Страница:
Любила… Почему в прошедшем времени?
Герда была моложе его на десять лет. Неплохой вариант. Для него, конечно. По сравнению с ним — почти девочка. Но… Он не любил ее никогда. Терпел — и это было уже немало. До этого он не мог терпеть женщин рядом с собой так долго.
Целых шесть лет. Удивительно, правда? Хотя что тут удивительного? Это Краев был гордым, независимым и упрямым, как горный козел. За это и били его по темечку. А Шрайнер-то таким не был! Он был себе на уме, этот хромой немец Рихард, в открытую уже не бузил. Был склонен к компромиссам. Добивался своего тихой сапой. И ведь добивался же!
Опять прошедшее время. Все время прошедшее. Прошедшее навсегда?
Не зря его звали теперь метаморфом. Он снова претерпел метаморфозу. Он не мог представить себя теперь ни тем Краевым, ни тем Шрайнером. Что это было? Как он умудрялся проживать уже третью жизнь за короткий срок, отведенный одному человеческому телу? Может быть, это было уже не раздвоением, а растроением личности — признаком психического расстройства, о котором ему упорно сообщали все, кто исследовал его сознание? Краеву не приходилось выбирать. Он мог быть только тем, кем был: родившись, вырастая, бредя пешком, мчась галопом по собственной судьбе. Он мог быть только самим собой. Некоторые называли его гением. Кто-то, а таких было большинство, считали его умным, но неуступчивым ослом с иссохшей душой. Краеву наплевать было и на тех, и на других. Он просто жил. Жил своей жизнью.
Краев приоткрыл дверь ванной, выглянул в комнату. Лиза спит. Лежит на спине, разметалась на подушке. Боже, до чего ж хорош милый Лисенок! Покрывало сползло до пояса, изумительные грудки смотрят прямо в синий потолок с белыми звездочками. «Когда звездой я был бы, смотрел бы на тебя всю ночь не отрываясь и плакал утром, прощаясь с дивною твоею красотой». Чьи это слова? Шекспир? Кем был бы старина Шекспир, попади он в эту эпоху, в эту страну? Чумником? А может быть, бараном? А почему бы и нет? Попал бы в среднее статистическое. Может быть, даже и книжки писал бы до сих пор — только теперь уже правильные. Трудно сказать. Краев был доволен, что оказался чумником. Право быть чумником надо заслужить.
«Осторожно, на цыпочках. На цырлах. Зубы я уже почистил. Утренний туалет как бы совершил. Но это не помешает мне поспать еще часочек. Или полежать часочек, притворяясь, что сплю. Уснешь тут… Смотреть вполглаза на бритую макушку с рыжеватой странной косичкой, почти кришнаитской. И быстро закрыть глаза, когда она проснется. Даже всхрапнуть для правдоподобности. Она встанет, покосится на меня — спит, метаморф, паразит такой… Потянется, сцепит пальцы вместе, поднимет руки вверх, выставит грудки вперед, зевнет так, что розовый лисячий язычок покажется из-за зубов. И пойдет в ванную, прихватив со стула свои шмотки. И тут-то я, конечно, открою глаза полностью, на полную катушку, и буду смотреть на ее спинку с изгибающейся продольной ложбинкой, и на ее длинные ножки — с тремя синяками после вчерашней драки, и на шарики, раскачивающиеся на концах ее сумасшедшей косички, и на ее черные шортики, и буду воображать — что там такое, под этой черной поблескивающей тканью, потому что я никогда в своей жизни не увижу, что же такое там было. Майн гот… И само собой, нащелкать кучу моментальных снимков — там, в памяти, но на всю жизнь, чтобы извлекать их потом, и рассматривать, и водить по ним пальцем, и даже касаться их нежно губами. Потому что лучше уже не будет. Потому что лучше уже не может быть. И потому что очень больно думать, что этот миг кончится».
Краев не расстраивался тому, что все это могло отказаться иллюзией. Он не привык к многому. Он привык обходиться минимумом. Для него и этот призрак, миг созерцания, уже был счастьем. Счастьем, которого он не заслужил. Украденным счастьем.
Николай лег на постель, вытянулся, ожидая, что девушка сразу проснется. Но она лишь тихо посапывала носиком, даже придвинулась во сне снова к Краеву. Может быть, ей было холодно и она неосознанно тянулась к теплу? Снова положила руку на него — там, под покрывалом. Николай закрыл глаза. В конце концов, он тоже имеет право на непроизвольные движения во время сна. Рука его прошла вдоль спины Лизы и остановилась на ее попке. Упругой маленькой попке, обтянутой черной лайкрой. Краев затаил дыхание. Ждал, что будет. Ждал, когда Лисенок проснется и даст ему по физиономии за наглое приставание. Секунда проходила за секундой. Минута за минутой. И ничего не происходило.
Николай быстро, изображая сонные движения, скользнул ладонью вниз. Ножка. Такая приятная на ощупь. Такая милая ножка. Жалко, длины руки не хватает, чтобы потрогать ее всю — до пятки, до пальчиков, тонких, можно даже сказать — музыкальных. А как хорошо было бы дотронуться до этой ножки губами…
Краев осторожно переместился ниже всем телом. Еще ниже. Лиза вдруг брыкнулась, как лягушка, скользнула вверх, и Краев с ужасом обнаружил, что в глаз его уткнулась ее грудь. Сосок в глазу — это тебе не соринка. Пожалуй, он перестарался в своих поползновениях. Что скажет она сейчас, если проснется? Зажмуриться и храпеть! Немедленно! Краев никогда не храпел, но теперь он будет стараться. Будет выводить рулады и пересвисты. Только бы она не подумала, что он мог покуситься на ее честь.
Черт… Нет, это невыносимо. Ну возмутится она, ну и что? Он отшутится. В конце концов, это она залезла к нему в постель, а не он к ней. И спит она как-то подозрительно крепко. Другая бы давно проснулась при таких активных телодвижениях. Может быть, вся та дрянь, которой они вчера наглотались, вызывает у нее такое снотворное действие? Сейчас проверим.
Краев обнаглел вконец. Приподнялся на локте, слегка потеребил девушку за плечо.
— Лиза, — произнес шепотом ей на ухо. Эффект был совершенно неожиданный.
— М-м-м, — сказала Лиза, не открывая глаз. А потом перевернулась на спину и принялась спать так крепко, так старательно, что совершенно очевидно было — хоть из пушки стреляй над ухом, не проснется ни за что. Из принципа.
«Ладно, — то ли подумал, то ли тихо прошептал Николай Краев. — Вот ты какая соня. Это хорошо. Хорошо».
Теперь он действовал решительнее. Слез с кровати, переместился вниз — туда, где, прикрытые покрывалом, находились желанные и изумительные ножки. Поднял вверх край полотна. Полюбовался на пальчики — они действительно того стоили. А потом начал свое путешествие вверх.
Краев полз на коленях около кровати, поднимал шелк все выше и выше, пока не добрался до пупка. Так он и стоял, рассматривал черные Лизины штанишки. Интересно, они тоже из прилипки? Из ткани, которую без желания хозяйки с тела не снимешь? Впрочем, это можно определить методом научного эксперимента…
Он осторожно оттянул трусики от кожи. Нет, не прилипка. Заглянул внутрь. «А может, попробовать снять? А что скажет она, когда проснется в таком виде? А почему она должна что-то говорить? Она и не помнит, само собой, в каком виде легла спать — в трусиках или без оных. Вон как спит крепко. Как убитая. А я только сниму их и положу на стул к остальной одежде. А потом прекращу свои варварские, бесчеловечные эксперименты. Негуманные — по отношению ко мне. Потому что я уже изнемогаю. Я тихо проберусь под покрывало и притворюсь спящим. И попытаюсь успокоиться, хотя это вряд ли возможно…»
Он разговаривал так сам с собой, впав в легкое забытье. А очухался только тогда, когда обнаружил, что сидит на полу и держит Лизины штанишки в руках. Быстро, испуганно бросил их на стул. Избегая глядеть на девушку, снова натянул на нее покрывало. Обошел кровать, лег спиной к Лизе, медленно придвинулся к ней, грустно скрючился и закрыл глаза.
И тут же она завозилась, прижалась к нему сзади, уткнувшись носом в его позвоночник. Николай лежал так минут пять, ощущая, как дыхание ее нежным ветерком касается его кожи. А потом не выдержал и повернулся к ней лицом.
Спит. Господи, да сколько можно так дрыхнуть?! Где обещанная ему сцена пробуждения, потягивания и путешествия в ванную голышом?! Сейчас он ее разбудит.
Краев довольно решительно положил Лизе руку на живот. Спит. Повернул ее на спину. Повернулась, сонно вздохнула, но не проснулась. Нежно провел пальцами по внутренней поверхности бедра, поднимаясь все выше. «А вот так? Ну, проснись теперь, дай мне по морде. Покажи мне свои зубки». Лиза облизнулась во сне, слегка раздвинула ножки. Интересно, что ей снится? Нет, это не просто девушка — это какая-то спящая царевна. Вот оно, потайное местечко всех спящих царевен. Теплое, мягкое, влажное…
Краев на некоторое время снова потерял голову. А когда открыл глаза, обнаружил, что уже находится над Лизой в странной позе — стоит на вытянутых руках, словно собрался заняться армейскими отжиманиями. Ноги его были вытянуты, сведены вместе и находились между разведенными ногами девушки. Он почти не касался ее. Соприкасался с ней только одним участком тела. Участком, специально предназначенным для глубокого соприкосновения. И полностью готовым к этому.
«Один раз, — решил он отчаянно. — Один раз я войду в нее. Нет, два раза. Так медленно и нежно, что она даже этого не заметит. А потом? А потом я выйду, оденусь и буду бежать до самой канадской границы. Буду нести свой олимпийский факел, пока он не погаснет. Буду заниматься спортом. Говорят, он помогает справиться с неудовлетворенными желаниями…»
Его первое путешествие заняло целую вечность. Сперва она немножко напряглась, обхватила его — там, внутри, — и он испуганно замер. Но потом вдруг расслабилась, потеплела, и последние сантиметры он проходил получая ни с чем не сравнимое удовольствие. «Назад… Главное — не спешить. Можно даже не двигаться, просто находиться там — тонуть в этой удивительно нежной бездне, таять, как лед в бокале изысканного напитка. Еще раз… О Боже! Сейчас я умру… Что там полеты?… Жалкое подобие. Ну все, хватит…»
Он уже почти вышел, когда Лиза быстро подняла ноги, положила их к нему на ягодицы и с силой прижала его к себе. Уставшие руки Краева не выдержали, и он в ужасе рухнул на девушку, снова войдя в нее — до самого основания.
Глаза Лизы широко раскрылись.
— Ты куда? — тихо спросила она. — Сбежать хочешь?
— Я… Это… — Краев попытался приподняться, но Лизины руки взметнулись и обхватили его шею. Теперь он полностью был в ее плену, соединенный с ней всем, чем только можно было соединиться. Это было покрепче, чем кандалы.
— Продолжай! — Шепот коснулся его уха мягким горячим дыханием. — У тебя хорошо получается…
. — Ты… Ты меня хочешь?…
— Да… Да… Ты такой нежный… Метаморф…
— Лиза… Лисенок…
— Ты мой?…
— Да…
— Нет. Я тебя обманула. — Лиза сидела на его животе, нежно терлась об него — мягкий, мокренький, горячий Лисенок. — Я совсем не спала. Я притворялась. Смешно, да? Я ждала, когда ты проснешься. Когда ты встанешь и пойдешь в ванную. Чтобы смотреть на тебя со спины и запомнить тебя. Таким, какой ты есть.
— Ты переиграла меня. Я хотел сделать то же самое.
— Я переиграла тебя. Я сходила и пописала за десять минут до того, как ты проснулся. Чтобы мне ничего не мешало.
— Ты меня обманула.
— Ты умный, метаморф. — Лиза наклонилась, большие ее глаза смотрели прямо в глаза Краева. — Я вижу, что ты очень умный. И это нравится мне. Но я хитрее тебя.
— Потому что ты — маленькая лисичка?
— Потому что я — кусачий Лисенок.
— Почему ты… Почему ты так сделала? Я же старый…
— Ты старый. И ужасный! — Лизка свалилась на него, поцеловала, перекатилась на спину. Положила голову на его грудь. Лежала и смотрела в потолок, в Нарисованное звездное небо. — Это у меня хобби такое.
— Какое? Соблазнять старых и ужасных метаморфов?
— Соблазнять только одного метаморфа — тебя. Это мое новое хобби. Остальных старых метаморфов я не люблю.
— А полумехов?
— Терпеть не могу!
— А долгоногов?
— Меня тошнит от их тонких волосатых конечностей.
— Таких же, как у меня? — Краев поднял ногу.
— У них еще хуже. Еще тоньше и волосатее.
— Ты специально сняла с меня наручники? Чтобы тайком сходить пописать?
— Нет. Если бы я не сняла их вчера, ты бы остался калекой. Чертовы животрупы! Как твои руки?
— Ничего. — Краев повертел запястьями. — Даже не болят почти. Тем более после такого обезболивающего средства. — Он погладил Лизу по животу.
— Тебе надо регулярно принимать это лекарство. Оно тебе хорошо помогает.
— Как часто?
— Как можно чаще.
— Прямо сейчас?
— А ты хочешь?
— А ты что, не видишь?
— Да, действительно… По-моему, тебе надо заняться лечением немедленно. Ты весь опух.
— Ну, не весь…
— Там, где надо… опух… Ой… Немножко помедленнее… Тебе уже лучше?…
— А тебе?…
— Да! Да!
— Лежи и не дергайся, — процедил сквозь зубы Салем. — Лиза!
— Что? — пискнула девчонка из-под покрывала, под которым спряталась с головой.
— Вылезай! Быстро!
— Отвернись! Я оденусь! Я стесняюсь!
— А его ты не стесняешься?
— Его — нет!
— Ах ты, зараза маленькая! — зарычал Салем. — Я тебе что сказал? Сторожить его! Охранять его! А не трахаться с ним! А ты что делаешь?! Зачем наручники с него сняла?
— А это мое дело! — Лиза откинула покрывало, вскочила на ноги, забыв о стеснении, уперла руки в боки, уставилась на своего братца испепеляющим взглядом. — Я тебя хоть раз из постели вытаскивала? Говорила, что ты не с той медузой спишь, с которой мне хочется?!
— Одевайся! — фыркнул Салем. — Не сестра, а анекдот ходячий.
— Она хорошая, — сдавленно проговорил Краев. — Отвяжись от нее. Она спасла мне жизнь вчера, если хочешь знать.
— Тебя не спрашивают! — рявкнул парень. — Хорошая… Спасла… Нечего было лезть к «Свиньям» — и спасать никого бы не пришлось! Идиотка! Пришли в эту вонючую клоаку, налопались галиков под завязку… Богема хренова! Декаденты! Летали небось?
— Летали.
— Лизка, я тебя убью!
Девушка гордо дернула плечом — видели, мол, мы таких, — уцепила одежонку и прошествовала в ванную.
— Что такое галики? — полюбопытствовал Краев.
— Галлюциногены. Наркотики. Мескатоником тебя угостили?
— Да.
— Кретины! — зарычал Салем. — Ну ладно, Лиза — дурочка юная. А Крюгер-то куда глядел, когда она тебя этим дерьмом поила?
— Его в это время не было.
— Знаешь, что такое мескатоник?
— Нет.
— Смесь мескалина, амфетамина и биоактивных агентов. Наркотик убойной силы и мгновенного действия. Сколько стаканов выпил?
— Один.
— Слава Богу. — Салем облегченно вздохнул, ослабил нажим шокера. — Если б два выпил, не то что в зале бы летал, а до самой Луны допилил, как ракета, выпуская из задницы реактивные газы! Параноику нельзя употреблять мескалин — ни в коем случае. А бракованному параспосу — тем более. Удивительно, как ты там фокусов не натворил. Не поубивал всех мыслью, как тараканов когда-то.
— Там нужно было кое-кого убить…
— Чингис, похоже, уложил там вчера двоих. И Крюгер — одного. Я уж не говорю, сколько народу там покалечили. И все из-за тебя, метаморф! — Салем скрипнул зубами. — Знаешь, что это такое, метаморф? Это чрезвычайное происшествие! Обстановка у нас в зоне и так хуже некуда, дело давно шло к войне, но до такого не доходило. Знаешь, чем это грозит?
— Чем?
— Тем, что у баранов может лопнуть терпение. Они пришлют сюда чумную полицию. Ты знаешь, что такое чумная полиция?
— Нет.
— Это очень жесткие люди. Это не добрые московские менты. Чумные копы — это что-то вроде спецназа. Они способны к насилию — и очень эффективному насилию! Они загребут всех, кто дрался, — и тебя, и животрупов, и Чингиса, и Крюгера, и девчонок, и Лизу, кстати. А уж меня — на сто процентов! На мне уже достаточно грехов висит.
— И куда нас?
— Тебе это лучше знать. Ты сам только что вернулся из того места, где перевоспитывают опасных чумников. Из Инкубатора. Тебе понравилось?
— Но эти животрупы… Это же нелюди!
— Это люди.
— Но у них такие рожи… Черепа, обтянутые кожей. Они не похожи на живых людей.
— Это маски! — Салем покачал головой, изумляясь невиданной наивности собеседника… — Днем ты вряд ли отличишь животрупа от обычного чумника. А вечером они собираются на свою поганую сходку, колются всякой гадостью, по сравнению с которой мескалин — это лимонад, надевают свои уродские маски и идут куролесить. Вся проблема в наркотиках. В чумных зонах никто не контролирует их производство и применение. Есть такие виды синтетической дури, от которых люди сходят ума за считанные месяцы.
— А бараны?
— Они смотрят на это сквозь пальцы. Наверное, ждут, чтобы мы побыстрее вымерли. Не от чумы, так от наркотиков.
— Мы на самом деле летали вчера?
— Вы валялись на полу, — с отвращением сообщил Салем. — Вы с Лизкой валялись на грязном полу, залитым всяким дерьмом, тискались и воображали, что летаете. И все в зале делали то же самое. Кроме животрупов. Они не летают. В своих мечтах они убивают. Но иногда путают мечту и явь.
— А Заппа?
— Что такое «заппа»?
— Там музыкант был такой на сцене. Он умер давно…
— Не было там никакого музыканта. Была голографическая проекция какого-нибудь старого рок-концерта. В «Свиньях» любят такую музыку.
Обман. Сплошной обман. Может, и Лиза была иллюзией?
Лиза вышла из ванной. Направилась решительным шагом к кровати. Схватилась за оружие, приставленное к шее Краева, и отвела его в сторону.
— Отпусти его.
— Ты что? — Салем дергал свою пушку, но девчонка держала ее крепко. — Он опасен!
— Он не опасен!
— Ты не знаешь, кто он такой!
— Ты тоже! Но я знаю его лучше. — Лиза улыбнулась едва заметно. — Уже лучше.
— Я провел ему сканирование…
— Сканирование — это не то, что ему нужно. — Лиза отпустила ствол, встала на колени рядом с кроватью, обвила руками шею Краева, прижалась к его уху мягкой гладкой щекой. — Ему нужно совсем другое. Он потерял многое. Он стремится обрести себя. Ему нужно участие. Нужна дружба. Нужна любовь…
— Плевать мне на то, что ему нужно!
— Он — человек! — Лиза повернула голову к брату, губы ее дрожали. — Слышишь, Салем? Он — человек. Он не такой, как мы. И он не такой, как бараны. Он совсем другой! Я еще не встречала таких, как он. Он все врет нам — я это чувствую. Он не из четвертой зоны. Я не знаю, откуда он попал сюда — из другой страны, из другого времени или с другой планеты. Но он живой! Он более живой, чем все мы! Ему плохо! Он никогда не сможет приспособиться к нашему миру. И ему нужно помочь. Он погибнет без нас…
Лиза опустила лицо. Слезы капали из ее глаз на ухо Краева, ползли по его уху горячими каплями. Краев выпростал руки из-под покрывала, обнял девочку. Плечи ее вздрагивали от рыданий.
Салем почесал в бритой макушке. Положил свой автомат на стол. Сел на пол, скрестил ноги по-турецки, достал сигарету и закурил.
— Она все чувствует, — показал он пальцем на сестру. — Понимаешь? Такая вот штука. Есть у нее такой талант. Ее трудно обмануть. Похоже, ты заврался, джанг. Давай рассказывай.
— Что рассказывать?
— Как тебя зовут на самом деле?
— Меня?
— Тебя. — Салем затянулся с видимым удовольствием и выпустил дым в потолок. — Имя и фамилия. Понимаешь, инопланетянин?
— Николай Краев, — сказал Краев. — Так меня и зовут. Сигареткой угостишь?
Глава 8
Герда была моложе его на десять лет. Неплохой вариант. Для него, конечно. По сравнению с ним — почти девочка. Но… Он не любил ее никогда. Терпел — и это было уже немало. До этого он не мог терпеть женщин рядом с собой так долго.
Целых шесть лет. Удивительно, правда? Хотя что тут удивительного? Это Краев был гордым, независимым и упрямым, как горный козел. За это и били его по темечку. А Шрайнер-то таким не был! Он был себе на уме, этот хромой немец Рихард, в открытую уже не бузил. Был склонен к компромиссам. Добивался своего тихой сапой. И ведь добивался же!
Опять прошедшее время. Все время прошедшее. Прошедшее навсегда?
Не зря его звали теперь метаморфом. Он снова претерпел метаморфозу. Он не мог представить себя теперь ни тем Краевым, ни тем Шрайнером. Что это было? Как он умудрялся проживать уже третью жизнь за короткий срок, отведенный одному человеческому телу? Может быть, это было уже не раздвоением, а растроением личности — признаком психического расстройства, о котором ему упорно сообщали все, кто исследовал его сознание? Краеву не приходилось выбирать. Он мог быть только тем, кем был: родившись, вырастая, бредя пешком, мчась галопом по собственной судьбе. Он мог быть только самим собой. Некоторые называли его гением. Кто-то, а таких было большинство, считали его умным, но неуступчивым ослом с иссохшей душой. Краеву наплевать было и на тех, и на других. Он просто жил. Жил своей жизнью.
Краев приоткрыл дверь ванной, выглянул в комнату. Лиза спит. Лежит на спине, разметалась на подушке. Боже, до чего ж хорош милый Лисенок! Покрывало сползло до пояса, изумительные грудки смотрят прямо в синий потолок с белыми звездочками. «Когда звездой я был бы, смотрел бы на тебя всю ночь не отрываясь и плакал утром, прощаясь с дивною твоею красотой». Чьи это слова? Шекспир? Кем был бы старина Шекспир, попади он в эту эпоху, в эту страну? Чумником? А может быть, бараном? А почему бы и нет? Попал бы в среднее статистическое. Может быть, даже и книжки писал бы до сих пор — только теперь уже правильные. Трудно сказать. Краев был доволен, что оказался чумником. Право быть чумником надо заслужить.
«Осторожно, на цыпочках. На цырлах. Зубы я уже почистил. Утренний туалет как бы совершил. Но это не помешает мне поспать еще часочек. Или полежать часочек, притворяясь, что сплю. Уснешь тут… Смотреть вполглаза на бритую макушку с рыжеватой странной косичкой, почти кришнаитской. И быстро закрыть глаза, когда она проснется. Даже всхрапнуть для правдоподобности. Она встанет, покосится на меня — спит, метаморф, паразит такой… Потянется, сцепит пальцы вместе, поднимет руки вверх, выставит грудки вперед, зевнет так, что розовый лисячий язычок покажется из-за зубов. И пойдет в ванную, прихватив со стула свои шмотки. И тут-то я, конечно, открою глаза полностью, на полную катушку, и буду смотреть на ее спинку с изгибающейся продольной ложбинкой, и на ее длинные ножки — с тремя синяками после вчерашней драки, и на шарики, раскачивающиеся на концах ее сумасшедшей косички, и на ее черные шортики, и буду воображать — что там такое, под этой черной поблескивающей тканью, потому что я никогда в своей жизни не увижу, что же такое там было. Майн гот… И само собой, нащелкать кучу моментальных снимков — там, в памяти, но на всю жизнь, чтобы извлекать их потом, и рассматривать, и водить по ним пальцем, и даже касаться их нежно губами. Потому что лучше уже не будет. Потому что лучше уже не может быть. И потому что очень больно думать, что этот миг кончится».
Краев не расстраивался тому, что все это могло отказаться иллюзией. Он не привык к многому. Он привык обходиться минимумом. Для него и этот призрак, миг созерцания, уже был счастьем. Счастьем, которого он не заслужил. Украденным счастьем.
Николай лег на постель, вытянулся, ожидая, что девушка сразу проснется. Но она лишь тихо посапывала носиком, даже придвинулась во сне снова к Краеву. Может быть, ей было холодно и она неосознанно тянулась к теплу? Снова положила руку на него — там, под покрывалом. Николай закрыл глаза. В конце концов, он тоже имеет право на непроизвольные движения во время сна. Рука его прошла вдоль спины Лизы и остановилась на ее попке. Упругой маленькой попке, обтянутой черной лайкрой. Краев затаил дыхание. Ждал, что будет. Ждал, когда Лисенок проснется и даст ему по физиономии за наглое приставание. Секунда проходила за секундой. Минута за минутой. И ничего не происходило.
Николай быстро, изображая сонные движения, скользнул ладонью вниз. Ножка. Такая приятная на ощупь. Такая милая ножка. Жалко, длины руки не хватает, чтобы потрогать ее всю — до пятки, до пальчиков, тонких, можно даже сказать — музыкальных. А как хорошо было бы дотронуться до этой ножки губами…
Краев осторожно переместился ниже всем телом. Еще ниже. Лиза вдруг брыкнулась, как лягушка, скользнула вверх, и Краев с ужасом обнаружил, что в глаз его уткнулась ее грудь. Сосок в глазу — это тебе не соринка. Пожалуй, он перестарался в своих поползновениях. Что скажет она сейчас, если проснется? Зажмуриться и храпеть! Немедленно! Краев никогда не храпел, но теперь он будет стараться. Будет выводить рулады и пересвисты. Только бы она не подумала, что он мог покуситься на ее честь.
Черт… Нет, это невыносимо. Ну возмутится она, ну и что? Он отшутится. В конце концов, это она залезла к нему в постель, а не он к ней. И спит она как-то подозрительно крепко. Другая бы давно проснулась при таких активных телодвижениях. Может быть, вся та дрянь, которой они вчера наглотались, вызывает у нее такое снотворное действие? Сейчас проверим.
Краев обнаглел вконец. Приподнялся на локте, слегка потеребил девушку за плечо.
— Лиза, — произнес шепотом ей на ухо. Эффект был совершенно неожиданный.
— М-м-м, — сказала Лиза, не открывая глаз. А потом перевернулась на спину и принялась спать так крепко, так старательно, что совершенно очевидно было — хоть из пушки стреляй над ухом, не проснется ни за что. Из принципа.
«Ладно, — то ли подумал, то ли тихо прошептал Николай Краев. — Вот ты какая соня. Это хорошо. Хорошо».
Теперь он действовал решительнее. Слез с кровати, переместился вниз — туда, где, прикрытые покрывалом, находились желанные и изумительные ножки. Поднял вверх край полотна. Полюбовался на пальчики — они действительно того стоили. А потом начал свое путешествие вверх.
Краев полз на коленях около кровати, поднимал шелк все выше и выше, пока не добрался до пупка. Так он и стоял, рассматривал черные Лизины штанишки. Интересно, они тоже из прилипки? Из ткани, которую без желания хозяйки с тела не снимешь? Впрочем, это можно определить методом научного эксперимента…
Он осторожно оттянул трусики от кожи. Нет, не прилипка. Заглянул внутрь. «А может, попробовать снять? А что скажет она, когда проснется в таком виде? А почему она должна что-то говорить? Она и не помнит, само собой, в каком виде легла спать — в трусиках или без оных. Вон как спит крепко. Как убитая. А я только сниму их и положу на стул к остальной одежде. А потом прекращу свои варварские, бесчеловечные эксперименты. Негуманные — по отношению ко мне. Потому что я уже изнемогаю. Я тихо проберусь под покрывало и притворюсь спящим. И попытаюсь успокоиться, хотя это вряд ли возможно…»
Он разговаривал так сам с собой, впав в легкое забытье. А очухался только тогда, когда обнаружил, что сидит на полу и держит Лизины штанишки в руках. Быстро, испуганно бросил их на стул. Избегая глядеть на девушку, снова натянул на нее покрывало. Обошел кровать, лег спиной к Лизе, медленно придвинулся к ней, грустно скрючился и закрыл глаза.
И тут же она завозилась, прижалась к нему сзади, уткнувшись носом в его позвоночник. Николай лежал так минут пять, ощущая, как дыхание ее нежным ветерком касается его кожи. А потом не выдержал и повернулся к ней лицом.
Спит. Господи, да сколько можно так дрыхнуть?! Где обещанная ему сцена пробуждения, потягивания и путешествия в ванную голышом?! Сейчас он ее разбудит.
Краев довольно решительно положил Лизе руку на живот. Спит. Повернул ее на спину. Повернулась, сонно вздохнула, но не проснулась. Нежно провел пальцами по внутренней поверхности бедра, поднимаясь все выше. «А вот так? Ну, проснись теперь, дай мне по морде. Покажи мне свои зубки». Лиза облизнулась во сне, слегка раздвинула ножки. Интересно, что ей снится? Нет, это не просто девушка — это какая-то спящая царевна. Вот оно, потайное местечко всех спящих царевен. Теплое, мягкое, влажное…
Краев на некоторое время снова потерял голову. А когда открыл глаза, обнаружил, что уже находится над Лизой в странной позе — стоит на вытянутых руках, словно собрался заняться армейскими отжиманиями. Ноги его были вытянуты, сведены вместе и находились между разведенными ногами девушки. Он почти не касался ее. Соприкасался с ней только одним участком тела. Участком, специально предназначенным для глубокого соприкосновения. И полностью готовым к этому.
«Один раз, — решил он отчаянно. — Один раз я войду в нее. Нет, два раза. Так медленно и нежно, что она даже этого не заметит. А потом? А потом я выйду, оденусь и буду бежать до самой канадской границы. Буду нести свой олимпийский факел, пока он не погаснет. Буду заниматься спортом. Говорят, он помогает справиться с неудовлетворенными желаниями…»
Его первое путешествие заняло целую вечность. Сперва она немножко напряглась, обхватила его — там, внутри, — и он испуганно замер. Но потом вдруг расслабилась, потеплела, и последние сантиметры он проходил получая ни с чем не сравнимое удовольствие. «Назад… Главное — не спешить. Можно даже не двигаться, просто находиться там — тонуть в этой удивительно нежной бездне, таять, как лед в бокале изысканного напитка. Еще раз… О Боже! Сейчас я умру… Что там полеты?… Жалкое подобие. Ну все, хватит…»
Он уже почти вышел, когда Лиза быстро подняла ноги, положила их к нему на ягодицы и с силой прижала его к себе. Уставшие руки Краева не выдержали, и он в ужасе рухнул на девушку, снова войдя в нее — до самого основания.
Глаза Лизы широко раскрылись.
— Ты куда? — тихо спросила она. — Сбежать хочешь?
— Я… Это… — Краев попытался приподняться, но Лизины руки взметнулись и обхватили его шею. Теперь он полностью был в ее плену, соединенный с ней всем, чем только можно было соединиться. Это было покрепче, чем кандалы.
— Продолжай! — Шепот коснулся его уха мягким горячим дыханием. — У тебя хорошо получается…
. — Ты… Ты меня хочешь?…
— Да… Да… Ты такой нежный… Метаморф…
— Лиза… Лисенок…
— Ты мой?…
— Да…
* * *
— Лиза, — спросил он. — Ты так крепко спишь… Ты спала, да?— Нет. Я тебя обманула. — Лиза сидела на его животе, нежно терлась об него — мягкий, мокренький, горячий Лисенок. — Я совсем не спала. Я притворялась. Смешно, да? Я ждала, когда ты проснешься. Когда ты встанешь и пойдешь в ванную. Чтобы смотреть на тебя со спины и запомнить тебя. Таким, какой ты есть.
— Ты переиграла меня. Я хотел сделать то же самое.
— Я переиграла тебя. Я сходила и пописала за десять минут до того, как ты проснулся. Чтобы мне ничего не мешало.
— Ты меня обманула.
— Ты умный, метаморф. — Лиза наклонилась, большие ее глаза смотрели прямо в глаза Краева. — Я вижу, что ты очень умный. И это нравится мне. Но я хитрее тебя.
— Потому что ты — маленькая лисичка?
— Потому что я — кусачий Лисенок.
— Почему ты… Почему ты так сделала? Я же старый…
— Ты старый. И ужасный! — Лизка свалилась на него, поцеловала, перекатилась на спину. Положила голову на его грудь. Лежала и смотрела в потолок, в Нарисованное звездное небо. — Это у меня хобби такое.
— Какое? Соблазнять старых и ужасных метаморфов?
— Соблазнять только одного метаморфа — тебя. Это мое новое хобби. Остальных старых метаморфов я не люблю.
— А полумехов?
— Терпеть не могу!
— А долгоногов?
— Меня тошнит от их тонких волосатых конечностей.
— Таких же, как у меня? — Краев поднял ногу.
— У них еще хуже. Еще тоньше и волосатее.
— Ты специально сняла с меня наручники? Чтобы тайком сходить пописать?
— Нет. Если бы я не сняла их вчера, ты бы остался калекой. Чертовы животрупы! Как твои руки?
— Ничего. — Краев повертел запястьями. — Даже не болят почти. Тем более после такого обезболивающего средства. — Он погладил Лизу по животу.
— Тебе надо регулярно принимать это лекарство. Оно тебе хорошо помогает.
— Как часто?
— Как можно чаще.
— Прямо сейчас?
— А ты хочешь?
— А ты что, не видишь?
— Да, действительно… По-моему, тебе надо заняться лечением немедленно. Ты весь опух.
— Ну, не весь…
— Там, где надо… опух… Ой… Немножко помедленнее… Тебе уже лучше?…
— А тебе?…
— Да! Да!
* * *
Что-то холодное прикоснулось к шее Краева. Он вздрогнул, открыл глаза, попытался вскочить. Не тут-то было. Ствол электрошокера вдавился в кожу сильнее, прижал Николая к подушке.— Лежи и не дергайся, — процедил сквозь зубы Салем. — Лиза!
— Что? — пискнула девчонка из-под покрывала, под которым спряталась с головой.
— Вылезай! Быстро!
— Отвернись! Я оденусь! Я стесняюсь!
— А его ты не стесняешься?
— Его — нет!
— Ах ты, зараза маленькая! — зарычал Салем. — Я тебе что сказал? Сторожить его! Охранять его! А не трахаться с ним! А ты что делаешь?! Зачем наручники с него сняла?
— А это мое дело! — Лиза откинула покрывало, вскочила на ноги, забыв о стеснении, уперла руки в боки, уставилась на своего братца испепеляющим взглядом. — Я тебя хоть раз из постели вытаскивала? Говорила, что ты не с той медузой спишь, с которой мне хочется?!
— Одевайся! — фыркнул Салем. — Не сестра, а анекдот ходячий.
— Она хорошая, — сдавленно проговорил Краев. — Отвяжись от нее. Она спасла мне жизнь вчера, если хочешь знать.
— Тебя не спрашивают! — рявкнул парень. — Хорошая… Спасла… Нечего было лезть к «Свиньям» — и спасать никого бы не пришлось! Идиотка! Пришли в эту вонючую клоаку, налопались галиков под завязку… Богема хренова! Декаденты! Летали небось?
— Летали.
— Лизка, я тебя убью!
Девушка гордо дернула плечом — видели, мол, мы таких, — уцепила одежонку и прошествовала в ванную.
— Что такое галики? — полюбопытствовал Краев.
— Галлюциногены. Наркотики. Мескатоником тебя угостили?
— Да.
— Кретины! — зарычал Салем. — Ну ладно, Лиза — дурочка юная. А Крюгер-то куда глядел, когда она тебя этим дерьмом поила?
— Его в это время не было.
— Знаешь, что такое мескатоник?
— Нет.
— Смесь мескалина, амфетамина и биоактивных агентов. Наркотик убойной силы и мгновенного действия. Сколько стаканов выпил?
— Один.
— Слава Богу. — Салем облегченно вздохнул, ослабил нажим шокера. — Если б два выпил, не то что в зале бы летал, а до самой Луны допилил, как ракета, выпуская из задницы реактивные газы! Параноику нельзя употреблять мескалин — ни в коем случае. А бракованному параспосу — тем более. Удивительно, как ты там фокусов не натворил. Не поубивал всех мыслью, как тараканов когда-то.
— Там нужно было кое-кого убить…
— Чингис, похоже, уложил там вчера двоих. И Крюгер — одного. Я уж не говорю, сколько народу там покалечили. И все из-за тебя, метаморф! — Салем скрипнул зубами. — Знаешь, что это такое, метаморф? Это чрезвычайное происшествие! Обстановка у нас в зоне и так хуже некуда, дело давно шло к войне, но до такого не доходило. Знаешь, чем это грозит?
— Чем?
— Тем, что у баранов может лопнуть терпение. Они пришлют сюда чумную полицию. Ты знаешь, что такое чумная полиция?
— Нет.
— Это очень жесткие люди. Это не добрые московские менты. Чумные копы — это что-то вроде спецназа. Они способны к насилию — и очень эффективному насилию! Они загребут всех, кто дрался, — и тебя, и животрупов, и Чингиса, и Крюгера, и девчонок, и Лизу, кстати. А уж меня — на сто процентов! На мне уже достаточно грехов висит.
— И куда нас?
— Тебе это лучше знать. Ты сам только что вернулся из того места, где перевоспитывают опасных чумников. Из Инкубатора. Тебе понравилось?
— Но эти животрупы… Это же нелюди!
— Это люди.
— Но у них такие рожи… Черепа, обтянутые кожей. Они не похожи на живых людей.
— Это маски! — Салем покачал головой, изумляясь невиданной наивности собеседника… — Днем ты вряд ли отличишь животрупа от обычного чумника. А вечером они собираются на свою поганую сходку, колются всякой гадостью, по сравнению с которой мескалин — это лимонад, надевают свои уродские маски и идут куролесить. Вся проблема в наркотиках. В чумных зонах никто не контролирует их производство и применение. Есть такие виды синтетической дури, от которых люди сходят ума за считанные месяцы.
— А бараны?
— Они смотрят на это сквозь пальцы. Наверное, ждут, чтобы мы побыстрее вымерли. Не от чумы, так от наркотиков.
— Мы на самом деле летали вчера?
— Вы валялись на полу, — с отвращением сообщил Салем. — Вы с Лизкой валялись на грязном полу, залитым всяким дерьмом, тискались и воображали, что летаете. И все в зале делали то же самое. Кроме животрупов. Они не летают. В своих мечтах они убивают. Но иногда путают мечту и явь.
— А Заппа?
— Что такое «заппа»?
— Там музыкант был такой на сцене. Он умер давно…
— Не было там никакого музыканта. Была голографическая проекция какого-нибудь старого рок-концерта. В «Свиньях» любят такую музыку.
Обман. Сплошной обман. Может, и Лиза была иллюзией?
Лиза вышла из ванной. Направилась решительным шагом к кровати. Схватилась за оружие, приставленное к шее Краева, и отвела его в сторону.
— Отпусти его.
— Ты что? — Салем дергал свою пушку, но девчонка держала ее крепко. — Он опасен!
— Он не опасен!
— Ты не знаешь, кто он такой!
— Ты тоже! Но я знаю его лучше. — Лиза улыбнулась едва заметно. — Уже лучше.
— Я провел ему сканирование…
— Сканирование — это не то, что ему нужно. — Лиза отпустила ствол, встала на колени рядом с кроватью, обвила руками шею Краева, прижалась к его уху мягкой гладкой щекой. — Ему нужно совсем другое. Он потерял многое. Он стремится обрести себя. Ему нужно участие. Нужна дружба. Нужна любовь…
— Плевать мне на то, что ему нужно!
— Он — человек! — Лиза повернула голову к брату, губы ее дрожали. — Слышишь, Салем? Он — человек. Он не такой, как мы. И он не такой, как бараны. Он совсем другой! Я еще не встречала таких, как он. Он все врет нам — я это чувствую. Он не из четвертой зоны. Я не знаю, откуда он попал сюда — из другой страны, из другого времени или с другой планеты. Но он живой! Он более живой, чем все мы! Ему плохо! Он никогда не сможет приспособиться к нашему миру. И ему нужно помочь. Он погибнет без нас…
Лиза опустила лицо. Слезы капали из ее глаз на ухо Краева, ползли по его уху горячими каплями. Краев выпростал руки из-под покрывала, обнял девочку. Плечи ее вздрагивали от рыданий.
Салем почесал в бритой макушке. Положил свой автомат на стол. Сел на пол, скрестил ноги по-турецки, достал сигарету и закурил.
— Она все чувствует, — показал он пальцем на сестру. — Понимаешь? Такая вот штука. Есть у нее такой талант. Ее трудно обмануть. Похоже, ты заврался, джанг. Давай рассказывай.
— Что рассказывать?
— Как тебя зовут на самом деле?
— Меня?
— Тебя. — Салем затянулся с видимым удовольствием и выпустил дым в потолок. — Имя и фамилия. Понимаешь, инопланетянин?
— Николай Краев, — сказал Краев. — Так меня и зовут. Сигареткой угостишь?
Глава 8
ХОЗЯИН ПОДЗЕМЕЛЬЯ
Никогда Краев не видел, чтобы люди так странно и даже болезненно реагировали на его имя и фамилию. Лиза сделала глубокий сипящий вдох, словно ее неожиданно одолел приступ астмы, дернулась как ужаленная и отстранилась от Краева. Салем присвистнул, выпятил нижнюю губу, уронил сигарету на пол. Похоже, им было знакомо такое сочетание слов: «Николай Краев». И знакомо с какой-то неожиданной для Краева и, может быть, даже не слишком приятной для него стороны.
— Эй, вы, — поинтересовался он. — Вы чего так на меня вытаращились?
— Опять врешь?
— Нет. На этот раз — чистая правда. Я — Николай Краев.
— Тот самый?
— В каком смысле?
— Был один такой, — произнес Салем, вонзив в Краева буравящий взгляд. — Никто про него ничего толком не знает. Но ходят слухи, что это он придумал и провел кампанию по выборам нашего дорогого и любимого президента. А потом пропал — как в воду канул.
— Ну, так уж и провел всю кампанию… — смущенно, пробормотал Николай. — Там много народу было. Я только подкинул несколько идеек…
— Эту книгу — «Сверхдержава» — ты написал?
— Мы. Вместе с тем, кто стал президентом. Вместе с писателем Волковым.
— Вот так-то, Лиза! — Салем многозначительно поднял вверх указательный перст. — Теперь ты понимаешь, с кем ты разделила ложе? С самим Краевым! Ты не чувствуешь, что на тебя снизошел святой дух? Не ощущаешь себя Девой Марией?
— Отвяжись, — буркнула Лиза. — Ну и что, что он Краев? Мало ли что они там о нем думают? Здесь он — просто человек.
— Ничего не понимаю. — Краев совсем уж растерялся. — А где я не просто человек? Или просто не человек? Может быть, объясните что-нибудь?
— Вставай. Одевайся.
— Что, расстреливать поведете? За преступления, совершенные перед трудовым народом?
— Слушай, Николай. — Салем придвинул свою серьезную физиономию вплотную к Краеву. — Вставай, ради Бога. Нам нужно улепетывать отсюда как можно быстрее. Ты и так нас здорово подставил. А если учесть еще и то, что ты оказался Краевым… Я даже не знаю, как теперь вообще выпутываться. Нам нужно посоветоваться кое с кем… И сваливать отсюда как можно быстрее. Уходим.
Краев оделся с армейской скоростью. Салем кинул свой шокер в сумку и пулей вылетел в дверь. Лиза и Краев бросились за ним. Салем уже сидел в эмобиле. Стартовали с места резко, с визгом покрышек. Похоже, что в машине Салема были отключены все системы, делающие вождение эмобиля плавным и безопасным. Это больше походило на гонки «Формулы». Салем мчался стрелой, закладывал такие резкие виражи, что машина едва не вставала на два колеса. Он очень спешил.
— Куда мы? — прокричал Краев.
— Все узнаешь! Если успеем доехать.
Далекий вой сирен раздался откуда-то с соседней улицы. Салем топнул по тормозам, эмобиль резко затормозил, клюнув носом, Краев слетел по инерции с места.
— Это они, — пробормотал Салем. — Бегите за мной, ребятки. Бегите и не отставайте! Не дай Бог отстать…
Никогда Краев не бегал так быстро. Они мчались по. разбитому асфальту заброшенного квартала, и ветер свистел в их ушах. Едва они успели свернуть за угол, как Краев услышал рев форсированных двигателей. Салем уже карабкался по железной пожарной лестнице. Они взлетели вверх, обдирая руки о ржавую арматуру, они прыгнули в старую дверь и захлопнули ее за собой. Салем приложил палец к губам. Потом встал боком у запыленного окна и осторожно выглянул наружу.
— Три машины, — сказал он беззвучно, одними губами. — Чумная полиция. У них есть детекторы. Похоже, что мы подцепили маячок. — Салем с подозрением покосился на Краева. — Ладно, с этим мы справимся. Пока справимся. — Он извлек из сумки свой фолдер, присел на корточки и набрал на клавишах какую-то комбинацию. — Теперь они нас не слышат. Они оглохли. Временно. Пока не найдут частоту, которая обходит помехи. Полчаса у нас есть. А может быть, и час.
Все трое стояли в большой захламленной комнате — похоже, что сюда выкинули кучу ненужной старой мебели. Салем брел вдоль стен и осматривал каждый сантиметр, бормоча что-то под нос.
— Ага, здесь. — Салем вцепился в край древнего коричневого шкафа и пытался сдвинуть его с места. — Помогите, чего вытаращились?
Шкаф поддался, стряхнув тучу пыли. Совместными усилиями его отодвинули от стены. За шкафом виднелось неровное отверстие — пролом в кирпичной перегородке шириной чуть более полуметра.
— Лиза, ты первая. Николай, досчитаешь до двадцати и прыгаешь за ней. Вперед ногами, на спине. Только предупреждаю — не орать, что бы ни случилось. Заорешь — нас накроют. Я — последний. Мне еще шкаф обратно придвигать…
Лиза безропотно полезла в дыру ногами вперед, чихнула от пыли и исчезла. Краев стоял и считал до двадцати, пытаясь сделать это как можно медленнее. Сердце его испуганно колотилось.
— Лезь, — прошипел Салем.
— Что там?
— Специальная мясорубка для тупых пиарщиков, которые притворяются метаморфами! — Салем толкнул Николая в плечо. — Лезь, быстро!
Краев вздохнул, просунул ноги в отверстие, задержался на секунду, чтобы набрать воздуха, а потом оттолкнулся и полетел вниз.
Трудно сказать, чем было это устройство для быстрого спуска. На лифт он походило меньше всего. Скорее это была труба из синтетической пленки — эластичной, но толстой и прочной. Что-то вроде прямой кишки длиной метров двадцать. Она плотно облепила Краева, не давая ему разогнаться в падении своем до слишком высокой скорости. Краев скользил вниз ногами вперед и пытался сделать вдох. Дышать в этой кишке было нечем.
Впрочем, рассчитано все было с умом. Потому что, когда запас воздуха уже начал кончаться, кишка издала неприличный звук, и Краев вылетел из нее, мягко спружинив ногами о что-то специально подложенное. Он не мог увидеть, что это было, поскольку его окружала кромешная чернота. Но чьи-то пальцы тут же схватили его руку и дернули вперед — так, что он промчался несколько шагов, с трудом удержав равновесие. Темнота рассеивалась, словно кто-то поворачивал ручку настройки яркости, и Краев увидел Лизу. Она светилась мягким зеленым цветом, как привидение.
— Эй, вы, — поинтересовался он. — Вы чего так на меня вытаращились?
— Опять врешь?
— Нет. На этот раз — чистая правда. Я — Николай Краев.
— Тот самый?
— В каком смысле?
— Был один такой, — произнес Салем, вонзив в Краева буравящий взгляд. — Никто про него ничего толком не знает. Но ходят слухи, что это он придумал и провел кампанию по выборам нашего дорогого и любимого президента. А потом пропал — как в воду канул.
— Ну, так уж и провел всю кампанию… — смущенно, пробормотал Николай. — Там много народу было. Я только подкинул несколько идеек…
— Эту книгу — «Сверхдержава» — ты написал?
— Мы. Вместе с тем, кто стал президентом. Вместе с писателем Волковым.
— Вот так-то, Лиза! — Салем многозначительно поднял вверх указательный перст. — Теперь ты понимаешь, с кем ты разделила ложе? С самим Краевым! Ты не чувствуешь, что на тебя снизошел святой дух? Не ощущаешь себя Девой Марией?
— Отвяжись, — буркнула Лиза. — Ну и что, что он Краев? Мало ли что они там о нем думают? Здесь он — просто человек.
— Ничего не понимаю. — Краев совсем уж растерялся. — А где я не просто человек? Или просто не человек? Может быть, объясните что-нибудь?
— Вставай. Одевайся.
— Что, расстреливать поведете? За преступления, совершенные перед трудовым народом?
— Слушай, Николай. — Салем придвинул свою серьезную физиономию вплотную к Краеву. — Вставай, ради Бога. Нам нужно улепетывать отсюда как можно быстрее. Ты и так нас здорово подставил. А если учесть еще и то, что ты оказался Краевым… Я даже не знаю, как теперь вообще выпутываться. Нам нужно посоветоваться кое с кем… И сваливать отсюда как можно быстрее. Уходим.
Краев оделся с армейской скоростью. Салем кинул свой шокер в сумку и пулей вылетел в дверь. Лиза и Краев бросились за ним. Салем уже сидел в эмобиле. Стартовали с места резко, с визгом покрышек. Похоже, что в машине Салема были отключены все системы, делающие вождение эмобиля плавным и безопасным. Это больше походило на гонки «Формулы». Салем мчался стрелой, закладывал такие резкие виражи, что машина едва не вставала на два колеса. Он очень спешил.
— Куда мы? — прокричал Краев.
— Все узнаешь! Если успеем доехать.
Далекий вой сирен раздался откуда-то с соседней улицы. Салем топнул по тормозам, эмобиль резко затормозил, клюнув носом, Краев слетел по инерции с места.
— Это они, — пробормотал Салем. — Бегите за мной, ребятки. Бегите и не отставайте! Не дай Бог отстать…
Никогда Краев не бегал так быстро. Они мчались по. разбитому асфальту заброшенного квартала, и ветер свистел в их ушах. Едва они успели свернуть за угол, как Краев услышал рев форсированных двигателей. Салем уже карабкался по железной пожарной лестнице. Они взлетели вверх, обдирая руки о ржавую арматуру, они прыгнули в старую дверь и захлопнули ее за собой. Салем приложил палец к губам. Потом встал боком у запыленного окна и осторожно выглянул наружу.
— Три машины, — сказал он беззвучно, одними губами. — Чумная полиция. У них есть детекторы. Похоже, что мы подцепили маячок. — Салем с подозрением покосился на Краева. — Ладно, с этим мы справимся. Пока справимся. — Он извлек из сумки свой фолдер, присел на корточки и набрал на клавишах какую-то комбинацию. — Теперь они нас не слышат. Они оглохли. Временно. Пока не найдут частоту, которая обходит помехи. Полчаса у нас есть. А может быть, и час.
Все трое стояли в большой захламленной комнате — похоже, что сюда выкинули кучу ненужной старой мебели. Салем брел вдоль стен и осматривал каждый сантиметр, бормоча что-то под нос.
— Ага, здесь. — Салем вцепился в край древнего коричневого шкафа и пытался сдвинуть его с места. — Помогите, чего вытаращились?
Шкаф поддался, стряхнув тучу пыли. Совместными усилиями его отодвинули от стены. За шкафом виднелось неровное отверстие — пролом в кирпичной перегородке шириной чуть более полуметра.
— Лиза, ты первая. Николай, досчитаешь до двадцати и прыгаешь за ней. Вперед ногами, на спине. Только предупреждаю — не орать, что бы ни случилось. Заорешь — нас накроют. Я — последний. Мне еще шкаф обратно придвигать…
Лиза безропотно полезла в дыру ногами вперед, чихнула от пыли и исчезла. Краев стоял и считал до двадцати, пытаясь сделать это как можно медленнее. Сердце его испуганно колотилось.
— Лезь, — прошипел Салем.
— Что там?
— Специальная мясорубка для тупых пиарщиков, которые притворяются метаморфами! — Салем толкнул Николая в плечо. — Лезь, быстро!
Краев вздохнул, просунул ноги в отверстие, задержался на секунду, чтобы набрать воздуха, а потом оттолкнулся и полетел вниз.
Трудно сказать, чем было это устройство для быстрого спуска. На лифт он походило меньше всего. Скорее это была труба из синтетической пленки — эластичной, но толстой и прочной. Что-то вроде прямой кишки длиной метров двадцать. Она плотно облепила Краева, не давая ему разогнаться в падении своем до слишком высокой скорости. Краев скользил вниз ногами вперед и пытался сделать вдох. Дышать в этой кишке было нечем.
Впрочем, рассчитано все было с умом. Потому что, когда запас воздуха уже начал кончаться, кишка издала неприличный звук, и Краев вылетел из нее, мягко спружинив ногами о что-то специально подложенное. Он не мог увидеть, что это было, поскольку его окружала кромешная чернота. Но чьи-то пальцы тут же схватили его руку и дернули вперед — так, что он промчался несколько шагов, с трудом удержав равновесие. Темнота рассеивалась, словно кто-то поворачивал ручку настройки яркости, и Краев увидел Лизу. Она светилась мягким зеленым цветом, как привидение.