультурой на радостях начинал заниматься.
Может быть, я так ненавидел жизнь, так хотел гибели всеобщему, что ради
этого готов был идти на личную гибель?!
Или мне не хотелось торжества какого-либо "спасения", потому что это
было бы торжество идеи извне надо мной; а я никак не мог этого допустить;
лучше уж тотальная, всепожирающая яма, где все равны перед смертью.
Наконец, может быть, моя любовь к себе настолько безгранична и
абсолютна, что в жутких рамках земной жизни она никогда не сможет
реализоваться полностью, отсюда и раздражение, и болезненное стремление
найти выход там, по ту сторону существующего. С другой стороны, сама жизнь
так третирует эту любовь к себе и загоняет в угол, что неизбежно нарастает
протест.
Поэтому, возможно, что самоубийство - высшая форма любви к себе. Между
прочим, меня всегда интересовало самоубийство из-за пустяка: вот, допустим,
вам наступили на ногу в троллейбусе, а вы - из абсолютной любви к себе - не
стерпели, пошли и повесились где-нибудь в подворотне напротив троллейбусной
остановки. Ведь отомстить самому наступившему - это далеко не абсолютно, а
скорее даже наивно, ведь факт вашего "ранения" не исчезнет, и мировой закон,
по которому вам могут причинять боль, тоже не исчезнет, если даже вы
застрелите "обидчика". Поэтому когда вам наступят на ногу - рекомендую
повеситься, и как можно скорее, с порывом, чтоб опротестовать все мировые и
даже физические законы! Из исступленной любви к себе! А недурно-с.
Ну, хватит об этом. Причины стремления к смерти неисповедимы. Не берусь
определить точно: темна вода. Но последнее время я все "спасения" уже
окончательно отбросил, и меня все неудержимей стало тянуть в яму.
Часто я сидел перед зеркалом и рассматривал собственное лицо... Тсс!
Тсс!.. Я сейчас переживаю это как настоящее. Вот линии бровей, вот лоб, вот
глаза, это ведь не брови, не глаза, не рот, а я, я, я, я... Но мое "я" хочет
убить себя... Убить... убить... Опять влечет та самая, скрытая сила...
Унести... Унести себя... Куда-нибудь подальше... туда, в яму... Неси меня,
мое "я"... Ay... Ay...
Не знаю, чем бы кончились эти сцены... Один раз меня прервал телефонный
звонок из министерства.
А потом, потом... Потом появился новый, чудовищный по своей остроте вид
самоубийства: я влюбился... Эта смерть длится и сейчас... Зовут эту девочку
Наташа... Почему именно она? Потому, что она наиболее соответствовала моим
представлениям о смерти.
У нее был очень изломанный, болезненный вид - собственный мир, тайный,
жестокий, немного мне близкий...
И этого было достаточно, чтобы возбудить абстрактное, нездешнее
чувство; относительная духовная близость дала первый толчок, а там чувство
уже существовало само по себе, и именно в нем я нашел то, что искал:
смерть... Я совсем потерял связь с видимой реальностью... Чувство уводило
меня далеко от жизни; оно напоминало пирамиду, уводящую в черную бездну
неба; какое-то заигрывание с непостижимым.
Часто во время странных вечеринок, забившись в угол, не понимая, что
происходит, я следил за Наташей... И тайная недостижимость любви - любви в
высшем смысле этого слова - мучила меня... Я чувствовал, что мое "я" выпито
каким-то странным, трансцендентным чудовищем или отторгнуто от меня и
поднято над миром; поднято в какую-то стихию Недостижимого.
И именно за это чувство Недостижимого, вдруг возникшее на простом
земном пути в будущем, может быть, самой банальной любовной истории, я
сладостно-мертво уцепился.
Это легкое, мимолетное прикосновение мистической тайны, этот поданный
знак об ирреальном говорил мне о том, что вот теперь наконец надо свести
счеты с жизнью. Мое чувство, до дна обнажившее тщетность всего лучшего на
земле, ясно говорило мне: пора.
Надо было крепко, со здравым рассудком, рационально держаться на этот
момент.
Ведь могло перепутаться: девчонка была нежна, одинока, мог бы завестись
романчик, и тогда знак исчез бы, как видения монахов. (Ведь я, что совсем
странно, и по-человечески, то есть не только как вид смерти, любил и люблю
Наташу.)
Я тогда так и положил: чтобы растянуть самоубийство надолго, чтобы
вдоволь наумираться, нам надо встречаться пореже. А потом взрыв и - конец.
Да и началась-то моя любовь недавно: всего месяца три назад... Но
Наташенька почувствовала кое-что, хоть я и пытался скрыть... Ах, как играет
моим сердцем черная, сумасшедшая сила... Бейся колокол... Она потянулась ко
мне... Робко, одиноко и нервно... Точно метнулась в танце с самой собой...
Но ей-то, наверное, хотелось любви пусть и духовной, но и человеческой,
полнокровной, а мне - только смерти.
Психологически я заглушал ее первый, безгранично одинокий, женский
писк; кажется, раньше ее сильно обижали как женщину, относясь к ней только
грубо-физически... И вот теперь ей казалось: появилось что-то настоящее,
полноценное, радостное, но я заглушал в ней это в самом зародыше уже с
другой стороны, со стороны смерти. Я холодно останавливал ее своим пустым,
безжалостным взглядом... В самом начале... Еще не было никаких движений,
могущих разрушить ирреальное... Еще можно было умереть... О, ее тело
казалось мне сплетением заколдованных символов, замыкающих ходы... Руки,
белые пальчики, волосы - о, разве это просто руки и волосы?!
Сейчас я подхожу к своему жилищу... Какая-то девочка бросила мяч и не
может отвести глаз от моего безупречного костюма... Вот и моя комната... Мои
детские портреты... Букварь, который вечно лежит у меня на столе... Я сажусь
около будничной кошки... Проходит час, может быть, два... Вдруг звонок:
резкий, телефонный... Подхожу... Ее голос... Первый раз я слышу ее голос по
телефону. О чем она говорит?.. Я ничего не понимаю... Но я слышу только
оторванный от ее плоти голос, существующий сам по себе, неиссякаемый,
мистический, полный внутренних бездн и страхов... Почему он так уводит
меня?.. И куда?.. Куда?! Опять, опять она говорит... Как чувствуется
пропасть пространства... Между кем: ею и мною? Или мною и знаком?! Куда этот
голос уводит меня?.. Все дальше и дальше, с каждым звуком, с каждым
дрожанием - туда, туда... Как будто он удаляется... Я бросил трубку,
прерывая. Итак, теперь все ясно: пора.
- Наташа спасла! - крикнул я в одинокие окна комнаты.
Вышел на улицу... Разумеется - как я ждал этого! - она умерла. А со
мной говорил ее голос, блуждающий по миру после ее смерти.
Странное, но определенное состояние родилось в моей душе... Все
пропало... Мир выкинут из моего существования... Я совсем не думаю о
Наташе... Я думаю только о себе и иду по состоянию, родившемуся от голоса...
Наконец-то, наконец-то... Но что наконец-то?.. Я просто иду... По
мостовой... По троллейбусу... Дома и люди не мешают мне... О, моя жизнь, о,
мой мир, почему вы раньше не были такими одинокими? Почему раньше я думал,
что вокруг меня существуют?..
Я вхожу в метро. Как хорошо в колыбели смерти - в колыбели моих мыслей
- идти вперед... Мое состояние ведет меня сквозь хитроумную сетку
реальности... Вот я у края пропасти, на платформе... Ясно и чисто в душе
моей и ничего нет... Я шагаю... туда, в пустоту...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А вот теперь я могу продолжить мой рассказ. Если не считать промежутка
пустоты, это было как переход в другую комнату, находящуюся внутри меня.
Правда, немного подавленно и странно, точно первый свет бьет в глаза
родившемуся ребенку... И все-таки до болезненности другое, по сравнение с
тем, в земном мире... Единственно хорошо, что пока бьется и существует мое
родное истерическое "я"... Чужие мысли светятся, преломляются, играют своим
бытием; уходящим друг в друга... Как оживленные лучи света... Их много, этих
мыслей умерших людей... Я "вижу" их не чувственно, а своим сознанием;
представьте себе, что чьи-то мысли светятся, но не для глаз, а для ваших
мыслей или для вашего "я"...
Видны какие-то мрачные сгустки тревожащей однозначности... Это
бессмысленный хаос человеческой памяти, темный, как грозовая тяжелая туча,
плывет мимо моей души... Теперь-то я могу сказать вам все. Здесь нечего
искать разгадки мира или общения с Богом. Здесь все так же глухо заколочено,
как и в земном мире. И та же странная иррациональная воля, только еще более
оголенная, ведет вас к концу... Нет милых частностей, запаха цветов, плеска
воды... Все обнажено и подчинено всеобщему. Я еще могу продолжать мой
рассказ, но скоро наступит и мой черед... Так же как на земле постепенно
распадается на части и растворяется в окружающем наш труп, так же и здесь
распадается душа. Разваливается, как гниющий череп... Память, воображение,
мышление, воля... Взятые по отдельности, они не представляют духовной жизни,
так же как оторванные куски тела только напоминают о некогда жившем
человеке... А нас уже нет... Хе-хе... Сейчас со стороны мне даже интересно
наблюдать, как распадается человеческая душа... Как будто присутствуешь при
конце света... А скоро наступит и моя гибель, ибо, разделенный, я потеряю
себя...
Мне тут жутко... Когда же наконец это произойдет со мной?.. Как странна
мне теперь наша бьющая мимо цели земная жизнь... С ее заботами, вызовом и
пригвождением к ненужному.
...Но одна все-таки тоска, как дальний отзвук земного мира, опять
гложет мою душу... Моя любовь, ирреальная, таинственная... Ведь что-нибудь
она значила? Я уже говорил, что и по-человечески, с верой в победу добра,
любил Наташу... Но там, на земле, любовь как вид смерти заглушала все...
Теперь же, когда факт гибели налицо и все окончательно ясно, здесь - на краю
этой бушующей бездны - я взываю к Богу, к добру и к моей любви... Наташа,
Наташенька, там я никогда не верил в благое, потому что где-то в глубине все
смеялось у меня над этой верой, но я верил в тебя, потому что ты... была
предо мною и ты мне заменила Бога и добро... Приди, приди сюда, чтобы
свершилось чудо и я, озаренный тобою, понял, что все хорошо, все нужно, даже
этот крутящийся вихрь уничтожения... Ведь на земле ты никогда не обижала
меня, даже в мыслях... Приди, спаси...
Ха-ха-ха!.. Даже здесь, в загробном мире, есть экстаз, момент веры. А
сейчас мне все тяжело и противно. Я не знаю, сколько времени прошло на
земле, тут другие единицы существования... Но вот блеснул маленький огонек -
это пришла сюда Наташа. И как быстро, как чудовищно быстро она распадается.
Я еще жив и даже записки вам диктую, копошусь, а она уже распадается. И даже
меня не нашла... Мечется... В сутолоке сознаний-то разве найдешь... Я было
вначале пискнул: Наташа... И дрожь по душонке слегка пробежала... Но очень
быстро она распадается... Я даже не успею узнать, отчего она умерла: от
рака, гипертонии или непроходимости кишок. И как, с кем прожила жизнь...
Скоро и мне конец. Вот когда эти записки оборвутся, так мне конец и
будет.
Что же, что еще при жизни так влекло меня к смерти? Почему здесь, за
чертой, так все обнажено и реально-метафизично; почему здесь нет теорий,
систем, диссертаций, которые порывались бы всe объяснить?!
Ах как страстно верили некоторые из нас, юные, что за гробом нас ждет
разгадка жизни... А мне теперь не то что эта, но и земная жизнь еще глуше и
непонятней... Ухожу... Гибну... Не узнав ничего из всего, что жгло на земле,
ничего о мучившем меня стремлении к смерти. Я не отказался бы от него даже
сейчас, начав вторую земную жизнь, ибо в этом стремлении, особенно в форме
любви, была заложена возможность выхода за пределы. Но что запредельно этому
миру?
Наша земная жизнь? Наши клозеты?
Или, может быть, здесь нет потустороннего? Здесь все реально, как в
яме?.. За что же тогда меня мучила на земле эта мистическая любовь-смерть?
Где то, к чему она стремилась?
Теперь я, кажется, понимаю, что искать истинно потустороннее надо не по
ту сторону жизни, а по ту сторону человеческого сознания... И то, что я
принимал за стремление к смерти, может быть, было стремление к новой,
наверное, навеки недоступной сфере, существующей или не существующей где-то
в стороне от обычного течения человеческой судьбы.
Какая же сила создала меня?.. Почему во мне она казалась моей, а по
результатам - не моя, а чужая?
Что же в нас вечно? Не ум - ум ограничен; не душа, не индивидуальность
- они слишком ничтожны для этого. Но что? Что? Неужели?! Нет, не может быть.
Весь ужас в том, что в течение жизни я не открыл в себе то, что в нас
действительно вечно; не увидел его, не познал, не соединился с ним! Пусть
оно - скрыто в нас, почти непознаваемо, зачеловечно, но оно должно быть...
Прощайте... Мне - конец... Ненавижу... Сумма углов треугольника равна
ста восьмидесяти градусам... Производная от sin x равна cos x...



КОНЕЦ