Страница:
влюблена в Чарльза Ханимена? Рози сразу это поняла, едва только мы
переступили порог их гостиной три недели тому назад.
- Правда? А как вы догадались? - спросил Клайв.
- Ну... по тем взглядам, какие она на него бросает, - отвечала малютка
Рози.
^TГлава XLV^U
Охота на крупного зверя
Лондонский сезон близился к концу, и лорд Фаринтош протанцевал с мисс
Ньюком несметное число раз, выпил не одну дюжину бутылок портвейна из
погребов Кью, многократно появлялся с упомянутой девицей в опере, на
завтраках, на скачках и в иных публичных местах, а все еще не сделал того
предложения коего леди Кью ожидала для внучки однажды, когда Клайв явился в
казармы Риджентс-парка повидать своих армейских друзей и закончить портрет
капитана Уродли, он услышал, как двое молодых людей разговаривали между
собой.
- Ставлю три против двух, что Фаринтош не женится. Даже предложения не
сделает, - говорил один другому. При появлении Клайва разговор прервался и
наступило неловкое молчание. Споры о замужестве Этель стали чем-то вроде
азартной игры, и молодые люди без стеснения бились об заклад на большие
суммы.
Когда престарелая графиня столь открыто охотится за юным маркизом на
виду у всего света и столичные господа даже заключают пари, настигнет, нет
ли беззубая гончая свою добычу, право, это увлекательнейшее зрелище и
немалая потеха для тех, кто за ним наблюдает. Что же касается нашей героини
мисс Этель Ньюком, то, как бы она ни была умна, красива и насмешлива, на ее
долю, по моему разумению, выпадет здесь не слишком достойная роль. Тайком
сохнуть по Томкинсу, который любит другую, изнывать в беспросветной нужде,
умирать с голоду, попасть в плен к разбойникам, терпеть жестокое обращение
грубияна-мужа, утратить красоту, заболевши оспой или даже скончаться под
конец книги, - всем этим испытаниям молодая героиня может подвергнуться (и
неоднократно подвергалась на страницах романов), не утратив своего
достоинства и ничуть не упав оттого во мнении впечатлительного читателя. Но
когда девушка редкой красоты, наделенная сильным характером и природным
умом, позволяет старой бабушке таскать себя повсюду на привязи в погоне за
женихом, который старается ускользнуть, - такая особа, право же, должна
весьма неловко чувствовать себя в роли героини; и я открыто заявляю, что
будь у меня про запас другая и не учитывай я некоторых смягчающих
обстоятельств, Этель была бы мной мигом разжалована.
Но романист должен до конца пути следовать со своей героиней, как муж
со своей женой на горе или на радость. Сколько лет испанцы терпели свою
всемилостивейшую королеву, и не потому, что она была безупречна, а просто
потому, что ее даровала им судьба. И вот депутаты и гранды кричали: "Боже,
храни королеву!", алабардерос делали "на караул"; били барабаны, палили
пушки, и народ восторженно приветствовал Изабеллу II, которая была ничуть не
лучше самой простой прачки в ее королевстве. А мы разве лучше своих ближних?
Всегда ли мы умеем устоять перед соблазном, справиться с гордыней,
алчностью, суетностью и всем таким прочим? Этель, конечно, во многом
повинна. Однако не забывайте, что она еще очень молода. Находится в чужой
воле. Выросла в весьма светском семействе и усвоила его принципы. Вряд ли
кто-нибудь из нас, даже самый ярый британский протестант, станет упрекать
бедняжку Изабеллу II за то, что она католичка. Если Этель чтит божество,
которому поклоняются лучшие люди Англии, не будем слишком осуждать ее за
идолопоклонство и потерпим еще немного нашу королеву, прежде чем низвергнуть
ее с трона.
Нет, мисс Ньюком, ваше поведение не очень благородно, хоть вы и будете
возражать, что сотни людей на свете ведут себя точно так же. Господи, каково
это слышать, когда девушка на заре своей юности, рдея, как маков цвет,
признается, что мечта, с которой она отправляется в свой жизненный путь, и
главная цель ее существования - выйти замуж за богатого человека; что
природа одарила ее прелестью, чтобы она могла обменять ее на богатство и
титул; что ей так же необходимо обзавестись здесь на земле богатым мужем,
как попасть во царствие небесное. Такова миссия, к которой готовят многих
женщин. Юноша вступает в жизнь хоть с какими-то возвышенными порывами; он
постарается быть порядочным человеком и жить по справедливости, приложит все
силы к тому, чтобы отличиться, не уронить себя низким поступком; он будет
просиживать ночи над книгами, лишать себя покоя и радостей, дабы снискать
себе доброе имя. Ведь многие бедняги, которые извелись и состарились, так и
не добыв ни славы, ни денег, начинали жизнь с добрыми помышленьями и
благородными планами, от коих слабоволие, леность, страсть или осилившая их
врагиня-судьба вынудили их отказаться. Ну, а светская девица, боже правый,
та начинает жизнь с одним лишь убеждением, что ей надобно приобрести
состоятельного мужа, и символ веры в ее катехизисе таков: "Верую во единых
старших сыновей, дом в столице и сельскую усадьбу!" Когда они, свежие и
цветущие, выпархивают из своих детских в гостиные, они уже исполнены
своекорыстия. Ведь их сызмальства приучают смотреть своими ясными глазками
только на принца и герцога, на Креза и Богача.
Их сердечки укрощали и стискивали так долго и тщательно, что они
уподобились крохотным ножкам их сестер, знатных китаянок. Подобно тому, как
порой видишь какую-нибудь дочурку бедняка, не по летам опытную в разного
рода закладах и готовую торговаться на рынке за каждые жалкие полпенса и
воевать с приказчиками в мелочной лавке, - так и в обществе легко встретить
хорошенькую барышню, которая только недавно покинула классную комнату, а уже
не уступит хитростью бывалому барышнику; знает цену своим улыбкам, умеет то
выставить напоказ, то припрятать свой соблазнительный товар и так искусно
стравливает между собой покупателей, точно самый что ни на есть выжига-купец
с Ярмарки тщеславия.
Молодые люди из Зеленой лейб-гвардии, болтавшие про мисс Ньюком и ее
женихов, смолкли при появлении Клайва потому, что знали не только о его
родстве с ней, но также и о его несчастной к ней слабости. Есть люди,
которые не говорят о своем чувстве, хранят его в тайне, и оно живет, как
червь в бутоне, питаясь розами их ланит; иные же не столько думают, сколько
разглагольствуют о нежном своем предмете. Так что в непродолжительном
времени капитан Крэкторп удостоился доверия Клайва, а уж от него, наверно, о
страсти нашего героя узнало и все офицерское собрание. Эти молодые люди,
давно вращавшиеся в свете, невысоко оценивали шансы Клайва, указывая ему со
свойственной им прямотой - хоть он сам понимал все без них, - что мисс
Ньюком не для таких, как он, и ему лучше не томиться и не вздыхать по
сладкому винограду, который око видит, да зуб неймет.
Однако добряк Крэкторп, сочувствовавший судьбе молодого художника,
старался хоть как-то ему помочь (чем вызвал немалую признательность Клайва)
и доставал ему приглашения на светские рауты, где тот имел счастье встречать
свою чаровницу. Этель бывала удивлена и обрадована, а леди Кью удивлена и
разгневана, встречая Клайва Ньюкома в сих фешенебельных домах; девице,
очевидно, льстило, что он столь настойчиво следует за ней. Поскольку между
ними не было открытой ссоры, она не могла отказать ему в танце, и он, таким
образом, подбирал те крупицы утешения, какие выпадают на долю юноши в
подобных обстоятельствах: жил какой-нибудь полудюжиной слов, брошенных во
время кадрили, или уносил домой взгляд, подаренный ему в вальсе, а быть
может, воспоминание о рукопожатии при расставании или встрече. Как он
старался раздобыть билет на тот или иной вечер! Как был внимателен к
дарителям этих развлечений! Иные из друзей винили его в том, что он стал
прихвостнем и угодником аристократов, - до того он был с ними учтив и
почтителен; а дело было лишь в том, что он стремился попасть туда, где
появлялась мисс Этель, и бал был ему не в бал, если она отсутствовала.
Так продолжалось один сезон, а потом и второй. За это время мистер
Ньюком завел уже столько светских знакомств, что больше не нуждался в
протекциях. Он был известен в обществе как милый и красивый юноша, отлично
вальсирующий, единственный сын богатого индийского офицера, избравший своим
занятием живопись, и, как догадывались, питавший несчастную страсть к своей
очаровательной кузине мисс Ньюком. Люди чувствительные, услыхав об этой
любовной истории, возымели интерес к мистеру Клайву и посему приглашали его
к себе в дом. Наверное, ему сочувствовали те, кто и сам когда-то страдал
подобным же образом.
Когда закончился первый сезон, а предложения со стороны молодого
маркиза не последовало, леди Кью увезла внучку в Шотландию, где, по
случайному стечению обстоятельств, собирался охотиться лорд Фаринтош, и люди
вольны были строить любые догадки по поводу этого совпадения. Разве им
запретишь? Те из вас, кто знакомы с обычаями света, прекрасно знают, что
если среди приглашенных на бал вам встретится имя миссис Такой-то, то
дальше, проглядывая список, вы непременно наткнетесь на мистера
Как-его-бишь. Если лорд Имярек с супругой, владельцы замка Где-то-там зовут
на Рождество или на пасху именитых гостей, включая леди Тире, вы можете, не
читая дальше списка, держать пари на любую сумму, что здесь же значится и
капитан Многоточие. Подобные совпадения случаются каждый божий день; одни
люди горят таким страстным желанием повидаться с другими, и сила этой
магнетической тяги, очевидно, так неодолима, что они готовы ради этой
встречи ехать за сотню миль в любую непогоду и даже выломать вам дверь, если
за ней вы скрываете того, кто им нужен.
Приходится сознаться, что леди Кью на протяжении многих месяцев
гонялась за лордом Фаринтошем. Эта ревматическая старуха отправилась в
Шотландию, где он охотился за оленем, а она - за ним. Из Шотландии она
двинулась в Париж, где он обучался танцеванию у Шомьера; из Парижа - в одно
английское поместье, где его ждали на Рождество, но он туда не прибыл, так
как, по словам учителя, не вполне еще овладел полькой, и так далее. Если бы
Этель была посвящена в ее планы, а не споспешествовала бы им невольно одним
лишь своим послушанием, повторяю, мы бы мигом разжаловали ее из героинь. Но
она только повиновалась своей бабке, этой деспотичной, властной и неуемной
старухе, которой подчинялись все вокруг и которая вершила дела своих
близких. Поскольку леди Анна Ньюком была поглощена заботами о больном муже,
Этель препоручили бабушке, графине Кью, и старуха дала понять, что намерена
после смерти оставить внучке свое состояние, а покуда жива, хочет видеть ее
подле себя. Графиня вела такую обширную переписку, какая впору разве что
министру. Она привыкла пускаться в путь, ни с кем не советуясь и объявляя о
своем предстоящем отъезде всего за какой-нибудь час или два. И Этель
разъезжала в ее свите, вопреки своему желанию, влекшему ее домой - к отцу,
но по воле и приказу родителей. Нельзя же было допустить, чтобы капитал,
коим располагала леди Кью (братьям Хобсон были доподлинно известны его
размеры), ушел из семьи. Упаси господи! Барнс, который сам не отказался бы
от этих денег и прямо говорил, что ради них согласился бы жить с бабушкой
где угодно, энергично поддерживал сэра Брайена и леди Анну в их требованье,
чтобы Этель повиновалась леди Кью. Сами знаете, как бывает трудно молодой
девице не последовать решению семейного совета. Словом, мне хочется думать,
что у королевы нашей есть множество оправданий и во всем виноват ее злой и
властолюбивый премьер-министр, поведший ее по ложному пути. Иначе, право, у
нас была бы уже другая династия. Представьте себе благородную натуру,
обреченную жить одной только светской суетой, и живой ум, занятый
исключительно новыми шляпками, столичными сплетнями и разными мелочами
этикета; подумайте об этой беготне с бала на бал, о вечной необходимости
представительствовать и сохранять на лице улыбку, о привычке ложиться спать
без молитвы и начинать день, не испросив у господа помощи. Такой образ жизни
вела тогда Этель Ньюком, не по собственной вине, а потому, что так
распорядилась судьба. Пусть же пожалеют ее те, кто сознают свои слабости и
ошибки, ну а те, кто без греха, - пускай осудят ее.
О том, чтобы последовать за нею в Шотландию, Клайв даже не помыслил. Он
отлично понимал, что получаемые им поощренья весьма маловажны, что как с
кузеном она с ним мила и любезна, но сразу же переменится, едва лишь он
примет другой тон. Однако им довелось повстречаться в Париже, куда следующей
весной он приехал на пасху, поскольку, решив вновь попытать счастья,
отправил на выставку три или четыре картины, над которыми успешно работал
всю предшествующую зиму.
Мы считаем своим приятным долгом поддержать в известной мере тот
похвальный отзыв, который мистер Ф. Бейхем дал об этих картинах.
Фантастических сюжетов и исторических тем наш юноша избегал; возможно, он
убедился, что не имеет эпического дарования, а возможно, решил, что писать
портреты знакомых - задача куда легче той, какую он ставил себе прежде. Две
небольшие картины Джей Джея собирали перед собой толпы, а у Клайва были
выставлены две головы мелом (его шедевр - капитан Крэкторп в парадной форме
верхом на лошади, надо признаться, был с позором отвергнут); и светские
знакомые Клайва имели удовольствие лицезреть в зале миниатюры "Портрет
офицера" под номером 1246, в коем узнавали Огастеса Уродли, эсквайра, из
Зеленой лейб-гвардии и выставленный под номером 1272 "Портрет преподобного
Чарльза Ханимена". Мисс Шеррик отборочная комиссия забраковала; портрет
мистера Бинни Клайв, разумеется, испортил, доделывая; однако, вышеупомянутые
портреты мелом, по общему убеждению, передавали сходство и были выполнены в
подкупающей и смелой манере. Нечего и говорить, что Ф. Бейхем писал об этих
произведениях в восторженном тоне. Можно было подумать, что со времен
Микеланджело никто еще так не рисовал. Что делать, Ф. Б. не единственный
критик, который имеет обыкновение звучно хлопать своих друзей по плечу и
громогласно трубить повсюду об их достоинствах, отчего эти друзья порою
испытывают лишь неловкость.
Поскольку от любящего родителя мистера Клайва, и ранее поощрявшего сына
в тратах, поступали на родину все более удивительные сведения о деятельности
Бунделкундского банка, пайщиком коего он стал, наш герой позволил себе снять
в Париже уютный номер в том самом отеле, где юный маркиз Фаринтош занимал
еще более роскошные апартаменты в непосредственной близости от своего
танцмейстера, все еще обучавшего его светлость польке. Нельзя не признать,
что лорд Фаринтош под руководством упомянутого артиста сделал заметные
успехи и в третий свой сезон танцевал куда лучше, чем в первый и во второй.
У этого же многоопытного учителя маркиз знакомился с новейшими оборотами
французской речи, с отборными ругательствами и бойкими словечками, так что,
хотя его французская грамматика нередко хромала, он мог весьма красноречиво
заказать себе обед у Филиппа, выбранить лакея или обложить извозчика.
Молодой вельможа был принят с подобающим ему почетом при дворе правившего
тогда французского монарха; и в Тюильри и в домах знати, которые он посещал,
маркиз де Фаринтош обратил на себя всеобщее внимание некоторыми фразами,
почерпнутыми им у его сведущего наставника. Общество даже вынесло такое
суждение, что маркиз - тупой и неловкий юноша с весьма скверными манерами.
А молодой Клайв Ньюком, напротив, был признан обворожительнейшим
молодым англичанином, какого давно не видели в парижских гостиных, что
немного утешило бедного юношу и, без сомнения, польстило Этель, которая
следила за его светскими успехами. Мадам де Флорак, полюбившая его как
родного сына, даже раза два выезжала в свет, чтобы посмотреть, хорошо ли его
там примут. Принцесса де Монконтур занимала часть Hotel de Florac
{Резиденций Флораков (франц.).} и устраивала также свои приемы. Французы не
понимали, сколь плох ее английский, хотя замечали ошибки лорда Фаринтоша во
французском. "Так мосье Ньюком художник? Какое благородное призвание!" -
восклицает к удивлению мисс Ньюком одна высокопоставленная француженка,
супруга маршала. "Так этот юноша - кузен очаровательной мисс? Бы, наверное,
очень гордитесь таким племянником, сударыня! " - говорит другая графине Кью,
которая, разумеется, в восхищении от подобного родства. И вот эта дама
начинает специально приглашать Клайва на свои балы, чтобы доставить
удовольствие старой графине. Клайв и Этель и трех минут не пробыли вместе в
гостиной мадам де Флорак, как та уже поняла, что он влюблен в свою кузину.
Она взяла юношу за руку и сказала: "J'ai votre secret, mon ami" {Я разгадала
вашу тайну, мой друг (франц.).}, - и с минуту глаза ее глядели на него так
ласково, так любовно, как некогда смотрели на его отца. О, сколько слез
пролили эти прекрасные глаза и каким верным осталось это нежное сердце! Если
любовь к нам жива до гроба, несокрушима в горе и неизменна при всех
поворотах судьбы; если она горит ярким пламенем в наш сумеречный час, не
слабеет после нашей кончины, непременно плачет по нас и отлетает с последним
вздохом, с последним биением верного сердца, дабы вкупе с непорочной душой
переселиться в иной мир, знайте - такая любовь бессмертна! И пусть мы,
оставшиеся здесь, разлучены с ней, она ждет нас в будущей жизни. Коли мы
любим тех, кого потеряли, не означает ли это, что мы не теряем тех, кого
любим? Прошло сорок лет. Но когда эта преданная женщина держит за руку сына
Томаса Ньюкома и глядит в его глаза, к ней возвращаются бесценные
воспоминанья юности, и неумирающая надежда готова восстать из-под могильной
плиты.
^TГлава XLVI^U
Hotel de Florac
После смерти герцога Д'Иври, законного супруга Марии, королевы
Шотландской, граф де Флорак, по праву наследовавший герцогский титул, почел
за лучшее не носить его и остаться в обществе под прежним своим именем. А
общество старого графа сейчас весьма немногочисленно. Это его медик, его
духовник, ежедневно приходящий сыграть с ним партию в пикет; детишки его
дочери, резвящиеся у его кресла, когда он сидит в саду, и радующие его своим
смехом; его верная жена и два-три приятеля, таких же, как он, старых и из
того же круга. Изредка среди них появляется его сын аббат. Строгость его
взглядов пугает старика отца, которому не очень понятен фанатизм нового
толка. Съездивши как-то великим постом послушать проповедь сына в собор
Парижской Богоматери, где аббат де Флорак собирал толпы прихожан, старый
граф воротился, совсем озадаченный сыновними глаголами.
- Не пойму я нынешних проповедников, - говорит он. - Я думал, мой сын
стал францисканцем, а сходил его послушать и увидел, что он просто якобинец.
Нет, я лучше буду молиться дома, добрейшая Леонора. Мой духовник
предстательствует за меня перед господом и к тому же играет со мной в
триктрак.
Этот почтенный вельможа не имеет прямого отношения к нашей истории.
Сообщим только, что у него свои покои, окнами в сад, преданный старый слуга,
ухаживающий за ним, палата пэров, которую он посещает, когда сносно себя
чувствует, да еще несколько друзей, помогающих ему коротать вечера. Весь же
остальной дом он отдал своему сыну, виконту де Флораку, и ее высочеству
принцессе де Монконтур, своей невестке.
Когда Флорак объяснил своим приятелям по клубу, что принял новый титул
для примирения ("Поймите, друзья, чисто духовного!") с супругой своей,
урожденной Хигг из Манчестера, каковая, как все англичанки, обожает титулы и
недавно получила большое наследство, - все согласились, что это весьма
разумно и больше не потешались над переменой его фамилии. Принцесса сняла
бельэтаж Hotel de Florac за ту же сумму, какую до нее платил американский
генерал, теперь воротившийся к своим свиньям в Цинциннати. Ведь и сам
Цинциннат разводил в своем поместье свиней, хотя был генералом и членом
сената. У нашей почтенной принцессы имеется опочивальня, которую ей, к ее
ужасу, приходится открывать в дни приемов, чтобы гости играли там в карты.
Опочивальня обставлена в стиле Людовика XVI. Внутри алькова находится
огромное зеркало, окруженное гипсовыми купидонами; в этой постели до
революции, наверно, почивала какая-нибудь пудреная Венера. Напротив алькова,
на расстоянии сорока футов, между высокими окнами висит другое огромное
трюмо, так что бедная принцесса, лежа в постели в своих неизменных
папильотках, видит бесконечный ряд возлежащих пожилых принцесс, который
теряется в темной дали; зрелище это так ее пугает, что она на вторую же ночь
вместе с Бетси, своей ланкаширской горничной, поспешила зашпилить булавками
желтые шелковые занавески на альковном зеркале; но все же она никак не может
отделаться от мысли, что там, за желтыми шторами - осталось ее отражение,
которое поворачивается вместе с ней в постели, вместе с ней пробуждается, и
так далее. Комната столь велика и пустынна, что принцесса стала укладывать в
ней и Бетси. В дни приемов кровать горничной, разумеется, выносилась в
гардеробную. Нежно-розовый будуар с купидонами и нимфами кисти Буше,
резвящимися на створках двери, - эти нимфы, наверное, сильно смущали старую
Бетси и ее пожилую госпожу, - служил утренней комнатой ее высочества. "Ах,
сударыня! Что бы сказали мистер Хампер из Манчестера и мистер Джаулз из
Ньюкома (то были пасторы, кои в оные времена наставляли мисс Хигг), если б
их привести в эту комнату!" - Впрочем, никто и не думал приводить в будуар
принцессы де Монконтур мистера Джаулза и мистера Хампера, этих велеречивых
сектантских проповедников, поучавших некогда мисс Хигг.
Заметка о перемене вероисповедания, которую Ф. Б. в порыве увлечения
напечатал в "Пэл-Мэл", вызвала немалое волненье в семействе Флораков. В доме
Флораков читали эту газету, зная, что в ней сотрудничают друзья Клайва.
Когда мадам де Флорак, не часто заглядывавшая в газеты, случайно узрела опус
Ф. Б., можете себе представить, в какой ужас пришла эта благочестивая и
добрая женщина. Ее сын примет протестантство! После всех тревог и огорчений,
какие он причинял ей своим сумасбродством, Поль еще предаст свою веру!
Супруг ее был так немощен и стар, что не мог без нее обходиться, иначе она
непременно поспешила бы в Лондон, чтобы спасти свое детище от погибели. Она
послала за младшим сыном, на которого и была возложена эта миссия, и вот
однажды княжеская чета де Монконтур, жившая в Лондоне, была повергнута в
изумление визитом аббата де Флорака.
Поскольку Поль и в мыслях не имел изменять своей вере, посланец очень
скоро успокоил доброе сердце их матушки. Он не только заверил ее в том, что
Поль не собирается переходить в протестантство, но и весьма лестно отозвался
о религиозных склонностях своей невестки. Он имел беседу с англиканским
духовником мадам де Монконтур, человеком, как он писал, небольшого ума,
стяжавшим, однако своим красноречием известную славу у прихожан. Аббат умело
развил благие наклонности ее высочества, ибо отличался неотразимым обаянием,
когда предстояло обратить кого-то в истинную веру. Так что визит аббата
примирил Флораков с их английской родственницей, - теперь, когда возникла
надежда, что она перейдет в католичество, в ней обнаружилась доброта и иные
положительные свойства. Было решено, что принцесса де Монконтур приедет в
Париж и поселится в Hotel de Florac, - очевидно, аббат соблазнил эту
достойную леди обещанием всевозможных радостей и благ, ожидающих ее в сей
столице. В Англии она была представлена ко двору женой тогдашнего
французского посла, а затем радушно принята и в Тюильри, чем осталась весьма
польщена и довольна.
Будучи сама представлена ко двору, принцесса, в свою очередь,
представила августейшей своей монархине миссис Т. Хигг и мисс Хигг из
Манчестера и миссис Сэмюел Хигг из Ньюкома; мужья упомянутых дам (братья ее
высочества) тоже впервые в жизни облачились в придворное платье. Сосед Сэма
Хигга - сэр Брайен Ньюком, баронет, депутат парламента от Ньюкома, был
слишком болен, чтобы представить Хигга ее величеству, но Барнс Ньюком был
чрезвычайно любезен с обоими ланкаширскими джентльменами, хоть те и
держались других политических взглядов и Сэм даже голосовал против сэра
Брайена на последних выборах. Барнс пригласил их отобедать с ним в клубе,
порекомендовал своего портного и послал леди Клару Пуллярд с визитом к
миссис Хигг, которая потом объявила свою гостью дамой уважительной и
миловидной. Графиня Плимутрок выразила готовность представить упомянутых дам
ко двору, если паче чаяния ее высочества не окажется в Лондоне, чтобы
выполнить это самолично. Семья Хобсона Ньюкома была крайне любезна с
ланкаширцами и устроила им роскошный обед. Мистер Хобсон с супругой,
кажется, тоже представлялись в тот год ко двору, причем мистер Хобсон - в
мундире помощника наместника графства.
Если Барнс Ньюком был так необычайно любезен с семейством Хигг, у него,
очевидно, имелись на то веские причины. Хигги пользовались большим влиянием
в Ньюкоме, и было желательно снискать их расположение. Они были очень
богаты, и представлялось соблазнительным заполучить их денежки в банк. Еще
заманчивей были деньги принцессы де Монконтур, располагавшей большим
переступили порог их гостиной три недели тому назад.
- Правда? А как вы догадались? - спросил Клайв.
- Ну... по тем взглядам, какие она на него бросает, - отвечала малютка
Рози.
^TГлава XLV^U
Охота на крупного зверя
Лондонский сезон близился к концу, и лорд Фаринтош протанцевал с мисс
Ньюком несметное число раз, выпил не одну дюжину бутылок портвейна из
погребов Кью, многократно появлялся с упомянутой девицей в опере, на
завтраках, на скачках и в иных публичных местах, а все еще не сделал того
предложения коего леди Кью ожидала для внучки однажды, когда Клайв явился в
казармы Риджентс-парка повидать своих армейских друзей и закончить портрет
капитана Уродли, он услышал, как двое молодых людей разговаривали между
собой.
- Ставлю три против двух, что Фаринтош не женится. Даже предложения не
сделает, - говорил один другому. При появлении Клайва разговор прервался и
наступило неловкое молчание. Споры о замужестве Этель стали чем-то вроде
азартной игры, и молодые люди без стеснения бились об заклад на большие
суммы.
Когда престарелая графиня столь открыто охотится за юным маркизом на
виду у всего света и столичные господа даже заключают пари, настигнет, нет
ли беззубая гончая свою добычу, право, это увлекательнейшее зрелище и
немалая потеха для тех, кто за ним наблюдает. Что же касается нашей героини
мисс Этель Ньюком, то, как бы она ни была умна, красива и насмешлива, на ее
долю, по моему разумению, выпадет здесь не слишком достойная роль. Тайком
сохнуть по Томкинсу, который любит другую, изнывать в беспросветной нужде,
умирать с голоду, попасть в плен к разбойникам, терпеть жестокое обращение
грубияна-мужа, утратить красоту, заболевши оспой или даже скончаться под
конец книги, - всем этим испытаниям молодая героиня может подвергнуться (и
неоднократно подвергалась на страницах романов), не утратив своего
достоинства и ничуть не упав оттого во мнении впечатлительного читателя. Но
когда девушка редкой красоты, наделенная сильным характером и природным
умом, позволяет старой бабушке таскать себя повсюду на привязи в погоне за
женихом, который старается ускользнуть, - такая особа, право же, должна
весьма неловко чувствовать себя в роли героини; и я открыто заявляю, что
будь у меня про запас другая и не учитывай я некоторых смягчающих
обстоятельств, Этель была бы мной мигом разжалована.
Но романист должен до конца пути следовать со своей героиней, как муж
со своей женой на горе или на радость. Сколько лет испанцы терпели свою
всемилостивейшую королеву, и не потому, что она была безупречна, а просто
потому, что ее даровала им судьба. И вот депутаты и гранды кричали: "Боже,
храни королеву!", алабардерос делали "на караул"; били барабаны, палили
пушки, и народ восторженно приветствовал Изабеллу II, которая была ничуть не
лучше самой простой прачки в ее королевстве. А мы разве лучше своих ближних?
Всегда ли мы умеем устоять перед соблазном, справиться с гордыней,
алчностью, суетностью и всем таким прочим? Этель, конечно, во многом
повинна. Однако не забывайте, что она еще очень молода. Находится в чужой
воле. Выросла в весьма светском семействе и усвоила его принципы. Вряд ли
кто-нибудь из нас, даже самый ярый британский протестант, станет упрекать
бедняжку Изабеллу II за то, что она католичка. Если Этель чтит божество,
которому поклоняются лучшие люди Англии, не будем слишком осуждать ее за
идолопоклонство и потерпим еще немного нашу королеву, прежде чем низвергнуть
ее с трона.
Нет, мисс Ньюком, ваше поведение не очень благородно, хоть вы и будете
возражать, что сотни людей на свете ведут себя точно так же. Господи, каково
это слышать, когда девушка на заре своей юности, рдея, как маков цвет,
признается, что мечта, с которой она отправляется в свой жизненный путь, и
главная цель ее существования - выйти замуж за богатого человека; что
природа одарила ее прелестью, чтобы она могла обменять ее на богатство и
титул; что ей так же необходимо обзавестись здесь на земле богатым мужем,
как попасть во царствие небесное. Такова миссия, к которой готовят многих
женщин. Юноша вступает в жизнь хоть с какими-то возвышенными порывами; он
постарается быть порядочным человеком и жить по справедливости, приложит все
силы к тому, чтобы отличиться, не уронить себя низким поступком; он будет
просиживать ночи над книгами, лишать себя покоя и радостей, дабы снискать
себе доброе имя. Ведь многие бедняги, которые извелись и состарились, так и
не добыв ни славы, ни денег, начинали жизнь с добрыми помышленьями и
благородными планами, от коих слабоволие, леность, страсть или осилившая их
врагиня-судьба вынудили их отказаться. Ну, а светская девица, боже правый,
та начинает жизнь с одним лишь убеждением, что ей надобно приобрести
состоятельного мужа, и символ веры в ее катехизисе таков: "Верую во единых
старших сыновей, дом в столице и сельскую усадьбу!" Когда они, свежие и
цветущие, выпархивают из своих детских в гостиные, они уже исполнены
своекорыстия. Ведь их сызмальства приучают смотреть своими ясными глазками
только на принца и герцога, на Креза и Богача.
Их сердечки укрощали и стискивали так долго и тщательно, что они
уподобились крохотным ножкам их сестер, знатных китаянок. Подобно тому, как
порой видишь какую-нибудь дочурку бедняка, не по летам опытную в разного
рода закладах и готовую торговаться на рынке за каждые жалкие полпенса и
воевать с приказчиками в мелочной лавке, - так и в обществе легко встретить
хорошенькую барышню, которая только недавно покинула классную комнату, а уже
не уступит хитростью бывалому барышнику; знает цену своим улыбкам, умеет то
выставить напоказ, то припрятать свой соблазнительный товар и так искусно
стравливает между собой покупателей, точно самый что ни на есть выжига-купец
с Ярмарки тщеславия.
Молодые люди из Зеленой лейб-гвардии, болтавшие про мисс Ньюком и ее
женихов, смолкли при появлении Клайва потому, что знали не только о его
родстве с ней, но также и о его несчастной к ней слабости. Есть люди,
которые не говорят о своем чувстве, хранят его в тайне, и оно живет, как
червь в бутоне, питаясь розами их ланит; иные же не столько думают, сколько
разглагольствуют о нежном своем предмете. Так что в непродолжительном
времени капитан Крэкторп удостоился доверия Клайва, а уж от него, наверно, о
страсти нашего героя узнало и все офицерское собрание. Эти молодые люди,
давно вращавшиеся в свете, невысоко оценивали шансы Клайва, указывая ему со
свойственной им прямотой - хоть он сам понимал все без них, - что мисс
Ньюком не для таких, как он, и ему лучше не томиться и не вздыхать по
сладкому винограду, который око видит, да зуб неймет.
Однако добряк Крэкторп, сочувствовавший судьбе молодого художника,
старался хоть как-то ему помочь (чем вызвал немалую признательность Клайва)
и доставал ему приглашения на светские рауты, где тот имел счастье встречать
свою чаровницу. Этель бывала удивлена и обрадована, а леди Кью удивлена и
разгневана, встречая Клайва Ньюкома в сих фешенебельных домах; девице,
очевидно, льстило, что он столь настойчиво следует за ней. Поскольку между
ними не было открытой ссоры, она не могла отказать ему в танце, и он, таким
образом, подбирал те крупицы утешения, какие выпадают на долю юноши в
подобных обстоятельствах: жил какой-нибудь полудюжиной слов, брошенных во
время кадрили, или уносил домой взгляд, подаренный ему в вальсе, а быть
может, воспоминание о рукопожатии при расставании или встрече. Как он
старался раздобыть билет на тот или иной вечер! Как был внимателен к
дарителям этих развлечений! Иные из друзей винили его в том, что он стал
прихвостнем и угодником аристократов, - до того он был с ними учтив и
почтителен; а дело было лишь в том, что он стремился попасть туда, где
появлялась мисс Этель, и бал был ему не в бал, если она отсутствовала.
Так продолжалось один сезон, а потом и второй. За это время мистер
Ньюком завел уже столько светских знакомств, что больше не нуждался в
протекциях. Он был известен в обществе как милый и красивый юноша, отлично
вальсирующий, единственный сын богатого индийского офицера, избравший своим
занятием живопись, и, как догадывались, питавший несчастную страсть к своей
очаровательной кузине мисс Ньюком. Люди чувствительные, услыхав об этой
любовной истории, возымели интерес к мистеру Клайву и посему приглашали его
к себе в дом. Наверное, ему сочувствовали те, кто и сам когда-то страдал
подобным же образом.
Когда закончился первый сезон, а предложения со стороны молодого
маркиза не последовало, леди Кью увезла внучку в Шотландию, где, по
случайному стечению обстоятельств, собирался охотиться лорд Фаринтош, и люди
вольны были строить любые догадки по поводу этого совпадения. Разве им
запретишь? Те из вас, кто знакомы с обычаями света, прекрасно знают, что
если среди приглашенных на бал вам встретится имя миссис Такой-то, то
дальше, проглядывая список, вы непременно наткнетесь на мистера
Как-его-бишь. Если лорд Имярек с супругой, владельцы замка Где-то-там зовут
на Рождество или на пасху именитых гостей, включая леди Тире, вы можете, не
читая дальше списка, держать пари на любую сумму, что здесь же значится и
капитан Многоточие. Подобные совпадения случаются каждый божий день; одни
люди горят таким страстным желанием повидаться с другими, и сила этой
магнетической тяги, очевидно, так неодолима, что они готовы ради этой
встречи ехать за сотню миль в любую непогоду и даже выломать вам дверь, если
за ней вы скрываете того, кто им нужен.
Приходится сознаться, что леди Кью на протяжении многих месяцев
гонялась за лордом Фаринтошем. Эта ревматическая старуха отправилась в
Шотландию, где он охотился за оленем, а она - за ним. Из Шотландии она
двинулась в Париж, где он обучался танцеванию у Шомьера; из Парижа - в одно
английское поместье, где его ждали на Рождество, но он туда не прибыл, так
как, по словам учителя, не вполне еще овладел полькой, и так далее. Если бы
Этель была посвящена в ее планы, а не споспешествовала бы им невольно одним
лишь своим послушанием, повторяю, мы бы мигом разжаловали ее из героинь. Но
она только повиновалась своей бабке, этой деспотичной, властной и неуемной
старухе, которой подчинялись все вокруг и которая вершила дела своих
близких. Поскольку леди Анна Ньюком была поглощена заботами о больном муже,
Этель препоручили бабушке, графине Кью, и старуха дала понять, что намерена
после смерти оставить внучке свое состояние, а покуда жива, хочет видеть ее
подле себя. Графиня вела такую обширную переписку, какая впору разве что
министру. Она привыкла пускаться в путь, ни с кем не советуясь и объявляя о
своем предстоящем отъезде всего за какой-нибудь час или два. И Этель
разъезжала в ее свите, вопреки своему желанию, влекшему ее домой - к отцу,
но по воле и приказу родителей. Нельзя же было допустить, чтобы капитал,
коим располагала леди Кью (братьям Хобсон были доподлинно известны его
размеры), ушел из семьи. Упаси господи! Барнс, который сам не отказался бы
от этих денег и прямо говорил, что ради них согласился бы жить с бабушкой
где угодно, энергично поддерживал сэра Брайена и леди Анну в их требованье,
чтобы Этель повиновалась леди Кью. Сами знаете, как бывает трудно молодой
девице не последовать решению семейного совета. Словом, мне хочется думать,
что у королевы нашей есть множество оправданий и во всем виноват ее злой и
властолюбивый премьер-министр, поведший ее по ложному пути. Иначе, право, у
нас была бы уже другая династия. Представьте себе благородную натуру,
обреченную жить одной только светской суетой, и живой ум, занятый
исключительно новыми шляпками, столичными сплетнями и разными мелочами
этикета; подумайте об этой беготне с бала на бал, о вечной необходимости
представительствовать и сохранять на лице улыбку, о привычке ложиться спать
без молитвы и начинать день, не испросив у господа помощи. Такой образ жизни
вела тогда Этель Ньюком, не по собственной вине, а потому, что так
распорядилась судьба. Пусть же пожалеют ее те, кто сознают свои слабости и
ошибки, ну а те, кто без греха, - пускай осудят ее.
О том, чтобы последовать за нею в Шотландию, Клайв даже не помыслил. Он
отлично понимал, что получаемые им поощренья весьма маловажны, что как с
кузеном она с ним мила и любезна, но сразу же переменится, едва лишь он
примет другой тон. Однако им довелось повстречаться в Париже, куда следующей
весной он приехал на пасху, поскольку, решив вновь попытать счастья,
отправил на выставку три или четыре картины, над которыми успешно работал
всю предшествующую зиму.
Мы считаем своим приятным долгом поддержать в известной мере тот
похвальный отзыв, который мистер Ф. Бейхем дал об этих картинах.
Фантастических сюжетов и исторических тем наш юноша избегал; возможно, он
убедился, что не имеет эпического дарования, а возможно, решил, что писать
портреты знакомых - задача куда легче той, какую он ставил себе прежде. Две
небольшие картины Джей Джея собирали перед собой толпы, а у Клайва были
выставлены две головы мелом (его шедевр - капитан Крэкторп в парадной форме
верхом на лошади, надо признаться, был с позором отвергнут); и светские
знакомые Клайва имели удовольствие лицезреть в зале миниатюры "Портрет
офицера" под номером 1246, в коем узнавали Огастеса Уродли, эсквайра, из
Зеленой лейб-гвардии и выставленный под номером 1272 "Портрет преподобного
Чарльза Ханимена". Мисс Шеррик отборочная комиссия забраковала; портрет
мистера Бинни Клайв, разумеется, испортил, доделывая; однако, вышеупомянутые
портреты мелом, по общему убеждению, передавали сходство и были выполнены в
подкупающей и смелой манере. Нечего и говорить, что Ф. Бейхем писал об этих
произведениях в восторженном тоне. Можно было подумать, что со времен
Микеланджело никто еще так не рисовал. Что делать, Ф. Б. не единственный
критик, который имеет обыкновение звучно хлопать своих друзей по плечу и
громогласно трубить повсюду об их достоинствах, отчего эти друзья порою
испытывают лишь неловкость.
Поскольку от любящего родителя мистера Клайва, и ранее поощрявшего сына
в тратах, поступали на родину все более удивительные сведения о деятельности
Бунделкундского банка, пайщиком коего он стал, наш герой позволил себе снять
в Париже уютный номер в том самом отеле, где юный маркиз Фаринтош занимал
еще более роскошные апартаменты в непосредственной близости от своего
танцмейстера, все еще обучавшего его светлость польке. Нельзя не признать,
что лорд Фаринтош под руководством упомянутого артиста сделал заметные
успехи и в третий свой сезон танцевал куда лучше, чем в первый и во второй.
У этого же многоопытного учителя маркиз знакомился с новейшими оборотами
французской речи, с отборными ругательствами и бойкими словечками, так что,
хотя его французская грамматика нередко хромала, он мог весьма красноречиво
заказать себе обед у Филиппа, выбранить лакея или обложить извозчика.
Молодой вельможа был принят с подобающим ему почетом при дворе правившего
тогда французского монарха; и в Тюильри и в домах знати, которые он посещал,
маркиз де Фаринтош обратил на себя всеобщее внимание некоторыми фразами,
почерпнутыми им у его сведущего наставника. Общество даже вынесло такое
суждение, что маркиз - тупой и неловкий юноша с весьма скверными манерами.
А молодой Клайв Ньюком, напротив, был признан обворожительнейшим
молодым англичанином, какого давно не видели в парижских гостиных, что
немного утешило бедного юношу и, без сомнения, польстило Этель, которая
следила за его светскими успехами. Мадам де Флорак, полюбившая его как
родного сына, даже раза два выезжала в свет, чтобы посмотреть, хорошо ли его
там примут. Принцесса де Монконтур занимала часть Hotel de Florac
{Резиденций Флораков (франц.).} и устраивала также свои приемы. Французы не
понимали, сколь плох ее английский, хотя замечали ошибки лорда Фаринтоша во
французском. "Так мосье Ньюком художник? Какое благородное призвание!" -
восклицает к удивлению мисс Ньюком одна высокопоставленная француженка,
супруга маршала. "Так этот юноша - кузен очаровательной мисс? Бы, наверное,
очень гордитесь таким племянником, сударыня! " - говорит другая графине Кью,
которая, разумеется, в восхищении от подобного родства. И вот эта дама
начинает специально приглашать Клайва на свои балы, чтобы доставить
удовольствие старой графине. Клайв и Этель и трех минут не пробыли вместе в
гостиной мадам де Флорак, как та уже поняла, что он влюблен в свою кузину.
Она взяла юношу за руку и сказала: "J'ai votre secret, mon ami" {Я разгадала
вашу тайну, мой друг (франц.).}, - и с минуту глаза ее глядели на него так
ласково, так любовно, как некогда смотрели на его отца. О, сколько слез
пролили эти прекрасные глаза и каким верным осталось это нежное сердце! Если
любовь к нам жива до гроба, несокрушима в горе и неизменна при всех
поворотах судьбы; если она горит ярким пламенем в наш сумеречный час, не
слабеет после нашей кончины, непременно плачет по нас и отлетает с последним
вздохом, с последним биением верного сердца, дабы вкупе с непорочной душой
переселиться в иной мир, знайте - такая любовь бессмертна! И пусть мы,
оставшиеся здесь, разлучены с ней, она ждет нас в будущей жизни. Коли мы
любим тех, кого потеряли, не означает ли это, что мы не теряем тех, кого
любим? Прошло сорок лет. Но когда эта преданная женщина держит за руку сына
Томаса Ньюкома и глядит в его глаза, к ней возвращаются бесценные
воспоминанья юности, и неумирающая надежда готова восстать из-под могильной
плиты.
^TГлава XLVI^U
Hotel de Florac
После смерти герцога Д'Иври, законного супруга Марии, королевы
Шотландской, граф де Флорак, по праву наследовавший герцогский титул, почел
за лучшее не носить его и остаться в обществе под прежним своим именем. А
общество старого графа сейчас весьма немногочисленно. Это его медик, его
духовник, ежедневно приходящий сыграть с ним партию в пикет; детишки его
дочери, резвящиеся у его кресла, когда он сидит в саду, и радующие его своим
смехом; его верная жена и два-три приятеля, таких же, как он, старых и из
того же круга. Изредка среди них появляется его сын аббат. Строгость его
взглядов пугает старика отца, которому не очень понятен фанатизм нового
толка. Съездивши как-то великим постом послушать проповедь сына в собор
Парижской Богоматери, где аббат де Флорак собирал толпы прихожан, старый
граф воротился, совсем озадаченный сыновними глаголами.
- Не пойму я нынешних проповедников, - говорит он. - Я думал, мой сын
стал францисканцем, а сходил его послушать и увидел, что он просто якобинец.
Нет, я лучше буду молиться дома, добрейшая Леонора. Мой духовник
предстательствует за меня перед господом и к тому же играет со мной в
триктрак.
Этот почтенный вельможа не имеет прямого отношения к нашей истории.
Сообщим только, что у него свои покои, окнами в сад, преданный старый слуга,
ухаживающий за ним, палата пэров, которую он посещает, когда сносно себя
чувствует, да еще несколько друзей, помогающих ему коротать вечера. Весь же
остальной дом он отдал своему сыну, виконту де Флораку, и ее высочеству
принцессе де Монконтур, своей невестке.
Когда Флорак объяснил своим приятелям по клубу, что принял новый титул
для примирения ("Поймите, друзья, чисто духовного!") с супругой своей,
урожденной Хигг из Манчестера, каковая, как все англичанки, обожает титулы и
недавно получила большое наследство, - все согласились, что это весьма
разумно и больше не потешались над переменой его фамилии. Принцесса сняла
бельэтаж Hotel de Florac за ту же сумму, какую до нее платил американский
генерал, теперь воротившийся к своим свиньям в Цинциннати. Ведь и сам
Цинциннат разводил в своем поместье свиней, хотя был генералом и членом
сената. У нашей почтенной принцессы имеется опочивальня, которую ей, к ее
ужасу, приходится открывать в дни приемов, чтобы гости играли там в карты.
Опочивальня обставлена в стиле Людовика XVI. Внутри алькова находится
огромное зеркало, окруженное гипсовыми купидонами; в этой постели до
революции, наверно, почивала какая-нибудь пудреная Венера. Напротив алькова,
на расстоянии сорока футов, между высокими окнами висит другое огромное
трюмо, так что бедная принцесса, лежа в постели в своих неизменных
папильотках, видит бесконечный ряд возлежащих пожилых принцесс, который
теряется в темной дали; зрелище это так ее пугает, что она на вторую же ночь
вместе с Бетси, своей ланкаширской горничной, поспешила зашпилить булавками
желтые шелковые занавески на альковном зеркале; но все же она никак не может
отделаться от мысли, что там, за желтыми шторами - осталось ее отражение,
которое поворачивается вместе с ней в постели, вместе с ней пробуждается, и
так далее. Комната столь велика и пустынна, что принцесса стала укладывать в
ней и Бетси. В дни приемов кровать горничной, разумеется, выносилась в
гардеробную. Нежно-розовый будуар с купидонами и нимфами кисти Буше,
резвящимися на створках двери, - эти нимфы, наверное, сильно смущали старую
Бетси и ее пожилую госпожу, - служил утренней комнатой ее высочества. "Ах,
сударыня! Что бы сказали мистер Хампер из Манчестера и мистер Джаулз из
Ньюкома (то были пасторы, кои в оные времена наставляли мисс Хигг), если б
их привести в эту комнату!" - Впрочем, никто и не думал приводить в будуар
принцессы де Монконтур мистера Джаулза и мистера Хампера, этих велеречивых
сектантских проповедников, поучавших некогда мисс Хигг.
Заметка о перемене вероисповедания, которую Ф. Б. в порыве увлечения
напечатал в "Пэл-Мэл", вызвала немалое волненье в семействе Флораков. В доме
Флораков читали эту газету, зная, что в ней сотрудничают друзья Клайва.
Когда мадам де Флорак, не часто заглядывавшая в газеты, случайно узрела опус
Ф. Б., можете себе представить, в какой ужас пришла эта благочестивая и
добрая женщина. Ее сын примет протестантство! После всех тревог и огорчений,
какие он причинял ей своим сумасбродством, Поль еще предаст свою веру!
Супруг ее был так немощен и стар, что не мог без нее обходиться, иначе она
непременно поспешила бы в Лондон, чтобы спасти свое детище от погибели. Она
послала за младшим сыном, на которого и была возложена эта миссия, и вот
однажды княжеская чета де Монконтур, жившая в Лондоне, была повергнута в
изумление визитом аббата де Флорака.
Поскольку Поль и в мыслях не имел изменять своей вере, посланец очень
скоро успокоил доброе сердце их матушки. Он не только заверил ее в том, что
Поль не собирается переходить в протестантство, но и весьма лестно отозвался
о религиозных склонностях своей невестки. Он имел беседу с англиканским
духовником мадам де Монконтур, человеком, как он писал, небольшого ума,
стяжавшим, однако своим красноречием известную славу у прихожан. Аббат умело
развил благие наклонности ее высочества, ибо отличался неотразимым обаянием,
когда предстояло обратить кого-то в истинную веру. Так что визит аббата
примирил Флораков с их английской родственницей, - теперь, когда возникла
надежда, что она перейдет в католичество, в ней обнаружилась доброта и иные
положительные свойства. Было решено, что принцесса де Монконтур приедет в
Париж и поселится в Hotel de Florac, - очевидно, аббат соблазнил эту
достойную леди обещанием всевозможных радостей и благ, ожидающих ее в сей
столице. В Англии она была представлена ко двору женой тогдашнего
французского посла, а затем радушно принята и в Тюильри, чем осталась весьма
польщена и довольна.
Будучи сама представлена ко двору, принцесса, в свою очередь,
представила августейшей своей монархине миссис Т. Хигг и мисс Хигг из
Манчестера и миссис Сэмюел Хигг из Ньюкома; мужья упомянутых дам (братья ее
высочества) тоже впервые в жизни облачились в придворное платье. Сосед Сэма
Хигга - сэр Брайен Ньюком, баронет, депутат парламента от Ньюкома, был
слишком болен, чтобы представить Хигга ее величеству, но Барнс Ньюком был
чрезвычайно любезен с обоими ланкаширскими джентльменами, хоть те и
держались других политических взглядов и Сэм даже голосовал против сэра
Брайена на последних выборах. Барнс пригласил их отобедать с ним в клубе,
порекомендовал своего портного и послал леди Клару Пуллярд с визитом к
миссис Хигг, которая потом объявила свою гостью дамой уважительной и
миловидной. Графиня Плимутрок выразила готовность представить упомянутых дам
ко двору, если паче чаяния ее высочества не окажется в Лондоне, чтобы
выполнить это самолично. Семья Хобсона Ньюкома была крайне любезна с
ланкаширцами и устроила им роскошный обед. Мистер Хобсон с супругой,
кажется, тоже представлялись в тот год ко двору, причем мистер Хобсон - в
мундире помощника наместника графства.
Если Барнс Ньюком был так необычайно любезен с семейством Хигг, у него,
очевидно, имелись на то веские причины. Хигги пользовались большим влиянием
в Ньюкоме, и было желательно снискать их расположение. Они были очень
богаты, и представлялось соблазнительным заполучить их денежки в банк. Еще
заманчивей были деньги принцессы де Монконтур, располагавшей большим