Страница:
Вот его сейчас сразят. Вмешивается темная рука, сначала облеченная безумием.
Царь сходит со сцены. Его и всех его любящих предают на страдания и смерть. Его усилия преуменьшают; его действия осуждают; его память порочат... Остановитесь и скажите: кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых, людях честолюбивых и гордых духом, отважных и властных - недостатка не было. Но никто не сумел ответить на несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держа победу уже в руках, она пала на землю, заживо, как древле Ирод, пожираемая червями" [(Цитируется по Е.Е.Алферьеву (с.112-113)).]
Естественно, члены императорской фамилии с унынием встретили известие об отречении государя от престола. А некоторые из них, думая лишь о неестественности положения, в котором оказались, набросились на поверженного монарха. "Вероятно, Ники потерял рассудок, - писал в своих мемуарах великий князь Александр Михайлович, вспоминая те дни. - С каких пор Самодержец Всероссийский может отречься от данного ему Богом власти из-за мятежа в столице, вызванного недостатком хлеба? Измена петроградского гарнизона? Но ведь в его распоряжении находилась пятнадцатимиллионная армия. Все это... казалось совершенно невероятным".
Еще больше государя осуждали за то, что он отрекся и за сына. Шульгин и Гучков, оба убежденные монархисты, были поражены тем, что Николай II отрекся не в пользу сына, а великого князя Михаила Александровича. Они понимали, что это к добру не приведет, но склонились перед отцовскими чувствами. Известие об отречении в пользу великого князя вызвало негодование как среди бюрократических, следовавших устоявшимся традициям жителей столицы, так и среди монархически настроенных групп.
Николай Александрович Базили, управляющий дипломатической канцелярией Царской Ставки, составивший первый акт об отречении николая II, удивился тому, что в тексте имя цесаревича было заменено на имя Михаила Александровича. Он заявил Палеологу: "Немедленное воцарение цесаревича было единственным средством остановить течение революции, по крайней мере, удержать ее в границах конституционной реформы. Во-первых, право было на стороне юного Алексея Николаевича. Кроме того, ему помогли бы симпатии, которыми он пользуется в народе и в армии".
Даже те, кто долго и верно служил государю, не сумели понять, что царь был еще и отцом пораженного недугом двенадцатилетнего мальчика. В беседе с французским послом Сазонов, в течение нескольких лет занимавший пост министра иностранных дел, с глазами, полными слез, сказал: "Вы знаете, как я люблю императора, с какой любовью я служил ему. Но никогда не прощу ему, что он отрекся за сына. Он не имел на это права... Существует ли какое бы то ни было законодательство, которое разрешило бы отказаться от прав несовершеннолетнего? Что же сказать, когда дело идет о самых священных, августейших правах в мире!.. Прекратить таким образом существование трехсотлетней династии, грандиозное дело Петра Великого, Екатерины II, Александра II... Какая трагедия, какое несчастье!"
После отречения Николая II за себя и за цесаревича императором Всероссийским стал Михаил Александрович. Согласно древней русской легенде, с появлением на троне царя Михаила II сбудется вековая мечта русских завоевание Константинополя. С началом царствования Дома Романовых, после государя Михаила Алексеевича других монархов с таким именем в России не было. Следовательно, младший брат Николая Александровича должен был стать Михаилом Вторым. Были и другие благоприятные для того обстоятельства. Великобритания и Франция, прежде препятствовавшие продвижению России в южном направлении, теперь были ее союзниками и обещали ей Константинополь в качестве награды за победу в войне. Если бы Михаил стал царем, и государства Сердечного Соглашения одержали победу, то древняя легенда могла бы осуществиться.
Но по воле судьбы царствование Михаила продолжалось ничтожно малое время. Новость о том, что престол перешел к нему, свалилась как снег на голову жившему в Гатчине великому князю. От старшего брата он получил телеграмму следующего содержания:
"Петроград. Его Императорскому Величеству Михаилу Второму.
События последних дней вынудили меня решиться на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным братом. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине.
Ники".
Михаил Александрович, которому исполнилось тридцать девять лет, не был готов к такому крутому повороту в своей судьбе. До появления на свет цесаревича он в течение шести лет был наследником престола. Когда Алексей Николаевич болел, то перед ним не раз вставала такая возможность. Но могло ли прийти ему в голову, что брат и племянник одновременно лишатся престола и что с получением высочайшей телеграммы он неожиданно станет императором? Великий князь не был трусом. Командуя войсками в Карпатах, он был награжден Георгиевским крестом. Его волновали и вопросы политики: видя, как разваливается правительство, в январе того же года великий князь посетил Родзянко и спросил председателя Думы, чем может быть полезен. Однако он не принадлежал к числу смелых, решительных людей, наделенных сверхестественной энергией и силой воли. В данный же момент нужен был именно такой человек. Тем не менее, попрощавшись с женой, которая была вне себя от радости, что может стать супругой монарха, великий князь выехал из Гатчины в Петроград, чтобы принять там историческое решение.
Но в Петрограде усилились антимонархические настроения. Палеолог вспоминал: "Воцарение великого князя Михаила подняло бурю в Совете: "Не хотим Романовых, - кричали со всех сторон, - мы хотим Республику".
Привезя в Петроград акт отречения, Гучков и Шульгин были приглашены в железнодорожные мастерские. На митинге, вспоминал очевидец, Гучков объявил, что Николай II отрекся в пользу Михаила Александровича, что сформировано демократическое правительство во главе с князем Львовым.
Услышав слово "князь", мастера зашумели. Некоторые из них стали запирать двери. Запахло самосудом. Депутатам Думы с трудом удалось избежать расправы.
На вокзале перед строем воинской части и большой толпой выступил В.В. Шульгин, закончивший речь возгласом: "Государю императору Михаилу Второму провозглашаю "Ура!". Затем депутаты отправились в дом N 12 на Миллионной улице, где в квартире князя П.Путятина состоялось заседание нового правительства, на котором присутствовал Родзянко. В начале стола сидел Михаил Александрович, готовый выслушать людей, которые станут его министрами, если он вступит на престол.
Милюков, Гучков и Шульгин горячо убеждали великого князя, что он не вправе отказываться от престола. "Потому что Россия потеряет свою ось... Монархия - это единственно возможный в России центр. Без царя России не жить". Родзянко и Керенский не менее красноречиво доказывали, что если новый царь займет престол против воли народа, пламя революции разгорится еще больше. И первой жертвой станет сам Михаил Александрович. "Великий князь Михаил Александрович, - вспоминал Родзянко, - поставил мне ребром вопрос, могу ли я гарантировать ему жизнь, если он примет престол, и я должен был ему ответить отрицательно".
Керенский был настроен еще более враждебно. Зная, что объявление нового царя вызовет бурю ярости среди членов Совета, он сказал: "Я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престол. Я не ручаюсь за жизнь вашего высочества". Далее, пишет М.Палеолог, "среди этого всеобщего смятения великий князь встал и объявил, что ему нужно несколько мгновений подумать одному, и направился в соседнюю комнату. Но Керенский одним прыжком бросился к нему, чтобы перерезать ему дорогу:
- Обещайте мне, ваше высочество, не советоваться с вашей супругой.
Он тотчас подумал о честолюбивой графине Брасовой, имеющей безграничное влияние на мужа. Великий князь ответил, улыбаясь:
- Успокойтесь, Александр Федорович, моей супруги сейчас нет здесь; она осталась в Гатчине.
Через пять минут великий князь вернулся в салон. Очень спокойным голосом он объявил:
- Я решил отречься.
Керенский, торжествуя, закричал:
- Ваше высочество, вы - благороднейший из людей!"
На тексте акта отречения, написанном на школьной карте в соседнем доме, принадлежавшем барону Гинцбургу, Михаил Александрович поставил свою подпись.
Триста четыре года спустя после того, как юный Михаил Романов, после долгих уговоров, согласился возложить на себя царский венец, его потомок, тоже Михаил, отказался от него. Царствование династии Романовых кончилось.
Хотя именно предательство генералов, которым доверял император, заставили его, в конечном счете, отречься от престола, государь не мог не попрощаться со своими прежними соратниками. Еще находясь в Пскове, сразу после отречения, государь обратился к новому правительству с просьбой разрешить ему вернуться в Ставку. Временное правительство согласилось без колебания: ведь генерал Алексеев был на его стороне, как и командующие фронтами, настаивавшие на отречении императора. Опасности того, что бывший монарх изменит свое решение и, собрав верные ему части, пойдет походом на мятежную столицу, не существовало.
При приближении царского поезда к Могилеву Алексеев направил навстречу ему Н.А.Базили, чтобы ввести Николая II в курс событий. Встретив поезд в Орше, он вошел в вагон царя. "Он был совершенно спокоен; мне, однако, тяжело было смотреть на его землистый цвет лица и синеву под глазами, - вспоминал Базили, - Изложив ему последние петроградские события, я позволил себе сказать ему, что мы, в Ставке, были в отчаянии оттого, что он не передал своей короны цесаревичу. Он ответил мне просто: "Я не мог расстаться со своим сыном..." Через несколько минут подали обед. Это был мрачный обед. Каждый чувствовал, как сердце его сжимается; не ели, не пили. Император, однако, очень хорошо владел собою, спрашивал несколько раз о людях, входящих в состав Временного правительства; но так как воротник у него был довольно низкий, я видел, как беспрерывно сжималось его горло..."
Алексеев встретил государя на вокзале и в открытом автомобиле повез к дому губернатора. Сев за свой письменный стол, Николай II написал свой последний приказ по армии. Вот его текст:
"Приказ Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего
8-го Марта 1917 года, N 371.
Отрекшийся от Престола Император Николай II, перед своим отъездом из района действующей армии, обратился к войскам со следующим прощальным словом:
"В последний раз обращаюсь к Вам, горячо любимые мною войска. После отречения мною за себя и за сына моего от Престола Российского, власть передана Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и Вам, доблестные войска, отстоять нашу родину от злого врага. В продолжении двух с половиной лет Вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.
Кто думает теперь о мире, кто желает его - тот изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же Ваш долг, защищайте доблестно нашу Великую Родину, повинуйтесь Временному Правительству, слушайтесь Ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.
Твердо верю, что не угасла в Ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит Вас Господь Бог и да ведет Вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий".
Николай.
8-го Марта 1917 года.
Ставка
Подписал: Начальник Штаба, Генерал Алексеев.
[("Русск. Летоп.", 1921, кн.1, с.96-97)]
К сожалению, приказ этот так и не был зачитан войскам. То самое Временное Правительство, к повиновению которому призывал благородный государь, запретило его публикацию. Да и Петросовет, заседавший в соседнем крыле Таврического дворца, дал понять, что не одобряет обнародование приказов от имени низложенных монархов.
Все эти пять суток, которые провел государь в Могилеве, он проявлял спокойствие и самообладание, привитые ему еще в детстве. 6 марта государь прощался со своей Ставкой. В большом зале в управлении дежурного генерала собрались все служащие, великие князья Сергей и Александр Михайловичи, Борис Владимирович, свита, генералы, офицеры и гражданские чины с генералом Алексеевым во главе. Тут же построилась команда нижних чинов от частей, расквартированных в Могилеве. Одетый в кубанскую пластунскую форму, вспоминает очевидец, государь спокойно вышел на середину зала, помолчав, начал говорить. По окончании речи он сердечно поблагодарил всех за труды и высказал уверенность, что Россия вместе с союзниками добьются победы над врагом. С ответным словом выступил взволнованный генерал Алексеев. Государь подошел и крепко обнял его. Послышались рыдания. Но, писал очевидец, все знали, что Государь уже отрекся от престола, и никто не решился отговаривать его. [(Свидетельство очевидца приводится в "Русской Летописи" (1922, кн.3, с.88-89)]: "При первых звуках голоса Государя послышались рыдания, и почти у всех были слезы на глазах, а затем несколько офицеров упали в обморок, начались истерики, и весь зал пришел в полное волнение, такое волнение, которое охватывает близких при прощании с дорогим, любимым, но уже не живым человеком. Около меня стояли генерал Петрово-Соловово. Великий князь Александр Михайлович и целый ряд других лиц и все они буквально рыдали.
Государь быстро овладел собою и направился к нижним чинам, поздоровался с ними, и солдаты ответили: "Здравия желаем Вашему Императорскому Величеству". Государь начал обходить команду, которая, так же как и офицерский состав Ставки, с глубокой грустью расставались с своим Царем, которому они служили верой и правдой. Послышались всхлипывания, рыдания, причитания; я сам лично слышал, как громадного роста вахмистр, кажется, кирасирского Его Величества полка, весь украшенный Георгиями и медалями, сквозь рыдания сказал: "Не покидай нас, Батюшка". Все смешалось, и Государь уходил из залы и спускался с лестницы, окруженный глубоко расстроенной толпой офицеров и солдат. Я не видел сам, но мне рассказывали, что какой-то казак-конвоец бросился в ноги Царю и просил не покидать Россию. Государь смутился и сказал: "Встань, не надо, не надо этого...".") Николай Александрович поклонился всем собравшимся и вышел из зала.
В своем кабинете он попрощался с иностранными наблюдателями. По словам генерала Хенбери-Вильямса, государь, одетый в полевую форму, выглядел утомленным и бледным, глаза, окруженные синевой, запали. С улыбкой встав из-за стола, он пригласил гостя сесть на диван и опустился рядом сам. "Он сказал, что намеревался осуществить реформы, - писал впоследствии генерал, - но события развивались слишком быстро, и он не успел сделать это. Что же касается того, чтобы отречься в пользу цесаревича и поставить при нем регента, он не смог пойти на подобный шаг, будучи не с силах расстаться с единственным сыном. Он знал, что императрица того же мнения. Он надеялся, что... ему разрешат уехать в Крым... Если же придется уехать, то он предпочел бы Англию... Он прибавил, что необходимо оказать поддержку существующему правительству, поскольку это самый верный способ удержать Россию в рядах союзников и закончить войну... Он высказал опасение, что революция означает развал армии... Когда я попрощался с императором, он повернулся ко мне и произнес: "Помните, самое главное - это разгромить Германию".
Изменение статуса Николая Александровича тактично скрывалось окружающими, продолжавшими оказывать ему знаки внимания. Однако это проявлялось в ряде деталей. Наутро после прощания государя с персоналом Ставки офицеры и нижние чины его конвоя, выстроившись возле губернаторского дома, громко произнесли присягу новой власти. После этого прочли молитву. При этом, впервые за несколько последних столетий, в ней не упоминались имена царя и членов императорской семьи. В связи с отречением императора в Могилеве состоялись митинги. Вечером в городе была иллюминация, по улицам ходили толпы народа и что-то кричали. В окнах городской управы, как раз напротив окна кабинета государя, вывесили два огромных кумачовых полотнища. Свитские офицеры один за другим стали удалять с погон царские вензеля и срезать адъютантские аксельбанты. Государь отнесся к этому снисходительно, но и 8 (21) марта Алексеев телеграфировал Брусилову: "Низложенный император понимает необходимость и разрешил немедленно снять вензеля и аксельбанты".
На второй день пребывания государя в Ставке из Киева приехала императрица-мать. "Известие об отречении Ники поразило нас как удар грома, - вспоминала потом великая княгиня Ольга Александровна, находившаяся в то время с родительницей в Киеве. - Мы были в недоумении. Мама была в ужасном состоянии. Она повторяла, что большего унижения она в жизни не испытывала... Во всем она видела Алики". Прибывший в Могилев поезд вдовствующей императрицы подошел к царской платформе. Спустя несколько минут подъехал в своем автомобиле Николай Александрович. Поздоровавшись с двумя казаками, стоявшими у дверей вагона, направился к вдовствующей императрице. Мать и сын два часа оставались одни. Потом в вагон вошел великий князь Александр Михайлович, сопровождавший Марию Федоровну. Императрица-мать, опустившись на стул, громко рыдала. Уставясь невидящим взглядом себе под ноги, Николай Александрович курил.
Вдовствующая императрица пробыла в Могилеве три дня. Жила она в своем вагоне. Почти все время Мария Федоровна проводила в обществе сына. Они совершали дальние поездки на автомобиле и каждый вечер вместе обедали. Именно сын утешал свою мать. Обычно веселая, остроумная, находчивая, решительная и умеющая владеть собой, она была непохожа на себя: испуганная, испытывающая чувство стыда, несчастная. И сын помогал императрице обрести себя, придавал ей твердость и мужество.
Находясь в Могилеве, государь, по существу, не имел связи с семьей, оставшейся в Царском Селе. Желая как можно скорее вернуться к своим близким, он ждал разрешения от Временного правительства покинуть могилев. Разрешение было дано, но в Петрограде стали распространяться слухи, будто бывший император вернулся в Ставку с тем, чтобы с помощью армии подавить революцию или же "открыть фронт немцам". Газеты, словно сорвались с цепи, печатали мерзкие истории, героями которых были Распутин и императрица, и статейки, подробно рассказывающие о "предательстве" императрицы. Поэтому, главным образом, для того, чтобы защитить государя и его семью, 7 (20) марта Временное правительство принимает постановление: "Признать отреченных императора Николая II и его супругу лишенными свободы". Императрица подлежала аресту в Царском Селе 8 (21) марта, государь - в Могилеве. В тот же день четыре комиссара Временного правительства, прибывшие в Ставку, отправляются с ним в Царское Село.
Перед отъездом государь и вдовствующая императрица в последний раз завтракают вместе. В три часа прибыл экстренный поезд с представителями нового правительства. Поднявшись, государь нежно поцеловал родительницу. Никто из них не ведал, что сулит им грядущее, хотя оба надеялись встретиться в Крыму или Англии. Перед расставанием Мария Федоровна горько заплакала. Покинув ее вагон, Николай Александрович пересек платформу и сел в свой поезд, стоявший на соседнем пути. Свистнул паровоз. Рывок, и царский поезд тронулся. Стоя у окна, государь с улыбкой махал рукой императрице-матери. Через несколько минут, когда поезд, увозивший государя, превратился в едва различимое на горизонте пятно, от платформы отошел и поезд Марии Федоровны, возвращавшейся в Киев. Ни гордая императрица-мать, ни ее сдержанный старший сын не знали, что им не суждено более встретиться. [(По словам А.А.Вырубовой, "когда Государь с Государыней Марией Федоровной уезжали из Могилева, взорам его представилась поразительная картина: народ стоял на коленях на всем протяжении от дворца до вокзала. Группа институток прорвала кордон и окружила Царя, прося его дать им последнюю памятку - платок, автограф, пуговицу с мундира и т.д. Голос его задрожал, когда он об этом говорил. "Зачем вы не обратились с воззванием к народу, к солдатам?"спросила я. Государь ответил спокойно: "Народ сознавал свое бессилие, а ведь пока могли бы умертвить мою семью. Жена и дети - это все, что у меня осталось!")]
Перед отправлением царского поезда на платформе выстроились провожавшие государя офицеры Ставки во главе с генералом Алексеевым. По свидетельству Дубенского, пишет Н.А.Соколов, "Государь вышел из вагона Императрицы-матери и пошел в свой вагон. Он стоял у окна и смотрел на всех, провожавших его. Почти против его вагона был вагон Императрицы-матери. Она стояла у окна и крестила сына. Поезд пошел. Генерал Алексеев отдал честь Императору, а когда мимо него проходил вагон с депутатами, он снял шапку и низко им поклонился".
29. ИМПЕРАТРИЦА В ОДИНОЧЕСТВЕ
В понедельник 27 февраля (12 марта) в 10 часов утра в петроградской квартире Лили фон Лен, фрейлины императрицы, зазвонил телефон. Поднявшись с постели, Лили подошла к аппарату. На проводе была государыня. "Я хочу чтобы вы приехали в Царское Село поездом, который отправляется в 10 3/4, проговорила Александра Федоровна. - Утро чудесное. Прокатимся в автомобиле. Сможете повидаться с девочками и Анной, а в 4 часа вернетесь в Петроград... Буду ждать на вокзале".
Поскольку до отхода поезда оставалось всего 45 минут, Лили спешно оделась и, надев перчатки, кольца и браслет, отправилась на вокзал. В вагон села уже на ходу.
Стояло по-зимнему великолепное утро. На синем небе сияло солнце, в лучах которого переливались снежные сугробы. Верная обещанию, императрица ждала Лили на вокзале. "Что в Петрограде? - спросила озабоченно государыня. - Я слышала, что обстановка серьезная". Лили ответила, что из-за всеобщей забастовки приходится испытывать известные затруднения. но ничего тревожного она не заметила. Все еще встревоженная, по пути во дворец императрица велела шоферу остановить автомобиль и такой же вопрос задала капитану Гвардейского экипажа. "Ничего опасного, ваше величество", - улыбнулся офицер.
В минувшую субботу и воскресенье императрица недостаточно внимательно следила за событиями в Петрограде. От Протопопова и других лиц ей стало известно, что были беспорядки и что положение под контролем. Да и некогда было государыне разбираться с уличными беспорядками. У нее во дворце хватало забот: заболели дети.
А.Вырубова вспоминала: "Вечером пришла Татьяна Николаевна с известием, что у Алексея Николаевича И Ольги Николаевны корь. Заразились они от маленького кадета, который приезжал играть с Наследником 10 дней назад". Они заболели в четверг, 23 февраля (8 марта), после того, как царский поезд отправился в Могилев.
Следом за Ольгой и Алексеем Николаевичами заболели Татьяна Николаевна и Анна Вырубова. Надев белый халат сестры милосердия императрица сама ухаживала за больными. "в то время я еще была очень больна и едва держалась на ногах, - вспоминала Вырубова. - У меня потемнело в глазах, и я лишилась чувств. Но Государыня не потеряла самообладания. Она уложила меня в постель, принесла холодной воды, и когда я открыла глаза, я увидела перед собой ее и чувствовала, как она нежно мочила мне голову холодной водой." Несмотря на все старания государыни, больным становилось все хуже. Ночью 28 февраля (12 марта) у Ольги Николаевны температура поднялась до 39', у Татьяны до 38', а у Анны Вырубовой и цесаревича до 40' С.
Во время приезда Лили императрица узнала, что петроградский гарнизон примкнул к восставшей черни. Лили находилась наверху, в комнате великих княжон с опущенными шторами. Между тем государыня беседовала с двумя офицерами из охраны дворца. Вернувшись, императрица позвала Лили в соседнюю комнату. "Лили, - произнесла она прерывающимся от волнения голосом. - Дела очень плохи... Взбунтовались солдаты Литовского полка, перебили офицеров и покинули казармы. Их примеру последовал Волынский полк. Я этого не понимаю. Никогда не поверю, что возможна революция... Уверена, беспорядки происходят только в Петрограде".
Но к концу дня пришли еще более тревожные вести. Императрица пыталась связаться по телефону с государем, но тщетно. "Я послала ему телеграмму с просьбой немедленно вернуться. Он прибудет сюда в среду 1/14 марта утром", - заявила она. Задыхаясь от отдышки, со стертыми ногами, пришел Александр Танеев, отец Анны Вырубовой. "Петроград в руках черни, - заявил он, побагровев от гнева и возмущения. - Останавливают все моторы. Мой конфисковали, пришлось идти пешком".
Не решившись возвращаться в столицу при таких обстоятельствах, Лили решила остаться во дворце. Чтобы фрейлина смогла переночевать на половине, занимаемой царской семьей, для нее в красной комнате поставили кушетку. Пока императрица беседовала с пожилым обер-гофмаршалом, графом Бенкендорфом, Лили и Анастасия Николаевна, сидя на красном ковре, решали головоломки. Закончив разговор со старым придворным, государыня отправила дочь спать и сообщила Лили: " Не хочу, чтобы девочки знали, что происходит, пока это возможно скрывать. Все вокруг перепились, на улицах беспорядочная стрельба. О, Лили, какое счастье что с нами самые преданные войска, Гвардейский экипаж. Все они наши друзья".
Царь сходит со сцены. Его и всех его любящих предают на страдания и смерть. Его усилия преуменьшают; его действия осуждают; его память порочат... Остановитесь и скажите: кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых, людях честолюбивых и гордых духом, отважных и властных - недостатка не было. Но никто не сумел ответить на несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держа победу уже в руках, она пала на землю, заживо, как древле Ирод, пожираемая червями" [(Цитируется по Е.Е.Алферьеву (с.112-113)).]
Естественно, члены императорской фамилии с унынием встретили известие об отречении государя от престола. А некоторые из них, думая лишь о неестественности положения, в котором оказались, набросились на поверженного монарха. "Вероятно, Ники потерял рассудок, - писал в своих мемуарах великий князь Александр Михайлович, вспоминая те дни. - С каких пор Самодержец Всероссийский может отречься от данного ему Богом власти из-за мятежа в столице, вызванного недостатком хлеба? Измена петроградского гарнизона? Но ведь в его распоряжении находилась пятнадцатимиллионная армия. Все это... казалось совершенно невероятным".
Еще больше государя осуждали за то, что он отрекся и за сына. Шульгин и Гучков, оба убежденные монархисты, были поражены тем, что Николай II отрекся не в пользу сына, а великого князя Михаила Александровича. Они понимали, что это к добру не приведет, но склонились перед отцовскими чувствами. Известие об отречении в пользу великого князя вызвало негодование как среди бюрократических, следовавших устоявшимся традициям жителей столицы, так и среди монархически настроенных групп.
Николай Александрович Базили, управляющий дипломатической канцелярией Царской Ставки, составивший первый акт об отречении николая II, удивился тому, что в тексте имя цесаревича было заменено на имя Михаила Александровича. Он заявил Палеологу: "Немедленное воцарение цесаревича было единственным средством остановить течение революции, по крайней мере, удержать ее в границах конституционной реформы. Во-первых, право было на стороне юного Алексея Николаевича. Кроме того, ему помогли бы симпатии, которыми он пользуется в народе и в армии".
Даже те, кто долго и верно служил государю, не сумели понять, что царь был еще и отцом пораженного недугом двенадцатилетнего мальчика. В беседе с французским послом Сазонов, в течение нескольких лет занимавший пост министра иностранных дел, с глазами, полными слез, сказал: "Вы знаете, как я люблю императора, с какой любовью я служил ему. Но никогда не прощу ему, что он отрекся за сына. Он не имел на это права... Существует ли какое бы то ни было законодательство, которое разрешило бы отказаться от прав несовершеннолетнего? Что же сказать, когда дело идет о самых священных, августейших правах в мире!.. Прекратить таким образом существование трехсотлетней династии, грандиозное дело Петра Великого, Екатерины II, Александра II... Какая трагедия, какое несчастье!"
После отречения Николая II за себя и за цесаревича императором Всероссийским стал Михаил Александрович. Согласно древней русской легенде, с появлением на троне царя Михаила II сбудется вековая мечта русских завоевание Константинополя. С началом царствования Дома Романовых, после государя Михаила Алексеевича других монархов с таким именем в России не было. Следовательно, младший брат Николая Александровича должен был стать Михаилом Вторым. Были и другие благоприятные для того обстоятельства. Великобритания и Франция, прежде препятствовавшие продвижению России в южном направлении, теперь были ее союзниками и обещали ей Константинополь в качестве награды за победу в войне. Если бы Михаил стал царем, и государства Сердечного Соглашения одержали победу, то древняя легенда могла бы осуществиться.
Но по воле судьбы царствование Михаила продолжалось ничтожно малое время. Новость о том, что престол перешел к нему, свалилась как снег на голову жившему в Гатчине великому князю. От старшего брата он получил телеграмму следующего содержания:
"Петроград. Его Императорскому Величеству Михаилу Второму.
События последних дней вынудили меня решиться на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным братом. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине.
Ники".
Михаил Александрович, которому исполнилось тридцать девять лет, не был готов к такому крутому повороту в своей судьбе. До появления на свет цесаревича он в течение шести лет был наследником престола. Когда Алексей Николаевич болел, то перед ним не раз вставала такая возможность. Но могло ли прийти ему в голову, что брат и племянник одновременно лишатся престола и что с получением высочайшей телеграммы он неожиданно станет императором? Великий князь не был трусом. Командуя войсками в Карпатах, он был награжден Георгиевским крестом. Его волновали и вопросы политики: видя, как разваливается правительство, в январе того же года великий князь посетил Родзянко и спросил председателя Думы, чем может быть полезен. Однако он не принадлежал к числу смелых, решительных людей, наделенных сверхестественной энергией и силой воли. В данный же момент нужен был именно такой человек. Тем не менее, попрощавшись с женой, которая была вне себя от радости, что может стать супругой монарха, великий князь выехал из Гатчины в Петроград, чтобы принять там историческое решение.
Но в Петрограде усилились антимонархические настроения. Палеолог вспоминал: "Воцарение великого князя Михаила подняло бурю в Совете: "Не хотим Романовых, - кричали со всех сторон, - мы хотим Республику".
Привезя в Петроград акт отречения, Гучков и Шульгин были приглашены в железнодорожные мастерские. На митинге, вспоминал очевидец, Гучков объявил, что Николай II отрекся в пользу Михаила Александровича, что сформировано демократическое правительство во главе с князем Львовым.
Услышав слово "князь", мастера зашумели. Некоторые из них стали запирать двери. Запахло самосудом. Депутатам Думы с трудом удалось избежать расправы.
На вокзале перед строем воинской части и большой толпой выступил В.В. Шульгин, закончивший речь возгласом: "Государю императору Михаилу Второму провозглашаю "Ура!". Затем депутаты отправились в дом N 12 на Миллионной улице, где в квартире князя П.Путятина состоялось заседание нового правительства, на котором присутствовал Родзянко. В начале стола сидел Михаил Александрович, готовый выслушать людей, которые станут его министрами, если он вступит на престол.
Милюков, Гучков и Шульгин горячо убеждали великого князя, что он не вправе отказываться от престола. "Потому что Россия потеряет свою ось... Монархия - это единственно возможный в России центр. Без царя России не жить". Родзянко и Керенский не менее красноречиво доказывали, что если новый царь займет престол против воли народа, пламя революции разгорится еще больше. И первой жертвой станет сам Михаил Александрович. "Великий князь Михаил Александрович, - вспоминал Родзянко, - поставил мне ребром вопрос, могу ли я гарантировать ему жизнь, если он примет престол, и я должен был ему ответить отрицательно".
Керенский был настроен еще более враждебно. Зная, что объявление нового царя вызовет бурю ярости среди членов Совета, он сказал: "Я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престол. Я не ручаюсь за жизнь вашего высочества". Далее, пишет М.Палеолог, "среди этого всеобщего смятения великий князь встал и объявил, что ему нужно несколько мгновений подумать одному, и направился в соседнюю комнату. Но Керенский одним прыжком бросился к нему, чтобы перерезать ему дорогу:
- Обещайте мне, ваше высочество, не советоваться с вашей супругой.
Он тотчас подумал о честолюбивой графине Брасовой, имеющей безграничное влияние на мужа. Великий князь ответил, улыбаясь:
- Успокойтесь, Александр Федорович, моей супруги сейчас нет здесь; она осталась в Гатчине.
Через пять минут великий князь вернулся в салон. Очень спокойным голосом он объявил:
- Я решил отречься.
Керенский, торжествуя, закричал:
- Ваше высочество, вы - благороднейший из людей!"
На тексте акта отречения, написанном на школьной карте в соседнем доме, принадлежавшем барону Гинцбургу, Михаил Александрович поставил свою подпись.
Триста четыре года спустя после того, как юный Михаил Романов, после долгих уговоров, согласился возложить на себя царский венец, его потомок, тоже Михаил, отказался от него. Царствование династии Романовых кончилось.
Хотя именно предательство генералов, которым доверял император, заставили его, в конечном счете, отречься от престола, государь не мог не попрощаться со своими прежними соратниками. Еще находясь в Пскове, сразу после отречения, государь обратился к новому правительству с просьбой разрешить ему вернуться в Ставку. Временное правительство согласилось без колебания: ведь генерал Алексеев был на его стороне, как и командующие фронтами, настаивавшие на отречении императора. Опасности того, что бывший монарх изменит свое решение и, собрав верные ему части, пойдет походом на мятежную столицу, не существовало.
При приближении царского поезда к Могилеву Алексеев направил навстречу ему Н.А.Базили, чтобы ввести Николая II в курс событий. Встретив поезд в Орше, он вошел в вагон царя. "Он был совершенно спокоен; мне, однако, тяжело было смотреть на его землистый цвет лица и синеву под глазами, - вспоминал Базили, - Изложив ему последние петроградские события, я позволил себе сказать ему, что мы, в Ставке, были в отчаянии оттого, что он не передал своей короны цесаревичу. Он ответил мне просто: "Я не мог расстаться со своим сыном..." Через несколько минут подали обед. Это был мрачный обед. Каждый чувствовал, как сердце его сжимается; не ели, не пили. Император, однако, очень хорошо владел собою, спрашивал несколько раз о людях, входящих в состав Временного правительства; но так как воротник у него был довольно низкий, я видел, как беспрерывно сжималось его горло..."
Алексеев встретил государя на вокзале и в открытом автомобиле повез к дому губернатора. Сев за свой письменный стол, Николай II написал свой последний приказ по армии. Вот его текст:
"Приказ Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего
8-го Марта 1917 года, N 371.
Отрекшийся от Престола Император Николай II, перед своим отъездом из района действующей армии, обратился к войскам со следующим прощальным словом:
"В последний раз обращаюсь к Вам, горячо любимые мною войска. После отречения мною за себя и за сына моего от Престола Российского, власть передана Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и Вам, доблестные войска, отстоять нашу родину от злого врага. В продолжении двух с половиной лет Вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.
Кто думает теперь о мире, кто желает его - тот изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же Ваш долг, защищайте доблестно нашу Великую Родину, повинуйтесь Временному Правительству, слушайтесь Ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.
Твердо верю, что не угасла в Ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит Вас Господь Бог и да ведет Вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий".
Николай.
8-го Марта 1917 года.
Ставка
Подписал: Начальник Штаба, Генерал Алексеев.
[("Русск. Летоп.", 1921, кн.1, с.96-97)]
К сожалению, приказ этот так и не был зачитан войскам. То самое Временное Правительство, к повиновению которому призывал благородный государь, запретило его публикацию. Да и Петросовет, заседавший в соседнем крыле Таврического дворца, дал понять, что не одобряет обнародование приказов от имени низложенных монархов.
Все эти пять суток, которые провел государь в Могилеве, он проявлял спокойствие и самообладание, привитые ему еще в детстве. 6 марта государь прощался со своей Ставкой. В большом зале в управлении дежурного генерала собрались все служащие, великие князья Сергей и Александр Михайловичи, Борис Владимирович, свита, генералы, офицеры и гражданские чины с генералом Алексеевым во главе. Тут же построилась команда нижних чинов от частей, расквартированных в Могилеве. Одетый в кубанскую пластунскую форму, вспоминает очевидец, государь спокойно вышел на середину зала, помолчав, начал говорить. По окончании речи он сердечно поблагодарил всех за труды и высказал уверенность, что Россия вместе с союзниками добьются победы над врагом. С ответным словом выступил взволнованный генерал Алексеев. Государь подошел и крепко обнял его. Послышались рыдания. Но, писал очевидец, все знали, что Государь уже отрекся от престола, и никто не решился отговаривать его. [(Свидетельство очевидца приводится в "Русской Летописи" (1922, кн.3, с.88-89)]: "При первых звуках голоса Государя послышались рыдания, и почти у всех были слезы на глазах, а затем несколько офицеров упали в обморок, начались истерики, и весь зал пришел в полное волнение, такое волнение, которое охватывает близких при прощании с дорогим, любимым, но уже не живым человеком. Около меня стояли генерал Петрово-Соловово. Великий князь Александр Михайлович и целый ряд других лиц и все они буквально рыдали.
Государь быстро овладел собою и направился к нижним чинам, поздоровался с ними, и солдаты ответили: "Здравия желаем Вашему Императорскому Величеству". Государь начал обходить команду, которая, так же как и офицерский состав Ставки, с глубокой грустью расставались с своим Царем, которому они служили верой и правдой. Послышались всхлипывания, рыдания, причитания; я сам лично слышал, как громадного роста вахмистр, кажется, кирасирского Его Величества полка, весь украшенный Георгиями и медалями, сквозь рыдания сказал: "Не покидай нас, Батюшка". Все смешалось, и Государь уходил из залы и спускался с лестницы, окруженный глубоко расстроенной толпой офицеров и солдат. Я не видел сам, но мне рассказывали, что какой-то казак-конвоец бросился в ноги Царю и просил не покидать Россию. Государь смутился и сказал: "Встань, не надо, не надо этого...".") Николай Александрович поклонился всем собравшимся и вышел из зала.
В своем кабинете он попрощался с иностранными наблюдателями. По словам генерала Хенбери-Вильямса, государь, одетый в полевую форму, выглядел утомленным и бледным, глаза, окруженные синевой, запали. С улыбкой встав из-за стола, он пригласил гостя сесть на диван и опустился рядом сам. "Он сказал, что намеревался осуществить реформы, - писал впоследствии генерал, - но события развивались слишком быстро, и он не успел сделать это. Что же касается того, чтобы отречься в пользу цесаревича и поставить при нем регента, он не смог пойти на подобный шаг, будучи не с силах расстаться с единственным сыном. Он знал, что императрица того же мнения. Он надеялся, что... ему разрешат уехать в Крым... Если же придется уехать, то он предпочел бы Англию... Он прибавил, что необходимо оказать поддержку существующему правительству, поскольку это самый верный способ удержать Россию в рядах союзников и закончить войну... Он высказал опасение, что революция означает развал армии... Когда я попрощался с императором, он повернулся ко мне и произнес: "Помните, самое главное - это разгромить Германию".
Изменение статуса Николая Александровича тактично скрывалось окружающими, продолжавшими оказывать ему знаки внимания. Однако это проявлялось в ряде деталей. Наутро после прощания государя с персоналом Ставки офицеры и нижние чины его конвоя, выстроившись возле губернаторского дома, громко произнесли присягу новой власти. После этого прочли молитву. При этом, впервые за несколько последних столетий, в ней не упоминались имена царя и членов императорской семьи. В связи с отречением императора в Могилеве состоялись митинги. Вечером в городе была иллюминация, по улицам ходили толпы народа и что-то кричали. В окнах городской управы, как раз напротив окна кабинета государя, вывесили два огромных кумачовых полотнища. Свитские офицеры один за другим стали удалять с погон царские вензеля и срезать адъютантские аксельбанты. Государь отнесся к этому снисходительно, но и 8 (21) марта Алексеев телеграфировал Брусилову: "Низложенный император понимает необходимость и разрешил немедленно снять вензеля и аксельбанты".
На второй день пребывания государя в Ставке из Киева приехала императрица-мать. "Известие об отречении Ники поразило нас как удар грома, - вспоминала потом великая княгиня Ольга Александровна, находившаяся в то время с родительницей в Киеве. - Мы были в недоумении. Мама была в ужасном состоянии. Она повторяла, что большего унижения она в жизни не испытывала... Во всем она видела Алики". Прибывший в Могилев поезд вдовствующей императрицы подошел к царской платформе. Спустя несколько минут подъехал в своем автомобиле Николай Александрович. Поздоровавшись с двумя казаками, стоявшими у дверей вагона, направился к вдовствующей императрице. Мать и сын два часа оставались одни. Потом в вагон вошел великий князь Александр Михайлович, сопровождавший Марию Федоровну. Императрица-мать, опустившись на стул, громко рыдала. Уставясь невидящим взглядом себе под ноги, Николай Александрович курил.
Вдовствующая императрица пробыла в Могилеве три дня. Жила она в своем вагоне. Почти все время Мария Федоровна проводила в обществе сына. Они совершали дальние поездки на автомобиле и каждый вечер вместе обедали. Именно сын утешал свою мать. Обычно веселая, остроумная, находчивая, решительная и умеющая владеть собой, она была непохожа на себя: испуганная, испытывающая чувство стыда, несчастная. И сын помогал императрице обрести себя, придавал ей твердость и мужество.
Находясь в Могилеве, государь, по существу, не имел связи с семьей, оставшейся в Царском Селе. Желая как можно скорее вернуться к своим близким, он ждал разрешения от Временного правительства покинуть могилев. Разрешение было дано, но в Петрограде стали распространяться слухи, будто бывший император вернулся в Ставку с тем, чтобы с помощью армии подавить революцию или же "открыть фронт немцам". Газеты, словно сорвались с цепи, печатали мерзкие истории, героями которых были Распутин и императрица, и статейки, подробно рассказывающие о "предательстве" императрицы. Поэтому, главным образом, для того, чтобы защитить государя и его семью, 7 (20) марта Временное правительство принимает постановление: "Признать отреченных императора Николая II и его супругу лишенными свободы". Императрица подлежала аресту в Царском Селе 8 (21) марта, государь - в Могилеве. В тот же день четыре комиссара Временного правительства, прибывшие в Ставку, отправляются с ним в Царское Село.
Перед отъездом государь и вдовствующая императрица в последний раз завтракают вместе. В три часа прибыл экстренный поезд с представителями нового правительства. Поднявшись, государь нежно поцеловал родительницу. Никто из них не ведал, что сулит им грядущее, хотя оба надеялись встретиться в Крыму или Англии. Перед расставанием Мария Федоровна горько заплакала. Покинув ее вагон, Николай Александрович пересек платформу и сел в свой поезд, стоявший на соседнем пути. Свистнул паровоз. Рывок, и царский поезд тронулся. Стоя у окна, государь с улыбкой махал рукой императрице-матери. Через несколько минут, когда поезд, увозивший государя, превратился в едва различимое на горизонте пятно, от платформы отошел и поезд Марии Федоровны, возвращавшейся в Киев. Ни гордая императрица-мать, ни ее сдержанный старший сын не знали, что им не суждено более встретиться. [(По словам А.А.Вырубовой, "когда Государь с Государыней Марией Федоровной уезжали из Могилева, взорам его представилась поразительная картина: народ стоял на коленях на всем протяжении от дворца до вокзала. Группа институток прорвала кордон и окружила Царя, прося его дать им последнюю памятку - платок, автограф, пуговицу с мундира и т.д. Голос его задрожал, когда он об этом говорил. "Зачем вы не обратились с воззванием к народу, к солдатам?"спросила я. Государь ответил спокойно: "Народ сознавал свое бессилие, а ведь пока могли бы умертвить мою семью. Жена и дети - это все, что у меня осталось!")]
Перед отправлением царского поезда на платформе выстроились провожавшие государя офицеры Ставки во главе с генералом Алексеевым. По свидетельству Дубенского, пишет Н.А.Соколов, "Государь вышел из вагона Императрицы-матери и пошел в свой вагон. Он стоял у окна и смотрел на всех, провожавших его. Почти против его вагона был вагон Императрицы-матери. Она стояла у окна и крестила сына. Поезд пошел. Генерал Алексеев отдал честь Императору, а когда мимо него проходил вагон с депутатами, он снял шапку и низко им поклонился".
29. ИМПЕРАТРИЦА В ОДИНОЧЕСТВЕ
В понедельник 27 февраля (12 марта) в 10 часов утра в петроградской квартире Лили фон Лен, фрейлины императрицы, зазвонил телефон. Поднявшись с постели, Лили подошла к аппарату. На проводе была государыня. "Я хочу чтобы вы приехали в Царское Село поездом, который отправляется в 10 3/4, проговорила Александра Федоровна. - Утро чудесное. Прокатимся в автомобиле. Сможете повидаться с девочками и Анной, а в 4 часа вернетесь в Петроград... Буду ждать на вокзале".
Поскольку до отхода поезда оставалось всего 45 минут, Лили спешно оделась и, надев перчатки, кольца и браслет, отправилась на вокзал. В вагон села уже на ходу.
Стояло по-зимнему великолепное утро. На синем небе сияло солнце, в лучах которого переливались снежные сугробы. Верная обещанию, императрица ждала Лили на вокзале. "Что в Петрограде? - спросила озабоченно государыня. - Я слышала, что обстановка серьезная". Лили ответила, что из-за всеобщей забастовки приходится испытывать известные затруднения. но ничего тревожного она не заметила. Все еще встревоженная, по пути во дворец императрица велела шоферу остановить автомобиль и такой же вопрос задала капитану Гвардейского экипажа. "Ничего опасного, ваше величество", - улыбнулся офицер.
В минувшую субботу и воскресенье императрица недостаточно внимательно следила за событиями в Петрограде. От Протопопова и других лиц ей стало известно, что были беспорядки и что положение под контролем. Да и некогда было государыне разбираться с уличными беспорядками. У нее во дворце хватало забот: заболели дети.
А.Вырубова вспоминала: "Вечером пришла Татьяна Николаевна с известием, что у Алексея Николаевича И Ольги Николаевны корь. Заразились они от маленького кадета, который приезжал играть с Наследником 10 дней назад". Они заболели в четверг, 23 февраля (8 марта), после того, как царский поезд отправился в Могилев.
Следом за Ольгой и Алексеем Николаевичами заболели Татьяна Николаевна и Анна Вырубова. Надев белый халат сестры милосердия императрица сама ухаживала за больными. "в то время я еще была очень больна и едва держалась на ногах, - вспоминала Вырубова. - У меня потемнело в глазах, и я лишилась чувств. Но Государыня не потеряла самообладания. Она уложила меня в постель, принесла холодной воды, и когда я открыла глаза, я увидела перед собой ее и чувствовала, как она нежно мочила мне голову холодной водой." Несмотря на все старания государыни, больным становилось все хуже. Ночью 28 февраля (12 марта) у Ольги Николаевны температура поднялась до 39', у Татьяны до 38', а у Анны Вырубовой и цесаревича до 40' С.
Во время приезда Лили императрица узнала, что петроградский гарнизон примкнул к восставшей черни. Лили находилась наверху, в комнате великих княжон с опущенными шторами. Между тем государыня беседовала с двумя офицерами из охраны дворца. Вернувшись, императрица позвала Лили в соседнюю комнату. "Лили, - произнесла она прерывающимся от волнения голосом. - Дела очень плохи... Взбунтовались солдаты Литовского полка, перебили офицеров и покинули казармы. Их примеру последовал Волынский полк. Я этого не понимаю. Никогда не поверю, что возможна революция... Уверена, беспорядки происходят только в Петрограде".
Но к концу дня пришли еще более тревожные вести. Императрица пыталась связаться по телефону с государем, но тщетно. "Я послала ему телеграмму с просьбой немедленно вернуться. Он прибудет сюда в среду 1/14 марта утром", - заявила она. Задыхаясь от отдышки, со стертыми ногами, пришел Александр Танеев, отец Анны Вырубовой. "Петроград в руках черни, - заявил он, побагровев от гнева и возмущения. - Останавливают все моторы. Мой конфисковали, пришлось идти пешком".
Не решившись возвращаться в столицу при таких обстоятельствах, Лили решила остаться во дворце. Чтобы фрейлина смогла переночевать на половине, занимаемой царской семьей, для нее в красной комнате поставили кушетку. Пока императрица беседовала с пожилым обер-гофмаршалом, графом Бенкендорфом, Лили и Анастасия Николаевна, сидя на красном ковре, решали головоломки. Закончив разговор со старым придворным, государыня отправила дочь спать и сообщила Лили: " Не хочу, чтобы девочки знали, что происходит, пока это возможно скрывать. Все вокруг перепились, на улицах беспорядочная стрельба. О, Лили, какое счастье что с нами самые преданные войска, Гвардейский экипаж. Все они наши друзья".