Страница:
Закрапал мелкий дождик, черный, вперемешку с пеплом. Никогда не думал, что этот бесконечно падающий с неба пепел будет мне так досаждать. Впрочем, что меня нынче не раздражало?
Позади послышался какой-то странный шкрябающий и дробный звук. Я оглянулся. Следом бежала огромная псина с впалыми боками. Этих породистых и злых собак в последнее время появилось много. Хозяева, уезжая, бросали своих любимцев. Встретившись со мной взглядом, пес вздрогнул, неуверенно вильнул хвостом и шмыгнул в пролом подъезда.
Я повернул за угол и едва не столкнулся с грязной, одетой в какое-то ярко-красное тряпье нищенкой, старательно перекладывающей пустые бутылки в детскую коляску с погнутыми, искореженными колесиками. Зачем ей бутылки, я не знал. У каждого свое помешательство.
Например, мой сосед, живущий этажом ниже, каждый день отправлялся на работу в свой офис, который хааны разнесли в пыль еще полтора месяца назад. Он шел через полгорода постоять над развалинами, а вернувшись домой, заходил ко мне, чтобы в очередной раз с печалью в голосе сообщить, что потерял работу и нового места ему не найти, потому что он слишком стар, чтобы его взяли на новое место, и теперь ему одна дорога — в дом престарелых. Выговорившись, он уходил, чтобы на следующий день прийти снова…
Старуха испуганно вздрогнула, лицо ее перекосилось, и она злобно закричала:
— Не тронь! Они мои!
Я попятился, удивленный ее натиском, но нищенка наступала, тесня меня своей коляской.
— Мне ничего не надо. — Я попытался успокоить ее, но мой голос еще больше взбудоражил больной рассудок старухи.
Она выхватила из складок своей хламиды что-то черное, отливающее металлическим блеском, и мне в глаза ударила струя газа…
Волна боли отбросила назад, согнула пополам, ослепила, погнала из глаз, носа, рта жидкость. Я обливался слезами, соплями, слюной, чихал и орал от боли. Кто-то навалился на меня сзади, бросил на землю, принялся избивать ногами. А потом сильный удар по голове погрузил меня в омут беспамятства.
Я открыл глаза и увидел, что с неба падают крупные хлопья белого пепла. Он был холодным, этот пепел, а коснувшись лица, превращался в капельки воды и стекал вниз.
«Снег! — догадался я. — Первый снег. Вот почему мне так холодно».
Я медленно сел, чувствуя, как боль отдается во всем теле, и увидел, что совершенно раздет.
В неверном свете сумерек высились передо мной развалины какого-то дома. Висели на обрывках арматурин бетонные блоки, мутно отсвечивали осколки стекла, груды битого кирпича вперемежку с обломками мебели, искореженными листами жести и пластика, гипсовой лепниной потолочных украшений окружали меня. Я огляделся и увидел темные, мрачные, совершенно незнакомые мне здания.
Вспомнилась сумасшедшая старуха с газовым баллончиком, сильные удары ногами, обутыми в тяжелые ботинки. Но что было дальше?
Почему на меня напали, сколько я был без сознания, далеко ли нахожусь от своего дома? — эти вопросы роились под черепной коробкой, словно мухи под потолком общественного туалета, но ни на один из них я не мог дать ответа.
Стараясь не наступать босыми ногами на стекло, я доплелся до ближайшего здания и принялся заглядывать в окна, надеясь разглядеть хоть слабый отблеск света.
«Не может быть, чтобы меня утащили далеко от Парк-авеню, — пытался успокоиться я. — Да и кому нужен человек без цента в кармане и даже отдавший пропуск на острова?»
Так вот в чем дело! Видимо, кто-то шел за мной от самого эмиграционного Департамента, кто-то, не заметивший, что я отдал бланки женщине, которая небось уже и забыла о моем существовании. Могли ограбить меня и озверевшие молодчики, выпущенные из тюрьмы во время тотальной мобилизации, да так и не водворенные на прежнее место, потому что теперь не до них.
Но зачем налетчикам понадобилась моя одежда? Заходи в любой дом — там множество брошенных квартир с кучей барахла, которое прежние хозяева, покидая город, не взяли с собой. Просто у них не было возможности забрать все. Мы же, черт побери, так привыкаем к вещам, к комфорту и роскоши и, словно пчелы, тащим и тащим в свои ульи вещицу за вещицей, будто у нас впереди десять жизней, чтобы сносить, потребить, переварить, использовать все добытое…
Я обогнул очередной из черных домов и увидел огрызок бетонного пальца, упирающийся в небо. По растрескавшемуся фасаду узнал останки Крайслер-билдинга. Значит, досталось сегодня и ему…
Зато я наконец-то знал, где нахожусь и что до дома мне, можно сказать, рукой подать — всего несколько кварталов.
Дрожа от холода, я брел дальше теперь уже в кромешной тьме. За эти месяцы мы научились светомаскировке. Мы многому теперь научились. И жить одним днем, и ненавидеть всеми фибрами души, и любить под грохот канонады. Мы научились стоять в очередях и довольствоваться малым. И еще мы научились хоронить людей, сбрасывая трупы, словно деревянные чурки, в общие для всех — женщин и дегей, богатых и нищих — ямы, глубокие, но недостаточно, чтобы там поместились все. Мы научились разгребать завалы и бороться с пожарами.
Когда пылали дома — сбегались все, кто жил окрест, тушили огонь подручными средствами, не дожидаясь, покуда приедут пожарные, потому что тем доставалось больше всех: работали они на пределе и даже сверх того. И еще доставалось полиции. Ночами часто слышались выстрелы, крики, свистки, а утром на площадях появлялись новенькие виселицы, где болталась, высунув языки, мразь, которая не могла уняться, даже когда мир катится в тартарары…
Домой я вернулся к полуночи. Приходилось прятаться и от полицейских патрулей, и от каких-то темных личностей, крадущихся вдоль темных стен. И еще я обходил стороной развалины, почему-то считая, что именно там обитают все отбросы общества. Такой уж стереотип выработался у нас за тысячи лет существования цивилизации. Но как бы то ни было, я добрался до дома, ввалился в свою квартиру и в изнеможении упал на кровать, закутавшись в теплое пуховое одеяло.
Так я лежал час, не меньше, без сна и без мыслей. Потом встал, оделся и отправился на кухню. Там заварил остатки кофе, вскрыл банку консервированного тунца и проглотил то и другое. С сожалением покосившись на вторую и последнюю банку с рыбой, я оставил ее на утро, как и последнюю плитку шоколада, и, вернувшись в комнату, включил компьютер.
С минуту я сидел перед экраном, бездумно наблюдая, как загружается 2010-й Windows, а потом вошел в Internet-news.
Тут же на экран вылетела надпись: «Парижа больше нет» с припиской другим шрифтом: «И Сиднея тоже». Я вздохнул, с удивлением поймав себя на мысли, что за последние недели привык к таким вот коротким, словно росчерк молнии на черном грозовом небе, сообщениям, за которыми стояли миллионы имен и лиц, скрывались надежды и устремления, коим не суждено уже воплотиться в жизнь.
Я вошел в меню «Вид» и отметил значком «только не прочтенные сообщения», а потом долго бегал глазами по строкам, леденея от ужаса.
…В России пошли на обесточивание всей энергосистемы, результат — взорвались три атомные электростанции и радиоактивное облако несет на Ближний Восток.
…В Африке — полный бедлам. Сведений практически нет. Известно только, что самые мощные на этом континенте египетские ВВС полностью уничтожены.
…В Китае за последние три месяца население сократилось предположительно на полмиллиарда человек. Уцелевшие города стремительно пустеют, люди убегают в сельскую местность, в горы, в труднодоступные пустынные районы. Там, где скопление людей, — смерть.
…Европейское сообщество пало. Держались только Мадрид, Лондон, Вена да несколько городов поменьше.
«Лондон, — подумал я, — как там Сюзи, жива или нет?»
Я не сердился на Сюзан. Разве можно было винить одинокую и испуганную девчонку за то, что она из-за меня оказалась втянута в совсем не детские игры?
Нестерпимо захотелось поговорить с кем-нибудь. Не с Сюзи, что я мог ей сказать? Просто тишина пустой квартиры давила, нервное напряжение последнего времени требовало разрядки.
Минут десять я просидел с занесенными над клавиатурой пальцами, а потом вышел на хакерский чат и отстучал пальцами по клавишам:
— Тук! Тук! Тук! Можно?
— Кто это? — ожил ответным сообщением монитор.
— Это я, Растерявшийся.
— Все мы сейчас растеря… — буква за буквой начало было печататься предложение, и вдруг рука печатавшего замерла,
но лишь на мгновение, а потом с бешеной скоростью посыпались слова. — Это ты, черт бы тебя побрал? Сколько мы ждали, что ты опять с нами свяжешься! Ты же сбежал, оставив кучу вопросов и ни одного ответа.
— Ты не прав, оператор. Я сказал все, что знал на тот момент.
— Но ты не сказал, где искать вход на свалку.
— Я и сейчас не— знаю, где он. Случайно влетел туда, выходя из игры.
— Не врешь?
— А какой смысл?
— Черт! Три тысячи раз черт, черт, черт!
— Ты сам откуда? — отбарабанил я на клавиатуре.
— А что?
— Как там у вас?
— Хреново. Как и везде.
— Неужели мы не сможем остановить их?
— Разве ты не понял? Мы уже проиграли.
— Но тогда зачем тебе до сих пор эта свалка?
— Понимаешь, эти твари никак не могут быть разумными. Это же всего-навсего одушевленные графобы. А графобы, даже обретшие плоть, не могут мыслить, не выходя за рамки модулятора случайных чисел.
— Я тоже думал об этом. Но вся беда в том, что они-то действуют как разумные существа.
— Вот именно. Знаешь, что вчера у нас случилось? В небе появились какие-то древние самолеты, и с них посыпались нацисты. Да-да, настоящие нацисты времен Второй мировой. Видать, из какой-то игрушки выползли. Сейчас маршируют по городу с факелами, горланят военные марши. И пришельцы их не трогают — вот в чем вся соль! Они знают, что это свои, хотя этих наци от обычных людей не отличишь.
— И что это значит? — уже почти догадавшись, каков будет ответ, спросил я.
— То, что в «виртале» существует нечто, которое управляет всем этим.
— Ты хочешь сказать, что виртуальность породила некую субстанцию, способную мыслить?
— Да! И находится этот квазимозг где-то на свалке. Ты, может быть, даже видел его, но не понял, что это такое.
Я задумался. А ведь и впрямь было там что-то такое, огромное и ворошащееся за прозрачной стеной.
— Ты прав, — отпечатал я. — Что-то там есть.
— Как оно выглядит?!!
— Я не знаю. Что-то большое, просто огромное.
— Боже мой, как же ты все-таки туда попал? Многие из нас потом не вылезали из «виртала», но так ничего и не нашли. Теперь почти никого из них нет. В чат редко кто сейчас заходит. Да, чуть не забыл, тут тебе оставил сообщение какой-то Дэвид Нортон. Просил, если ты вдруг объявишься, перезвонить ему по видеокомпу.
— Кто? — поначалу не понял я, а потом перед глазами возникла физиономия хиппи из Лэнгли с пучком волос, стянутых на затылке резинкой. — Ах да… Давай номер.
Он сбросил шестизначное число на мой «винт», а потом на дисплее долго не появлялось никаких сообщений. И тогда я набрал:
— Слушай, ты думаешь, можно еще что-то исправить, если удастся туда попасть?
— Не знаю. Но попробовать мы обязаны.
— Хорошо, — ответил я, — постараюсь больше не теряться. Конец связи.
— Удачи тебе…
Удача — это хорошо. Она нам всем нужна. Но зачем я, интересно, понадобился Нортону? И почему меня разыскивает он, а не спецагенты или Стрэдфорд, что было бы логичнее?
Додумать я не успел, потому что на экране монитора вновь появились буквы:
— Здравствуйте, Хопкинс.
Я озадаченно покрутил головой, поколебался и отстучал:
— Кто это?
— Кэрол Тренси.
Вот уж кого не ожидал! Я растерялся по-настоящему, так, что не сразу сообразил, что собеседник ждет ответа.
— Вы на связи? — появилось на экране.
— Да, — заставил себя отозваться я.
— Послушайте, Эндрю, неужели вы всерьез верите в то, что в Зоне Сброса может образоваться какое-то подобие центра, координирующего действия «виртала»? Поверьте мне, это откровенная чушь. Проще допустить, что там формируется Правительство нового правопорядка.
— Это не смешно! — сердито отстучал я.
— Согласна, — отозвалась невидимая собеседница. — Хотя политика всегда появляется там, где концентрируется человеческая боль. Правда, к нашему случаю это не имеет отношения.
— А что же, по-вашему, происходит в этой треклятой зоне?
— Ничего. Свалка, как вы ее называете, это всего лишь граница между мирами, граница, которую обитатели Зоны не в состоянии пересечь.
— О каких мирах вы говорите? Реальном и «виртале»?
— Нет, Эндрю. Таких миров в чистом виде больше нет.
— То есть, по вашему мнению, наш мир, мир человечества, прекращает свое существование?
— Не так. Он изменяется, но только по вине и желанию самих людей, ведь «виртал» — порождение человеческой цивилизации.
— Я не верю вам! Нужно сделать все, чтобы сохранить человечество и его достижения.
— Какие, например?
Мне показалось, что этот вопрос полон ехидства, и я ответил не задумываясь:
— Все без исключения! Прежде всего свободу выбора.
— Господь с вами, Эндрю, — появилось на экране. — Посмотрите на себя. Разве у вас была когда-нибудь свобода? В лучшем случае от сих до сих. Люди упорно цепляются за свою иллюзорную независимость, но не дай бог, случится что-то серьезное, и куда все пропадает? Способны к борьбе единицы, абсолютное же большинство, поворчав, принимает все изменения, от кого бы они ни исходили: власти, более сильных соседей, хозяев, начальничков…
— Что из этого? Нужно просто любить человечество!
— Со всеми его ошибками и недостатками?
— Да! Кто-то сказал, что недостатки суть продолжение достоинств. Не стоит об этом забывать. И если какая-то черта свойственна человеку, ее необходимо сохранить!
— Мне жаль вас, Хопкинс…
— Не стоит. Я понял главное: на этот раз отсидеться не удастся никому. И я не буду отсиживаться. Я разберусь с тем, что происходит на свалке. Да и не я один. И остановить нас не удастся! Считайте, что Эндрю Хопкинс вновь вышел на тропу войны.
— Мне жаль вас…
Разговор прервался. А я уже не мог успокоиться. Черт! Как легко все у нее получается… И как же нужно презирать и ненавидеть человечество, чтобы спокойно наблюдать за его гибелью?.. Жаль только, что так и не понял, какие миры она имела в виду. Поторопился, поддался эмоциям. Ну ничего, узнаю при встрече…
И я набрал номер видеокомпа Дэвида Нортона.
Экран долго мерцал голубым светом, не выдавая никакого изображения. Я включил повторный набор номера — опять ничего. И только после четвертой попытки на экране появилось усталое, осунувшееся лицо Дэвида.
— Хопкинс?! — оживился он. — Жив-таки. А мы уж думали, что тебя… Ты ведь попал с этим полковником в самое пекло.
— И не говори, — согласился я. — Опять повезло. — Потом, криво улыбнувшись, добавил: — Но если вы решили, что я отправился погостить на тот свет, какого черта ты дал в хакерский чат свой телефон?
Нортон тоже улыбнулся — с хитрецой, но все же открытой улыбкой.
— Ты ж везунчик. Стрэдфорд нам все уши прожужжал, как ты укрылся в игре, которая даже при выключенном сервере не свернулась.
— А ты знаешь, что это была за игра? — спросил я.
— Нет.
— «Вторжение».
— Ну и что? — пожал плечами Нортон.
— Я ведь докладывал шефу. Эти твари с полыми щупальцами оттуда.
— Ты имеешь в виду горгон?
— Вообще-то в игре они назывались хаанами. Дэвид крякнул, а потом решительно сказал:
— Слушай, ты мне нужен.
— Зачем? — осторожно поинтересовался я.
— Возникла одна идея. Если выгорит — мы получим над всей этой нечистью военное преимущество.
— Думаешь, это возможно?
— Ну вот! — заорал Нортон, наливаясь кровью. — Почему я должен всех упрашивать, убеждать? Запомни: запас прочности у человечества гораздо выше, чем мы можем себе представить. Если понадобится, пойдут воевать и подростки, и домохозяйки. Пойдут, чтобы защитить свой дом, детей, семью.
— Ага, что-то подобное я уже слышал. Домохозяйки, управляющие государством…
— Классиков коммунизма почитываешь? — хмыкнул Дэвид. — Ладно, сейчас не до философских дискуссий. Просто не путай божий храм с хот-догом. Пойми: мы не имеем права опускать руки. Пока еще есть относительное равновесие сил, мы…
— Равновесие? — ошалело уставился я на него. — Ты, наверное, спятил, Нортон! Или не смотришь новости?
— Смотрю, — буркнул он, — но кому верить? Тут полно военных, сам Президент, сенаторы. Позавчера прилетели главы сразу нескольких государств. Все твердят о скорой победе, стоит, мол, еще чуть-чуть поднажать, чуть-чуть напрячься — и враг будет разбит.
— Подожди, — сказал я. — Ты уверен, что они говорят правду?
— Откуда я знаю? — Дэвид в упор посмотрел на меня.
— А интернетовским сообщениям верить можно? Что, если они — дезинформация, запускаемая в сеть «вирталом»?
— Ты свихнулся? — зло спросил Нортон. — «Виртал» есть «виртал», он не человек, чтобы дезу гнать.
«Ну и лексикон, — подумал я. — Неужели он и в самом деле был когда-то хиппи? Сколько ж ему тогда лет?»
Впрочем, ответ на этот вопрос можно было получить и потом. Были проблемы более животрепещущие. Я рассказал Дэвиду о том, что видел на сетевой свалке и что по поводу нее I думают в хакерском чате.
— Нет, — задумчиво проговорил Нортон, — не может этого быть. Виртуальность — это множество программ, хоть и связанных одним стержнем, но между собой не пересекающихся. Чтобы возникнуть разуму, нужно очень многое. Ты знаешь, сколько бились компьютерщики, пытаясь создать искусственный интеллект? И ни фига у них не получилось. А тут он вдруг возникает спонтанно, практически на пустом месте… Это исключено.
— Значит, эти хааны, то бишь горгоны, неразумны?
— Разумеется, нет. Они действуют в соответствии с простейшей программой. Увидел человека — стреляй, увидел предмет, по параметрам схожий с заданным, — стреляй. Это живые куклы. Только вся беда, что эти куклы невесть как приобрели способность убивать по-настоящему.
Мысли Нортона о неразумности пришельцев совпадали с моими, что радовало, но до конца все равно не успокаивало…
— Ладно, — кивнул я. — Так зачем моя скромная персона понадобилась заведующему лабораторией виртуальных преобразований?
— Я теперь начальник отдела, — объявил после едва заметной паузы Дэвид.
— А Стрэдфорд?
— Его куда-то перевели, — скороговоркой пробормотал Нортон. — Подозреваю, что понадобился козел отпушения, вот и вспомнили о том, кто открыл механизм перехода материальных тел в виртуальность.
— Да, официально старик был первым, — согласился я. — Хотя на кастрюле с этим открытием давно уже подпрыгивала крышка. А что у тебя за идея?
— Видишь ли, кое-кому пришло в голову вытаскивать из «виртала» боевые машины для борьбы с пришельцами. Космические корабли. Мощные, с лазерными установками, с роботами-трансформерами!
«А что, может быть, это выход, — подумал я. — Бить этих тварей их же оружием. Но…»
— Но виртуальность же заблокирована.
— Глупости, — возразил Нортон. — Просто идет перегруз каналов. Они же перекачивают тысячи битов информации.
— Значит, вы продолжаете ходить в «виртал»?
— Да. Но сперва пробиваем каналы импульсным напряжением. Очистка происходит практически полная.
— Послушай, Дэвид, а не проще отключить серверы? — прямо спросил я.
— Все до единого вырубить не получится. Некоторые уже под их контролем. Эх, если бы наши правители были чуточку решительнее, можно было бы многого избежать…
— А как там у вас? Неужели тихо?
— Какое там! Налеты чуть ли не каждый день. Только здесь войск стянуто видимо-невидимо. Пока все их атаки отбиваем.
Мы помолчали. Потом я спросил:
— А что конкретно нужно от меня?
— Слишком мало спецов, а техники из «виртала» требуется вытаскивать много, — пожаловался Нортон и сообщил, как о решенном: — Я высылаю за тобой Филетти.
Возражать я не стал, только спросил:
— Через «виртал»?
— А как еще можно к тебе пробиться?
— Никак.
— Вот и я о том же. Ладно, жди. Собери пока вещи. Самое необходимое. Остальное найдешь здесь.
— А мой номер видеокомпа?
— За кого ты меня принимаешь? — ухмыльнулся Дэвид.
Я запарковал по привычке компьютер и выдернул вилку из сети. Затем, оглядев комнату, понял, что и брать с собой в общем-то нечего. Прошел в душевую, забросил в сумку бритвенный прибор, расческу, зубную щетку, достал из шкафчика изрядно помятое цэрэушное удостоверение и отправился на кухню.
Серое от дыма пожарищ солнце выползало из-за океана, волоча за собой новый день. Еще один день тревог, надежд и лишений.
Я вздохнул, открыл банку и слопал тунца, решив, что будет полезнее, если он окажется в моем желудке, нежели на дне сумки. После этого спустился к портье, отдал ему ключ от квартиры и заплатил за проживание на полгода вперед.
Старик долго смотрел на деньги слезящимися глазами, а потом спросил:
— Вы думаете, через полгода от Нью-Йорка еще что-то останется?
— Надежда умирает вместе с нами, — как можно бодрее улыбнулся я. — Присмотрите за квартирой. Даст Бог, еще вернусь.
— Не волнуйтесь, — кивнул портье. — Присмотрю. А вы куда? Неужели в армию?
— Можно сказать и так.
— Это хорошо, — вздохнул старик. — На то мы и созданы, чтобы воевать. Будь я лет на двадцать моложе…
— Будьте здоровы, — сказал я и, повернувшись, направился к лестнице, зная, что старик печально смотрит мне вслед.
— Привет, старина! — радостно заорал он и сжал меня в объятиях.
— Задушишь! — хлопая итальянца по спине, сказал я.
— Ну что, готов потрудиться на благо человечества? — спросил Филетти, вытягивая из армейского ранца ВР-кос-тюм.
— Странный ты человек, — сказал я. — Веселишься, когда в общем-то не до веселья.
Бруно перестал улыбаться и серьезно посмотрел на меня.
— Во-первых, я радуюсь встрече с тобой, а во-вторых, что, по-твоему, нужно делать? Ходить, понурив голову, и вопить на каждом углу, что все пропало, что всем нам теперь полный… сам понимаешь что. Нет, дружище, я буду драться до конца и даже перед смертью улыбнусь, потому как знаю, что прожил свою жизнь не так уж и плохо.
— Убедил, — вздохнул я и принялся надевать костюм. — Лучше расскажи, как дела.
— Поспал, пожрал и вкалывать, поспал… ну и так далее. Бездельничать некогда, да и не хочется.
— А как остальные?
— Нормально. Работают. Даже теоретиков погнали в «виртал».
Я представил, как, отдуваясь и выражаясь совсем неграмматически, на себя напяливает костюм мокрый от пота Кристофер Шин, и мне стало весело. А потом я спросил о Кэрол.
— Три месяца назад ее забрали в четвертый отдел, — сухо сообщил Бруно.
— Куда?
— В контрразведку. Представляешь, она оказалась шпионкой. Сама в этом призналась.
— В чем?
— Она была виртуальным клоном. Ожившим графобом. Вот так. А ты-то решил, что Кэрол — бывшая страшилка, из-за которой тебя судили… Клон! Такое никому и в голову не могло прийти!
— И что с ней случилось? — напряженно спросил я. Итальянец пожал плечами.
— Хотели устроить показательный процесс. Как же — арестован агент «виртала»! Потом что-то не заладилось. Наверное, судейским стало не до ярких шоу. Знаю одно: Кэрол быстренько осудили и отправили на электрический стул.
В горле у меня пересохло. Я даже выронил шлем, который собрался уже было надеть на голову.
— Когда… — Я прокашлялся. — Когда это произошло?
— В прошлом месяце. А что?
Я недоуменно посмотрел на Бруно.
— Сегодня Кэрол связывалась со мной по инету.
— Не может быть. — Филетти отрицательно покачал головой. — Информация у меня стопроцентно достоверная. Кто-то тебя разыграл.
Отвечать ему я не стал. Господи, ну почему все так страшно? Еще один грех на мою душу… Я уже не вспоминал о том, что Кэрол не была, по сути, человеком, — передо мной стояли ее глаза, в ушах звучал печальный голос… Я и никто другой раскрыл ее тайну Стрэдфорду, в нужный для него момент старик использовал информацию, а потом машина заработала… «История, достойная Рабле…»
Значит, я опять ошибся, и Кэрол действительно была дублем мисс Тревор. Дублем, готовым на все, лишь бы не принести вред своему создателю. Кэрол понимала, что, рассказав все секретным службам, она поставит под угрозу существование и остальных клонов, и прежде всего самой Маргарет.
И тут меня взяли сомнения. Я ведь не знаю, чем была для нее мисс Тревор. Ну, создала она Кэрол по образу своему и подобию, взяв на себя функции Господа Бога. Но разве собственная шкура не дороже всех создателей? Нет, все могло быть гораздо прозаичнее, и Кэрол просто не рассчитала последствия ареста. Может быть, она даже попыталась что-то рассказать, да к тому времени контрразведке уже было не до нее. И мисс Тренси убрали, чтобы не мешала, не путалась под ногами. У ЦРУ стало на одну проблему меньше, вот и все. Вот только думать, что дело обстояло именно так, почему-то неприятно…
Позади послышался какой-то странный шкрябающий и дробный звук. Я оглянулся. Следом бежала огромная псина с впалыми боками. Этих породистых и злых собак в последнее время появилось много. Хозяева, уезжая, бросали своих любимцев. Встретившись со мной взглядом, пес вздрогнул, неуверенно вильнул хвостом и шмыгнул в пролом подъезда.
Я повернул за угол и едва не столкнулся с грязной, одетой в какое-то ярко-красное тряпье нищенкой, старательно перекладывающей пустые бутылки в детскую коляску с погнутыми, искореженными колесиками. Зачем ей бутылки, я не знал. У каждого свое помешательство.
Например, мой сосед, живущий этажом ниже, каждый день отправлялся на работу в свой офис, который хааны разнесли в пыль еще полтора месяца назад. Он шел через полгорода постоять над развалинами, а вернувшись домой, заходил ко мне, чтобы в очередной раз с печалью в голосе сообщить, что потерял работу и нового места ему не найти, потому что он слишком стар, чтобы его взяли на новое место, и теперь ему одна дорога — в дом престарелых. Выговорившись, он уходил, чтобы на следующий день прийти снова…
Старуха испуганно вздрогнула, лицо ее перекосилось, и она злобно закричала:
— Не тронь! Они мои!
Я попятился, удивленный ее натиском, но нищенка наступала, тесня меня своей коляской.
— Мне ничего не надо. — Я попытался успокоить ее, но мой голос еще больше взбудоражил больной рассудок старухи.
Она выхватила из складок своей хламиды что-то черное, отливающее металлическим блеском, и мне в глаза ударила струя газа…
Волна боли отбросила назад, согнула пополам, ослепила, погнала из глаз, носа, рта жидкость. Я обливался слезами, соплями, слюной, чихал и орал от боли. Кто-то навалился на меня сзади, бросил на землю, принялся избивать ногами. А потом сильный удар по голове погрузил меня в омут беспамятства.
Я открыл глаза и увидел, что с неба падают крупные хлопья белого пепла. Он был холодным, этот пепел, а коснувшись лица, превращался в капельки воды и стекал вниз.
«Снег! — догадался я. — Первый снег. Вот почему мне так холодно».
Я медленно сел, чувствуя, как боль отдается во всем теле, и увидел, что совершенно раздет.
В неверном свете сумерек высились передо мной развалины какого-то дома. Висели на обрывках арматурин бетонные блоки, мутно отсвечивали осколки стекла, груды битого кирпича вперемежку с обломками мебели, искореженными листами жести и пластика, гипсовой лепниной потолочных украшений окружали меня. Я огляделся и увидел темные, мрачные, совершенно незнакомые мне здания.
Вспомнилась сумасшедшая старуха с газовым баллончиком, сильные удары ногами, обутыми в тяжелые ботинки. Но что было дальше?
Почему на меня напали, сколько я был без сознания, далеко ли нахожусь от своего дома? — эти вопросы роились под черепной коробкой, словно мухи под потолком общественного туалета, но ни на один из них я не мог дать ответа.
Стараясь не наступать босыми ногами на стекло, я доплелся до ближайшего здания и принялся заглядывать в окна, надеясь разглядеть хоть слабый отблеск света.
«Не может быть, чтобы меня утащили далеко от Парк-авеню, — пытался успокоиться я. — Да и кому нужен человек без цента в кармане и даже отдавший пропуск на острова?»
Так вот в чем дело! Видимо, кто-то шел за мной от самого эмиграционного Департамента, кто-то, не заметивший, что я отдал бланки женщине, которая небось уже и забыла о моем существовании. Могли ограбить меня и озверевшие молодчики, выпущенные из тюрьмы во время тотальной мобилизации, да так и не водворенные на прежнее место, потому что теперь не до них.
Но зачем налетчикам понадобилась моя одежда? Заходи в любой дом — там множество брошенных квартир с кучей барахла, которое прежние хозяева, покидая город, не взяли с собой. Просто у них не было возможности забрать все. Мы же, черт побери, так привыкаем к вещам, к комфорту и роскоши и, словно пчелы, тащим и тащим в свои ульи вещицу за вещицей, будто у нас впереди десять жизней, чтобы сносить, потребить, переварить, использовать все добытое…
Я обогнул очередной из черных домов и увидел огрызок бетонного пальца, упирающийся в небо. По растрескавшемуся фасаду узнал останки Крайслер-билдинга. Значит, досталось сегодня и ему…
Зато я наконец-то знал, где нахожусь и что до дома мне, можно сказать, рукой подать — всего несколько кварталов.
Дрожа от холода, я брел дальше теперь уже в кромешной тьме. За эти месяцы мы научились светомаскировке. Мы многому теперь научились. И жить одним днем, и ненавидеть всеми фибрами души, и любить под грохот канонады. Мы научились стоять в очередях и довольствоваться малым. И еще мы научились хоронить людей, сбрасывая трупы, словно деревянные чурки, в общие для всех — женщин и дегей, богатых и нищих — ямы, глубокие, но недостаточно, чтобы там поместились все. Мы научились разгребать завалы и бороться с пожарами.
Когда пылали дома — сбегались все, кто жил окрест, тушили огонь подручными средствами, не дожидаясь, покуда приедут пожарные, потому что тем доставалось больше всех: работали они на пределе и даже сверх того. И еще доставалось полиции. Ночами часто слышались выстрелы, крики, свистки, а утром на площадях появлялись новенькие виселицы, где болталась, высунув языки, мразь, которая не могла уняться, даже когда мир катится в тартарары…
Домой я вернулся к полуночи. Приходилось прятаться и от полицейских патрулей, и от каких-то темных личностей, крадущихся вдоль темных стен. И еще я обходил стороной развалины, почему-то считая, что именно там обитают все отбросы общества. Такой уж стереотип выработался у нас за тысячи лет существования цивилизации. Но как бы то ни было, я добрался до дома, ввалился в свою квартиру и в изнеможении упал на кровать, закутавшись в теплое пуховое одеяло.
Так я лежал час, не меньше, без сна и без мыслей. Потом встал, оделся и отправился на кухню. Там заварил остатки кофе, вскрыл банку консервированного тунца и проглотил то и другое. С сожалением покосившись на вторую и последнюю банку с рыбой, я оставил ее на утро, как и последнюю плитку шоколада, и, вернувшись в комнату, включил компьютер.
С минуту я сидел перед экраном, бездумно наблюдая, как загружается 2010-й Windows, а потом вошел в Internet-news.
Тут же на экран вылетела надпись: «Парижа больше нет» с припиской другим шрифтом: «И Сиднея тоже». Я вздохнул, с удивлением поймав себя на мысли, что за последние недели привык к таким вот коротким, словно росчерк молнии на черном грозовом небе, сообщениям, за которыми стояли миллионы имен и лиц, скрывались надежды и устремления, коим не суждено уже воплотиться в жизнь.
Я вошел в меню «Вид» и отметил значком «только не прочтенные сообщения», а потом долго бегал глазами по строкам, леденея от ужаса.
…В России пошли на обесточивание всей энергосистемы, результат — взорвались три атомные электростанции и радиоактивное облако несет на Ближний Восток.
…В Африке — полный бедлам. Сведений практически нет. Известно только, что самые мощные на этом континенте египетские ВВС полностью уничтожены.
…В Китае за последние три месяца население сократилось предположительно на полмиллиарда человек. Уцелевшие города стремительно пустеют, люди убегают в сельскую местность, в горы, в труднодоступные пустынные районы. Там, где скопление людей, — смерть.
…Европейское сообщество пало. Держались только Мадрид, Лондон, Вена да несколько городов поменьше.
«Лондон, — подумал я, — как там Сюзи, жива или нет?»
Я не сердился на Сюзан. Разве можно было винить одинокую и испуганную девчонку за то, что она из-за меня оказалась втянута в совсем не детские игры?
Нестерпимо захотелось поговорить с кем-нибудь. Не с Сюзи, что я мог ей сказать? Просто тишина пустой квартиры давила, нервное напряжение последнего времени требовало разрядки.
Минут десять я просидел с занесенными над клавиатурой пальцами, а потом вышел на хакерский чат и отстучал пальцами по клавишам:
— Тук! Тук! Тук! Можно?
— Кто это? — ожил ответным сообщением монитор.
— Это я, Растерявшийся.
— Все мы сейчас растеря… — буква за буквой начало было печататься предложение, и вдруг рука печатавшего замерла,
но лишь на мгновение, а потом с бешеной скоростью посыпались слова. — Это ты, черт бы тебя побрал? Сколько мы ждали, что ты опять с нами свяжешься! Ты же сбежал, оставив кучу вопросов и ни одного ответа.
— Ты не прав, оператор. Я сказал все, что знал на тот момент.
— Но ты не сказал, где искать вход на свалку.
— Я и сейчас не— знаю, где он. Случайно влетел туда, выходя из игры.
— Не врешь?
— А какой смысл?
— Черт! Три тысячи раз черт, черт, черт!
— Ты сам откуда? — отбарабанил я на клавиатуре.
— А что?
— Как там у вас?
— Хреново. Как и везде.
— Неужели мы не сможем остановить их?
— Разве ты не понял? Мы уже проиграли.
— Но тогда зачем тебе до сих пор эта свалка?
— Понимаешь, эти твари никак не могут быть разумными. Это же всего-навсего одушевленные графобы. А графобы, даже обретшие плоть, не могут мыслить, не выходя за рамки модулятора случайных чисел.
— Я тоже думал об этом. Но вся беда в том, что они-то действуют как разумные существа.
— Вот именно. Знаешь, что вчера у нас случилось? В небе появились какие-то древние самолеты, и с них посыпались нацисты. Да-да, настоящие нацисты времен Второй мировой. Видать, из какой-то игрушки выползли. Сейчас маршируют по городу с факелами, горланят военные марши. И пришельцы их не трогают — вот в чем вся соль! Они знают, что это свои, хотя этих наци от обычных людей не отличишь.
— И что это значит? — уже почти догадавшись, каков будет ответ, спросил я.
— То, что в «виртале» существует нечто, которое управляет всем этим.
— Ты хочешь сказать, что виртуальность породила некую субстанцию, способную мыслить?
— Да! И находится этот квазимозг где-то на свалке. Ты, может быть, даже видел его, но не понял, что это такое.
Я задумался. А ведь и впрямь было там что-то такое, огромное и ворошащееся за прозрачной стеной.
— Ты прав, — отпечатал я. — Что-то там есть.
— Как оно выглядит?!!
— Я не знаю. Что-то большое, просто огромное.
— Боже мой, как же ты все-таки туда попал? Многие из нас потом не вылезали из «виртала», но так ничего и не нашли. Теперь почти никого из них нет. В чат редко кто сейчас заходит. Да, чуть не забыл, тут тебе оставил сообщение какой-то Дэвид Нортон. Просил, если ты вдруг объявишься, перезвонить ему по видеокомпу.
— Кто? — поначалу не понял я, а потом перед глазами возникла физиономия хиппи из Лэнгли с пучком волос, стянутых на затылке резинкой. — Ах да… Давай номер.
Он сбросил шестизначное число на мой «винт», а потом на дисплее долго не появлялось никаких сообщений. И тогда я набрал:
— Слушай, ты думаешь, можно еще что-то исправить, если удастся туда попасть?
— Не знаю. Но попробовать мы обязаны.
— Хорошо, — ответил я, — постараюсь больше не теряться. Конец связи.
— Удачи тебе…
Удача — это хорошо. Она нам всем нужна. Но зачем я, интересно, понадобился Нортону? И почему меня разыскивает он, а не спецагенты или Стрэдфорд, что было бы логичнее?
Додумать я не успел, потому что на экране монитора вновь появились буквы:
— Здравствуйте, Хопкинс.
Я озадаченно покрутил головой, поколебался и отстучал:
— Кто это?
— Кэрол Тренси.
Вот уж кого не ожидал! Я растерялся по-настоящему, так, что не сразу сообразил, что собеседник ждет ответа.
— Вы на связи? — появилось на экране.
— Да, — заставил себя отозваться я.
— Послушайте, Эндрю, неужели вы всерьез верите в то, что в Зоне Сброса может образоваться какое-то подобие центра, координирующего действия «виртала»? Поверьте мне, это откровенная чушь. Проще допустить, что там формируется Правительство нового правопорядка.
— Это не смешно! — сердито отстучал я.
— Согласна, — отозвалась невидимая собеседница. — Хотя политика всегда появляется там, где концентрируется человеческая боль. Правда, к нашему случаю это не имеет отношения.
— А что же, по-вашему, происходит в этой треклятой зоне?
— Ничего. Свалка, как вы ее называете, это всего лишь граница между мирами, граница, которую обитатели Зоны не в состоянии пересечь.
— О каких мирах вы говорите? Реальном и «виртале»?
— Нет, Эндрю. Таких миров в чистом виде больше нет.
— То есть, по вашему мнению, наш мир, мир человечества, прекращает свое существование?
— Не так. Он изменяется, но только по вине и желанию самих людей, ведь «виртал» — порождение человеческой цивилизации.
— Я не верю вам! Нужно сделать все, чтобы сохранить человечество и его достижения.
— Какие, например?
Мне показалось, что этот вопрос полон ехидства, и я ответил не задумываясь:
— Все без исключения! Прежде всего свободу выбора.
— Господь с вами, Эндрю, — появилось на экране. — Посмотрите на себя. Разве у вас была когда-нибудь свобода? В лучшем случае от сих до сих. Люди упорно цепляются за свою иллюзорную независимость, но не дай бог, случится что-то серьезное, и куда все пропадает? Способны к борьбе единицы, абсолютное же большинство, поворчав, принимает все изменения, от кого бы они ни исходили: власти, более сильных соседей, хозяев, начальничков…
— Что из этого? Нужно просто любить человечество!
— Со всеми его ошибками и недостатками?
— Да! Кто-то сказал, что недостатки суть продолжение достоинств. Не стоит об этом забывать. И если какая-то черта свойственна человеку, ее необходимо сохранить!
— Мне жаль вас, Хопкинс…
— Не стоит. Я понял главное: на этот раз отсидеться не удастся никому. И я не буду отсиживаться. Я разберусь с тем, что происходит на свалке. Да и не я один. И остановить нас не удастся! Считайте, что Эндрю Хопкинс вновь вышел на тропу войны.
— Мне жаль вас…
Разговор прервался. А я уже не мог успокоиться. Черт! Как легко все у нее получается… И как же нужно презирать и ненавидеть человечество, чтобы спокойно наблюдать за его гибелью?.. Жаль только, что так и не понял, какие миры она имела в виду. Поторопился, поддался эмоциям. Ну ничего, узнаю при встрече…
И я набрал номер видеокомпа Дэвида Нортона.
Экран долго мерцал голубым светом, не выдавая никакого изображения. Я включил повторный набор номера — опять ничего. И только после четвертой попытки на экране появилось усталое, осунувшееся лицо Дэвида.
— Хопкинс?! — оживился он. — Жив-таки. А мы уж думали, что тебя… Ты ведь попал с этим полковником в самое пекло.
— И не говори, — согласился я. — Опять повезло. — Потом, криво улыбнувшись, добавил: — Но если вы решили, что я отправился погостить на тот свет, какого черта ты дал в хакерский чат свой телефон?
Нортон тоже улыбнулся — с хитрецой, но все же открытой улыбкой.
— Ты ж везунчик. Стрэдфорд нам все уши прожужжал, как ты укрылся в игре, которая даже при выключенном сервере не свернулась.
— А ты знаешь, что это была за игра? — спросил я.
— Нет.
— «Вторжение».
— Ну и что? — пожал плечами Нортон.
— Я ведь докладывал шефу. Эти твари с полыми щупальцами оттуда.
— Ты имеешь в виду горгон?
— Вообще-то в игре они назывались хаанами. Дэвид крякнул, а потом решительно сказал:
— Слушай, ты мне нужен.
— Зачем? — осторожно поинтересовался я.
— Возникла одна идея. Если выгорит — мы получим над всей этой нечистью военное преимущество.
— Думаешь, это возможно?
— Ну вот! — заорал Нортон, наливаясь кровью. — Почему я должен всех упрашивать, убеждать? Запомни: запас прочности у человечества гораздо выше, чем мы можем себе представить. Если понадобится, пойдут воевать и подростки, и домохозяйки. Пойдут, чтобы защитить свой дом, детей, семью.
— Ага, что-то подобное я уже слышал. Домохозяйки, управляющие государством…
— Классиков коммунизма почитываешь? — хмыкнул Дэвид. — Ладно, сейчас не до философских дискуссий. Просто не путай божий храм с хот-догом. Пойми: мы не имеем права опускать руки. Пока еще есть относительное равновесие сил, мы…
— Равновесие? — ошалело уставился я на него. — Ты, наверное, спятил, Нортон! Или не смотришь новости?
— Смотрю, — буркнул он, — но кому верить? Тут полно военных, сам Президент, сенаторы. Позавчера прилетели главы сразу нескольких государств. Все твердят о скорой победе, стоит, мол, еще чуть-чуть поднажать, чуть-чуть напрячься — и враг будет разбит.
— Подожди, — сказал я. — Ты уверен, что они говорят правду?
— Откуда я знаю? — Дэвид в упор посмотрел на меня.
— А интернетовским сообщениям верить можно? Что, если они — дезинформация, запускаемая в сеть «вирталом»?
— Ты свихнулся? — зло спросил Нортон. — «Виртал» есть «виртал», он не человек, чтобы дезу гнать.
«Ну и лексикон, — подумал я. — Неужели он и в самом деле был когда-то хиппи? Сколько ж ему тогда лет?»
Впрочем, ответ на этот вопрос можно было получить и потом. Были проблемы более животрепещущие. Я рассказал Дэвиду о том, что видел на сетевой свалке и что по поводу нее I думают в хакерском чате.
— Нет, — задумчиво проговорил Нортон, — не может этого быть. Виртуальность — это множество программ, хоть и связанных одним стержнем, но между собой не пересекающихся. Чтобы возникнуть разуму, нужно очень многое. Ты знаешь, сколько бились компьютерщики, пытаясь создать искусственный интеллект? И ни фига у них не получилось. А тут он вдруг возникает спонтанно, практически на пустом месте… Это исключено.
— Значит, эти хааны, то бишь горгоны, неразумны?
— Разумеется, нет. Они действуют в соответствии с простейшей программой. Увидел человека — стреляй, увидел предмет, по параметрам схожий с заданным, — стреляй. Это живые куклы. Только вся беда, что эти куклы невесть как приобрели способность убивать по-настоящему.
Мысли Нортона о неразумности пришельцев совпадали с моими, что радовало, но до конца все равно не успокаивало…
— Ладно, — кивнул я. — Так зачем моя скромная персона понадобилась заведующему лабораторией виртуальных преобразований?
— Я теперь начальник отдела, — объявил после едва заметной паузы Дэвид.
— А Стрэдфорд?
— Его куда-то перевели, — скороговоркой пробормотал Нортон. — Подозреваю, что понадобился козел отпушения, вот и вспомнили о том, кто открыл механизм перехода материальных тел в виртуальность.
— Да, официально старик был первым, — согласился я. — Хотя на кастрюле с этим открытием давно уже подпрыгивала крышка. А что у тебя за идея?
— Видишь ли, кое-кому пришло в голову вытаскивать из «виртала» боевые машины для борьбы с пришельцами. Космические корабли. Мощные, с лазерными установками, с роботами-трансформерами!
«А что, может быть, это выход, — подумал я. — Бить этих тварей их же оружием. Но…»
— Но виртуальность же заблокирована.
— Глупости, — возразил Нортон. — Просто идет перегруз каналов. Они же перекачивают тысячи битов информации.
— Значит, вы продолжаете ходить в «виртал»?
— Да. Но сперва пробиваем каналы импульсным напряжением. Очистка происходит практически полная.
— Послушай, Дэвид, а не проще отключить серверы? — прямо спросил я.
— Все до единого вырубить не получится. Некоторые уже под их контролем. Эх, если бы наши правители были чуточку решительнее, можно было бы многого избежать…
— А как там у вас? Неужели тихо?
— Какое там! Налеты чуть ли не каждый день. Только здесь войск стянуто видимо-невидимо. Пока все их атаки отбиваем.
Мы помолчали. Потом я спросил:
— А что конкретно нужно от меня?
— Слишком мало спецов, а техники из «виртала» требуется вытаскивать много, — пожаловался Нортон и сообщил, как о решенном: — Я высылаю за тобой Филетти.
Возражать я не стал, только спросил:
— Через «виртал»?
— А как еще можно к тебе пробиться?
— Никак.
— Вот и я о том же. Ладно, жди. Собери пока вещи. Самое необходимое. Остальное найдешь здесь.
— А мой номер видеокомпа?
— За кого ты меня принимаешь? — ухмыльнулся Дэвид.
Я запарковал по привычке компьютер и выдернул вилку из сети. Затем, оглядев комнату, понял, что и брать с собой в общем-то нечего. Прошел в душевую, забросил в сумку бритвенный прибор, расческу, зубную щетку, достал из шкафчика изрядно помятое цэрэушное удостоверение и отправился на кухню.
Серое от дыма пожарищ солнце выползало из-за океана, волоча за собой новый день. Еще один день тревог, надежд и лишений.
Я вздохнул, открыл банку и слопал тунца, решив, что будет полезнее, если он окажется в моем желудке, нежели на дне сумки. После этого спустился к портье, отдал ему ключ от квартиры и заплатил за проживание на полгода вперед.
Старик долго смотрел на деньги слезящимися глазами, а потом спросил:
— Вы думаете, через полгода от Нью-Йорка еще что-то останется?
— Надежда умирает вместе с нами, — как можно бодрее улыбнулся я. — Присмотрите за квартирой. Даст Бог, еще вернусь.
— Не волнуйтесь, — кивнул портье. — Присмотрю. А вы куда? Неужели в армию?
— Можно сказать и так.
— Это хорошо, — вздохнул старик. — На то мы и созданы, чтобы воевать. Будь я лет на двадцать моложе…
— Будьте здоровы, — сказал я и, повернувшись, направился к лестнице, зная, что старик печально смотрит мне вслед.
* * *
Бруно в полном снаряжении виртуального курьера уже вольготно развалился в кресле и сиял своей неизменной улыбкой.— Привет, старина! — радостно заорал он и сжал меня в объятиях.
— Задушишь! — хлопая итальянца по спине, сказал я.
— Ну что, готов потрудиться на благо человечества? — спросил Филетти, вытягивая из армейского ранца ВР-кос-тюм.
— Странный ты человек, — сказал я. — Веселишься, когда в общем-то не до веселья.
Бруно перестал улыбаться и серьезно посмотрел на меня.
— Во-первых, я радуюсь встрече с тобой, а во-вторых, что, по-твоему, нужно делать? Ходить, понурив голову, и вопить на каждом углу, что все пропало, что всем нам теперь полный… сам понимаешь что. Нет, дружище, я буду драться до конца и даже перед смертью улыбнусь, потому как знаю, что прожил свою жизнь не так уж и плохо.
— Убедил, — вздохнул я и принялся надевать костюм. — Лучше расскажи, как дела.
— Поспал, пожрал и вкалывать, поспал… ну и так далее. Бездельничать некогда, да и не хочется.
— А как остальные?
— Нормально. Работают. Даже теоретиков погнали в «виртал».
Я представил, как, отдуваясь и выражаясь совсем неграмматически, на себя напяливает костюм мокрый от пота Кристофер Шин, и мне стало весело. А потом я спросил о Кэрол.
— Три месяца назад ее забрали в четвертый отдел, — сухо сообщил Бруно.
— Куда?
— В контрразведку. Представляешь, она оказалась шпионкой. Сама в этом призналась.
— В чем?
— Она была виртуальным клоном. Ожившим графобом. Вот так. А ты-то решил, что Кэрол — бывшая страшилка, из-за которой тебя судили… Клон! Такое никому и в голову не могло прийти!
— И что с ней случилось? — напряженно спросил я. Итальянец пожал плечами.
— Хотели устроить показательный процесс. Как же — арестован агент «виртала»! Потом что-то не заладилось. Наверное, судейским стало не до ярких шоу. Знаю одно: Кэрол быстренько осудили и отправили на электрический стул.
В горле у меня пересохло. Я даже выронил шлем, который собрался уже было надеть на голову.
— Когда… — Я прокашлялся. — Когда это произошло?
— В прошлом месяце. А что?
Я недоуменно посмотрел на Бруно.
— Сегодня Кэрол связывалась со мной по инету.
— Не может быть. — Филетти отрицательно покачал головой. — Информация у меня стопроцентно достоверная. Кто-то тебя разыграл.
Отвечать ему я не стал. Господи, ну почему все так страшно? Еще один грех на мою душу… Я уже не вспоминал о том, что Кэрол не была, по сути, человеком, — передо мной стояли ее глаза, в ушах звучал печальный голос… Я и никто другой раскрыл ее тайну Стрэдфорду, в нужный для него момент старик использовал информацию, а потом машина заработала… «История, достойная Рабле…»
Значит, я опять ошибся, и Кэрол действительно была дублем мисс Тревор. Дублем, готовым на все, лишь бы не принести вред своему создателю. Кэрол понимала, что, рассказав все секретным службам, она поставит под угрозу существование и остальных клонов, и прежде всего самой Маргарет.
И тут меня взяли сомнения. Я ведь не знаю, чем была для нее мисс Тревор. Ну, создала она Кэрол по образу своему и подобию, взяв на себя функции Господа Бога. Но разве собственная шкура не дороже всех создателей? Нет, все могло быть гораздо прозаичнее, и Кэрол просто не рассчитала последствия ареста. Может быть, она даже попыталась что-то рассказать, да к тому времени контрразведке уже было не до нее. И мисс Тренси убрали, чтобы не мешала, не путалась под ногами. У ЦРУ стало на одну проблему меньше, вот и все. Вот только думать, что дело обстояло именно так, почему-то неприятно…