Плеханов Андрей Вячеславович. Сверхдержава

   — Что вы делаете?! Это же настоящая гражданская война!
   — Это не война. Это просто наведение порядка. И скоро мы наведем его!
   — Вы со всей страной воевать собираетесь?
   — Не «вы», а «мы»! — с нажимом произнес Жуков. — Ты — один из нас, не забывай! И вся страна за нас! Ты видел этого человека на лестнице? Он смотрел на тебя с обожанием. Знаешь, почему? Ему сказали, что ты помог выбрать президента.
   — Зачем вы?… Я же просил — чтобы никто об этом не знал! Никто не должен знать, что я работал с вами.
   — Все уже позади, Коля! Ты все еще трясешься? Боишься, что тебя пристрелят киллеры из лагеря конкурентов? Все, Коля! Теперь сила — это мы! Мы — власть! Власть, избранная народно и законно!
   — В чем же проявляется ваша власть?! — выкрикнул Николай. — Вы не контролируете ситуацию! Ты что, не видишь, что в стране творится? Зачем свет и воду отключили? Чтобы народ вас сильнее любил? А эти идиотские экономические меры? Кто их придумал? Ты? Или сам писатель уже куролесит? Самодеятельностью занимается?
   — Все нормально, — промурлыкал под нос Давила. — Все нормально.
   — Что нормально? Запрет хождения доллара? Закрытая граница? Мораторий на внешнеэкономические расчеты? Ты получил свое, да, Давила, антиамериканец чертов? Можешь теперь поиздеваться над долларом! А о народе ты подумал?
   — Народ потерпит, — уверенно сказал Давила. — Для его же блага, между прочим. Все это временно. И доллар разрешим, и границы откроем. А ты чего хотел? Открой сейчас границу и счета — так за три дня все деньги из страны вывезут. Останемся с голой задницей.
   Впереди шарахнул взрыв. Машина затормозила, завизжав тормозами. Два бронетранспортера моментально выросли по бокам, закрыли окна своими непробиваемыми корпусами. Солдаты начали выскакивать из люков, как четко действующие механизмы. Помчались вперед. Взрывы, треск выстрелов.
   — Хорошо работают ребята. — В голосе Давиды присутствовало едва скрываемое торжество. — Пробьемся.
   — Куда?
   — На нашу базу. Там теперь все наши. В самой Москве пока еще опасно.
   — «Пока еще»? Ты надеешься победить в этой войне? В войне со всеми, кто был у власти до тебя?
   — Еще раз тебе говорю — это не война! — рявкнул Давила. — Все, кто был у власти и у кого есть башка на плечах, давно присягнули нам в верности! Ни черта ты не знаешь! Спрятался здесь, в своем сраном Верхневолжске, слушаешь брехню по зарубежному радио. Все изменилось за последнюю неделю! Мы уже договорились со всеми. Большинство людей предпочитает мир, а не перестрелку — у нас все-таки цивилизованное общество, не Афганистан какой-нибудь! Я больше тебе скажу, Коля! Мы всем нравимся! Многие клянут себя сейчас, что не разобрались вовремя, какие мы хорошие ребята, и что затеяли всю эту бучу. У нас уже очередь образовалась в спецпункты — сдавать оружие, записываться в отряды народного порядка. Скоро все будет — и свет, и вода, и газ, и пирожные с кремом!
   — А это что же? — Николай показал пальцем на стихающий бой впереди.
   — Это так, отморозки… Их немного осталось. Уйти им некуда. Всех переловим.
   — И перестреляем?
   — Ну зачем ты так, Коля? — Жуков укоризненно покачал головой. — Ты что, забыл свою книгу? «Сверхдержаву»? Я же обещал тебе, что мы воплотим эту книгу в жизнь. И я собираюсь сдержать свое обещание. Довольно с нас агрессии. Переловим этих бандитов и перевоспитаем. Будут работать таможенниками и милиционерами. Спокойная сила и терпение…
   — Знаешь, в чем проблема? — тихо произнес Краев. — В том, что книжка моя — фантастика. Чистой воды фантастика! И идею эту насчет уничтожения агрессии я придумал, сидя в сортире. У меня был запор, и, видать, от натуги дерьмо в голову поперло. Для предвыборной кампании, конечно, все это подходило идеально. Но в жизни осуществить это нельзя. Может быть, из отдельного человека можно вытравить агрессию и сделать его идеально послушным. Но для общества в целом такое невозможно! Не существует еще такой технологии!
   — Как знать, как знать… — загадочно усмехнулся Давила.
   — И эта эпидемия… Что там еще за якутская лихорадка? Это что, серьезно?
   — Это очень серьезно. — Лицо Давиды помрачнело. — Если хочешь знать, это самая большая наша неприятность. И если мы ничего не предпримем, все население страны может вымереть за год. Это просто адская напасть! Похуже бубонной чумы. Смотри!
   Он открыл кейс, протянул Николаю прозрачную папку. В папке содержались цветные фотографии и листочки с данными. На каждом листочке стояла печать «Совершенно секретно». Люди на фотографиях лежали на кроватях. Их голые тела были чудовищно раздуты, неестественно красная кожа лопалась, из трещин сочилась сукровица. Лица напоминали резиновые подушки со щелочками заплывших, невидящих глаз.
   — Смертность — сто процентов, — сухо сообщил Жуков. — Не выживает никто. Заразность — процентов восемьдесят в течение суток. Передается воздушно-капельным путем, как грипп. Мне кажется, что это и есть мутация какого-нибудь простудного вируса. Причем мутация смертельная. Это бич Божий. Цифры посмотри.
   Цифры были пугающими. Четверть населения маленьких городков одной из сибирских областей уже вымерла. И — что самое ужасное — появлялись случаи заболевания в больших городах Сибири.
   — Вот так, — сказал Жуков. — Самое ужасное — это вирулентность. В смысле — заразность. Персонал ходит в герметичных костюмах. Больных свозят в особые зоны. Но эпидемия все равно распространяется со страшной скоростью. Вся надежда на Эдика. Долго он копается. Быстрее надо.
   — Какого Эдика?
   — Ступин. Эдуард Ступин. Забыл про такого? Он сейчас глава специнститута. Не скажу какого. В общем, они вакцину делают. Как только сделают, сразу начнем прививать. Все население России.
   — И меня, что ли?
   — А ты как думал? Тебя — в первую очередь. Твоя жизнь бесценна для страны!
   — Нельзя так… Непроверенная вакцина… У меня аллергия. Стопроцентный отвод от всяких прививок. Я сдохну сразу. Нет, я отказываюсь.
   — Эдик плохих вакцин не делает! — наставительно произнес Давила. — Куда ты денешься? Мы тебе сдохнуть не дадим!
   Путь впереди, видимо, расчистили, потому что БТРы отъехали назад. Машина резко рванула вперед — так, что Краев стукнулся затылком о подголовник.
   — Домой! — радостно сказал Давила. — Домой едем! На базу.

Глава 9
СВЕРХДЕРЖАВА. 2008 ГОД. СВОБОДНЫЙ ПОЛЕТ

   Рихард Шрайнер шел по ночной Москве. Улица была на удивление пустынной. Всего лишь одиннадцать часов вечера, большой проспект, лето — и вот тебе: ни веселящегося народа, ни призывных огней казино, ни разноцветных бабочек-бабеночек сомнительного поведения. Даже магазины и те закрыты. Конечно, дисциплинированные русские уже спят — им завтра на работу. Но где же разрекламированные в туристических проспектах шикарные места отдыха для иностранцев? Иностранцы еще не стали такими правильными, как русские. Пока не стали. Иностранцам нужно выпить, хорошо пожрать на ночь, проиграть положенное количество денег в рулетку. Или хотя бы посидеть за стойкой бара, потрепаться с подвернувшимися под руку соотечественниками.
   Раньше все так и было. Но теперь, очевидно, Москва перестала быть туристической меккой. Теперь это был скорее деловой центр России. Мозговой центр. А зоны отдыха для иностранцев были вынесены далеко в экзотическую Сибирь. Туда и ехали в основном иностранные туристы. Не мешали жить обычным русским своей агрессивностью и чуждым образом мыслей.
   И все равно Шрайнер наслаждался. Он был счастлив тем, что идет по Москве, вдыхает удивительно вкусный для огромного города ночной воздух, смотрит на русские дома, по которым так соскучился. Знакомые дома. Милые дома, милые тополя, милые клумбы с настурциями и бархотками. Боже, как он по ним соскучился…
   А больше всего он был доволен тем обстоятельством, что сумел избавиться от «хвоста». Может быть, Таня была приятной девушкой. Может быть. Да нет, что там говорить, Таня была просто замечательной девушкой. Только разговор с ней отнимал у Рихарда все душевные силы. Как-то ему приходилось общаться с парочкой австралийских аборигенов. Ей-богу, с ними было легче. Их привезли в Германию на какой-то фестиваль. Аборигены, само собой, имели мозговой сдвиг на почве национальных особенностей, к тому же статус недавних дикарей обязывал подчеркивать их это свое отличие от нормальных людей в каждой фразе. Аборигены усердно старались выглядеть ненормальными, носили набедренные повязки поверх пестрых женских лосин, трясли кольцами, воткнутыми в разнообразные части тела, грозно вспоминали каких-то богов и духов. Даже заявили, что прямо здесь, в баре, нужно устроить ритуальный костер и высушить на нем голову бармена. Голову предполагалось забрать на память и носить на веревочке. Бармен очень веселился. До костра дело не дошло — ограничились несколькими бутылками виски, после чего Рихард стал называть аборигенов на немецкий манер Гансом и Фрицем. Один из них, как выяснилось, даже имел среднее образование. Второй имел высшее.
   С русскими было сложнее. В ушах у них торчали не кольца, а наушники. И Шрайнер ни черта не понимал их, хотя и прилагал к этому титанические усилия.
   Шрайнер вдруг остановился. В сознании его отпечаталось что-то красное, извивающееся, светящееся, заставляющее подпрыгнуть печень в ожидании радостного удара. Стоп… Ага!
   Шрайнер лихо развернулся и пошел назад. Где это? Где? Неужели это был мираж? Игра подсохшего воображения, заветренного, как кусок позавчерашней говядины?
   Вот оно! Красные неоновые буквы светились где-то на уровне его паха — над лестницей, уходящей в подвал. Совсем небольшая вывеска — не манящий призыв для всех, скорее знак для своих. Для немногих оставшихся несовершенных.
   «АЗОН», — значилось на вывеске.
   Шрайнер, не веря глазам, скатился в подвал по крутым ступенькам. Он задыхался. Он боялся, что счастье, как всегда, ускользнет.
   Он распахнул дверь, и голова его закружилась от изумительных ароматов табачного дыма и испарившегося алкоголя. На полках стояли бутылки с разноцветными наклейками, отражались в зеркале, нахально удваивая свое количество. Бокалы висели вниз головой над стойкой бара, как прозрачные летучие мыши, уцепившись тонкими ножками за вырезы в деревянной доске. Бармен меланхолично протирал полотенцем фужер. Три человека сидели за столиками — каждый по отдельности. Тихо играл древний Чарли Паркер. И еще: в баре не было ни одного телевизора.
   «АЗОН». Алкогольная зона. Шрайнер добрался-таки до своего Иерусалима.
   Тросточка громко цокала по деревянным доскам. Шрайнер шел к стойке, и каблуки его выбивали хромой чечеточный ритм. Чарли Паркер выводил на трубе джазовую импровизацию.
   — Мне. Водки. Две порции. — В голосе Шрайнера сдержанно ликовала абстиненция. Восклицательные знаки пытались вырваться на свободу, но застревали между зубами.
   — Командировочное, — бросил бармен, лелея свою фужерную меланхолию.
   — Что?
   — Командировочное давайте. Удостоверение.
   — Какое?
   — Какое положено.
   Трое людей оторвались от созерцания поверхности своих столов и бросили на Шрайнера тяжелые взгляды.
   — А! — вдруг дошло до Шрайнера. — Я это… Я иностранец! Вы уж извините… Я ваши порядки плохо знаю.
   — Карту.
   Шрайнер выхватил бумажник, как кольт из кобуры. Нацелил карту в бармена.
   — Вот!
   — Угу.
   Бармен скользнул глазами по идентификационной карте. Признаки меланхолии на его физиономии усилились до состояния депрессивной тоски.
   «Не даст выпить, — решил Шрайнер. — Не даст, зараза. Прыгаю через стойку, хватаю бутылку и выпиваю на месте. Из горла. Пусть меня потом депортируют».
   — Какой водки?
   — «Кристалл»! — Шрайнер боялся дышать. Боялся спугнуть удачу. — Сто граммов можно?
   — Можно.
   — А двести?
   — Можно.
   — А бутылку взять и унести с собой?…
   — Берите.
   — А три?
   — А денег хватит?
   — А сколько это стоит?
   Бармен назвал цифру. Цифра впечатляла. Спиртные напитки явно принадлежали в России к предметам роскоши. Шрайнер почесал в затылке.
   — Налейте сто пятьдесят бедному немцу, — сказал он. — А там увидим.
   Через час Шрайнер обнаружил, что находится за столом не один. Он уже не помнил, сколько выпил к этому времени и сколько за это заплатил. Наверное, пропил свой месячный заработок. Но какое это имело значение? Он сидел за столом, ел пельмени и выпивал стопку за стопкой. Он даже не был сильно пьян. Он просто восстанавливал свое душевное равновесие.
   — Хорошо ты квасишь, — сказал человек. — Давненько не видел, как люди так пьют. Ты изголодался, похоже. У вас что, проблемы там с выпивкой?
   — Где — там?
   — В вашем городе, — терпеливо объяснил человек. — В вашем чумном городе.
   Рихард едва не подавился пельмениной.
   — Я не из чумного города, — сказал он.
   — Ты что, не чумник?
   — Я не чумник. Я немец.
   — А, вот оно что! — Человек улыбнулся. — А выглядишь как чумник. Прости, обознался. Впрочем, все иностранцы выглядят как чумники.
   — Спасибо за комплимент, — буркнул Рихард. — Выпить не хотите?
   — Выпить?… — Человек задумчиво посмотрел на бутылку. — Ну давай, выпью. Наливай.
   На столе перед человеком неизвестно откуда появился допотопный граненый стакан, засаленный от длительного использования. Шрайнер набулькал человеку треть бутылки. Долил свою стопку.
   — За что пьем? — спросил он.
   — За чуму, — проникновенно сказал человек. — За нее, родимую. Чокаться не будем. — И вылил в глотку стакан одним махом.
   — Прошу объясниться! — пьяно произнес Шрайнер. — Я, между прочим, не желаю пить ни за никакую чуму! И вообще, желаю знать, что происходит!
   Все вы желаете знать, что происходит. — Человек вытер губы рукавом, захрустел луковицей, опять-таки неизвестно откуда взявшейся. — Более того, все вы знаете, что происходит. Имеете информацию о протекающих процессах. Только этого недостаточно. Необходимо осмысление происходящего. А вот с этим у вас большие проблемы. Потому что происходящее вам не нравится. Не имея же возможности влиять на происходящее, вы предпочитаете поставить преграду в своем сознании. Перевести себя в состояние душевного сомнамбулизма. Сделать вид, что вы ничего не знаете. Сделать вид, что вы заняты поиском первоисточника событий.
   — Ничего я не знаю! — упрямо сказал Шрайнер. — Потому что все, кого я здесь встречаю, кормят меня вместо ответов на вопросы всякой галиматьей. Вот такой же, каковую вы только что произнесли. Да, я хочу знать, что является первоисточником событий! Что стало причиной того, что русские так изменились?!
   — Чума. Я же сказал тебе — чума.
   — Какая еще чума? Чуму победили давным-давно! Все здоровы!
   — Все больны. Все. — Человек вяло махнул рукой. — Вирус сидит в душах. Он делает свое дело. Он делает то единственное, что умеет делать. Больны те, кто заражены. Больны те, кто пока не заражен. Больно человечество. И это естественно. Люди не созданы для того, чтобы жить вечно. Только Старик никак не может умереть…
   Шрайнер тупо смотрел на человека. Он никак не мог понять, как этот человек выглядит. Вначале Шрайнеру казалось, что тот имеет вполне русскую внешность — квадратный подбородок, нос картошкой, голубые глаза, отстраненно глядящие из сеточки морщин. Теперь же этот тип больше смахивал на тощего старого индуса. Кожа его стала темной, нос вытянулся, глаза почернели. Длинные седые волосы висели пучками свалявшейся пакли из-под странного сооружения на голове, похожего на тюрбан. Человек был неопределенным. Тающие пятна тумана плыли над столом. Стул под Шрайнером качался, мерно вздымался и опускался на волнах дремлющего океана. Мутные стекла иллюминаторов бросали тусклые блики на дубовые стены.
   — Куда мы плывем, Старик? — спросил Шрайнер. — Куда мы плывем? И кто правит нашим кораблем?
   Познание не всегда приносит радость, — устало сказал Старик. — Вот так-то, Шрайнер. Путь заканчивается. Все приложили к этому руку. Все. И ты, Шрайнер, тоже. Вспомни, что ты натворил. Такова судьба. Даже я порой не в состоянии предугадать, что случится с людьми через несколько лет. Люди так изменчивы… Люди — дети хаоса. Они несут с собой хаос. Энтропия является для них естественным состоянием. А любая попытка навести порядок является очередным шагом к гибели…
   — Еще водки! — крикнул Шрайнер, повернувшись к стойке. И столкнулся с холодным взглядом бармена. Тот стоял рядом со столиком Шрайнера, сложив руки на груди.
   — Хватит, — сказал бармен. — Бар закрывается. Два часа ночи. Вот ваш счет.
   Шрайнер растерянно обвел глазами помещение. Их было только двое здесь — он и бармен. Стул напротив Шрайнера пустовал.
   — Это кто был? — Шрайнер ткнул пальцем вперед. — Что это за человек был?
   — Где?
   — Здесь. Сидел на этом вот стуле. Мы пили с ним водку.
   — Здесь никого не было.
   — Как — никого?!
   — Никого. Вы весь вечер изволили пить в одиночестве. Выпили две бутылки.
   — Нет! Мы же с ним разговаривали!
   — Вы разговаривали, — подтвердил бармен. — Причем разговаривали весьма громко. Такое здесь часто случается. Я каждый день вижу, как люди громко разговаривают сами с собой. Особенно после второй бутылки.
   Шрайнер поднялся на ноги. Тяжело оперся на стул. Волна спиртовых испарений, исходившая из его рта, дезинфицировала воздух в радиусе трех метров.
   — Черт бы вас всех побрал, — сказал он. — И вас, бармен, в том числе. Вы — дети хаоса…
   — Это вы — дети хаоса. — Бармен неожиданно улыбнулся в первый раз за сегодняшний вечер, блеснул ровными белыми зубами. — А мы — дети порядка, господин иностранец. Мы спасем вас. Если вы, конечно, не вымрете к тому времени от собственной глупости.
   Шрайнер плюнул под ноги. Бросил деньги на стол и пошел к выходу.

* * *

   Рихард Шрайнер спотыкался на каждом шагу. Непослушные ноги неожиданно бросали его то на проезжую часть, то снова на тротуар, то заставляли врезаться в стену. В поисках опоры Шрайнер пытался ловить руками проплывающие мимо деревья, но не всегда ему это удавалось — много раз он промахивался и падал на землю, обдирая ладони и локти.
   Пьяный одинокий иностранец, бредущий по спокойной спящей Москве.
   — Что, получил свое? — бормотал Шрайнер. — Доволен теперь, придурок? Надрался, да? Приблизился к решению мировых проблем? Старый безмозглый придурок. Несовершенный иностранец в мире совершенных нелюдей. Поезд уехал. Тебя ведь тоже звали, да? Почему ты не вспрыгнул на подножку?
   Он получал новые шишки и ссадины с мазохистским удовольствием. Они отвлекали его. Оттесняли своей резкой телесной болью тоску, поселившуюся в душе.
   Однако со временем туман, затрудняющий его продвижение, начал мало-помалу рассеиваться. Движение, сжигающее алкоголь в крови, оказывало свое благотворное воздействие. И к пяти часам утра Шрайнер с удивлением обнаружил, что продвигается вперед по относительно ровной траектории. Еще он осознал, что ему страшно хочется спать. И что он понятия не имеет, где находится.
   Скорее всего, он попал в место, где люди уже не жили, — квартал, предназначенный под снос. Стекла еще сохранились в некоторых окнах, но трещины шли по серым панелям пятиэтажек, и кучи строительного мусора неприятно резали глаз после стерильной чистоты центральной части города. Запах гниющих отбросов витал в воздухе. Рихард встал, оперся на тросточку.
   «Мне не нравится это место. Надо отсюда выбираться».
   Он уже повернулся, чтобы идти обратно. И увидел в дымчатом предрассветном полумраке фигуру. Человек стоял и держал наперевес большую палку. Он глядел на Шрайнера.
   Шрайнеру вдруг стало страшно. Он знал, что русские неагрессивны. Что они не могут напасть на человека. Но в этой фигуре было что-то зловещее. И палка его была длинной и сучковатой.
   Шрайнер повернулся и быстро заковылял дальше по улице.
   «Ничего он мне не сделает. Это, наверное, местный сторож. Сейчас я выйду на большую улицу. Я поймаю такси. Или просто встречу приличного человека и спрошу его, как лучше добраться до гостиницы. А этот… Это так, еще одно ночное привидение. В Москве появились привидения. Но скоро запоют петухи. Привидения сгинут…»
   Шрайнер уже почти бежал — насколько позволяла больная нога. И явственно слышал топот ног за спиной.
   Стоп!!! Рихард снова встал. Он задыхался. Надо во всем разобраться, в конце концов! Это какое-то недоразумение.
   Человек стоял совсем недалеко, метрах в пяти. Теперь Шрайнер четко видел его лицо. Маленькие, слезящиеся и часто мигающие глазки. Красная распухшая физиономия. Нечесаные серые волосы, стоящие дыбом. Грязные огромные руки, сжимающие длинную дубину. Рваная одежда. Раньше таких людей в этой стране называли бомжами. Но теперь таких уже просто не должно было остаться.
   — Что вам нужно? — крикнул Шрайнер. Оборванец молчал, перетаптывался с ноги на ногу.
   Он был бос.
   — Хотите, я дам вам денег? Ну? Вы возьмете денег и не будете меня больше преследовать. Купите себе ботинки.
   Человек медленно двинулся к Шрайнеру. По мере того как он приближался, Шрайнер приходил во все больший ужас. Это существо было не только грязным и невыносимо вонючим. Оно, совершенно очевидно, было очень больным. Кожа казалась неестественно красной — с каким-то земляничным оттенком. Жидкость текла из носа, из воспаленных глаз, из трещин в углу рта. Этот человек просто сочился водой, как разбухшая губка. Выражение физиономии его было совершенно бессмысленным.
   «Идиот, — решил Шрайнер. — Это просто идиот с детства. К тому же подцепивший простуду. Сбежал, наверное, из какого-то приюта. Его скоро выловят. Русские не любят беспорядка».
   — Ты русский язык понимаешь? — крикнул Шрайнер.
   Идиот приближался с молчаливым пыхтением.
   — Стой на месте! Я положу деньги на землю и пойду. А ты возьмешь их. За мной больше не ходи! Ты понял?
   Шрайнер полез за кошельком. Оборванец вдруг сделал прыжок, разом преодолев оставшееся расстояние. Взмахнул своей дубиной и обрушил ее на плечо Шрайнера.
   Легкий Шрайнер покатился по земле. Заорал от боли. Пополз на четвереньках, выронив кошелек. Мощные руки схватили его за шиворот, подняли в воздух и кинули на стену дома. Шрайнер успел подставить ладонь, иначе разбил бы голову. Перекатился на спину. И увидел прямо перед собой страшную раздутую рожу с заплывшими щелками глаз.
   — Не надо деньги, — просипели толстые потрескавшиеся губы. — Надо мясо. Надо кровь. Твою кровь. Буду тебя есть.
   Шрайнер завизжал, попытался пнуть монстра ногой в живот. Но тот с неожиданной ловкостью увернулся, отскочил в сторону. Шрайнер пытался встать, возил ботинками по земле, но сил не хватало.
   — Ха. — Человек оскалил остатки желтых зубов. — Надо есть здоровое мясо. Тогда выздороветь. Ты здоровое мясо? Ты не чума?
   — Я чума! — выкрикнул Шрайнер. — Я — больной мясо! Никто не может есть мой мясо! Все дохнут сразу! И ты сразу сдохнешь! Сдохнешь!
   — Ха. Врешь. Ты здоровый. Это я чума… Верзила вдруг насторожился, в глазах его появился животный страх. Он схватил свою палку и побежал по улице. На дорогу вылетел бело-синий эмобиль милиции. Оборванец уже почти нырнул в подворотню, но из окна машины высунулась черная трубка, тонкая молния сверкнула ослепительным разрядом, ударила его в спину. Человек свалился лицом на землю. От рваной телогрейки на его спине поднималась струйка дыма.
   Дверца машины распахнулась, оттуда вышел офицер в шлеме и блестящей форме ярко-зеленого цвета, медленно двинулся к Шрайнеру. В руках его было непонятное оружие. Шрайнер никогда не видел такого. Пристрелят?
   — Не стреляйте, господин офицер, — просипел Шрайнер. — Я — иностранный подданный. Вы не имеете права…
   — Вы сильно пострадали? — Офицер поднял черное забрало шлема, и Рихард увидел его лицо — обычное, человеческое, даже сочувствующее. — Он не укусил вас?
   — Нет…
   — Ну слава Богу! — Офицер облегченно вздохнул. — Главное — укусить не успел. Давайте я помогу вам.
   Он наклонился над Рихардом, обхватил его, поставил на ноги осторожно и умело. Росту в офицере было почти два метра.
   — Спасибо, — растроганно пробормотал Шрайнер. — Спасибо вам, что пристрелили эту тварь…
   — Пристрелили? — Брови офицера удивленно поднялись. — Мы никого не убиваем. Убивать в нашей стране запрещено. Этот несчастный обездвижен электрошокером. Его доставят в клинику и будут лечить.
   — Что с ним?
   — Иммунный сбой. Такое случается — к счастью, достаточно редко. Выражаясь народным языком, это — дикий чумник. Ему проведут повторную вакцинацию. Его родные позвонили нам, сообщили о первых признаках заболевания. Но он уже сбежал. Мы искали его четыре дня. Слава Богу, нашли. Видите ли, при иммунном сбое люди становятся похожи на диких зверей…
   — Да уж…
   — У вас все в порядке с прививками, я надеюсь?
   — Я не привит.
   — Не привиты?! — Офицер отшатнулся от Шрайнера, как от больного. — Так вы что, иностранец?
   — Да.
   — А что вы здесь делаете, в этом районе?
   — Мне никто не говорил, что сюда нельзя ходить. И вообще, я заблудился.
   Офицер наклонился, поднял с земли бумажник Шрайнера. Вытащил оттуда идентификационную карту. Прочитал, задумчиво покачал головой.
   — Понятно, — сказал он. — Так это вы — Рихард Шрайнер? Интересное у меня сегодня дежурство.
   — Ну и что, что я Шрайнер?
   — Садитесь в машину. — Офицер опустил бумажник Рихарда в свой карман.