Мей Лев Александрович. Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2)

на произвол судьбы своего бедного братца.
Миссис Маккензи считала себя женщиной возвышенных убеждений; миссис
Ньюком тоже была о ней высокого мнения. Эти две особы в последнее время
очень сдружились: капитанская вдова была исполнена искреннего почтения к
супруге банкира и почитала ее одной из самых выдающихся и образованных
женщин на свете. А уж если миссис Мак была о ком-нибудь хорошего мнения, она
не держала этого в секрете. Миссис Ньюком, в свою очередь, считала миссис
Маккензи женщиной очень рассудительной, приятной и благовоспитанной, - быть
может, не вполне образованной, но нельзя же от человека требовать всего!
- Ну ясное дело, дорогая, - отзывался простоватый Хобсон, - не всякой
же быть такой умницей, как ты, Мария. Иначе бы женщины забрали себе волю.
Мария, по своему обыкновению, возблагодарила господа, создавшего ее
столь добродетельной и умной, и милостиво допустила миссис и мисс Маккензи в
круг почитателей своей несравненной добродетели и таланта. Мистер Ньюком
прихватывал иногда малютку Рози и ее маменьку куда-нибудь на прием. А если
прием устраивали на Брайенстоун-сквер, этих дам обычно звали к чаю.
Когда, на следующий день по приезде, послушный своему долгу Клайв
явился обедать к мистеру Джеймсу, дамы были просто в восторге и ужасно
радовались встрече с ним, однако все же собирались ехать на вечер к его
тетушке. За обедом они только и говорили, что о принце и принцессе. Их
высочества должны обедать на Брайенстоун-сквер. Ее высочество заказала у
ювелира такие-то и такие-то вещи... Ее высочество, конечно, будет поважнее
какой-нибудь графской дочки, леди Анны Ньюком, к примеру.
- О, господи, и что не придушили этих высочеств в Тауэре, - проворчал
Джеймс Бинни. - С тех пор, как вы свели с ними знакомство, я только про них
и слышу.
Клайв, как и следовало благоразумному человеку, не обмолвился и словом
относительно принца и принцессы, с коими, как мы знаем, он имея честь
видеться в то утро. Но после обеда Рози обежала вокруг стола и шепнула
что-то своей маменьке, после чего маменька обняла ее за шею, расцеловала и
назвала "умничкой".
- Знаете, Клайв, что говорит эта милочка? - спросила миссис Мак, не
выпуская ручку своей милочки. - И как это мне самой не пришло в голову!
- Что же такое она сказала, миссис Маккензи? - осведомился Клайв с
улыбкой.
- Почему бы, мол, и вам с нами не поехать к тетушке? Мы уверены, миссис
Ньюком была бы счастлива вас видеть.
- Ну зачем ты сказала, скверная мамочка! - вскричала Рози, зажимая
матери рот своей маленькой ручкой. - Скверная она, правда, дядюшка Джеймс? -
За этой выходкой последовало множество поцелуев, один из которых достался и
дядюшке Джеймсу к превеликой его отраде; а когда Рози уходила одеваться,
маменька воскликнула:
- И всегда-то эта малышка думает о других - всегда!
Клайв сказал, что охотнее посидит с мистером Бинни и выкурит с ним
сигару, если это не возбраняется. Лицо Джеймса вытянулось.
- Но мы уже давно отказались от этого обычая, Клайв, душечка! -
произнесла миссис Маккензи, покидая столовую.
- Зато мы перешли на хороший кларет, мой мальчик! - шепнул дядя Джеймс.
- Давай, Клайв, откупорим еще бутылочку и выпьем за здоровье и скорое
возвращение нашего милого полковника, да поможет ему бог! Кажется, Том
вовремя разделался с банком Уинтера, - спасибо нашему другу Раммуну Лалу! -
и вошел в отличное дело с этим Бунделкундским банком. На Гановер-сквер очень
одобрительно отзываются о нем, и я читал в "Хуркару", что о их акции уже
превысили номинал.
Клайв ничего не слышал о Бунделкундском банке, если не считать
нескольких слов в отцовском письме, врученном ему нынче в Сити.
- Отец перевел мне сюда на редкость щедрую сумму, сэр. - И вот они
налили еще по бокалу и осушили их за здравие полковника.
Тут опять заходят Рози и ее маменька показать свои очаровательные
розовые платья перед отъездом к миссис Ньюком, а потом Клайв закуривает в
сенях сигару и покидает Фицрой-сквер, - можете себе представить, как
ликовали собравшиеся в "Пристанище", когда в клубах табачного дыма появилось
лицо нашего юного друга.


^TГлава XLI^U
Старая песня

Вскоре в Лондон вернулись многие из римских знакомых Клайва, юноша стал
снова встречаться с ними, и у него образовался свой круг, свои связи. Он
счел возможным завести пару хороших лошадей и появлялся в Парке среди других
молодых денди. С мосье де Монконтуром они были в тесной дружбе; с лордом
Фаремом, купившим у Джей Джея картину, считались приятелями; сам майор
Пенденнис объявил его милым юношей, прибавив, что - как ему довелось узнать
- к Клайву весьма расположены в некоторых высоких сферах.
Спустя несколько дней Клайв отправился в Брайтон навестить леди Анну и
сэра Брайена, а также добрую тетушку Ханимен, у которой квартировал баронет;
и, наверно, так или иначе, сумел узнать, где в Мэйфэре проживает теперь леди
Кью.
Однако он не застал графиню, когда туда явился; не оказалось ее дома и
на второй день, и от Этель не последовало никакой записочки. В Парке она не
каталась, как в прежние времена. А Клайв, хотя и пользовался расположением в
некоторых сферах, не был вхож в тот большой свет, где бы мог повстречать ее
в любой вечер на одном из тех приемов, куда "все ходят". Ежедневно он читал
ее имя в газетах в списке гостей на балу у леди Z либо на министерском рауте
у леди N. Поначалу он боялся говорить о своих сердечных делах и никому их не
поверял.
И вот, облаченный в щегольской костюлг, он разъезжал верхом по
Куин-стрит, Мэйфэр, не пропускал ни одного катания в Парке; даже посещал
богослужения в соседних церквах и сделался завсегдатаем оперы - занятие
пустое и малоподходящее для юноши подобного нрава. Наконец один знаток
человеческой природы, подметивши его состояние, резонно предположил, что он,
без сомнения, влюблен, и мягко попенял ему, в ответ на что Клайв, только и
мечтавший открыть кому-то душу, поведал обо всем, что здесь рассказывалось:
как он старался излечиться от этой страсти и был уверен, что достиг успеха;
но когда в Неаполе услыхал от Кью, что помолвка последнего с мисс Ньюком
расторгнута, обнаружил, что погасшее было пламя разгорелось с новой силой.
Ему нетер-пелось ее увидеть. Ofl покинул Неаполь, едва узнал, что она
свободна. И вот уже десять дней он в Лондоне, но даже мельком ни разу ее не
видел.
- Эта миссис Маккензи так меня допекает, что я прямо не знаю, куда
деваться, - говорил бедный Клайв. - Бедняжку Рози заставляют дважды на дню
писать мне разные записки. Она доброе милое созданье, эта крошка Рози, и я
действительно когда-то подумывал, что... Впрочем, пустое!.. Мне теперь не до
этого - несчастней меня, наверно, не сыщешь, Пен! - Дело в том, что в
наперсники был временно возведен мистер Пенденнис, пока Джей Джей находился
в отпуске.
Эта роль обычно была по вкусу нашему летописцу, особенно на короткий
срок. Думается, почти каждый влюбленный - будь то мужчина или женщина -
представляет собой известный интерес, по крайней мере ненадолго. Если вы
узнаете, что на вечере, куда вас изволили пригласить, будет несколько
влюбленных пар, - разве сборище это не станет для вас много интересней? Вот
по анфиладе комнат идет Огастус Томпкинс, пробираясь через толпу гостей к
тому дальнему углу, где чинно сидит мисс Хопкинс, которую обхаживает этот
дурак Бамкинс, уверенный, что его ухмылка просто неотразима. Вот сидит мисс
Фанни - рассеянно слушает пространные комплименты пастора и через силу
улыбается тому вздору, который несет капитан. Но вдруг лицо ее озаряется
радостью, а в глазах, устремленных на болтливого капитана и галантного
священника, нетрудно прочесть восхищение. И все потому, что появился
Огастус; глаза их встретились лишь на полсекунды, но для мисс Фанни этого
достаточно. Так продолжайте же свою болтовню, капитан! Я внимаю вашим
банальностям, достопочтенный сэр! Весь мир переменился для мисс Фанни за
истекшие две минуты. Наступил тот миг, из-за которого она томилась и
нервничала, которого ждала весь день! Наблюдателю, коему доступно понимание
этих маленьких тайн, по-другому открывается жизнь, нежели заурядному зеваке,
пришедшему лишь затем, чтобы поесть мороженого и поглазеть на дам и туалеты.
Только в двух случаях светская жизнь в Лондоне не вовсе нестерпима - если вы
сами становитесь актером в этой чувствительной комедии или являетесь ее
заинтересованным наблюдателем; а чем весь вечер праздно глазеть на людей,
так не лучше ли провести время дома в любимом кресле, пусть даже в обществе
скучнейшей книги?
Словом, я не только стал поверенным Клайва в этом деле, но даже черпал
удовольствие в том, чтобы вызнавать у него все подробности, а точнее поощрял
его изливать передо мной душу. Так мне сделалась известна большая часть
вышеизложенных событий, - к примеру, злоключения Джека Белсайза, о которых
лишь частично знали в Лондоне, куда он вернулся теперь, чтобы примириться с
отцом после смерти своего старшего брата. Так я приобщился к делам и тайнам
лорда Кью, - надеюсь, что на пользу читателю и к вящей выгоде повествования.
Сколько ночей до рассвета мерил шагами бедняга Клайв мою или свою комнату,
сообщая мне свою историю, свои радости и печали, вспоминая со свойственным
ему пылом слова и поступки Этель, восхищаясь ее красотой и негодуя на ее
жестокость.
Едва новый наперсник услышал имя пассии своего друга, как тут же
попытался (отдадим должное мистеру Пенденнису) выплеснуть на пламя,
сжигавшее Клайва, ушат холодной воды - да разве этим погасить столь великий
пожар?
- Мисс Ньюком?! Да знаешь ли ты, милый Клайв, по ком вздыхаешь? -
спросил наперсник. - Мисс Ньюком в последние три месяца сделалась первейшей
столичной львицей, царицей красоты, фавориткой на скачках, лучшей розой в
цветнике Белгрэйвии. Она затмила всех девиц этого сезона, а красавиц прошлых
лет посрамила полностью и отодвинула в тень. Мисс Блэккеп, дочь леди Бланш
Блэккеп, была (тебе, возможно, это неведомо), по убеждению ее маменьки,
первейшей красавицей прошлого сезона; и почиталось чуть ли не подлостью со
стороны юного маркиза Фаринтоша покинуть столицу, не предложивши ей
переменить фамилию. В этом году Фаринтош и смотреть не станет на мисс
Блэккеп. Какое там! Уж он-то всех застает дома (ну вот ты морщишься,
страждущая душа!), когда заезжает с визитом на Куин-стрит. Да, и леди Кью,
одна из умнейших женщин в Англии, часами будет слушать разглагольствования
лорда Фаринтоша, хотя на всем Роттен-роу в Хайд-парке не встретишь другого
такого болвана. Мисс Блэккеп может спокойно взойти на горы, как дочь Иеффая,
ибо со стороны Фаринтоша ей больше ничего не угрожает. Еще, дружище,
пожалуй, ты этого не знаешь, имеются леди Изольда и леди Эрменгильда,
прелестные двойняшки, дочери леди Рекстро, появление которых произвело такую
сенсацию на первом - на первом иль на втором? - нет, на втором завтраке у
леди Обуа. За кого только их не прочили! Капитан Крэкторп, говорят, был без
ума от обеих. Еще мистер Бастингтон, а также сэр Джон Фобсби, молодой
баронет с огромными землями на Севере... Толковали даже, будто епископ
Виндзорский был очарован одной из них, да только предпочел не свататься, так
как ее величество, подобно блаженной памяти королеве Елизавете, как
утверждают, против того, чтобы епископы вступали в брак. Но где теперь
Бастингтон? Где Крэкторп? Где Фобсби - молодой баронет из северных графств?
Поверь, дружище, когда нынче обе эти девицы входят в залу, их замечают не
больше, чем тебя или меня. Мисс Ньюком увела их обожателей: Фобсби, как
слышно, уже сватался к ней. А что до той стычки между лордом Бастингтоном и
капитаном Крэкторпом из Королевской Зеленой лейб-гвардии, так действительной
ее причиной послужил намек Бастингтона на то, что мисс Ньюком поступила не
лучшим образом, покинувши лорда Кью. Знаешь, Клайв, что сделает с этой
девушкой старая леди Кью? Выдаст ее замуж за лучшего жениха в столице. Если
сыщется партия повыгоднее лорда Фаринтоша, наступит и его черед не заставать
леди Кью дома. Есть сейчас какой-нибудь молодой неженатый пэр, побогаче
Фаринтоша? Я что-то не помню. И почему у нас не публикуют списка молодых
баронетов и других титулованных мужчин с указанием их имени, положения в
обществе и предполагаемого состояния. Я пекусь не о матронах из Мэйфэра - те
знают этот список назубок и тайком перебирают его на досуге - а о светских
молодых людях, дабы они понимали, каковы их реальные шансы и кто пользуется
перед ними естественным преимуществом. Дай припомнить: есть еще юный лорд
Гонт, он наследник огромного состояния и завидный жених, ибо, как ты знаешь,
отец его сидит в сумасшедшем доме, но пока ему всего десять лет - нет, едва
ли он годится в соперники Фаринтошу.
На твоем лице изумление, бедный мой мальчик. Наверно, думаешь, как это
жестоко с моей стороны толковать про куплю-продажу и утверждать, будто в эту
самую минуту твою возлюбленную прогуливают по Мэйфэрскому рынку, чтобы
отдать тому, кто больше предложит. Но можешь ли ты потягаться динарами с
султаном Фаринтошем? Можешь ли выступить соперником ну хотя бы сэру Джону
Фобсби из северных графств? То, что я говорю, - жестоко и прозаично, но
разве это не правда? Вот то-то, что правда - правда любого аукциона от
Черкессии до Виргинии. Да знаешь ли ты, что девушки Черкессии гордятся своим
воспитанием и своей продажной стоимостью. А ты покупаешь себе новое платье,
коня за пятьдесят фунтов, прикалываешь к лацкану розу за пенни, ездишь под
ее окнами и думаешь выиграть этот приз? Ах ты глупыш! Розовый бутончик!
Набивай кошелек. Лошадь за пятьдесят фунтов, - да ведь и мясник ездит на
такой же! Набивай кошелек. Что там юное сердце, полное любви, мужества,
чести! Набивай кошелек, - кроме денег, никакие ценности здесь не в ходу, по
крайней мере, пока за прилавком сидит старая леди Кью.
Такими увещаньями, одновременно шутливыми и серьезными, наперсник
Клайва пытался подать ему добрый совет в его сердечных печалях, но совет
этот был принят точно так же, как все советы в подобных случаях.
После того, как он трижды заходил и однажды писал к мисс Ньюком, от
молодой леди прибыла записочка такого содержания:

"Милый Клайв!

Мы весьма сожалеем, что отсутствовали, когда Вы заезжали. Будем дома
завтра днем. Леди Кью просит Вас на завтрак и надеется, что Вы придете
повидать нас.
Всегда Ваша
Э. Н."

И Клайв пошел, бедняга! Он имел удовольствие пожать ручку Этель и палец
леди Кью, скушать баранью котлетку в присутствии своей любимой, побеседовать
с леди Кью о состоянии римского искусства и описать ей последние творения
Гибсона и Макдональда. Визит этот длился всего полчаса. Ни на минуту не
удалось Клайву остаться наедине со своей кузиной. В три часа было объявлено,
что экипаж леди Кью подан, и наш юный друг простился, а уходя, успел
заметить, как у крыльца высадился из кареты достославный маркиз Фаринтош, он
же граф Россмонт, и вошел в дом леди Кью в сопровождении слуги, несшего
целую охапку цветов с Ковентгарден-ского рынка.
Случилось так, что милейшая леди Фарем давала в эти дни бал, и муж ее,
повстречав Клайва в Парке, пригласил его к ним. Мистер Пенденнис тоже
сподобился получить пригласительную карточку. А посему Клайв заехал за мной
в клуб Бэя, и мы вместе отправились на бал.
Хозяйка дома, с улыбкой встречавшая гостей, особенно радушно
приветствовала своего юного знакомца из Рима.
- Вы не в родстве ли с мисс Ньюком - дочерью леди Анны? Ах, вы - кузен!
Она нынче у нас будет.
Скорей всего, леди Фарем не заметила, как вздрогнул и покраснел Клайв
при этом известии, ведь ее милости приходилось заниматься целой толпой
гостей. Клайв обнаружил в зале дюжину своих римских знакомых, женщин молодых
и на возрасте, хорошеньких и неказистых, одинаково просиявших, едва они
увидели его милое лицо. Особняк блистал роскошью; дамы были в ослепительных
туалетах; и вообще праздник был восхитителен, хотя и казался мне
скучноватым, пока не началась та игра, которую я описывал на предыдущих
страницах (в аллегорической истории мистера Томпкинса и мисс Хопкинс), и не
приехала леди Кью с внучкой.
Эта старая леди, с годами все более походившая на злую сказочную фею,
которую не пригласили на крестины принцессы, имела перед волшебницей то
преимущество, что была повсюду звана, хотя и оставалось загадкой, как она в
свои лета, не будучи феей, ухитрялась побывать в таком множестве мест. За
феей по мраморной лестнице поднялся достославный Фаринтош со свойственным
его особе бессмысленным взглядом. Этель, казалось, принесла с собой всю
охапку цветов, презентованную ей маркизом. Высокородный Бастингтон (надо ли
сообщать читателю, что виконт Бастингтон - единственный наследник всего
семейства Подбери), а также баронет из северных графств и отважный Крэкторп
- одним словом, первейшие кавалеры столицы собрались вокруг юной красавицы,
образуя ее свиту; можете не сомневаться, что и маленький Дик Хитчен,
которого вы встретите повсюду, тоже был возле нее со своими дежурными
комплиментами и улыбкой. До прибытия Этель в зале царили девицы Рекстро,
упиваясь своим превосходством, но едва она появилась - бедняжки совершенно
стушевались и теперь довольствовались беседой и вниманием армейских драгун и
других второсортных кавалеров из второразрядных клубов; одна из них даже
пошла танцевать с судейским, правда, он был родня какому-то герцогу и
рассчитывал на протекцию у лорда-канцлера.
Клайв клялся, что, еще не видя Этель, уже почувствовал ее присутствие.
Впрочем, ведь леди Фарем предупредила его, что будет мисс Ньюком. Этель,
напротив, не ожидая этой встречи и не располагая предвидением любви,
выказала удивление, узрев кузена: брови ее вскинулись, в глазах засветилась
радость. Пока бабушка пребывала в другой комнате, она поманила к себе Клайва
и, отпустив Крэкторпа, Фобсби, Фаринтоша и Бастингтона, всю эту влюбленную
молодежь, окружавшую ее подобострастной толпой, дала аудиенцию мистеру
Клайву с величавостью наследной принцессы.
Она и в самом деле была властительницей сих мест. Самая остроумная и
красивая, она княжила здесь по праву собственного совершенства и общего
признания! Клайв чувствовал ее превосходство и собственную незначительность;
он приблизился к ней, как к какому-то высшему существу. Очевидно, ей приятно
было показать ему, как она отсылает прочь этих грандов и блистательных
крэк-торпов, надменно объявляя им, что желает говорить с кузеном - тем
красивым юношей со светлыми усами.
- Вы здесь многих знаете? Или это ваш первый выход в свет? Хотите я
представлю вас каким-нибудь хорошеньким барышням, чтобы вам было с кем
танцевать? Какая прелестная бутоньерка!
- И это все, что вы хотели мне сказать? - спросил несколько
обескураженный Клайв.
- А о чем же еще говорить на балу? Наши речи должны соответствовать
месту. Если бы я сказала капитану Крэкторпу, что у него прелестная
бутоньерка, он был бы просто в восторге. А вы... очевидно, выше этого.
- Я, как вы изволили заметить, новичок в вашем обществе, а потому,
знаете ли, не привык к... своеобразию здешних блестящих разговоров, -
промолвил Клайв.
- Как! Вы уже уходите, мы же почти год. с вами не виделись! - вскричала
Этель своим обычным голосом. - Простите, сэр Джон Фобсби, я не могу сейчас с
вами танцевать. Я только что встретила кузена, которого не видела целый год,
и мне хочется поговорить с ним.
- Не моя вина, что мы не увиделись раньше. Я ппсал вам, что получил
ваше письмо лишь месяц назад. И на второе мое письмо из Рима вы так и не
ответили. Ваше письмо долго лежало на почте и было переслано мне в Неаполь.
- Куда? - переспросила Этель,
- Я встретил там лорда Кью.
Этель, сияя улыбками, посылала воздушные поцелуи двойняшкам,
проходившим мимо со своей маменькой.
- Значит, вы встретили - здравствуйте, здравствуйте! - лорда Кью?
- И, повидавшись с ним, тут же примчался в Англию, - закончил Клайв.
Этель строго посмотрела на него,
- Как мне вас понимать,, Клайв?. Вы примчались в Англию, потому что в
Неаполе было слишком жарко и потому что соскучились по своим близким,,
n'est-ce pas {Не правда ли? (франц.).}? Мама так рада была вас видеть. Она
ведь любит вас как родного сына.
- Как этого ангела Барнса? Быть не может! - воскликнул с горечью Кяайв.
Этель еще раз поглядела на него. Ей сейчас ужасно хотелось обходиться с
Клайвом, как с младшим - этаким не очень еще самостоятельным братцем лет
тринадцати. Однако в его облике и манерах было что-то, не допускавшее такого
обращения.
- Почему вы не приехали месяцем раньше - посмотрели бы на свадьбу. Все
было так мило. Съехался весь свет. Клара и даже Барнс выглядели просто
очаровательно.
- О, это, наверно, было бесподобно! - подхватил Клайв. - Трогательное
зрелище, я уверен. Бедняга Чарльз Белсайз не мог присутствовать, потому что
скончался его брат и он...
- И что?.. Договаривайте, мистер Ньюком! - воскликнула барышня в
сильном гневе; ее розовые ноздри трепетали. - Вот уж не думала, что,
повстречавшись после стольких месяцев разлуки, вам захочется меня
оскорбить... да-да, оскорбить упоминанием этого имени.
- Покорнейше прошу прощения, - оказал Клайв, отвешивая церемонный
поклон. - Избави бог, чтобы я хотел вас как-нибудь обидеть, Этель! Нынче,
как вы изволили заметить, мой первый выход в свет. Поэтому я и говорю о
вещах и людях, коих мне, наверно, не следовало касаться. Мне ведь надлежало
говорить о бутоньерках, не так ли? Это, как вы изволили заметить, самая
подходящая тема для разговора. Значит и о родственниках лучше было не
упоминать. Ведь мистер Белсайз благодаря этому браку сподобился стать вам
как бы родней, и даже я в какой-то мере могу теперь хвастаться родством с
ним. Экая честь для меня!
- Бог мой, что все это значит! - вскричала мисс Этель, удивленная и,
возможно, встревоженная. Клайв и сам едва ли понимал. Все время, пока он
разговаривал с ней, в нем нарастало раздражение; он подавлял в себе гнев,
охвативший его при виде толпившихся вкруг нее молодых людей; все в нем
возмущалось против собственной унизительной покорности, и он злился на
самого себя за то восторженное нетерпение, с который кинулся на первый ее
зов.
- Это значит, Этель... - произнес он, решаясь все высказать, - что,
если кто-то проделывает тысячу миль, чтобы повидать вас и пожать вам руку,
ее надо протягивать поласковее, чем это сделали вы; что, когда день за днем
в вашу дверь стучится родственник, его надо постараться принять; при встрече
держаться с ним как со старым другом, а не так, как держались вы, когда леди
Кью соизволила впустить меня; и не так, как вы обходитесь с этими дураками,
что толпятся вкруг вас от нечего делать! - выпалил Клайв в великой ярости,
скрестив на груди руки и окидывая свирепым взглядом ни в чем не повинных
молодых франтов; он продолжал смотреть на них так, точно сейчас взял бы да и
столкнул их лбами. - Кажется, я отнимаю мисс Ньюком у ее поклонников?
- Об этом не мне судить, - ответила она мягко. Поклонники действительно
отступили. Но она видела, что он злится, и это доставляло ей удовольствие.
- Тот молодой человек, что подходил к вам, - продолжал Клайв, - сэр
Джон, кажется...
- Вы недовольны, что я его отослала? - спросила Этель, протягивая ему
руку. - Слышите, музыка! Давайте повальсируем. Неужто же вы не знаете, что
стучались не в мою дверь? - произнесла она и заглянула ему в лицо просто и
ласково, как в былые дни. Она победительницей закружилась с ним по зале,
затмевая остальных красавиц; она хорошела с каждым туром вальса - румянец
заливал ее щеки, глаза сверкали все ярче. Лишь когда смолкла музыка, она
села на место, тяжело дыша и сияя улыбкой, - вот такой же мне запомнилась
Тальони после своего триумфального pas seul {Сольного номера (франц.).}
(господи, это было тысячу лет назад!). Этель кивком поблагодарила Клайва.
Казалось, между ними наступило полное примирение. Как раз под конец вальса в
залу вошла леди Кью; увидев кавалера Этель, она нахмурилась. Но в ответ на
ее упреки, внучка только пожала своими прекрасными плечиками, глянула так,
точно хотела сказать: "Je le veux" {Мне так угодно (франц.).}, - и, подав
бабушке руку, с покровительственным видом увела ее прочь.
Наперсник Клайва с превеликим любопытством наблюдал происходившую между
ними сцену и вальс, коим было отпраздновано их примирение. Признаюсь вам,
что это лукавое юное создание уже несколько месяцев было предметом моих
наблюдений, и я любовался ею, как любуются в зоологическом саду красивой
пантерой с горящими глазами, лоснящейся шкурой и грациозными линиями тела,
такой стремительной и ловкой в прыжке.
Сказать по чести, я не видывал более ослепительной юной кокетки, чем
была мисс Ньюком во второй свой сезон. В первый год, будучи невестою лорда
Кью, она, очевидно, вела себя сдержанней и спокойней. К тому же в тот год
мисс Ньюком выезжала с маменькой, которой, за исключением отдельных
маленьких капризов, всегда была послушна и неизменно готова повиноваться.
Когда же в качестве дуэньи при ней оказалась графиня Кью, для девушки,
очевидно, стало просто забавой изводить старуху, и она пускалась танцевать с
самыми младшими сыновьями, лишь бы позлить бабушку. Вот почему бедняжка юный
Кабли (который имел две сотни содержания в год плюс еще восемьдесят в