Страница:
Тем не менее наше новое направление, по которому можно пойти только пройдя все этапы 12 лет тяжелой работы и искания, делают свое дело. Мы стоим особняком, нас не смешивают с той пошлостью, которая гнездится рядом. Дела поэтому идут пока хорошо, даже очень. До постановки "Месяца в деревне" – с одной "Анафемой", которую нельзя ставить по пять раз в неделю, как "Синюю птицу", так как актеры бы умерли от истощения, изображая чертей и богов… С "Анафемой" по два раза в неделю, а в остальные дни со старыми пьесами, мы по 9 декабря сделали на круг с утренниками (которые идут по сильно удешевленным ценам) по 2175 р. на круг. С 9 декабря по сие время – сплошные полные сборы с аншлагами.
На праздники до 7 января – все билеты проданы. Это, конечно, блестяще. Лучше, чем в прошлом году. Так что на публику жаловаться грех. На работу также. Но… что будет дальше?! Не спутают ли нам публику, которую мы 12 лет подготавливали?!…
А Вас здесь нет… ни одной живой души, чувствующей театр, здесь нет…
Вот почему с начала сезона и по сегодняшний день (первый в этом сезоне) у меня не было ни одного вечера свободного, если не считать 4-5 вечеров, которые я, по приказанию доктора, лежал в кровати от истощения и усталости. Первым свободным вечером пользуюсь, чтобы написать Вам и жене, которая с детьми уехала на несколько дней в деревню, где их неожиданно застал 25-градусный мороз.
Сижу накануне праздника один в большом доме. Скучновато, одиноко и потому с тем большим удовольствием пишу милому петербургскому другу. Вспоминаю милую Ольгу Николаевну, которой, увы, не могу уже писать.
Не сердитесь на жену. Она с ног сбилась. Дети выросли, начались выезды. Она, бедная, отдувается за меня, заглаживая все мои промахи по семье и многочисленной родне. Кажется, она, как и я, не может найти часа, чтобы одеться и поехать сняться.
С праздником! Желаю бодрости, успеха и здоровья.
Пишу 24-го, а письмо пошлю 27-го, так как сегодня, в канун праздника, оно затеряется на почте. Целую Ваши ручки.
Сердечно преданный К. Алексеев
341. М. В. Добужинскому
28 декабря 1909
Москва
Дорогой и многоуважаемый Мстислав Валерьянович!
Поздравляю Вас с праздником и наступающим Новым годом. Не писал до сих пор потому, что загнан работой, как лошадь. Играю ежедневно, часто по два раза на дню; кроме того – репетиции, составление поездки и репертуара будущего года.
С нетерпением ждем вестей от Александра Николаевича Бенуа. Искренно рады тому, что он заинтересован Мольером. Относительно Тургеневского спектакля – думаем. Нелегко сразу определить эпохи. Немирович обещал перечесть все пьесы и сообразить с литературной стороны заданный Вами вопрос.
Сам спектакль решен для будущего года, тем более что, если мы его не сыграем, у нас перехватит эту идею Малый театр.
Вернее всего он составится из следующих пьес:
1) "Нахлебник",
2) "Где тонко",
3) "Провинциалка",
4) "Вечер в Сорренто" 1.
Хотелось бы знать Ваше мнение: как Вам чудится распределение эпох между этими пьесами.
Несомненно, что "Нахлебник" – самая ранняя по эпохе пьеса, а "Вечер в Сорренто" – самая поздняя.
В "Провинциалке" почему-то хочется самых широких кринолинов.
Напишите: куда Вас тянет.
"Месяц в деревне" делает полные сборы, но вне абонемента публика слушает пьесу довольно плохо. Сильно кашляют. Сегодня Книппер попробовала изменить прическу. Играла в своих волосах. По-моему, несравненно лучше и даже типичнее для ее лица. Часто вспоминаем Вас и очень жалеем, что Петербург не в Москве, а Москва не в Петербурге.
Низко кланяемся Вашей уважаемой супруге. Еще не собрался на выставку, так что не видал там эскизов "Месяца в деревне". Жена, дети шлют Вам поклоны. Жму Вашу руку и мечтаю опять поработать не только над Тургеневым, но, главное, над Метерлинком.
Сердечно преданный и уважающий Вас
К. Алексеев
28/XII 909
342*. Ф. Ф. Комиссаржевскому
Январь 1910
Москва
Глубокоуважаемый Федор Федорович!
Простите, что не тотчас же ответил, как хотелось. Вы, как режиссер, знаете, что такое праздники в театре, особенно когда исполняешь несколько обязанностей: актера, режиссера и директора.
Спасибо за то, что Вы, по старой памяти, прямо и просто обратились ко мне
1.
Позвольте и мне прямо и просто ответить Вам.
1) Нам нужен хороший и самостоятельный режиссер.
2) Хорош ли, дурен ли наш театр,- он имеет свои приобретения, свои возможности. Необходимо с ними подробно ознакомиться, для того чтобы принять их в соображение при дальнейших исканиях.
3) После целого ряда эволюции театр вернулся к простоте,- мы ищем простоты глубокого чувства и богатой фантазии и потому объявили войну простоте бедной фантазии и актерского мышечного темперамента, нередко пытающегося заменить чувство. Конечно, нам это не скоро, а может быть, никогда не удастся, но одно стремление к этой цели дает театру новую энергию.
Всякие поиски в этом направлении будут приветствоваться.
4) Как это ни удивительно, обстановочная сторона у нас никогда, а тем более теперь, не играет почти никакой роли. По крайней мере ей режиссер отдает весьма мало забот. Монтировочный отдел за время существования театра приобрел опыт и справляется с этой стороной довольно хорошо. Вся работа режиссера направлена на внутреннюю сторону пьесы и ролей. Нам нужен режиссер-психолог, режиссер-литератор, режиссер-артист. Сразу им быть нельзя, надо его готовить годами, практическим путем. Теоретическая сторона для такой подготовки у нас выработана в больших подробностях.
5) Будущность для такого режиссера в нашем театре огромна, но на первых порах труд режиссера, готовящего себя к такой деятельности, не может быть самостоятельным и хорошо оплаченным.
6) Все сказанное, конечно, не исключает необходимости для режиссера быть художником, т. е. знать эпохи, костюмы, иметь большой художественный вкус и пр.
Как видите, пишу то, что думаю, не боясь Вас запугать.
Если, несмотря на это, Вас потянет к нам, значит, выйдет толк, в противном случае лучше отказаться от пробы, которая принесет много бесцельных мучений. Если после этого письма Вам захочется написать мне,- пишите скорее. На праздниках нельзя сделать заседания правления, но после праздника оно состоится. Хорошо бы, чтобы этот вопрос можно было успеть обсудить в первом заседании, так как благодаря сезонной усиленной работе правление собирается довольно редко.
Без правления, Вы поймете, ничего решить нельзя, даже приблизительно.
Если судьба сулит мне оказать Вам в жизни услугу, хотя бы в память Вашего отца,- я буду очень счастлив. Если мое письмо Вас охладит,- не сердитесь. Мною руководили хорошие, деловые побуждения.
Напишите также минимум Ваших материальных требований. Мне надо быть в курсе Ваших желаний, чтобы не затянуть вопроса слишком долго.
Сердечно преданный и уважающий Вас
К. Алексеев
343*. М. В. Добужинскому
5 февраля 1910
Дорогой и многоуважаемый Мстислав Валерианович!
Судите, как я занят,- жена только вчера рассказала мне подробно о своей поездке в Петербург и о разговоре с Вами.
Нет, мы Вас не забыли, напротив, вспоминаем часто и это время навещали и любовались Вами на выставке 1 .
Без Вас не было и не будет никаких перемен в постановке
2, в противном случае мы не имели бы права называть наш театр художественным. Идет речь об изменении с Вашей санкции некоторых платьев Книппер и о рубашке для Беляева (2-й акт). Про платья будет Вам писать Книппер, а о рубашке Беляева – черкните словечко мне.
В день 25-го спектакля мы ужинали, и второй тост был за Вас. Просили послать телеграмму – предложение принято единогласно, но административная сторона ужина оказалась ниже критики. Все понадеялись друг на друга, и потому Вы заподозрили нас в непостоянстве.
Виной всему плохая администрация ужина, а не наша неизменная к Вам любовь.
Надо приехать в Москву. Ваша комната одинока, уныла и ждет своего господина 3.
Перед Петербургом придется просмотреть декорации и подумать о том, как заменить люк (2-й акт), которого не будет в Петербурге.
Прошу передать низкие поклоны Вашей уважаемой супруге, Александру Николаевичу 4(ждем от него радостных известий) и всем петербургским друзьям.
Сердечно преданный и уважающий Вас
К. Алексеев
Жена мне вторит, дети – также.
5 – 2 – 910. Москва
Бедный, бедный Сергей Сергеевич… 5
344*. Н. А. Попову
5 февраля 1910
Дорогой Николай Александрович!
Простите, что пишу на клочке. Пишу в антрактах спектакля, за гримировальным столом.
После Вашего отъезда Владимир Иванович ждал от Вас какого-то письма.
Приехал Стахович, и, пользуясь его приездом, был поднят вопрос принципиальный: должны ли мы сокращать труппу и дело или, наоборот, расширять их, так как теперешнее положение большой труппы, при небольшом количестве пьес, тяжело для артистов и материально невыгодно для театра.
Долго разбирали все детали нашего дела. Труппы хватило бы не только на две, но и на три пьесы, одновременно репетируемые. И режиссеры есть… тем более что в последнее время Москвин вырабатывается в очень хорошего помощника по режиссерской части.
Главной задержкой правление признало то, что, несмотря на все сказанное, постановка пьес пока не может обходиться без участия, хотя бы косвенного, Вл. Ив. и моего. Другими словами, вполне самостоятельных режиссеров – нет. Надо их создавать. Для этого первое время надо руководить ими, т. е. не давать им сразу самостоятельности. Кроме того, надо искать таких людей, которые сочувствуют нашему направлению и захотят учиться тому, что театр выработал за 12 лет.
Из разговора с Вами знаю, что эти условия не улыбаются Вам.
Приглашая режиссера, правление хочет поручить ему какое-то определенное дело, которое оправдало бы его материальное вознаграждение. Так, например: общее наблюдение за сценой и ее порядком, наблюдение за летними работами, которые в этом году будут очень [сложны] благодаря постановке "Гамлета" и проч.
Эти условия, я знаю, неприемлемы для Вас.
Марджанов принимает их с восторгом и идет на скромное содержание
1.
Правление покончило с ним.
Теперь у меня зарождается новый план. Если бы Вы согласились на условия: а) не полной самостоятельности, б) подробного предварительного ознакомления с тем, что выработано театром за 12 лет,- можно бы на первое время приглашать Вас для постановки известных пьес и с оплатой их определенной суммой.
Быть может, приняв во внимание Вашу любовь к передвижениям, это были бы наиболее подходящие для Вас условия. Можно ли думать о таком проекте, или же Вы разобьете его с самого момента его зарождения?
Напишите Ваше мнение.
Я пристаю к Вам потому, что искренно желаю соединить в одно целое всех тех лиц, с которыми приходилось работать… Театральное дело – разрозненно; надо его как-нибудь сплотить.
Жму Вашу руку.
Сердечно преданный
К. Алексеев
5 - 2 – 910. Москва
345*. M. Г. Савиной
10 февраля 1910
Глубокоуважаемая и дорогая Мария Гавриловна!
Шах и мат! Я уничтожен!!
Только одна Вы, неизменно очаровательная, умеете так бавать! 1Что же мне теперь сделать, чтобы выйти из положения неоплатного должника?!
Начать писать свой дневник и переписать его десять раз? но… коротки руки, я не дорос еще до дневника! Переписать в нескольких экземплярах "Месяц в деревне" и послать свою кропотливую работу Вам?! Но… это глупо, раз что пьеса напечатана. Найти какую-нибудь местную достопримечательность? Какую же? Один из московских соборов? Слишком громоздко. Московский кулич? Нельзя ж об нем говорить серьезно! Больше ничего нет в Москве.
Заготовить фотографию? Какую? Большую и в роскошной раме – нескромно и самонадеянно; маленькую и в скромной раме – бедно. Придумать какую-нибудь особенную подпись? Разве это возможно, раз что все хвалебные слова, эпитеты и поэтические сравнения исчерпаны? Нет этих слов для определения всех граней Ваших неиссякаемых талантов, грации, ума и энергии.
Шах и мат! Нет выхода.
Остается исполнить Ваш приказ о фотографии 2, благодарить за честь и низко кланяться Вам за незаслуженное мною внимание, за баловства, которые я приписываю Вашей доброте ко мне и снисходительности к нашей работе.
Я бесконечно счастлив, горд, растроган и удивлен Вашей грацией и энергией.
Я познал новую грань Вашего таланта – литературную. Люблю простые слова, восторженные чувства. Они – главная прелесть Вашего дневника. Говорят, что он выходит на днях из печати. Мне хочется поскорее прочесть его 3.
Пока – храню Ваш драгоценный автограф и горжусь тем, что я его обладатель.
Нежно целую Ваши ручки, которые потрудились над дневником, и земно кланяюсь Вам. Жена удивляется и восхищается, дети ей вторят.
Ваши великолепные фотографии, как дорогие регалии, будут висеть рядом с портретом Чехова
4.
Сердечно преданный, благодарный и очарованный
К. Алексеев (Станиславский)
10 – 2 – 910 – Москва
NB. Что я Ракитин даже в жизни – это верно, но эпитет "обаятельный" приписываю Вашей доброте.
К. Алексеев
346*. Айседоре Дункан
20 марта 1910
Москва
Ваше милое письмо бесконечно тронуло Вашего верного друга и поклонника. Оно было получено в день премьеры новой пьесы, в тот самый момент, когда я собирался гримироваться 1. Роль мне удалась, и спектакль имел успех, конечно же, Вы продолжаете быть добрым гением нашего театра, где Ваше имя вспоминают беспрестанно.
Спасибо за память и за радость получить известия о Вас. Они показывают, что Вы нас не забыли. Спешу выполнить Ваши приказания и сообщаю о всем происходящем у нас. Прошлая неделя была особенно утомительной. Репетировали новую пьесу, и одновременно наш театр готовил грандиозный вечер с множеством всяких актерских шуток, примерно пятьдесят номеров. Показывали пародию на "Прекрасную Елену", где главную роль играла Книппер; были и другие пародии: на кафешантан, на глупый балет, на цирк, в котором я изображал директора и представлял публике Вишневского в роли дрессированного коня. Представление продолжалось всю ночь – до девяти часов утра. Выручили крупную сумму в пользу нуждающихся актеров (около 20000 – двадцать тысяч рублей).
Этот вечер и подготовка к нему так нас утомили, что лишь сегодня я чувствую себя в силах ответить Вам 2.
Сегодня начали серьезно работать над "Гамлетом" под руководством Гордона Крэга, который сейчас в Москве.
Все, что он делает, прекрасно. Мы стараемся выполнять его малейшие желания, и он как будто доволен нами, так же как мы им.
Наш театр создал специально для него две мастерских. В одной из них он работает, как отшельник. Никто туда не допускается. В другой помещается огромный макет сцены с целым отрядом бутафоров под командованием Сулера, выполняющим все фантазии Крэга, которые, как только их одобрят, переносятся на большую сцену. Завтра Крэг одевает в трико всех участников спектакля, чтобы изучить их тела и движения. Я с несколькими артистами работаю отдельно над сценами "Гамлета", чтобы лучше понять на этом опыте, чего хочет Крэг. Когда мы как следует усвоим его замысел, он уедет во Флоренцию, и мы будем работать одни, без него. Готовим спектакль к августу; он вернется в Москву, чтобы поправить нашу работу и дать последние указания. "Гамлет" должен быть готов к ноябрю этого года.
Напоминаем о Вашем обещании приехать на генеральную репетицию этого интересного спектакля. Это Вы рекомендовали нам Крэга, Вы велели нам довериться ему и создать для него в нашем театре вторую родину. Приезжайте же проверить, хорошо ли мы выполнили Ваше желание.
Что сказать Вам о Ваших друзьях и обо мне? После того как я покинул Вас в Париже, я через два дня уехал с семьей в Виши, а оттуда в Сен-Люнер, в Бретани. Там я много работал над моей новой теорией и написал часть будущей книги. Всю зиму я проверял на практике свои искания, и, должен признаться, результаты превзошли все мои ожидания.
Вся труппа увлечена новой системой, и поэтому, с точки зрения работы, год был интересным и важным. В этой работе Вы, сами того не зная, сыграли большую роль. Вы подсказали мне многое из того, что мы теперь нашли в нашем искусстве. Благодарю за это Вас и Ваш гений.
На днях мы выезжаем в Санкт-Петербург, как в прошлом году, и там также будем думать о Вас и жалеть о том, что Вы не с нами.
В этом году я, увы, не смогу поехать за границу, чтобы увидеть Вас и восторгаться Вашей новой программой, которую жду с нетерпением. Желаю Вам новых вдохновений. Спасибо за очаровательные открытки и, главное, за Вашу фотографию и фотографию Вашей очаровательной дочурки.
Я не могу прислать Вам красивые пейзажи, так как жизнь наша протекает среди декораций и бутафории.
Посылаю Вам нашу последнюю работу – пьесу Тургенева "Месяц в деревне", где Книппер играет главную роль, а я стареющего любовника, не имеющего успеха у своей возлюбленной.
Если время от времени Вы будете вспоминать Ваших московских друзей и захотите побаловать их весточкой о себе, то доставите им большую радость. Партитура польки из "Синей птицы", которую Вы хотели иметь, давно готова. Я отправил в Париж телеграмму, чтобы узнать, куда нужно ее послать, но, не получив ответа, не мог решиться отправить ее в Ваше отсутствие. Если эта музыка еще нужна, сообщите мне в двух словах, куда ее послать.
Книппер, моя жена, дети и Сулер кланяются Вам.
Ваш доктор Боткин внезапно умер.
Москва Вас помнит и ждет.
Целую руки Вам, Вашей очаровательной дочурке и прошу передать мой привет г-ну Зингеру, вновь поблагодарить его за гостеприимство и любезность, оказанные мне в Париже. Напоминаю ему об обещании позволить мне отплатить ему тем же в Москве.
Недавно M. Allain 3приезжала в Москву и дала здесь вечер, не имевший никакого успеха.
347. Л. Я. Гуревич
Апрель 1910
Москва
Глубокоуважаемая и дорогая Любовь Яковлевна!
Конечно, спутал! Я был убежден, что сборник Карпова и Ваш – одно и то же
1.
Конечно, дам свою статью Вам, если мне удастся ее написать, а это весьма и весьма сомнительно 2. С радостью повидаюсь с Вами и поговорю. Есть много нового. За статью спасибо. Прекрасно!
Сегодня я должен был быть в Петербурге и репетировать, а я лежу в постели с флюсом и с температурой в 37,7. Волнуюсь адски.
Раньше субботы меня не выпустят. В субботу живым или мертвым должен быть в Петербурге. Репетиции, проба грима, общая проверка – все сорвалось. Остается уповать на бога, тем более что на свои силы не рассчитываю, так как совершенно обессилел от непосильной работы. Страшно подумать. С понедельника я начинаю играть ежедневно и по два раза в день.
До скорого свидания.
Сердечно преданный
К. Алексеев
Четверг
348. Из письма к М. П. Лилиной
12 мая 910, СПб.
12 мая 1910
Бесценная, дорогая Маруся.
Спасибо за телеграмму. Стало одиноко после твоего отъезда 1. Вчера ужин сошел благополучно, пожалуй, было даже тепло и уютно. Коонен задержала, и мы опоздали на полчаса, это вышло неловко.
…Я говорил, как всегда, т. е. исполнял свою обязанность
2. Благодаря кругу был сосредоточен и потому не запинался
3. Ничего особенного не говорил, но почему-то всем понравилось (вероятно, спокойствие и апломб).
Почему-то больше всех радовался Сергей Митрофанович 4и даже прослезился, должно быть, от умиления, так как в тексте ничего не было. Он дал мне первый приз застольного оратора и составил прилагаемый протокол.
Говорила Дарья Михайловна Мусина-Пушкина
5. Говорила умно, смело и хорошо, только жаль, что подпустила театральности и ломанья.
…Вернулись домой в 6 ч.
Рассвет был чудесный.
Обнимаю тебя, бабушку, Киру, Игоречка.
Подбодри Игоречка. Осталось немного. Вот момент показать, что он мужчина и у него есть энергия
6. Сегодня чувствую себя сравнительно недурно.
Прощай, голубка.
Твой Костя
349*. О. Л. Книппер-Чеховой
13/VII. 1910 г.
13 июля 1910
Ессентуки
Дорогая Ольга Леонардовна!
Простите, что пишу на клочке. Нет бумаги. Издержался. Послал телеграмму. Отпуска от меня не зависят. Немирович в Ялте – гостиница "Россия". Он писал, чтобы, без всяких исключений, все были на местах к 1 августа.
Это надо потому, что, может быть, будут залаживать и гамсуновскую пьесу, которую он переделывает и которая пойдет, кажется, с Вами в главной роли
1.
Вы интересуетесь "Гамлетом". Если это так, – сердечно радуюсь.
Крэг все еще хочет, чтобы Вы играли королеву. Мне показалось, что это Вас не увлекает, и, по правде, не вижу в Вас нежных материнских чувств.
Хотите помочь по костюмам – буду рад.
Хотите по психологии и кругам?…
Словом, выбирайте, что Вам по душе.
Если хотите работать, – верьте, сделаю все, что от меня зависит.
Целую Ваши ручки. Не пишу много, так как нахожусь в трансах. Ни уехать из Ессентуков, ни оставаться здесь – невозможно. Игорь вторую неделю лежит в кровати. Опять желудок.
Сердечно преданный
К. Алексеев
350*. М. Г. Савиной
18 июля 1910
Ессентуки