Страница:
Узнав, что ее собственный сын страдает гемофилией, королева была удивлена. Не поверив этому сообщению, королева Виктория заявила, что в ее семье подобной болезни никогда не бывало. Действительно, до той поры гемофилия не проявляла себя. Налицо была спонтанная мутация генетического материала самой королевы или же Х-хромосомы, переданной ей при зачатии отцом Виктории, герцогом Кентским. Как бы то ни было, вскоре после рождения в 1853 году принца Леопольда, появились безошибочные симптомы заболевания в виде шишек и кровоточащих ссадин. Когда принцу исполнилось десять лет, во время бракосочетания одного из членов королевской семьи ему поручили присматривать за четырехгодовалым племянником Вильгельмом, будущим германским кайзером, таким же упрямцем, как и он сам. Когда Леопольд принялся отчитывать непослушного мальчишку, тот ударил юного дядю по ноге. Леопольд не получил никаких внешних повреждений, но королева Виктория рассердилась. Принц Леопольд вырос высоким, умным, влюбчивым и своенравным юношей. В продолжение всего детства и отрочества из-за его своеволия у принца то и дело возникали внутренние кровоизлияния. Дело кончилось хронической хромотой. В 1868 году в "Британском медицинском журнале" появилось сообщение об одном из такого рода несчастных случаев: "его королевское высочество... который прежде был полон сил и здоровья, последнюю неделю страдает от серьезного кровоизлияния. Вследствие большой потери крови он доведен до крайней степени истощения". В 1875 году, когда Леопольду было двадцать два года, в том же журнале указывалось: "Поскольку принц издавна склонен к сильным кровотечениям, он требует постоянного медицинского наблюдения и заботливого ухода... Он находится в руках лиц, которые следят за ним с самых пеленок, превосходно осведомлены относительно особенностей его организма и обладают надлежащими познаниями в области медицины".
Реакция матери была типичной для родителей больных гемофилией детей. Королева, чрезвычайно привязанная к сыну, волновалась за него, нянчилась с ним, чересчур его опекала, твердя, что нужно быть осторожным. Зачастую между ними происходили конфликты. Она наградила его орденом Подвязки, когда принцу исполнилось всего пятнадцать лет - в гораздо более раннем возрасте, чем его братьев, "поскольку он умен не по годам и поскольку я желаю поощрить его и утешить, чтобы компенсировать многочисленные его лишения и разочарования". Когда Леопольду было двадцать шесть лет, королева уведомила своего премьера-министра Бенджамина Дизраели о том, что принц не сможет представлять ее при открытии Австралийской выставки, как просил премьер. Говоря о себе в третьем лице, королева писала: "Она не может отправить своего сына, у которого столь хрупкое здоровье и который раза четыре или пять одной ногой стоял в могиле (курсив королевы) и который каждые несколько месяцев оказывается прикованным к постели, в столь далекий путь. Иначе он окажется в чуждых ему климатических условиях, подвергаясь опасностям, каковых он, может быть, не сумеет избежать. Но даже в том случае, если он не пострадает, ужасная тревога за него, какую будет испытывать королева, лишит ее сил, необходимых для выполнения ею своих обязанностей, как монарха и может подорвать ее здоровье".
Постоянно сталкиваясь со стараниями родительницы оградить сына от всяческих опасностей, Леопольд стремился найти себе какие-то иные занятия. Его старший брат, Берти, принц Уэльский, рекомендовал королеве назначить Леопольда командиром Балморалских Волонтеров - военной части, расквартированной неподалеку от королевского замка в Шотландии. Опасаясь, что младший сын повредит больное колено, королева отклонила предложение, после чего Леопольд вообще перестал ездить в Балморал. После того, как королева Виктория попыталась запретить сыну покидать Букингемский дворец, где он жил на втором этаже, Леопольд сбежал в Париж и пробыл там две недели. В возрасте двадцати девяти лет, к изумлению родительницы, принц нашел себе немецкую принцессу, Елену Вальдекскую, которая не побоялась недуга и готова была к браку с Леопольдом. Они жили счастливо два года, и молодая жена родила ему дочь. Когда Елена забеременела во второй раз, Леопольд упал, несильно ударившись при этом головой, и в возрасте тридцати одного года скончался от кровоизлияния в мозг. Погоревав о сыне и осиротевшей его семье, королева записала в своем дневнике: "Дорогой мой Леопольд... Мы ничего не могли с ним поделать... Он постоянно стремился к тому, чем не мог обладать... и стремление это в нем не ослабевало, а лишь усиливалось".
Принц Леопольд, первый в семействе английской королевы гемофилик, приходился дядей русской императрице Александре Федоровне. Выходит все пять его сестер были потенциальными передатчиками болезни, однако лишь Алиса и Беатрис передали ген-мутант своему потомству. Из восьми детей принцессы Алисы две девочки - Аликс и Ирен - были передатчиками гемофилии. Фритти, один из сыновей Алисы, брат Аликс, страдал гемофилией. Когда ребенку было два года, у него трое суток шла кровь из порезанного ушка. Год спустя Фритти с братом Эрнстом, вбежал утром в спальню матери, когда та еще спала. Высокие, до самого пола, окна, были распахнуты настежь. Фритти споткнулся и с шестиметровой высоты упал на каменную террасу. Кости остались целы. Сначала все решили, что ребенок лишь испугался, отделался ушибами. Однако произошло кровоизлияние в мозг и к ночи Фритти не стало.
Когда умер брат, Аликс было всего годик, а когда скончался Леопольд, - двенадцать. Ни первая, ни вторая смерть не подействовали на нее заметно. Впервые она поняла, что такое гемофилия, когда заметила ее симптомы у двух своих племянников, двух из четырех сыновей старшей сестры Ирен и принца Генриха Прусского. Один из них, четырехлетний принц Генрих младший, умер, по-видимому, от потери крови в 1904 году незадолго до рождения цесаревича. В продолжение короткой жизни мальчика болезнь его скрывали, очевидно, с целью утаить тот факт, что кто-то из членов германской императорской семьи страдал этим недугом. Старший брат, принц Вольдемар, дожил до пятидесяти шести лет и скончался в 1945 году.
Проявление гемофилии у дяди, брата и племянников должно было навести императрицу на мысль, что она сама может оказаться носителем дефектного гена. Генетический закон был давно уже известен. Он был открыт доктором Джоном Конрадом Отто из Филадельфийского университета и подтвержден доктором Христианом Нассе, профессором Боннского университета. В 1865 году австрийский монах и ботаник Грегор Иоганн Мендель, на основании двадцатипятилетнего опыта скрещивания гороха, вывел свой закон наследственности. В 1876 году французский доктор Грандидье заявил, что "никому из членов семейств, среди которых обнаружены больные гемофилией, не рекомендуется вступать в брак". А в 1905 году, год спустя после рождения Алексея Николаевича, житель Нью-Йорка доктор М.Литтен, хорошо изучивший этот недуг, подчеркивал необходимость присмотра за страдающими гемофилией мальчиками во время их игр и требовал запретить телесные наказания по отношению к ним. Страдающие этим недугом лица, которые располагают средствами, - указывал он, - должны заниматься учеными профессиями; если это студенты, им нельзя участвовать в дуэлях".
Тогда почему же так поразило императрицу открытие, что сын ее болен гемофилией?
По мнению покойного британского генетика Дж.Б.С.Холдейна, одна из причин могла состоять в том, что, хотя закон наследственности знаком ученым, подобные сведения не проникали в замкнутый мир королевских семейств. "Возможно, - писал Холдейн, - Николай Александрович знал, что у его невесты были страдающие гемофилией братья, хотя ни в дневниках ни в письмах царя об этом не упоминается, однако, благодаря односторонности полученного им образования, он не придавал данному обстоятельству никакого значения. Возможно, также, что его близкие или их доверенные лица консультировались с врачами. Мы не знаем и наверняка никогда не узнаем... рекомендовал ли лейб-медик не вступать в брак с этой невестой. Если какое-то медицинское светило, далекое от придворных кругов, и захотело бы предупредить Николая Александровича об опасностях, которыми чреват намечавшийся брак, вряд ли он посмел бы уведомить будущего императора лично или же через печать. Монархов тщательно оберегают от неприятных реалий жизни... Гемофилия цесаревича явилась иллюстрацией той бездны, которая пролегает между троном и действительностью".
По словам Холдейна, нет оснований предполагать, что государь или императрица когда-либо изучали законы генетики с целью выяснить, насколько вероятно появление у них страдающего гемофилией сына. Почти наверняка оба положились на волю Божью. Таким же, по-видимому, было и отношение королевы Виктории, которая вряд ли понимала, каким образом действует закон наследственности при передаче болезни, которая по ее вине передалась стольким ее родственникам. Когда один из внуков королевы умер в детстве, она лишь записала: "Похоже, семью нашу преследует этот ужасный недуг наихудший из всех мне известных".
Если до замужества Александру Федоровну окружали больные гемофилией родственники, то же самое можно сказать и о большинстве других европейских принцесс. Потомство королевы Виктории было настолько многочисленным - у нее было девять детей и тридцать четыре внука и внучки - что дефектный ген распространился повсюду. Когда заходила речь о браке и рождении детей, представители королевской семьи относились к гемофилии так, словно это столь же неизбежное зло, как дифтерит, воспаление легких, оспа и скарлатина. Даже наследники престола не чурались женщин, в которых они видели своих будущих супруг, по той лишь причине, что в роду у них были больные гемофилией. К примеру, еще до того, как Николай Александрович добился благосклонности Аликс, ее взаимностью пытался заручиться английский принц Альберт-Виктор. Если бы тот не умер, именно он стал бы королем, а не его младший брат, будущий Георг V. А если бы сочетался браком с Аликс, то гемофилия проникла бы и в эту ветвь английской королевской семьи. Кайзер Вильгельм II был со всех сторон окружен этим недугом. Сам он, как и шестеро его сыновей, убереглись от болезни, но жертвами ее пали его дяди и два племянника. Вильгельм II в свое время был влюблен в Эллу, старшую сестру Аликс. Выйди Элла замуж не за великого князя Сергея Александровича (брак их оказался бездетным), а за Вильгельма, то и у германского императора, возможно, появился бы больной гемофилией наследник.
В те времена в семьях, в том числе и в семьях монархов, было много детей, и пока они росли, случалось, что один или два из них умирали. Смерть ребенка всегда была бедой, но жизнь все равно продолжалась. Однако с Александрой Федоровной дело обстояло иначе. Малейшая угроза жизни младшего сына воспринималась государыней как трагедия - причем не только для нее лично, но также и для династии и всей великой державы. Почему же так произошло?
Важно понять, что означало для императрицы рождение Алексея Николаевича. Самым большим ее желанием было дать самодержавной России наследника престола. За десять лет замужества она подарила супругу четырех дочерей - здоровых, очаровательных, любимых. Но мальчика все не было. При Петре I и Екатерине II, престол мог наследоваться как по женской, так и по мужской линии. Однако сын Екатерины II, Павел I, ненавидевший родительницу, изменил законодательство о престолонаследии таким образом, чтобы трон переходил лишь к наследнику мужского пола. таким образом, если бы у царствующей императрицы не появилось сына, то престол унаследовал бы вначале младший брат императора, Михаил Александрович, а после него перешел бы к семейству его дяди, великого князя Владимира Александровича. Всякий раз, как государыня оказывалась в интересном положении, она истово молила Господа даровать ей сына. Но Бог, казалось, не слышал ее молитв. Когда родилась четвертая дочь, Анастасия Николаевна, царь вышел из дворца в парк, чтобы скрыть свое разочарование. Поэтому рождение сына явилось для матери не просто появлением еще одного ребенка. Нет, это был апофеоз семейного счастья. Результат долгих часов, проведенных в молитве. Символ Божьего благословения, ниспосланного ей самой, ее супругу и русскому народу.
Все, кто видел императрицу в первые месяцы после рождения наследника, были удивлены выражением счастья на ее лице. "На руках Государыни был наследник, - писала А.А. Вырубова. - Я была поражена его красотой... вся головка в золотых кудрях, огромные синие глаза, белое кружевное платьице". Пьер Жильяр, впервые увидев цесаревича, писал: "В ней (императрице) светилась нескрываемая радость матери, которая увидела, наконец, исполнившимся свое самое дорогое желание; она гордилась и радовалась красоте своего ребенка. В то время, действительно, царевич был одним из самых прелестных детей, какого можно было себе представить, с его прекрасными светлыми кудрями и большими серо-голубыми глазами, оттененными длинными загнутыми ресницами. Он имел свежий, розовый вид совершенно здорового ребенка и, когда он улыбался, на его полных щеках вырисовывались две маленькие ямочки".
Государыня так долго ожидала и так горячо молила Бога даровать ей сына, известие о болезни наследника поразило ее, словно гром средь ясного неба. С той поры для императрицы началась беспросветная жизнь, уготованная всем матерям, чьи дети поражены этим недугом. Видеть, какие муки испытывает любимый ребенок, не в силах ничем помочь ему - что может быть страшнее для женщины! Как всякий другой ребенок, Алексей Николаевич искал защиты у родительницы. Когда происходило кровоизлияние в сустав, и адская боль заставляла его забыть обо всем на свете, ребенок находил в себе силы прошептать: "Мама, помоги, мама, помоги!" Каждый крик мальчика ножом вонзался в материнское сердце.
Еще более тяжким для государыни испытанием, чем кровотечения, была неопределенность, повисшая над ее головой, словно дамоклов меч. Если ребенок поражен какой-то иной хронической болезнью, он может страдать, а мать мучиться, но со временем оба как-то приспосабливаются к действительности. Когда же речь идет о гемофилии, положение безвыходно. Еще минуту назад ребенок беззаботно играл. А минуту спустя он может упасть, получив травму, и он оказывается на краю могилы. Может получить травму головы, носа, полости рта, почек, суставов, мышц.
Естественной реакцией государыни, как и королевы Виктории, была излишняя опека ребенка. В испанской королевской семье больных гемофилией детей, перед прогулкой в парке, облачали в подбитые ватой костюмы, а к деревьям привязывали подушки. Александра Федоровна нашла иной выход: она приставила к сыну двух матросов, которые ни на минуту не спускали с него глаз. Однако, как указал ей Жильяр, такая опека подтачивала бы в ребенке уверенность в собственных силах, превратила бы его в лишенную самостоятельности и воли личность. И тогда государыня проявила мудрость и отвагу. Она удалила обоих матросов, предоставив сыну самому совершать промахи, принимать собственные решения и - если уж на то пошло - падать и получать ушибы. Однако, решив пойти на риск, императрица взвалила на себя еще одно бремя - бремя вины, если случится беда.
Нагрузка оказалась невыносимой для бедной матери. Она не знала ни минуты покоя. Лишь когда ребенок спал, можно было вздохнуть свободно. После длительного напряжения императрица чувствовала себя обессилевшей. Она испытывала ту же усталость, какую испытывают бойцы на фронте. Когда это происходит, их с передовой отводят на отдых в тыл. Но для матери больного гемофилией ребенка передышки не бывает. Битва идет постоянно, и поле битвы - повсюду.
Для женщины гемофилия означает одиночество. Вначале, при появлении на свет больного младенца, мать начинает отчаянно бороться. Ведь есть же какой-то специалист, который скажет, что допущена ошибка в определении недуга, что спасение рядом, рукой подать. Она обращается к одному врачу за другим. И один за другим те печально качают головой. Особое ощущение защищенности, какую испытываешь в присутствии доктора, исчезает. Мать сознает, что она одна.
Смирившись, мать начинает думать, что так оно и лучше. Посторонние, занятые своими мелочными заботами, кажутся ей холодными и бесчувственными. Поскольку окружающие не могут помочь и понять, бедная женщина замыкается в себе. Прибежищем ее становится семья. Здесь ей незачем скрывать свои тревоги, нет нужды отвечать на вопросы и притворяться. Подлинным миром для матери становится ее собственный внутренний мир. Так произошло и с государыней, уединившейся в Царском Селе. Пытаясь преодолеть тоску и разочарование, которые нередко охватывали ее, она решила найти поддержку и утешение в религии. Русская православная церковь взывает к чувствам христианина, огромное значение придается здесь целительной силе искренней веры и горячей молитвы. Поняв, что доктора не в силах помочь ее сыну, императрица решила вымолить у Бога чудо, надеяться на которое не позволяли ей доктора. "Господь справедлив", - заявила она, вновь и вновь страстно моля Его сжалиться.
Долгие часы проводила государыня в молельне рядом со своим будуаром или же в дворцовой церкви, в полутемном помещении, убранном шитыми тканями. Но больше всего она любила молельню в пещерном храме Федоровского Государева собора, построенного рядом с Александровским парком, прихожанами которого были, в основном, дворцовые служащие и собственный конвой императора. Здесь, оставаясь в одиночестве, она опускалась на каменные плиты и при свете лампад молила Бога о здравии сына.
Когда Алексей был здоров, в душе у матери вспыхивала надежда. "Господь услышал меня", - восклицала она. Годы шли. Один приступ гемофилии следовал за другим, но Александра Федоровна отказывалась верить, что Бог оставил ее. Она просто решила, что недостойна чуда. Бедную женщину терзало чувство вины: ведь это она передала болезнь сыну. Очевидно, внушала себе императрица, поскольку она послужила орудием пыток, которым подвергается ее сын, ей не стать орудием спасения ребенка. Раз Бог отверг ее молитвы, нужно найти того, кто ближе к Богу, кто станет ее ходатаем перед Господом. Когда в Петербурге появился Григорий Распутин, сибирский крестьянин, которому молва приписывала славу чудотворца, государыня решила, что Всевышний дал ей ответ.
У большинства, оказавшихся в тисках страха и неведения, молодых матерей, дети которых больны гемофилией, надежды на облегчение участи мало и на помощь не всегда следует рассчитывать. Самая большая поддержка, на которую может рассчитывать оказавшаяся в столь затруднительном положении женщина, это любовь и сочувствие супруга. И государь оказался на высоте. Не было мужа, который относился бы к жене с большей предупредительностью и состраданием или уделял бы больше времени и внимания больному ребенку, чем Николай II. Независимо от того, какими качествами обладал последний царь, как монарх, его поведение как супруга и отца будет служить примером для многих поколений.
Вторым источником сил, какие может черпать мать больного гемофилией ребенка, может явиться сочувствие друзей. Тут у государыни обстояло не совсем благополучно. С людьми она сходилась трудно. Друзья ее детства остались в Германии, а когда она приехала в Россию двадцатидвухлетней девушкой, то оказалась в изоляции. И до рождения наследника императрица не жаловала высший свет с его чересчур веселыми балами и никчемной жизнью двора. Ну, а после появления на свет сына она была поглощена собственными заботами, и жизнь, свойственная женщине, занимавшей ее положение, показалась бы ей еще более праздной и суетной. Императрицу не интересовало общество модных дам с их пустопорожней светской болтовней. Ей хотелось обрести простое верное сердце. Сердце друга, с которым, вопреки всем преградам, можно поделиться своими страхами, мечтами и чаяниями.
Как-то раз в письме к княгине Марии Барятинской, одной из немногих подруг, появившихся у Александры Федоровны после приезда в Россию, она призналась, что надеется найти в своих друзьях: "Чтобы стать самой собою, мне нужен преданный друг. Я не создана для того, чтобы блистать в обществе. У меня нет таланта вести пустые разговоры или острить. В человеке мне нравится его внутренняя сущность. Именно это привлекает меня в людях. Ты же знаешь, я из тех, кто любит проповедовать. Я хочу помогать ближним, бороться и нести свой крест".
Это стремление помочь ближним в борьбе за жизнь, помочь им нести свой крест объяснялось в известной мере собственными ее неудачами. Ничто так не разочаровывает и подрывает веру в себя, как невозможность, несмотря на все старания, что-либо изменить. Родительницы детей, страдающих гемофилией, очень часто испытывают непреоборимое желание помогать тем, кому они в состоянии помочь. В отличие от гемофилии, в мире есть много недугов, с которыми можно бороться. Помогая другим, императрица пыталась сохранить собственную веру и душевное здоровье.
Одной из тех, кому оказывала поддержку императрица, была грузинская княжна Соня Орбелиани. Приехавшая в 1898 году в Петербург в возрасте двадцати трех лет, невысокого роста, белокурая, жизнерадостная девушка была отличной спортсменкой и превосходной музыкантшей. Императрица любила Соню за ее ум и веселый нрав, но после того, как в результате несчастного случая во время поездки императорской семьи в Дармштадт, Соня упала и стала калекой, государыня стала принимать в ней особое участие. Оставив все дела, не обращая внимания на упреки дармштадтских родных и свиты, императрица стала ухаживать за больной фрейлиной. Соня получила травму позвоночника, болезнь оказалась неизлечимой. Но в продолжение целых девяти лет, которые еще прожила молодая женщина, царица делала все, чтобы скрасить жизнь калеки.
"Государыня оказывала ей огромную моральную поддержку, - писала фрейлина императрицы, баронесса Буксгеведен, на глазах которой все это происходило. - Именно она сумела внушить обреченной женщине, знавшей, что ее ждет, это удивительное чувство христианского смирения. Благодаря этому она не только терпеливо переносила страдания, но и продолжала оставаться такой же жизнерадостной и жизнелюбивой. Не заботясь о собственном здоровье, за девять лет государыня ни разу не поднималась к своим детям, не заглянув в Сонины комнаты, находившиеся рядом с половиной, которую занимали великие княжны. Когда болезнь Сони обострялась, государыня посещала ее несколько раз в день, а то и ночью. И родная мать не могла быть более заботливой и любящей. Для Сони заказывались специальные коляски и особые приспособления с тем, чтобы она могла жить такой же полнокровной жизнью, как и все... Соня сопровождала государыню повсюду".
Скончалась Соня Орбелиани в 1915 году в царскосельском госпитале, в котором императрица вместе с двумя старшими дочерьми проработала хирургической сестрой всю войну, ухаживая за ранеными, прибывавшими с фронта. На панихиду царица пришла в одежде сестры милосердия, не переодевшись в черное траурное платье. "Так я словно ближе к ней, чувствую себя в большей степени человеком и в меньшей - императрицей", - объяснила она. Государыня допоздна сидела у гроба, глядя на умиротворенное лицо Сони, и гладила ее золотистые волосы. Когда императрицу позвали домой, она сказала: "Оставьте меня. Хочу побыть с Соней еще немного".
Соня Орбелиани походила на тот идеал задушевного друга, каким он рисовался государыне. Но даже Соне не удалось исчерпать огромных сокровищ души царицы. Помимо своих близких единственным человеком, которому она всецело открылась, была грузная, круглолицая молодая женщина, Анна Вырубова.
Анна Александровна Вырубова, урожденная Танеева, была на двенадцать лет моложе государыни. Отец ее обер-гофмейстер Александр Танеев, композитор, и был управляющим дворцовой канцелярией. В доме у Танеевых бывали государственные министры, художники, музыканты и светские дамы. Сама Анна посещала привилегированные танцевальные классы, где ее партнером бывал князь Феликс Юсупов, принадлежавший к самой богатой в России дворянской семье.
Анна Танеева, которой тогда было 17 лет, в 1901 году заболела, и императрица навестила ее в больнице. То было одним из обычных для государыни посещений, но романтичная девушка была поражена заботливостью государыни. С тех пор Анна стала пламенной сторонницей двадцатидевятилетней царицы. После того, как девушка выздоровела, ее пригласили во дворец. Выяснилось, что она хорошо поет и играет. Вырубова позднее писала: "Государыня и я брали уроки пения у профессора Консерватории И.А. Ирецкой. У Императрицы было чудное контральто, у меня высокое сопрано, и мы постоянно вместе пели дуэты. Ирецкая говорила о голосе Императрицы, что она могла бы им зарабатывать хлеб".
Неудачное замужество Анны Александровны лишь укрепило привязанность двух женщин. Хотя Анна Танеева была чересчур полной и рыхлой, у нее были ясные голубые глаза, красивые губы и доверчивый, милый нрав. "Полная и розовая, вся в пушистых мехах, она как будто преувеличенно ласково смотрела на нас, детей, и не очень нам понравилась, " - писала Татьяна Мельник-Боткина. В 1907 году за Анной начал ухаживать лейтенант Вырубов, участник Цусимского сражения. Анне он не нравился, но императрица уговорила ее принять предложение. Анна согласилась. На свадьбе присутствовали царь и императрица. Но спустя несколько месяцев брак расстроился. Вырубова вспоминала: "Брак с самого начала оказался неудачным... Мой бедный муж страдал наследственной болезнью. Нервная система мужа была сильно потрясена после Японской войны и гибели флота у Цусимы".
Реакция матери была типичной для родителей больных гемофилией детей. Королева, чрезвычайно привязанная к сыну, волновалась за него, нянчилась с ним, чересчур его опекала, твердя, что нужно быть осторожным. Зачастую между ними происходили конфликты. Она наградила его орденом Подвязки, когда принцу исполнилось всего пятнадцать лет - в гораздо более раннем возрасте, чем его братьев, "поскольку он умен не по годам и поскольку я желаю поощрить его и утешить, чтобы компенсировать многочисленные его лишения и разочарования". Когда Леопольду было двадцать шесть лет, королева уведомила своего премьера-министра Бенджамина Дизраели о том, что принц не сможет представлять ее при открытии Австралийской выставки, как просил премьер. Говоря о себе в третьем лице, королева писала: "Она не может отправить своего сына, у которого столь хрупкое здоровье и который раза четыре или пять одной ногой стоял в могиле (курсив королевы) и который каждые несколько месяцев оказывается прикованным к постели, в столь далекий путь. Иначе он окажется в чуждых ему климатических условиях, подвергаясь опасностям, каковых он, может быть, не сумеет избежать. Но даже в том случае, если он не пострадает, ужасная тревога за него, какую будет испытывать королева, лишит ее сил, необходимых для выполнения ею своих обязанностей, как монарха и может подорвать ее здоровье".
Постоянно сталкиваясь со стараниями родительницы оградить сына от всяческих опасностей, Леопольд стремился найти себе какие-то иные занятия. Его старший брат, Берти, принц Уэльский, рекомендовал королеве назначить Леопольда командиром Балморалских Волонтеров - военной части, расквартированной неподалеку от королевского замка в Шотландии. Опасаясь, что младший сын повредит больное колено, королева отклонила предложение, после чего Леопольд вообще перестал ездить в Балморал. После того, как королева Виктория попыталась запретить сыну покидать Букингемский дворец, где он жил на втором этаже, Леопольд сбежал в Париж и пробыл там две недели. В возрасте двадцати девяти лет, к изумлению родительницы, принц нашел себе немецкую принцессу, Елену Вальдекскую, которая не побоялась недуга и готова была к браку с Леопольдом. Они жили счастливо два года, и молодая жена родила ему дочь. Когда Елена забеременела во второй раз, Леопольд упал, несильно ударившись при этом головой, и в возрасте тридцати одного года скончался от кровоизлияния в мозг. Погоревав о сыне и осиротевшей его семье, королева записала в своем дневнике: "Дорогой мой Леопольд... Мы ничего не могли с ним поделать... Он постоянно стремился к тому, чем не мог обладать... и стремление это в нем не ослабевало, а лишь усиливалось".
Принц Леопольд, первый в семействе английской королевы гемофилик, приходился дядей русской императрице Александре Федоровне. Выходит все пять его сестер были потенциальными передатчиками болезни, однако лишь Алиса и Беатрис передали ген-мутант своему потомству. Из восьми детей принцессы Алисы две девочки - Аликс и Ирен - были передатчиками гемофилии. Фритти, один из сыновей Алисы, брат Аликс, страдал гемофилией. Когда ребенку было два года, у него трое суток шла кровь из порезанного ушка. Год спустя Фритти с братом Эрнстом, вбежал утром в спальню матери, когда та еще спала. Высокие, до самого пола, окна, были распахнуты настежь. Фритти споткнулся и с шестиметровой высоты упал на каменную террасу. Кости остались целы. Сначала все решили, что ребенок лишь испугался, отделался ушибами. Однако произошло кровоизлияние в мозг и к ночи Фритти не стало.
Когда умер брат, Аликс было всего годик, а когда скончался Леопольд, - двенадцать. Ни первая, ни вторая смерть не подействовали на нее заметно. Впервые она поняла, что такое гемофилия, когда заметила ее симптомы у двух своих племянников, двух из четырех сыновей старшей сестры Ирен и принца Генриха Прусского. Один из них, четырехлетний принц Генрих младший, умер, по-видимому, от потери крови в 1904 году незадолго до рождения цесаревича. В продолжение короткой жизни мальчика болезнь его скрывали, очевидно, с целью утаить тот факт, что кто-то из членов германской императорской семьи страдал этим недугом. Старший брат, принц Вольдемар, дожил до пятидесяти шести лет и скончался в 1945 году.
Проявление гемофилии у дяди, брата и племянников должно было навести императрицу на мысль, что она сама может оказаться носителем дефектного гена. Генетический закон был давно уже известен. Он был открыт доктором Джоном Конрадом Отто из Филадельфийского университета и подтвержден доктором Христианом Нассе, профессором Боннского университета. В 1865 году австрийский монах и ботаник Грегор Иоганн Мендель, на основании двадцатипятилетнего опыта скрещивания гороха, вывел свой закон наследственности. В 1876 году французский доктор Грандидье заявил, что "никому из членов семейств, среди которых обнаружены больные гемофилией, не рекомендуется вступать в брак". А в 1905 году, год спустя после рождения Алексея Николаевича, житель Нью-Йорка доктор М.Литтен, хорошо изучивший этот недуг, подчеркивал необходимость присмотра за страдающими гемофилией мальчиками во время их игр и требовал запретить телесные наказания по отношению к ним. Страдающие этим недугом лица, которые располагают средствами, - указывал он, - должны заниматься учеными профессиями; если это студенты, им нельзя участвовать в дуэлях".
Тогда почему же так поразило императрицу открытие, что сын ее болен гемофилией?
По мнению покойного британского генетика Дж.Б.С.Холдейна, одна из причин могла состоять в том, что, хотя закон наследственности знаком ученым, подобные сведения не проникали в замкнутый мир королевских семейств. "Возможно, - писал Холдейн, - Николай Александрович знал, что у его невесты были страдающие гемофилией братья, хотя ни в дневниках ни в письмах царя об этом не упоминается, однако, благодаря односторонности полученного им образования, он не придавал данному обстоятельству никакого значения. Возможно, также, что его близкие или их доверенные лица консультировались с врачами. Мы не знаем и наверняка никогда не узнаем... рекомендовал ли лейб-медик не вступать в брак с этой невестой. Если какое-то медицинское светило, далекое от придворных кругов, и захотело бы предупредить Николая Александровича об опасностях, которыми чреват намечавшийся брак, вряд ли он посмел бы уведомить будущего императора лично или же через печать. Монархов тщательно оберегают от неприятных реалий жизни... Гемофилия цесаревича явилась иллюстрацией той бездны, которая пролегает между троном и действительностью".
По словам Холдейна, нет оснований предполагать, что государь или императрица когда-либо изучали законы генетики с целью выяснить, насколько вероятно появление у них страдающего гемофилией сына. Почти наверняка оба положились на волю Божью. Таким же, по-видимому, было и отношение королевы Виктории, которая вряд ли понимала, каким образом действует закон наследственности при передаче болезни, которая по ее вине передалась стольким ее родственникам. Когда один из внуков королевы умер в детстве, она лишь записала: "Похоже, семью нашу преследует этот ужасный недуг наихудший из всех мне известных".
Если до замужества Александру Федоровну окружали больные гемофилией родственники, то же самое можно сказать и о большинстве других европейских принцесс. Потомство королевы Виктории было настолько многочисленным - у нее было девять детей и тридцать четыре внука и внучки - что дефектный ген распространился повсюду. Когда заходила речь о браке и рождении детей, представители королевской семьи относились к гемофилии так, словно это столь же неизбежное зло, как дифтерит, воспаление легких, оспа и скарлатина. Даже наследники престола не чурались женщин, в которых они видели своих будущих супруг, по той лишь причине, что в роду у них были больные гемофилией. К примеру, еще до того, как Николай Александрович добился благосклонности Аликс, ее взаимностью пытался заручиться английский принц Альберт-Виктор. Если бы тот не умер, именно он стал бы королем, а не его младший брат, будущий Георг V. А если бы сочетался браком с Аликс, то гемофилия проникла бы и в эту ветвь английской королевской семьи. Кайзер Вильгельм II был со всех сторон окружен этим недугом. Сам он, как и шестеро его сыновей, убереглись от болезни, но жертвами ее пали его дяди и два племянника. Вильгельм II в свое время был влюблен в Эллу, старшую сестру Аликс. Выйди Элла замуж не за великого князя Сергея Александровича (брак их оказался бездетным), а за Вильгельма, то и у германского императора, возможно, появился бы больной гемофилией наследник.
В те времена в семьях, в том числе и в семьях монархов, было много детей, и пока они росли, случалось, что один или два из них умирали. Смерть ребенка всегда была бедой, но жизнь все равно продолжалась. Однако с Александрой Федоровной дело обстояло иначе. Малейшая угроза жизни младшего сына воспринималась государыней как трагедия - причем не только для нее лично, но также и для династии и всей великой державы. Почему же так произошло?
Важно понять, что означало для императрицы рождение Алексея Николаевича. Самым большим ее желанием было дать самодержавной России наследника престола. За десять лет замужества она подарила супругу четырех дочерей - здоровых, очаровательных, любимых. Но мальчика все не было. При Петре I и Екатерине II, престол мог наследоваться как по женской, так и по мужской линии. Однако сын Екатерины II, Павел I, ненавидевший родительницу, изменил законодательство о престолонаследии таким образом, чтобы трон переходил лишь к наследнику мужского пола. таким образом, если бы у царствующей императрицы не появилось сына, то престол унаследовал бы вначале младший брат императора, Михаил Александрович, а после него перешел бы к семейству его дяди, великого князя Владимира Александровича. Всякий раз, как государыня оказывалась в интересном положении, она истово молила Господа даровать ей сына. Но Бог, казалось, не слышал ее молитв. Когда родилась четвертая дочь, Анастасия Николаевна, царь вышел из дворца в парк, чтобы скрыть свое разочарование. Поэтому рождение сына явилось для матери не просто появлением еще одного ребенка. Нет, это был апофеоз семейного счастья. Результат долгих часов, проведенных в молитве. Символ Божьего благословения, ниспосланного ей самой, ее супругу и русскому народу.
Все, кто видел императрицу в первые месяцы после рождения наследника, были удивлены выражением счастья на ее лице. "На руках Государыни был наследник, - писала А.А. Вырубова. - Я была поражена его красотой... вся головка в золотых кудрях, огромные синие глаза, белое кружевное платьице". Пьер Жильяр, впервые увидев цесаревича, писал: "В ней (императрице) светилась нескрываемая радость матери, которая увидела, наконец, исполнившимся свое самое дорогое желание; она гордилась и радовалась красоте своего ребенка. В то время, действительно, царевич был одним из самых прелестных детей, какого можно было себе представить, с его прекрасными светлыми кудрями и большими серо-голубыми глазами, оттененными длинными загнутыми ресницами. Он имел свежий, розовый вид совершенно здорового ребенка и, когда он улыбался, на его полных щеках вырисовывались две маленькие ямочки".
Государыня так долго ожидала и так горячо молила Бога даровать ей сына, известие о болезни наследника поразило ее, словно гром средь ясного неба. С той поры для императрицы началась беспросветная жизнь, уготованная всем матерям, чьи дети поражены этим недугом. Видеть, какие муки испытывает любимый ребенок, не в силах ничем помочь ему - что может быть страшнее для женщины! Как всякий другой ребенок, Алексей Николаевич искал защиты у родительницы. Когда происходило кровоизлияние в сустав, и адская боль заставляла его забыть обо всем на свете, ребенок находил в себе силы прошептать: "Мама, помоги, мама, помоги!" Каждый крик мальчика ножом вонзался в материнское сердце.
Еще более тяжким для государыни испытанием, чем кровотечения, была неопределенность, повисшая над ее головой, словно дамоклов меч. Если ребенок поражен какой-то иной хронической болезнью, он может страдать, а мать мучиться, но со временем оба как-то приспосабливаются к действительности. Когда же речь идет о гемофилии, положение безвыходно. Еще минуту назад ребенок беззаботно играл. А минуту спустя он может упасть, получив травму, и он оказывается на краю могилы. Может получить травму головы, носа, полости рта, почек, суставов, мышц.
Естественной реакцией государыни, как и королевы Виктории, была излишняя опека ребенка. В испанской королевской семье больных гемофилией детей, перед прогулкой в парке, облачали в подбитые ватой костюмы, а к деревьям привязывали подушки. Александра Федоровна нашла иной выход: она приставила к сыну двух матросов, которые ни на минуту не спускали с него глаз. Однако, как указал ей Жильяр, такая опека подтачивала бы в ребенке уверенность в собственных силах, превратила бы его в лишенную самостоятельности и воли личность. И тогда государыня проявила мудрость и отвагу. Она удалила обоих матросов, предоставив сыну самому совершать промахи, принимать собственные решения и - если уж на то пошло - падать и получать ушибы. Однако, решив пойти на риск, императрица взвалила на себя еще одно бремя - бремя вины, если случится беда.
Нагрузка оказалась невыносимой для бедной матери. Она не знала ни минуты покоя. Лишь когда ребенок спал, можно было вздохнуть свободно. После длительного напряжения императрица чувствовала себя обессилевшей. Она испытывала ту же усталость, какую испытывают бойцы на фронте. Когда это происходит, их с передовой отводят на отдых в тыл. Но для матери больного гемофилией ребенка передышки не бывает. Битва идет постоянно, и поле битвы - повсюду.
Для женщины гемофилия означает одиночество. Вначале, при появлении на свет больного младенца, мать начинает отчаянно бороться. Ведь есть же какой-то специалист, который скажет, что допущена ошибка в определении недуга, что спасение рядом, рукой подать. Она обращается к одному врачу за другим. И один за другим те печально качают головой. Особое ощущение защищенности, какую испытываешь в присутствии доктора, исчезает. Мать сознает, что она одна.
Смирившись, мать начинает думать, что так оно и лучше. Посторонние, занятые своими мелочными заботами, кажутся ей холодными и бесчувственными. Поскольку окружающие не могут помочь и понять, бедная женщина замыкается в себе. Прибежищем ее становится семья. Здесь ей незачем скрывать свои тревоги, нет нужды отвечать на вопросы и притворяться. Подлинным миром для матери становится ее собственный внутренний мир. Так произошло и с государыней, уединившейся в Царском Селе. Пытаясь преодолеть тоску и разочарование, которые нередко охватывали ее, она решила найти поддержку и утешение в религии. Русская православная церковь взывает к чувствам христианина, огромное значение придается здесь целительной силе искренней веры и горячей молитвы. Поняв, что доктора не в силах помочь ее сыну, императрица решила вымолить у Бога чудо, надеяться на которое не позволяли ей доктора. "Господь справедлив", - заявила она, вновь и вновь страстно моля Его сжалиться.
Долгие часы проводила государыня в молельне рядом со своим будуаром или же в дворцовой церкви, в полутемном помещении, убранном шитыми тканями. Но больше всего она любила молельню в пещерном храме Федоровского Государева собора, построенного рядом с Александровским парком, прихожанами которого были, в основном, дворцовые служащие и собственный конвой императора. Здесь, оставаясь в одиночестве, она опускалась на каменные плиты и при свете лампад молила Бога о здравии сына.
Когда Алексей был здоров, в душе у матери вспыхивала надежда. "Господь услышал меня", - восклицала она. Годы шли. Один приступ гемофилии следовал за другим, но Александра Федоровна отказывалась верить, что Бог оставил ее. Она просто решила, что недостойна чуда. Бедную женщину терзало чувство вины: ведь это она передала болезнь сыну. Очевидно, внушала себе императрица, поскольку она послужила орудием пыток, которым подвергается ее сын, ей не стать орудием спасения ребенка. Раз Бог отверг ее молитвы, нужно найти того, кто ближе к Богу, кто станет ее ходатаем перед Господом. Когда в Петербурге появился Григорий Распутин, сибирский крестьянин, которому молва приписывала славу чудотворца, государыня решила, что Всевышний дал ей ответ.
У большинства, оказавшихся в тисках страха и неведения, молодых матерей, дети которых больны гемофилией, надежды на облегчение участи мало и на помощь не всегда следует рассчитывать. Самая большая поддержка, на которую может рассчитывать оказавшаяся в столь затруднительном положении женщина, это любовь и сочувствие супруга. И государь оказался на высоте. Не было мужа, который относился бы к жене с большей предупредительностью и состраданием или уделял бы больше времени и внимания больному ребенку, чем Николай II. Независимо от того, какими качествами обладал последний царь, как монарх, его поведение как супруга и отца будет служить примером для многих поколений.
Вторым источником сил, какие может черпать мать больного гемофилией ребенка, может явиться сочувствие друзей. Тут у государыни обстояло не совсем благополучно. С людьми она сходилась трудно. Друзья ее детства остались в Германии, а когда она приехала в Россию двадцатидвухлетней девушкой, то оказалась в изоляции. И до рождения наследника императрица не жаловала высший свет с его чересчур веселыми балами и никчемной жизнью двора. Ну, а после появления на свет сына она была поглощена собственными заботами, и жизнь, свойственная женщине, занимавшей ее положение, показалась бы ей еще более праздной и суетной. Императрицу не интересовало общество модных дам с их пустопорожней светской болтовней. Ей хотелось обрести простое верное сердце. Сердце друга, с которым, вопреки всем преградам, можно поделиться своими страхами, мечтами и чаяниями.
Как-то раз в письме к княгине Марии Барятинской, одной из немногих подруг, появившихся у Александры Федоровны после приезда в Россию, она призналась, что надеется найти в своих друзьях: "Чтобы стать самой собою, мне нужен преданный друг. Я не создана для того, чтобы блистать в обществе. У меня нет таланта вести пустые разговоры или острить. В человеке мне нравится его внутренняя сущность. Именно это привлекает меня в людях. Ты же знаешь, я из тех, кто любит проповедовать. Я хочу помогать ближним, бороться и нести свой крест".
Это стремление помочь ближним в борьбе за жизнь, помочь им нести свой крест объяснялось в известной мере собственными ее неудачами. Ничто так не разочаровывает и подрывает веру в себя, как невозможность, несмотря на все старания, что-либо изменить. Родительницы детей, страдающих гемофилией, очень часто испытывают непреоборимое желание помогать тем, кому они в состоянии помочь. В отличие от гемофилии, в мире есть много недугов, с которыми можно бороться. Помогая другим, императрица пыталась сохранить собственную веру и душевное здоровье.
Одной из тех, кому оказывала поддержку императрица, была грузинская княжна Соня Орбелиани. Приехавшая в 1898 году в Петербург в возрасте двадцати трех лет, невысокого роста, белокурая, жизнерадостная девушка была отличной спортсменкой и превосходной музыкантшей. Императрица любила Соню за ее ум и веселый нрав, но после того, как в результате несчастного случая во время поездки императорской семьи в Дармштадт, Соня упала и стала калекой, государыня стала принимать в ней особое участие. Оставив все дела, не обращая внимания на упреки дармштадтских родных и свиты, императрица стала ухаживать за больной фрейлиной. Соня получила травму позвоночника, болезнь оказалась неизлечимой. Но в продолжение целых девяти лет, которые еще прожила молодая женщина, царица делала все, чтобы скрасить жизнь калеки.
"Государыня оказывала ей огромную моральную поддержку, - писала фрейлина императрицы, баронесса Буксгеведен, на глазах которой все это происходило. - Именно она сумела внушить обреченной женщине, знавшей, что ее ждет, это удивительное чувство христианского смирения. Благодаря этому она не только терпеливо переносила страдания, но и продолжала оставаться такой же жизнерадостной и жизнелюбивой. Не заботясь о собственном здоровье, за девять лет государыня ни разу не поднималась к своим детям, не заглянув в Сонины комнаты, находившиеся рядом с половиной, которую занимали великие княжны. Когда болезнь Сони обострялась, государыня посещала ее несколько раз в день, а то и ночью. И родная мать не могла быть более заботливой и любящей. Для Сони заказывались специальные коляски и особые приспособления с тем, чтобы она могла жить такой же полнокровной жизнью, как и все... Соня сопровождала государыню повсюду".
Скончалась Соня Орбелиани в 1915 году в царскосельском госпитале, в котором императрица вместе с двумя старшими дочерьми проработала хирургической сестрой всю войну, ухаживая за ранеными, прибывавшими с фронта. На панихиду царица пришла в одежде сестры милосердия, не переодевшись в черное траурное платье. "Так я словно ближе к ней, чувствую себя в большей степени человеком и в меньшей - императрицей", - объяснила она. Государыня допоздна сидела у гроба, глядя на умиротворенное лицо Сони, и гладила ее золотистые волосы. Когда императрицу позвали домой, она сказала: "Оставьте меня. Хочу побыть с Соней еще немного".
Соня Орбелиани походила на тот идеал задушевного друга, каким он рисовался государыне. Но даже Соне не удалось исчерпать огромных сокровищ души царицы. Помимо своих близких единственным человеком, которому она всецело открылась, была грузная, круглолицая молодая женщина, Анна Вырубова.
Анна Александровна Вырубова, урожденная Танеева, была на двенадцать лет моложе государыни. Отец ее обер-гофмейстер Александр Танеев, композитор, и был управляющим дворцовой канцелярией. В доме у Танеевых бывали государственные министры, художники, музыканты и светские дамы. Сама Анна посещала привилегированные танцевальные классы, где ее партнером бывал князь Феликс Юсупов, принадлежавший к самой богатой в России дворянской семье.
Анна Танеева, которой тогда было 17 лет, в 1901 году заболела, и императрица навестила ее в больнице. То было одним из обычных для государыни посещений, но романтичная девушка была поражена заботливостью государыни. С тех пор Анна стала пламенной сторонницей двадцатидевятилетней царицы. После того, как девушка выздоровела, ее пригласили во дворец. Выяснилось, что она хорошо поет и играет. Вырубова позднее писала: "Государыня и я брали уроки пения у профессора Консерватории И.А. Ирецкой. У Императрицы было чудное контральто, у меня высокое сопрано, и мы постоянно вместе пели дуэты. Ирецкая говорила о голосе Императрицы, что она могла бы им зарабатывать хлеб".
Неудачное замужество Анны Александровны лишь укрепило привязанность двух женщин. Хотя Анна Танеева была чересчур полной и рыхлой, у нее были ясные голубые глаза, красивые губы и доверчивый, милый нрав. "Полная и розовая, вся в пушистых мехах, она как будто преувеличенно ласково смотрела на нас, детей, и не очень нам понравилась, " - писала Татьяна Мельник-Боткина. В 1907 году за Анной начал ухаживать лейтенант Вырубов, участник Цусимского сражения. Анне он не нравился, но императрица уговорила ее принять предложение. Анна согласилась. На свадьбе присутствовали царь и императрица. Но спустя несколько месяцев брак расстроился. Вырубова вспоминала: "Брак с самого начала оказался неудачным... Мой бедный муж страдал наследственной болезнью. Нервная система мужа была сильно потрясена после Японской войны и гибели флота у Цусимы".