Страница:
Ему не с кем было поговорить обо всем этом. Он мог разговаривать обо всем только с Лисенком. Тем Лисенком, который жил в его душе.
Ну, что там? Электронная почта. Краев получал сообщения достаточно регулярно — один-два раза в неделю. И все равно его сердце каждый раз давало перебои и палец каждый раз чуть-чуть медлил, прежде чем нажать на кнопку и разрешить посланию высветиться на экране. Потому что была надежда — а вдруг это то самое, единственное в мире послание, которого он так ждал? И было тупое понимание, основанное на горьком житейском опыте, — понимание того, что послание это не то, да и не может быть тем самым. Потому что того самого не будет никогда.
«Забудь все, Шрайнер. Забудь, что ты ненадолго снова стал Краевым. Пей! Три капли мартини на ведро водки».
Палец быстро ткнул в «Enter». Картинка медленно развернулась сверху вниз, заняла весь экран, превратилась из неопределенных желтых пятен в четкую фотографию.
Рыжий лисенок. Маленький лисенок, не сменивший еще пушистый подшерсток на жесткую шерсть лисьего подростка. Но уже с острыми зубками, которые так мило блестят при улыбке. Темный носик, темные лапки и желто-оранжевое тельце, заканчивающееся тонким детским хвостиком.
Краев судорожно сглотнул слюну. Дрожащими руками ввел данные для распечатки. Успеть напечатать, пока чудо не пропало, не исчезло в результате какого-нибудь компьютерного сбоя. Листок размером десять на пятнадцать выполз из щели фолдера. Краев близоруко поднес его к глазам. Губы его кривились, не зная, куда направить свои уголки: то ли вверх — для того, чтобы улыбнуться, то ли вниз — чтобы заплакать.
Маленький рыжий лисенок сидел на фотографии. Он улыбался — по-своему, по-лисьи. В зубах он держал корзиночку, на которой было написано: «Я всегда выполняю свои обещания. Привет от СКД».
И все. Все.
Краев все-таки улыбнулся. Взвыл от счастья. И показал неприличный жест — может быть, сильным мира сего, а может быть, и небу, так несправедливо распорядившемуся его судьбой.
«Привет от СКД». От Салема, Крюгера и Дианы. Лизка была жива. И все они были живы — даже Крюгер! И надо думать, вели не самое жалкое существование — если Лисенок улыбался. Они даже получили доступ к Интернету. И самое главное — они помнили о нем, Краеве!
— Привет, чумники, — пробормотал Краев. — Привет. Где вы там?
— Какой еще господин? — проворчал Краев.
— Он просил не называть его имени. Он сказал, что это будет для вас сюрпризом. Приятным сюрпризом.
— Ну ладно. Пусть поднимется сюда, ко мне в номер.
— Извините, герр Шрайнер, — деликатно произнес портье. — Я думаю, что он не поднимется. Это очень известный в мире человек, он просил не называть его имени… Я не могу давать вам советы, но на вашем месте я надел бы хорошую одежду и спустился в ресторан. Он сказал, что будет ждать вас полчаса, а потом уйдет.
— Увидим, — буркнул Краев и положил трубку. Конечно, он спустится — из простого любопытства.
То, что человек не поднимается к нему в номер, уже говорит о том, что человек занимает высокое положение в обществе. Не может себе позволить запросто завалиться в гости к никому не известному учителю из Эссена и пить с ним водку на балконе. Кто там приперся, интересно? Кто-нибудь из пяти знаменитостей? Может быть, сам Фредериксон? И какого черта ему нужно? Ему намекнули, что этот учитель из Эссена, скромный, но дьявольски богатый — не такая уж и простая персона?
«Галстук ни за что не надену, — решил Краев. — Брюки и рубашка — уже великое одолжение с моей стороны. Бумажник. Фолдер взять? Взять. Он всегда должен быть со мной. Особенно после того, как объявился Лисенок. А вдруг Лисенок снова захочет прислать мне какое-нибудь сообщение?»
Краев спустился на третий этаж, где располагался ресторан, на лифте. И едва он прошел через круглую арку в зал, сразу понял, кто к нему пожаловал. Человек квадратных форм сидел в кресле, положив одну толстую ногу на другую, покачивал оранжевым ботинком и попивал апельсиновый сок.
Интересно, водку он уже совсем не пьет? Наверное, нет. Выглядит он, во всяком случае, свежо и бодро. Не хуже, чем на экране «Телероса».
— Привет. Неплохо выглядишь. — Краев пожал толстяку крепкую руку и сел напротив. — Ты водки совсем больше не пьешь?
— С утра — нет, — сказал Жуков Илья Георгиевич, министр иностранных дел Российской Федерации. — Я тут проездом. Извини, дела… Уже через час мне предстоит куча всяких официальных встреч.
— А наша — неофициальная?
— Более или менее, — Давила кивнул на фотографа-папарацци, высовывающего хобот своего телеобъектива из зарослей экзотических лиан, вьющихся вдоль стены ресторана. — Вся моя жизнь сейчас на виду. В туалет сходить нельзя, чтоб не сфотографировали.
— Ну, как у нас там дела, в России?
— Да ты и так все знаешь. Газет не читаешь, что ли?
— А что газеты? — Николай усмехнулся. — Газеты пишут то, что говорите им вы. Меня интересует то, что творится на самом деле. Хотя ты, конечно, не скажешь мне? Я ведь теперь вроде как вне российского закона…
— А что ты хочешь услышать? — Давила прищурился. — Знаю, знаю. Ты мечтал бы услышать хорошие новости. Хорошие для тебя. Что ваше дело не пропало, что все люди в России избавились от вируса в генах, что сменилась проклятая власть, принуждающая свободного русского человека, от природы разгильдяйского, раздраженного и пьяного, быть порабощенным, дисциплинированным, добрым и трезвым, что совершенно для него неестественно. Но только как раз этим я тебя порадовать не могу. Порядок мы навели очень быстро, Коля. Потому что Россия у нас одна. И мы не можем позволить пропасть ей, сгнить — даже во имя идеалистических мечтаний таких людей, как ты, Бессонов и вам подобные.
— Мы действовали ради блага российских людей.
— Ради блага? — Давила положил на колени кейс, щелкнул замками, извлек оттуда пачку цветных фотографий и россыпью бросил на стол. — На, полюбуйся. Специально для тебя прихватил. Ты этого добивался, да? Можешь гордиться деяниями рук своих.
Краев помнил, как все это начиналось. Но он не ожидал, что злоба, проснувшаяся в людях, лишенных вируса, дойдет до такой степени. Гора человеческих голов, сложенных друг на друга. Мертвые милиционеры, вереницей насаженные на острые пики чугунной ограды. Взорванный монорельс, скинутые с высоты и разбитые вагоны. Полыхающие дома с языками пламени, вырывающимися из окон. И наконец, серая стена с надписью «Временный эпидемиологический карантин». Стена с запертыми воротами, которую штурмуют вооруженные люди. Картинки из темного средневековья…
— Чумники отбились от этих? Выжили? — Во рту Краева пересохло, и он судорожно сделал глоток пойла, только что доставленного официантом.
— Выжили твои чумники. — Давила собирал фотографии обратно. — Отбились от этих озверевших ублюдков и сами пошли в атаку. Чумники спасли нас. Снова спасли. Только знаешь, почему горько мне? Потому что большая часть тех уголовных подонков, которых убили чумники на своем пути, еще недавно была приличными людьми — неагрессивными и трудолюбивыми. Теперь дети их остались сиротами. Зачем им нужно было погибать? Во имя твоего мифического блага? Это ты их сделал зверями, Краев. Ты!
— Как вы справились с этим?
— Так же, как и раньше. Чумники собирали всех в кучу и вакцинировали по-новому. Новой вакциной. Неужели ты думаешь, что мы настолько тупы, чтобы иметь в арсенале только один штамм вируса? Вирус многолик. Он — как кубик Рубика, и комбинации его неисчислимы. Все люди ревакцинированы. Они снова живут нормальной, спокойной, созидательной жизнью.
— Понятно… — Краев мрачно полез за сигаретами. — Значит, статус восстановлен? Все как прежде? Много добрых баранов и немножко непредсказуемых чумников, живущих в своих закрытых зонах. И огромный репрессивный аппарат, состоящий из невакцинированных, киборгов и тормозов, заряженных на строго нацеленную агрессию…
— Не совсем так. Все переменилось, Коля. Этот процесс происходит не только с нами, а со всем человечеством, и у него свои законы эволюции. Ты не стал разбираться в них, ты просто полез в этот тонкий механизм со своим топором, норовя все сделать по-своему. Это привело к тысячам напрасных жертв. А между тем ты просто поспешил. Потому что многое из того, что ты хотел бы увидеть в России, воплощается и без таких грубых вмешательств — просто в планомерном порядке. Чумных зон больше не существует, Николай. Чумники теперь — свободные люди. Пока они еще придерживаются поселений в своих городах, но уже не ограничены в передвижении. Теперь они могут жить в любом месте страны. Они больше не считаются заразными. Они даже получили доступ в Интернет.
— Давно получили?!
— Сегодня.
— Какого же черта вы не сделали этого раньше! — крикнул Краев, и папарацци в лианах немедленно защелкал фотоаппаратом, фиксируя для истории, как маленький, никому не известный человечек орет на министра самой могущественной страны. — Что изменилось сейчас? Что, у вас отпала необходимость в массированной лжи? Вы уже не боитесь больше, что окружающий мир выведает ваши тайны и завоюет Сверхдержаву?!
— Не боимся. Сядь и успокойся. — Давила посмотрел на Краева так, что тот вдруг в первый раз почувствовал, что перед ним — действительно БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК. — Как видишь, я вышел из тени. Я занялся тем направлением, которое является для нас сейчас приоритетным, — внешней политикой. У Сверхдержавы есть только один способ оказаться в безопасности. И этот путь — изменение всего мира. Изменение в лучшую сторону. Не удивляйся, если ты однажды обнаружишь, что люди в твоей Германии ничем не отличаются от российских. Что они более не способны к агрессии.
— Знаю, знаю я о твоих имперских планах, Давила! — Краев застучал пальцем по столу. — Только знаешь, что я могу предположить? Скоро начнется война. Большая война, может быть мировая! Не думаю, что те силы, что правят остальным миром, безропотно подстелятся под вас! Но что значит для вас такой пустяк, как мировая война? Ведь в вашей власти — миллионы людей, способных за минуту превратиться в идеально послушных солдат. Стоит только дать им правильную установку через ваши телеприемники…
— Ты безнадежно отстал от жизни. — Давила смотрел на своего старого друга с искренним сожалением. — Фантазия твоя убога, Николай! Ты упорно цепляешься за свои устарелые понятия. Вероятно, ты до сих пор полагаешь, что двадцатый век стал расцветом гуманизма? Ну как же — ООН создали, Папа Римский поцеловал в щечку представителей всех других конфессий, права человека расписали по пунктам и почти обеспечили их выполнение, наконец, развалили империю зла — Советский Союз! Порядок! Торжество западной демократии! А между тем ни один век человечества не знал такого масштабного истребления людей, как двадцатый. И такого истребления окружающей среды. Мы можем казаться вам странными, чуть ли не инопланетянами. Но мы заинтересованы только в одном — чтобы эта планета выжила. Если вы, гуманисты-пожиратели, не хотите выжить, то мы заставим вас выжить насильно! Ты говоришь, третья мировая на носу? Да она уже началась! Ты что, не знаешь, что в Индии творится?! Если мы не вмешаемся сегодня, завтра в этой войне будет участвовать половина населения земли, а послезавтра — весь земной шар! Мы — единственная сила, способная уничтожить войну, прекратить ее навсегда! И мы сделаем это. Потому что мы знаем, как сделать это!
— Да… Может быть, ты и прав, Илья… — Краев опустил голову. — Я не знаю, что сказать. Меня уже не исправить… Только знаешь… Я очень бы хотел увидеть одну девушку. Она живет в России, и она чумник. Я думал, вы преследуете ее — она была со мной, когда началась вся эта заварушка…
— Всем чумникам объявлена амнистия, — четко произнес Жуков. — Если она жива, значит, она на свободе.
— Она жива. Я только что узнал это.
— Интернет? — Да.
— Как ее зовут?
— Лиза.
— Фамилия?
— Не знаю. — Краев растерялся. — Правда не знаю. Я всегда звал ее Лисенком…
— Эх, ты! — Давила перегнулся через стол и похлопал его по плечу. — Ничего ты не знаешь, как всегда. Ладно, проинформирую тебя. Трофимова Елизавета Викторовна. Жива. Как и брат ее жив — Трофимов Евгений, по кличке Салем. Я думаю, скоро они свяжутся с тобой. Теперь это возможно. Все изменилось, Коля.
Краев сидел и моргал глазами, не в силах сказать что-либо. Шмыгал носом.
— Ладно, Николай. — Давила посмотрел на часы, встал с места. — Пора мне. Сиди думай. Переваривай информацию. Только не пей так много водки — жизнь долгая. Ты еще успеешь увидеть, как это человечество найдет свое счастье.
И ушел.
И все же он чувствовал, что никак не может убедить себя. Мир без кипящей ненависти и сжигающей любви… Мир без агрессии и сумасшедших… Мир, где счастье заменено спокойным довольством. Мир стабильный, устойчивый, как бетонный фундамент…
Краеву не было места в этом совершенном мире. Он должен был вымереть, как динозавр. Его карма не вписывалась в рамки этого мира.
Краев хотел встретить Старика.
В баре, как всегда, было немноголюдно. Как всегда, играл Чарли Паркер, а бармен протирал за стойкой фужеры, пребывая в меланхолии, состоявшей в близком родстве с джазом. Николай сразу увидел того, кого искал. Старик сидел, опустив свой сизый нос в рюмку. Казалось, что он дремал.
Краев тихо опустился рядом. Старик вздрогнул, поднял глаза и уставился на Николая своим расплывчатым взглядом.
— Привет, — сказал Краев.
— Что ты ищешь? — спросил Старик.
— Я ищу ответа на свои вопросы. Я хочу узнать, в чем состоит счастье — лично мое и счастье человечества. И еще мне интересно узнать, что будет с человечеством. Что будет с ним в том будущем, до которого я не доживу.
— Так много вопросов… Ты знаешь, что такое карма?
— Я хочу получить ответы на свои вопросы, Старик. Я не хочу сейчас дискутировать о карме.
— Ты только что думал о карме.
— Ну хорошо. Я знаю, что такое карма.
— Ты не знаешь. Ты только имеешь информацию о том, что называется кармой, но не имеешь понятия о ней.
— Карма — это наше предназначение.
— Нет. Карма — это не предназначение. Потому что за каждым предназначением должен стоять тот, кто предназначает. Карму не предназначает никто. Карма — это есть сам человек, плод его предыдущих действий. Карма — это все, что нас окружает. Это следствие всех наших поступков в этой и предыдущих жизнях. Чем больше неправильных действий мы предпринимаем, тем больший кармический груз мы несем.
— И что же делать с этой самой кармой?
— Идеал — это ее разрешение. Но этот идеал трудно достижим, мой юный друг. Разрешить карму можно, только поняв самого себя. Но чаще бывает все наоборот. Человек всю жизнь пытается стать кем-то другим, отличным от себя. При этом он совершает действия, которые увеличивают его карму. Человек накапливает груз своих неправильных действий, он увеличивает снежный ком, который катится на него с горы, накапливает в себе всю грязь жизни и в конце концов давит человека в слизистую гнойную лепешку. Человек умирает.
— Есть ли надежда для человека, Старик?
— Надежда — это новое возрождение. В новом возрождении человек получает новый шанс разрешить карму. Хотя это не так-то просто. Ты рождаешься младенцем, новой личностью, но груз старой кармы остается с тобой. Ты получаешь с собой ошибки всех твоих прежних «Я» и шанс, Что твое новое «Я» сможет справится с ними. От тебя зависит, сумеешь ли ты реализовать этот шанс.
Николай внимательно смотрел на Старика, но так и не мог понять, как тот выглядит. Он казался то старым, то среднего возраста, то на несколько минут показался Николаю его собственным отражением в зеркале. Николай вдруг подумал, что Старик — это сам Николай Краев, вывернутый наизнанку, не то чтобы полная противоположность, а скорее неосознанное дополнение к тому, чего не хватает человеку Николаю Краеву. Та частица ума, которой ему не хватало, чтобы стать действительно умным.
Николай Краев был уже далеко не мальчиком. Но он никак не мог дорасти до взрослого. Того взрослого, который мог показаться юнцом. Того умного, который мог показаться глупцом. Краев понял, что осталось сделать ему в этой жизни. Дорасти до самого себя.
— Почему ты говоришь обо мне? — спросил он Старика. — При чем тут я и моя карма? Меня интересует, что будет с человечеством.
— У нынешнего человечества тоже есть карма, превратившаяся в большой ком грязи. Человечество загнало себя в угол. Оно тащит на себе огромный ворох неразрешимых проблем, и единственный путь скинуть его — это умереть. Человечество умрет. Умрет скоро. Чтобы возродиться и начать этот путь снова.
— Как это будет выглядеть? Войны? Истребление людей друг другом?
— Не так. Совсем не так. Доктрина ненасилия твоего Давилы сработает. Люди уже не смогут убивать друг друга. Сверхдержава действительно остановит войну и сделает человечество неагрессивным. Но это только обострит проблему перенаселенности. Уничтожение вирусных инфекций завершит полное отмирание естественного отбора — отныне будет выживать каждый младенец в Африке, Азии и Латинской Америке. В результате человеческая численность будет удваиваться каждые десять лет, не зная преград. И это еще не все! Доктрина «правильных» людей провозглашает право каждого человека жить пользуясь всеми благами современных технологий. Это потребует чудовищно быстрого уничтожения природных ресурсов. Люди будут копошиться, как личинки мух на трупе планеты, доедая его, плодясь и с каждым днем ускоряя гибель всего живого, в том числе и свою. Нравится тебе такая перспектива?
— Не знаю… Я, конечно, не мальтузианец, но звучит это довольно жутко.
— Так не получится. Все будет совсем не так… Умирание нынешнего человечества идет уже давно, но твой друг Давила ускорил этот процесс. Он слил организм человека с другим живым существом — вирусом. Он сделал это для того, чтобы сделать человека послушным, и он добился этого. Но он не учел последствий. Вирусы очень изменчивы и заразны. Вирус уже начинает меняться — ты знаешь об этом. И скоро вирус уже не будет гостем в теле человека. Он станет с ним единым целым. Люди начнут производить мутантов с такой же скоростью, как делает этот вирус. Не все из людей выживут. Я предполагаю, что выживет только один из десяти тысяч. Может быть — один из миллиона. Их будет совсем мало — выживших людей. Но те, кто выживет, станут представителями уже совсем другой генерации. Они будут людьми, не похожими на нынешних. И сообщество, которое построят НОВЫЕ, будет построено на других принципах. НОВЫЕ получат новый шанс. И в этом — ваша надежда.
— Это неизбежно? И как же они будут выглядеть эти НОВЫЕ? С синей кожей? С жабрами? Смогут ли они летать? Будут ли они общаться друг с другом телепатически?
— Никто не знает этого. — Старик устало прикрыл веки. — Даже я.
Под руку попался телевизионный пульт. Краев вдавил пальцем первую попавшуюся кнопку и увидел на экране Давилу.
Министр иностранных дел Российской Федерации стоял на фоне шеренги бравых дипломатических молодцов в черных костюмах и прижимал к своей широкой груди двоих пожилых людей. Один из них был президентом Индии, другой — президентом Пакистана. Оба президента плакали и вытирали лица носовыми платками. Давила имел выражение лица скорбящее, но по-отечески нежное.
«Военный конфликт между Индией и Пакистаном завершился при посредничестве российской стороны, — произнес голос диктора за кадром. — Министр иностранных дел Илья Жуков, назначенный президентом России специальным представителем на мирных переговорах, успешно справился со своей миссией. В зону ядерного поражения срочно направляется российская гуманитарная помощь. Провиант, медикаменты и палатки для временного проживания уже выгружаются из российских самолетов в пригородах Дели и Исламабада. Кроме того, как заявил Жуков, впервые в мире Россия начинает вакцинацию универсальной противовирусной прививкой за пределами своих границ. Все индийские и пакистанские граждане будут бесплатно вакцинированы в течение двух недель. В дальнейшем предполагается распространение- бесплатных российских прививок во всех странах мира…». Николай нажал на кнопку и выключил телевизор.
— Вот и все, — сказал он. — Вот и все.
Послесловие автора
* * *
Фолдер, лежащий на столе, громко запиликал. Международный телефон. Герда? Господи, и здесь она достанет! Не даст напиться с утра. Нюхом чувствует! Длинным своим немецким носом.Ну, что там? Электронная почта. Краев получал сообщения достаточно регулярно — один-два раза в неделю. И все равно его сердце каждый раз давало перебои и палец каждый раз чуть-чуть медлил, прежде чем нажать на кнопку и разрешить посланию высветиться на экране. Потому что была надежда — а вдруг это то самое, единственное в мире послание, которого он так ждал? И было тупое понимание, основанное на горьком житейском опыте, — понимание того, что послание это не то, да и не может быть тем самым. Потому что того самого не будет никогда.
«Забудь все, Шрайнер. Забудь, что ты ненадолго снова стал Краевым. Пей! Три капли мартини на ведро водки».
Палец быстро ткнул в «Enter». Картинка медленно развернулась сверху вниз, заняла весь экран, превратилась из неопределенных желтых пятен в четкую фотографию.
Рыжий лисенок. Маленький лисенок, не сменивший еще пушистый подшерсток на жесткую шерсть лисьего подростка. Но уже с острыми зубками, которые так мило блестят при улыбке. Темный носик, темные лапки и желто-оранжевое тельце, заканчивающееся тонким детским хвостиком.
Краев судорожно сглотнул слюну. Дрожащими руками ввел данные для распечатки. Успеть напечатать, пока чудо не пропало, не исчезло в результате какого-нибудь компьютерного сбоя. Листок размером десять на пятнадцать выполз из щели фолдера. Краев близоруко поднес его к глазам. Губы его кривились, не зная, куда направить свои уголки: то ли вверх — для того, чтобы улыбнуться, то ли вниз — чтобы заплакать.
Маленький рыжий лисенок сидел на фотографии. Он улыбался — по-своему, по-лисьи. В зубах он держал корзиночку, на которой было написано: «Я всегда выполняю свои обещания. Привет от СКД».
И все. Все.
Краев все-таки улыбнулся. Взвыл от счастья. И показал неприличный жест — может быть, сильным мира сего, а может быть, и небу, так несправедливо распорядившемуся его судьбой.
«Привет от СКД». От Салема, Крюгера и Дианы. Лизка была жива. И все они были живы — даже Крюгер! И надо думать, вели не самое жалкое существование — если Лисенок улыбался. Они даже получили доступ к Интернету. И самое главное — они помнили о нем, Краеве!
— Привет, чумники, — пробормотал Краев. — Привет. Где вы там?
* * *
— Герр Шрайнер. — Портье, звонивший по внутреннему телефону, неплохо говорил по-немецки. — Не могли бы вы спуститься вниз, в ресторан отеля? Здесь вас ожидает один господин, он хотел бы вас видеть.— Какой еще господин? — проворчал Краев.
— Он просил не называть его имени. Он сказал, что это будет для вас сюрпризом. Приятным сюрпризом.
— Ну ладно. Пусть поднимется сюда, ко мне в номер.
— Извините, герр Шрайнер, — деликатно произнес портье. — Я думаю, что он не поднимется. Это очень известный в мире человек, он просил не называть его имени… Я не могу давать вам советы, но на вашем месте я надел бы хорошую одежду и спустился в ресторан. Он сказал, что будет ждать вас полчаса, а потом уйдет.
— Увидим, — буркнул Краев и положил трубку. Конечно, он спустится — из простого любопытства.
То, что человек не поднимается к нему в номер, уже говорит о том, что человек занимает высокое положение в обществе. Не может себе позволить запросто завалиться в гости к никому не известному учителю из Эссена и пить с ним водку на балконе. Кто там приперся, интересно? Кто-нибудь из пяти знаменитостей? Может быть, сам Фредериксон? И какого черта ему нужно? Ему намекнули, что этот учитель из Эссена, скромный, но дьявольски богатый — не такая уж и простая персона?
«Галстук ни за что не надену, — решил Краев. — Брюки и рубашка — уже великое одолжение с моей стороны. Бумажник. Фолдер взять? Взять. Он всегда должен быть со мной. Особенно после того, как объявился Лисенок. А вдруг Лисенок снова захочет прислать мне какое-нибудь сообщение?»
Краев спустился на третий этаж, где располагался ресторан, на лифте. И едва он прошел через круглую арку в зал, сразу понял, кто к нему пожаловал. Человек квадратных форм сидел в кресле, положив одну толстую ногу на другую, покачивал оранжевым ботинком и попивал апельсиновый сок.
Интересно, водку он уже совсем не пьет? Наверное, нет. Выглядит он, во всяком случае, свежо и бодро. Не хуже, чем на экране «Телероса».
— Привет. Неплохо выглядишь. — Краев пожал толстяку крепкую руку и сел напротив. — Ты водки совсем больше не пьешь?
— С утра — нет, — сказал Жуков Илья Георгиевич, министр иностранных дел Российской Федерации. — Я тут проездом. Извини, дела… Уже через час мне предстоит куча всяких официальных встреч.
— А наша — неофициальная?
— Более или менее, — Давила кивнул на фотографа-папарацци, высовывающего хобот своего телеобъектива из зарослей экзотических лиан, вьющихся вдоль стены ресторана. — Вся моя жизнь сейчас на виду. В туалет сходить нельзя, чтоб не сфотографировали.
— Ну, как у нас там дела, в России?
— Да ты и так все знаешь. Газет не читаешь, что ли?
— А что газеты? — Николай усмехнулся. — Газеты пишут то, что говорите им вы. Меня интересует то, что творится на самом деле. Хотя ты, конечно, не скажешь мне? Я ведь теперь вроде как вне российского закона…
— А что ты хочешь услышать? — Давила прищурился. — Знаю, знаю. Ты мечтал бы услышать хорошие новости. Хорошие для тебя. Что ваше дело не пропало, что все люди в России избавились от вируса в генах, что сменилась проклятая власть, принуждающая свободного русского человека, от природы разгильдяйского, раздраженного и пьяного, быть порабощенным, дисциплинированным, добрым и трезвым, что совершенно для него неестественно. Но только как раз этим я тебя порадовать не могу. Порядок мы навели очень быстро, Коля. Потому что Россия у нас одна. И мы не можем позволить пропасть ей, сгнить — даже во имя идеалистических мечтаний таких людей, как ты, Бессонов и вам подобные.
— Мы действовали ради блага российских людей.
— Ради блага? — Давила положил на колени кейс, щелкнул замками, извлек оттуда пачку цветных фотографий и россыпью бросил на стол. — На, полюбуйся. Специально для тебя прихватил. Ты этого добивался, да? Можешь гордиться деяниями рук своих.
Краев помнил, как все это начиналось. Но он не ожидал, что злоба, проснувшаяся в людях, лишенных вируса, дойдет до такой степени. Гора человеческих голов, сложенных друг на друга. Мертвые милиционеры, вереницей насаженные на острые пики чугунной ограды. Взорванный монорельс, скинутые с высоты и разбитые вагоны. Полыхающие дома с языками пламени, вырывающимися из окон. И наконец, серая стена с надписью «Временный эпидемиологический карантин». Стена с запертыми воротами, которую штурмуют вооруженные люди. Картинки из темного средневековья…
— Чумники отбились от этих? Выжили? — Во рту Краева пересохло, и он судорожно сделал глоток пойла, только что доставленного официантом.
— Выжили твои чумники. — Давила собирал фотографии обратно. — Отбились от этих озверевших ублюдков и сами пошли в атаку. Чумники спасли нас. Снова спасли. Только знаешь, почему горько мне? Потому что большая часть тех уголовных подонков, которых убили чумники на своем пути, еще недавно была приличными людьми — неагрессивными и трудолюбивыми. Теперь дети их остались сиротами. Зачем им нужно было погибать? Во имя твоего мифического блага? Это ты их сделал зверями, Краев. Ты!
— Как вы справились с этим?
— Так же, как и раньше. Чумники собирали всех в кучу и вакцинировали по-новому. Новой вакциной. Неужели ты думаешь, что мы настолько тупы, чтобы иметь в арсенале только один штамм вируса? Вирус многолик. Он — как кубик Рубика, и комбинации его неисчислимы. Все люди ревакцинированы. Они снова живут нормальной, спокойной, созидательной жизнью.
— Понятно… — Краев мрачно полез за сигаретами. — Значит, статус восстановлен? Все как прежде? Много добрых баранов и немножко непредсказуемых чумников, живущих в своих закрытых зонах. И огромный репрессивный аппарат, состоящий из невакцинированных, киборгов и тормозов, заряженных на строго нацеленную агрессию…
— Не совсем так. Все переменилось, Коля. Этот процесс происходит не только с нами, а со всем человечеством, и у него свои законы эволюции. Ты не стал разбираться в них, ты просто полез в этот тонкий механизм со своим топором, норовя все сделать по-своему. Это привело к тысячам напрасных жертв. А между тем ты просто поспешил. Потому что многое из того, что ты хотел бы увидеть в России, воплощается и без таких грубых вмешательств — просто в планомерном порядке. Чумных зон больше не существует, Николай. Чумники теперь — свободные люди. Пока они еще придерживаются поселений в своих городах, но уже не ограничены в передвижении. Теперь они могут жить в любом месте страны. Они больше не считаются заразными. Они даже получили доступ в Интернет.
— Давно получили?!
— Сегодня.
— Какого же черта вы не сделали этого раньше! — крикнул Краев, и папарацци в лианах немедленно защелкал фотоаппаратом, фиксируя для истории, как маленький, никому не известный человечек орет на министра самой могущественной страны. — Что изменилось сейчас? Что, у вас отпала необходимость в массированной лжи? Вы уже не боитесь больше, что окружающий мир выведает ваши тайны и завоюет Сверхдержаву?!
— Не боимся. Сядь и успокойся. — Давила посмотрел на Краева так, что тот вдруг в первый раз почувствовал, что перед ним — действительно БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК. — Как видишь, я вышел из тени. Я занялся тем направлением, которое является для нас сейчас приоритетным, — внешней политикой. У Сверхдержавы есть только один способ оказаться в безопасности. И этот путь — изменение всего мира. Изменение в лучшую сторону. Не удивляйся, если ты однажды обнаружишь, что люди в твоей Германии ничем не отличаются от российских. Что они более не способны к агрессии.
— Знаю, знаю я о твоих имперских планах, Давила! — Краев застучал пальцем по столу. — Только знаешь, что я могу предположить? Скоро начнется война. Большая война, может быть мировая! Не думаю, что те силы, что правят остальным миром, безропотно подстелятся под вас! Но что значит для вас такой пустяк, как мировая война? Ведь в вашей власти — миллионы людей, способных за минуту превратиться в идеально послушных солдат. Стоит только дать им правильную установку через ваши телеприемники…
— Ты безнадежно отстал от жизни. — Давила смотрел на своего старого друга с искренним сожалением. — Фантазия твоя убога, Николай! Ты упорно цепляешься за свои устарелые понятия. Вероятно, ты до сих пор полагаешь, что двадцатый век стал расцветом гуманизма? Ну как же — ООН создали, Папа Римский поцеловал в щечку представителей всех других конфессий, права человека расписали по пунктам и почти обеспечили их выполнение, наконец, развалили империю зла — Советский Союз! Порядок! Торжество западной демократии! А между тем ни один век человечества не знал такого масштабного истребления людей, как двадцатый. И такого истребления окружающей среды. Мы можем казаться вам странными, чуть ли не инопланетянами. Но мы заинтересованы только в одном — чтобы эта планета выжила. Если вы, гуманисты-пожиратели, не хотите выжить, то мы заставим вас выжить насильно! Ты говоришь, третья мировая на носу? Да она уже началась! Ты что, не знаешь, что в Индии творится?! Если мы не вмешаемся сегодня, завтра в этой войне будет участвовать половина населения земли, а послезавтра — весь земной шар! Мы — единственная сила, способная уничтожить войну, прекратить ее навсегда! И мы сделаем это. Потому что мы знаем, как сделать это!
— Да… Может быть, ты и прав, Илья… — Краев опустил голову. — Я не знаю, что сказать. Меня уже не исправить… Только знаешь… Я очень бы хотел увидеть одну девушку. Она живет в России, и она чумник. Я думал, вы преследуете ее — она была со мной, когда началась вся эта заварушка…
— Всем чумникам объявлена амнистия, — четко произнес Жуков. — Если она жива, значит, она на свободе.
— Она жива. Я только что узнал это.
— Интернет? — Да.
— Как ее зовут?
— Лиза.
— Фамилия?
— Не знаю. — Краев растерялся. — Правда не знаю. Я всегда звал ее Лисенком…
— Эх, ты! — Давила перегнулся через стол и похлопал его по плечу. — Ничего ты не знаешь, как всегда. Ладно, проинформирую тебя. Трофимова Елизавета Викторовна. Жива. Как и брат ее жив — Трофимов Евгений, по кличке Салем. Я думаю, скоро они свяжутся с тобой. Теперь это возможно. Все изменилось, Коля.
Краев сидел и моргал глазами, не в силах сказать что-либо. Шмыгал носом.
— Ладно, Николай. — Давила посмотрел на часы, встал с места. — Пора мне. Сиди думай. Переваривай информацию. Только не пей так много водки — жизнь долгая. Ты еще успеешь увидеть, как это человечество найдет свое счастье.
И ушел.
* * *
Николай долго не мог заснуть в эту ночь. Лежал, курил, размышлял. Он никак не мог сделать для себя определенный вывод: является то, что происходит, плохим или же хорошим? Наверное, процесс, который возник в Сверхдержаве и распространялся сейчас по всему миру, был неизбежным. Наверное, этот процесс должен был спасти мир людей от гибели. Наверное, человечество все-таки совершало сейчас новый шаг вперед, и тот шаг, который оно делало, был не самым худшим. Можно ли было назвать этот процесс гуманным? Трудно сказать. Если бы Сверхдержава добилась своего, люди стали бы более управляемыми и менее свободными. Но много ли толку в индивидуальности и свободе, если они ведут к уничтожению?И все же он чувствовал, что никак не может убедить себя. Мир без кипящей ненависти и сжигающей любви… Мир без агрессии и сумасшедших… Мир, где счастье заменено спокойным довольством. Мир стабильный, устойчивый, как бетонный фундамент…
Краеву не было места в этом совершенном мире. Он должен был вымереть, как динозавр. Его карма не вписывалась в рамки этого мира.
* * *
Краев снова шел по ночной улице Москвы. Он знал, куда шел. В бар, располагающийся в подвале и называющийся просто «АЗОН». Не то чтобы он собирался в очередной раз надраться — он вообще не хотел пить. Просто он хотел еще раз встретить существо, которое смотрело на жизнь людей со стороны. Существо, которое было похоже на человека, но в то же время не имело определенного, данного природой облика. Существо, которое знало про людей все — так же, как знают все про годовалого младенца, неуверенно шагающего по зеленой травке. Существо, которому можно было задать вопрос.Краев хотел встретить Старика.
В баре, как всегда, было немноголюдно. Как всегда, играл Чарли Паркер, а бармен протирал за стойкой фужеры, пребывая в меланхолии, состоявшей в близком родстве с джазом. Николай сразу увидел того, кого искал. Старик сидел, опустив свой сизый нос в рюмку. Казалось, что он дремал.
Краев тихо опустился рядом. Старик вздрогнул, поднял глаза и уставился на Николая своим расплывчатым взглядом.
— Привет, — сказал Краев.
— Что ты ищешь? — спросил Старик.
— Я ищу ответа на свои вопросы. Я хочу узнать, в чем состоит счастье — лично мое и счастье человечества. И еще мне интересно узнать, что будет с человечеством. Что будет с ним в том будущем, до которого я не доживу.
— Так много вопросов… Ты знаешь, что такое карма?
— Я хочу получить ответы на свои вопросы, Старик. Я не хочу сейчас дискутировать о карме.
— Ты только что думал о карме.
— Ну хорошо. Я знаю, что такое карма.
— Ты не знаешь. Ты только имеешь информацию о том, что называется кармой, но не имеешь понятия о ней.
— Карма — это наше предназначение.
— Нет. Карма — это не предназначение. Потому что за каждым предназначением должен стоять тот, кто предназначает. Карму не предназначает никто. Карма — это есть сам человек, плод его предыдущих действий. Карма — это все, что нас окружает. Это следствие всех наших поступков в этой и предыдущих жизнях. Чем больше неправильных действий мы предпринимаем, тем больший кармический груз мы несем.
— И что же делать с этой самой кармой?
— Идеал — это ее разрешение. Но этот идеал трудно достижим, мой юный друг. Разрешить карму можно, только поняв самого себя. Но чаще бывает все наоборот. Человек всю жизнь пытается стать кем-то другим, отличным от себя. При этом он совершает действия, которые увеличивают его карму. Человек накапливает груз своих неправильных действий, он увеличивает снежный ком, который катится на него с горы, накапливает в себе всю грязь жизни и в конце концов давит человека в слизистую гнойную лепешку. Человек умирает.
— Есть ли надежда для человека, Старик?
— Надежда — это новое возрождение. В новом возрождении человек получает новый шанс разрешить карму. Хотя это не так-то просто. Ты рождаешься младенцем, новой личностью, но груз старой кармы остается с тобой. Ты получаешь с собой ошибки всех твоих прежних «Я» и шанс, Что твое новое «Я» сможет справится с ними. От тебя зависит, сумеешь ли ты реализовать этот шанс.
Николай внимательно смотрел на Старика, но так и не мог понять, как тот выглядит. Он казался то старым, то среднего возраста, то на несколько минут показался Николаю его собственным отражением в зеркале. Николай вдруг подумал, что Старик — это сам Николай Краев, вывернутый наизнанку, не то чтобы полная противоположность, а скорее неосознанное дополнение к тому, чего не хватает человеку Николаю Краеву. Та частица ума, которой ему не хватало, чтобы стать действительно умным.
Николай Краев был уже далеко не мальчиком. Но он никак не мог дорасти до взрослого. Того взрослого, который мог показаться юнцом. Того умного, который мог показаться глупцом. Краев понял, что осталось сделать ему в этой жизни. Дорасти до самого себя.
— Почему ты говоришь обо мне? — спросил он Старика. — При чем тут я и моя карма? Меня интересует, что будет с человечеством.
— У нынешнего человечества тоже есть карма, превратившаяся в большой ком грязи. Человечество загнало себя в угол. Оно тащит на себе огромный ворох неразрешимых проблем, и единственный путь скинуть его — это умереть. Человечество умрет. Умрет скоро. Чтобы возродиться и начать этот путь снова.
— Как это будет выглядеть? Войны? Истребление людей друг другом?
— Не так. Совсем не так. Доктрина ненасилия твоего Давилы сработает. Люди уже не смогут убивать друг друга. Сверхдержава действительно остановит войну и сделает человечество неагрессивным. Но это только обострит проблему перенаселенности. Уничтожение вирусных инфекций завершит полное отмирание естественного отбора — отныне будет выживать каждый младенец в Африке, Азии и Латинской Америке. В результате человеческая численность будет удваиваться каждые десять лет, не зная преград. И это еще не все! Доктрина «правильных» людей провозглашает право каждого человека жить пользуясь всеми благами современных технологий. Это потребует чудовищно быстрого уничтожения природных ресурсов. Люди будут копошиться, как личинки мух на трупе планеты, доедая его, плодясь и с каждым днем ускоряя гибель всего живого, в том числе и свою. Нравится тебе такая перспектива?
— Не знаю… Я, конечно, не мальтузианец, но звучит это довольно жутко.
— Так не получится. Все будет совсем не так… Умирание нынешнего человечества идет уже давно, но твой друг Давила ускорил этот процесс. Он слил организм человека с другим живым существом — вирусом. Он сделал это для того, чтобы сделать человека послушным, и он добился этого. Но он не учел последствий. Вирусы очень изменчивы и заразны. Вирус уже начинает меняться — ты знаешь об этом. И скоро вирус уже не будет гостем в теле человека. Он станет с ним единым целым. Люди начнут производить мутантов с такой же скоростью, как делает этот вирус. Не все из людей выживут. Я предполагаю, что выживет только один из десяти тысяч. Может быть — один из миллиона. Их будет совсем мало — выживших людей. Но те, кто выживет, станут представителями уже совсем другой генерации. Они будут людьми, не похожими на нынешних. И сообщество, которое построят НОВЫЕ, будет построено на других принципах. НОВЫЕ получат новый шанс. И в этом — ваша надежда.
— Это неизбежно? И как же они будут выглядеть эти НОВЫЕ? С синей кожей? С жабрами? Смогут ли они летать? Будут ли они общаться друг с другом телепатически?
— Никто не знает этого. — Старик устало прикрыл веки. — Даже я.
* * *
— Как все просто… — бормотал Краев, передвигаясь в направлении бутылки, стоящей на столе. В бутылке оставалось еще немного жидкости, а Краеву крайне необходимо было освежиться сейчас — после вчерашней круглосуточной пьянки. — Все очень просто! Поспал — увидел сон — увидел Старика. И он объяснил тебе все, что происходит в этом мире, и все, что произойдет в нем в будущем. Так-то вот! — Краев поймал бутылку трясущейся рукой и начал выливать ее содержимое в стакан, совершая героические усилия, чтобы не уронить сосуд на пол. — Только я знаю все лучше тебя, Старик! Тебя нет! Нет тебя и быть не может! Ты — бред моей больной фантазии. Как и все это… — Краев сделал широкий жест, обведя рукой весь окружающий мир. — Мир зависит от меня! Каким захочу, таким его и увижу…Под руку попался телевизионный пульт. Краев вдавил пальцем первую попавшуюся кнопку и увидел на экране Давилу.
Министр иностранных дел Российской Федерации стоял на фоне шеренги бравых дипломатических молодцов в черных костюмах и прижимал к своей широкой груди двоих пожилых людей. Один из них был президентом Индии, другой — президентом Пакистана. Оба президента плакали и вытирали лица носовыми платками. Давила имел выражение лица скорбящее, но по-отечески нежное.
«Военный конфликт между Индией и Пакистаном завершился при посредничестве российской стороны, — произнес голос диктора за кадром. — Министр иностранных дел Илья Жуков, назначенный президентом России специальным представителем на мирных переговорах, успешно справился со своей миссией. В зону ядерного поражения срочно направляется российская гуманитарная помощь. Провиант, медикаменты и палатки для временного проживания уже выгружаются из российских самолетов в пригородах Дели и Исламабада. Кроме того, как заявил Жуков, впервые в мире Россия начинает вакцинацию универсальной противовирусной прививкой за пределами своих границ. Все индийские и пакистанские граждане будут бесплатно вакцинированы в течение двух недель. В дальнейшем предполагается распространение- бесплатных российских прививок во всех странах мира…». Николай нажал на кнопку и выключил телевизор.
— Вот и все, — сказал он. — Вот и все.
Послесловие автора
Уважаемый читатель!
Роман «Сверхдержава» был начат в августе 1999-го — в последний год президентства Бориса Ельцина. Предвыборная кампания набирала обороты, вся страна гадала, какой очередной финт выкинет непредсказуемый Борис Николаевич. А я, в свою очередь, пытался представить, как могут повернуться события, если использовать максимально нестандартную (даже дурацкую, если говорить честно) выборную технологию, и писал роман, рассчитывая, что книга выйдет перед самыми выборами.
Я не успел. Ельцин подставил мне подножку — на Новый год отрекся от президентства и назвал своего преемника — Путина. Что было дальше, вы знаете не хуже меня. Сперва я расстроился, но потом понял, что, в сущности, ничего страшного не произошло — роман естественным образом перетек в жанр альтернативной истории без привязок к конкретным датам и историческим личностям.
С тех пор прошло почти пять лет, и вот «Сверхдержава» выходит снова. За эти годы изменилось многое — как мне кажется, далеко не в худшую сторону. Я перечитал роман и поймал себя на желании подправить факты и даты (ну кто сейчас поверит, что к 2008 году Россия останется единственной сверхдержавой в мире?). Однако не стал этого делать. На то и существует альтернативная история — чтоб выявлять глобальные тенденции, отражать их в письменном виде, а временами и издеваться над ними.
Искренне Ваш,
Андрей Плеханов.
Мой персональный сайт в Интернете:
http://www.svenlib.sandy.ru/plekhanov/
Роман «Сверхдержава» был начат в августе 1999-го — в последний год президентства Бориса Ельцина. Предвыборная кампания набирала обороты, вся страна гадала, какой очередной финт выкинет непредсказуемый Борис Николаевич. А я, в свою очередь, пытался представить, как могут повернуться события, если использовать максимально нестандартную (даже дурацкую, если говорить честно) выборную технологию, и писал роман, рассчитывая, что книга выйдет перед самыми выборами.
Я не успел. Ельцин подставил мне подножку — на Новый год отрекся от президентства и назвал своего преемника — Путина. Что было дальше, вы знаете не хуже меня. Сперва я расстроился, но потом понял, что, в сущности, ничего страшного не произошло — роман естественным образом перетек в жанр альтернативной истории без привязок к конкретным датам и историческим личностям.
С тех пор прошло почти пять лет, и вот «Сверхдержава» выходит снова. За эти годы изменилось многое — как мне кажется, далеко не в худшую сторону. Я перечитал роман и поймал себя на желании подправить факты и даты (ну кто сейчас поверит, что к 2008 году Россия останется единственной сверхдержавой в мире?). Однако не стал этого делать. На то и существует альтернативная история — чтоб выявлять глобальные тенденции, отражать их в письменном виде, а временами и издеваться над ними.
Искренне Ваш,
Андрей Плеханов.
Мой персональный сайт в Интернете:
http://www.svenlib.sandy.ru/plekhanov/