Мей Лев Александрович. Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим

другой день ограбил двух судейских, объезжавших округу.
Я приказал этим канальям вернуться к своей работе, если они не хотят
познакомиться с плетью, и принялся, как только мог, утешать миссис
Фицсаймонс в постигшем ее несчастье. Много ли она потеряла? Все решительно!
Злодей взял у нее кошелек, где лежало больше сотни гиней, а также
драгоценности, табакерки, часы, и две алмазные пряжки от башмаков капитана,
ее мужа. Я от души посочувствовал ей и, заключив по выговору, что передо
мной англичанка, посетовал на огромное различие между обеими странами,
заметив, что у нас дома (имея в виду Англию) такие ужасы просто невозможны.
- Как, стало быть, и вы англичанин? - воскликнула она в крайнем
удивлении. На что я ответил, что да, я англичанин и горжусь этим - я и
вправду гордился; и я не встречал ни одного добропорядочного ирландского
тори, который не желал бы сказать того же о себе.
Я сопровождал портшез миссис Фицсаймонс до самого Нааса и, поскольку
грабитель забрал у нее кошелек, испросил разрешения ссудить ей несколько
золотых, чтобы у нее было чем расплатиться в гостинице. Она милостиво взяла
деньги и была так добра, что пригласила меня пообедать. На вопросы миссис
Фицсаймонс о моем происхождении и моей родне я сообщил, что я молодой
человек со средствами (я говорил неправду, но кто же станет хулить свой
товар? Моя добрая матушка обучила меня с младых ногтей этой житейской
мудрости), что происхожу я из хорошей семьи в Уотерфордском графстве, а еду
в Дублин учиться наукам, на что матушка ассигновала мне пятьсот фунтов в
год. Миссис Фицсаймонс тоже оказалась общительной собеседницей. Она дочь
генерала Грэнби Сомерсета из Вустершира, чье имя мне, конечно, знакомо (оно
было мне незнакомо, но у меня хватило учтивости об этом умолчать); замуж она
вышла, признаться, против воли отца, ее муж, капитан Фицджеральд Фицсаймонс
тайно увез ее. Бывал ли я когда-нибудь в Донеголе? Нет? Какая жалость! У
капитанова отца там сто тысяч акров земли, а такого замка, как
Фицсаймонсбург, не найдешь во всей Ирландии. Капитан Фицсаймонс - старший
сын, и хоть он и в ссоре с отцом, со временем унаследует огромное состояние.
Она без конца описывала дублинские балы, банкеты в Замке, скачки в
Феникс-парке, а также светские собрания и рауты - не мудрено, что я развесил
уши и только и думал, как бы и мне приобщиться к этой веселой жизни; но с
грустью говорил себе, что мои щекотливые обстоятельства требуют особой
осторожности и возбраняют мне представляться ко двору, коего чета
Фицсаймонсов была лучшим украшением. Я невольно восхищался этими
непринужденными излияниями, сравнивая их с глупейшей трескотней вульгарных
захолустных девчонок в Килвангенских собраниях. Моя спутница чуть ли не на
каждом слове поминала какого-нибудь лорда или другую почтенную особу и,
видимо, свободно говорила по-французски и итальянски, - тут и я не преминул
ввернуть, что немного изъясняюсь по-французски. Что до ее английского
произношения, то я, по правде сказать, был плохим судьей, ведь это была
первая настоящая англичанка, какую мне довелось встретить. Она советовала
мне остерегаться случайных знакомств в Дублине, где, по ее словам, до
пропасти жуликов и проходимцев, понаехавших из разных стран; когда же мы
познакомились короче (а это произошло за десертом), она даже, к великой моей
радости и благодарности, предложила мне поселиться у них на квартире, где
Фицсаймонс, по ее словам, с распростертыми объятиями примет ее храброго
юного спасителя.
- Полноте, сударыня, - пытался я возразить. - Что ж я, собственно,
спас? - И это была чистейшая правда, я появился слишком поздно и не мог
помешать грабителю распорядиться ее деньгами и жемчугами.
- А ведь сказать по чести, не так уж он много и взял, - вмешался ее
обормот слуга, который испугался грабителя, а теперь исправно прислуживал
нам за столом. - Разве он не вернул вам тринадцать пенсов медью, да и часы -
сказал, что они томпаковые?
В ответ госпожа назвала его дерзким мошенником и приказала сию же
минуту убираться вон. Когда же он повиновался, объяснила мне: этому дуралею,
мол, и невдомек, что такое ассигнация в сто фунтов, которую Френи забрал у
нее вместе с кошельком,
Будь я богаче житейским опытом, я, пожалуй, догадался бы, что мадам
Фицсаймонс отнюдь не дама из общества, за каковую она себя выдает;
желторотый новичок, я верил каждому ее слову и, когда хозяин явился со
счетом, с видом лорда уплатил за обед. Она, кстати, и попытки не сделала
достать один из золотых, которые я ей одолжил. Итак, мы не спеша
проследовали дальше в Дублин, куда и прибыли с наступлением вечера. Грохот
нарядных экипажей, сияние факельных огней, великолепие многочисленных зданий
ошеломили меня, хоть я и старался ничем этого не выдать, памятуя уроки милой
матушки, учившей меня, что светский человек не должен ничему удивляться,
будь то дом, экипаж или элегантное общество, дабы показать, что он и не то
еще видал у себя дома.
Мы остановились у неприглядного строения и вступили в прихожую, которая
опрятностью не могла сравниться с нашими сенями в Барривилле и где густо
носились запахи ужина и пунша. Багровый с лица толстяк, без парика, в
изрядно заношенной ночной рубахе и колпаке выбежал к нам из гостиной и обнял
супругу (ибо это был капитан Фицсаймонс) с величайшей нежностью. Увидев же,
что она явилась в сопровождении молодого человека, он обнял ее с еще большим
жаром. Представляя меня супругу, миссис Фицсаймонс опять назвала меня своим
спасителем и так расхвалила мое мужество, как будто я по меньшей мере
прикончил Френи, а не поспел к шапочному разбору. Капитан сказал, что
прекрасно знает уотерфордских Ред-мондов. Услышав это, я малость струхнул,
так как понятия не имел, что это за семья. Однако не растерялся и тут же
огорошил его вопросом, каких, собственно, Редмон-дов он имеет в виду, ибо
мне лично ни разу не довелось слышать от домашних его имя. На что он
ответил, что знает Редмондов из Редмондстауна. "Тогда все понятно, -
успокоился я. - Я происхожу от Редмондов из замка Редмонд". Таким образом, я
успешно сбил его со следа. Затем я сдал свою кобылу на ближайшую конюшню
вместе с портшезом и лошадью капитана, после чего вернулся к моему
гостеприимному хозяину.
Хотя на столе стояла разбитая тарелка с остатками бараньих отбивных и
жареного лука, капитан сказал супруге:
- Душа моя, как жаль, я не ждал тебя сегодня, и мы с Бобом Мориерти
только что прикончили изумительный олений паштет, - лорд-наместник прислал
мне его вместе с бутылкой шампанского из собственных погребов. Тебе,
конечно, знакомо его шампанское, дорогая? Но что было, то сплыло, не стоит
горевать! А что бы ты сказала насчет порядочного омара и бутылки кларета,
самого лучшего, какой найдется в Ирландии? Бетти, уберите со стола, мы как
следует угостим вашу госпожу и нашего юного друга.
За отсутствием разменных денег, мистер Фицсаймонс вознамерился занять у
меня десять пенсов на покупку означенного блюда омаров, но тут его супруга,
выложив одну из моих гиней, приказала служанке разменять ее и закупить все
необходимое для ужина, что та и сделала, однако сдачи принесла самую
малость, заявив, что остальное рыботорговец удержал в счет старого долга.
- Экая дурища, прости господи! - заорал на нее мистер Фицсаймонс. -
Ведь придет же в голову - сует торговцу золотой!
Я уж не припомню, сколько сотен фунтов мистер Фицсаймонс, по его
словам, за последний год переплатил этому мошеннику.
Наш ужин был сдобрен не столько изысканными манерами, сколько обильными
рассказами о высоких особах, с коими капитан, по его словам, был на короткой
дружеской ноге. Я тоже не остался в долгу и с уверенностью владетельного
герцога поведал о моих имениях и прочем состоянии. Я изложил все анекдоты из
жизни высшего общества, известные мне по рассказам матушки, присочинив
немало от себя. Уже то, что мой хозяин не уличил меня во множестве ошибок и
противоречий, должно было сказать мне, что он такой же обманщик, как и я. Но
такова чистосердечная юность. Прошло немало времени, прежде чем я
разобрался, что в лице капитана Фицсаймонса и его супруги я обрел не слишком
лестное знакомство, - напротив, укладываясь спать, я поздравил себя с
великой удачей - в самом начале моих приключений встретиться с такой
достойной четой!
Правда, отведенная мне комната ясно говорила, что наследник замка
Фицсаймонсбург в графстве Донегол все еще в немилости у своих богатых
родичей; окажись на моем месте юноша-англичанин, он бы сразу заподозрил
неладное. Как читателю известно, люди у нас, в Ирландии, более терпимы к
беспорядку, чем жители этой педантичной страны, вот почему запущенность моей
спальни не слишком меня поразила. Ибо разве в замке Брейди, в великолепных
апартаментах моего дядюшки, имелось хотя бы одно окно, не заткнутое тряпьем?
И разве хотя бы одна дверь там запиралась? Где не хватало замка, где щеколды
или засова, а где утерян был ключ. И пусть моя новая спальня могла
похвалиться всеми этими неудобствами, да и многими другими в придачу; пусть
покрывалом на моей постели служило засаленное парчовое платье самой хозяйки,
а туалетное зеркало дало трещину и не превышало размерами полукроны, это
меня ничуть не смутило. Я привык к таким порядкам в ирландских домах и
по-прежнему воображал себя в гостях у людей светских. Ящики комода не
запирались, когда же мне удалось их открыть, они оказались доверху забиты
личными вещами моей хозяйки, такими, как банки с румянами, стоптанные
башмаки, корсеты и всевозможные женские тряпки, вследствие чего я не стал
разбирать свою сумку и только водрузил на рваную скатерть комода батюшкин
серебряный несессер, где он и засверкал на диво.
Утром ко мне явился Сулливен и на мой вопрос, как там моя лошадь,
доложил, что она в полном порядке. Тогда я громко и решительно распорядился
насчет горячей воды для бритья.
- Это вам-то горячей воды для бритья? - переспросил он, разражаясь
смехом (и, признаться, не без оснований). - Уж не вы ли затеяли бриться? А
может, принести вам заодно и кошку, как раз ее и побреете?
В ответ на такую наглость я запустил сапогом в голову болвана и вскоре
уже сидел с моими друзьями за завтраком в гостиной. Здесь меня ждал
сердечный прием и вчерашняя скатерть: я узнал ее по жирному пятну от блюда с
тушеной бараниной и по отпечатку кувшина с портером, оставшимся от
вчерашнего ужина.
Хозяин дома встретил меня весьма сердечно, а миссис Фицсаймонс уверяла,
что такому франту не стыдно показаться и в Феникс-парке; и действительно,
могу сказать, не хвалясь, в Дублине той поры немало молодых людей глядело
рядом со мной замухрышками. Правда, не было еще у меня той мужественной
осанки и атлетического сложения, коими я гордился впоследствии (кто бы
сказал это сейчас, глядя на мои искривленные подагрой ноги и узловатые
пальцы, - впрочем, такова наша общая участь!); но я уже в ту пору достиг
своего нынешнего роста в шесть футов, а мои убранные под пряжку волосы,
рубашка с жабо из тончайших кружев и такими же манжетами и красный плисовый
камзол придавали мне вид настоящего джентльмена, каким я и был по рождению.
Слов нет, мой светло-коричневый кафтан с пуговицами из накладного серебра
тянул в плечах, и я обрадовался предложению капитана Фицсаймонса заказать у
его портного новый, более отвечающий моему росту и сложению.
- Не стану спрашивать, показалась ли вам удобной кровать, - заметил сей
джентльмен мимоходом. - Юный Фред Пимплтон (второй сын лорда Пимплтона) спал
на ней семь месяцев, пока у меня гостил, а уж если он остался доволен, я
думаю, она каждому должна понравиться.
После завтрака отправились мы осматривать город, и мистер Фицсаймонс
представлял меня друзьям, коих немало попадалось нам навстречу, как мистера
Редмонда из Уотерфордского графства, своего лучшего молодого друга, он также
познакомил меня со своим шапочником и портным, отнесясь обо мне как о
состоятельном молодом человеке с блестящим будущим; и хоть я предупредил
последнего, что я не при деньгах и мне требуется всего один кафтан, да
только бы сидел как влитой, он обещал изготовить несколько, и я не решился
его огорчить отказом. Капитан, чей гардероб тоже нуждался в освежении,
выбрал себе из готового платья щегольской военный мундир и приказал
доставить его на дом.
Потом мы воротились к миссис Фицсаймонс и последовали за ее портшезом в
Феникс-парк, где в этот день был военный смотр и где вокруг нее все время
толпилась золотая молодежь. Она рекомендовала меня каждому как своего
вчерашнего спасителя. Да и во всем прочем миссис Фицсаймонс расточала мне
такие комплименты, что спустя полчаса меня уже считали отпрыском самой
могущественной фамилии в Ирландии, связанным родственными узами со
знатнейшими домами страны, кузеном капитана Фицсаймонса и наследником ренты
в десять тысяч фунтов. Фицсаймонс заверял, что исколесил каждый дюйм моих
владений. Поскольку это говорилось от чистого сердца, я не стал ему перечить
и был даже польщен (таковы заблуждения юности), что мне уделяют столько
внимания и принимают меня за важную персону. В то время я над подозревал,
что связался с шайкой обманщиков, что капитан Фицсаймонс - откровенный
искатель приключений, а его супруга - женщина сомнительной репутации, но
таковы опасности, угрожающие юности: пусть же мой пример послужит
остережением для других молодых людей.
Я умышленно не задерживаюсь на описании этой поры моей жизни; события
ее малоприятны и представляют интерес разве лишь для моей злополучной особы,
так как люди, среди которых я вращался, были отнюдь не подходящей для меня
компанией. Молодому человеку трудно было попасть в худшее общество, нежели
то, в каком оказался я. С тех пор мне пришлось побывать в Донеголе, но я так
и не видел там знаменитого замка Фицсаймонсбурга, и даже старожилы этих мест
никогда о таком не слыхали; равным образом, в Хемпширском графстве никто не
знавал семейства Грэнби Сомерсетов. Парочка, в чьи руки я угодил,
представляла в то время куда более распространенное явление, нежели сейчас,
так как последовавшие вскорости непрерывные войны затруднили покупку
офицерских патентов лакеям и всякого рода прихлебателям знати; ибо именно
таково было общественное положение, с которого капитан Фицсаймонс начал свое
продвижение в свете. Знай я это, я бы скорее умер, чем стал с ним якшаться.
Но в ту пору легковерной юности я принимал его россказни за чистую монету и
считал себя счастливчиком оттого, что с первых же шагов попал в такое
почтенное семейство. Увы! Все мы лишь игрушки рока! Стоит мне вспомнить, на
каких ничтожных случайностях зиждутся важнейшие события моей жизни, как я
прихожу к заключению, что был лишь пешкою в руках судьбы, которая сыграла со
мной не одну диковинную шутку.
Капитан вышел из лакеев, да и подруга его принадлежала к тому же
племени. Общество, где вращалась достойная чета, состояло из весьма
разношерстной братии, так как супруги держали стол для приходящей публики,
для всех, кто был готов у них пообедать за достаточно умеренную плату.
Закусив, садились, разумеется, за карты, причем игра велась не из любви к
искусству. Кто только не бывал здесь: юные гуляки из расквартированных в
Дублине частей; молодые чиновники из Замка; любители скачек и^ ночных
пирушек; буяны и скандалисты - гроза ночной стражи, словом, всякого рода
праздношатающиеся из числа городских шалопаев, которых особенно много
водилось в то время в Дублине, несравненно больше, чем в любом другом
европейском городе, куда заносила меня судьба. Я нигде больше не встречал
повес, которые жили бы так широко на столь скудные средства. Я нигде больше
не встречал молодых джентльменов с таким, я бы сказал, призванием к праздной
жизни; если англичанин, имея ежегодный доход в пятьдесят гиней, живет как
бедняк и трудится в поте лица, то молодой ирландский щеголь при таком же
капитале держит собственных лошадей, кутит; напропалую и откровенно бьет
баклуши что твой лорд. Здесь вы увидите врача, который в жизни не пользоваль
ни одного больного, и под пару ему адвоката, не имеющего ни одного клиента:
у обоих ни гроша за душою, но и тот и другой гарцует по парку на отличнейшей
лошади и щеголяет в платье от лучшего портного. Прибавьте к этому весельчака
священника без прихода, нескольких владельцев винных погребков, потребляющих
больше вина, чем доводится им продавать или хранить в своих подвалах, и
других подобных прожигателей жизни, и вы получите! представление о том,
какие люди вращались в доме, куда я имел несчастье попасть. Знакомство с
подобным обществом не сулило ничего хорошего (я умалчиваю о женщинах, они
были в своем роде не лучше мужчин), и я в самом коротком времени испытал это
на себе.
Что до моих несчастных двадцати гиней, не прошло и трех дней, как я с
ужасом увидел, что они куда-то испарились: осталось только восемь - театры и
таверны порядком облегчили мой кошелек. Сколько-то гиней я еще, правда,
продул в карты; но, видя, что все вокруг играют на мелок и только
обмениваются векселями, я, разумеется, чем платить наличными, предпочел этот
удобный способ расчета и неизменно придерживался его при проигрыше.
Так же поступал я с портными, шорниками и прочими поставщиками.
Рекомендация мистера Фицсаймонса пришлась мне как нельзя более кстати;
приняв на веру его утверждение, будто у меня денег куры не клюют
(впоследствии я слышал, что негодяй обобрал не одного состоятельного юношу),
они некоторое время отпускали мне в долг все, чего бы я ни пожелал. Когда
мой кошелек истощился, пришлось заложить кое-что из платья, которым снабдил
меня портной: не расставаться же, в самом деле с лошадью, - я ежедневно
ездил на ней в парк, к тому же она была мне дорога как память о моем
почтенном дядюшке. Я также выручил немало денег за безделушки, купленные у
ювелира, - он прямо-таки навязал мне кредит; все это дало мне возможность
еще какое-то время играть роль богатого и независимого шалопая.
Я то и дело спрашивал на почте писем для мистера Редмонда, но таковых
не оказывалось, и каждый раз, услышав "нет", вздыхал свободнее. Мне вовсе не
хотелось признаваться матушке, какую расточительную жизнь я веду в Дублине.
Но долго это не могло продолжаться; вконец издержавшись, я опять зашел к
портному дать ему новый заказ, но мошенник все что-то мямлил и мялся и
наконец самым наглым образом потребовал уплаты по старому счету, на что я
ответил, что отныне ноги моей не будет в его мастерской, и в сердцах хлопнул
дверью. Ювелир (живодер-еврей) тоже отказался продать приглянувшуюся мне
золотую цепочку, и это впервые привело меня в смущенье. А тут еще молодой
джентльмен, завсегдатай Фицсаймонсов, коему я выдал долговую расписку на
восемнадцать фунтов (проиграв их ему в пикет), сплавил ее содержателю
конюшен мистеру Курбину в счет уплаты долга. Вообразите же мое негодование,
когда этот маклак отказался выпустить из конюшни мою лошадь до тех пор, пока
я не очищу долг. Напрасно я предлагал ему четыре векселя на выбор, благо они
были у меня с собой, один Фицсаймонса - на двадцать фунтов, другой адвоката
Мюллигена и так далее; старый йоркширец только качал головой и смеялся, на
них глядя, и наконец сказал:
- Послушайте, мастер Редмонд, вы, кажется, молодой человек из
почтенной, состоятельной семьи, дозвольте же шепнуть вам на ушко, что вы
попали в дурное общество, проще сказать - в шайку жуликов. Молодому
джентльмену вашего положения негоже якшаться с этой бандой. Возвращайтесь
восвояси! Соберите свои вещички, уплатите мне эту мелочь, садитесь на свою
лошадь, да и поезжайте домой к папаше и мамаше, - это самый лучший для вас
выход.
Нечего сказать, в хорошенькую компанию я угодил! Да это же разбойничий
вертеп! А тут еще все несчастья, казалось, сговорились обрушиться на меня
сразу; ибо, воротившись домой и поднявшись наверх в крайнем унынии, я увидел
перед собой капитана и его супругу: оба они стояли перед моей порожней
сумкой, все мои пожитки валялись на полу, и этот гадина Фицсаймонс
размахивал моими ключами.
- Кого я приютил в своем доме? - заорал он, увидев меня на пороге. -
Кто же ты таков, бродяга?
- Бродяга? Ошибаетесь, сэр! - отвечал я, не теряясь. - Я дворянин -
порядочнее и честнее не найдется во всей Ирландии.
- Вы подлый обманщик, молодой человек! Вы мошенник и плут! - орал
капитан.
- Повторите еще раз, и я проткну вас этой шпагой, - пригрозил я.
- Видали мы таких! Я фехтую не хуже вашего, мистер Редмонд Барри! Ага,
вы бледнеете! Как видите, ваш обман раскрыт! Вы змеей вкрались в лоно
невинного семейства; вы назвались наследником моих друзей - Редмондов из
замка Редмонд; я ввел вас в избранное аристократическое общество этой
метрополии (капитан выбирал по возможности звучные многосложные слова); я
поручился за вас перед моими поставщиками, они открыли вам кредит, и что же?
Вы отнесли в заклад те самые товары, которыми они вас снабдили!
- Я выдал им долговые обязательства, сэр! - возразил я с достоинством.
- Да, но от чьего имени, несчастный вы мальчик, - от чьего имени? -
взвизгнула миссис Фицсаймонс.
И только тут я спохватился, что подписывал векселя именем Барри Редмонд
вместо Редмонда Барри. Но как я мог поступить иначе? Ведь это матушка
потребовала, чтоб я так назвался.
Разразившись громовой тирадой - о том, как он узнал мое имя по меткам
на белье, и как я обманул его надежды и доверие, и как он заранее сгорает от
стыда при мысли о необходимости открыть своим светским друзьям, что он
пригрел на груди мошенника, - мистер Фицсаймонс подобрал с полу мое белье,
платье, серебряные туалетные принадлежности и все прочие пожитки и заявил,
что сию же минуту пошлет за полицией и отдаст меня в руки правосудия.
Во время первой половины его речи покаянные мысли о моей опрометчивости
и о трудном положении, в какое я себя поставил, так смутили и ошеломили
меня, что я не отвечал на его оскорбления и стоял как оглушенный, не
раскрывая рта. Однако сознание опасности заставило меня очнуться.
- Послушайте, вы, мистер Фицсаймонс! - ответил я ему. - Так и быть: я
открою вам, что принудило меня назваться другим именем - ибо меня и в самом
деле зовут Барри, и более славного имени не найдется во всей Ирландии. Я
оставил его, сэр, потому, что за день до приезда в Дублин убил человека в
смертном поединке, англичанина, сэр, капитана на службе его величества, - и,
если вы посмеете меня задержать, та же рука, что сразила его, покарает вас!
Клянусь небом, вам или мне не выйти отсюда живым!
Сказав это, я с быстротой молнии выхватил из ножен шпагу, воскликнул
"ха-ха!", притопнул ногой и сделал выпад, коснувшись острием его груди
против самого сердца. Капитан побледнел и отпрянул в страхе, меж тем как
жена его бросилась нас разнимать.
- Милый Редмонд, - вскричала она, - успокойтесь! Фицсаймонс, неужто
тебе нужна кровь этого младенца? Отпусти его на все четыре стороны, пусть
уходит!
- По мне, пускай хоть повесится, - насупившись, проворчал Фицсаймонс, -
да только поскорей. Ювелир и портной уже заходили, того и гляди, опять
зайдут; это Моисей-закладчик его разоблачил, я от него первого услышал.
Из чего я заключил, что мистер Фицсаймонс носил в заклад свой новенький
мундир, тот самый, которым он раздобылся у портного, когда последний открыл
мне кредит.
К чему же в итоге привела наша беседа? Куда мог обратиться потомок
Барри в поисках крова? Мой родной дом был для меня закрыт вследствие
злополучной дуэли. В Дублине я по юношескому легкомыслию навлек на себя
судебное преследование. У меня не было ни минуты для раздумий и колебаний.
Не было уголка, где искать спасения. Фицсаймонс после своей отповеди оставил
мою комнату, все еще огрызаясь, но уже не питая ко мне злобы. Его жена
потребовала, чтобы мы подали друг другу руки, и он обещал ничего против меня
не предпринимать. Да и в самом деле, уж этому-то субъекту я ничего не был
должен; напротив, за ним оставался карточный долг, и у меня в кармане лежала
его расписка. Что же касается моего друга, миссис Фицсаймонс, то она села на
мою кровать и ударилась в слезы. У этой леди имелись свои недостатки, но
сердце у нее было предоброе; и хоть все ее достояние составляли три шиллинга
четыре пенса медью, бедняжка уговорила меня взять их на дорогу. На дорогу -
но куда? Однако решение мое было принято: в городе находилось десятка два
отрядов, набиравших солдат в наши доблестные полки, стоявшие в Америке и
Германии; я знал, где найти такого вербовщика, - как-то я очутился с ним
рядом в Феникс-парке на параде, и словоохотливый сержант указал мне главных
лицедеев этого спектакля, за что я потом угостил его кружкой эля.
И отдал шиллинг Сулливену, дворецкому Фицсаймонсов, и, выбежав на
улицу, поспешил в маленькую харчевню, где стоял на квартире мой знакомый; не
прошло и десяти минут, как он вручил мне шиллинг его величества. Я рассказал
ему, не таясь, что я молодой дворянин, попавший в безвыходное положение, что
я убил офицера на дуэли и хочу покинуть страну. Но я мог бы обойтись без
этих объяснений. Король Георг в ту пору чересчур нуждался в солдатах, чтобы
допытываться у каждого, что и почему, и человек стольких дюймов росту, по
словам сержанта, сгодился бы ему при любых условиях. Вербовщик сказал, что и