Страница:
и встала поутру бледная и измученная горькими думами, лишавшими ее покоя.
В это утро она с особой нежностью обнимала своего малютку и даже
всплакнула над ним, называя сотней ласковых имен, подсказанных ей
материнской любовью.
- Разве бы я оставила тебя, моя душечка!.. Бросила бы когда, мое
счастье, мое сокровище!
Несмышленый малыш прижимался к матери и, напуганный ее печальным видом
и голосом, обнимал ее за шею и плакал. Надо ли говорить о тех чувствах,
какие владели мужем Лоры, когда он созерцал эту трогательную любовь и
великую нежность, составлявшие благословение его жизни. Из всех небесных
милостей, дарованных человеку, подобное счастье - превыше и полнее всего.
Душа моя трепетала от страха, что я могу утратить его и остаться сирым в
этом пустом, холодном мире.
Едва покончив с завтраком, Лора попросила заложить шарабан, говоря, что
ей необходимо нанести визит одной особе. Она взяла с собой малыша и няню. От
нашего общества она отказалась и сообщила кучеру, куда ехать, лишь
очутившись за воротами парка. Я полагал, что догадываюсь о цели ее
путешествия. Мы с Флораком не говорили об этом. Воспользовавшись ясным
зимним утром, мы поехали на охоту. В другой день меня, наверно, немало
позабавил бы мой хозяин - его великолепный охотничий костюм, изящная
бархатная шапочка, блеск его начищенных сапог, веселые и бодрые возгласы,
обращенные к собакам и людям; божба и гиканье этого Нимрода, заглушавшие лай
всей своры и шум всей охоты; но в то утро мысли мои были заняты лишь
происходившей по соседству трагедией, и я, рано возвратившись из отъезжего,
застал жену уже дома, в Розбери.
Лора, как я и подозревал, ездила к леди Кларе. Она и сама толком не
знала, зачем. Приехав туда, она едва ли понимала, что надобно говорить и как
выразить томившие ее мысли.
- Я надеялась, Артур, что какое-то высшее откровение подскажет мне
нужные слова, - шептала Лора, склонив голову мне на плечо. - Когда вчера
ночью я лежала без сна и все думала о ней, а вернее сказать - молилась, я
надеялась, что найду утешение для этой бедной женщины. Знаешь, по-моему, она
в жизни не слышала доброго слова. Она так и сказала; она очень растрогалась,
поговоривши со мной немного.
Сначала она была совершенно безучастна, холодна и высокомерна;
спросила, едва я вошла, чему обязана удовольствием меня видеть: в сторожке
меня не пускали, говорили, будто миледи нездорова и вряд ли кого примет. Я
сказала леди Кларе, что хочу показать ей нашего мальчика, что надо же
познакомить детей, - словом, плела всякий вздор. В ее взгляде читалось все
большее и большее удивление, и тут вдруг - сама не знаю как - я сказала:
- Леди Клара, я нынче видела во сне вас и ваших малюток и так
растревожилась, что пришла рассказать вам об этом. - И действительно, мне
приснился сон. Я вспомнила его, пока говорила с ней.
На лице ее отразился испуг, но я продолжала рассказывать ей свой сон.
- Я видела вас, дорогая, - сказала я, - вместе с этими малютками, вы
были такая счастливая.
- Счастливая?! - повторила она. Трое детей играли в зимнем саду,
примыкавшем к ее гостиной.
- И будто явился злой дух и отторгнул их от вас и умчал вас во мрак. А
потом мне снилось, что вы, одинокая и несчастная, бродите вокруг и
заглядываете в сад, где играют ваши дети. Вы просите и умоляете, чтобы вас
пустили к ним, а привратник отвечает вам: "Нет, никогда!" Потом... потом мне
почудилось, будто они прошли мимо и не признали вас.
Леди Клара тяжело вздохнула.
- А потом мне почудилось еще, как бывает, знаете, во сне, что это не
ваш, а мой малыш разлучен со мной и не признает меня, и сердце мое сжалось
от боли. Страшно подумать! Будем же молить господа, чтобы то был лишь сон.
Но еще страшнее было другое: когда не то вы, не то я молили о свидании с
ребенком, а тот человек отвечал: "Нет, никогда!" - мне привиделось, что
прилетел ангел и унес дитя на небо. Вы просили: "Возьмите же и меня! О,
возьмите, я так несчастна". Но ангел ответил: "Никогда, никогда!"
Леди Клара стала бледнее смерти.
- Как мне понимать вас? - спросила она меня.
- О, дорогая моя, ради этих малюток, ради создателя, призывающего их к
себе, не разлучайтесь с ними. Никогда, никогда не покидайте их! Падите к его
стопам и молите о защите.
Я взяла ее за руки и продолжала в том же духе, Артур, а что именно, мне
не нужно и не должно повторять. Когда же я поцеловала ее, она была вконец
растрогана и сказала, что я очень добра к ней, - еще никто не был так добр к
ней, - и что она - одна-одинешенька в целом свете и некому подать ей руку
помощи. Она пригласила меня приехать к ней погостить, и я согласилась. Нам
надо поехать, мой милый. Мне кажется, тебе следует отправиться в Ньюком и
повидать этого человека... увидеться с ним и предостеречь его! - вскричала
Лора, постепенно одушевляясь все больше и больше. Будем просить бога
вразумить и укрепить его и уберечь от этого соблазна. Постарайся уговорить
его оставить это бедное, слабое, испуганное и трепещущее существо; если он
настоящий джентльмен и мужчина, он так и поступит.
- Ну конечно, он не стал бы противиться, душенька, если б только
услышал такого адвоката, - отвечал я. Щеки Лоры пылали, глаза горели, в
голосе звучала та глубокая, страстная нежность, которая потрясала мою душу.
Казалось, само зло должно отступить, а дурные помыслы исчезнуть перед этой
безгрешной женщиной.
- И почему нет около нее, бедняжки, кого-нибудь из близких? -
продолжала моя жена. - Она погибает в этом одиночестве. Наверно, муж против,
ведь он... О, я достаточно его знаю, чтобы догадываться о его образе жизни.
Меня пробирает дрожь, Артур, когда я вижу, как ты подаешь руку этому
мерзкому, себялюбивому человеку. Вам надо порвать с ним, слышите, сэр?!
- До или после того, как мы погостим в его доме? - спрашивает мистер
Пенденнис.
- Бедняжка, она просто ожила при мысли, что к ней кто-то приедет.
Побежала показывать мне комнаты, в которых мы будем жить. Это, конечно,
очень глупо и тебе не по сердцу. Но ведь ты и там можешь писать свою книгу и
ездить сюда охотиться с нашими друзьями. И еще надо как-то устроить, чтобы
леди Анна Ньюком вернулась к ним жить. Сэр Барнс поссорился с матерью в
прошлый ее приезд и выгнал ее от себя - ты только подумай! Это знает даже
прислуга. Марта пересказала мне всю историю со слов здешней ключницы. Право
же, Артур, сэр Барнс Ньюком - ужасный человек! Я рада, что с первого взгляда
почувствовала к нему отвращение.
- И в эту-то людоедскую пещеру вы тащите меня и мое семейство,
сударыня, - замечает ее муж. - Куда только я не пойду по вашему приказанью!
Так кто будет укладывать мой чемодан?
Флорак и его супруга были страшно огорчены, когда за обедом мы сообщили
им о нашем решении уехать, и куда - к их соседям в Ньюком! Поистине, это
просто необъяснимо!
- И кой черт несет тебя на эту галеру? - спрашивает мой хозяин, когда
мы остаемся с ним вдвоем за стаканом вина.
Впрочем, намерению моей жены погостить у леди Клары не суждено было
осуществиться, поскольку в тот же вечер, пока мы еще сидели за десертом,
прибыл посыльный из Ньюкома с запиской к миссис Пенденнис от тамошней
хозяйки.
"_Дражайшая и любезнейшая миссис Пенденнис, - писала леди Клара в явном
смятении и со множеством подчеркиваний. - Ваш визит - _невозможен_. Я
говорила об этом с сэром Б., который _прибыл нынче днем_ и, конечно,
обращается со мной _как обычно_. О, я так несчастна! Умоляю Вас, не
сердитесь на эту неучтивость, ведь она только избавит Вас от пребывания в
столь ужасном месте! Чувствую, что _долго я этого не вынесу_. Но, что бы ни
случилось, я всегда буду помнить Вашу доброту, Вашу редкостную доброту и
сердечность и почитать Вас до глубины души, ибо Вы - _настоящий ангел_. Ах,
почему у меня не было раньше такого друга! Но, увы! У меня нет друзей, и
лишь его _ненавистная родня_ составляет все общество _одинокой и несчастной_
К. Н.
P. S. Он не знает, что я пишу Вам. Не удивляйтесь, если завтра Вы
получите от меня другую записку, в _официальном тоне_, в которой будет
сообщаться, что, к _великому_ нашему сожалению, мы не можем в настоящее
время принять у себя в Ньюкоме мистера и миссис Пенденнис.
P. S. Какой лицемер!"
Это письмо было вручено моей жене за обедом, и она протянула его мне,
выходя из комнаты вместе с другими дамами.
Я сказал Флораку, что Ньюкомы не могут принять нас, а посему, коли он
не возражает, мы еще немножко погостим у них. Добряк был только рад
возможности не расставаться с нами.
- Жена бы до смерти тосковала по малютке, - сказал он. - Она прямо
помешана на нем.
К счастью, доброй старушке не пришлось пока разлучаться с невинным
предметом своей страсти.
Мой хозяин, как и я, хорошо знал, каковы отношения между сэром Барнсом
и его женой. Об их ссорах говорила вся округа; одни упирали на его плохое
обхождение с ней и распутство вне дома, заявляя, что честным людям даже
знаться не тоже с таким мерзавцем. Другие же винили во всем леди Клару и
утверждали, что она - вялое, глупое, слабое и легкомысленное существо; она
день и ночь льет слезы; замуж за сэра Барнса пошла, как известно, только
ради его денег, а в сердце-то у нее другой. По совести говоря, правы были
обе стороны. Бессердечный эгоист взял в жены девушку ради ее титула; это
слабое и недалекое создание продали ему за его деньги; и вот союз, который
мог бы держаться на благопристойном равнодушии, не удался и обернулся бедой,
жестокостью, взаимными попреками, горькими и одинокими слезами жены, бранью
и проклятьями мужа, откровенными яростными стычками и даже побоями, каковые
происходили на глазах у слуг и были на языке у всей округи. Изо дня в день
мы заключаем подобные браки, покупаем и продаем красоту, титулы, богатство;
мы скрепляем эти сделки святыми обрядами в храмах, где супруги дают небу
обеты, а мы, зная, что слова эти - ложь, подтверждаем их именем Божьим. "Я,
Барнс, обещаю любить и чтить тебя, Клара, пока смерть не разлучит нас". "Я,
Клара, обещаю любить тебя, Барнс...", и так далее, и тому подобное. Кто не
слышал этой древней формулы, и сколь многие произносили ее, зная, что лгут;
и нашелся ли когда-нибудь хоть один епископ, который отказался бы осенить
эту ложь мановением своих батистовых рукавов и произнести "аминь" над
головами преклонивших колени клятвопреступников?
- А мистер Хэррис знает о приезде Ньюкома? - спросил Флорак, когда я
сообщил ему эту новость. - Се scelerat de Highgate - va! {Ох уж этот негодяй
Хайгет! (франц.).}
"А знает ли Ньюком, что здесь лорд Хайгет?" - думал я про себя,
мысленно восхищаясь простодушием и честностью своей жены и стараясь вместе с
этим чистым и беспорочным созданием верить, что еще не поздно спасти
несчастную леди Клару.
- Надо бы предупредить мистера Хэрриса, - сказал я Флораку. - Может
быть, вы напишете ему записочку - мы отправим ее с посыльным в город.
Сперва Флорак сказал: "Parbleu, нет!" - это не его дело; он всегда
знал, что семейная жизнь леди Клары сложится именно так. В свое время в
Баден-Бадене он даже предсказывал это Джеку, когда у них происходили там все
эти сцены, достаточно трагичные и одновременно комичные, ma foi. Так зачем
ему снова во все это впутываться?
- Но подумайте, какой это будет позор для детей, - сказал я, - какое
несчастье для двух почтенных семейств. Ради бога, Флорак, попробуем, если
можно, помешать беде. - Я говорил с жаром, исполненный желания, пока не
поздно, предотвратить катастрофу и глубоко тронутый рассказом, слышанным
перед обедом от невинного существа, которое, в чистоте душевной, уже
восстало за справедливость и попыталось спасти несчастную, отчаявшуюся
сестру, дрожащую на краю пропасти.
- Если вы не напишете ему, - сказал я, начиная сердиться, - если вашим
конюхам неохота ехать из дому на ночь глядя (таков был один из его доводов),
- то я пойду туда пешком.
Разговор наш происходил запоздно, когда дамы уже удалились в свои
спальни и разъехались гости, которых в тот вечер принимали наши
гостеприимные хозяева и в присутствии которых я, естественно, не решался
заводить речь об этом опасном предмете.
- Parbleu! Вы ходячая добродетель, мой друг! Просто Иосиф Прекрасный! -
восклицает Флорак, пуская в воздух клубы дыма. - По всему видно, что жена
прочла вам целую проповедь. Бедный мой Пенденнис! Вы же подкаблучник, mon
pauvre bon! {Бедняжка! (франц.).} Одно слово - примерный муж. Правильно
писала моя матушка: ваша супруга настоящий ангел!
- Худо ли подчиняться женщине, если она направляет меня на добрые дела,
- ответил я и действительно помчался бы исполнять просьбу моей жены, не
сыщись тут другого посыльного. Обычно, когда в Розбери давали обеды, хозяин
"Королевского Герба" в Ньюкоме присылал нескольких подсобных слуг; как раз
для того, чтобы вызвать их и еще заказать рыбу, дичь и прочие припасы, ездил
принц де Монконтур в Ньюком в тот самый день, когда мы повстречали лорда
Хайгета, сиречь мистера Хэрриса, в сенях гостиницы. Пока происходил
вышеописанный разговор, в комнату вошел слуга и объявил:
- Ваша светлость, Дженкинс и другой лакей отъезжают в своей тележке в
Ньюком, так не будет ли каких приказаний?
- Само небо послало его, - восклицает со смехом Флорак, оборачиваясь ко
мне. - Вели Дженкинсу обождать пять минут, Роберт; мне нужно послать в
"Королевский Герб" записку одному джентльмену.
Флорак тут же набросал коротенькую записочку, показал ее мне, запечатал
и адресовал мистеру Хэррису в "Королевском Гербе". Тележка с запиской и
подсобными лакеями покатила в Ньюком. Флорак предложил мне со спокойной
совестью лечь спать. В самом деле, это был наилучший способ предостеречь
Хайгета, к тому же записка от Флорака должна была возыметь большее действие,
нежели мои увещания. Впрочем, мне бы и в голову никогда не пришло
вмешиваться во все это, если бы не настоятельная просьба одной дамы, чьими
советами, признаюсь, я склонен руководствоваться во всех трудных случаях.
Лошадь мистера Дженкинса, без сомнения, шла хорошим шагом, как и
положено идти морозным вечером всякой доброй лошадке, когда хозяин ее сытно
поужинал и изрядно нагрузился вином и элем. Помню, во дни моей холостой
жизни лошади всегда шли подо мной быстрее, если я возвращался с веселого
обеда; шампанское непонятным образом подбадривало их, а кларет сообщал
быстроту их копытам. Еще до полуночи письмо, адресованное мистеру Хэррису,
было передано в собственные руки мистера Хэрриса в "Королевском Гербе".
Как уже сообщалось, распивочная "Герба" служила своего рода клубом для
нескольких веселых джентльменов из Ньюкома, как-то: аукционщика Пэррота,
Тома Поттса, даровитого репортера, а ныне редактора "Индепендента", аптекаря
Вайдлера и некоторых других.
Впервые мы познакомились с этой компанией где-то в первой части нашей
истории, задолго до того, как у Клайва Ньюкома отросли его восхитительные
усы. Уже тогда аптекарь Вайдлер был стар и немощен, а теперь постарел еще
лет на десять; конечно, у него есть разные подручные, один из которых с
недавнего времени сделался его компаньоном, но на вывеске по-прежнему стоит
старинное и почитаемое имя Вайдлера. Развеселый парень был этот компаньон -
заводила "веселых бриттов", с которыми он просиживал почти что до петухов,
чтобы быть под рукой, если ночью в нем случится кому-нибудь нужда.
Итак, "бритты" сидели себе, попивали, покуривали и шутили свои шутки в
распивочной, как вдруг входит Дженкинс с запиской и, не задумываясь, подает
ее компаньону мистера Вайдлера.
- Из Розбери? Верно опять плохо с принцессой, - говорит лекарь,
довольный возможностью показать своим приятелям, что он пользует принцессу.
- Не могла старушка занедужить днем! Черт возьми, что это?! - восклицает он
и уже читает вслух: "Newcome est de retour. Bon voyage, mon ami. F."
{"Ньюком вернулся. Счастливого пути, мой друг. Ф." (франц.).}. - Это как
понимать?
- A я полагал, вы знаете по-французски, Джек Хэррис, - замечает Том
Поттс. - Вы же без конца потчуете нас своими французскими песенками.
- Ну конечно, я знаю французский, - отвечает его собеседник, - но что
это за чертовщина?
- Хрюком вернулся с пятичасовым поездом. Я ехал с ним вместе, только
его королевское высочество едва удостоил меня словом. А со станции он
покатил в Брауновой пролетке. Впрочем, Браун не очень-то разбогатеет от этой
поездки, - добавляет мистер Поттс.
- Да, но мне-то какое дело?! - восклицает Джек Хэррис. - Мы его не
пользуем, отчего не терпим больших убытков. Его пользует Хоуэлл, с тех пор
как они разругались с Вайдлером.
- Постойте, не иначе вышла ошибка! - вмешивается мистер Тэплоу,
покуривавший в своем кресле. - Эта записка, должно быть, для той особы, что
занимает большой номер. Принц, когда прошлый раз был здесь, разговаривал с
ним и звал его Джеком. Хорошенькое же дело, скажу я вам: записка вскрыта и
все такое прочее. А что, Джон, джентльмен в большом номере уже лег спать?
Снеси-ка ему эту записку.
Джон, ничего не ведавший о записке и ее содержании, ибо он только что
вошел в комнату с ужином для мистера Поттса, понес записку в указанный
номер, откуда тут же вернулся к хозяину с перепуганным видом. Он объявил,
что постоялец из большого номера - страсть какой сердитый. Он чуть было не
придушил Джона, когда прочел записку - ну сами посудите, приятно, что ли?..
Когда же Джон высказал предположение, что письмо, наверное, вскрыл мистер
Хэррис в распивочной - ну, наш Джек Хэррис, - господин принялся так кричать
и браниться - жуткое дело!
- Поттс, - сказал Тэплоу в припадке откровенности, находившей на него,
когда он чрезмерно угощался своим бренди с содовой, - уж поверьте моему
слову: этот господин такой же Хэррис, как и я сам. Я отдавал его белье в
стирку - гляжу, на двух носовых платках метка "X" и корона.
На следующий день мы прибыли в Ньюком, надеясь, что лорд Хайгет,
предупрежденный нами, уже покинул город. Однако нас ждало разочарование. Он
разгуливал перед гостиницей, где, кроме нас, его могли видеть сотни людей.
Мы зашли к нему в номер и здесь попеняли ему за появление на улице, где
Барнс Ньюком и любой из прохожих могли узнать его. Тут-то он и рассказал нам
о вчерашней неудаче с запиской.
- Теперь уже поздно уезжать - время упущено; этому подлецу известно,
что я здесь. Если я уеду, он объявит, что я испугался его и сбежал. Ох, как
бы мне хотелось, чтобы он пришел сюда и застал меня здесь! - И он разразился
свирепым хохотом.
- А лучше было бы сбежать, - грустно заметил один из нас.
- Пенденнис, - сказал он, и в голосе его послышалась необычная
нежность, - ваша супруга - добрая душа. Да благословит ее бог! И пусть бог
воздаст ей за все, что она сказала и сделала и сделала бы еще, не помешай ей
этот подлец. Ведь у бедняжки, знаете ли, нет ни единого друга на свете, ни
единого, не считая меня и той девушки, которую они продают Фаринтошу, да
только что она может?! Он разогнал ее друзей; все теперь против нее. И уж
конечно, родственники; эти не упустят случая толкнуть несчастного, если он
оступился. Бедная женщина! Маменька, которая продала ее, приходит и читает
ей нотации: жена лорда Кью дерет перед ней нос и осуждает ее. А Кочетт, тот,
видите ли, высоко взлетел; он теперь женат, проживает в Шантеклере и требует
от сестры, чтобы она избегала меня, коли дорожит его дружбой. Если хотите
знать, ей только и была защитой эта карга с клюкой, старая ведьма Кью,
которую они схоронили четыре месяца назад, после того, как забрали все ее
денежки для своей красавицы. Старуха не давала ее в обиду, да благословит
небо эту старую ведьму! Где она сейчас ни есть, а доброе слово ей не во
вред, ха-ха! - Смех его было жутко слушать.
- Зачем я явился? - продолжал он в ответ на наши невеселые расспросы. -
Зачем явился, говорите? Да затем, что ей было очень тяжко и она меня
позвала. Будь я даже на краю света, а она скажи: "Джек, приди!" - я бы
пришел.
- Ну, а если бы она попросила вас уйти? - спросили его друзья.
- Я бы ушел. Я ведь и ушел. Да если б она велела мне кинуться в море,
думаете, я бы отказался? Я-то ушел, а он, знаете, что делает, когда остается
с ней вдвоем? Бьет ее. Бьет эту бедняжечку! Сам признавался. Она уже убегала
от него и пряталась у старухи, что померла. Может, он и сейчас ее бьет. И
зачем я только подавал ему руку! Ведь такое унижение, правда? Но она велела;
а я, кабы она того потребовала, стал бы чистить ему сапоги, будь я проклят!
Он, видите ли, желает держать мои деньги в своем окаянном банке, а так как
он знает, что может полагаться на ее и на мою честь, то предпочитает
подавать мне руку - мне, которого ненавидит пуще тысячи чертей, и не зря!
Неужели на земле нет такого места, где бы мы с ним могли встретиться как
положено мужчинам и покончить с этим делом! Пусть я даже получу пулю в лоб,
не велика беда, ей-богу! Я сам близок к тому, чтобы застрелиться, Пенденнис.
Вам этого не понять, виконт!
- Конечно, - сказал Флорак, пожимая плечами. - Мне так же непонятна
мысль о самоубийстве, как и о бегстве в почтовой карете. Что поделаешь? Я
еще недостаточно англизирован, мой друг. В нашей стране тоже заключают браки
по расчету, черт возьми, ну и всякое бывает, однако - никакого скандала!
Задумав перенять наши обычаи, вы остановились на полпути, мой друг! Vous ne
me comprenez pas non plus, mon pauvre Jack! {Вы ведь тоже меня не понимаете,
мой бедный Джек! (франц.).}
- По-моему, есть еще один выход, - проговорил третий участник этой
сцены. - Пусть лорд Хайгет переселится в Розбери под своим настоящим именем
и не станет больше изображать из себя мистера Хэрриса. Если сэр Барнс Ньюком
пожелает встретиться с вами, он легко вас там сыщет. Если же вы захотите
уехать (а так-то бы лучше, и бог в помощь!), то можете преспокойно отбыть и
притом - под своим собственным именем.
- Parbleu, c'est ca! {А верно, черт возьми! (франц.).} - восклицает
Флорак. - Он говорит, как пишет, этот романист!
По чести говоря, мне хотелось устроить так, чтобы одна добрая женщина
могла поговорить с ним и смягчить его мужественное, чуждое лжи сердце, где
сейчас шла страшная борьба между добром и злом.
- Итак, едем! Пусть подают коляску! Джек, дружище, ты едешь с нами! -
кричит Флорак. - Мадам Пенденнис, этот ангел, эта прелестнейшая квакерша
будет наставлять тебя своим нежным голоском, мой друг. А супруга моя
обласкает тебя, как родная мать, а вернее сказать - бабушка. Ступай,
укладывай вещи!
Лорд Хайгет казался вполне успокоенным и умиротворенным. Он пожал нам
руки и объявил, что никогда, никогда не забудет нашей доброты. В
действительности наши уговоры заняли куда больше времени, чем могло
показаться читателю; но вот наконец Хайгет дал обещание приехать в Розбери
нынче вечером - сейчас он не поедет с нами, нет-нет, спасибо; у него еще
осталось одно дело: надо написать несколько писем. Когда он с этим покончит,
то не заставит себя ждать и к обеду прибудет в поместье.
^TГлава LVIII^U
Еще одна несчастная
Но судьбе не угодно было, чтобы осуществился план, придуманный друзьями
лорда Хайгета во благо и спасение леди Клары. Джек захотел непременно еще
раз повидаться с несчастной женщиной, и эта встреча решила их злополучную
участь. Наутро после приезда Барнс Ньюком получил известие, что лорд Хайгет
живет по соседству под чужим именем и его не раз видели в обществе леди
Клары. Отправляясь на свидание, она, вероятно, думала, что через час
вернется. Она не простилась с детьми, покидая свой дом, не собиралась в
дорогу, а напротив, готовилась к приему родственников, которые, по словам ее
мужа, намеревались вскорости прибыть. Ждали Этель, леди Анну и кое-кого из
детей. Следом должны были пожаловать маменька лорда Фаринтоша и его
сестрицы. Предстоял съезд двух семейств, собиравшихся породниться в
ближайшем будущем. Выслушав все распоряжения мужа, леди Клара промолвила
"да", машинально поднялась с места, чтобы исполнить его желания и
приготовить дом для приема гостей; дрожащим голосом она отдавала приказания
своей экономке, а тем временем муж отпускал по ее адресу разные колкости.
Малышей в тот день рано уложили спать, еще до приезда сэра Барнса. Ему и в
голову не пришло пойти взглянуть на спящих детей, не сделала этого и их
мать. Когда бедные малютки покидали с няньками ее комнату, она и думать не
думала, что видит их в последний раз. Быть может, если бы она пришла в тот
вечер к их кроваткам, если бы, горестная и смятенная душа, постояла бы она
здесь, поразмыслила, помолилась, ее судьба наутро, пожалуй, сложилась бы
иначе, и добро одержало бы верх в своей схватке со злом. Но ей не была дана
эта минута раздумья. Явился ее муж и приветствовал ее, по своему обычаю,
насмешками, сарказмами и грубыми оскорблениями. Впоследствии он так и не
решился вызвать кого-нибудь в свидетели своего обращения с женой, ибо многие
из них охотно рассказали бы о его жестокости и ее страхе. В тот последний
вечер горничная леди Клары, деревенская девушка из поместья ее отца,
присутствовавшая при очередной семейной сцене, объявила сэру Барнсу, что,
пусть ее барыня и согласна сносить его выходки, она-то не согласна и не
желает больше жить в доме у этакого супостата. Вмешательство девушки едва ли
облегчило участь ее хозяйки. Свою последнюю ночь под одной крышей с мужем и
детьми несчастная леди Клара, брошенная всеми, кроме этой бедной уволенной
служанки, провела в слезах и рыданиях, а потом - в горестном забытьи. Когда
леди Клара, приняв снотворное, уснула, горничная спустилась в людскую и
выложила там все, что знала про хозяйские обиды, так что наутро, когда сэр
В это утро она с особой нежностью обнимала своего малютку и даже
всплакнула над ним, называя сотней ласковых имен, подсказанных ей
материнской любовью.
- Разве бы я оставила тебя, моя душечка!.. Бросила бы когда, мое
счастье, мое сокровище!
Несмышленый малыш прижимался к матери и, напуганный ее печальным видом
и голосом, обнимал ее за шею и плакал. Надо ли говорить о тех чувствах,
какие владели мужем Лоры, когда он созерцал эту трогательную любовь и
великую нежность, составлявшие благословение его жизни. Из всех небесных
милостей, дарованных человеку, подобное счастье - превыше и полнее всего.
Душа моя трепетала от страха, что я могу утратить его и остаться сирым в
этом пустом, холодном мире.
Едва покончив с завтраком, Лора попросила заложить шарабан, говоря, что
ей необходимо нанести визит одной особе. Она взяла с собой малыша и няню. От
нашего общества она отказалась и сообщила кучеру, куда ехать, лишь
очутившись за воротами парка. Я полагал, что догадываюсь о цели ее
путешествия. Мы с Флораком не говорили об этом. Воспользовавшись ясным
зимним утром, мы поехали на охоту. В другой день меня, наверно, немало
позабавил бы мой хозяин - его великолепный охотничий костюм, изящная
бархатная шапочка, блеск его начищенных сапог, веселые и бодрые возгласы,
обращенные к собакам и людям; божба и гиканье этого Нимрода, заглушавшие лай
всей своры и шум всей охоты; но в то утро мысли мои были заняты лишь
происходившей по соседству трагедией, и я, рано возвратившись из отъезжего,
застал жену уже дома, в Розбери.
Лора, как я и подозревал, ездила к леди Кларе. Она и сама толком не
знала, зачем. Приехав туда, она едва ли понимала, что надобно говорить и как
выразить томившие ее мысли.
- Я надеялась, Артур, что какое-то высшее откровение подскажет мне
нужные слова, - шептала Лора, склонив голову мне на плечо. - Когда вчера
ночью я лежала без сна и все думала о ней, а вернее сказать - молилась, я
надеялась, что найду утешение для этой бедной женщины. Знаешь, по-моему, она
в жизни не слышала доброго слова. Она так и сказала; она очень растрогалась,
поговоривши со мной немного.
Сначала она была совершенно безучастна, холодна и высокомерна;
спросила, едва я вошла, чему обязана удовольствием меня видеть: в сторожке
меня не пускали, говорили, будто миледи нездорова и вряд ли кого примет. Я
сказала леди Кларе, что хочу показать ей нашего мальчика, что надо же
познакомить детей, - словом, плела всякий вздор. В ее взгляде читалось все
большее и большее удивление, и тут вдруг - сама не знаю как - я сказала:
- Леди Клара, я нынче видела во сне вас и ваших малюток и так
растревожилась, что пришла рассказать вам об этом. - И действительно, мне
приснился сон. Я вспомнила его, пока говорила с ней.
На лице ее отразился испуг, но я продолжала рассказывать ей свой сон.
- Я видела вас, дорогая, - сказала я, - вместе с этими малютками, вы
были такая счастливая.
- Счастливая?! - повторила она. Трое детей играли в зимнем саду,
примыкавшем к ее гостиной.
- И будто явился злой дух и отторгнул их от вас и умчал вас во мрак. А
потом мне снилось, что вы, одинокая и несчастная, бродите вокруг и
заглядываете в сад, где играют ваши дети. Вы просите и умоляете, чтобы вас
пустили к ним, а привратник отвечает вам: "Нет, никогда!" Потом... потом мне
почудилось, будто они прошли мимо и не признали вас.
Леди Клара тяжело вздохнула.
- А потом мне почудилось еще, как бывает, знаете, во сне, что это не
ваш, а мой малыш разлучен со мной и не признает меня, и сердце мое сжалось
от боли. Страшно подумать! Будем же молить господа, чтобы то был лишь сон.
Но еще страшнее было другое: когда не то вы, не то я молили о свидании с
ребенком, а тот человек отвечал: "Нет, никогда!" - мне привиделось, что
прилетел ангел и унес дитя на небо. Вы просили: "Возьмите же и меня! О,
возьмите, я так несчастна". Но ангел ответил: "Никогда, никогда!"
Леди Клара стала бледнее смерти.
- Как мне понимать вас? - спросила она меня.
- О, дорогая моя, ради этих малюток, ради создателя, призывающего их к
себе, не разлучайтесь с ними. Никогда, никогда не покидайте их! Падите к его
стопам и молите о защите.
Я взяла ее за руки и продолжала в том же духе, Артур, а что именно, мне
не нужно и не должно повторять. Когда же я поцеловала ее, она была вконец
растрогана и сказала, что я очень добра к ней, - еще никто не был так добр к
ней, - и что она - одна-одинешенька в целом свете и некому подать ей руку
помощи. Она пригласила меня приехать к ней погостить, и я согласилась. Нам
надо поехать, мой милый. Мне кажется, тебе следует отправиться в Ньюком и
повидать этого человека... увидеться с ним и предостеречь его! - вскричала
Лора, постепенно одушевляясь все больше и больше. Будем просить бога
вразумить и укрепить его и уберечь от этого соблазна. Постарайся уговорить
его оставить это бедное, слабое, испуганное и трепещущее существо; если он
настоящий джентльмен и мужчина, он так и поступит.
- Ну конечно, он не стал бы противиться, душенька, если б только
услышал такого адвоката, - отвечал я. Щеки Лоры пылали, глаза горели, в
голосе звучала та глубокая, страстная нежность, которая потрясала мою душу.
Казалось, само зло должно отступить, а дурные помыслы исчезнуть перед этой
безгрешной женщиной.
- И почему нет около нее, бедняжки, кого-нибудь из близких? -
продолжала моя жена. - Она погибает в этом одиночестве. Наверно, муж против,
ведь он... О, я достаточно его знаю, чтобы догадываться о его образе жизни.
Меня пробирает дрожь, Артур, когда я вижу, как ты подаешь руку этому
мерзкому, себялюбивому человеку. Вам надо порвать с ним, слышите, сэр?!
- До или после того, как мы погостим в его доме? - спрашивает мистер
Пенденнис.
- Бедняжка, она просто ожила при мысли, что к ней кто-то приедет.
Побежала показывать мне комнаты, в которых мы будем жить. Это, конечно,
очень глупо и тебе не по сердцу. Но ведь ты и там можешь писать свою книгу и
ездить сюда охотиться с нашими друзьями. И еще надо как-то устроить, чтобы
леди Анна Ньюком вернулась к ним жить. Сэр Барнс поссорился с матерью в
прошлый ее приезд и выгнал ее от себя - ты только подумай! Это знает даже
прислуга. Марта пересказала мне всю историю со слов здешней ключницы. Право
же, Артур, сэр Барнс Ньюком - ужасный человек! Я рада, что с первого взгляда
почувствовала к нему отвращение.
- И в эту-то людоедскую пещеру вы тащите меня и мое семейство,
сударыня, - замечает ее муж. - Куда только я не пойду по вашему приказанью!
Так кто будет укладывать мой чемодан?
Флорак и его супруга были страшно огорчены, когда за обедом мы сообщили
им о нашем решении уехать, и куда - к их соседям в Ньюком! Поистине, это
просто необъяснимо!
- И кой черт несет тебя на эту галеру? - спрашивает мой хозяин, когда
мы остаемся с ним вдвоем за стаканом вина.
Впрочем, намерению моей жены погостить у леди Клары не суждено было
осуществиться, поскольку в тот же вечер, пока мы еще сидели за десертом,
прибыл посыльный из Ньюкома с запиской к миссис Пенденнис от тамошней
хозяйки.
"_Дражайшая и любезнейшая миссис Пенденнис, - писала леди Клара в явном
смятении и со множеством подчеркиваний. - Ваш визит - _невозможен_. Я
говорила об этом с сэром Б., который _прибыл нынче днем_ и, конечно,
обращается со мной _как обычно_. О, я так несчастна! Умоляю Вас, не
сердитесь на эту неучтивость, ведь она только избавит Вас от пребывания в
столь ужасном месте! Чувствую, что _долго я этого не вынесу_. Но, что бы ни
случилось, я всегда буду помнить Вашу доброту, Вашу редкостную доброту и
сердечность и почитать Вас до глубины души, ибо Вы - _настоящий ангел_. Ах,
почему у меня не было раньше такого друга! Но, увы! У меня нет друзей, и
лишь его _ненавистная родня_ составляет все общество _одинокой и несчастной_
К. Н.
P. S. Он не знает, что я пишу Вам. Не удивляйтесь, если завтра Вы
получите от меня другую записку, в _официальном тоне_, в которой будет
сообщаться, что, к _великому_ нашему сожалению, мы не можем в настоящее
время принять у себя в Ньюкоме мистера и миссис Пенденнис.
P. S. Какой лицемер!"
Это письмо было вручено моей жене за обедом, и она протянула его мне,
выходя из комнаты вместе с другими дамами.
Я сказал Флораку, что Ньюкомы не могут принять нас, а посему, коли он
не возражает, мы еще немножко погостим у них. Добряк был только рад
возможности не расставаться с нами.
- Жена бы до смерти тосковала по малютке, - сказал он. - Она прямо
помешана на нем.
К счастью, доброй старушке не пришлось пока разлучаться с невинным
предметом своей страсти.
Мой хозяин, как и я, хорошо знал, каковы отношения между сэром Барнсом
и его женой. Об их ссорах говорила вся округа; одни упирали на его плохое
обхождение с ней и распутство вне дома, заявляя, что честным людям даже
знаться не тоже с таким мерзавцем. Другие же винили во всем леди Клару и
утверждали, что она - вялое, глупое, слабое и легкомысленное существо; она
день и ночь льет слезы; замуж за сэра Барнса пошла, как известно, только
ради его денег, а в сердце-то у нее другой. По совести говоря, правы были
обе стороны. Бессердечный эгоист взял в жены девушку ради ее титула; это
слабое и недалекое создание продали ему за его деньги; и вот союз, который
мог бы держаться на благопристойном равнодушии, не удался и обернулся бедой,
жестокостью, взаимными попреками, горькими и одинокими слезами жены, бранью
и проклятьями мужа, откровенными яростными стычками и даже побоями, каковые
происходили на глазах у слуг и были на языке у всей округи. Изо дня в день
мы заключаем подобные браки, покупаем и продаем красоту, титулы, богатство;
мы скрепляем эти сделки святыми обрядами в храмах, где супруги дают небу
обеты, а мы, зная, что слова эти - ложь, подтверждаем их именем Божьим. "Я,
Барнс, обещаю любить и чтить тебя, Клара, пока смерть не разлучит нас". "Я,
Клара, обещаю любить тебя, Барнс...", и так далее, и тому подобное. Кто не
слышал этой древней формулы, и сколь многие произносили ее, зная, что лгут;
и нашелся ли когда-нибудь хоть один епископ, который отказался бы осенить
эту ложь мановением своих батистовых рукавов и произнести "аминь" над
головами преклонивших колени клятвопреступников?
- А мистер Хэррис знает о приезде Ньюкома? - спросил Флорак, когда я
сообщил ему эту новость. - Се scelerat de Highgate - va! {Ох уж этот негодяй
Хайгет! (франц.).}
"А знает ли Ньюком, что здесь лорд Хайгет?" - думал я про себя,
мысленно восхищаясь простодушием и честностью своей жены и стараясь вместе с
этим чистым и беспорочным созданием верить, что еще не поздно спасти
несчастную леди Клару.
- Надо бы предупредить мистера Хэрриса, - сказал я Флораку. - Может
быть, вы напишете ему записочку - мы отправим ее с посыльным в город.
Сперва Флорак сказал: "Parbleu, нет!" - это не его дело; он всегда
знал, что семейная жизнь леди Клары сложится именно так. В свое время в
Баден-Бадене он даже предсказывал это Джеку, когда у них происходили там все
эти сцены, достаточно трагичные и одновременно комичные, ma foi. Так зачем
ему снова во все это впутываться?
- Но подумайте, какой это будет позор для детей, - сказал я, - какое
несчастье для двух почтенных семейств. Ради бога, Флорак, попробуем, если
можно, помешать беде. - Я говорил с жаром, исполненный желания, пока не
поздно, предотвратить катастрофу и глубоко тронутый рассказом, слышанным
перед обедом от невинного существа, которое, в чистоте душевной, уже
восстало за справедливость и попыталось спасти несчастную, отчаявшуюся
сестру, дрожащую на краю пропасти.
- Если вы не напишете ему, - сказал я, начиная сердиться, - если вашим
конюхам неохота ехать из дому на ночь глядя (таков был один из его доводов),
- то я пойду туда пешком.
Разговор наш происходил запоздно, когда дамы уже удалились в свои
спальни и разъехались гости, которых в тот вечер принимали наши
гостеприимные хозяева и в присутствии которых я, естественно, не решался
заводить речь об этом опасном предмете.
- Parbleu! Вы ходячая добродетель, мой друг! Просто Иосиф Прекрасный! -
восклицает Флорак, пуская в воздух клубы дыма. - По всему видно, что жена
прочла вам целую проповедь. Бедный мой Пенденнис! Вы же подкаблучник, mon
pauvre bon! {Бедняжка! (франц.).} Одно слово - примерный муж. Правильно
писала моя матушка: ваша супруга настоящий ангел!
- Худо ли подчиняться женщине, если она направляет меня на добрые дела,
- ответил я и действительно помчался бы исполнять просьбу моей жены, не
сыщись тут другого посыльного. Обычно, когда в Розбери давали обеды, хозяин
"Королевского Герба" в Ньюкоме присылал нескольких подсобных слуг; как раз
для того, чтобы вызвать их и еще заказать рыбу, дичь и прочие припасы, ездил
принц де Монконтур в Ньюком в тот самый день, когда мы повстречали лорда
Хайгета, сиречь мистера Хэрриса, в сенях гостиницы. Пока происходил
вышеописанный разговор, в комнату вошел слуга и объявил:
- Ваша светлость, Дженкинс и другой лакей отъезжают в своей тележке в
Ньюком, так не будет ли каких приказаний?
- Само небо послало его, - восклицает со смехом Флорак, оборачиваясь ко
мне. - Вели Дженкинсу обождать пять минут, Роберт; мне нужно послать в
"Королевский Герб" записку одному джентльмену.
Флорак тут же набросал коротенькую записочку, показал ее мне, запечатал
и адресовал мистеру Хэррису в "Королевском Гербе". Тележка с запиской и
подсобными лакеями покатила в Ньюком. Флорак предложил мне со спокойной
совестью лечь спать. В самом деле, это был наилучший способ предостеречь
Хайгета, к тому же записка от Флорака должна была возыметь большее действие,
нежели мои увещания. Впрочем, мне бы и в голову никогда не пришло
вмешиваться во все это, если бы не настоятельная просьба одной дамы, чьими
советами, признаюсь, я склонен руководствоваться во всех трудных случаях.
Лошадь мистера Дженкинса, без сомнения, шла хорошим шагом, как и
положено идти морозным вечером всякой доброй лошадке, когда хозяин ее сытно
поужинал и изрядно нагрузился вином и элем. Помню, во дни моей холостой
жизни лошади всегда шли подо мной быстрее, если я возвращался с веселого
обеда; шампанское непонятным образом подбадривало их, а кларет сообщал
быстроту их копытам. Еще до полуночи письмо, адресованное мистеру Хэррису,
было передано в собственные руки мистера Хэрриса в "Королевском Гербе".
Как уже сообщалось, распивочная "Герба" служила своего рода клубом для
нескольких веселых джентльменов из Ньюкома, как-то: аукционщика Пэррота,
Тома Поттса, даровитого репортера, а ныне редактора "Индепендента", аптекаря
Вайдлера и некоторых других.
Впервые мы познакомились с этой компанией где-то в первой части нашей
истории, задолго до того, как у Клайва Ньюкома отросли его восхитительные
усы. Уже тогда аптекарь Вайдлер был стар и немощен, а теперь постарел еще
лет на десять; конечно, у него есть разные подручные, один из которых с
недавнего времени сделался его компаньоном, но на вывеске по-прежнему стоит
старинное и почитаемое имя Вайдлера. Развеселый парень был этот компаньон -
заводила "веселых бриттов", с которыми он просиживал почти что до петухов,
чтобы быть под рукой, если ночью в нем случится кому-нибудь нужда.
Итак, "бритты" сидели себе, попивали, покуривали и шутили свои шутки в
распивочной, как вдруг входит Дженкинс с запиской и, не задумываясь, подает
ее компаньону мистера Вайдлера.
- Из Розбери? Верно опять плохо с принцессой, - говорит лекарь,
довольный возможностью показать своим приятелям, что он пользует принцессу.
- Не могла старушка занедужить днем! Черт возьми, что это?! - восклицает он
и уже читает вслух: "Newcome est de retour. Bon voyage, mon ami. F."
{"Ньюком вернулся. Счастливого пути, мой друг. Ф." (франц.).}. - Это как
понимать?
- A я полагал, вы знаете по-французски, Джек Хэррис, - замечает Том
Поттс. - Вы же без конца потчуете нас своими французскими песенками.
- Ну конечно, я знаю французский, - отвечает его собеседник, - но что
это за чертовщина?
- Хрюком вернулся с пятичасовым поездом. Я ехал с ним вместе, только
его королевское высочество едва удостоил меня словом. А со станции он
покатил в Брауновой пролетке. Впрочем, Браун не очень-то разбогатеет от этой
поездки, - добавляет мистер Поттс.
- Да, но мне-то какое дело?! - восклицает Джек Хэррис. - Мы его не
пользуем, отчего не терпим больших убытков. Его пользует Хоуэлл, с тех пор
как они разругались с Вайдлером.
- Постойте, не иначе вышла ошибка! - вмешивается мистер Тэплоу,
покуривавший в своем кресле. - Эта записка, должно быть, для той особы, что
занимает большой номер. Принц, когда прошлый раз был здесь, разговаривал с
ним и звал его Джеком. Хорошенькое же дело, скажу я вам: записка вскрыта и
все такое прочее. А что, Джон, джентльмен в большом номере уже лег спать?
Снеси-ка ему эту записку.
Джон, ничего не ведавший о записке и ее содержании, ибо он только что
вошел в комнату с ужином для мистера Поттса, понес записку в указанный
номер, откуда тут же вернулся к хозяину с перепуганным видом. Он объявил,
что постоялец из большого номера - страсть какой сердитый. Он чуть было не
придушил Джона, когда прочел записку - ну сами посудите, приятно, что ли?..
Когда же Джон высказал предположение, что письмо, наверное, вскрыл мистер
Хэррис в распивочной - ну, наш Джек Хэррис, - господин принялся так кричать
и браниться - жуткое дело!
- Поттс, - сказал Тэплоу в припадке откровенности, находившей на него,
когда он чрезмерно угощался своим бренди с содовой, - уж поверьте моему
слову: этот господин такой же Хэррис, как и я сам. Я отдавал его белье в
стирку - гляжу, на двух носовых платках метка "X" и корона.
На следующий день мы прибыли в Ньюком, надеясь, что лорд Хайгет,
предупрежденный нами, уже покинул город. Однако нас ждало разочарование. Он
разгуливал перед гостиницей, где, кроме нас, его могли видеть сотни людей.
Мы зашли к нему в номер и здесь попеняли ему за появление на улице, где
Барнс Ньюком и любой из прохожих могли узнать его. Тут-то он и рассказал нам
о вчерашней неудаче с запиской.
- Теперь уже поздно уезжать - время упущено; этому подлецу известно,
что я здесь. Если я уеду, он объявит, что я испугался его и сбежал. Ох, как
бы мне хотелось, чтобы он пришел сюда и застал меня здесь! - И он разразился
свирепым хохотом.
- А лучше было бы сбежать, - грустно заметил один из нас.
- Пенденнис, - сказал он, и в голосе его послышалась необычная
нежность, - ваша супруга - добрая душа. Да благословит ее бог! И пусть бог
воздаст ей за все, что она сказала и сделала и сделала бы еще, не помешай ей
этот подлец. Ведь у бедняжки, знаете ли, нет ни единого друга на свете, ни
единого, не считая меня и той девушки, которую они продают Фаринтошу, да
только что она может?! Он разогнал ее друзей; все теперь против нее. И уж
конечно, родственники; эти не упустят случая толкнуть несчастного, если он
оступился. Бедная женщина! Маменька, которая продала ее, приходит и читает
ей нотации: жена лорда Кью дерет перед ней нос и осуждает ее. А Кочетт, тот,
видите ли, высоко взлетел; он теперь женат, проживает в Шантеклере и требует
от сестры, чтобы она избегала меня, коли дорожит его дружбой. Если хотите
знать, ей только и была защитой эта карга с клюкой, старая ведьма Кью,
которую они схоронили четыре месяца назад, после того, как забрали все ее
денежки для своей красавицы. Старуха не давала ее в обиду, да благословит
небо эту старую ведьму! Где она сейчас ни есть, а доброе слово ей не во
вред, ха-ха! - Смех его было жутко слушать.
- Зачем я явился? - продолжал он в ответ на наши невеселые расспросы. -
Зачем явился, говорите? Да затем, что ей было очень тяжко и она меня
позвала. Будь я даже на краю света, а она скажи: "Джек, приди!" - я бы
пришел.
- Ну, а если бы она попросила вас уйти? - спросили его друзья.
- Я бы ушел. Я ведь и ушел. Да если б она велела мне кинуться в море,
думаете, я бы отказался? Я-то ушел, а он, знаете, что делает, когда остается
с ней вдвоем? Бьет ее. Бьет эту бедняжечку! Сам признавался. Она уже убегала
от него и пряталась у старухи, что померла. Может, он и сейчас ее бьет. И
зачем я только подавал ему руку! Ведь такое унижение, правда? Но она велела;
а я, кабы она того потребовала, стал бы чистить ему сапоги, будь я проклят!
Он, видите ли, желает держать мои деньги в своем окаянном банке, а так как
он знает, что может полагаться на ее и на мою честь, то предпочитает
подавать мне руку - мне, которого ненавидит пуще тысячи чертей, и не зря!
Неужели на земле нет такого места, где бы мы с ним могли встретиться как
положено мужчинам и покончить с этим делом! Пусть я даже получу пулю в лоб,
не велика беда, ей-богу! Я сам близок к тому, чтобы застрелиться, Пенденнис.
Вам этого не понять, виконт!
- Конечно, - сказал Флорак, пожимая плечами. - Мне так же непонятна
мысль о самоубийстве, как и о бегстве в почтовой карете. Что поделаешь? Я
еще недостаточно англизирован, мой друг. В нашей стране тоже заключают браки
по расчету, черт возьми, ну и всякое бывает, однако - никакого скандала!
Задумав перенять наши обычаи, вы остановились на полпути, мой друг! Vous ne
me comprenez pas non plus, mon pauvre Jack! {Вы ведь тоже меня не понимаете,
мой бедный Джек! (франц.).}
- По-моему, есть еще один выход, - проговорил третий участник этой
сцены. - Пусть лорд Хайгет переселится в Розбери под своим настоящим именем
и не станет больше изображать из себя мистера Хэрриса. Если сэр Барнс Ньюком
пожелает встретиться с вами, он легко вас там сыщет. Если же вы захотите
уехать (а так-то бы лучше, и бог в помощь!), то можете преспокойно отбыть и
притом - под своим собственным именем.
- Parbleu, c'est ca! {А верно, черт возьми! (франц.).} - восклицает
Флорак. - Он говорит, как пишет, этот романист!
По чести говоря, мне хотелось устроить так, чтобы одна добрая женщина
могла поговорить с ним и смягчить его мужественное, чуждое лжи сердце, где
сейчас шла страшная борьба между добром и злом.
- Итак, едем! Пусть подают коляску! Джек, дружище, ты едешь с нами! -
кричит Флорак. - Мадам Пенденнис, этот ангел, эта прелестнейшая квакерша
будет наставлять тебя своим нежным голоском, мой друг. А супруга моя
обласкает тебя, как родная мать, а вернее сказать - бабушка. Ступай,
укладывай вещи!
Лорд Хайгет казался вполне успокоенным и умиротворенным. Он пожал нам
руки и объявил, что никогда, никогда не забудет нашей доброты. В
действительности наши уговоры заняли куда больше времени, чем могло
показаться читателю; но вот наконец Хайгет дал обещание приехать в Розбери
нынче вечером - сейчас он не поедет с нами, нет-нет, спасибо; у него еще
осталось одно дело: надо написать несколько писем. Когда он с этим покончит,
то не заставит себя ждать и к обеду прибудет в поместье.
^TГлава LVIII^U
Еще одна несчастная
Но судьбе не угодно было, чтобы осуществился план, придуманный друзьями
лорда Хайгета во благо и спасение леди Клары. Джек захотел непременно еще
раз повидаться с несчастной женщиной, и эта встреча решила их злополучную
участь. Наутро после приезда Барнс Ньюком получил известие, что лорд Хайгет
живет по соседству под чужим именем и его не раз видели в обществе леди
Клары. Отправляясь на свидание, она, вероятно, думала, что через час
вернется. Она не простилась с детьми, покидая свой дом, не собиралась в
дорогу, а напротив, готовилась к приему родственников, которые, по словам ее
мужа, намеревались вскорости прибыть. Ждали Этель, леди Анну и кое-кого из
детей. Следом должны были пожаловать маменька лорда Фаринтоша и его
сестрицы. Предстоял съезд двух семейств, собиравшихся породниться в
ближайшем будущем. Выслушав все распоряжения мужа, леди Клара промолвила
"да", машинально поднялась с места, чтобы исполнить его желания и
приготовить дом для приема гостей; дрожащим голосом она отдавала приказания
своей экономке, а тем временем муж отпускал по ее адресу разные колкости.
Малышей в тот день рано уложили спать, еще до приезда сэра Барнса. Ему и в
голову не пришло пойти взглянуть на спящих детей, не сделала этого и их
мать. Когда бедные малютки покидали с няньками ее комнату, она и думать не
думала, что видит их в последний раз. Быть может, если бы она пришла в тот
вечер к их кроваткам, если бы, горестная и смятенная душа, постояла бы она
здесь, поразмыслила, помолилась, ее судьба наутро, пожалуй, сложилась бы
иначе, и добро одержало бы верх в своей схватке со злом. Но ей не была дана
эта минута раздумья. Явился ее муж и приветствовал ее, по своему обычаю,
насмешками, сарказмами и грубыми оскорблениями. Впоследствии он так и не
решился вызвать кого-нибудь в свидетели своего обращения с женой, ибо многие
из них охотно рассказали бы о его жестокости и ее страхе. В тот последний
вечер горничная леди Клары, деревенская девушка из поместья ее отца,
присутствовавшая при очередной семейной сцене, объявила сэру Барнсу, что,
пусть ее барыня и согласна сносить его выходки, она-то не согласна и не
желает больше жить в доме у этакого супостата. Вмешательство девушки едва ли
облегчило участь ее хозяйки. Свою последнюю ночь под одной крышей с мужем и
детьми несчастная леди Клара, брошенная всеми, кроме этой бедной уволенной
служанки, провела в слезах и рыданиях, а потом - в горестном забытьи. Когда
леди Клара, приняв снотворное, уснула, горничная спустилась в людскую и
выложила там все, что знала про хозяйские обиды, так что наутро, когда сэр