Страница:
У меня их по-прежнему была масса, но я выбрал самый, как мне казалось в тот миг, важный:
— Почему именно я? Мактерри пожал плечами.
— Этого я не знаю.
В вашингтонском аэропорту мы пересели в бордовый «пон-тиак», поджидавший нас на автостоянке с ключами в замке зажигания, и спустя десять минут очутились на автостраде имени Джорджа Вашингтона, проложенной по холмистой местности, поросшей густым лесом.
Я знал, что от столицы до Лэнгли, где располагается штаб-квартира ЦРУ, всего пятнадцать километров, и потому не удивился, увидев вскоре дорожный знак:
Центральное разведывательное управление
— следующий поворот с автострады направо
Через несколько минут мы уже были у развилки. Свернув в указанном направлении, «понтиак» выехал на шоссе, огороженное трехметровым забором из колючей проволоки. За ней виднелись охранники, вооруженные автоматами.
«Не променял ли я одну тюрьму на другую?» — мелькнула мрачная мысль.
Будто прочитав ее, Мактерри улыбнулся, а затем ободряюще похлопал меня по плечу.
— Не бойся, жить ты будешь не здесь, а в городке неподалеку.
Как ни странно, но эти слова произвели на меня абсолютно противоположное впечатление. Не слишком ли часто он меня успокаивает? Что это — желание приободрить перед встречей с неведомым или же попытка усыпить бдительность? Впрочем, какой в этом смысл? Я продал свою душу и теперь при всем желании ничего не мог изменить. ЦРУ — не та организация, с которой стоит играть в кошки-мышки.
Наконец вдалеке показался целый комплекс зданий. Сердце ухнуло куда-то вниз — вот она, святая святых разведки США, на которую вот уже больше полувека льются потоки грязи и хвалебных речей.
Был ли я рад работать на эту организацию? Пожалуй, Да. Я, как ни крути, патриот своей страны. Меня так воспитали. Укреплюсь ли я в этой вере, или меня ждет разочарование? Сейчас это, наверное, самое важное, ибо от этого зависит, буду ли я здесь пленником или равным среди равных…
За окном промелькнула табличка:
Государственная территория
Вход только официально приглашенным
и сразу же за ней — другая:
Фотографирование и видеосъемка запрещены
Мы подъехали к воротам, и Мактерри заглушил мотор. Двое вооруженных охранников вышли из небольшого одноэтажного здания, больше всего напоминающего бункер времен Второй мировой войны. Один из них застыл у ворот, другой подошел к машине. Мактерри молча протянул ему удостоверение и еще какую-то бумагу, сложенную вчетверо. Охранник лишь мельком глянул на удостоверение, зато бумагу изучал долго и внимательно. Я исхитрился и увидел верхнюю ее половину. Там в левом углу была приклеена моя фотография.
«Что ж, — окончательно осознал я, — они знали, что я соглашусь. Это несложно. Из двух проблем человек всегда желает столкнуться с меньшей, если, конечно, это меньшее не противоречит его моральным принципам. Хотя порой многие переступают и через это…»
— Можете следовать, — глухо сказал охранник, возвращая документы, и отошел от машины.
Створки ворот почти бесшумно разошлись в стороны, и Мактерри повел «понтиак» в образовавшийся проем. Сразу за контрольным пунктом дорога свернула налево, и я увидел странное здание с полукруглой крышей, а за ним другое, не столь причудливое, но зато, как дикобраз, ощетинившееся иглами антенн. Мы свернули к автомобильной стоянке и, припарковав машину, выбрались наружу.
— Вот ты и на месте, — улыбнулся Мактерри, — надеюсь, не слишком устал?
— После восьмимесячного пребывания в конюшне я мог бы доскакать сюда из Фриско гораздо быстрее, чем мы это только что с тобой проделали, — буркнул я.
Мактерри громко расхохотался и, вытирая слезы, двинулся к входу в центральное здание. Я последовал за ним, напрочь забыв о своей шутке. Меня начинало лихорадить, потому что я боялся. Боялся, как студент, впервые идущий на лекции, как новичок, прыгающий с парашютом, как… Хотя перечислять все варианты мне пришлось бы полжизни.
Пока мы ехали сюда, я наслаждался пьянящим запахом свободы — единственным, который стоит вдыхать полной грудью. Я не задумывался о своей будущей работе, по крайней мере не до конца осознавал, что ждет меня впереди. Теперь же страх перед неизведанным навалился липкой и потной тушей, и от ужаса я готов был орать, как маяк в бурную и туманную ночь. И все же, хотя и на негнущихся ногах, я шел вслед за Мактерри.
Мы вошли в парадный ход, и я замер, увидев гигантскую светящуюся надпись:
И познайте истину, и истина сделает вас свободным
Увидев, что я остановился, Мактерри повернулся и кивнул в сторону надписи:
— Цитата из Библии. Насчет этого распорядился Даллес. Старик искренне верил в Бога, что, впрочем, не мешало ему забывать о некоторых его заповедях. Ладно, пошли, тебя уже ждут. Да и мне нужно возвращаться.
То, что он не будет работать со мной, я понял еще на автостраде, ведущей в Сан-Франциско. А потом в магазине, где Вилли покупал мне костюм, он сам признался, что всего лишь вербовщик, и его дело — доставить меня в Лэнгли.
Теперь подходило время расставания. Что ж, я все-таки был благодарен этому человеку. Пусть не он распоряжался моей судьбой, но именно он был тем ангелом-спасителем, который спустился с небес и вытащил меня из клоаки, в которой я оказался.
Пока я размышлял над этим, к нам подошел очередной охранник, внимательно изучил наши документы, отдал Мактерри его удостоверение, а мою бумажку забрал. Затем Уильям и охранник расписались в каком-то журнале, и меня отвели в комнату ожидания.
— Ну, удачи тебе, — протягивая руку, сказал Мактерри. — Жди, за тобой придут…
Он оглянулся и увидел, что охранник уже вышел из комнаты.
— Запомни, — быстро проговорил Уильям, — если станет совсем плохо — звони. Телефон в Лос-Анджелесе 473-33-14.
Мы обменялись крепким рукопожатием, и он ушел. Я остался один в ожидании своей участи.
— Мистер Хопкинс?
Я поднял голову. В дверях стояла миловидная девушка лет двадцати и вопросительно смотрела на меня васильковыми глазами.
Я утвердительно кивнул.
— Следуйте за мной…
Прошло более получаса, прежде чем обо мне наконец вспомнили. Впрочем, об этом я не жалел. Впервые со времени освобождения из Стрэнка у меня была возможность спокойно обдумать свое положение, ибо вопрос «Почему именно я?» по-прежнему не давал мне покоя. Конечно же, ответов на него у меня было множество, но я не знал верного.
Им нужен эксперт, разбирающийся в виртуальной реальности? Но таких спецов множество, причем я отнюдь не самый лучший из этой когорты. Или ЦРУ предпочитает использовать людей, которых легко удержать на крючке? Но не связываться же из-за этого с убийцей, коим я, как это ни прискорбно, но все же являюсь. Крючок можно найти и менее острый. А может быть, им просто потребовался достаточно молодой и деятельный индивидуум, не обремененный семейными и иными узами? Впрочем, могло быть и так, что при отборе вообще не существовало одного критерия, а какая-то их часть в совокупности дала тот результат, который и привел меня в Лэнгли…
И все-таки что-то меня тревожило, не давало покоя с того самого момента, как подле моей камеры возникла гротескная фигурка Уильяма Мактерри. И только сейчас я понял, что это было. ЦРУ ни при каких обстоятельствах не имело права освобождать меня из тюрьмы. Значит, в той нормальной и привычной жизни на мне окончательно поставили крест. Эндрю Хопкинса больше не существует, он умер, а вместо него появился совсем другой человек — без прошлого, без документов… По всей видимости, это более всего соответствовало истине.
Моя проводница резко остановилась возле электронного турникета, и я едва не налетел на нее. Из небольшой стеклянной кабинки вышел, наверное, тридцатый охранник, которого мне довелось здесь лицезреть, и что-то вручил моему гиду. Оказалось, это была пластиковая карточка оранжевого цвета с моей фотографией и пятизначным номером, что свежо напомнило мне Стрэнк.
— Прицепите это к пиджаку, — сказала моя провожатая. — И постарайтесь как можно быстрее выучить личный номер. Это облегчит вам перемещение из блока в блок.
— Постараюсь, насколько позволят мои умственные способности, — улыбнулся я. — А впрочем, это легко. Число дьявола плюс чертова дюжина.
— Вы это о чем? — подозрительно посмотрела на меня милашка-«бортпроводница».
— Личный номер 66613, — отрекомендовался я. — Что вы делаете сегодня вечером?
— Посетитель? — угрюмо спросил охранник.
— Новичок.
— А-а, — протянул охранник, открывая турникет. — Не обломанный, значит, еще…
Я косо зыркнул на него, но промолчал, покуда мы не вошли в длинный коридор.
— Простите, мисс, — сказал я, сотворив на лице ангельскую мину. — Я даже не знаю вашего имени. А ведь я впервые в Лэнгли, здесь так много интересного и совершенно мне незнакомого, что я в полной растерянности. У меня столько вопросов, но не зная, как к вам обратиться, я не решаюсь их задать.
— Я не уполномочена отвечать на вопросы, — отрезала девушка.
— Спасибо, что не ударили, — усмехнулся я, все же решив не сдаваться. — Неужели и ваше имя засекречено?
— Почему же. Мой личный номер 55955.
— Ага, — обрадовался я, — вот и познакомились. Отныне и навеки я буду называть вас Пятерочкой.
Она фыркнула и, даже не взглянув, на меня, добавила:
— Через десять минут мы расстанемся и вряд ли когда-нибудь увидимся снова.
— О боже, — театрально прижав руку к груди, застонал я. — Вы разбили мне сердце.
— Лучше постарайтесь не разбить себе голову.
Она резко повернула в боковой коридор, менее освещенный, чем предыдущий, и мне действительно пришлось быть более внимательным. Однако через несколько мгновений я убедился, что пол здесь столь же гладок, а потолки так же недосягаемы, и опасаться за свой лоб не имело никакого смысла. Но продолжать бесцельный треп почему-то уже не хотелось. Я нашел более достойное занятие и принялся пялиться по сторонам.
Оказалось, что этот коридор освещен не хуже прежнего, просто стены здесь были выкрашены в фиолетовый цвет. Оттого и возникало ощущение полумрака. Еще я заметил, что на нас все время нацелены телекамеры, закрепленные под потолком на специальных кронштейнах. Впрочем, едва ли все это предназначалось моей персоне — чем-чем, а манией величия я не страдаю. Просто по всему зданию скорее всего велось общее наблюдение, а так как мы с Пятерочкой были единственными в этом коридоре, то следили камеры именно за нами, а не за пустым пространством.
Кроме того, я сделал еще одно интересное открытие. Сколько дверей ни попадалось на моем пути, я так и не увидел ни одной, на которой была бы прикреплена хоть какая-то табличка, как это заведено в других правительственных учреждениях.
«Пора привыкать, — подумал я. — Работа в разведывательном управлении требует секретности. Теперь каждый день кто-то будет рыться в твоем грязном белье, просвечивать внутренности и промывать мозги. Ты будешь обязан научиться не болтать языком почем зря, даже если в тебя вколют сыворотку правды, ты должен будешь беспрекословно подчиняться, выполняя чьи-то приказы, при этом даже мысли не допуская о каком-то своем, личном мнении. Тебе предстоит заново научиться жить, видя в каждом заговорившем с тобою на улице или в баре потенциального врага. Тебе предстоит…»
Хотя, по правде говоря, ни хрена я не знал, что мне предстоит. В дешевых книжонках, из которых я мог сложить свое представление о ЦРУ, львиная доля написанного была беззастенчивой брехней, остальное — чистым вымыслом. Те же сведения, которые я мог почерпнуть из прессы, касались лишь скандалов и громких разоблачений…
Пятерочка замедлила шаг и остановилась у одной из дверей, ничем не отличавшейся от других. Как она только разобралась, что нам нужна именно эта дверь?
Я встал за спиной девушки, наблюдая, как она вставляет пластиковую карточку электронного допуска в щель идентификатора. Щелкнул замок. Мой «поводырь» толкнула дверь и, не глядя на меня, тихо произнесла:
— Вам сюда.
— Только после вас, — галантно раскланялся я.
— Вам сюда, — повторила она, никак не отреагировав на мои кривляния.
Я вздохнул и переступил порог. Дверь сразу же бесшумно захлопнулась за моей спиной.
Я на всякий случай заглянул под стол. Там тоже никого не оказалось. Я пожал плечами и только теперь заметил две двери справа и слева от окна. Одна из них отворилась. Несколько секунд я по-прежнему оставался в комнате один, затаив дыхание и ожидая явления нового персонажа трагедии, коя называлась «Моя жизнь». И дождался!
В кабинет ввалился грузный джентльмен с мексиканскими усами и не менее мексиканским орлиным носом. В остальном же его физиономия могла послужить эталоном чистокровного янки, такой холеной и самодовольной она была. Я уже собрался сообщить пришельцу об этом, но он перебил меня радостным возгласом:
— Ага! Вы уже здесь!
— Собственно, а где мне еще быть? — спросил я. Но он продолжал, не слушая меня:
— Личный номер — шестьдесят шесть шестьсот тринадцать?
— А вот и не угадали, — ответствовал я.
— Позвольте. — Он подошел ко мне вплотную и, уставившись на пластиковую карточку, печально спросил: — А это что? Я же вижу, что у вас написано…
— Все правильно, — согласился я, не дав ему закончить фразу, — но здесь написано, что мой личный номер — шестьсот шестьдесят шесть плюс тринадцать, а не так, как вы изволили его прочесть.
— Какая разница?! — взревел янки с носом отъявленного мексиканца.
— Ну вот, — обиделся я. — А где поэзия мистики, где зловещая окраска моего вновь приобретенного имени? Я имею на это право, черт возьми, раз вы мне его подсунули!
Янки изучающе посмотрел на меня — почти так же, как этим утром оценивал в камере мой нос Мактерри. Впрочем, я уже сильно сомневался, что это была настоящая фамилия моего вербовщика. Судя по тому, как они любили здесь секретничать, так оно и было на самом деле.
— Еще один шутник попался, — хмыкнул янки. — Зря вы это, шестьсот шестьдесят шесть тринадцать, ох зря.
— Вы так думаете, тридцать пять тысяч сорок восьмой? — усмехнулся я. — Разве в вашей конторе юмор запрещен?
— Гм… все зависит от обстоятельств, мой друг, и только от них. — Он поскрипел стулом, усаживаясь, положил узловатые руки на крышку стола. — И вот еще что… В пределах этой комнаты вы можете называть меня… ну… скажем, Джеком. Так проще, чем каждый раз обращаться друг к другу по номерам.
— Замечательно, — сказал я. — А меня зовите милашкой Сью. По рукам?
И с этими словами я плюхнулся на один из стульев, чем вызвал явное неудовольствие «мексиканца» Джека, отразившееся на его лице. Впрочем, мне на это было глубоко наплевать. Я уже подготовил в голове достойные слова, чтобы ответить колкостью на его предстоящее замечание, но Джек промолчал. Мало того, он даже перестал расстреливать меня взглядом, а, включив компьютер, негромко, но внятно произнес:
— Файл — «Эндрю Хопкинс»,. раздел — «Новые поступления», код — шестьдесят шесть шестьсот тринадцать.
Он зыркнул на меня из-за монитора, но я лишь улыбнулся ему уголками губ.
Едва слышно зашелестел винчестер, считывая информацию, и, пока на дисплей выводилась вся моя подноготная, я окончательно осознал себя товаром, который купили современные рабовладельцы.
Да, Мактерри объяснял мне все это, но готов ли я на самом деле отдать себя во власть чужой воле, ведь даже в тюрьме, пусть в самой малой мере, но я все же принадлежал сам себе? Теперь же я был обязан выполнять только приказы свыше, здесь любой самовольный поступок будет расцениваться как неподчинение и строго наказываться, пожалуй, даже вплоть до водворения обратно в Стрэнк. А туда мне ох как не хотелось!
Честно говоря, я ненавижу военную службу. Мой сосед в Нью-Йорке был капитаном ВВС, служил, кажется, в вертолетном полку. Он редко бывал дома, а когда появлялся — всегда отключал телефон. Помню, когда мы еще гонялись за мисс Маргарет Тревор, я услышал, как его пятилетний сын спросил, зачем он это делает? Сосед улыбнулся, усадил пацана на колено и сказал:.
— Запомни, сынок, страшнее всего в этой жизни три вещи: обман, предательство и приказ.
Видимо, плохо запомнив первые два слова, мальчишка спросил, что такое «приказ». Отец громко расхохотался, а потом, вмиг став серьезным, ответил:
— Приказ — это когда ты не хочешь что-нибудь делать, а тебя принуждают к этому.
— Почему?
— Потому что ты не имеешь права не подчиниться, иначе тебя сурово накажут.
— Но зачем тебе подчиняться? Ты ведь взрослый.
— Я дал клятву, сынок, и на службе не принадлежу себе.
— И я, когда вырасту, тоже должен буду делать то, что мне скажут другие?
— Надеюсь, что нет. Я не хочу, чтобы ты стал военным…
Почему-то этот разговор, невольным свидетелем которого я стал, врезался мне в память. И вот теперь… Теперь я был уверен в одном: что бы ни ждало меня впереди, я не должен поступаться своими принципами. Я освободился из одной клетки, очутившись в другой, пусть более просторной и светлой, но почему я не могу попытаться вырваться и из этой?..
— О чем это вы задумались, Хопкинс?
Я покосился на Джека, успевшего нацепить на переносицу тяжеловесные очки с толстыми линзами, и пожал плечами:
— Да так, ничего. Не каждый день на твоей трассе попадается столько крутых поворотов.
— А-а… Ну-ну, — хмыкнул Джек, вновь обращая свой взор к монитору. — Что ж, у вас не такое обширное досье, чтобы потратить на него кучу времени. Посему перейдем к формальностям.
Он извлек из ящика стола лист бумаги и положил его передо мной. Это был стандартный бланк, в котором уведомлялось, что отныне такой-то (вместо фамилии значилось пустое место) принят на государственную службу в Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов Америки в качестве штатного агента со всеми вытекающими отсюда последствиями. Признаться, последствия мне эти не понравились, но я благоразумно промолчал, внимательно дочитав бумагу до конца.
— Все понятно? — спросил Джек. Я кивнул.
— Тогда распишитесь внизу и поставьте дату.
Он сунул мне под нос ручку, и я вывел на бумаге свою незамысловатую закорючку.
— Теперь подойдите сюда.
Я покорно встал и, обойдя стол, приблизился к Джеку почти вплотную. Его мясистый загривок так и призывал вцепиться в него зубами, но я вынужден был отказать себе в этом удовольствии. Пришлось ограничиться тем, что я просто заглянул Джеку через плечо и увидел, как он каллиграфическим почерком вносит в бланк мое имя.
«Канцелярская крыса, — подумал я. — Крыса и есть. Интересно, кто он таков? Начальник отдела по работе с кадрами? Хотя какой там, к черту, начальник. Рядовой инспекто-ришко — не больше».
Джек тем временем кончил выводить буковки и, с удовлетворением оценив результат своей работы, крякнул от удовольствия. А может, у него просто в горле запершило, кто знает?
— Так. А теперь давайте сюда свои ладони, — сказал он, глядя на меня поверх очков.
Я повиновался, приложив ладони к электронному дактилосканеру. Через секунду мои отпечатки появились на экране дисплея. Вновь зашуршало считывающее устройство, а потом приятный женский голос произнес:
— Идентифицирован.
«Да, хороший здесь комп, — отметил я. — Восьмой „пентиум“, а может, и повыше. И блок звукового диалога есть. Вещь не такая уж и распространенная, хотя и не столь редкая. Что ж, компьютерная техника развивается стремительно, и, похоже, пределов этому развитию не существует. Взять хотя бы тот же „виртал“…»
Память щелчком выкинула из своих глубин образ Маргарет Тревор, и я поспешил отогнать от себя ненужные мысли.
Джек тем временем производил сканирование подписанного мною документа. Теперь он осядет в электронном архиве ЦРУ, и мне не изъять его оттуда при всем желании.
Что ж, доктор Фауст, ты продал свою душу за услады земные… Так возрадуйся!
Кажется, последнюю мысль я пробормотал вслух. Джек, косо глянув на меня, отключил сканер и сухо сказал, поднимаясь из-за стола:
— Вы знали, на что шли. Теперь возврата нет, и потому вам следует уяснить для себя одну вещь: вы не должны совершать необдуманных поступков. — Помолчал и добавил: — Это в ваших же интересах.
А между строк я прочитал: «За тобой, парень, постоянно будут приглядывать, и не дай Бог, ты попытаешься взбрыкнуть».
— Я не пугаю, — продолжал Джек, — и даже не предупреждаю. Просто советую.
— Спасибо. — Я шаркнул ножкой. — Премного благодарен, так сказать, за отеческую заботу.
— Ну-ну, — растянул рот в улыбке янки-мексиканец, — сейчас вам будет не до шуток.
Он подошел к той же двери, из которой появился сам двадцать минут назад, и, распахнув ее настежь, бросил:
— Теперь он ваш. Можете приниматься за дело.
— Даже так? — вздохнул я.
— И только так.
«Ну и ладно, — смирился я, — хорошая разминка еще никому не повредила. Тем более что Стрэнк научил меня работать не только головой, но и кулаками».
Но я ошибся. В комнате, в которую я попал через несколько секунд, явно не собирались проверять прочность моих костей. Тем более что молодая худосочная девчушка, облаченная в белоснежный халат, и убеленный сединами старик, хотя и выглядевший довольно бодро, при всем желании не смогли бы научить меня хорошим манерам при помощи манер нехороших. Да и собственно, отчего— я решил, что мне собираются вправлять мозги зуботычинами?..
Меня усадили в мягкое, удобное кресло, нацепили на голову какой-то шутовской колпак с множеством разноцветных проводов, а затем девчушка принялась лепить на мое бренное тело кучу всяческой дребедени, из которой благодаря моей скромной эрудиции я узнал лишь пневмограф, фиксирующий частоту дыхания; тонометр, измеряющий кровяное давление, и потограф, определяющий степень потливости пальцев и ладоней. Кроме того, мою грудь опоясали какими-то трубками и в довершение прилепили где только можно добрую дюжину датчиков. Все это было подключено к компьютеру, при помощи которого собирались заглянуть в мою душу, ибо я наконец осознал, что передо мной находится полиграф или, как его принято называть в широких кругах, «детектор лжи».
И тогда я занервничал. Не знаю почему, но я занервничал. Мне нечего было скрывать, я и так был весь как на ладони — рядовой эксперт-убийца без психических отклонений, но в общем-то, по большому счету, чудак, возомнивший, что в его силах спасти мир…
— Меня готовят для запуска в космос? — неуклюже сострил я, стараясь отвлечься от предстоящей процедуры.
— Здесь вопросы задаю я, — сотворил постную мину на лице старик.
— За сегодняшний день не многовато ли этих самых вопросов? — все же поинтересовался я.
Но мне не ответили. Старик отвернулся к окну и закурил, «белоснежка» же проверяла крепление датчиков. Потом она отошла к компьютеру, что, видимо, послужило сигналом для старика. Он вновь повернулся ко мне и сказал:
— На все вопросы вы будете отвечать однозначно: «да» или «нет». Уяснили?
— Разумеется, — усердно закивал я.
— Тогда начнем. Ваше имя?
— Да.
— Что, да?
— Тоже нет.
— Не морочьте мне голову.
— Но вы же сами сказали…
— Заткнитесь, — прошипел старичок.
Я заткнулся. И молчал. Долго молчал. А старик все брызгал слюною, все пытался мне что-то доказать, до хрипоты… до появления Джека.
— Что тут происходит? — спросил тот с порога. «Белоснежка» кивнула в мою сторону:
— Псих какой-то.
— И вовсе не псих, — возмутился я. — Мне было приказано заткнуться, и я заткнулся.
— Так, — тяжело вздохнул Джек. — Паясничаете? Ну-ну. Кажется, без моего присутствия здесь не обойтись, иначе этого шута не угомонить.
— Ваше имя? — .снова спросил старик. Ну как я мог такое пропустить?!
— Да.
— Ну вот опять! — всплеснул руками старик. — Я не могу работать в такой обстановке.
— В чем дело! — взревел Джек.
— Нет, ну что вы от меня хотите? — развел я руками. — Он меня спрашивает, мое ли это имя? Я и отвечаю.
— Не прикидывайтесь дурачком, — испепеляя меня взглядом, процедил сквозь зубы инспектор отдела кадров.
— Эндрю, — выпалил я.
— Полное имя! — закричал старик.
— Но вы же сами прекрасно его знаете!
— Имя?!
— Эндрю Гордон Хопкинс.
— Это ваше настоящее имя?
— А как вы думаете?
— Я же вам сказал: «да» или «нет»!
— Или.
— Что это значит, Хопкинс? — прорычал Джек.
— Но он ведь сам сказал, что надо отвечать «да», «нет», «или».
— При чем здесь «или»? — застонал старик. — Вы хотите свести меня с ума?
— А разве вы еще не того?..
— Все! — выдохнул старик. — Я отказываюсь проводить тестирование.
— Успокойтесь, Мэтью, — сказал Джек, буравя меня глазами. — У этого парня гарвардский диплом. Он просто пудрит нам мозги. Я сейчас вызову охранников, пусть они с ним побеседуют без применения интеллекта.
«Гарвардский диплом? — удивился я. — Когда это я успел его получить? Что-то не припомню. Однако, похоже, настало время становиться паинькой».
— Все понял, — быстро сказал я. — Меня всегда убеждали убедительные доводы. Продолжайте ваше тестирование, я буду слушаться.
— Вы родились в тысяча девятьсот восьмидесятом году в Нью-Йорке?
— Почему именно я? Мактерри пожал плечами.
— Этого я не знаю.
В вашингтонском аэропорту мы пересели в бордовый «пон-тиак», поджидавший нас на автостоянке с ключами в замке зажигания, и спустя десять минут очутились на автостраде имени Джорджа Вашингтона, проложенной по холмистой местности, поросшей густым лесом.
Я знал, что от столицы до Лэнгли, где располагается штаб-квартира ЦРУ, всего пятнадцать километров, и потому не удивился, увидев вскоре дорожный знак:
Центральное разведывательное управление
— следующий поворот с автострады направо
Через несколько минут мы уже были у развилки. Свернув в указанном направлении, «понтиак» выехал на шоссе, огороженное трехметровым забором из колючей проволоки. За ней виднелись охранники, вооруженные автоматами.
«Не променял ли я одну тюрьму на другую?» — мелькнула мрачная мысль.
Будто прочитав ее, Мактерри улыбнулся, а затем ободряюще похлопал меня по плечу.
— Не бойся, жить ты будешь не здесь, а в городке неподалеку.
Как ни странно, но эти слова произвели на меня абсолютно противоположное впечатление. Не слишком ли часто он меня успокаивает? Что это — желание приободрить перед встречей с неведомым или же попытка усыпить бдительность? Впрочем, какой в этом смысл? Я продал свою душу и теперь при всем желании ничего не мог изменить. ЦРУ — не та организация, с которой стоит играть в кошки-мышки.
Наконец вдалеке показался целый комплекс зданий. Сердце ухнуло куда-то вниз — вот она, святая святых разведки США, на которую вот уже больше полувека льются потоки грязи и хвалебных речей.
Был ли я рад работать на эту организацию? Пожалуй, Да. Я, как ни крути, патриот своей страны. Меня так воспитали. Укреплюсь ли я в этой вере, или меня ждет разочарование? Сейчас это, наверное, самое важное, ибо от этого зависит, буду ли я здесь пленником или равным среди равных…
За окном промелькнула табличка:
Государственная территория
Вход только официально приглашенным
и сразу же за ней — другая:
Фотографирование и видеосъемка запрещены
Мы подъехали к воротам, и Мактерри заглушил мотор. Двое вооруженных охранников вышли из небольшого одноэтажного здания, больше всего напоминающего бункер времен Второй мировой войны. Один из них застыл у ворот, другой подошел к машине. Мактерри молча протянул ему удостоверение и еще какую-то бумагу, сложенную вчетверо. Охранник лишь мельком глянул на удостоверение, зато бумагу изучал долго и внимательно. Я исхитрился и увидел верхнюю ее половину. Там в левом углу была приклеена моя фотография.
«Что ж, — окончательно осознал я, — они знали, что я соглашусь. Это несложно. Из двух проблем человек всегда желает столкнуться с меньшей, если, конечно, это меньшее не противоречит его моральным принципам. Хотя порой многие переступают и через это…»
— Можете следовать, — глухо сказал охранник, возвращая документы, и отошел от машины.
Створки ворот почти бесшумно разошлись в стороны, и Мактерри повел «понтиак» в образовавшийся проем. Сразу за контрольным пунктом дорога свернула налево, и я увидел странное здание с полукруглой крышей, а за ним другое, не столь причудливое, но зато, как дикобраз, ощетинившееся иглами антенн. Мы свернули к автомобильной стоянке и, припарковав машину, выбрались наружу.
— Вот ты и на месте, — улыбнулся Мактерри, — надеюсь, не слишком устал?
— После восьмимесячного пребывания в конюшне я мог бы доскакать сюда из Фриско гораздо быстрее, чем мы это только что с тобой проделали, — буркнул я.
Мактерри громко расхохотался и, вытирая слезы, двинулся к входу в центральное здание. Я последовал за ним, напрочь забыв о своей шутке. Меня начинало лихорадить, потому что я боялся. Боялся, как студент, впервые идущий на лекции, как новичок, прыгающий с парашютом, как… Хотя перечислять все варианты мне пришлось бы полжизни.
Пока мы ехали сюда, я наслаждался пьянящим запахом свободы — единственным, который стоит вдыхать полной грудью. Я не задумывался о своей будущей работе, по крайней мере не до конца осознавал, что ждет меня впереди. Теперь же страх перед неизведанным навалился липкой и потной тушей, и от ужаса я готов был орать, как маяк в бурную и туманную ночь. И все же, хотя и на негнущихся ногах, я шел вслед за Мактерри.
Мы вошли в парадный ход, и я замер, увидев гигантскую светящуюся надпись:
И познайте истину, и истина сделает вас свободным
Увидев, что я остановился, Мактерри повернулся и кивнул в сторону надписи:
— Цитата из Библии. Насчет этого распорядился Даллес. Старик искренне верил в Бога, что, впрочем, не мешало ему забывать о некоторых его заповедях. Ладно, пошли, тебя уже ждут. Да и мне нужно возвращаться.
То, что он не будет работать со мной, я понял еще на автостраде, ведущей в Сан-Франциско. А потом в магазине, где Вилли покупал мне костюм, он сам признался, что всего лишь вербовщик, и его дело — доставить меня в Лэнгли.
Теперь подходило время расставания. Что ж, я все-таки был благодарен этому человеку. Пусть не он распоряжался моей судьбой, но именно он был тем ангелом-спасителем, который спустился с небес и вытащил меня из клоаки, в которой я оказался.
Пока я размышлял над этим, к нам подошел очередной охранник, внимательно изучил наши документы, отдал Мактерри его удостоверение, а мою бумажку забрал. Затем Уильям и охранник расписались в каком-то журнале, и меня отвели в комнату ожидания.
— Ну, удачи тебе, — протягивая руку, сказал Мактерри. — Жди, за тобой придут…
Он оглянулся и увидел, что охранник уже вышел из комнаты.
— Запомни, — быстро проговорил Уильям, — если станет совсем плохо — звони. Телефон в Лос-Анджелесе 473-33-14.
Мы обменялись крепким рукопожатием, и он ушел. Я остался один в ожидании своей участи.
— Мистер Хопкинс?
Я поднял голову. В дверях стояла миловидная девушка лет двадцати и вопросительно смотрела на меня васильковыми глазами.
Я утвердительно кивнул.
— Следуйте за мной…
Прошло более получаса, прежде чем обо мне наконец вспомнили. Впрочем, об этом я не жалел. Впервые со времени освобождения из Стрэнка у меня была возможность спокойно обдумать свое положение, ибо вопрос «Почему именно я?» по-прежнему не давал мне покоя. Конечно же, ответов на него у меня было множество, но я не знал верного.
Им нужен эксперт, разбирающийся в виртуальной реальности? Но таких спецов множество, причем я отнюдь не самый лучший из этой когорты. Или ЦРУ предпочитает использовать людей, которых легко удержать на крючке? Но не связываться же из-за этого с убийцей, коим я, как это ни прискорбно, но все же являюсь. Крючок можно найти и менее острый. А может быть, им просто потребовался достаточно молодой и деятельный индивидуум, не обремененный семейными и иными узами? Впрочем, могло быть и так, что при отборе вообще не существовало одного критерия, а какая-то их часть в совокупности дала тот результат, который и привел меня в Лэнгли…
И все-таки что-то меня тревожило, не давало покоя с того самого момента, как подле моей камеры возникла гротескная фигурка Уильяма Мактерри. И только сейчас я понял, что это было. ЦРУ ни при каких обстоятельствах не имело права освобождать меня из тюрьмы. Значит, в той нормальной и привычной жизни на мне окончательно поставили крест. Эндрю Хопкинса больше не существует, он умер, а вместо него появился совсем другой человек — без прошлого, без документов… По всей видимости, это более всего соответствовало истине.
Моя проводница резко остановилась возле электронного турникета, и я едва не налетел на нее. Из небольшой стеклянной кабинки вышел, наверное, тридцатый охранник, которого мне довелось здесь лицезреть, и что-то вручил моему гиду. Оказалось, это была пластиковая карточка оранжевого цвета с моей фотографией и пятизначным номером, что свежо напомнило мне Стрэнк.
— Прицепите это к пиджаку, — сказала моя провожатая. — И постарайтесь как можно быстрее выучить личный номер. Это облегчит вам перемещение из блока в блок.
— Постараюсь, насколько позволят мои умственные способности, — улыбнулся я. — А впрочем, это легко. Число дьявола плюс чертова дюжина.
— Вы это о чем? — подозрительно посмотрела на меня милашка-«бортпроводница».
— Личный номер 66613, — отрекомендовался я. — Что вы делаете сегодня вечером?
— Посетитель? — угрюмо спросил охранник.
— Новичок.
— А-а, — протянул охранник, открывая турникет. — Не обломанный, значит, еще…
Я косо зыркнул на него, но промолчал, покуда мы не вошли в длинный коридор.
— Простите, мисс, — сказал я, сотворив на лице ангельскую мину. — Я даже не знаю вашего имени. А ведь я впервые в Лэнгли, здесь так много интересного и совершенно мне незнакомого, что я в полной растерянности. У меня столько вопросов, но не зная, как к вам обратиться, я не решаюсь их задать.
— Я не уполномочена отвечать на вопросы, — отрезала девушка.
— Спасибо, что не ударили, — усмехнулся я, все же решив не сдаваться. — Неужели и ваше имя засекречено?
— Почему же. Мой личный номер 55955.
— Ага, — обрадовался я, — вот и познакомились. Отныне и навеки я буду называть вас Пятерочкой.
Она фыркнула и, даже не взглянув, на меня, добавила:
— Через десять минут мы расстанемся и вряд ли когда-нибудь увидимся снова.
— О боже, — театрально прижав руку к груди, застонал я. — Вы разбили мне сердце.
— Лучше постарайтесь не разбить себе голову.
Она резко повернула в боковой коридор, менее освещенный, чем предыдущий, и мне действительно пришлось быть более внимательным. Однако через несколько мгновений я убедился, что пол здесь столь же гладок, а потолки так же недосягаемы, и опасаться за свой лоб не имело никакого смысла. Но продолжать бесцельный треп почему-то уже не хотелось. Я нашел более достойное занятие и принялся пялиться по сторонам.
Оказалось, что этот коридор освещен не хуже прежнего, просто стены здесь были выкрашены в фиолетовый цвет. Оттого и возникало ощущение полумрака. Еще я заметил, что на нас все время нацелены телекамеры, закрепленные под потолком на специальных кронштейнах. Впрочем, едва ли все это предназначалось моей персоне — чем-чем, а манией величия я не страдаю. Просто по всему зданию скорее всего велось общее наблюдение, а так как мы с Пятерочкой были единственными в этом коридоре, то следили камеры именно за нами, а не за пустым пространством.
Кроме того, я сделал еще одно интересное открытие. Сколько дверей ни попадалось на моем пути, я так и не увидел ни одной, на которой была бы прикреплена хоть какая-то табличка, как это заведено в других правительственных учреждениях.
«Пора привыкать, — подумал я. — Работа в разведывательном управлении требует секретности. Теперь каждый день кто-то будет рыться в твоем грязном белье, просвечивать внутренности и промывать мозги. Ты будешь обязан научиться не болтать языком почем зря, даже если в тебя вколют сыворотку правды, ты должен будешь беспрекословно подчиняться, выполняя чьи-то приказы, при этом даже мысли не допуская о каком-то своем, личном мнении. Тебе предстоит заново научиться жить, видя в каждом заговорившем с тобою на улице или в баре потенциального врага. Тебе предстоит…»
Хотя, по правде говоря, ни хрена я не знал, что мне предстоит. В дешевых книжонках, из которых я мог сложить свое представление о ЦРУ, львиная доля написанного была беззастенчивой брехней, остальное — чистым вымыслом. Те же сведения, которые я мог почерпнуть из прессы, касались лишь скандалов и громких разоблачений…
Пятерочка замедлила шаг и остановилась у одной из дверей, ничем не отличавшейся от других. Как она только разобралась, что нам нужна именно эта дверь?
Я встал за спиной девушки, наблюдая, как она вставляет пластиковую карточку электронного допуска в щель идентификатора. Щелкнул замок. Мой «поводырь» толкнула дверь и, не глядя на меня, тихо произнесла:
— Вам сюда.
— Только после вас, — галантно раскланялся я.
— Вам сюда, — повторила она, никак не отреагировав на мои кривляния.
Я вздохнул и переступил порог. Дверь сразу же бесшумно захлопнулась за моей спиной.
* * *
Я оказался в просторном кабинете, меблированном в сугубо канцелярском стиле: сейф в углу, несколько стульев, стол, компьютер со всей периферией. Только людей здесь не было.Я на всякий случай заглянул под стол. Там тоже никого не оказалось. Я пожал плечами и только теперь заметил две двери справа и слева от окна. Одна из них отворилась. Несколько секунд я по-прежнему оставался в комнате один, затаив дыхание и ожидая явления нового персонажа трагедии, коя называлась «Моя жизнь». И дождался!
В кабинет ввалился грузный джентльмен с мексиканскими усами и не менее мексиканским орлиным носом. В остальном же его физиономия могла послужить эталоном чистокровного янки, такой холеной и самодовольной она была. Я уже собрался сообщить пришельцу об этом, но он перебил меня радостным возгласом:
— Ага! Вы уже здесь!
— Собственно, а где мне еще быть? — спросил я. Но он продолжал, не слушая меня:
— Личный номер — шестьдесят шесть шестьсот тринадцать?
— А вот и не угадали, — ответствовал я.
— Позвольте. — Он подошел ко мне вплотную и, уставившись на пластиковую карточку, печально спросил: — А это что? Я же вижу, что у вас написано…
— Все правильно, — согласился я, не дав ему закончить фразу, — но здесь написано, что мой личный номер — шестьсот шестьдесят шесть плюс тринадцать, а не так, как вы изволили его прочесть.
— Какая разница?! — взревел янки с носом отъявленного мексиканца.
— Ну вот, — обиделся я. — А где поэзия мистики, где зловещая окраска моего вновь приобретенного имени? Я имею на это право, черт возьми, раз вы мне его подсунули!
Янки изучающе посмотрел на меня — почти так же, как этим утром оценивал в камере мой нос Мактерри. Впрочем, я уже сильно сомневался, что это была настоящая фамилия моего вербовщика. Судя по тому, как они любили здесь секретничать, так оно и было на самом деле.
— Еще один шутник попался, — хмыкнул янки. — Зря вы это, шестьсот шестьдесят шесть тринадцать, ох зря.
— Вы так думаете, тридцать пять тысяч сорок восьмой? — усмехнулся я. — Разве в вашей конторе юмор запрещен?
— Гм… все зависит от обстоятельств, мой друг, и только от них. — Он поскрипел стулом, усаживаясь, положил узловатые руки на крышку стола. — И вот еще что… В пределах этой комнаты вы можете называть меня… ну… скажем, Джеком. Так проще, чем каждый раз обращаться друг к другу по номерам.
— Замечательно, — сказал я. — А меня зовите милашкой Сью. По рукам?
И с этими словами я плюхнулся на один из стульев, чем вызвал явное неудовольствие «мексиканца» Джека, отразившееся на его лице. Впрочем, мне на это было глубоко наплевать. Я уже подготовил в голове достойные слова, чтобы ответить колкостью на его предстоящее замечание, но Джек промолчал. Мало того, он даже перестал расстреливать меня взглядом, а, включив компьютер, негромко, но внятно произнес:
— Файл — «Эндрю Хопкинс»,. раздел — «Новые поступления», код — шестьдесят шесть шестьсот тринадцать.
Он зыркнул на меня из-за монитора, но я лишь улыбнулся ему уголками губ.
Едва слышно зашелестел винчестер, считывая информацию, и, пока на дисплей выводилась вся моя подноготная, я окончательно осознал себя товаром, который купили современные рабовладельцы.
Да, Мактерри объяснял мне все это, но готов ли я на самом деле отдать себя во власть чужой воле, ведь даже в тюрьме, пусть в самой малой мере, но я все же принадлежал сам себе? Теперь же я был обязан выполнять только приказы свыше, здесь любой самовольный поступок будет расцениваться как неподчинение и строго наказываться, пожалуй, даже вплоть до водворения обратно в Стрэнк. А туда мне ох как не хотелось!
Честно говоря, я ненавижу военную службу. Мой сосед в Нью-Йорке был капитаном ВВС, служил, кажется, в вертолетном полку. Он редко бывал дома, а когда появлялся — всегда отключал телефон. Помню, когда мы еще гонялись за мисс Маргарет Тревор, я услышал, как его пятилетний сын спросил, зачем он это делает? Сосед улыбнулся, усадил пацана на колено и сказал:.
— Запомни, сынок, страшнее всего в этой жизни три вещи: обман, предательство и приказ.
Видимо, плохо запомнив первые два слова, мальчишка спросил, что такое «приказ». Отец громко расхохотался, а потом, вмиг став серьезным, ответил:
— Приказ — это когда ты не хочешь что-нибудь делать, а тебя принуждают к этому.
— Почему?
— Потому что ты не имеешь права не подчиниться, иначе тебя сурово накажут.
— Но зачем тебе подчиняться? Ты ведь взрослый.
— Я дал клятву, сынок, и на службе не принадлежу себе.
— И я, когда вырасту, тоже должен буду делать то, что мне скажут другие?
— Надеюсь, что нет. Я не хочу, чтобы ты стал военным…
Почему-то этот разговор, невольным свидетелем которого я стал, врезался мне в память. И вот теперь… Теперь я был уверен в одном: что бы ни ждало меня впереди, я не должен поступаться своими принципами. Я освободился из одной клетки, очутившись в другой, пусть более просторной и светлой, но почему я не могу попытаться вырваться и из этой?..
— О чем это вы задумались, Хопкинс?
Я покосился на Джека, успевшего нацепить на переносицу тяжеловесные очки с толстыми линзами, и пожал плечами:
— Да так, ничего. Не каждый день на твоей трассе попадается столько крутых поворотов.
— А-а… Ну-ну, — хмыкнул Джек, вновь обращая свой взор к монитору. — Что ж, у вас не такое обширное досье, чтобы потратить на него кучу времени. Посему перейдем к формальностям.
Он извлек из ящика стола лист бумаги и положил его передо мной. Это был стандартный бланк, в котором уведомлялось, что отныне такой-то (вместо фамилии значилось пустое место) принят на государственную службу в Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов Америки в качестве штатного агента со всеми вытекающими отсюда последствиями. Признаться, последствия мне эти не понравились, но я благоразумно промолчал, внимательно дочитав бумагу до конца.
— Все понятно? — спросил Джек. Я кивнул.
— Тогда распишитесь внизу и поставьте дату.
Он сунул мне под нос ручку, и я вывел на бумаге свою незамысловатую закорючку.
— Теперь подойдите сюда.
Я покорно встал и, обойдя стол, приблизился к Джеку почти вплотную. Его мясистый загривок так и призывал вцепиться в него зубами, но я вынужден был отказать себе в этом удовольствии. Пришлось ограничиться тем, что я просто заглянул Джеку через плечо и увидел, как он каллиграфическим почерком вносит в бланк мое имя.
«Канцелярская крыса, — подумал я. — Крыса и есть. Интересно, кто он таков? Начальник отдела по работе с кадрами? Хотя какой там, к черту, начальник. Рядовой инспекто-ришко — не больше».
Джек тем временем кончил выводить буковки и, с удовлетворением оценив результат своей работы, крякнул от удовольствия. А может, у него просто в горле запершило, кто знает?
— Так. А теперь давайте сюда свои ладони, — сказал он, глядя на меня поверх очков.
Я повиновался, приложив ладони к электронному дактилосканеру. Через секунду мои отпечатки появились на экране дисплея. Вновь зашуршало считывающее устройство, а потом приятный женский голос произнес:
— Идентифицирован.
«Да, хороший здесь комп, — отметил я. — Восьмой „пентиум“, а может, и повыше. И блок звукового диалога есть. Вещь не такая уж и распространенная, хотя и не столь редкая. Что ж, компьютерная техника развивается стремительно, и, похоже, пределов этому развитию не существует. Взять хотя бы тот же „виртал“…»
Память щелчком выкинула из своих глубин образ Маргарет Тревор, и я поспешил отогнать от себя ненужные мысли.
Джек тем временем производил сканирование подписанного мною документа. Теперь он осядет в электронном архиве ЦРУ, и мне не изъять его оттуда при всем желании.
Что ж, доктор Фауст, ты продал свою душу за услады земные… Так возрадуйся!
Кажется, последнюю мысль я пробормотал вслух. Джек, косо глянув на меня, отключил сканер и сухо сказал, поднимаясь из-за стола:
— Вы знали, на что шли. Теперь возврата нет, и потому вам следует уяснить для себя одну вещь: вы не должны совершать необдуманных поступков. — Помолчал и добавил: — Это в ваших же интересах.
А между строк я прочитал: «За тобой, парень, постоянно будут приглядывать, и не дай Бог, ты попытаешься взбрыкнуть».
— Я не пугаю, — продолжал Джек, — и даже не предупреждаю. Просто советую.
— Спасибо. — Я шаркнул ножкой. — Премного благодарен, так сказать, за отеческую заботу.
— Ну-ну, — растянул рот в улыбке янки-мексиканец, — сейчас вам будет не до шуток.
Он подошел к той же двери, из которой появился сам двадцать минут назад, и, распахнув ее настежь, бросил:
— Теперь он ваш. Можете приниматься за дело.
— Даже так? — вздохнул я.
— И только так.
«Ну и ладно, — смирился я, — хорошая разминка еще никому не повредила. Тем более что Стрэнк научил меня работать не только головой, но и кулаками».
Но я ошибся. В комнате, в которую я попал через несколько секунд, явно не собирались проверять прочность моих костей. Тем более что молодая худосочная девчушка, облаченная в белоснежный халат, и убеленный сединами старик, хотя и выглядевший довольно бодро, при всем желании не смогли бы научить меня хорошим манерам при помощи манер нехороших. Да и собственно, отчего— я решил, что мне собираются вправлять мозги зуботычинами?..
Меня усадили в мягкое, удобное кресло, нацепили на голову какой-то шутовской колпак с множеством разноцветных проводов, а затем девчушка принялась лепить на мое бренное тело кучу всяческой дребедени, из которой благодаря моей скромной эрудиции я узнал лишь пневмограф, фиксирующий частоту дыхания; тонометр, измеряющий кровяное давление, и потограф, определяющий степень потливости пальцев и ладоней. Кроме того, мою грудь опоясали какими-то трубками и в довершение прилепили где только можно добрую дюжину датчиков. Все это было подключено к компьютеру, при помощи которого собирались заглянуть в мою душу, ибо я наконец осознал, что передо мной находится полиграф или, как его принято называть в широких кругах, «детектор лжи».
И тогда я занервничал. Не знаю почему, но я занервничал. Мне нечего было скрывать, я и так был весь как на ладони — рядовой эксперт-убийца без психических отклонений, но в общем-то, по большому счету, чудак, возомнивший, что в его силах спасти мир…
— Меня готовят для запуска в космос? — неуклюже сострил я, стараясь отвлечься от предстоящей процедуры.
— Здесь вопросы задаю я, — сотворил постную мину на лице старик.
— За сегодняшний день не многовато ли этих самых вопросов? — все же поинтересовался я.
Но мне не ответили. Старик отвернулся к окну и закурил, «белоснежка» же проверяла крепление датчиков. Потом она отошла к компьютеру, что, видимо, послужило сигналом для старика. Он вновь повернулся ко мне и сказал:
— На все вопросы вы будете отвечать однозначно: «да» или «нет». Уяснили?
— Разумеется, — усердно закивал я.
— Тогда начнем. Ваше имя?
— Да.
— Что, да?
— Тоже нет.
— Не морочьте мне голову.
— Но вы же сами сказали…
— Заткнитесь, — прошипел старичок.
Я заткнулся. И молчал. Долго молчал. А старик все брызгал слюною, все пытался мне что-то доказать, до хрипоты… до появления Джека.
— Что тут происходит? — спросил тот с порога. «Белоснежка» кивнула в мою сторону:
— Псих какой-то.
— И вовсе не псих, — возмутился я. — Мне было приказано заткнуться, и я заткнулся.
— Так, — тяжело вздохнул Джек. — Паясничаете? Ну-ну. Кажется, без моего присутствия здесь не обойтись, иначе этого шута не угомонить.
— Ваше имя? — .снова спросил старик. Ну как я мог такое пропустить?!
— Да.
— Ну вот опять! — всплеснул руками старик. — Я не могу работать в такой обстановке.
— В чем дело! — взревел Джек.
— Нет, ну что вы от меня хотите? — развел я руками. — Он меня спрашивает, мое ли это имя? Я и отвечаю.
— Не прикидывайтесь дурачком, — испепеляя меня взглядом, процедил сквозь зубы инспектор отдела кадров.
— Эндрю, — выпалил я.
— Полное имя! — закричал старик.
— Но вы же сами прекрасно его знаете!
— Имя?!
— Эндрю Гордон Хопкинс.
— Это ваше настоящее имя?
— А как вы думаете?
— Я же вам сказал: «да» или «нет»!
— Или.
— Что это значит, Хопкинс? — прорычал Джек.
— Но он ведь сам сказал, что надо отвечать «да», «нет», «или».
— При чем здесь «или»? — застонал старик. — Вы хотите свести меня с ума?
— А разве вы еще не того?..
— Все! — выдохнул старик. — Я отказываюсь проводить тестирование.
— Успокойтесь, Мэтью, — сказал Джек, буравя меня глазами. — У этого парня гарвардский диплом. Он просто пудрит нам мозги. Я сейчас вызову охранников, пусть они с ним побеседуют без применения интеллекта.
«Гарвардский диплом? — удивился я. — Когда это я успел его получить? Что-то не припомню. Однако, похоже, настало время становиться паинькой».
— Все понял, — быстро сказал я. — Меня всегда убеждали убедительные доводы. Продолжайте ваше тестирование, я буду слушаться.
— Вы родились в тысяча девятьсот восьмидесятом году в Нью-Йорке?