Страница:
— А вы — антропоэтнолог. Не забывайте о том, что Эджен денорка. С точки зрения денорской морали она поступила вполне добропорядочно. Краеугольный камень нашей демократической культуры — равенство, а денорцы идею равенства не признают. Эджен убивала тех, кого можно убивать. Можно по денорским понятиям. Главное — не попасть в эту категорию. Сотимаре, например, она ничего плохого не сделает. Вам тоже, если только у вас не хватит ума как-нибудь ее спровоцировать.
— Но это же чудовищно — вот такое деление людей, все эти можно—нельзя…
— Вы все это не мне толкайте. Я-то лидонец и демократ, как и вы.
Мадина молчала, ее глаза сверкали в прорезях полумаски, как темные драгоценные камни.
— Негодную девчонку вы считаете ценным приобретением, — прошептала наконец она, — а того бедного мальчика, Теймо, не захотели взять с собой — побоялись, что он будет для нас обузой!
— Эджен не обуза. Она действительно ценный союзник, тут вы в точку попали. Если дойдет до драки, на нее можно рассчитывать. Вы не в счет, вы же непримиримый противник насилия… А Сотимара парень очень надежный, но драться не умеет. В Фаяно он учился фехтованию, у него даже было две дуэли до первой крови. Фаянийское фехтование — это шестьдесят процентов показухи и сорок процентов слабеньких в общем-то приемов. Хотя смотрится шикарно, ничего не скажешь…
— Не уводите разговор в сторону! — вскипела Мадина. — Нам надо обсудить вопрос об Эджен, а не о фаянийском фехтовании!
— Тут нечего обсуждать. Она останется с нами.
Мадина ушла, хлопнув дверью. Светлые горы вдали слегка расступились — туда, в этот заполненный солнцем широченный коридор, он приведет прямо к канаморскому Х-объекту и поселению тьессинов. Каменистая поверхность под колесами стала еще более каменистой, Мартин трясся в своем кресле, несмотря на амортизаторы. Для того, чтобы все могли без проблем пообедать, пришлось затормозить.
Обедали в салоне — тут было чуть прохладней, чем под открытым небом, и вдобавок Мартин не забывал о кочевниках, которые расправились с лидонской экспедицией. Сопоставляя рассказ Эша и рассказ Мадины, анализируя детали, он все больше утверждался в мысли, что нападение не было случайным. Вероятно, его заказал Габри. Вероятно, он же снабдил исполнителей взрывчаткой либо горючими материалами для уничтожения вездехода.
Эджен вылезла наружу и разложила на ближайшем камне шорты и безрукавку для просушки.
— Практичная девочка… — с неприязнью пробормотала Мадина, непроницаемая в своей шелково-кружевной полумаске.
Мартин повернулся к ней:
— Мадина, постарайтесь-ка вот что припомнить… Вы говорили, что Эш — человек-отражение. Когда он впервые начал проявлять те личностные черты, которые, предположительно, скопировал с Габри? Место и время?
— А ведь еще в Канаморе… — Голос Мадины прозвучал удивленно, словно она только что сделала открытие. — Вскоре после того, как мы высадились! На корабле за ним ничего подобного не наблюдалось… Мартин, да ведь это началось, когда он стал в одиночку ошиваться около икс-объекта!
— Так я и думал, — кивнул Мартин. — Очень похоже на то, что икс-объекты способны создавать либо даже постоянно поддерживают целую систему гиперпространственных туннелей в рамках Кадма.
— Это многое объясняет, — поддержала его возникшая в дверях Эджен.
Приступили к трапезе. Маску Мадина так и не сняла. Мартин догадывался, в чем дело: после происшествия в Ойне она опасалась открыто проявить свое отвращение кденорке. Остроумный выход… А может, у нее были еще какие-то причины.
— Девочка, я хочу тебе кое-что сказать, — обратилась она к Эджен после двух кружек пива, внезапно перейдя на «ты».
Мартин бросил на нее угрюмый предостерегающий взгляд, но она продолжила:
— Знаешь, я никогда не убивала людей, и я этим горжусь! Никогда! Я непримиримый противник насилия, я ни разу не ударила человека!
«Черта с два — ни разу!» — мысленно возразил Мартин, пощупав свое ухо, все еще слегка припухшее.
— Вениамин Эш, о котором ты уже знаешь, продал меня в Келму, и мой так называемый келмацкий муж каждый день меня избивал, а я его ни разу не ударила! Хотя могла бы, перед экспедицией я сдала зачет по физподготовке и самообороне. Но я даже не пыталась защищаться, у меня даже не возникало желания его ударить! Ты, девочка, это понимаешь?!
Не снизойдя до ответа, Эджен смерила ее долгим удивленно-презрительным взглядом, отвернулась и откусила кусок от лепешки с ломтем копченого мяса. Мартин приложился к своей кружке, чтобы спрятать усмешку, и слегка покачал головой. Непростительно дурацкий для антропоэтнолога прокол! Когда общаешься с денорцами, ни в коем случае нельзя делать таких признаний. Эджен отреагировала с брезгливым недоумением, как будто Мадина выложила о себе нечто некрасивое и постыдное — например, ни с того ни с сего созналась, что страдает недержанием мочи и поэтому ей каждое утро приходится просыпаться в мокрой постели.
— Зря вы это сказали, — заметил он, когда они остались в салоне вдвоем.
Эджен, вновь натянув безрукавку и шорты, села за руль, Сотимара ушел в кабину следом за ней.
— Я не могла не сказать ей!
— Зря. Денорцы в грош не ставят людей, лишенных гордости.
— У меня есть гордость! — Мадина так и подскочила на месте.
— Я-то знаю, что есть. Но Эджен в этом теперь не убедишь.
Несколько минут Мадина молчала, прислонившись к серой ворсистой стенке, и Мартин молчал, глядя в иллюминатор: ярко-голубое небо, светлые морщинистые скалы, крохотные островки черно-фиолетовой растительности… Вдруг она заговорила:
— Мне все осточертело… Мартин, я боюсь.
— Эджен?
— Да черт с ней… Эджен — всего лишь девчонка с неправильными представлениями о жизни. Я боюсь совсем другого. Снов.
— Мы будем держаться на расстоянии от икс-объекта.
— Я все равно боюсь. Это невыразимо мерзко… Мартин, в моей жизни были грязные эпизоды — замужество в Келме и это дерьмовое приключение в Чернаре, — но тот сон ни в какое сравнение с ними не идет.
Она взяла шершавую глиняную бутыль, наполнила пивом кружку и быстрыми глотками выпила.
— Хочется напиться до чертиков.
— Лучше не надо.
— Я знаю. Вы можете меня выслушать?
— Если вам от этого станет легче.
Кивнув, она опять погрузилась в оцепенелое молчание, потом, наконец, заговорила:
— Там была полная иллюзия присутствия, как и во всех таких видениях. И я там делала вещи, которых никогда не стала бы делать! Я отлично знаю, что не стала бы. В общем, мне приснилась война, как будто идет сражение, а я в военной форме и с оружием вроде бластера. Ночь, но все хорошо видно, потому что в воздухе висят осветительные ракеты. Впереди какие-то черные постройки, наши солдаты должны их захватить. Я тоже солдат, но я в особом отряде. Мы идем позади и должны стрелять в своих, если те побегут. Мне это не нравится, однако я выполняю приказ, — ее вдруг начало трясти. — Это нечестно, что именно мне такое приснилось! Я ненавижу насилие, ненавижу приказы и военную дисциплину! В этом сне… Наши вдруг начинают отступать, потом бегут назад — и тогда мы открываем огонь. Мой выстрел буквально разрезает пополам одного парня, я вижу напоследок его глаза. А потом еще, еще… Кругом кровь, внутренности, куски тел… И я не могу остановиться, потому что выполняю приказ, я дико злюсь на бегущих, которых меня заставили убивать…
Мартин протянул ей наполненную пивом кружку. Мадина схватила ее обеими руками, зубы застучали о твердый пластик.
— Это же просто сон. — Он успокаивающе похлопал ее по колену. — Игра подсознания. Иногда во сне можно увидеть то, чего боишься.
— Это была не я, не я! — крикнула Мадина, облившись пивом. — Я всю свою сознательную жизнь боролась против насилия! Человек живет только один раз!
— Ну, конечно, не вы, — согласился Мартин.
Поставив кружку на пол, она уткнулась лбом в колени и глухо произнесла:
— У меня все пошло наперекосяк после этого сна. Раньше я была такая деловая, целеустремленная, жизнерадостная… А теперь уже так не могу. У меня началась депрессия, и я поехала вместе с Эшем сначала в Эгтемеос, потом в Келму. Даже не задавалась вопросом, где он раздобыл тех чиротагов, хотя странно ведь…
— Полагаю, это Габри снабдил его транспортом.
— Ну вот… У него и продукты откуда-то взялись, и бурдюки с питьевой водой. А я была словно погружена в туман, мне было все равно. В Келме я иногда специально доводила Ялура, чтоб он меня бил, и думала: так тебе, мрази, и надо за то, что в людей стреляла!
— Вы ни в кого не стреляли. Вы способны различать сон и явь?
Она поспешно кивнула:
— Конечно. Я знаю, что всего этого на самом деле не было. Знаю, что родилась я тридцать один стандартный год назад на Лидоне и с военными никогда не связывалась, в моей биографии нет провалов. Знаю, что сны некорректно сравнивать даже с виртуальной реальностью киберспейса. Я твержу себе это каждый день, так оно и есть, я все прекрасно понимаю… Но иногда мне кажется, что это все-таки была я.
ГЛАВА 21
— Но это же чудовищно — вот такое деление людей, все эти можно—нельзя…
— Вы все это не мне толкайте. Я-то лидонец и демократ, как и вы.
Мадина молчала, ее глаза сверкали в прорезях полумаски, как темные драгоценные камни.
— Негодную девчонку вы считаете ценным приобретением, — прошептала наконец она, — а того бедного мальчика, Теймо, не захотели взять с собой — побоялись, что он будет для нас обузой!
— Эджен не обуза. Она действительно ценный союзник, тут вы в точку попали. Если дойдет до драки, на нее можно рассчитывать. Вы не в счет, вы же непримиримый противник насилия… А Сотимара парень очень надежный, но драться не умеет. В Фаяно он учился фехтованию, у него даже было две дуэли до первой крови. Фаянийское фехтование — это шестьдесят процентов показухи и сорок процентов слабеньких в общем-то приемов. Хотя смотрится шикарно, ничего не скажешь…
— Не уводите разговор в сторону! — вскипела Мадина. — Нам надо обсудить вопрос об Эджен, а не о фаянийском фехтовании!
— Тут нечего обсуждать. Она останется с нами.
Мадина ушла, хлопнув дверью. Светлые горы вдали слегка расступились — туда, в этот заполненный солнцем широченный коридор, он приведет прямо к канаморскому Х-объекту и поселению тьессинов. Каменистая поверхность под колесами стала еще более каменистой, Мартин трясся в своем кресле, несмотря на амортизаторы. Для того, чтобы все могли без проблем пообедать, пришлось затормозить.
Обедали в салоне — тут было чуть прохладней, чем под открытым небом, и вдобавок Мартин не забывал о кочевниках, которые расправились с лидонской экспедицией. Сопоставляя рассказ Эша и рассказ Мадины, анализируя детали, он все больше утверждался в мысли, что нападение не было случайным. Вероятно, его заказал Габри. Вероятно, он же снабдил исполнителей взрывчаткой либо горючими материалами для уничтожения вездехода.
Эджен вылезла наружу и разложила на ближайшем камне шорты и безрукавку для просушки.
— Практичная девочка… — с неприязнью пробормотала Мадина, непроницаемая в своей шелково-кружевной полумаске.
Мартин повернулся к ней:
— Мадина, постарайтесь-ка вот что припомнить… Вы говорили, что Эш — человек-отражение. Когда он впервые начал проявлять те личностные черты, которые, предположительно, скопировал с Габри? Место и время?
— А ведь еще в Канаморе… — Голос Мадины прозвучал удивленно, словно она только что сделала открытие. — Вскоре после того, как мы высадились! На корабле за ним ничего подобного не наблюдалось… Мартин, да ведь это началось, когда он стал в одиночку ошиваться около икс-объекта!
— Так я и думал, — кивнул Мартин. — Очень похоже на то, что икс-объекты способны создавать либо даже постоянно поддерживают целую систему гиперпространственных туннелей в рамках Кадма.
— Это многое объясняет, — поддержала его возникшая в дверях Эджен.
Приступили к трапезе. Маску Мадина так и не сняла. Мартин догадывался, в чем дело: после происшествия в Ойне она опасалась открыто проявить свое отвращение кденорке. Остроумный выход… А может, у нее были еще какие-то причины.
— Девочка, я хочу тебе кое-что сказать, — обратилась она к Эджен после двух кружек пива, внезапно перейдя на «ты».
Мартин бросил на нее угрюмый предостерегающий взгляд, но она продолжила:
— Знаешь, я никогда не убивала людей, и я этим горжусь! Никогда! Я непримиримый противник насилия, я ни разу не ударила человека!
«Черта с два — ни разу!» — мысленно возразил Мартин, пощупав свое ухо, все еще слегка припухшее.
— Вениамин Эш, о котором ты уже знаешь, продал меня в Келму, и мой так называемый келмацкий муж каждый день меня избивал, а я его ни разу не ударила! Хотя могла бы, перед экспедицией я сдала зачет по физподготовке и самообороне. Но я даже не пыталась защищаться, у меня даже не возникало желания его ударить! Ты, девочка, это понимаешь?!
Не снизойдя до ответа, Эджен смерила ее долгим удивленно-презрительным взглядом, отвернулась и откусила кусок от лепешки с ломтем копченого мяса. Мартин приложился к своей кружке, чтобы спрятать усмешку, и слегка покачал головой. Непростительно дурацкий для антропоэтнолога прокол! Когда общаешься с денорцами, ни в коем случае нельзя делать таких признаний. Эджен отреагировала с брезгливым недоумением, как будто Мадина выложила о себе нечто некрасивое и постыдное — например, ни с того ни с сего созналась, что страдает недержанием мочи и поэтому ей каждое утро приходится просыпаться в мокрой постели.
— Зря вы это сказали, — заметил он, когда они остались в салоне вдвоем.
Эджен, вновь натянув безрукавку и шорты, села за руль, Сотимара ушел в кабину следом за ней.
— Я не могла не сказать ей!
— Зря. Денорцы в грош не ставят людей, лишенных гордости.
— У меня есть гордость! — Мадина так и подскочила на месте.
— Я-то знаю, что есть. Но Эджен в этом теперь не убедишь.
Несколько минут Мадина молчала, прислонившись к серой ворсистой стенке, и Мартин молчал, глядя в иллюминатор: ярко-голубое небо, светлые морщинистые скалы, крохотные островки черно-фиолетовой растительности… Вдруг она заговорила:
— Мне все осточертело… Мартин, я боюсь.
— Эджен?
— Да черт с ней… Эджен — всего лишь девчонка с неправильными представлениями о жизни. Я боюсь совсем другого. Снов.
— Мы будем держаться на расстоянии от икс-объекта.
— Я все равно боюсь. Это невыразимо мерзко… Мартин, в моей жизни были грязные эпизоды — замужество в Келме и это дерьмовое приключение в Чернаре, — но тот сон ни в какое сравнение с ними не идет.
Она взяла шершавую глиняную бутыль, наполнила пивом кружку и быстрыми глотками выпила.
— Хочется напиться до чертиков.
— Лучше не надо.
— Я знаю. Вы можете меня выслушать?
— Если вам от этого станет легче.
Кивнув, она опять погрузилась в оцепенелое молчание, потом, наконец, заговорила:
— Там была полная иллюзия присутствия, как и во всех таких видениях. И я там делала вещи, которых никогда не стала бы делать! Я отлично знаю, что не стала бы. В общем, мне приснилась война, как будто идет сражение, а я в военной форме и с оружием вроде бластера. Ночь, но все хорошо видно, потому что в воздухе висят осветительные ракеты. Впереди какие-то черные постройки, наши солдаты должны их захватить. Я тоже солдат, но я в особом отряде. Мы идем позади и должны стрелять в своих, если те побегут. Мне это не нравится, однако я выполняю приказ, — ее вдруг начало трясти. — Это нечестно, что именно мне такое приснилось! Я ненавижу насилие, ненавижу приказы и военную дисциплину! В этом сне… Наши вдруг начинают отступать, потом бегут назад — и тогда мы открываем огонь. Мой выстрел буквально разрезает пополам одного парня, я вижу напоследок его глаза. А потом еще, еще… Кругом кровь, внутренности, куски тел… И я не могу остановиться, потому что выполняю приказ, я дико злюсь на бегущих, которых меня заставили убивать…
Мартин протянул ей наполненную пивом кружку. Мадина схватила ее обеими руками, зубы застучали о твердый пластик.
— Это же просто сон. — Он успокаивающе похлопал ее по колену. — Игра подсознания. Иногда во сне можно увидеть то, чего боишься.
— Это была не я, не я! — крикнула Мадина, облившись пивом. — Я всю свою сознательную жизнь боролась против насилия! Человек живет только один раз!
— Ну, конечно, не вы, — согласился Мартин.
Поставив кружку на пол, она уткнулась лбом в колени и глухо произнесла:
— У меня все пошло наперекосяк после этого сна. Раньше я была такая деловая, целеустремленная, жизнерадостная… А теперь уже так не могу. У меня началась депрессия, и я поехала вместе с Эшем сначала в Эгтемеос, потом в Келму. Даже не задавалась вопросом, где он раздобыл тех чиротагов, хотя странно ведь…
— Полагаю, это Габри снабдил его транспортом.
— Ну вот… У него и продукты откуда-то взялись, и бурдюки с питьевой водой. А я была словно погружена в туман, мне было все равно. В Келме я иногда специально доводила Ялура, чтоб он меня бил, и думала: так тебе, мрази, и надо за то, что в людей стреляла!
— Вы ни в кого не стреляли. Вы способны различать сон и явь?
Она поспешно кивнула:
— Конечно. Я знаю, что всего этого на самом деле не было. Знаю, что родилась я тридцать один стандартный год назад на Лидоне и с военными никогда не связывалась, в моей биографии нет провалов. Знаю, что сны некорректно сравнивать даже с виртуальной реальностью киберспейса. Я твержу себе это каждый день, так оно и есть, я все прекрасно понимаю… Но иногда мне кажется, что это все-таки была я.
ГЛАВА 21
Тьессин молчал долго. Его сморщенное древесно-коричневое лицо оставалось неподвижным, выпуклые глаза, наполовину прикрытые лишенными ресниц веками, тускло смотрели в одну точку. Только кожистые гребни на лысой голове то подрагивали, то складывались вместе, то вновь растопыривались веером. Гребни тоже были коричневые, усеянные пепельно-серыми пятнами, — Мадина сказала, что у тьессинов это признак старости.
Сверху, сквозь прорубленные в камне окошки, в зал проникали узкие столбы солнечного света, в их толще плавали сияющие пылинки. Закутанный в поношенную синюю хламиду тьессин сидел на циновке, скрестив ноги, перед ним стоял покрытый странной серебряной росписью поднос с тончайшими бокальчиками, искусно вырезанными из нефрита. За спиной у него расположилось в ряд еще трое тьессинов. Напротив сидели Мартин, Мадина, Эджен и Сотимара, перед ними тоже стояли подносы. Но в их бокальчиках — соки тропических фруктов, а у тьессинов свои напитки, слишком горькие на человеческий вкус.
Мартин вновь оглядел зал: сводчатый потолок, округлые, расширяющиеся кверху колонны — светлый камень, отполированный до зеркального блеска. Но не только камень. Было здесь еще кое-что: через равные промежутки из стен выступали испещренные отверстиями ребра цвета слоновой кости. В центре купола они соединялись, там торчал направленный вниз заостренный клык. Это великая магия, объяснил тьессин-хранитель, очень-очень хорошая защита: никто не подслушает разговор, никто не нападет. Короче, Габри тут бессилен.
Тьессин выпрямился, его взгляд вновь стал осмысленным, гребни встопорщились наподобие короны. Он что-то сказал по-савашейски.
— Он пойдет с нами, — перевел Сотимара. — Черный маг в Саятто, у него там штаб-квартира. Там находится Гефада, создание-сердце. Видимо, он случайно набрел на Гефаду и впитал ее силу. Теперь он очень опасен, но вся его сила исходит от Гефады.
— Гефада — это установка вроде других икс-объектов? — уточнил Мартин.
— Это самое главное из древних магических созданий, — проконсультировавшись у тьессина, сообщил Сотимара. — Предки поступили неосторожно, создав эти создания. Гефада преобразила плохого человека, и он превратился в великого черного мага.
«…хотели найти тут золото, а нашли ЭТО, — припомнил Мартин фразу из корявого письма Габри. — И ЭТО вернуло мне память о прошлом и наделило меня Всемогуществом».
Итак, ЭТО — Гефада, вот только от проблем с орфографией она Габри не избавила… Окутанное туманом тайны достижение древней цивилизации, яблоко раздора для множества конкурирующих миров. Все они остались в дураках, потому что первым до Гефады дорвался чокнутый преступник, который теперь, пользуясь своими новообретенными возможностями, разрушает дома, превращает людей в зомби, морочит головы легковерной публике вроде борешанистов или Корнелы бан Кунарда и с назойливостью одержимого преследует Мартина Паада, дабы расквитаться за некую вымышленную обиду.
— Мы считали, что самый крупный из икс-объектов — это здешний, канаморский. Насчет Саятто я впервые услыхал от Эша. С воздуха мы там ничего не засекли.
— В Саятто все магические создания находятся внутри скалы, — перевел фаяниец ответ тьессина. — Сегодня отдохнем, завтра отправимся. У нас будет защита, черный маг не заметит нашего приближения.
— А наше присутствие здесь он заметил?
— Скорее всего, да. Но здешнее создание-в-скале защищает нас от его силы, и раздавить машину он не сможет.
Бронекар загнали в туннель, вырубленный в незапамятные времена.
— Хранитель сожалеет, что не обеспечил защиты людям из экспедиции, — выслушав старого тьессина, добавил Сотимара. — Он не знал, что черный маг задумал убить их и призвал кочевников. Не знал он и того, что Эш, приходя к древнему созданию, подружился с черным магом. У черного мага тоже есть защита от наблюдения.
— Понятно, — кивнул Мартин.
Его немного доставала терминология, он предпочел бы научную, но в конце концов смирился. Раз тьессины и Сотимара упорно именуют все это магией, а Габри — черным магом, пусть будет по-ихнему. Суть от слов не меняется. Лишь бы поскорее добраться до Габри и до Гефады.
От Мартина не укрылось, как вспыхнули глаза Эджен. Не надо быть телепатом, чтоб угадать, о чем думает денорка: во-первых, ей хочется отправить Габри на тот свет — желательно, после продолжительной агонии, а во-вторых, захватить Гефаду для Денора. В неопределенном будущем она вполне может из союзника превратиться в опасного противника, но до этого еще далеко. Поймав взгляд Мартина, девушка придала своему лицу непроницаемое выражение и взяла изящным движением один из нефритовых бокальчиков с соком. Похоже, она в свою очередь тоже угадала, о чем он сейчас подумал. Доверять друг другу они пока могут, но в определенных рамках, не более того.
— Подвергнусь ли я опасности, если останусь на ночь в зоне снов около икс-объекта?
Тьессин оживился, его черные губы раздвинулись в улыбке, обнажив ороговевшие десны.
— Вас интересует ваше прошлое? — перевел Сотимара. — Достоин уважения тот, кто не боится своего прошлого и хочет повернуться к нему лицом. Под открытым небом будет опасно — если черный маг вас почует, он утянет вас через здешнее создание к себе в Саятто. Но в скале есть защищенная келья, которая вдается в зону снов, можете переночевать там.
— Ага, спасибо, — поблагодарил Мартин.
Он уже начал понемногу привыкать к их терминологии.
— Вы по доброй воле хотите увидеть кошмарный сон? — прошептала Мадина, переменившаяся в лице, едва зашла речь о «прошлом»,
— Он не обязательно будет кошмарным. Хочу поставить эксперимент.
Келья, куда его проводили после ужина, представляла собой округлую отполированную полость с бархатно-черными отверстиями под потолком и циновками на полу. Освещал ее стеклянный сосуд с жидкостью, в которой плавали, источая яркое голубоватое мерцание, веретенообразные существа двухдюймовой длины. Перед тем как растянуться на циновках, Мартин накрыл сосуд плетеным колпаком.
Тьессин-хранитель уверял, что на тех, кто находится под защитой, черный маг Габри никак воздействовать не сможет. Сны-видения — это совсем другое. Осколки прошлого. С помощью специальной настройки магических созданий — или, выражаясь попросту, излучающих Х-объектов — не проблема сделать так, что эти видения будут содержать боль и смерть. Что Габри и делает. Но есть и безболезненные сны. Мартин хотел еще раз увидеть тот город под желтыми небесами. Конечно, никакое это не «прошлое», но все равно интересно. С мыслью о городе он закрыл глаза.
…Нарочно приехал пораньше и все равно опоздал — на площади перед зданием суда все места для парковки уже забиты. И народу толчется видимо-невидимо. Такого здесь не наблюдалось, даже когда судили брачного афериста, ухитрившегося трижды в течение одной декады жениться на трех состоятельных невестах.
Дав задний ход, он отъехал в боковой переулок, втиснул свой ярко-красный спортивный автомобиль между мотоциклом с коляской и фургончиком с интригующей надписью «Мокрая радость» (экологически чистая вода с доставкой на дом, поясняла надпись внизу мелкими буквами, тут же — адрес фирмы и телефоны) и пешком потащился на площадь.
Там царила атмосфера народного гулянья. Лоточники предлагали всем булочки, сладости, прохладительные напитки, мороженое. Он тоже взял две порции мороженого. Те, кто пришел просто поглазеть, угощались, оживленно переговариваясь, а вот пикетчики, сгруппировавшиеся возле большой, в несколько маршей, лестницы, были настроены угрюмо и решительно. Над их головами покачивались самодельные плакаты: «Наука не простит!», «Позор предателю науки!» и даже «Смерть государственному преступнику!». Но в общем-то, всех объединяло одно — ожидание. Даже солнце, которое сияло в зените посреди мутно-желтого безоблачного неба, нагревая и без того горячие головы собравшихся, как будто замерло в ожидании: что произойдет дальше?
Урчание моторов. На площадь на малой скорости выехал мотоциклист, следом ползла черно-оранжевая машина с зарешеченными окошками. Толпа заволновалась. Люди приподнимались на цыпочки, вытягивали шеи. По ступеням лестницы спустился отряд полицейских в шлемах, на спине у каждого висел деревянный щит. Они выстроились в две шеренги, образовав живой коридор между машиной и зданием суда. Возле машины — движение. Со своего места он не мог разглядеть человека, которого оттуда вывели, но, в отличие от остальной публики, он и не стремился во что бы то ни стало его увидеть. Это был его родной брат. В настоящее время судимый за оскорбление президента высшей научной инстанции — Совета Мудрых, а также за высказывание взглядов, которые доводили добропорядочных представителей официальной науки до белого каления.
Толпа вела себя дисциплинированно: народ получил свое зрелище, угостившись между делом мороженым и газировкой, а большего и не надо. Зато пикетчики вошли в раж. Они колотили кулаками по щитам на спинах у полицейских и выкрикивали угрозы. «Расстрелять его! — громче всех орал представительный дядька в съехавших на кончик носа золотых очках. — Расстрелять! Он убийца науки! Он опровергает общеизвестные научные истины!»
Полицейские с честью выполнили свою задачу: сквозь оцепление никто не прорвался. Массивные двустворчатые двери захлопнулись, и публика начала расходиться. Он тоже побрел к машине, доедая на ходу подтаявшее мороженое. Своими выступлениями брат всю научную общественность поставил на уши — несмотря на то, что сам до сих пор пребывает в этом паршивом отгороженно-оцепенелом состоянии, которое охватило его после того, как пропала девчонка.
«Сволочь… — процедил он, отпирая дверцу машины. — Ну и сволочь же ты, я тебя еще достану…»
Вначале брат никак не хотел поверить, что его девчонка погибла. Потом всплыли кое-какие дополнительные факты, перечеркнувшие прежнюю версию, — и нате вам, теперь он никак не может поверить, что она жива! Дрянное дело. Только самолюбие не позволяло ему послать это дело к черным богам. Ну, и еще привязанность к брату. И жалость к девчонке. Вытащив из-за пазухи пухлый бумажник, он извлек оттуда маленькую черно-белую фотографию. Тонкое лицо с огромными глазищами. Выражение немного вымученное: не любит фотографироваться, но должна сняться на документ. Вчерашняя школьница, из-за которой его брат, сорокалетний мужик, с концом потерял голову. А когда ее умыкнули, обставив это как убийство, у него совсем крыша поехала.
Убрав фотографию, он завел машину. Ухмыльнулся: есть у него кое-что в запасе. Вот возьмет он в заложники одного из их теплой компании, провернет задуманное Дельце с шантажом — и тогда посмотрим, кто будет кусать локти последним…
Сквозь отверстия под потолком кельи сочился свет. Мартин открыл глаза. «Ничего у меня в тот раз с шантажом не вышло. Кинули меня как мальчишку…» Этот обрывок мысли принадлежал иной, виртуальной реальности. Усмехнувшись, он поднялся на ноги, с хрустом потянулся. В этом сне не было боли. Зато было нечто другое… Фотография. Лицо девушки на втором портрете в холле у Эша, один к одному! Только портрет был выполнен в цвете, а фотография черно-белая.
Эта деталь окончательно убедила Мартина в том, что ни с каким «прошлым» сны-видения не связаны. Слишком уж неправдоподобное совпадение. Еще бы Мадине это растолковать…
В коридоре у входа в келью его ждал один из учеников мага-хранителя. А может, какой-то другой тьессин — Мартин пока еще не научился различать их. Жестами тот пригласил его следовать за собой. Где-то вдали гулко и неразборчиво звучали голоса. Лишенный окон коридор освещали расставленные в нишах аквариумы с веретенообразными мерцающими существами. Зыбкий голубоватый полумрак. Тьессин плыл впереди, как тень, его гребни слабо трепетали. Мартин шагал следом, пытаясь припомнить, кого же он обозвал во сне «сволочью»? Не брата. И не его девчонку. Кого-то, кто противостоял ему в той игре. Как же ему хотелось с ним разобраться… Стоп. Не с ним, а с ней.
Спохватившись, Мартин мысленно взял себя за шиворот и встряхнул. Нечего вспоминать то, чего не было. Чуть не втянулся… Мало того, что Мадина от этих снов слегка шизанулась, так теперь и он туда же!
За поворотом, в конце следующего коридора, лучилась дневным светом стрельчатая арка. Выход наружу. Вокруг громоздились скалы, вдали виднелся издырявленный фрагмент округлого, мертвенно-желтоватого чудовищного сооружения — канаморского Х-объекта. Туда нельзя. Канаморский Х-объект контролирует Габри.
После завтрака Аблес, тьессинский маг-хранитель (имя его было пятнадцатисложным и начиналось с горлового придыхания, но, пожалев людей, он согласился на Аблеса: два первых слога, придыхание опущено), раздал всем индивидуальные защитные устройства — покрытые миниатюрными вмятинами шарики на шнурках. Теплые на ощупь, с виду костяные. Похожий был у Эша. Их полагалось носить на шее. Мадина заменила шнурок на витую серебряную цепочку, остальные удовлетворились тем, что есть. Сам Аблес тоже надел такую штуку. Ученики сложили в одной из кают бронекара его багаж: дюжину резных шкатулок и кучу кожаных мешочков. Оборудование, понял Мартин. Потом притащили корзины с тьессинской едой. Потом принесли четыре раковинообразных Х-объекта, которые, по словам Аблеса, надлежало укрепить на машине с четырех сторон — тогда она будет невидима для магического наблюдения. Мартин воспользовался для этого универсальным клеем «Хвецан». Хвецаны — это похожие на земных тритонов амфибии, обитающие в лидонских тропических болотах. Если хвецан вцепится тебе в палец, оторвать его можно только вместе с пальцем. Клей вполне оправдывал свое название.
— От обычного визуального наблюдения мы никак не защищены. Кочевники сообщат Габри, что мы приближаемся, — встревоженно заметила Мадина.
Она выглядела осунувшейся, то и дело зевала. Наверняка всю ночь не сомкнула глаз: боялась опять увидеть сон про войну.
— Это вряд ли, — возразил Мартин. — В смысле, вряд ли он держит дозорных. Он же всемогущ! Такие типы, как правило, чересчур полагаются на свою аппаратуру.
Аблес ушел и вскоре вернулся с металлической шкатулкой. Тащил он ее с трудом, но ученикам не доверил. Поставив ношу на землю, огляделся, кивком подозвал Сотимару и принялся что-то объяснять. Его растопыренные гребни нервно подрагивали.
— Он просит вас запереть это в сейфе, и чтобы никто без него туда не лазил, — повернулся к Мартину фаяниец. — Он говорит, в шкатулке лежит очень-очень плохая вещь, очень вредная вещь, ему самому страшно. Возможно, придется использовать ее против Габри. Пока она внутри, она закрыта со всех сторон, отделена от мира… Как бы это сказать…
— Заэкранирована? — подсказал Мартин на импере.
— Да, заэкранирована. Мы все должны обещать, что не будем ее трогать.
— Пусть сперва скажет, что это такое. Если хреновина радиоактивна, дешевле обойдется прищучить Габри другими средствами.
Ему пришлось объяснить Сотимаре, что такое радиация: чадорийские ученые о ней ничего не знали. А вот Аблес, похоже, знал.
— Не то, — перевел его ответ фаяниец. — Совсем другое.
Присев на корточки, тьессин вынул из кармана своей синей хламиды ключик и отпер шкатулку. Внутри лежало нечто ажурное, спиралевидное, завораживающе-перекрученное, с блестящим утолщением в центре. Аблес захлопнул крышку.
— Оно взрывается? — осведомился Мартин.
— Нет, — перевел Сотимара. — Оно ловит. Нехорошая, опасная вещь. Это… — Выслушав новое пояснение Аблеса, он добавил: — Люди-охотники ставят капкан, когда хотят поймать животное. Это капкан для Габри. Паад, я сам не до конца понимаю, что он имеет в виду. Он плохо владеет савашейским, а других человеческих языков не знает вообще. Но он настоятельно просит всех нас обращаться с этой вещью поосторожней.
Мартин запер нехорошую вещь в сейфе, они простились с остальными тьессинами — и поехали.
Путь до Саятто занял неделю. Каменистое бездорожье, как следует на разгонишься, да еще приходилось петлять среди скал, объезжать участки сельвы, которые кое-где вторгались в горную страну влажными лилово-зелеными языками, искать брод через речки, состоявшие из сплошной бурлящей пены. И сидя за рулем, и отдыхая в салоне, когда его сменяли Эджен или Мадина, Мартин порой задумывался, откуда пришли в его сознание сны про город под желтыми небесами, а также пристегнутые к ним псевдовоспоминания, но так и не преуспел. Внушение, это ясно. Но вот конкретное содержание каждого сна — внушенное или нет? Аблес толковал о прошлом, однако с прошлым Мартина эти сны не имели никаких связок.
Сверху, сквозь прорубленные в камне окошки, в зал проникали узкие столбы солнечного света, в их толще плавали сияющие пылинки. Закутанный в поношенную синюю хламиду тьессин сидел на циновке, скрестив ноги, перед ним стоял покрытый странной серебряной росписью поднос с тончайшими бокальчиками, искусно вырезанными из нефрита. За спиной у него расположилось в ряд еще трое тьессинов. Напротив сидели Мартин, Мадина, Эджен и Сотимара, перед ними тоже стояли подносы. Но в их бокальчиках — соки тропических фруктов, а у тьессинов свои напитки, слишком горькие на человеческий вкус.
Мартин вновь оглядел зал: сводчатый потолок, округлые, расширяющиеся кверху колонны — светлый камень, отполированный до зеркального блеска. Но не только камень. Было здесь еще кое-что: через равные промежутки из стен выступали испещренные отверстиями ребра цвета слоновой кости. В центре купола они соединялись, там торчал направленный вниз заостренный клык. Это великая магия, объяснил тьессин-хранитель, очень-очень хорошая защита: никто не подслушает разговор, никто не нападет. Короче, Габри тут бессилен.
Тьессин выпрямился, его взгляд вновь стал осмысленным, гребни встопорщились наподобие короны. Он что-то сказал по-савашейски.
— Он пойдет с нами, — перевел Сотимара. — Черный маг в Саятто, у него там штаб-квартира. Там находится Гефада, создание-сердце. Видимо, он случайно набрел на Гефаду и впитал ее силу. Теперь он очень опасен, но вся его сила исходит от Гефады.
— Гефада — это установка вроде других икс-объектов? — уточнил Мартин.
— Это самое главное из древних магических созданий, — проконсультировавшись у тьессина, сообщил Сотимара. — Предки поступили неосторожно, создав эти создания. Гефада преобразила плохого человека, и он превратился в великого черного мага.
«…хотели найти тут золото, а нашли ЭТО, — припомнил Мартин фразу из корявого письма Габри. — И ЭТО вернуло мне память о прошлом и наделило меня Всемогуществом».
Итак, ЭТО — Гефада, вот только от проблем с орфографией она Габри не избавила… Окутанное туманом тайны достижение древней цивилизации, яблоко раздора для множества конкурирующих миров. Все они остались в дураках, потому что первым до Гефады дорвался чокнутый преступник, который теперь, пользуясь своими новообретенными возможностями, разрушает дома, превращает людей в зомби, морочит головы легковерной публике вроде борешанистов или Корнелы бан Кунарда и с назойливостью одержимого преследует Мартина Паада, дабы расквитаться за некую вымышленную обиду.
— Мы считали, что самый крупный из икс-объектов — это здешний, канаморский. Насчет Саятто я впервые услыхал от Эша. С воздуха мы там ничего не засекли.
— В Саятто все магические создания находятся внутри скалы, — перевел фаяниец ответ тьессина. — Сегодня отдохнем, завтра отправимся. У нас будет защита, черный маг не заметит нашего приближения.
— А наше присутствие здесь он заметил?
— Скорее всего, да. Но здешнее создание-в-скале защищает нас от его силы, и раздавить машину он не сможет.
Бронекар загнали в туннель, вырубленный в незапамятные времена.
— Хранитель сожалеет, что не обеспечил защиты людям из экспедиции, — выслушав старого тьессина, добавил Сотимара. — Он не знал, что черный маг задумал убить их и призвал кочевников. Не знал он и того, что Эш, приходя к древнему созданию, подружился с черным магом. У черного мага тоже есть защита от наблюдения.
— Понятно, — кивнул Мартин.
Его немного доставала терминология, он предпочел бы научную, но в конце концов смирился. Раз тьессины и Сотимара упорно именуют все это магией, а Габри — черным магом, пусть будет по-ихнему. Суть от слов не меняется. Лишь бы поскорее добраться до Габри и до Гефады.
От Мартина не укрылось, как вспыхнули глаза Эджен. Не надо быть телепатом, чтоб угадать, о чем думает денорка: во-первых, ей хочется отправить Габри на тот свет — желательно, после продолжительной агонии, а во-вторых, захватить Гефаду для Денора. В неопределенном будущем она вполне может из союзника превратиться в опасного противника, но до этого еще далеко. Поймав взгляд Мартина, девушка придала своему лицу непроницаемое выражение и взяла изящным движением один из нефритовых бокальчиков с соком. Похоже, она в свою очередь тоже угадала, о чем он сейчас подумал. Доверять друг другу они пока могут, но в определенных рамках, не более того.
— Подвергнусь ли я опасности, если останусь на ночь в зоне снов около икс-объекта?
Тьессин оживился, его черные губы раздвинулись в улыбке, обнажив ороговевшие десны.
— Вас интересует ваше прошлое? — перевел Сотимара. — Достоин уважения тот, кто не боится своего прошлого и хочет повернуться к нему лицом. Под открытым небом будет опасно — если черный маг вас почует, он утянет вас через здешнее создание к себе в Саятто. Но в скале есть защищенная келья, которая вдается в зону снов, можете переночевать там.
— Ага, спасибо, — поблагодарил Мартин.
Он уже начал понемногу привыкать к их терминологии.
— Вы по доброй воле хотите увидеть кошмарный сон? — прошептала Мадина, переменившаяся в лице, едва зашла речь о «прошлом»,
— Он не обязательно будет кошмарным. Хочу поставить эксперимент.
Келья, куда его проводили после ужина, представляла собой округлую отполированную полость с бархатно-черными отверстиями под потолком и циновками на полу. Освещал ее стеклянный сосуд с жидкостью, в которой плавали, источая яркое голубоватое мерцание, веретенообразные существа двухдюймовой длины. Перед тем как растянуться на циновках, Мартин накрыл сосуд плетеным колпаком.
Тьессин-хранитель уверял, что на тех, кто находится под защитой, черный маг Габри никак воздействовать не сможет. Сны-видения — это совсем другое. Осколки прошлого. С помощью специальной настройки магических созданий — или, выражаясь попросту, излучающих Х-объектов — не проблема сделать так, что эти видения будут содержать боль и смерть. Что Габри и делает. Но есть и безболезненные сны. Мартин хотел еще раз увидеть тот город под желтыми небесами. Конечно, никакое это не «прошлое», но все равно интересно. С мыслью о городе он закрыл глаза.
…Нарочно приехал пораньше и все равно опоздал — на площади перед зданием суда все места для парковки уже забиты. И народу толчется видимо-невидимо. Такого здесь не наблюдалось, даже когда судили брачного афериста, ухитрившегося трижды в течение одной декады жениться на трех состоятельных невестах.
Дав задний ход, он отъехал в боковой переулок, втиснул свой ярко-красный спортивный автомобиль между мотоциклом с коляской и фургончиком с интригующей надписью «Мокрая радость» (экологически чистая вода с доставкой на дом, поясняла надпись внизу мелкими буквами, тут же — адрес фирмы и телефоны) и пешком потащился на площадь.
Там царила атмосфера народного гулянья. Лоточники предлагали всем булочки, сладости, прохладительные напитки, мороженое. Он тоже взял две порции мороженого. Те, кто пришел просто поглазеть, угощались, оживленно переговариваясь, а вот пикетчики, сгруппировавшиеся возле большой, в несколько маршей, лестницы, были настроены угрюмо и решительно. Над их головами покачивались самодельные плакаты: «Наука не простит!», «Позор предателю науки!» и даже «Смерть государственному преступнику!». Но в общем-то, всех объединяло одно — ожидание. Даже солнце, которое сияло в зените посреди мутно-желтого безоблачного неба, нагревая и без того горячие головы собравшихся, как будто замерло в ожидании: что произойдет дальше?
Урчание моторов. На площадь на малой скорости выехал мотоциклист, следом ползла черно-оранжевая машина с зарешеченными окошками. Толпа заволновалась. Люди приподнимались на цыпочки, вытягивали шеи. По ступеням лестницы спустился отряд полицейских в шлемах, на спине у каждого висел деревянный щит. Они выстроились в две шеренги, образовав живой коридор между машиной и зданием суда. Возле машины — движение. Со своего места он не мог разглядеть человека, которого оттуда вывели, но, в отличие от остальной публики, он и не стремился во что бы то ни стало его увидеть. Это был его родной брат. В настоящее время судимый за оскорбление президента высшей научной инстанции — Совета Мудрых, а также за высказывание взглядов, которые доводили добропорядочных представителей официальной науки до белого каления.
Толпа вела себя дисциплинированно: народ получил свое зрелище, угостившись между делом мороженым и газировкой, а большего и не надо. Зато пикетчики вошли в раж. Они колотили кулаками по щитам на спинах у полицейских и выкрикивали угрозы. «Расстрелять его! — громче всех орал представительный дядька в съехавших на кончик носа золотых очках. — Расстрелять! Он убийца науки! Он опровергает общеизвестные научные истины!»
Полицейские с честью выполнили свою задачу: сквозь оцепление никто не прорвался. Массивные двустворчатые двери захлопнулись, и публика начала расходиться. Он тоже побрел к машине, доедая на ходу подтаявшее мороженое. Своими выступлениями брат всю научную общественность поставил на уши — несмотря на то, что сам до сих пор пребывает в этом паршивом отгороженно-оцепенелом состоянии, которое охватило его после того, как пропала девчонка.
«Сволочь… — процедил он, отпирая дверцу машины. — Ну и сволочь же ты, я тебя еще достану…»
Вначале брат никак не хотел поверить, что его девчонка погибла. Потом всплыли кое-какие дополнительные факты, перечеркнувшие прежнюю версию, — и нате вам, теперь он никак не может поверить, что она жива! Дрянное дело. Только самолюбие не позволяло ему послать это дело к черным богам. Ну, и еще привязанность к брату. И жалость к девчонке. Вытащив из-за пазухи пухлый бумажник, он извлек оттуда маленькую черно-белую фотографию. Тонкое лицо с огромными глазищами. Выражение немного вымученное: не любит фотографироваться, но должна сняться на документ. Вчерашняя школьница, из-за которой его брат, сорокалетний мужик, с концом потерял голову. А когда ее умыкнули, обставив это как убийство, у него совсем крыша поехала.
Убрав фотографию, он завел машину. Ухмыльнулся: есть у него кое-что в запасе. Вот возьмет он в заложники одного из их теплой компании, провернет задуманное Дельце с шантажом — и тогда посмотрим, кто будет кусать локти последним…
Сквозь отверстия под потолком кельи сочился свет. Мартин открыл глаза. «Ничего у меня в тот раз с шантажом не вышло. Кинули меня как мальчишку…» Этот обрывок мысли принадлежал иной, виртуальной реальности. Усмехнувшись, он поднялся на ноги, с хрустом потянулся. В этом сне не было боли. Зато было нечто другое… Фотография. Лицо девушки на втором портрете в холле у Эша, один к одному! Только портрет был выполнен в цвете, а фотография черно-белая.
Эта деталь окончательно убедила Мартина в том, что ни с каким «прошлым» сны-видения не связаны. Слишком уж неправдоподобное совпадение. Еще бы Мадине это растолковать…
В коридоре у входа в келью его ждал один из учеников мага-хранителя. А может, какой-то другой тьессин — Мартин пока еще не научился различать их. Жестами тот пригласил его следовать за собой. Где-то вдали гулко и неразборчиво звучали голоса. Лишенный окон коридор освещали расставленные в нишах аквариумы с веретенообразными мерцающими существами. Зыбкий голубоватый полумрак. Тьессин плыл впереди, как тень, его гребни слабо трепетали. Мартин шагал следом, пытаясь припомнить, кого же он обозвал во сне «сволочью»? Не брата. И не его девчонку. Кого-то, кто противостоял ему в той игре. Как же ему хотелось с ним разобраться… Стоп. Не с ним, а с ней.
Спохватившись, Мартин мысленно взял себя за шиворот и встряхнул. Нечего вспоминать то, чего не было. Чуть не втянулся… Мало того, что Мадина от этих снов слегка шизанулась, так теперь и он туда же!
За поворотом, в конце следующего коридора, лучилась дневным светом стрельчатая арка. Выход наружу. Вокруг громоздились скалы, вдали виднелся издырявленный фрагмент округлого, мертвенно-желтоватого чудовищного сооружения — канаморского Х-объекта. Туда нельзя. Канаморский Х-объект контролирует Габри.
После завтрака Аблес, тьессинский маг-хранитель (имя его было пятнадцатисложным и начиналось с горлового придыхания, но, пожалев людей, он согласился на Аблеса: два первых слога, придыхание опущено), раздал всем индивидуальные защитные устройства — покрытые миниатюрными вмятинами шарики на шнурках. Теплые на ощупь, с виду костяные. Похожий был у Эша. Их полагалось носить на шее. Мадина заменила шнурок на витую серебряную цепочку, остальные удовлетворились тем, что есть. Сам Аблес тоже надел такую штуку. Ученики сложили в одной из кают бронекара его багаж: дюжину резных шкатулок и кучу кожаных мешочков. Оборудование, понял Мартин. Потом притащили корзины с тьессинской едой. Потом принесли четыре раковинообразных Х-объекта, которые, по словам Аблеса, надлежало укрепить на машине с четырех сторон — тогда она будет невидима для магического наблюдения. Мартин воспользовался для этого универсальным клеем «Хвецан». Хвецаны — это похожие на земных тритонов амфибии, обитающие в лидонских тропических болотах. Если хвецан вцепится тебе в палец, оторвать его можно только вместе с пальцем. Клей вполне оправдывал свое название.
— От обычного визуального наблюдения мы никак не защищены. Кочевники сообщат Габри, что мы приближаемся, — встревоженно заметила Мадина.
Она выглядела осунувшейся, то и дело зевала. Наверняка всю ночь не сомкнула глаз: боялась опять увидеть сон про войну.
— Это вряд ли, — возразил Мартин. — В смысле, вряд ли он держит дозорных. Он же всемогущ! Такие типы, как правило, чересчур полагаются на свою аппаратуру.
Аблес ушел и вскоре вернулся с металлической шкатулкой. Тащил он ее с трудом, но ученикам не доверил. Поставив ношу на землю, огляделся, кивком подозвал Сотимару и принялся что-то объяснять. Его растопыренные гребни нервно подрагивали.
— Он просит вас запереть это в сейфе, и чтобы никто без него туда не лазил, — повернулся к Мартину фаяниец. — Он говорит, в шкатулке лежит очень-очень плохая вещь, очень вредная вещь, ему самому страшно. Возможно, придется использовать ее против Габри. Пока она внутри, она закрыта со всех сторон, отделена от мира… Как бы это сказать…
— Заэкранирована? — подсказал Мартин на импере.
— Да, заэкранирована. Мы все должны обещать, что не будем ее трогать.
— Пусть сперва скажет, что это такое. Если хреновина радиоактивна, дешевле обойдется прищучить Габри другими средствами.
Ему пришлось объяснить Сотимаре, что такое радиация: чадорийские ученые о ней ничего не знали. А вот Аблес, похоже, знал.
— Не то, — перевел его ответ фаяниец. — Совсем другое.
Присев на корточки, тьессин вынул из кармана своей синей хламиды ключик и отпер шкатулку. Внутри лежало нечто ажурное, спиралевидное, завораживающе-перекрученное, с блестящим утолщением в центре. Аблес захлопнул крышку.
— Оно взрывается? — осведомился Мартин.
— Нет, — перевел Сотимара. — Оно ловит. Нехорошая, опасная вещь. Это… — Выслушав новое пояснение Аблеса, он добавил: — Люди-охотники ставят капкан, когда хотят поймать животное. Это капкан для Габри. Паад, я сам не до конца понимаю, что он имеет в виду. Он плохо владеет савашейским, а других человеческих языков не знает вообще. Но он настоятельно просит всех нас обращаться с этой вещью поосторожней.
Мартин запер нехорошую вещь в сейфе, они простились с остальными тьессинами — и поехали.
Путь до Саятто занял неделю. Каменистое бездорожье, как следует на разгонишься, да еще приходилось петлять среди скал, объезжать участки сельвы, которые кое-где вторгались в горную страну влажными лилово-зелеными языками, искать брод через речки, состоявшие из сплошной бурлящей пены. И сидя за рулем, и отдыхая в салоне, когда его сменяли Эджен или Мадина, Мартин порой задумывался, откуда пришли в его сознание сны про город под желтыми небесами, а также пристегнутые к ним псевдовоспоминания, но так и не преуспел. Внушение, это ясно. Но вот конкретное содержание каждого сна — внушенное или нет? Аблес толковал о прошлом, однако с прошлым Мартина эти сны не имели никаких связок.