Страница:
Альберто никогда раньше не видел и не слышал Эскобара, поэтому его
удивил совершенно спокойный голос без малейшего надрыва или экзальтации.
Заметный деревенский акцент выдавал простолюдина.
Не дожидаясь ответа, Эскобар сразу перешел к делу:
-- Спасибо, что вы приехали. Вы ведь человек слова и не могли меня
подвести. Давайте обсудим, как я буду сдаваться.
В действительности Эскобару были известны все детали процедуры, но он,
видимо, решил еще раз подробно обговорить их с человеком, которому теперь
полностью доверял. Его адвокаты и директор Криминально-следственного
управления уже обсудили и непосредственно, и через начальника регионального
отдела все детали сдачи Эскобара правосудию, одобренные министерством
юстиции. После обсуждения юридических разногласий, вызванных тем, что каждая
из сторон по-своему толковала президентские указы, оставалось согласовать
три вопроса: о тюрьме, тюремном персонале и роли полиции и армии. Тюрьма,
бывший Центр реабилитации наркоманов в Энвигадо, была почти готова. По
просьбе Эскобара Вильямисар и Красавчик побывали там на следующий день после
освобождения Марухи и Пачо Сантоса. Зрелище показалось скорее
неутешительным: строительный мусор во всех углах, кое-что размыто обильными
дождями. Все же технические средства безопасности были готовы. Двойная
ограда высотой два метра восемьдесят сантиметров состояла из пятнадцати
линий проволоки под напряжением в пять тысяч вольт, имелись семь сторожевых
вышек по периметру и еще две у въездных ворот. Правда, обе предстояло
укрепить дополнительно, чтобы не допустить ни побега Эскобара, ни покушения
на его жизнь.
Единственное, что вызвало критику Вильямисара, была ванная комната
Эскобара, облицованная итальянской плиткой. Альберто посоветовал заменить ее
на более скромную, что и было сделано. Вывод в его докладе оказался еще
более скромным: "Тюрьма как тюрьма". Пресловутая роскошь тюрьмы Энвигадо,
которая вызвала скандал, вышедший за пределы Колумбии и подорвавший престиж
правительства, на самом деле появилась позднее при загадочных
обстоятельствах, где фигурировали, как обычно, подкуп и угрозы.
Эскобар попросил Вильямисара дать ему номер "чистого" телефона в Боготе
для согласования деталей. Альберто не задумываясь назвал номер своей соседки
сверху, Асене Веласкес. Ее телефон вряд ли прослушивался, поскольку по нему
в любое время суток звонили писатели и артисты. Даже самый уравновешенный
человек, взявшийся подслушивать разговоры этих записных полуночников,
свихнулся бы от их многочасового трепа. Связь осуществлялась просто и
ненавязчиво: незнакомый голос звонил в квартиру Вильямисара и говорил:
"Через пятнадцать минут, доктор". Вильямисар не спеша поднимался в квартиру
Асене, куда через пятнадцать минут звонил уже сам Пабло Эскобар. Однажды
Вильямисар замешкался в лифте и трубку подняла Асене. Мужчина с грубым
деревенским акцентом спросил доктора Вильямисара.
-- Он здесь не живет, -- ответила Асене.
-- Не беспокойтесь, -- усмехнулся мужчина. -- Сейчас он поднимется.
Голос принадлежал самому Пабло Эскобару, но Асене узнает об этом,
только если ей вздумается прочесть эту книгу. Из элементарной вежливости
Вильямисар хотел в тот же день ей все объяснить, но при первых словах она
заткнула уши.
-- Не желаю ничего знать. Пожалуйста, делайте в моем доме что хотите,
но меня в это не впутывайте.
К тому времени Вильямисар летал в Медельин каждую неделю, а иногда и
чаще. Из отеля "Интерконтиненталь" он звонил Марии Лиа, и та присылала
машину, доставлявшую его в Ла-Лому. В одну из первых поездок он взял с собой
Маруху, которая хотела поблагодарить семью Очоа за помощь. Во время обеда
разговор зашел об изумрудном кольце с маленькими бриллиантами, которое
Марухе так и не вернули. Вильямисар уже рассказывал о нем, Очоа связывались
с Эскобаром, но он не ответил. Сидевший за столом Красавчик предложил
подарить Марухе новое кольцо, однако Вильямисар объяснил, что жене дорого
само кольцо, а не его стоимость. Красавчик пообещал поговорить с Эскобаром.
Первый раз Эскобар звонил в квартиру Асене после передачи "Минута с
Господом", в которой падре Гарсия Эррерос обвинил его в распространении
порнографии, призвал раскаяться и вернуться на праведный путь. Такой поворот
событий вызвал всеобщее недоумение, Эскобар решил, что если уж сам падре
выступил против него, значит, возникли какие-то новые серьезные
обстоятельства, и потребовал немедленных и публичных объяснений прежде, чем
он сдастся. Хуже всего было то, что его войско соглашалось сдаться только
потому, что верило священнику. Вильямисар привез падре в Ла-Лому, откуда тот
по телефону дал подробные разъяснения. По словам падре, при монтаже передачи
были допущены ошибки, и ему приписали то, чего он не говорил. Эскобар
записал телефонный разговор на пленку, дал прослушать ее своим боевикам, и
конфликт был исчерпан.
Но сразу возник другой. Правительство приняло решения о совместном
патрулировании внешнего периметра тюрьмы силами армии и Национальной
гвардии, о вырубке прилегающего к тюрьме леса для устройства стрельбища, а
также о своей прерогативе нанимать охрану по рекомендации трехстороннего
комитета из представителей центральной власти, муниципалитета Энвигадо и
прокуратуры, обосновывая это тем, что тюрьма имеет не только региональный,
но и национальный статус. Эскобар выступил против такой близости внешней
охраны к стенам тюрьмы, считая, что его врагам будет легче организовать
покушение. Он также высказался против смешанного патрулирования, ибо это, по
утверждению его адвокатов, противоречило Положению об исправительных
учреждениях, не допускавшему на территории тюрем никаких вооруженных
формирований. Наконец, Эскобар не согласился на вырубку леса, которая,
во-первых, облегчала возможную посадку вертолета, а во-вторых, давала
возможность использовать стрельбище как полигон, где заключенные станут
мишенью; с большим трудом его удалось убедить, что, с точки зрения военных,
стрельбище является всего лишь полем с хорошей видимостью. От этого Центр
реабилитации наркоманов только выиграет и в глазах правительства, и в глазах
заключенных, поскольку из любой точки здания можно будет наблюдать за всей
долиной и горами и заранее предупредить об опасности. А тут еще директор
Криминально-следственного управления вознамерился окружить тюрьму, кроме
колючей проволоки, еще и капитальной стеной. Это Эскобара просто взбесило.
В четверг, 30 мая, газета "Эспектадор" со ссылкой на достоверный
официальный источник опубликовала информацию о том, какие требования
выдвинули адвокаты Эскобара на совещании с представителями правительства в
качестве обязательных условий его сдачи. В публикации говорилось, что в
числе главных требований были увольнение из армии генерала Масы Маркеса, а
также отстранение от должности генерала Мигеля Гомеса Падильи, директора
Национальной полиции, и генерала Октавио Варгаса Сильвы, начальника
полицейского Управления внутренних расследований.
Президент Гавирия вызвал к себе в кабинет генерала Масу Маркеса, чтобы
выяснить происхождение публикации, которую в близких к правительству кругах
приписывали самому генералу. Встреча продолжалась около получаса и, зная
характер собеседников, трудно предположить, кто из них вел себя более
сдержанно. Мягким неторопливым баритоном генерал подробно перечислил свои
соображения по данному вопросу. Президент слушал его в полном молчании.
Через двадцать минут они попрощались. На следующий день генерал послал
президенту официальное письмо на шести страницах, в котором подробно изложил
для истории все, о чем говорил при встрече.
В письме говорилось, что, как показало расследование, источником
информации является Марта Ньевес Очоа; несколько дней назад она дала
эксклюзивное интервью корреспондентам судебной хроники газеты "Тьемпо" --
эксклюзивным обладателям этой информации, которые сами не понимают, каким
образом первая публикация появилась в "Эспектадоре". Далее генерал заверял,
что является горячим сторонником сдачи Пабло Эскобара. В конце письма,
повторив, что остается верным своим принципам, обязанностям и долгу, он
заявил: "По причинам, которые Вам, Господин Президент, известны, многие
граждане и организации упорно ищут способ опорочить мою профессиональную
деятельность, надеясь, видимо, спровоцировать меня на рискованные шаги,
которые облегчат их действия".
Марта Ньевес Очоа опровергла свою причастность к публикации и больше
никогда об этом не говорила. И все же, спустя три месяца, когда Эскобар уже
сидел в тюрьме, глава канцелярии президента Фабио Вильегас по поручению
Гавирии вызвал к себе генерала Маркеса, пригласил его в Голубой зал и, шагая
из угла в угол, как на воскресной прогулке, сообщил ему решение президента о
его отставке. Маса вышел из зала в полной уверенности, что случившееся
доказывает тщательно скрываемый правительством компромисс с Эскобаром; он
так и сказал: "Это было согласовано".
Примечательно, что еще задолго до отставки генерала Эскобар уведомил
его, что война между ними окончена, что он готов все забыть и отнестись к
своей сдаче с полной ответственностью: прекратить организацию покушений,
распустить свою банду и сдать динамит. В доказательство Эскобар прислал
генералу перечень тайных складов, из которых извлекли семьсот килограмм
взрывчатки. Позднее, уже в тюрьме, он поведал медельинской полиции о целой
системе тайников со взрывчаткой общим весом около двух тонн. И все-таки Маса
никогда ему не верил.
Обеспокоенное проволочками Эскобара правительство назначило директором
тюрьмы Луиса Хорхе Патакива Сильву, уроженца департамента Бойака, а не
Антьокии, а также двадцать национальных гвардейцев из всех департаментов,
кроме Антьокии. "В конце концов, -- подумал Вильямисар, -- если захотят
кого-то подкупить, какая разница, антьокец он или нет". Уставший от
многочисленных переговоров Эскобар почти не спорил. В итоге он согласился,
что подходы к тюрьме будет охранять армия, а не полиция, но будут приняты
чрезвычайные меры, чтобы его не отравили тюремной пищей.
Национальное Управление исправительных учреждений со своей стороны
установило режим посещений, подобный тому, который существовал в особой зоне
безопасности Итагуи, где находились братья Очоа Веласкес. Спать разрешалось
до семи утра, а в восемь вечера заключенные должны вернуться в камеру под
замок. Эскобару и его соратникам разрешалось принимать женщин каждое
воскресенье с восьми утра до двух часов дня, мужчин -- по субботам, детей --
в первое и третье воскресенье месяца.
Рано утром 9 июня началось создание грандиозной системы безопасности:
личный состав батальона военной полиции Медельина, сменив на позиции отряд
кавалерии, охранявший подходы к тюрьме, очистил окрестные горы от некоренных
жителей и установил полный контроль на земле и в воздухе. Повод для
отговорок исчез. Вильямисар со всей откровенностью признался Эскобару, что
благодарен ему за освобождение Марухи, но впредь не намерен рисковать из-за
его нерешительности. Послание звучало вполне серьезно: "Отныне я снимаю с
себя ответственность за ситуацию". Эскобар решился в два дня, выдвинув
последнее условие: присутствие генерального прокурора при сдаче.
Еще одно препятствие, возникшее в последний момент, едва не привело к
новой отсрочке. У Эскобара не было официального удостоверения личности,
которое могло бы подтвердить, что сдается именно он, а не кто-то другой.
Один из его адвокатов, первым указавший на это обстоятельство, обратился к
правительству с предложением выдать Эскобару удостоверение, но освободить
его, разыскиваемого всеми спецслужбами, от необходимости лично являться в
соответствующий отдел Гражданской регистрации. Предлагалось, что Эскобар для
ускорения процедуры передаст свои отпечатки пальцев, назовет номер старого
удостоверения времен прежней службы в нотариальной конторе и тут же заявит о
его утере.
В двенадцать часов ночи 18 июня Красавчик разбудил Вильямисара и
попросил его подняться наверх для срочного телефонного разговора. Квартира
Асене, несмотря на поздний час, напоминала веселую преисподнюю с топотом в
ритме вальенатос(*) под аккордеон Эхидио Куадрадо(*). Вильямисару пришлось изрядно
поработать локтями, пробиваясь сквозь тесный частокол самых утонченных
сплетников в мире искусства. Асене привычно преградила ему путь.
-- Знаю, знаю ту, которая вам звонит. Будьте осторожны, а то
попадетесь.
Она вышла из спальни как раз в тот момент, когда зазвонил телефон.
Сквозь грохот каблуков, сотрясавший дом, Вильямисару едва удалось расслышать
самое главное:
-- Я готов, рано утром будьте в Медельине.
В семь утра Рафаэль Пардо распорядился предоставить самолет гражданской
авиации для официальной свиты, которой предстояло присутствовать при сдаче.
Опасаясь преждевременной огласки, Вильямисар уже в пять часов заехал за
падре Гарсией Эрреросом. Падре в своем плаще, накинутом поверх сутаны, уже
заканчивал молитву в часовне.
-- Пора, падре, -- сказал Вильямисар. -- Мы летим в Медельин, Эскобар
готов сдаться.
Вместе с ними в самолете находились племянник падре и его временный
помощник Фернандо Гарсия Эррерос, помощник пресс-секретаря президента Хайме
Васкес, генеральный прокурор республики доктор Карлос Густаво Аррьета и
уполномоченный по правам человека доктор Хайме Кордоба Тривиньо. В аэропорту
имени Олайи Эрреры в самом центре Медельина их встретили Мария Лиа и Марта
Ньевес Очоа.
Официальные лица направились в резиденцию губернатора. Вильямисара и
падре привезли на квартиру Марии Лиа, чтобы они позавтракали в ожидании
последних формальностей. Стало известно, что Эскобар уже находится в пути,
пробираясь сквозь многочисленные полицейские кордоны -- где на машине, а где
и пешком. В этом деле он был большой мастер.
У падре вновь сдали нервы. Он уронил одну линзу, наступил на нее и так
расстроился, что Марте Ньевес пришлось отвезти его в оптику "Сан Игнасьо",
где падре подобрали обычные очки. В городе было полно полицейских, машину
останавливали чуть ли не на каждом углу, но не для проверки, а чтобы
поблагодарить падре за его участие в судьбе Медельина. В этом городе ничего
нельзя было скрыть: самую большую в мире тайну уже знали все.
В два часа тридцать минут на квартиру Марии Лиа приехал Красавчик,
одетый по-походному в короткую терракотовую куртку и мягкие ботинки.
-- Все готово, -- сообщил он Вильямисару. Встретимся у губернатора. Вы
поедете своим маршрутом, а я -- своим.
Он уехал один. Вильямисар, падре Гарсия Эррерос и Марта Ньевес сели в
машину Марии Лиа. Перед резиденцией губернатора мужчины вышли, а женщины
остались ждать. Тут Красавчик вел себя не столь активно и независимо,
наоборот -- старался быть незаметным. В темных очках и шапочке для гольфа,
он все время держался в тени за спиной Вильямисара. Увидев его рядом с падре
на пороге резиденции, кто-то поторопился позвонить Рафаэлю Пардо и сообщить,
что Эскобар, этот высокий, элегантный блондин, только что сдался
губернатору.
Перед самым выходом Красавчику сообщили по радиотелефону, что к городу
приближается какой-то самолет. Это был военный транспорт с несколькими
солдатами, раненными в боях с повстанцами в Урабе. Власти забеспокоились,
что из-за задержки упустят время, вертолеты не смогут лететь в потемках, а
отсрочка до завтра погубит всю операцию. Вильямисар тут же связался с
Рафаэлем Пардо, тот приказал развернуть самолет с ранеными и категорически
запретил все полеты над городом. Пока выполняли приказ, Пардо записал в
дневнике: "Сегодня над Медельином не пролетит даже птица".
Первый вертолет "Белл-206", рассчитанный на шесть пассажиров, поднялся
с плоской крыши резиденции в начале четвертого; кроме генерального прокурора
и Хайме Васкеса, на борту находились Фернандо Гарсия Эррерос и
радиожурналист Луис Алирио Калье, чья огромная популярность должна была
послужить Эскобару лишней гарантией безопасности. Офицеру безопасности
поручили показать пилоту точное местоположение тюрьмы.
Второй вертолет "Белл-412" на двенадцать пассажиров взлетел через
десять минут после того, как Красавчик получил приказ по радиотелефону.
Вместе с Красавчиком на борт поднялись Вильямисар и падре. Не успел вертолет
набрать высоту, как радио сообщило о поражении правительства при голосовании
в Национальной Ассамблее по вопросу об экстрадиции граждан: в первом чтении
без окончательной ратификации против закона об экстрадиции высказался
пятьдесят один делегат, тринадцать проголосовали "за" и пятеро воздержались.
Ничто не указывало на совпадение событий, но только ребенок мог
предположить, что Эскобар, оттягивая до последнего момент сдачи, не знал
заранее о результатах голосования.
Согласно инструкциям Красавчика пилоту предстояло взять Эскобара на
борт и доставить его в тюрьму. Полет был коротким и проходил на такой малой
высоте, что все его команды больше подошли бы шоферу такси: "поверните на
Восьмое шоссе, следуйте вдоль дороги, теперь направо, еще, еще, ближе к
парку, вот так". Из-за аллеи деревьев неожиданно показался роскошный
особняк, утопающий в ярких красках тропических цветов, с прекрасным
футбольным полем и огромным бильярдным столом, стоявшим, казалось, прямо
посреди оживленной автострады Побладо.
-- Садитесь здесь, -- приказал Красавчик. -- Двигатели не глушите.
Только когда вертолет опустился до уровня крыши особняка, Вильямисар
заметил не менее тридцати вооруженных мужчин, окружавших площадку. Едва
машина коснулась девственно гладкой травы, от этой группы отделились человек
пятнадцать и настороженно двинулись к вертолету, окружив плотным кольцом
человека, которого было трудно не заметить. Его волосы падали до плеч, очень
черная, густая и жесткая борода доходила до середины груди, а темная
обветренная кожа заставляла вспомнить о горном солнце. На коренастом мужчине
были кроссовки и голубая куртка из плотного хлопка, он двигался очень легко
и пугающе самоуверенно. Вильямисар узнал его только потому, что никогда в
жизни не видел никого похожего.
После коротких и крепких прощальных объятий с ближайшими
телохранителями Эскобар приказал двоим из них сесть в вертолет с другой
стороны. Это была его личная охрана: Неряха и Отто. Затем он сам поднялся на
борт, не пригибаясь под вращающимися лопастями. Первый, с кем он
поздоровался, прежде чем сесть в кресло, был Вильямисар. Эскобар протянул
теплую холеную руку и спросил, не повышая голоса:
-- Как поживаете, доктор Вильямисар?
-- Здравствуйте, Пабло, -- ответил Альберто.
Затем Эскобар повернулся к падре Гарсии Эрреросу и, приветливо
улыбнувшись, поблагодарил его за все. Усевшись рядом с телохранителями, он,
кажется, только теперь заметил стоявшего на земле Красавчика. Видимо, тот
посчитал, что его миссия ограничивается данными Вильямисару инструкциями и
нет надобности садиться в вертолет.
-- Ты тоже садись, -- приказал Эскобар. -- Полетишь с нами до конца.
Неясно, было это поощрением или наоборот, наказанием, но звучало скорее
дружески. Красавчик, как и остальные, слегка растерянный, мотнул головой и
улыбнулся:
-- Слушаюсь, патрон.
В этот момент Вильямисар отчетливо понял, что Эскобар гораздо опаснее,
чем думали: в его спокойствии и выдержке чувствовалось что-то
сверхъестественное. Красавчик хотел закрыть дверь со своего борта, но не
знал, как это сделать, и второму пилоту пришлось ему помочь. В эти
напряженные минуты никому и в голову не пришло командовать. Поэтому
привыкший к приказам пилот спросил:
-- Взлетаем?
Только тогда Эскобар, не сдержав волнения, торопливо скомандовал:
-- Конечно. Давайте, давайте!
Когда вертолет оторвался от земли, Эскобар спросил: "Все в порядке,
доктор?" Вильямисар, не оборачиваясь, ответил словно себе самому: "Все
прекрасно". Дальше обошлись без слов, потому что полет завершился. Пройдя
над верхушками деревьев, вертолет опустился на каменистое тюремное
футбольное поле со сломанными воротами и замер рядом с первой машиной,
прилетевшей пятнадцатью минутами раньше. Весь полет от самой резиденции
занял не более пятнадцати минут.
Зато следующие две минуты оказались весьма напряженными. Как только
открыли дверцу, Эскобар попытался выйти первым и оказался в кольце тюремной
охраны из полусотни настороженных и слегка растерянных людей в синей форме,
направивших в его сторону длинные карабины. От удивления Эскобар на
мгновенье потерял выдержку и крикнул угрожающе властным голосом:
-- Опустить оружие, черт вас возьми!
Пока начальник охраны дублировал команду, первый приказ был уже
выполнен. Эскобар и вся свита прошли метров двести до здания тюрьмы, где их
ожидало тюремное начальство, члены официальной делегации и первая группа
соратников Эскобара, прибывших по земле, чтобы сдаться вместе с патроном.
Тут же стояли жена Эскобара и его мать, очень бледная и готовая вот-вот
расплакаться. Проходя мимо, он нежно погладил ее по плечу и сказал: "Не
волнуйся, старушка". Директор тюрьмы шагнул навстречу и протянул ему руку.
-- Сеньор Эскобар, я Луис Хорхе Патакива, -- представился он.
Эскобар пожал его руку. Потом поднял левую штанину брюк и отстегнул от
лодыжки кобуру с пистолетом. Это было настоящее сокровище: "Зиг Зауэр-9" с
золотой монограммой, выгравированной на перламутровой ручке. Он не стал
вынимать обойму, а один за другим вытащил патроны и бросил их на землю.
Этот несколько театральный жест должен был продемонстрировать доверие к
главному тюремщику, который после своего назначения лишился сна. На
следующий день в газетах напечатали, что, отдавая Патакиве пистолет, Эскобар
сказал: "Ради мира в Колумбии". Никто из свидетелей этого не помнит, тем
более Вильямисар, который не мог оторвать глаз от красавца-пистолета.
Эскобар поздоровался со всеми. Генеральный прокурор, задержав его руку,
заметил: "Я здесь, сеньор Эскобар, чтобы проследить за соблюдением ваших
прав". Эскобар поблагодарил ею с особым почтением. В самом конце он взял
Вильямисара под руку,
-- Пройдемся, доктор. Нам нужно о многом поговорить.
Дойдя до самого конца внешней галереи, они минут десять беседовали,
облокотясь о перила и стоя спиной ко всем остальным. Эскобар начал с
формальной благодарности. Потом весьма сдержанно выразил сожаление по поводу
доставленных Вильямисару и его семье страданий, подчеркнув, что это была
трудная для обеих сторон битва. Вильямисар не упустил возможности получить
ответы на три мучившие его загадки: за что убили Луиса Карлоса Галана,
почему Эскобар покушался на него самого и почему он похитил Маруху и
Беатрис.
Эскобар решительно опроверг свою причастность к первому преступлению.
"Дело в том, что доктору Галану желали смерти все на свете". Он признался,
что присутствовал при обсуждении планов покушения, но отказался принимать в
этом участие и не имеет никакого отношения к случившемуся. "В этом были
замешаны очень многие, -- объяснил Эскобар. -- Я был даже против, потому что
понимал, к чему приведет убийство, но противиться принятому решению не мог.
Очень прошу вас рассказать об этом донье Глории".
Вторая загадка объяснялась тем, что группа друзей-конгрессменов убедила
Эскобара в том, что Вильямисара, человека неконтролируемого и упорного,
необходимо остановить любой ценой прежде, чем он добьется принятия закона об
экстрадиции. "Вообще-то, в обстановке такого противостояния человека могли
убить просто в результате интриги. Но теперь я узнал вас, доктор Вильямисар,
и благодарен Богу, что с вами ничего не случилось".
Похищение Марухи объяснялось еще проще. "Я похищал людей, чтобы достичь
своих целей, но все было тщетно, никто не шел на переговоры, никто не
обращал внимания, и я решил добиться чего-то большего, похитив донью
Маруху". Не имея иных аргументов, Эскобар начал подробно рассказывать о том,
как в ходе переговоров он постепенно убедился в серьезности намерений
Вильямисара, его храбрости, умении держать слово и внутреннем благородстве.
"Я понимаю, что мы с вами не можем быть друзьями". Но теперь, заверил
он, Вильямисар может спать спокойно: отныне ни ему, ни его семье никто не
причинит зла.
-- Кто знает, столько я пробуду здесь, -- сказал Эскобар, -- но у меня
еще много друзей, и если кто-то из ваших родственников почувствует
опасность, если кому-то вы перейдете дорогу -- просто сообщите об этом мне,
и все. Вы сдержали свое слово, спасибо, теперь я сдержу свое. Слово чести".
На прощанье Эскобар попросил Вильямисара оказать ему последнюю услугу
-- успокоить мать и жену, которые пребывали на грани нервного срыва.
Вильямисар выполнил просьбу без особых иллюзий, убежденный, что обе женщины
видят в прошедшей церемонии всего лишь коварную ловушку, расставленную
правительством ради того, чтобы покончить с Эскобаром за стенами тюрьмы.
Наконец он зашел в кабинет начальника тюрьмы, набрал по памяти номер
президентского дворца 284-33-00 и спросил, где находится Рафаэль Пардо.
Он был у советника по прессе Маурисио Варгаса, который ответил
удивил совершенно спокойный голос без малейшего надрыва или экзальтации.
Заметный деревенский акцент выдавал простолюдина.
Не дожидаясь ответа, Эскобар сразу перешел к делу:
-- Спасибо, что вы приехали. Вы ведь человек слова и не могли меня
подвести. Давайте обсудим, как я буду сдаваться.
В действительности Эскобару были известны все детали процедуры, но он,
видимо, решил еще раз подробно обговорить их с человеком, которому теперь
полностью доверял. Его адвокаты и директор Криминально-следственного
управления уже обсудили и непосредственно, и через начальника регионального
отдела все детали сдачи Эскобара правосудию, одобренные министерством
юстиции. После обсуждения юридических разногласий, вызванных тем, что каждая
из сторон по-своему толковала президентские указы, оставалось согласовать
три вопроса: о тюрьме, тюремном персонале и роли полиции и армии. Тюрьма,
бывший Центр реабилитации наркоманов в Энвигадо, была почти готова. По
просьбе Эскобара Вильямисар и Красавчик побывали там на следующий день после
освобождения Марухи и Пачо Сантоса. Зрелище показалось скорее
неутешительным: строительный мусор во всех углах, кое-что размыто обильными
дождями. Все же технические средства безопасности были готовы. Двойная
ограда высотой два метра восемьдесят сантиметров состояла из пятнадцати
линий проволоки под напряжением в пять тысяч вольт, имелись семь сторожевых
вышек по периметру и еще две у въездных ворот. Правда, обе предстояло
укрепить дополнительно, чтобы не допустить ни побега Эскобара, ни покушения
на его жизнь.
Единственное, что вызвало критику Вильямисара, была ванная комната
Эскобара, облицованная итальянской плиткой. Альберто посоветовал заменить ее
на более скромную, что и было сделано. Вывод в его докладе оказался еще
более скромным: "Тюрьма как тюрьма". Пресловутая роскошь тюрьмы Энвигадо,
которая вызвала скандал, вышедший за пределы Колумбии и подорвавший престиж
правительства, на самом деле появилась позднее при загадочных
обстоятельствах, где фигурировали, как обычно, подкуп и угрозы.
Эскобар попросил Вильямисара дать ему номер "чистого" телефона в Боготе
для согласования деталей. Альберто не задумываясь назвал номер своей соседки
сверху, Асене Веласкес. Ее телефон вряд ли прослушивался, поскольку по нему
в любое время суток звонили писатели и артисты. Даже самый уравновешенный
человек, взявшийся подслушивать разговоры этих записных полуночников,
свихнулся бы от их многочасового трепа. Связь осуществлялась просто и
ненавязчиво: незнакомый голос звонил в квартиру Вильямисара и говорил:
"Через пятнадцать минут, доктор". Вильямисар не спеша поднимался в квартиру
Асене, куда через пятнадцать минут звонил уже сам Пабло Эскобар. Однажды
Вильямисар замешкался в лифте и трубку подняла Асене. Мужчина с грубым
деревенским акцентом спросил доктора Вильямисара.
-- Он здесь не живет, -- ответила Асене.
-- Не беспокойтесь, -- усмехнулся мужчина. -- Сейчас он поднимется.
Голос принадлежал самому Пабло Эскобару, но Асене узнает об этом,
только если ей вздумается прочесть эту книгу. Из элементарной вежливости
Вильямисар хотел в тот же день ей все объяснить, но при первых словах она
заткнула уши.
-- Не желаю ничего знать. Пожалуйста, делайте в моем доме что хотите,
но меня в это не впутывайте.
К тому времени Вильямисар летал в Медельин каждую неделю, а иногда и
чаще. Из отеля "Интерконтиненталь" он звонил Марии Лиа, и та присылала
машину, доставлявшую его в Ла-Лому. В одну из первых поездок он взял с собой
Маруху, которая хотела поблагодарить семью Очоа за помощь. Во время обеда
разговор зашел об изумрудном кольце с маленькими бриллиантами, которое
Марухе так и не вернули. Вильямисар уже рассказывал о нем, Очоа связывались
с Эскобаром, но он не ответил. Сидевший за столом Красавчик предложил
подарить Марухе новое кольцо, однако Вильямисар объяснил, что жене дорого
само кольцо, а не его стоимость. Красавчик пообещал поговорить с Эскобаром.
Первый раз Эскобар звонил в квартиру Асене после передачи "Минута с
Господом", в которой падре Гарсия Эррерос обвинил его в распространении
порнографии, призвал раскаяться и вернуться на праведный путь. Такой поворот
событий вызвал всеобщее недоумение, Эскобар решил, что если уж сам падре
выступил против него, значит, возникли какие-то новые серьезные
обстоятельства, и потребовал немедленных и публичных объяснений прежде, чем
он сдастся. Хуже всего было то, что его войско соглашалось сдаться только
потому, что верило священнику. Вильямисар привез падре в Ла-Лому, откуда тот
по телефону дал подробные разъяснения. По словам падре, при монтаже передачи
были допущены ошибки, и ему приписали то, чего он не говорил. Эскобар
записал телефонный разговор на пленку, дал прослушать ее своим боевикам, и
конфликт был исчерпан.
Но сразу возник другой. Правительство приняло решения о совместном
патрулировании внешнего периметра тюрьмы силами армии и Национальной
гвардии, о вырубке прилегающего к тюрьме леса для устройства стрельбища, а
также о своей прерогативе нанимать охрану по рекомендации трехстороннего
комитета из представителей центральной власти, муниципалитета Энвигадо и
прокуратуры, обосновывая это тем, что тюрьма имеет не только региональный,
но и национальный статус. Эскобар выступил против такой близости внешней
охраны к стенам тюрьмы, считая, что его врагам будет легче организовать
покушение. Он также высказался против смешанного патрулирования, ибо это, по
утверждению его адвокатов, противоречило Положению об исправительных
учреждениях, не допускавшему на территории тюрем никаких вооруженных
формирований. Наконец, Эскобар не согласился на вырубку леса, которая,
во-первых, облегчала возможную посадку вертолета, а во-вторых, давала
возможность использовать стрельбище как полигон, где заключенные станут
мишенью; с большим трудом его удалось убедить, что, с точки зрения военных,
стрельбище является всего лишь полем с хорошей видимостью. От этого Центр
реабилитации наркоманов только выиграет и в глазах правительства, и в глазах
заключенных, поскольку из любой точки здания можно будет наблюдать за всей
долиной и горами и заранее предупредить об опасности. А тут еще директор
Криминально-следственного управления вознамерился окружить тюрьму, кроме
колючей проволоки, еще и капитальной стеной. Это Эскобара просто взбесило.
В четверг, 30 мая, газета "Эспектадор" со ссылкой на достоверный
официальный источник опубликовала информацию о том, какие требования
выдвинули адвокаты Эскобара на совещании с представителями правительства в
качестве обязательных условий его сдачи. В публикации говорилось, что в
числе главных требований были увольнение из армии генерала Масы Маркеса, а
также отстранение от должности генерала Мигеля Гомеса Падильи, директора
Национальной полиции, и генерала Октавио Варгаса Сильвы, начальника
полицейского Управления внутренних расследований.
Президент Гавирия вызвал к себе в кабинет генерала Масу Маркеса, чтобы
выяснить происхождение публикации, которую в близких к правительству кругах
приписывали самому генералу. Встреча продолжалась около получаса и, зная
характер собеседников, трудно предположить, кто из них вел себя более
сдержанно. Мягким неторопливым баритоном генерал подробно перечислил свои
соображения по данному вопросу. Президент слушал его в полном молчании.
Через двадцать минут они попрощались. На следующий день генерал послал
президенту официальное письмо на шести страницах, в котором подробно изложил
для истории все, о чем говорил при встрече.
В письме говорилось, что, как показало расследование, источником
информации является Марта Ньевес Очоа; несколько дней назад она дала
эксклюзивное интервью корреспондентам судебной хроники газеты "Тьемпо" --
эксклюзивным обладателям этой информации, которые сами не понимают, каким
образом первая публикация появилась в "Эспектадоре". Далее генерал заверял,
что является горячим сторонником сдачи Пабло Эскобара. В конце письма,
повторив, что остается верным своим принципам, обязанностям и долгу, он
заявил: "По причинам, которые Вам, Господин Президент, известны, многие
граждане и организации упорно ищут способ опорочить мою профессиональную
деятельность, надеясь, видимо, спровоцировать меня на рискованные шаги,
которые облегчат их действия".
Марта Ньевес Очоа опровергла свою причастность к публикации и больше
никогда об этом не говорила. И все же, спустя три месяца, когда Эскобар уже
сидел в тюрьме, глава канцелярии президента Фабио Вильегас по поручению
Гавирии вызвал к себе генерала Маркеса, пригласил его в Голубой зал и, шагая
из угла в угол, как на воскресной прогулке, сообщил ему решение президента о
его отставке. Маса вышел из зала в полной уверенности, что случившееся
доказывает тщательно скрываемый правительством компромисс с Эскобаром; он
так и сказал: "Это было согласовано".
Примечательно, что еще задолго до отставки генерала Эскобар уведомил
его, что война между ними окончена, что он готов все забыть и отнестись к
своей сдаче с полной ответственностью: прекратить организацию покушений,
распустить свою банду и сдать динамит. В доказательство Эскобар прислал
генералу перечень тайных складов, из которых извлекли семьсот килограмм
взрывчатки. Позднее, уже в тюрьме, он поведал медельинской полиции о целой
системе тайников со взрывчаткой общим весом около двух тонн. И все-таки Маса
никогда ему не верил.
Обеспокоенное проволочками Эскобара правительство назначило директором
тюрьмы Луиса Хорхе Патакива Сильву, уроженца департамента Бойака, а не
Антьокии, а также двадцать национальных гвардейцев из всех департаментов,
кроме Антьокии. "В конце концов, -- подумал Вильямисар, -- если захотят
кого-то подкупить, какая разница, антьокец он или нет". Уставший от
многочисленных переговоров Эскобар почти не спорил. В итоге он согласился,
что подходы к тюрьме будет охранять армия, а не полиция, но будут приняты
чрезвычайные меры, чтобы его не отравили тюремной пищей.
Национальное Управление исправительных учреждений со своей стороны
установило режим посещений, подобный тому, который существовал в особой зоне
безопасности Итагуи, где находились братья Очоа Веласкес. Спать разрешалось
до семи утра, а в восемь вечера заключенные должны вернуться в камеру под
замок. Эскобару и его соратникам разрешалось принимать женщин каждое
воскресенье с восьми утра до двух часов дня, мужчин -- по субботам, детей --
в первое и третье воскресенье месяца.
Рано утром 9 июня началось создание грандиозной системы безопасности:
личный состав батальона военной полиции Медельина, сменив на позиции отряд
кавалерии, охранявший подходы к тюрьме, очистил окрестные горы от некоренных
жителей и установил полный контроль на земле и в воздухе. Повод для
отговорок исчез. Вильямисар со всей откровенностью признался Эскобару, что
благодарен ему за освобождение Марухи, но впредь не намерен рисковать из-за
его нерешительности. Послание звучало вполне серьезно: "Отныне я снимаю с
себя ответственность за ситуацию". Эскобар решился в два дня, выдвинув
последнее условие: присутствие генерального прокурора при сдаче.
Еще одно препятствие, возникшее в последний момент, едва не привело к
новой отсрочке. У Эскобара не было официального удостоверения личности,
которое могло бы подтвердить, что сдается именно он, а не кто-то другой.
Один из его адвокатов, первым указавший на это обстоятельство, обратился к
правительству с предложением выдать Эскобару удостоверение, но освободить
его, разыскиваемого всеми спецслужбами, от необходимости лично являться в
соответствующий отдел Гражданской регистрации. Предлагалось, что Эскобар для
ускорения процедуры передаст свои отпечатки пальцев, назовет номер старого
удостоверения времен прежней службы в нотариальной конторе и тут же заявит о
его утере.
В двенадцать часов ночи 18 июня Красавчик разбудил Вильямисара и
попросил его подняться наверх для срочного телефонного разговора. Квартира
Асене, несмотря на поздний час, напоминала веселую преисподнюю с топотом в
ритме вальенатос(*) под аккордеон Эхидио Куадрадо(*). Вильямисару пришлось изрядно
поработать локтями, пробиваясь сквозь тесный частокол самых утонченных
сплетников в мире искусства. Асене привычно преградила ему путь.
-- Знаю, знаю ту, которая вам звонит. Будьте осторожны, а то
попадетесь.
Она вышла из спальни как раз в тот момент, когда зазвонил телефон.
Сквозь грохот каблуков, сотрясавший дом, Вильямисару едва удалось расслышать
самое главное:
-- Я готов, рано утром будьте в Медельине.
В семь утра Рафаэль Пардо распорядился предоставить самолет гражданской
авиации для официальной свиты, которой предстояло присутствовать при сдаче.
Опасаясь преждевременной огласки, Вильямисар уже в пять часов заехал за
падре Гарсией Эрреросом. Падре в своем плаще, накинутом поверх сутаны, уже
заканчивал молитву в часовне.
-- Пора, падре, -- сказал Вильямисар. -- Мы летим в Медельин, Эскобар
готов сдаться.
Вместе с ними в самолете находились племянник падре и его временный
помощник Фернандо Гарсия Эррерос, помощник пресс-секретаря президента Хайме
Васкес, генеральный прокурор республики доктор Карлос Густаво Аррьета и
уполномоченный по правам человека доктор Хайме Кордоба Тривиньо. В аэропорту
имени Олайи Эрреры в самом центре Медельина их встретили Мария Лиа и Марта
Ньевес Очоа.
Официальные лица направились в резиденцию губернатора. Вильямисара и
падре привезли на квартиру Марии Лиа, чтобы они позавтракали в ожидании
последних формальностей. Стало известно, что Эскобар уже находится в пути,
пробираясь сквозь многочисленные полицейские кордоны -- где на машине, а где
и пешком. В этом деле он был большой мастер.
У падре вновь сдали нервы. Он уронил одну линзу, наступил на нее и так
расстроился, что Марте Ньевес пришлось отвезти его в оптику "Сан Игнасьо",
где падре подобрали обычные очки. В городе было полно полицейских, машину
останавливали чуть ли не на каждом углу, но не для проверки, а чтобы
поблагодарить падре за его участие в судьбе Медельина. В этом городе ничего
нельзя было скрыть: самую большую в мире тайну уже знали все.
В два часа тридцать минут на квартиру Марии Лиа приехал Красавчик,
одетый по-походному в короткую терракотовую куртку и мягкие ботинки.
-- Все готово, -- сообщил он Вильямисару. Встретимся у губернатора. Вы
поедете своим маршрутом, а я -- своим.
Он уехал один. Вильямисар, падре Гарсия Эррерос и Марта Ньевес сели в
машину Марии Лиа. Перед резиденцией губернатора мужчины вышли, а женщины
остались ждать. Тут Красавчик вел себя не столь активно и независимо,
наоборот -- старался быть незаметным. В темных очках и шапочке для гольфа,
он все время держался в тени за спиной Вильямисара. Увидев его рядом с падре
на пороге резиденции, кто-то поторопился позвонить Рафаэлю Пардо и сообщить,
что Эскобар, этот высокий, элегантный блондин, только что сдался
губернатору.
Перед самым выходом Красавчику сообщили по радиотелефону, что к городу
приближается какой-то самолет. Это был военный транспорт с несколькими
солдатами, раненными в боях с повстанцами в Урабе. Власти забеспокоились,
что из-за задержки упустят время, вертолеты не смогут лететь в потемках, а
отсрочка до завтра погубит всю операцию. Вильямисар тут же связался с
Рафаэлем Пардо, тот приказал развернуть самолет с ранеными и категорически
запретил все полеты над городом. Пока выполняли приказ, Пардо записал в
дневнике: "Сегодня над Медельином не пролетит даже птица".
Первый вертолет "Белл-206", рассчитанный на шесть пассажиров, поднялся
с плоской крыши резиденции в начале четвертого; кроме генерального прокурора
и Хайме Васкеса, на борту находились Фернандо Гарсия Эррерос и
радиожурналист Луис Алирио Калье, чья огромная популярность должна была
послужить Эскобару лишней гарантией безопасности. Офицеру безопасности
поручили показать пилоту точное местоположение тюрьмы.
Второй вертолет "Белл-412" на двенадцать пассажиров взлетел через
десять минут после того, как Красавчик получил приказ по радиотелефону.
Вместе с Красавчиком на борт поднялись Вильямисар и падре. Не успел вертолет
набрать высоту, как радио сообщило о поражении правительства при голосовании
в Национальной Ассамблее по вопросу об экстрадиции граждан: в первом чтении
без окончательной ратификации против закона об экстрадиции высказался
пятьдесят один делегат, тринадцать проголосовали "за" и пятеро воздержались.
Ничто не указывало на совпадение событий, но только ребенок мог
предположить, что Эскобар, оттягивая до последнего момент сдачи, не знал
заранее о результатах голосования.
Согласно инструкциям Красавчика пилоту предстояло взять Эскобара на
борт и доставить его в тюрьму. Полет был коротким и проходил на такой малой
высоте, что все его команды больше подошли бы шоферу такси: "поверните на
Восьмое шоссе, следуйте вдоль дороги, теперь направо, еще, еще, ближе к
парку, вот так". Из-за аллеи деревьев неожиданно показался роскошный
особняк, утопающий в ярких красках тропических цветов, с прекрасным
футбольным полем и огромным бильярдным столом, стоявшим, казалось, прямо
посреди оживленной автострады Побладо.
-- Садитесь здесь, -- приказал Красавчик. -- Двигатели не глушите.
Только когда вертолет опустился до уровня крыши особняка, Вильямисар
заметил не менее тридцати вооруженных мужчин, окружавших площадку. Едва
машина коснулась девственно гладкой травы, от этой группы отделились человек
пятнадцать и настороженно двинулись к вертолету, окружив плотным кольцом
человека, которого было трудно не заметить. Его волосы падали до плеч, очень
черная, густая и жесткая борода доходила до середины груди, а темная
обветренная кожа заставляла вспомнить о горном солнце. На коренастом мужчине
были кроссовки и голубая куртка из плотного хлопка, он двигался очень легко
и пугающе самоуверенно. Вильямисар узнал его только потому, что никогда в
жизни не видел никого похожего.
После коротких и крепких прощальных объятий с ближайшими
телохранителями Эскобар приказал двоим из них сесть в вертолет с другой
стороны. Это была его личная охрана: Неряха и Отто. Затем он сам поднялся на
борт, не пригибаясь под вращающимися лопастями. Первый, с кем он
поздоровался, прежде чем сесть в кресло, был Вильямисар. Эскобар протянул
теплую холеную руку и спросил, не повышая голоса:
-- Как поживаете, доктор Вильямисар?
-- Здравствуйте, Пабло, -- ответил Альберто.
Затем Эскобар повернулся к падре Гарсии Эрреросу и, приветливо
улыбнувшись, поблагодарил его за все. Усевшись рядом с телохранителями, он,
кажется, только теперь заметил стоявшего на земле Красавчика. Видимо, тот
посчитал, что его миссия ограничивается данными Вильямисару инструкциями и
нет надобности садиться в вертолет.
-- Ты тоже садись, -- приказал Эскобар. -- Полетишь с нами до конца.
Неясно, было это поощрением или наоборот, наказанием, но звучало скорее
дружески. Красавчик, как и остальные, слегка растерянный, мотнул головой и
улыбнулся:
-- Слушаюсь, патрон.
В этот момент Вильямисар отчетливо понял, что Эскобар гораздо опаснее,
чем думали: в его спокойствии и выдержке чувствовалось что-то
сверхъестественное. Красавчик хотел закрыть дверь со своего борта, но не
знал, как это сделать, и второму пилоту пришлось ему помочь. В эти
напряженные минуты никому и в голову не пришло командовать. Поэтому
привыкший к приказам пилот спросил:
-- Взлетаем?
Только тогда Эскобар, не сдержав волнения, торопливо скомандовал:
-- Конечно. Давайте, давайте!
Когда вертолет оторвался от земли, Эскобар спросил: "Все в порядке,
доктор?" Вильямисар, не оборачиваясь, ответил словно себе самому: "Все
прекрасно". Дальше обошлись без слов, потому что полет завершился. Пройдя
над верхушками деревьев, вертолет опустился на каменистое тюремное
футбольное поле со сломанными воротами и замер рядом с первой машиной,
прилетевшей пятнадцатью минутами раньше. Весь полет от самой резиденции
занял не более пятнадцати минут.
Зато следующие две минуты оказались весьма напряженными. Как только
открыли дверцу, Эскобар попытался выйти первым и оказался в кольце тюремной
охраны из полусотни настороженных и слегка растерянных людей в синей форме,
направивших в его сторону длинные карабины. От удивления Эскобар на
мгновенье потерял выдержку и крикнул угрожающе властным голосом:
-- Опустить оружие, черт вас возьми!
Пока начальник охраны дублировал команду, первый приказ был уже
выполнен. Эскобар и вся свита прошли метров двести до здания тюрьмы, где их
ожидало тюремное начальство, члены официальной делегации и первая группа
соратников Эскобара, прибывших по земле, чтобы сдаться вместе с патроном.
Тут же стояли жена Эскобара и его мать, очень бледная и готовая вот-вот
расплакаться. Проходя мимо, он нежно погладил ее по плечу и сказал: "Не
волнуйся, старушка". Директор тюрьмы шагнул навстречу и протянул ему руку.
-- Сеньор Эскобар, я Луис Хорхе Патакива, -- представился он.
Эскобар пожал его руку. Потом поднял левую штанину брюк и отстегнул от
лодыжки кобуру с пистолетом. Это было настоящее сокровище: "Зиг Зауэр-9" с
золотой монограммой, выгравированной на перламутровой ручке. Он не стал
вынимать обойму, а один за другим вытащил патроны и бросил их на землю.
Этот несколько театральный жест должен был продемонстрировать доверие к
главному тюремщику, который после своего назначения лишился сна. На
следующий день в газетах напечатали, что, отдавая Патакиве пистолет, Эскобар
сказал: "Ради мира в Колумбии". Никто из свидетелей этого не помнит, тем
более Вильямисар, который не мог оторвать глаз от красавца-пистолета.
Эскобар поздоровался со всеми. Генеральный прокурор, задержав его руку,
заметил: "Я здесь, сеньор Эскобар, чтобы проследить за соблюдением ваших
прав". Эскобар поблагодарил ею с особым почтением. В самом конце он взял
Вильямисара под руку,
-- Пройдемся, доктор. Нам нужно о многом поговорить.
Дойдя до самого конца внешней галереи, они минут десять беседовали,
облокотясь о перила и стоя спиной ко всем остальным. Эскобар начал с
формальной благодарности. Потом весьма сдержанно выразил сожаление по поводу
доставленных Вильямисару и его семье страданий, подчеркнув, что это была
трудная для обеих сторон битва. Вильямисар не упустил возможности получить
ответы на три мучившие его загадки: за что убили Луиса Карлоса Галана,
почему Эскобар покушался на него самого и почему он похитил Маруху и
Беатрис.
Эскобар решительно опроверг свою причастность к первому преступлению.
"Дело в том, что доктору Галану желали смерти все на свете". Он признался,
что присутствовал при обсуждении планов покушения, но отказался принимать в
этом участие и не имеет никакого отношения к случившемуся. "В этом были
замешаны очень многие, -- объяснил Эскобар. -- Я был даже против, потому что
понимал, к чему приведет убийство, но противиться принятому решению не мог.
Очень прошу вас рассказать об этом донье Глории".
Вторая загадка объяснялась тем, что группа друзей-конгрессменов убедила
Эскобара в том, что Вильямисара, человека неконтролируемого и упорного,
необходимо остановить любой ценой прежде, чем он добьется принятия закона об
экстрадиции. "Вообще-то, в обстановке такого противостояния человека могли
убить просто в результате интриги. Но теперь я узнал вас, доктор Вильямисар,
и благодарен Богу, что с вами ничего не случилось".
Похищение Марухи объяснялось еще проще. "Я похищал людей, чтобы достичь
своих целей, но все было тщетно, никто не шел на переговоры, никто не
обращал внимания, и я решил добиться чего-то большего, похитив донью
Маруху". Не имея иных аргументов, Эскобар начал подробно рассказывать о том,
как в ходе переговоров он постепенно убедился в серьезности намерений
Вильямисара, его храбрости, умении держать слово и внутреннем благородстве.
"Я понимаю, что мы с вами не можем быть друзьями". Но теперь, заверил
он, Вильямисар может спать спокойно: отныне ни ему, ни его семье никто не
причинит зла.
-- Кто знает, столько я пробуду здесь, -- сказал Эскобар, -- но у меня
еще много друзей, и если кто-то из ваших родственников почувствует
опасность, если кому-то вы перейдете дорогу -- просто сообщите об этом мне,
и все. Вы сдержали свое слово, спасибо, теперь я сдержу свое. Слово чести".
На прощанье Эскобар попросил Вильямисара оказать ему последнюю услугу
-- успокоить мать и жену, которые пребывали на грани нервного срыва.
Вильямисар выполнил просьбу без особых иллюзий, убежденный, что обе женщины
видят в прошедшей церемонии всего лишь коварную ловушку, расставленную
правительством ради того, чтобы покончить с Эскобаром за стенами тюрьмы.
Наконец он зашел в кабинет начальника тюрьмы, набрал по памяти номер
президентского дворца 284-33-00 и спросил, где находится Рафаэль Пардо.
Он был у советника по прессе Маурисио Варгаса, который ответил