Плеханов Андрей Вячеславович. Сверхдержава

   Николай бросил взгляд вперед. Улица была пустынна. Ни Дианы, ни Салема. Ни Лизы. Милого его Лисенка.
   — Спасибо тебе, Чингис, — прошептал Николай, кусая губы. — Ты всегда брал главный удар на себя. Спасибо, брат. Прости…

* * *

   Вот Краев и совершил очередной круг в своей жизни. Вернулся в Москву. В гостиницу — в тот самый номер, в котором провалялся несколько дней в бреду. Теперь ему казалось, что он снова бредит. Не мог он поверить, что все это — реальность. Эта прилизанная Москва, эти холодные улыбки на красивых лицах правильных людей. Не хотел он такой Москвы! Он вернулся, чтобы найти свою Россию. И он нашел ее — в чумной зоне. Эта была не та Россия, из которой он уезжал, но это была его Россия! И он снова хотел туда. Хотел немедленно. И ничего не мог сделать.
   Он все еще надеялся на хорошее развитие событий. Остался идеалистом, как всегда. Лежал на диване, дул спирт из плоской фляжки, которую прихватил с собой из зоны (его даже не обыскали!), и надеялся. Изо всех сил старался надеяться. Думал о том, что сейчас придет Давила, дорогой Давила, единственный родной человек в этой чуждой столице, и Краев сразу же объяснит ему все, и Илюха конечно же сразу все поймет, и позвонит куда надо, и решит все вопросы, и Краев поедет завтра — да нет, почему завтра, прямо сегодня — в зону, и найдет там своего Лисенка, и обнимет ее, и останется с ней навсегда.
   Вечерело. Спирт кончился, но так и не подействовал, зараза. Краев томился, бродил по номеру, бредил. Подергал ручку двери — заперто. Попробовал окна — не открываются. Выбить стекло? Не выбьется, готов ручаться. Да и что толку бить — прыгать потом с пятнадцатого этажа? «Дудки, не дождетесь моей смертушки. Мне теперь есть за что цепляться, я только начал жить. Обложили меня, легавые? Заперли волка в клетке? Я уйду. Дайте только слабину — и уйду. Всегда уходил…»
   Щелчок двери. Кто-то идет. Илюха?!
   Краев бросился в прихожую, но улыбнуться не успел. Нечему тут было улыбаться. Трое серьезных людей в штатском. «Особая тройка»? Судить, приговорить и тут же привести в исполнение. Знаем, было уже такое. Было. И деда моего так, и братьев деда. Всех перестреляли, суки. «Именем трудового народа…» «Именем бараньего народа…» Какая мне разница? Судите!
   — Николай Николаевич? — Самый старший, лет под пятьдесят, слегка нагнул голову — сверху вниз, слева направо. Жест профессиональной учтивости. Мол, все про вас знаем, всю подноготную. Даже имя-отчество.
   — Так точно.
   — Краев? — Еще один вопросительный кивок.
   — Он самый.
   — Он же Шрайнер?
   Рихард Иоганн Шрайнер, если быть точным.
   — Он же Сергей Иванович Перевозов?
   — Вот это вы зря. — Краев помахал ладонями, как бы прикрываясь от возможного правового произвола. — Шрайнер — это такая же официальная фамилия, как и Краев. Можете удостовериться в моей дипломатической карте. А Перевозов… Это так, случайность. Ошибка. Недоразумение, можно сказать.
   — Случайность? — Человек выпятил нижнюю губу. — Случайность… Ну что ж, пройдемте.
   Он жестом указал на комнату. Не дожидаясь Краева, прошел сам и сел на стул. Положил локти на стол. Вынул зеленую дипломатическую карту Краева и положил ее перед собой.
   Краев уселся напротив. Удивительно — не боялся он совершенно. После бешеных приключений последних дней все это казалось детской игрой. Карточки, фантики… Господи, какая чушь!
   — Значит, так, герр Шрайнер, — сказал человек. — Вот ваша карта. Дипломатическая карта. Очень хорошая карта. — Он придирчиво оглядел кусочек зеленополосатого пластика, словно оценивая, действительно ли его качество соответствует высшему российскому стандарту. — Я возвращаю вам ее. Завтра вы покинете территорию Российской Федерации. Вылет самолета на Эссен в одиннадцать ноль-ноль из Шереметьево-2. Билет за счет нашего государства. Машину за вами пришлем. Счастливого пути, герр Шрайнер. Привет жене.
   Кровь отлила от лица Краева. Он ожидал услышать все, что угодно. Но только не это.
   — Это не только ваше государство, — тихо произнес он. — Это и мое государство. Я — гражданин России. И я имею право жить в своей стране.
   — Имеете, — произнес человек еще тише, с шипящим присвистом. — Но есть вещи, совершать которые вы не имеете ни малейшего права. Вы не имеете права убивать людей. Не имеете права отрубать у них руки и ноги. И не имеете права воровать их документы, чтобы выдать потом себя за убитого. Срок вашей визы заканчивается завтра, господин Краев-Шрайнер. Учитывая ваши заслуги перед нашим государством, мы не будем заводить уголовное дело. Мы просто отправим вас домой.
   — Там не мой дом! Мой дом — здесь. А этого вашего полумеха я не убивал! Я даже видел тех, кто его убил. Один высокий, белобрысый, патлатый. Второй — черный, с бородой, в чалме, по виду бурдистанец. Они — повстанцы…
   — Повстанцы? В Москве? — Человек иронично покачал головой, двое остальных сдержанно хохотнули с дивана. — Откуда тут взяться повстанцам? У нас не Бурдистан, господин Краев. И даже не Германия с ее турками и арабами. Ну что вы делаете, господин Краев? Вы же серьезный человек, в возрасте, с положением в обществе. Почему вы ведете себя как мальчишка? Прическу себе ненормальную сделали… Извините, у нас складывается впечатление, что у вас не все в порядке с психикой. У вас даже нет определенной цели. Вы просто вытворяете черт знает что. Я думаю, что в ваших интересах уехать отсюда побыстрее. Вы будете жить спокойно у себя в Германии. Мы будем и дальше перечислять вам деньги. Кстати, живете вы довольно скромно. На ваше богатство можно было бы купить себе шикарную виллу на Канарах…
   — Идите к черту! — рявкнул Краев. — Шьете мне чужое дело, да? Старый приемчик! Мне, между прочим, прививку сделали! И я оказался неиммунным. Я — чумник, мать вашу! Меня в чумную зону отправить положено, пока я людей заражать не начал! А вы меня — в эту сраную Германию. Чтоб я там загнулся через два месяца, да? Думаете, я не знаю?
   — Вы много знаете. — Человек усмехнулся едва заметно. Что-то знакомое было в его глазах. — Да, пожалуй, очень много. И в таком случае вы не можете не знать, что чумники не заразны. А насчет того, чтобы, как вы изволили выразиться, не «загнуться»? Все очень просто. Придете в поликлинику при ближайшем к вам российском консульстве. Там все сделают в лучшем виде. Вы — не единственный чумник в Германии. Уверяю вас, далеко не единственный.
   — Так. — Бледный Краев встал, едва не уронив стул. Пришла пора выкладывать главный свой козырь. Последний козырь. — Пожалуйста, свяжите меня с Жуковым.
   — С каким Жуковым? — Брови человека сдвинулись и поползли вниз, словно он слышал редкую фамилию Жуков в первый раз и теперь мучительно вспоминал, кому она могла принадлежать.
   — С Ильей Георгиевичем. Спецсоветником.
   — Ах, с Ильей Георгиевичем! — Человек широко улыбнулся. — Вы знаете, Илья Георгиевич сейчас в командировке. В очень далекой командировке. Боюсь, Николай Николаевич, что связаться с ним не удастся.
   — Как — не удастся? — Краев напирал. — Он лично сказал мне, что я могу звонить ему в любое время дня и ночи. Лично! Он даже оставил мне специальный аппарат для связи с ним…
   — Это какой же аппарат? Который вы случайно забыли в туалете, нечаянно прикрепив его клейкой лентой к сливному бачку? В чем же тогда проблема? Возьмите его и свяжитесь со спецсоветником Жуковым.
   Краев решительно направился в туалет. Заглянул за бачок. Никакой портативной рации там, естественно, не было. Об этом уже позаботились. Последний козырь выпал из его рукава и исчез в унитазе со звуком сливаемой воды.
   Всегда так.
   — Значит, так. — Краев вышел из туалета, демонстративно застегивая ширинку. — Пока я не увижу Илюху Жукова, никуда не поеду. Хоть на куски меня режьте. Если вы меня выпихнете из страны без его ведома, он вам потом головы поотрывает. Он это может. Я его знаю!
   — Николай Николаевич… — Человек достал папиросу, древнюю папиросу «Беломор», постучал ею об стол, вытряхивая табачные крошки из бумажного мундштука. — Вы что же меня — совсем не припоминаете? Никаких воспоминаний в вашем мозгу не колышется?
   Он смял мундштук положенным образом, сунул папиросу в правый угол рта, достал зажигалку, сделанную из армейской гильзы, и прикурил. Смачно выпустил облако густого вонючего дыма.
   — Колышется, — произнес Краев слабым голосом. — Вы — Домогайко?
   — Он самый и есть.
   Краев вспомнил все сразу. И «Беломор», и манеру эту стучать папиросой по столу, и гильзу эту с матерной гравированной надписью. Подполковник Домогайко. Имя и отчество, конечно, забылись, но вот попробуй-ка забудь такую фамилию. Домогайко, значит? Правая рука Давиды во всем, что касалось связей со спецслужбами. Человек, от неизменной вежливости которого у Краева волосы дыбом вставали на голове. Да, Краев создал президента и посадил его на трон. Но президент не просидел бы на этом троне ни дня, если бы не Домогайко и подобные ему. Они вытащили страну из войны, которая последовала за выборами. Они навели в стране порядок. Они знали, как делать свое дело. И на пути их лучше было не вставать.
   — Ну хорошо, — сказал Домогайко, кивнув собственным мыслям. — Я скажу вам кое-что, хотя вряд ли это улучшит вам настроение. Я видел Илью Георгиевича. Видел только сегодня. Да что там говорить — только час назад я его видел. Он сказал мне, что едет домой спать и просит его не беспокоить. И еще… Он был очень недоволен. Он был очень сердит — я бы так сказал. Он сказал мне: «Отправь Колю домой, в его чертов Эссен. За наш счет. Я сейчас не хочу его видеть. Мы свяжемся с ним попозже. Через несколько месяцев». Как видите, Илья Георгиевич очень добр. Он не отрезает вам пути в Россию. Просто вы доставили ему немало неприятностей. И нужно время, чтобы все это улеглось.
   — Соедините меня с ним! — Надежда вспыхнула последним призрачным огоньком. — Соедините! Пожалуйста! Я ему все объясню…
   — Послушайте, Краев! — Домогайко встал, сделал шаг к Николаю, и тот вдруг осознал, что Домогайко выше его, маленького, на полторы головы. — Вы хоть понимаете, что все это означает? Ладно, я объясню вам. Означает это только одно: что друг ваш старый, Жуков, поступил благородно. Снова прикрыл вас. Прикрыл собой, своей репутацией. Я ценю это. Вы, похоже, этого не цените. Вы плохо понимаете добро, которое для вас делают. Только вот что я вам скажу: бегите, Краев. Так, чтоб пятки сверкали. Считайте, что вам повезло. И не дай вам Бог снова попасться на мои глаза…
   Надежда умерла, не успев сделать последнего вздоха. Краев стоял и не мог разжать губы, сведенные спазмом. Никак не мог произнести того, что должен был.
   — Ну? Что же вы молчите? Жду вашего положительного ответа.
   — Ладно. — Краев сам едва слышал свой неживой голос. — Я уезжаю. Илье… Привет передайте…
   — Вот это уже речь здравомыслящего человека. — Домогайко удовлетворенно затянулся папиросой. — Значит, так. Завтра за вами заедет ваша сопровождающая, Таня. Она отвезет вас в аэропорт. Посадит на самолет. Мы хотим, чтобы все было гладенько, без этих чумных страстей. Вы для нее — все тот же профессор Шрайнер. О ваших приключениях она ничего не знает. И советуем вам ничего не рассказывать на эту тему. Она все равно не поверит — в крайнем случае решит, что вы сбрендили. Пойдет?
   — Да. Конечно.
   — И этот гребень ваш на голове… Что-то остромолодежное? Стариной решили тряхнуть?
   — Это «стегозавр».
   — «Стегозавр»… Любопытно. Паричок вам оставить? Чтобы прикрыть это безобразие.
   — Оставьте.
   — Ну вот и все, пожалуй…
   — Подождите! — задыхаясь, просипел Краев. — Можно последнее мое желание? У осужденных на казнь ведь есть такое право…
   — Право? — В голосе Домогайко появились первые предвестники раздражения. — Ну что там еще?
   — У меня проблемы. Не могу я ездить на этих ваших эмобилях. Тошнит меня от них. У меня от них клаустрофобия. Мне надо слышать звук мотора, иначе мне все время кажется, что сейчас мы врежемся… Ну вы же знаете, что я не совсем нормальный…
   — И что?
   — У вас найдется обычная машина? С бензиновым двигателем? Немецкая? «БМВ» какой-нибудь?
   — Ладно, найдем. — Домогайко смотрел на Краева как на окончательного психа. — Будет вам «БМВ».
   — А Таня умеет водить такую машину?
   — Умеет. Она все умеет…

Часть третья
ТРУП РАВНОВЕСИЯ

Глава 1
УВЛЕКАТЕЛЬНОЕ ДОРОЖНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

   — Здравствуйте, Танечка, — произнес Краев с легким немецким акцентом. — Очень рад вас видеть.
   Машина, на которой Таня подрулила к гостинице, была не самой шикарной даже по немецким понятиям. «БМВ» пятилетней давности. Но Краев просиял внутренне, увидев эту бензиновую колымагу. Такая же модель была у него в Германии. И он знал, какие чудеса эта тачка может вытворять на дороге.
   — Здравствуйте, Рихард.
   Вот это да! Не забыла, что он любит, когда его зовут по имени! Что это? Баранья предупредительность или проявление личной симпатии?
   — У вас замечательная машина, Танечка!
   — Эта? — Таня бросила на «БМВ» презрительный взгляд. — Это тележка на колесиках. К тому же страшно вонючая. Что у вас за причуды, Рихард? Чем вам не нравятся эмобили?
   «Ого! Мы, бараны, умеем сердиться? А что мы еще умеем?»
   — Я просил прислать «Запорожец», милая Танечка. Меня замучила ностальгия по старой России. Но очевидно, нашлась только такая марка — «БМВ». Вы знаете, что такое «Запорожец»? Рыжий, ушастый?
   — Нет. — Таня мотнула головой.
   — О! Это была замечательная марка машин! Ваши эмобили ей в подметки не годятся!
   — Может быть. — Таня обошла машину и подняла крышку багажника. — Где ваш груз, Рихард? Помочь вам?
   — Не надо. — Краев лихо закинул свой полупустой чемодан в багажник. — Отлично! Поехали? Мой билет у вас?
   — У меня. Самолет через полтора часа. А где ваша тросточка? — Таня оглядывала резко помолодевшего Рихарда с некоторым подозрением.
   — Обменял. На две бутылки водки.
   — А очки?
   — Я прозрел. Вижу как снайпер.
   — А ваше колено как?
   — Прошло. — Краев молодецки шлепнул себя по ноге.
   — Вы шутите, наверное? — Таня что-то просчитывала в уме. — Я поняла! Вы были в клинике все эти дни. И вас привели в порядок. Да? Вы все-таки решили исправить свои физические недостатки…
   — Господи! — крикнул Краев, расставив руки и подняв лицо к небу. — Как я люблю этих баранов!!! Какие они сообразительные!
   Прохожие удивленно оглянулись на Краева. Из-за резкого движения седой бесформенный парик сорвался с его головы и шлепнулся на тротуар. Краев стоял и смотрел в московские небеса, по-летнему голубые, кое-где тронутые белесыми штрихами облачков. Ему хотелось взмахнуть руками и улететь. Промчаться над зелеными пашнями, над темными массивами лесов, спикировать над чистой речкой, распугав хлопотливых ласточек. Шлепнуться куда-нибудь в стог, пахнущий свежим теплым сеном. Сеном… В России, наверное, больше нет стогов. Кто здесь будет косить траву? Теперь здесь все механизировано, в этой несчастной усовершенствованной стране.
   — Рихард. — Таня тронула его за плечо. — У вас упало это. Возьмите… — Она протягивала ему парик.
   — Это мои волосики, — сообщил Краев, натягивая дурацкий парик на блестящий свой череп. — Таня, вы умеете летать?
   — Нет, не умею… — Таня изумленно смотрела на него. — Рихард, у вас там что на голове?… Настоящий «стегозавр»?
   — Ага. Настоящий. Вы что, не любите стегозавров?
   — Нет, почему? Классно. — В глазах ее прыгнули смешливые чертики. — Я бы тоже хотела такую прическу. И драконов таких!
   — Ну так сделайте. Хотите, подскажу адресок? Там крутой парикмахер. Лучший мастер в Европе. У него синие волосы.
   — Нет. Мне нельзя. — Танины глаза потемнели. — Нам такое не положено. Извините. Нужно ехать.
   — Можно я сяду за руль?
   — Нет. — Таня резко мотнула головой. — Извините, Рихард. Мне нужно довезти вас до аэропорта. Вы очень непредсказуемый человек. Один раз вы уже сбежали от меня. Я не хочу, чтобы сегодня произошли новые неожиданности.
   — Произошли новые неожиданности! — Краев фыркнул. — Вы даже говорить по-русски разучились! «Много мы лишних слов избежим, просто я буду служить вам обедню, как волосатый священник с длинною гривой, пить голубые ручьи чистоты, и страшных имен мы не будем бояться»… Слышали когда-нибудь такие стихи?
   — Какие странные слова… Кто их написал?
   — Велимир Хлебников. Он был весьма своеобразным человеком. Очень талантливым. Я думаю, вы тоже объявили бы его параноиком. — Краев плюхнулся на сиденье. — Ладно. Везите меня в ваш чертов аэропорт. Сдавайте под расписку. Я представляю, как вы будете счастливы, когда избавитесь от меня — безумного чертика из табакерки. Придурка, который так неудачно притворялся профессором. Трогайте!
   Таня молча завела мотор. Вид у нее был весьма озадаченный.

* * *

   — Краев, ты меня слышишь?
   Голос прозвучал в самом ухе. Негромко, но отчетливо.
   Николай вздрогнул и вспомнил все. Что он уже не в чумной зоне, а в Москве. И что барашек по имени Таня везет его в Шереметьево-2. Чтобы посадить на самолет и отправить в Германию. И что никаких шансов избежать этой мучительной депортации у него нет.
   — Что? — Краев обшарил пространство вокруг растерянными глазами. — Кто это?
   — Тише! Не ори! — внятно сказал голос. — Не говори ничего. Никто не должен знать, что я с тобой разговариваю.
   — Что случилось? — Таня уже повернулась к нему. — С кем вы говорили?
   — Ничего… — Краев помахал рукой. — Это я так… Спросонок.
   — Вот и молодец, — сказал голос. — Молчи и слушай меня, Коля. Ты думаешь, что выбора у тебя нет. Я хочу дать тебе выбор. У человека должна быть возможность выбора. А ты уж сам решишь, что тебе делать.
   До Краева наконец-то дошло. Голос раздавался из клипсы-коммуникатора, которую он прилепил к уху перед самым отъездом. И было в этом голосе что-то знакомое.
   — У тебя есть две возможности, Николай. Первая: если ты разумный добропорядочный пожилой мужчина, ты не будешь брыкаться и дашь привезти себя в Шереметьево. Ты спокойно сядешь в самолет и улетишь в Эссен. И будешь вспоминать все, что случилось здесь, как бред сумасшедшего. Вторая возможность: если ты идиот, не думающий о собственном благополучии, ты сделаешь то, что я тебе говорю. И получишь шанс. Маленький, призрачный шанс снова испортить себе жизнь. Шанс вырваться из правильного комфортабельного мира и присоединиться к нам. И может быть, даже помочь нам. Это может показаться невероятным, но нам нужна твоя помощь. Решай. Даю тебе пять минут, чтобы подумать.
   «Давила? Нет, это не его голос. Да и не стал бы он так делать — не тот он человек. Агрегат? Нет, конечно. Агрегат предал нас. Продал. Агрегат крайне заинтересован, чтобы меня вышвырнули из этой страны. Кто же это? Кто?!»
   Краев все уже решил. Решил так, как только и мог решить. И теперь ерзал на сиденье, стараясь не выдать своего нетерпения. Косился исподтишка на Татьяну — не заметила ли чего? Нет, спокойно вела машину. Двигатель тихо завывал под капотом — старый бензиновый друг. Интересно, сколько еще осталось до аэропорта? Эй ты, в наушнике! Ты заснул там, что ли?
   — Пока я не могу узнать, что ты решил. — Голос пробудился снова. — Но скоро я это узнаю. Слушай, Краев. Если ты решился, ты должен отключить маячок. Твоя машина снабжена устройством, посылающим радиосигналы. И те, кто высылает тебя сейчас за границу, могут следить за тобой. Кстати, такой же маячок имеется в твоем теле — я не знаю, где именно. Где-то под кожей. Потому тебя так легко нашли в чумной зоне. У тебя должен быть приборчик. Тот, который подарил тебе Салем. Надеюсь, его не отняли?
   Краев поднял левую руку и посмотрел на часы. С виду — обычные механические часы, с маленьким калькулятором ниже прямоугольного циферблата. Это был подарок Салема. Последний подарок. Салем снял часы со своего запястья и отдал Краеву в подземелье — перед тем, как они вылезли на поверхность и пошли сдаваться. «На память, — сказал тогда Салем. — Береги эти часики. Глядишь, пригодятся»… Вот уже и пригодились.
   — На правой поверхности часов, сбоку, есть небольшой паз. А в нем — рычажок. Нажми на него пальцем, отведи до упора вниз, а потом на себя. Пока не щелкнет. Ты понял? Повторяю…
   Николай уже понял. Уже выполнил действие. Прислушался даже внимательно — не изменилось ли что-нибудь? Не перестал ли пищать проклятый силиконовый чип, запущенный куда-то ему под кожу. Но что он мог услышать?
   Услышал. Услышал удовлетворенный вздох в наушнике и даже уловил радостные отдаленные восклицания — совсем уж на заднем плане. Человек, который давал указания Краеву, был не один. Там была целая команда. И все они переживали за Краева.
   Кто это? Кто? Николаю не терпелось увидеть их. Убедиться в том, что он не одинок в этом мире.
   — Молодец! — сообщил голос. — Я верил, что ты решишься. Ты отключил маячки. Правда, я теперь не вижу твою машину. Но приблизительно представляю, где она находится. Теперь все зависит только от тебя. Тебе нужно как можно скорее убраться с этой автострады. Иначе тебя выловят очень скоро.
   «Да? Спасибо за совет! И как же я это сделаю? Выскочу на полном ходу и побегу, петляя, как заяц?»
   — Сейчас отключи радио и коммутаторы своей сопровождающей. Нажми три раза кнопку «9» на калькуляторе. Быстрее, иначе ей прикажут остановиться! Быстрее!
   «Ага. Вот кнопочка. Малюсенькая, черт бы ее побрал. Пальцем не попадешь. — Краев, покрываясь холодным потом, полез в карман пиджака. — Ручка, где эта проклятая ручка?! Вот она! Раз, два, три! Ф-фу…»
   Татьяна недоуменно закрутила головой? постучала пальцем по сиреневой клипсе на своем ухе. Оглянулась на Краева.
   — Музыка выключилась. Рихард, это вы сделали? Что вы там такое делаете?
   — Ничего.
   — Вы странно себя ведете! — воскликнула девушка. — Что вы там нажимали? Я все видела!
   — Откуда я знаю, что у вас там случилось с вашей музыкой? — сварливо заявил Краев. — Может быть, батарейки сели?
   — Какие батарейки? — Татьяна торопливо перестраивалась в правый ряд. — Все. С меня хватит. Вы опять ведете себя неправильно!
   — Я всегда веду себя неправильно, — зловеще произнес Краев, доставая нож из-за голенища. — Я не могу вести себя правильно, овечка моя ненаглядная. — Нож щелкнул выскакивающим лезвием у самого бока девушки. — Потому что я не «правильный». Я — чумник! Поняла?
   — Да, — пискнула девушка, едва не падая в обморок.
   — Э! Милая! Не вздумай отпустить руль! Костей не соберем! Ровнее, ровнее давай! Дуй по правому ряду, и не дергайся — ограду зацепишь. Скорость не снижай. Вот, молодец!
   Он положил левую руку ей на голое колено: Она болезненно вздрогнула от этого прикосновения. Нож находился теперь между бедрами девушки, внимательно заглядывал под ее короткую юбку острым своим кончиком.
   — Не нравится, когда над тобой совершают насилие? — поинтересовался Краев.
   — Не нравится, — буркнула Таня. Не так уж она была и труслива. Оправилась уже. Упрямо сжала губы, откинулась назад — подальше от ножа. Вела машину ровно и быстро. Быстрее, пожалуй, даже чем до нападения. Хотела поскорее добраться до аэропорта?
   — Мне тоже не нравится насилие. А то, что ты везешь меня сейчас в это чертово Шереметьево, и есть самое настоящее издевательство. Насилие надо мной. В грубой, извращенной форме.
   — Вы что, не хотите вернуться домой?
   — Хочу. Только Эссен — не мой дом. Мой дом — Россия.
   — Вы русский? — Да.
   — Николай! — Голос снова зазвучал в ухе. — Сейчас будет авторазвязка. Надо будет съехать с виадука вправо, потом — по большому кругу, пока не будет указателя на «Справедливость». Там свернете и поедете по этой дороге.
   — Вон виадук. — Краев показал рукой вперед. — Возьмешь вправо. Потом объясню.
   В центре круга находился пост дорожной милиции. Инспектор стоял у дороги и провожал взглядом каждую проходящую машину. Таня могла затормозить, закричать, позвать на помощь. Могла, в конце концов, подать какой-нибудь знак — окно было открыто. И Краев ничего не сделал бы ей. Не мог он ударить ножом девушку. Не мог, и все тут. Он был чумником, но садистом он не был. И ему казалось, что девушка догадывается об этом. Однако она даже не повернула голову к инспектору. Аккуратно проехала мимо него, соблюдая положенную скорость.
   — Поворачивай на «Справедливость», — сипло приказал Краев.
   Повернула. Перед ними вытянулось ровное шоссе — прямое, как жирная карандашная черта, проведенная через сосновый лес и разрезавшая его пополам. Таня плавно нажала на газ и набрала скорость.
   Краев перевел дыхание. А потом щелкнул кнопкой, сложил нож и убрал его в голенище сапога.
   — Я догадывалась о том, что вы — не немец. — Таня бросила на него быстрый, любопытный и даже неравнодушный взгляд. — Догадывалась.
   — Ты доложила об этом своему начальству?
   — Нет.
   — Почему?
   — Не знаю. Сама не знаю. Вы как-то странно действовали на меня. Мне вдруг показалось, что это будет стукачеством. Мне не хотелось предавать вас.
   — Спасибо… Впрочем, они все равно знали, что я — русский. Знали с самого начала. Это они затеяли весь этот дурацкий спектакль с университетом. И ты оказалась невольной его участницей. Я сам выбрал тебя. Ты показалась мне человечнее, чем остальные твои сокурсники.
   — Кто это — они?
   — Они. Я думаю, ты знаешь их лучше, чем я. Специальные люди. Те, например, кто инструктировал тебя, как вести себя со мной.