Плеханов Андрей Вячеславович. Сверхдержава

   Он был психом. Это определенно.

* * *

   — Не обращался я ни в какую контрразведку, — повторил Краев. — И в спецслужбы не обращался. Мне сказали, как правильно оформить документы, и вместе с переменой гражданства я получил новые имя и фамилию. Может быть, и жена моя — агент каких-нибудь спецслужб?
   Нет, Герда Циммерман тут ни при чем. — Давила многозначительно улыбнулся. — Ладно, успокойся, Коля. Главное — ты вернулся. Справился со своими детскими страхами и вернулся. Конечно, ты сделал это максимально дурацким способом, какой только был способен изобрести. Что тут поделаешь, Краев? Ты всегда был таким. Ты гениален в изобретении всяких дурацких чудачеств. Но однажды изобретенное тобой чудачество сработало. Ты придумал написать три книжки, которые перевернули всю судьбу России. Ты не забыл об этом? Некоторые твои идеи казались мне тогда фантастическим бредом. Но сейчас они работают! Мы воплотили их в жизнь. Ты оказался просто провидцем, Краев! Ты чувствуешь гордость?
   — Я чувствую боль. Боль и тоску. Русских, таких, какими я знал их, больше нет. Нет. Теперь это странные люди, которые имеют странную этику и непонятный мне образ мыслей. Они считают себя совершенными, но меня в дрожь бросает от такого совершенства. Ты первый из всех, кого я встретил здесь, похож на прежнего русского. Ты не изменился особо, я смотрю! Ты еще способен на агрессию, да, Давила? Ну конечно! Я думаю, ты воспользовался своими особыми привилегиями и не прошел курс спецвоспитания. Тебе не промыли мозги.
   — А нет никакого спецвоспитания, — заявил Давила, снова плюхнувшись в кресло. — Поголовная система спецвоспитания — это так, сказки для иностранцев. Чтобы отвязались и не задавали дурацких вопросов. Спецвоспитание применяется только для преступников?рецидивистов. Точнее, применялось. Потому что вот уже три года, как в нашей стране не осталось преступников. Вот тебе живой пример: Таня Аксенова, с которой ты имел удовольствие общаться, никакого спецвоспитания не проходила. Нигде и никогда. Что совершенно не мешает быть ей дисциплинированной и неагрессивной девушкой, совершенной в моральном и физическом аспектах.
   — Дерьмо это, а не совершенство! — заорал Краев. — Может быть, ты скажешь мне все-таки, как вы устроили все это? Как превратили всю страну в стадо неагрессивных баранов?
   Давила поднялся на ноги с легкостью, удивительной для столь тучного человека. Подошел к Краеву. Пальцы его постукивали по никелированной поверхности пистолета, висевшего на поясе.
   — Неагрессивность — это не свойство баранов, — сказал он, четко выговаривая каждое слово. — Да будет тебе известно: бараны дерутся между собой. Бодаются. И главное свойство баранов — это тупость. Так вот, тупость нашим людям не присуща. Более того, по интеллекту наши студенты превосходят, к примеру, ваших немецких студентов раза в полтора. Эти молодые ребятки — будущее человечества, Краев. По-моему, главное, что уязвляет тебя сейчас, — это осознание собственной ущербности. Ты привык чувствовать себя сверхинтеллектуалом, и тебя уязвляет то, что кто-то может быть умнее тебя. Ты отвык от этого в своей Германии. Ты, кажется, приехал для того, чтобы разобраться, что у нас здесь происходит? Разбирайся. Только знаешь, я не буду кормить тебя информацией, как манной кашей с ложечки. Разбирайся сам. Я не буду мешать тебе ни в чем. И помни: для того, чтобы понять нас, недостаточно холодного наблюдения со стороны.
   — Что же для этого нужно?
   — Увидишь. Ты все увидишь сам. Отвык работать мозгами? Стареешь, Коля. Вот тебе подарочек. — Давила достал из кармана идентификационную карту. Только теперь она была не черной, как у немца. И не красно-бело-синей, как у русского. Она была зеленой с желтыми полосами. — Знаешь, что это такое? Это дипломатическая карта. Теперь у тебя двойное гражданство — российское и немецкое. С германской администрацией уже все согласовано. А вот с именами и фамилиями твоими многочисленными… Извини, не стали разбираться. Оставили тебе и немецкое, и русское. Сам со временем решишь, какое тебе больше нравится.
   — Спасибо… — пробормотал Краев. Он испытывал все большее чувство благодарности и даже прилив какой-то нежности к Давиле. В самом деле, может быть, зря он затеял весь этот спектакль со сменой личности? Все равно он ни к чему не привел. Провести хитроумного Давилу — это задачка не для Краева. Никак не для Краева. Нужно было просто послать Жукову сообщение: привет, мол, Илюха, еду, Коля. И встретили бы с распростертыми объятиями. Чего боялся, дурак? Прививки какой-то? Никто ему прививку делать не собирается… — Илья, спасибо! — Краев встал со стула, сделал неуверенный шаг к Давиле. И Давила заключил его в горячие объятия — как когда-то, в давно прошедшей юности. — Спасибо, Илюха, — говорил Краев дрожащим голосом. — Прости меня. Ну что с меня взять, лопуха этакого? Мне надо подумать обо всем. Слушай, а квартира та моя, в Верхневолжске? Она пропала?
   — Тот дом давно снесли — я специально узнавал. Он панельный был. В панельных домах больше люди не живут — это вредно для здоровья. Но это не проблема. Подыщем тебе какую-нибудь завалящую четырехкомнатную, улучшенной планировки. Ты только не сбегай больше.
   — Нет, конечно. На могилу к матери съездить…
   — Делай что хочешь. Ты дома. Эмобиль тебе дадим. В кредит. Ну, для тебя цена будет чисто условная. Только вот что… — Жуков слегка нахмурился. — Ты ведь у нас непривитый, Коля?
   — Привитый. — Кровь отхлынула от лица Краева, и сердце его остановилось от ужаса. — Привитый, не беспокойся. Все нормально.
   — Э, нет! — Жуков погрозил пальцем. — Старого Давилу не проведешь. Мы все уже проверили. Не делали тебе прививочку.
   — Ну и черт с ней! Сейчас можно не делать! Чумы больше нет. Нет чумы…
   — Есть чума! — Давила надвинулся на Краева, и тот начал медленно отступать назад. — Ты только сегодня напоролся на дикого чумника! Хорошо, хоть он сожрать тебя не успел. Таким же хочешь стать? Послезавтра станешь. Заразность — восемьдесят процентов. Ты что, забыл, от чего драпал? Ты же, кажется, хотел жить? Расхотел?
   — Нет, но как же так? — Краев продолжал отступать назад. Мозги его лихорадочно работали в поисках хоть какой-то лазейки. — Мне сказали, что у него иммунный сбой. Что его вылечат.
   — У него чума. Самая настоящая. Якутская лихорадка. Иммунный сбой — это значит, что у него перестала работать вакцина. И он подцепил где-то чуму. Вирус еще гуляет по стране. А то, что его вылечат, — не факт… Процентов тридцать до сих пор умирает.
   — Почему же вы не прививаете всех иностранцев? — выкрикнул Краев. — Они же могут заразиться!
   — На иностранцев нам плевать, — сообщил Давила, оттесняя Краева животом в угол. — Если хотят — пусть делают прививку. Она у нас бесплатная. И делают, кстати, все — как миленькие. А вот на тебя нам не плевать. Мы тебе слишком многим обязаны. Мы не хотим похоронить тебя через неделю. Ты уже заразился. Но мы тебе сдохнуть не дадим…
   Краев неожиданно рванулся, нырнул у Давилы под мышкой, уже почти достиг середины комнаты, когда мощная рука схватила его за шиворот и водрузила на стул.
   — Сидеть! — властно сказал Давила. — Сидеть, я сказал.
   Холодный металл уперся сзади в шею Краева. Давила стоял сзади, отражался в стеклянной дверце стенного шкафа. И Николай видел в отражении, что было приставлено к его шее. Пистолет.
   — Стреляй, сволочь, — сказал он тихо, но героически. — Застрели меня. Только не делайте прививку.
   — Стреляю, — сказал Давила. И спустил курок.
   Краев не успел вскрикнуть — он захлебнулся собственной кровью. Пуля с хрустом сломала его шейные позвонки, прошила шею и разорвала горло. Последнее, что он видел, оседая на пол, — торжествующую ухмылку Давиды, склонившегося над ним…
   — У тебя слишком богатое воображение, Коля, — произнес Давила. — Вставай, хватит валяться.
   Краев медленно встал, опираясь на стул. Осторожно дотронулся до шеи. Ничего не болело. Только холодок в затылке да маленькая припухлость под кожей.
   — Вот и все. — Жуков поднял свой пистолет. — Инъекция сделана. Не понимаю, чего ты боялся?
   До Краева вдруг дошло. В руке Давиды был вовсе не пистолет. Это был никелированный безыгольный инъектор.
   — Сволочь! — завопил он, брызгая слюной. — Ты хоть понимаешь, что ты наделал! Я же говорил тебе — у меня абсолютная непереносимость… Аллергия… Все… Умираю…
   Глаза его закатились, и он снова свалился на пол, дрыгая руками и ногами.
   — Прекрати истерику! — громко произнес Давила. — Мужик ты, в конце концов, или нет? Ну что ты здесь устраиваешь представление? Все уже давно проверили. Анализ крови у тебя зачем брали? Нет у тебя никакой непереносимости. И аллергии, кстати, тоже никакой нет! К тому же могу тебя обрадовать — в крови у тебя обнаружили вирус гепатита С. Неприятная штука — ты об этом не знал, но печени твоей грозила большая опасность. Теперь можешь об этом забыть. Через три дня в твоем организме не будет никаких вирусов.
   — И я стану совершенным россиянином? Живым роботом?
   — Придурок, — бросил Жуков. — Знаешь, в чем твоя проблема? У тебя мозги набекрень. Тебе сегодня сделали сканирование мозга — чтобы исключить сотрясение. И знаешь, что выяснилось? Ты страдаешь паранойей. В легкой, правда, форме. И все же это психическое заболевание. Многие гениальные люди были психами. Но у всех у них были проблемы: они были неуживчивыми людьми, замкнутыми и подозрительными. Они страдали навязчивыми идеями и галлюцинациями. У тебя бывают галлюцинации?
   — Нет, — соврал Краев. Только сегодня ночью он имел счастье беседовать со Стариком, которого, как выяснилось позже, в природе не существовало.
   — Мы можем подлечить тебя. У нас в клиниках паранойя лечится. Давай, а? Хоть человеком себя почувствуешь.
   — Я и так чувствую себя человеком! — Краев вскочил на ноги. Чувствовал он себя на удивление хорошо — после пьянки, бессонной ночи, дубины дикого чумника и проклятой прививки. — Все, пойду я! Я не знаю, параноик я или нет, но, если пообщаюсь с тобой еще десять минут, с ума сойду точно!
   Жуков поднес запястье к губам.
   — Потапова сюда, — сказал он в портативную рацию. Через тридцать секунд в дверях возник знакомый офицер милиции.
   — Старший лейтенант Потапов прибыл, господин спецсоветник! — бодро отрапортовал он, отдавая честь.
   — Отвезите Краева в гостиницу. — Давила пальцем показал на Николая. — Пусть выспится как следует. И дайте ему устройство спецсвязи — если что, пусть свяжется со мной. Объясните, как пользоваться. Пока, Коля. До скорой встречи.
   Давила потянулся и зевнул, обнажив широкие желтые зубы.

Часть вторая
ЧУМА

Глава 1
СТАРЫЙ КВАРТАЛ

   Краев провалялся в постели три дня. Его честно предупредили, что после прививки может подниматься температура и человек может чувствовать недомогание. Предложили даже лечь на это время в больницу — на всякий случай. Краев, естественно, категорически отказался. Мало ли чем его там в больнице напичкают? Впрочем, отказ его быстро потерял смысл, так как Краев вырубился и перестал контролировать ситуацию.
   Трудно было сказать, чем было вызвано такое болезненное состояние Николая Краева, — может быть, последним и решительным боем, который вели вирусы его организма, обороняясь от наседавших на них антител, а может быть, нервным срывом, вызванным событиями последней недели, и прежде всего коварным выстрелом Давилы в шею. Так или иначе, колошматило Краева по полной программе. Своенравная температура его ползла вертикально вверх, как неутомимый альпинист, — градус за градусом, метр за метром — и, добравшись вместо положенных тридцати восьми градусов аж до сорока одного, остановилась на трехдневный привал. Тело Краева валялось на кровати в совершенно изможденном виде, плавало в собственном поту, и лишь сильная дрожь, периодически пробегавшая по его членам, говорила опытному медицинскому глазу, что пациент еще не прервал свои метаболические процессы, или, выражаясь строго научным термином, не дал жмурика. Душа же Краева летала над его раскаленными останками, металась по комнате, пристегнутая к телу чем-то наподобие светящейся астральной нити. Душа смотрела сверху на тело с брезгливостью — не нравилась ей эта вяленая тушка, начавшая уже пованивать, совершенно не хотелось возвращаться ей в это убогое перегретое пристанище, столь несовершенное по сравнению с прохладными высотами заоблачного мира. Однако вернуться пришлось. Вероятно, в небесной канцелярии решили, что Краев не выполнил меру страданий, достаточную, чтобы попасть в рай; в равной же степени совершил недостаточно грехов, чтобы быть помещенным в ад. В связи с такой неопределенностью статуса Краев оставлен был жить и мучиться дальше.
   Удивительно, что Краев не был перевезен в госпиталь. Очевидно, в состоянии его, несмотря на внешнюю тяжесть, не было ничего необычного, и у медиков, которые приходили полюбоваться на него время от времени, не было сомнений, что он выкарабкается. А может быть, его жизнь уже не представляла особой ценности для российских жителей, достигших совершенства? Трудно сказать. Краев не размышлял об этом, поскольку сознание его было расколото на неровные фрагменты отбойным молотком пульсирующей головной боли. Он не способен был думать, и в этом состоял единственный положительный момент ситуации. Может быть, это его и спасло.
   Краев очухался утром на четвертый день. Первое, что он констатировал, — то, что он, по-видимому, жив. Во-вторых, отметил для себя Краев, он достаточно неплохо себя чувствует. В третьих, — и тут Краев снова начал соображать, — почему-то у него осталось ощущение, что кто-то пытался атаковать его мозги, чтобы разобрать их на кусочки и переделать по новому образцу. Возможно, ощущение это было навеяно паранойей, но Краев почувствовал себя победителем. Мозги его остались такими же, как прежде, — может быть, только слегка усохли в результате обезвоживания. И, как и прежде, они уже начали вырабатывать хитроумные планы, как побольше напакостить своему хозяину и ввергнуть его хрупкий организм в пучину новых приключений.
   Дверь неожиданно открылась, и в комнату бодрым шагом вошел Илья Георгиевич Жуков, известный Краеву как Давила. В отличие от Николая Давила за последние три дня практически не похудел. Он излучал оптимизм и душевное здоровье.
   — Что, Коля, друг мой, слышал я от докторов, что раскис ты немножко? — спросил он громогласно.
   — Да, — ватным голосом ответил Коля.
   — Ну, ничего! Поправишься! Пока вставать-то не можешь?
   — Нет, — сказал Краев совсем уже неживым голосом.
   — Ну и молодец! Полежи еще пару дней! После прививки такое бывает. Через неделю будешь бегать как жеребец!
   — Обязательно… — просипел Краев. От его шепота веяло свежей могилой.
   — Вот у тебя все и позади. Сделали тебе прививку, которой ты так боялся. И как видишь, ничего страшного с тобой не случилось.
   — Да уж…
   — Ну ладно. Пойду я. — Жуков заботливо поправил одеяло Николая. — Свяжемся с тобой завтра. Вот эта рация-часы — это для связи со мной. В любое время дня и ночи. Всегда носи их с собой. Страна у нас, конечно, безопасная, но мало ли что может случиться. Я думаю, завтра ты уже сможешь передвигаться. Тебе надо будет пройти кое-какие тесты. А потом я приглашаю тебя ко мне в гости. У меня завалялась где-то бутылка водочки. Честно говоря, давно не пил. Но для тебя исключение сделаю. Тяпнем по рюмашке…
   — Какие еще тесты?
   — Завтра все узнаешь. Завтра.

* * *

   — Завтра… — пробормотал Краев. — Нет уж, не надо мне никаких тестов.
   У него были основания полагать, что его уже начали переделывать. Может быть, Краев и был больным человеком, но почему-то он не хотел становиться здоровым и совершенным. Он хотел остаться самим собой.
   Давила уже ушел. Краев энергично сдернул одеяло и осмотрел свои тощие ноги. Ноги находились на месте — росли, как и положено, из нижней части туловища. Только теперь Краев почему-то не чувствовал привычной боли в ногах. Николай с подозрением ощупал колено. Согнул ногу. Колено работало как новое.
   Ручаюсь, что это еще один бесплатный подарочек государства. Здоровые ножки побегут по дорожке. За счет заведения, сэр. Что будет следующим? Моя душа?
   Краев встал, посетил душ, почистил зубы, даже причесался. Подобрал более или менее подходящую одежду — чтобы не выделяться внешним видом на улице. Вместо пиджака надел жилет с множеством карманов, сшитый по военному образцу. Сейчас такие снова входили в моду. Распихал по карманам все, что могло пригодиться в ближайшие дни. Краев не был уверен, что вернется в гостиницу вечером. Скорее он был уверен в обратном. Его уже взяли в оборот. Тесты… Знаем мы эти тесты. Пора сваливать.
   Рацию Давилы он спрятал за унитазным бачком — прикрепил там скотчем. Пусть не сразу догадаются, что он путешествует налегке, так сказать инкогнито. И еще он оставил в номере тросточку. В первый раз собрался выйти на улицу без унизительного инструмента опоры. Если уж его вылечили, надо этим пользоваться.
   О'кей. Или зер гут. Кому что нравится. Николай Краев продолжает независимое журналистское расследование. Кажется, Давила недавно сказал, что Краев должен увидеть все своими глазами? Самое время начать этот увлекательный процесс.

* * *

   Почему ноги понесли Краева в заброшенный квартал, тот самый, где на него напал дикий чумник, он и сам не знал. Может быть, потому, что место это в своей примитивности было загадочным — в отличие от усложненного, но определенного общероссийского технологизированного мира. Нельзя сказать, что Краев хорошо подготовился к встрече с возможными опасностями. Точнее сказать, он не подготовился никак. Правда, у него был большой нож с выскакивающим лезвием, но вряд ли Краев сумел бы воспользоваться им как боевым оружием.
   Краев был существом мирным и не приспособленным к обороне, и поэтому теперь он испытывал некоторый страх. Страх этот, впрочем, был даже отчасти приятен ему — заставлял сердце биться сильнее, разгонял кровь по жилам, обострял слух и зрение. Давно Краев не чувствовал себя таким живым, молодым и подвижным. Это было разновидностью игры. Краев тихо крался вдоль полуразрушенных домов, нырял в подворотни и затаивался там. Ждал, когда враг выдаст свое присутствие неосторожным шорохом. Чтобы броситься на врага сбоку и героически…
   Героически — что? Всадить нож ему в живот? Дурь какая. Не собирался он никого резать ножом. Да и некого было. Квартал был пуст. Абсолютно пуст.
   И все же следы пребывания людей здесь имелись. Краев едва не взвизгнул от неожиданности, когда наткнулся на погашенный костер — как когда-то Робинзон Крузо на своем необитаемом острове. Костер жгли недавно. Здесь коротали ночь люди — выпотрошенные консервные банки валялись на асфальте, также присутствовали обглоданные кости, пластиковые стаканчики и две пустые бутылки из-под водки. Кто мог сидеть здесь ночью, жечь старые сучья, есть руками тушенку из банки и даже пить водку? В любом случае не добропорядочные и воспитанные стандартные граждане, коих Краев имел счастье наблюдать до сих пор. Дикие чумники? Что-то подсказывало Краеву, что эти люди не были похожи на того безумного больного, который пытался съесть его здесь. Может быть, эти люди были чумниками, но сумасшедшими они не были.
   «Мне нужно увидеть чумников. Я уже могу не бояться заразиться чумой — ведь мне сделали прививку. Я хочу найти чумников и задать им несколько вопросов. Я знаю, о чем хочу спросить их».
   Обследование домов, которым занялся Краев, потребовало от него осторожности и физических усилий. Некоторые дома были в очень плохом состоянии — растрескавшиеся бетонные плиты висели на прутьях старой ржавой арматуры, грозя обрушиться в любой момент. Краев быстро убедился, что делать в таких домах нечего, — даже крысы давно покинули кучи перегнившего мусора и сухой трухи. Однако небольшой двухэтажный дом, на который он наткнулся в конце улицы, производил впечатление жилого. Стекла здесь были в основном целы, двери не выломаны. Даже какое-то объявление было приклеено к стене подъезда.
   Краев подошел к бумажке, сиротливо желтевшей на выцветшей стене. «Чума стоит за спиной. Она придет за всеми. Ее шаги неслышны, но дыхание ядовито», — было написано там корявыми русскими буквами. А снизу — еще надпись, но непонятная. Это больше напоминало арабскую вязь. Краев не умел читать по-арабски.
   Краев неприязненно дернул плечами и взялся за ручку двери. Дверь не открывалась. Похоже, что она была заперта изнутри.
   Глупо это было — пытаться вломиться в дом, где, вероятно, кто-то нелегально обитал. В этом доме не могли обитать приличные люди, и ничего хорошего Краеву от них ждать не стоило. Однако он дергал ручку до тех пор, пока не понял, что с этой стороны в дом не попадет.
   Краев решил, что нужно попытаться найти вход сзади. Обошел дом сбоку и попал в небольшой дворик, засаженный старыми липами. И сразу же увидел труп.
   Человек лежал на спине, раскинув руки, затылком на краю бетонного колодца. Одной ноги у него не было — ее отрубили вместе со штаниной. Отрублена была также и кисть правой руки. Краев, преодолевая тошноту, зажал нос, наклонился над мертвецом, махнул рукой. Туча серых и зеленых мух с жужжанием поднялась в воздух. И тогда Краев увидел буквы.
   «Чума» — было вырезано на груди мертвого человека. Горло человека было перерезано. Из раны в горле торчал букетик засохших желтых цветов. Зверобой.
   Чума. Чума придет за всеми.
   Это походило на какое-то ритуальное убийство. Очередная нестыковка — варварски убитый человек с букетом цветов, воткнутым в перерезанное горло, в центре безопасной и комфортабельной Москвы. Что ты думаешь на этот счет, Давила? Ты все еще уверен, что у вас уже три года нет преступности? Как там у нас дела с агрессией?
   Краев наклонился еще ниже, кончиками пальцев вытянул идентификационную карту, торчащую из кармана мертвеца. Странная карта. Красно-сине-белая, российская. Но с фиолетовой полосой наискосок. Как будто кто-то зачеркнул карту, лишив этого человека права называться обычным русским. Кто убил его? За что его убили? Почему ему отрубили ногу и руку?
   Краев брезгливо вытер карту о штаны и спрятал, ее в одном из своих многочисленных карманов. Пригодится.
   А дальше он совершил поступок и вовсе уж непонятный ему самому. Схватил мертвеца за оставшуюся ногу, приподнял и единым движением спихнул труп в колодец. Глухой всплеск свалившегося тела. Краев заглянул вниз. Колодец был узким и глубоким — метров пять. В тусклой маслянистой воде на дне его плавала спина того, кого Краев только что похоронил таким своеобразным способом.
   Далекие голоса за домом. Краев метнулся вперед, в глубь двора, с неожиданной ловкостью вскарабкался на раздвоенный ствол липы, спрятался в ветвях. Он не был уверен, что замаскирован достаточно хорошо. Но действия, которые он сейчас производил, диктовались вовсе не его волей. Может быть, сознание его, как и положено психически больному человеку, раздвоилось? И больной участок мозга имел собственную логику, заставляющую Краева превратиться в героя приключенческого триллера? Краев не знал. Он надеялся только, что не свалится с дерева в самый неподходящий момент.
   Двое вышли из-за дома. Краев поправил очки, чтобы видеть их лучше. Эти люди не выглядели как стандартные русские. Один, ростом повыше, был похож на славянина. На нем был камуфляжный жилет — такой же, как на Краеве. Длинные белые волосы человека ниспадали до плеч. В правой руке он держал оружие — не ультрасовременный электрошокер, положенный российскому милиционеру, а обычный анахроничный обрез, сделанный из охотничьего ружья. Второй человек был мелок ростом, кривоног, черная борода его торчала вниз остроконечным конусом. На голове его присутствовала белая повязка — что-то в душманском стиле, — остальная же одежда была вполне цивильной. В руках он тащил большую охапку сухих цветов. Зверобой.
   Парочка странных типов промчалась по двору широким шагом и остановилась как вкопанная у колодца.
   Краев увидел потрясение и даже ужас на лице у черного. Белый человек оставался невозмутим.
   — Слушай, его нэт, да? — заорал бородатый. — Он был, да? Тэпэрь нэт, да?
   — Да, — ответил белоголовый.
   — А-а! — возопил человек в повязке. — Аль маирра, тахын барак! — Он шваркнул свою вязанку на землю и начал топтать ее в приступе гнева. Руки его были воздеты к небу. Слова, которые вылетали из его рта, Краев идентифицировал как какой-то из тюркских языков. Вероятно, это были ругательства, судя по взвизгиваниям и завываниям.
   Славянин наклонился над колодцем и заглянул туда одним глазом.
   — Он там, — сказал он. — Плавает.
   — Тахын барак! — взвыл черный. Он неожиданно подскочил к своему товарищу, вырвал у него обрез и начал стрелять в колодец. Краев едва не свалился с дерева от грохота. — На! — орал черный, всаживая в колодец пулю за пулей. — На, иблис! На, чума шайтан!
   Судя по всему, этот бородатый человек питал к убитому довольно недружественные чувства.
   — Хватит. — Белоголовый положил руку на плечо черному. — Хватит. Патроны береги.
   Черный бросил обрез на землю, сел на землю, скрестив ноги, закрыл глаза и забормотал что-то, оглаживая руками бороду. Вряд ли он перечислял прижизненные заслуги умершего. Вероятнее всего, молился.
   Нога у Краева начала затекать, но он боялся пошевелиться. Ему показалось, что эти двое не были освобождены от агрессии. Более того, агрессия из них так и перла.