Страница:
"2 июня. Распутин... послал жену швейцара за массажисткой Утиной, живущей там же, но дома ее не оказалось. Тогда он отправился в квартиру N 31 к портнихе Кате. По-видимому, его не пустили в квартиру, так как он вскоре вернулся и на лестнице стал приставать к жене швейцара, прося его поцеловать. Та, вырвавшись, позвонила к нему в квартиру, и прислуга его увела Распутина домой". Когда открылась дверь распутинской квартиры и появилась крепкая, с обветренным лицом фигура ее хозяина, шпики снимали котелки и кланялись. Нередко они оказывали своему подопечному важные услуги. Однажды ночью вверх по лестнице устремились два вооруженные револьверами господина. Они заявили, будто их жены ночуют здесь и они, их мужья, намерены отомстить "старцу" за бесчестие. Пока одни детективы уговаривали пришельцев, остальные успели подняться в квартиру "чудотворца" и предупредить его об опасности. Прежде чем разъяренные супруги ворвались в квартиру с парадного подъезда, Гришка выпроводил своих подруг через черный ход.
Нередко Распутин среди ночи выходил из дома, усаживался в мотор и ехал кутить до рассвета. Засунув в карманы карандаши и блокноты, агенты мчались следом.
"14 дек. Около двух часов ночи с 13 на 14 декабря Распутин... вышел вместе с женой... Ясининского, и [они] на моторе отправились в Новую Деревню, в ресторан "Вилла Роде", куда их за поздним временем не пустили. Тогда Распутин стал бить в двери и рвать звонки, а стоящему на посту городовому дал 5 рублей, чтобы [тот] не мешал ему буянить. Отсюда [оба] поехали в цыганский хор Масальского, где пробыли до 10 часов утра, а потом, сильно подвыпившие, поехали на квартиру к Ясининской, где Распутин пробыл до 12 часов дня и отсюда вернулся домой. На ночь ездил в Царское Село".
"15 апреля. Распутин... был у потомственного почетного гражданина... Пестрикова. За отсутствием последнего они с сыном его и еще неизвестным студентом кутили. Играл какой-то музыкант. Пели песни, и Распутин плясал с горничной Пестрикова".
Кончив развлекаться, Распутин, пошатываясь, отправился к себе, попрежнему сопровождаемый измученными, но настойчивыми полицейскими агентами.
"14 окт. Распутин вернулся домой в час ночи совершенно пьяный, на лестнице кричал на швейцариху".
"6 ноября. Распутин вернулся... выпивши... Когда шел в квартиру, то спросил: "Кто у меня есть? Ему сказали, что две дамы. "Красивые ли они?" Ему сказали: "Да, очень красивы". "Ну хорошо, мне такие и нужны".
"14 января. Распутин вернулся домой в 7 часов утра, совершенно пьяный... разбил большое стекло в воротах дома... Заметна стала опухоль около носа, по-видимому, где-нибудь упал".
На столе у полицейских чинов скапливались целые груды сводок вроде этих. Оттуда доклады направлялись в вышестоящие инстанции, попадая не только к лицам, в чьи обязанности входило ознакомление с подобными отчетами, но и к людям, готовым хорошо заплатить, лишь бы почитать о похождениях сибирского авантюриста. Записками зачитывались министры, придворные, великие князья, графини, послы иностранных государств, крупные промышленники, купцы и биржевые маклеры. О них говорил весь Петроград, одним они щекотали нервы, других возмущали до глубины души. Американский посол Мэрай писал, не скрывая омерзение: "На квартире у Распутина происходит нечто гнусное. Даже знаменитые оргии императора Тиберия, которые он устраивал на острове Капри, ничто по сравнению с ними". Всякий, кто знакомился с этими записками, был убежден, что персонаж, о котором в них рассказывалось, был грубым, беспринципным сатиром. Лишь один человек, имевший возможность читать эти истории, таких выводов не делал. Императрица была убеждена, что высшие чины полиции ненавидят Распутина и всячески пытаются оклеветать его. Для нее эти знаменитые "записки с лестницы" были плодом воображения.
Упрямое нежелание глядеть правде в лицо было особенно ярко продемонстрировано императрице после знаменитого скандала в "Яре" в апреле 1915 года. Распутин приехал тогда в Москву якобы для того, чтобы поклониться праху патриархов, покоящихся в Успенском соборе в Кремле. Вечером он решил посетить знаменитый "Яр", где вскоре напился и начал скандалить. Свидетелем этого случая оказался английский генеральный консул Брюс Локкарт.
"Я сидел как-то в "Яре" - самом элегантном ночном ресторане Москвы, вспоминал он. - В то время, когда мы следили за происходившим в главном зале представлением, из одного из отдельных кабинетов донеслись громкий шум, визги женщин, мужская ругань, хлопание дверью и звон битой посуды. Прислуга побежала наверх, директор обратился за помощью к дежурившему в ресторане представителю полиции... Но никто не осмеливался предпринять какие-либо меры для обуздания виновника разыгравшегося скандала - пьяного, сладострастного Распутина. Градоначальник, которому позвонил околоточный, связался с Джунковским, который распорядился, чтобы Распутина арестовали, и того отвели в ближайший участок, не обращая внимания на его угрозы отомстить".
По сведениям пристава 2 участка Сущевской части г.Москвы подполковника Семенова, Распутин будто бы обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести беседу с певичками. Он хвастался: "В царской семье я показываюсь, может быть, еще в более интересном виде". По словам Палеолога, "старец" говорил, что со "старушкой" он делает все, что захочет. Генерал Джунковский, товарищ министра внутренних дел, в чьем ведении находилась полиция, составил и лично вручил царю рапорт о происшедшем. Те, кому было известно содержание рапорта, были уверены, что карьера Распутина кончилась. Рассерженный император вызвал к себе "старца" и спросил, правда ли то, что о нем доносят. Распутин сообразил, что всего отрицать не следует и заявил, будто его заманили в этот гнусный вертеп и там напоили. Что же касается непристойных действий и гнусных заявлений а адрес императорской семьи, с его стороны, то все это выдумки. Не показывая рапорт императрице, царь все-таки приказал Распутину покинуть на время Петроград и уехать в Покровское.
Позднее, прочитав доклад, императрица разгневалась. "Мой враг Джунковский показал эту мерзкую бумажку Дмитрию [великому князю Дмитрию Павловичу, впоследствии участнику убийства Распутина]. Если мы позволим преследовать нашего Друга, наша страна пострадает за это". Джунковский был обречен. С того дня Александра Федоровна принялась бомбардировать супруга просьбами "отделаться от Джунковского", и в сентябре 1915 года он был отстранен от должности [В своей книге "Мой отец" Мария Распутина по-своему объясняет двойственное восприятие "старца" окружающими, как с одной стороны "божьего человека" и, с другой, - развратника. По словам дочери, верной памяти своего родителя, доброе имя ее праведника-отца было оклеветано стараниями врагов царя, нанявших похожего на "старца" актера, которому было велено вести себя самым непристойным образом и дебоширить в общественных местах. Старания дочери "чудотворца" достойны похвалы, но доказательств обратного столько, что версия эта не выдерживает никакой критики (Прим. авт.).]
Что бы Распутин ни натворил, он принимал все меры к тому, чтобы в глазах царицы сохранился тот образ благочестивого крестьянина, какой возник у нее при первом появлении "старца" в Царском Селе. Это было самым главным для него, для его карьеры и сохранения жизни, и ради достижения своей цели он был готов на все. Иногда раздавался телефонный звонок от царицы, нарушавший планы "старца" на вечер. Но хотя сибирский авантюрист и ворчал недовольно, он, даже пьяный, ухитрялся спешно привести себя в порядок и тотчас отправляться к "маме", как он называл императрицу, чтобы обсудить с ней государственные дела.
Нежелание Александры Федоровны верить в нечестивость Распутина имело под собой более сложные причины, чем викторианское упрямство. Разумеется, она любила порассуждать на темы морали, но не была ханжой и невеждой, когда шла речь о проблемах пола и человеческих пороках. До нее доходило большинство рассказов о недостойном поведении "старца", но она им не верила, считая все это ложью и клеветой. И виновным в роковом ее заблуждении был Распутин - этот гнусный, но талантливый лицедей.
Григорий Распутин был одним из самых необычных и загадочных людей, каких только рождала земля. Это была незаурядная личность и даровитый актер. Обладая невероятной физической силой, он мог предаваться ночью и днем таким излишествам, какие убили бы любого нормального человека. Он оказывал магнетическое воздействие на всех, с кем сталкивался - как на премьер-министров, принцев, епископов и великих князей, так и на светских дам и крестьянских девушек; когда же воздействие это прекращалось, они испытывали столь же сильное к нему отвращение.
Теперь же вся огромная энергия этого удивительного человека была направлена на одну цель: убедить императрицу, что он все тот же чистый сердцем "божий человек", плоть от плоти крестьянской России. Благодаря его сверхчеловеческим усилиям, Александра Федоровна иного образа "старца" не могла себе и вообразить. Успеху лицедейства Распутина способствовали чудеса, которые творил "старец" у постели больного цесаревича и Анны Вырубовой. Всякий раз, когда он видел, что ему грозит опасность, Распутин воздействовал на такие стороны характера императрицы, как страх за жизнь сына и ее религиозность. "Помни, ни ты, ни царь мне не нужны", - говаривал он. А перед отъездом в Покровское, он, как писал Палеолог, "произнес с суровым видом грозные слова: "Я знаю, что злые люди меня подстерегают... Если вы меня покинете, то потеряете вашего сына и ваш престол через шесть месяцев". Даже в том случае, если бы императрица усомнилась в репутации Распутина, как угодника, после того, что произошло в Спале и кровотечения из носа в царском поезде, она рисковать не желала. Распутин должен был оставаться тем, за кого он себя выдавал, иначе мир, какой окружал ее, рухнет.
Ловкий проходимец укреплял свое положение и влияние, используя потребность императрицы в постоянной моральной поддержке. Его беседы и телеграммы представляли собой искусное сочетание библейских истин и пророчеств и нередко напоминали белиберду, которую читаешь в билетиках, выдаваемых на провинциальных ярмарках автоматами после того, как опустишь в них монетку: "Помните обетование встречи это Господь показал знамя победы... Не ужасайтесь хуже не будет чем было вчера и знамя обласкает нас... Что вас смущает не бойтесь покров Божьей матери над вами ездите во славу больницам враги пугают верьте". Хотя такого рода послания были малопонятны, измученная императрица, читая их, испытывала облегчение.
Когда речь шла о политике, то советы Распутина сводились к тому, чтобы укрепить в государыне взгляды, которых придерживалась она сама. Правда, выражал он их так, как, будто его осенило свыше. В тех же случаях, когда Распутин выражал мнение русского крестьянства, советы его были действительно толковыми и дельными. В течение всей войны Распутин выступал против кровопролития. "В деревнях уже не остается народу". - говорил он царю. Когда же Морис Палеолог упрекнул Распутина в том, что тот уговаривает императора положить конец войне, "старец" возразил: "Те, кто тебе это говорят, дураки. Я все время твержу царю, что ему надо воевать до победы. Но я ему также говорю, что война приносит невыносимые страдания русскому народу. Я знаю деревни, большие деревни, где все в трауре... А те, кто возвращаются с войны, в каком состоянии, Господи Боже!.. искалеченные, однорукие, слепые."
По мере того, как продолжалась война, Распутин, как и Ленин, все больше убеждался в том, что, кроме мира, русскому народу нужен хлеб. Он понимал, что нехватка хлеба объясняется плохим подвозом и неоднократно напоминал императрице, что главной проблемой для России является железнодорожный транспорт. Однажды, в октябре 1915 года, он настоял на том, чтобы императрица объяснила государю необходимость задержать на трое суток движение всех пассажирских поездов с тем, чтобы в города были доставлены запасы продовольствия и топлива.
Когда речь шла о назначении министров - область, в которой влияние Распутина оказалась наиболее вредным - "старец" действовал без всякого определенного плана. Назначая чиновников на самые важные посты в государстве, он выбирал тех, которые симпатизировали или заявляли, будто симпатизируют ему, на худой конец, таких, которые ему не мешали. Честолюбивым Распутин не был и не испытывал потребности править Россией. Он желал лишь одного - продолжать вести разгульный образ жизни. Когда государственные деятели, пренебрегая его влиянием на царицу, пытались выступить против него, он делал все, чтобы их сместить. Способствуя выдвижению своих сторонников на все ключевые должности в правительстве, Распутин добивался не власти, а собственного покоя.
В конечном счете назначение на все высшие должности в правительстве и в церковной иерархии оказалось в руках этого сибирского мужика. Иногда выбор "божьего человека" мог бы вызвать смех, не будь это смех сквозь слезы. Однажды в ночном ресторане "Вилла Роде" Распутин встретил грузного А.Е.Хвостова. Когда запел цыганский хор, "старец" остался недоволен: по его мнению, басы были слабоваты. Тогда он обратился к Хвостову. Хлопнув его по широкой спине, он произнес: "Братец, иди-ка, помоги им. Вон ты какой толстый, много шуму наделаешь". Хвостов, изрядно подвыпив, забрался на сцену и принялся горланить. Распутин в восторге захлопал в ладоши и громко выразил одобрение. Вскоре после этого эпизода неожиданно для всех Хвостов стал министром внутренних дел. По этому поводу член Государственной Думы В.М.Пуришкевич не без горечи заметил, что теперь для того, чтобы стать министром, надо не уметь управлять страной, а участвовать в цыганском хоре.
Пламенная поддержка Распутиным принципа самодержавия, в который верила императрица, в известной мере объяснялась стремлением "старца" обезопасить себя. Ведь он мог бы уцелеть лишь при такой системе правления, при которой его покровитель и покровительница обладали бы безграничной властью. Вот почему он выступал против тех депутатов Думы и иных лиц, которые требовали создания ответственного министерства, поскольку такое правительство первым делом покончило бы с ним. Он и впрямь был убежден, что ни думские депутаты, ни их председатель, Родзянко, не представляют подлинную Россию. Разве они выходцы из крестьянской России? Он был сторонником монархии не только потому, что она его устраивала, но еще и потому, что это единственный вид правления, который признавали крестьяне. Испокон веков крестьянство смотрело на царя, как на своего заступника. Аристократы же, придворные, землевладельцы - те, кто заседал в Думе, издавна стояли между мужиками и царем. Выходит, не Распутин, а депутаты Думы, не брезгуя никакими средствами, пытались отобрать власть у царя. Если наделить Думу еще большими полномочиями, ослабив роль самодержавия, это приведет к погибели России, которая стоит на трех незыблемых принципах - Самодержавие, Православие, Народность. Распутин отлично понимал это и выступал против Думы. "Ответственное правительство, - писала императрица государю, - как говорит наш Друг, будет концом всего".
Как же воспринимал царь такие энергичные письма, в которых императрица требовала от него назначения того или иного министра и, самое главное, большей веры в "нашего Друга"? Иногда Николай II попросту пренебрегал ее рекомендациями, замыкаясь в панцирь молчания, избегая прямых ответов и без лишних слов принимал собственные решения. Само многословие писем Александры Федоровны служит доказательством того, что она часто была не удовлетворена ответами государя. Если бы она действительно управляла государством самолично, а император являлся бы марионеткой в ее руках, то столь настойчивые, неоднократно повторяющиеся просьбы и требования были бы ни к чему.
Однако, хотя император не всегда шел навстречу пожеланиям своей супруги, он редко отвечал ей категорическим отказом. Особенно это касается личности Распутина. К "старцу" государь относился терпимо и уважительно, с долей дружеского скептицизма. Иногда, признавался он, полурелигиозная-полусветская беседа с Распутиным успокаивала его. Отправляясь в марте 1915 года на фронт, царь писал императрице: "Уезжаю с таким душевным спокойствием, что сам удивляюсь. Какова тому причина беседа с нашим другом или же опубликование в газетах известия о смерти Витте [скончался от апоплексического удара в возрасте шестидесяти семи лет] - я не знаю". В то же время императора раздражало постоянное вмешательство Распутина в вопросы политики, и он просил жену не впутывать "нашего Друга".
И все-таки, когда императрица особенно настойчиво просила супруга прислушаться к советам "божьего человека", царь нередко уступал. Он знал, как рассчитывает жена на воздействие и молитвы "старца", собственными глазами видел, какие чудеса творит тот у постели больного наследника и умирающей Анны Вырубовой. Чтобы утешить супругу и успокоить ее страхи, царь потакал ей. После отъезда государя в Ставку, это происходило все чаще и чаще. Затем, передав в руки императрицы управление внутренними делами, Николай II стал постоянно предоставлять ей право выбирать и назначать министров по подсказке Распутина. В этом была роковая ошибка царя, неосмотрительно утверждавшего такого рода "назначения". За ошибку он поплатится престолом.
24. ПРАВИТЕЛЬСТВО РАСПАДАЕТСЯ
Ранней осенью 1915 года исполнилась двадцать первая годовщина коронации. До сих пор императрица мало интересовалась политикой и не проявляла никакого честолюбия. В государственные дела вмешивалась лишь тогда, когда требовалось заступиться за Распутина. Она была почти незнакома с царскими министрами и первые десять лет своего замужества относилась к ним чуть ли не с благоговением. Лишь с большим трудом графу Фредериксу удалось однажды убедить императрицу поговорить с государем на какую-то политическую тему. Когда министр двора снова обратился к царице с той же просьбой, молодая императрица расплакалась. Но с рождением сына и появлением во дворце Распутина, всякий раз, как царице казалось, что "старцу" угрожает опасность, она вмешивалась в государственные дела. И тогда она становилась беспощадной: снятие Коковцева с поста премьер-министра было, по существу, делом ее рук. Однако, не имея опыта в ведении государственных дел, в присутствии министров она по-прежнему робела и молчала.
Когда же император стал верховным главнокомандующим, все пошло подругому: вакуум, возникший в гражданской администрации, стал заполняться его супругой. Ни о каком регентстве не могло быть и речи. По существу, это было как бы распределением домашних обязанностей между супругами, что вполне соответствовало традициям русского самодержавия. "Когда император отправился на войну, естественно, вместо него стала править его супруга", - писал великий князь Александр Михайлович, находивший это вполне закономерным развитием событий.
Подобным образом рассуждал и царь, что видно из его писем: "Подумай, женушка моя, не прийти ли тебе на помощь к муженьку, когда он отсутствует", - писал он жизнерадостно после отъезда в Ставку. "Какая жалость, что ты не исполняешь такой обязанности, давно уже, или хотя бы на время войны". В письме от 23 сентября 1916 года император указывал: "Да, действительно, тебе надо бы быть моими глазами и ушами там, в столице, пока мне приходится сидеть здесь. На твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров - этим ты приносишь огромную пользу мне и нашей стране! Я так счастлив, что ты, наконец, нашла себе подходящее дело! Теперь я, конечно, буду спокоен и не буду мучиться, по крайней мере, о внутренних делах".
На следующий день он сообщал супруге: "Ты действительно очень поможешь мне, если поговоришь с министрами и будешь за ними наблюдать". В тех случаях, когда императрица чувствовала себя неуверенной и извинялась за свою дерзость, царь ее успокаивал: "Тебе не в чем винить себя, напротив, я должен быть признателен тебе за то, что в этом серьезном деле благодаря тебе достигнут такой успех".
После того, как сам царь попросил у супруги помощи, императрица стала стараться изо всех сил. Пытаясь достичь "согласия и единения среди министров", при управлении внутренними делами она проявила ту же решительность и упрямство, как и при борьбе за жизнь сына. Не имея опыта, государыня совершала множество грубейших ошибок. Она наугад подбирала людей и принимала к сведению факты, не умея определить, правду ли ей сообщают, и зачастую полагаясь на впечатления, вынесенные из одной краткой встречи с тем или иным лицом. Со временем ее уверенность в собственных силах окрепла, и в сентябре 1916 года императрица с гордостью сообщала мужу: "Я больше уже ни капли не стесняюсь и не боюсь министров и говорю по-русски с быстротой водопада!!"
Распутин был не только советчиком императрицы, но и мерилом для оценки людей. "Хорошие" люди следовали советам "старца" и почитали его. "Дурные" же люди его ненавидели и сочиняли про него отвратительные небылицы. Старания "хороших" людей должны быть вознаграждены, поэтому их следует назначать на важные должности. От "дурных" людей не может быть никакого проку, поэтому тех из них, которые занимают ответственные посты, следует снять. Александру Федоровну не очень-то заботило, обладает ли тот или иной кандидат на должность соответствующими знаниями или опытом. Главное, чтобы его назначение было одобрено "божьим человеком". Симпатии данного лица к Распутину были гораздо важнее умения разбираться в вопросах снабжения боеприпасами, дипломатии или продовольствия.
Каждый новый кандидат в члены Совета Министров оценивался следующим образом: "Он любит нашего Друга... Он почитает нашего друга Друга... Он называет нашего Друга отцом Григорием... А не враг ли он нашему Другу?" В отличии от Думы, само существование которой императрица воспринимала как пощечину самодержавию, к Совету Министров царица относилась как к законному органу, члены которого назначаются государем, несут ответственность только перед ним и нужны для управления государством. Но Александра Федоровна не могла допустить, чтобы кто-то из министров перечил царю. Если какой-то министр был несогласен с государем, у императора тотчас возникало подозрение, что он сотрудничает с Думой, и мысль эта приводила ее в бешенство.
Для нее идеалом министра был престарелый Иван Логгинович Горемыкин. Уступивший в 1906 году свой пост Столыпину, Горемыкин вновь был назначен председателем Совета Министров перед началом мировой войны. Семидесятишестилетний болезненный старик, Горемыкин не питал никаких иллюзий относительно той роли, какую ему предстояло сыграть. Еще в 1896 году Победоносцев писал императору, что Горемыкину следует отдохнуть, иначе он "не переживет и зиму". Горемыкин неоднократно и тщетно обращался к царю с просьбой освободить его от этой должности. "Государь не видит, что уже свечи зажжены вокруг моего гроба и только меня и ожидают для отпевания", - заявлял он печально.
Однако царь слишком ценил старомодное верноподданические представления Горемыкина о самодержавии и роли царского министра, чтобы уволить его в отставку. "Я человек старой школы, для меня Высочайшее повеление - закон, - заявлял престарелый политик. - В моей совести Государь Император - Помазанник Божий, носитель верховной власти. Он олицетворяет Собою Россию. Ему сорок семь лет, и распоряжается судьбами русского народа не со вчерашнего дня. Когда воля такого человека определилась, и путь действий принят, верноподданные должны подчиниться, каковы бы ни были последствия. А там дальше - Божья воля. Так я думаю и в этом сознании умру". Неудивительно, что императрица была в восторге от Горемыкина, которого любовно называла "Стариком". "Он все так четко видит и понимает, одно удовольствие с ним разговаривать", - заявляла она.
Насколько отличались воззрения Горемыкина наряду с его взглядами на роль самодержавия от точки зрения других министров, стало особенно заметно во время правительственного кризиса, выразившегося после решения Николая II возглавить армию. Из всех министров лишь Горемыкин поддержал решение государя.
Тщетно обращался престарелый премьер к министрам: "Призываю вас, господа, перед лицом событий чрезвычайной важности, склониться перед волей Его Величества, оказать Ему свою полную поддержку в этот час испытаний и отдать все свои силы, чтобы послужить Государю". Когда ему в этом отказали, Горемыкин устало произнес: "Прошу уведомить Государя, что я не подхожу для этой роли и что нужно заменить меня лицом, придерживающимся более современных взглядов. Буду благодарен вам за эту услугу".
Однако, поскольку царь отказался последовать их совету, большинство членов Совета Министров решили сами продать в отставку. "Наш долг, заявил министр иностранных дел С.Д.Сазонов, - откровенно сказать царю, что при складывающейся обстановке мы не можем управлять страной, что мы бессильны управлять по совести, что мы вредны нашей Родине... Кабинет не может выполнять своих функций, если он не пользуется доверием Государя". Было составлено коллективное письмо об отставке, подписанное восемью из тридцати министров, которое и было вручено императору. На Николая II оно не оказало никакого воздействия. Император вызвал министров в Царскую Ставку и заявил, что до тех пор, пока он не сочтет нужным заменить их, он не разрешает им покинуть свои посты.
Нередко Распутин среди ночи выходил из дома, усаживался в мотор и ехал кутить до рассвета. Засунув в карманы карандаши и блокноты, агенты мчались следом.
"14 дек. Около двух часов ночи с 13 на 14 декабря Распутин... вышел вместе с женой... Ясининского, и [они] на моторе отправились в Новую Деревню, в ресторан "Вилла Роде", куда их за поздним временем не пустили. Тогда Распутин стал бить в двери и рвать звонки, а стоящему на посту городовому дал 5 рублей, чтобы [тот] не мешал ему буянить. Отсюда [оба] поехали в цыганский хор Масальского, где пробыли до 10 часов утра, а потом, сильно подвыпившие, поехали на квартиру к Ясининской, где Распутин пробыл до 12 часов дня и отсюда вернулся домой. На ночь ездил в Царское Село".
"15 апреля. Распутин... был у потомственного почетного гражданина... Пестрикова. За отсутствием последнего они с сыном его и еще неизвестным студентом кутили. Играл какой-то музыкант. Пели песни, и Распутин плясал с горничной Пестрикова".
Кончив развлекаться, Распутин, пошатываясь, отправился к себе, попрежнему сопровождаемый измученными, но настойчивыми полицейскими агентами.
"14 окт. Распутин вернулся домой в час ночи совершенно пьяный, на лестнице кричал на швейцариху".
"6 ноября. Распутин вернулся... выпивши... Когда шел в квартиру, то спросил: "Кто у меня есть? Ему сказали, что две дамы. "Красивые ли они?" Ему сказали: "Да, очень красивы". "Ну хорошо, мне такие и нужны".
"14 января. Распутин вернулся домой в 7 часов утра, совершенно пьяный... разбил большое стекло в воротах дома... Заметна стала опухоль около носа, по-видимому, где-нибудь упал".
На столе у полицейских чинов скапливались целые груды сводок вроде этих. Оттуда доклады направлялись в вышестоящие инстанции, попадая не только к лицам, в чьи обязанности входило ознакомление с подобными отчетами, но и к людям, готовым хорошо заплатить, лишь бы почитать о похождениях сибирского авантюриста. Записками зачитывались министры, придворные, великие князья, графини, послы иностранных государств, крупные промышленники, купцы и биржевые маклеры. О них говорил весь Петроград, одним они щекотали нервы, других возмущали до глубины души. Американский посол Мэрай писал, не скрывая омерзение: "На квартире у Распутина происходит нечто гнусное. Даже знаменитые оргии императора Тиберия, которые он устраивал на острове Капри, ничто по сравнению с ними". Всякий, кто знакомился с этими записками, был убежден, что персонаж, о котором в них рассказывалось, был грубым, беспринципным сатиром. Лишь один человек, имевший возможность читать эти истории, таких выводов не делал. Императрица была убеждена, что высшие чины полиции ненавидят Распутина и всячески пытаются оклеветать его. Для нее эти знаменитые "записки с лестницы" были плодом воображения.
Упрямое нежелание глядеть правде в лицо было особенно ярко продемонстрировано императрице после знаменитого скандала в "Яре" в апреле 1915 года. Распутин приехал тогда в Москву якобы для того, чтобы поклониться праху патриархов, покоящихся в Успенском соборе в Кремле. Вечером он решил посетить знаменитый "Яр", где вскоре напился и начал скандалить. Свидетелем этого случая оказался английский генеральный консул Брюс Локкарт.
"Я сидел как-то в "Яре" - самом элегантном ночном ресторане Москвы, вспоминал он. - В то время, когда мы следили за происходившим в главном зале представлением, из одного из отдельных кабинетов донеслись громкий шум, визги женщин, мужская ругань, хлопание дверью и звон битой посуды. Прислуга побежала наверх, директор обратился за помощью к дежурившему в ресторане представителю полиции... Но никто не осмеливался предпринять какие-либо меры для обуздания виновника разыгравшегося скандала - пьяного, сладострастного Распутина. Градоначальник, которому позвонил околоточный, связался с Джунковским, который распорядился, чтобы Распутина арестовали, и того отвели в ближайший участок, не обращая внимания на его угрозы отомстить".
По сведениям пристава 2 участка Сущевской части г.Москвы подполковника Семенова, Распутин будто бы обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести беседу с певичками. Он хвастался: "В царской семье я показываюсь, может быть, еще в более интересном виде". По словам Палеолога, "старец" говорил, что со "старушкой" он делает все, что захочет. Генерал Джунковский, товарищ министра внутренних дел, в чьем ведении находилась полиция, составил и лично вручил царю рапорт о происшедшем. Те, кому было известно содержание рапорта, были уверены, что карьера Распутина кончилась. Рассерженный император вызвал к себе "старца" и спросил, правда ли то, что о нем доносят. Распутин сообразил, что всего отрицать не следует и заявил, будто его заманили в этот гнусный вертеп и там напоили. Что же касается непристойных действий и гнусных заявлений а адрес императорской семьи, с его стороны, то все это выдумки. Не показывая рапорт императрице, царь все-таки приказал Распутину покинуть на время Петроград и уехать в Покровское.
Позднее, прочитав доклад, императрица разгневалась. "Мой враг Джунковский показал эту мерзкую бумажку Дмитрию [великому князю Дмитрию Павловичу, впоследствии участнику убийства Распутина]. Если мы позволим преследовать нашего Друга, наша страна пострадает за это". Джунковский был обречен. С того дня Александра Федоровна принялась бомбардировать супруга просьбами "отделаться от Джунковского", и в сентябре 1915 года он был отстранен от должности [В своей книге "Мой отец" Мария Распутина по-своему объясняет двойственное восприятие "старца" окружающими, как с одной стороны "божьего человека" и, с другой, - развратника. По словам дочери, верной памяти своего родителя, доброе имя ее праведника-отца было оклеветано стараниями врагов царя, нанявших похожего на "старца" актера, которому было велено вести себя самым непристойным образом и дебоширить в общественных местах. Старания дочери "чудотворца" достойны похвалы, но доказательств обратного столько, что версия эта не выдерживает никакой критики (Прим. авт.).]
Что бы Распутин ни натворил, он принимал все меры к тому, чтобы в глазах царицы сохранился тот образ благочестивого крестьянина, какой возник у нее при первом появлении "старца" в Царском Селе. Это было самым главным для него, для его карьеры и сохранения жизни, и ради достижения своей цели он был готов на все. Иногда раздавался телефонный звонок от царицы, нарушавший планы "старца" на вечер. Но хотя сибирский авантюрист и ворчал недовольно, он, даже пьяный, ухитрялся спешно привести себя в порядок и тотчас отправляться к "маме", как он называл императрицу, чтобы обсудить с ней государственные дела.
Нежелание Александры Федоровны верить в нечестивость Распутина имело под собой более сложные причины, чем викторианское упрямство. Разумеется, она любила порассуждать на темы морали, но не была ханжой и невеждой, когда шла речь о проблемах пола и человеческих пороках. До нее доходило большинство рассказов о недостойном поведении "старца", но она им не верила, считая все это ложью и клеветой. И виновным в роковом ее заблуждении был Распутин - этот гнусный, но талантливый лицедей.
Григорий Распутин был одним из самых необычных и загадочных людей, каких только рождала земля. Это была незаурядная личность и даровитый актер. Обладая невероятной физической силой, он мог предаваться ночью и днем таким излишествам, какие убили бы любого нормального человека. Он оказывал магнетическое воздействие на всех, с кем сталкивался - как на премьер-министров, принцев, епископов и великих князей, так и на светских дам и крестьянских девушек; когда же воздействие это прекращалось, они испытывали столь же сильное к нему отвращение.
Теперь же вся огромная энергия этого удивительного человека была направлена на одну цель: убедить императрицу, что он все тот же чистый сердцем "божий человек", плоть от плоти крестьянской России. Благодаря его сверхчеловеческим усилиям, Александра Федоровна иного образа "старца" не могла себе и вообразить. Успеху лицедейства Распутина способствовали чудеса, которые творил "старец" у постели больного цесаревича и Анны Вырубовой. Всякий раз, когда он видел, что ему грозит опасность, Распутин воздействовал на такие стороны характера императрицы, как страх за жизнь сына и ее религиозность. "Помни, ни ты, ни царь мне не нужны", - говаривал он. А перед отъездом в Покровское, он, как писал Палеолог, "произнес с суровым видом грозные слова: "Я знаю, что злые люди меня подстерегают... Если вы меня покинете, то потеряете вашего сына и ваш престол через шесть месяцев". Даже в том случае, если бы императрица усомнилась в репутации Распутина, как угодника, после того, что произошло в Спале и кровотечения из носа в царском поезде, она рисковать не желала. Распутин должен был оставаться тем, за кого он себя выдавал, иначе мир, какой окружал ее, рухнет.
Ловкий проходимец укреплял свое положение и влияние, используя потребность императрицы в постоянной моральной поддержке. Его беседы и телеграммы представляли собой искусное сочетание библейских истин и пророчеств и нередко напоминали белиберду, которую читаешь в билетиках, выдаваемых на провинциальных ярмарках автоматами после того, как опустишь в них монетку: "Помните обетование встречи это Господь показал знамя победы... Не ужасайтесь хуже не будет чем было вчера и знамя обласкает нас... Что вас смущает не бойтесь покров Божьей матери над вами ездите во славу больницам враги пугают верьте". Хотя такого рода послания были малопонятны, измученная императрица, читая их, испытывала облегчение.
Когда речь шла о политике, то советы Распутина сводились к тому, чтобы укрепить в государыне взгляды, которых придерживалась она сама. Правда, выражал он их так, как, будто его осенило свыше. В тех же случаях, когда Распутин выражал мнение русского крестьянства, советы его были действительно толковыми и дельными. В течение всей войны Распутин выступал против кровопролития. "В деревнях уже не остается народу". - говорил он царю. Когда же Морис Палеолог упрекнул Распутина в том, что тот уговаривает императора положить конец войне, "старец" возразил: "Те, кто тебе это говорят, дураки. Я все время твержу царю, что ему надо воевать до победы. Но я ему также говорю, что война приносит невыносимые страдания русскому народу. Я знаю деревни, большие деревни, где все в трауре... А те, кто возвращаются с войны, в каком состоянии, Господи Боже!.. искалеченные, однорукие, слепые."
По мере того, как продолжалась война, Распутин, как и Ленин, все больше убеждался в том, что, кроме мира, русскому народу нужен хлеб. Он понимал, что нехватка хлеба объясняется плохим подвозом и неоднократно напоминал императрице, что главной проблемой для России является железнодорожный транспорт. Однажды, в октябре 1915 года, он настоял на том, чтобы императрица объяснила государю необходимость задержать на трое суток движение всех пассажирских поездов с тем, чтобы в города были доставлены запасы продовольствия и топлива.
Когда речь шла о назначении министров - область, в которой влияние Распутина оказалась наиболее вредным - "старец" действовал без всякого определенного плана. Назначая чиновников на самые важные посты в государстве, он выбирал тех, которые симпатизировали или заявляли, будто симпатизируют ему, на худой конец, таких, которые ему не мешали. Честолюбивым Распутин не был и не испытывал потребности править Россией. Он желал лишь одного - продолжать вести разгульный образ жизни. Когда государственные деятели, пренебрегая его влиянием на царицу, пытались выступить против него, он делал все, чтобы их сместить. Способствуя выдвижению своих сторонников на все ключевые должности в правительстве, Распутин добивался не власти, а собственного покоя.
В конечном счете назначение на все высшие должности в правительстве и в церковной иерархии оказалось в руках этого сибирского мужика. Иногда выбор "божьего человека" мог бы вызвать смех, не будь это смех сквозь слезы. Однажды в ночном ресторане "Вилла Роде" Распутин встретил грузного А.Е.Хвостова. Когда запел цыганский хор, "старец" остался недоволен: по его мнению, басы были слабоваты. Тогда он обратился к Хвостову. Хлопнув его по широкой спине, он произнес: "Братец, иди-ка, помоги им. Вон ты какой толстый, много шуму наделаешь". Хвостов, изрядно подвыпив, забрался на сцену и принялся горланить. Распутин в восторге захлопал в ладоши и громко выразил одобрение. Вскоре после этого эпизода неожиданно для всех Хвостов стал министром внутренних дел. По этому поводу член Государственной Думы В.М.Пуришкевич не без горечи заметил, что теперь для того, чтобы стать министром, надо не уметь управлять страной, а участвовать в цыганском хоре.
Пламенная поддержка Распутиным принципа самодержавия, в который верила императрица, в известной мере объяснялась стремлением "старца" обезопасить себя. Ведь он мог бы уцелеть лишь при такой системе правления, при которой его покровитель и покровительница обладали бы безграничной властью. Вот почему он выступал против тех депутатов Думы и иных лиц, которые требовали создания ответственного министерства, поскольку такое правительство первым делом покончило бы с ним. Он и впрямь был убежден, что ни думские депутаты, ни их председатель, Родзянко, не представляют подлинную Россию. Разве они выходцы из крестьянской России? Он был сторонником монархии не только потому, что она его устраивала, но еще и потому, что это единственный вид правления, который признавали крестьяне. Испокон веков крестьянство смотрело на царя, как на своего заступника. Аристократы же, придворные, землевладельцы - те, кто заседал в Думе, издавна стояли между мужиками и царем. Выходит, не Распутин, а депутаты Думы, не брезгуя никакими средствами, пытались отобрать власть у царя. Если наделить Думу еще большими полномочиями, ослабив роль самодержавия, это приведет к погибели России, которая стоит на трех незыблемых принципах - Самодержавие, Православие, Народность. Распутин отлично понимал это и выступал против Думы. "Ответственное правительство, - писала императрица государю, - как говорит наш Друг, будет концом всего".
Как же воспринимал царь такие энергичные письма, в которых императрица требовала от него назначения того или иного министра и, самое главное, большей веры в "нашего Друга"? Иногда Николай II попросту пренебрегал ее рекомендациями, замыкаясь в панцирь молчания, избегая прямых ответов и без лишних слов принимал собственные решения. Само многословие писем Александры Федоровны служит доказательством того, что она часто была не удовлетворена ответами государя. Если бы она действительно управляла государством самолично, а император являлся бы марионеткой в ее руках, то столь настойчивые, неоднократно повторяющиеся просьбы и требования были бы ни к чему.
Однако, хотя император не всегда шел навстречу пожеланиям своей супруги, он редко отвечал ей категорическим отказом. Особенно это касается личности Распутина. К "старцу" государь относился терпимо и уважительно, с долей дружеского скептицизма. Иногда, признавался он, полурелигиозная-полусветская беседа с Распутиным успокаивала его. Отправляясь в марте 1915 года на фронт, царь писал императрице: "Уезжаю с таким душевным спокойствием, что сам удивляюсь. Какова тому причина беседа с нашим другом или же опубликование в газетах известия о смерти Витте [скончался от апоплексического удара в возрасте шестидесяти семи лет] - я не знаю". В то же время императора раздражало постоянное вмешательство Распутина в вопросы политики, и он просил жену не впутывать "нашего Друга".
И все-таки, когда императрица особенно настойчиво просила супруга прислушаться к советам "божьего человека", царь нередко уступал. Он знал, как рассчитывает жена на воздействие и молитвы "старца", собственными глазами видел, какие чудеса творит тот у постели больного наследника и умирающей Анны Вырубовой. Чтобы утешить супругу и успокоить ее страхи, царь потакал ей. После отъезда государя в Ставку, это происходило все чаще и чаще. Затем, передав в руки императрицы управление внутренними делами, Николай II стал постоянно предоставлять ей право выбирать и назначать министров по подсказке Распутина. В этом была роковая ошибка царя, неосмотрительно утверждавшего такого рода "назначения". За ошибку он поплатится престолом.
24. ПРАВИТЕЛЬСТВО РАСПАДАЕТСЯ
Ранней осенью 1915 года исполнилась двадцать первая годовщина коронации. До сих пор императрица мало интересовалась политикой и не проявляла никакого честолюбия. В государственные дела вмешивалась лишь тогда, когда требовалось заступиться за Распутина. Она была почти незнакома с царскими министрами и первые десять лет своего замужества относилась к ним чуть ли не с благоговением. Лишь с большим трудом графу Фредериксу удалось однажды убедить императрицу поговорить с государем на какую-то политическую тему. Когда министр двора снова обратился к царице с той же просьбой, молодая императрица расплакалась. Но с рождением сына и появлением во дворце Распутина, всякий раз, как царице казалось, что "старцу" угрожает опасность, она вмешивалась в государственные дела. И тогда она становилась беспощадной: снятие Коковцева с поста премьер-министра было, по существу, делом ее рук. Однако, не имея опыта в ведении государственных дел, в присутствии министров она по-прежнему робела и молчала.
Когда же император стал верховным главнокомандующим, все пошло подругому: вакуум, возникший в гражданской администрации, стал заполняться его супругой. Ни о каком регентстве не могло быть и речи. По существу, это было как бы распределением домашних обязанностей между супругами, что вполне соответствовало традициям русского самодержавия. "Когда император отправился на войну, естественно, вместо него стала править его супруга", - писал великий князь Александр Михайлович, находивший это вполне закономерным развитием событий.
Подобным образом рассуждал и царь, что видно из его писем: "Подумай, женушка моя, не прийти ли тебе на помощь к муженьку, когда он отсутствует", - писал он жизнерадостно после отъезда в Ставку. "Какая жалость, что ты не исполняешь такой обязанности, давно уже, или хотя бы на время войны". В письме от 23 сентября 1916 года император указывал: "Да, действительно, тебе надо бы быть моими глазами и ушами там, в столице, пока мне приходится сидеть здесь. На твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров - этим ты приносишь огромную пользу мне и нашей стране! Я так счастлив, что ты, наконец, нашла себе подходящее дело! Теперь я, конечно, буду спокоен и не буду мучиться, по крайней мере, о внутренних делах".
На следующий день он сообщал супруге: "Ты действительно очень поможешь мне, если поговоришь с министрами и будешь за ними наблюдать". В тех случаях, когда императрица чувствовала себя неуверенной и извинялась за свою дерзость, царь ее успокаивал: "Тебе не в чем винить себя, напротив, я должен быть признателен тебе за то, что в этом серьезном деле благодаря тебе достигнут такой успех".
После того, как сам царь попросил у супруги помощи, императрица стала стараться изо всех сил. Пытаясь достичь "согласия и единения среди министров", при управлении внутренними делами она проявила ту же решительность и упрямство, как и при борьбе за жизнь сына. Не имея опыта, государыня совершала множество грубейших ошибок. Она наугад подбирала людей и принимала к сведению факты, не умея определить, правду ли ей сообщают, и зачастую полагаясь на впечатления, вынесенные из одной краткой встречи с тем или иным лицом. Со временем ее уверенность в собственных силах окрепла, и в сентябре 1916 года императрица с гордостью сообщала мужу: "Я больше уже ни капли не стесняюсь и не боюсь министров и говорю по-русски с быстротой водопада!!"
Распутин был не только советчиком императрицы, но и мерилом для оценки людей. "Хорошие" люди следовали советам "старца" и почитали его. "Дурные" же люди его ненавидели и сочиняли про него отвратительные небылицы. Старания "хороших" людей должны быть вознаграждены, поэтому их следует назначать на важные должности. От "дурных" людей не может быть никакого проку, поэтому тех из них, которые занимают ответственные посты, следует снять. Александру Федоровну не очень-то заботило, обладает ли тот или иной кандидат на должность соответствующими знаниями или опытом. Главное, чтобы его назначение было одобрено "божьим человеком". Симпатии данного лица к Распутину были гораздо важнее умения разбираться в вопросах снабжения боеприпасами, дипломатии или продовольствия.
Каждый новый кандидат в члены Совета Министров оценивался следующим образом: "Он любит нашего Друга... Он почитает нашего друга Друга... Он называет нашего Друга отцом Григорием... А не враг ли он нашему Другу?" В отличии от Думы, само существование которой императрица воспринимала как пощечину самодержавию, к Совету Министров царица относилась как к законному органу, члены которого назначаются государем, несут ответственность только перед ним и нужны для управления государством. Но Александра Федоровна не могла допустить, чтобы кто-то из министров перечил царю. Если какой-то министр был несогласен с государем, у императора тотчас возникало подозрение, что он сотрудничает с Думой, и мысль эта приводила ее в бешенство.
Для нее идеалом министра был престарелый Иван Логгинович Горемыкин. Уступивший в 1906 году свой пост Столыпину, Горемыкин вновь был назначен председателем Совета Министров перед началом мировой войны. Семидесятишестилетний болезненный старик, Горемыкин не питал никаких иллюзий относительно той роли, какую ему предстояло сыграть. Еще в 1896 году Победоносцев писал императору, что Горемыкину следует отдохнуть, иначе он "не переживет и зиму". Горемыкин неоднократно и тщетно обращался к царю с просьбой освободить его от этой должности. "Государь не видит, что уже свечи зажжены вокруг моего гроба и только меня и ожидают для отпевания", - заявлял он печально.
Однако царь слишком ценил старомодное верноподданические представления Горемыкина о самодержавии и роли царского министра, чтобы уволить его в отставку. "Я человек старой школы, для меня Высочайшее повеление - закон, - заявлял престарелый политик. - В моей совести Государь Император - Помазанник Божий, носитель верховной власти. Он олицетворяет Собою Россию. Ему сорок семь лет, и распоряжается судьбами русского народа не со вчерашнего дня. Когда воля такого человека определилась, и путь действий принят, верноподданные должны подчиниться, каковы бы ни были последствия. А там дальше - Божья воля. Так я думаю и в этом сознании умру". Неудивительно, что императрица была в восторге от Горемыкина, которого любовно называла "Стариком". "Он все так четко видит и понимает, одно удовольствие с ним разговаривать", - заявляла она.
Насколько отличались воззрения Горемыкина наряду с его взглядами на роль самодержавия от точки зрения других министров, стало особенно заметно во время правительственного кризиса, выразившегося после решения Николая II возглавить армию. Из всех министров лишь Горемыкин поддержал решение государя.
Тщетно обращался престарелый премьер к министрам: "Призываю вас, господа, перед лицом событий чрезвычайной важности, склониться перед волей Его Величества, оказать Ему свою полную поддержку в этот час испытаний и отдать все свои силы, чтобы послужить Государю". Когда ему в этом отказали, Горемыкин устало произнес: "Прошу уведомить Государя, что я не подхожу для этой роли и что нужно заменить меня лицом, придерживающимся более современных взглядов. Буду благодарен вам за эту услугу".
Однако, поскольку царь отказался последовать их совету, большинство членов Совета Министров решили сами продать в отставку. "Наш долг, заявил министр иностранных дел С.Д.Сазонов, - откровенно сказать царю, что при складывающейся обстановке мы не можем управлять страной, что мы бессильны управлять по совести, что мы вредны нашей Родине... Кабинет не может выполнять своих функций, если он не пользуется доверием Государя". Было составлено коллективное письмо об отставке, подписанное восемью из тридцати министров, которое и было вручено императору. На Николая II оно не оказало никакого воздействия. Император вызвал министров в Царскую Ставку и заявил, что до тех пор, пока он не сочтет нужным заменить их, он не разрешает им покинуть свои посты.