Страница:
Целую Ваши ручки и остаюсь навеки Вашим неизменным почитателем 1.
Сердечно преданный
К. Алексеев (Станиславский)
1910-18 июля
351*. О. В. Гзовской
27 VII. 910 г. Кисловодск
27 июля 1910
Дорогая Ольга Владимировна!
Поздравляю Вас с началом 1 .Дай бог нам никогда не разлучаться. Мне очень досадно, что я теперь не в театре. При мне Вам не было бы так одиноко. Вас, конечно, пугает и то, что мы с Вами не занялись летом. Судьба почему-то не хотела этого. Когда я мог работать, у Вас был больной на руках. Когда Вы освободились, меня связал по рукам Игорь. Он с 20 июня сильно хворает. Весь мой отдых ушел на лечение, на докторов и на мелкие домашние заботы. Я фаталист и верю, что это все было нужно для чего-то. Вот почему мои телеграммы были путаны. Мы сами не знали, куда толкнет нас судьба. В день отъезда в Сочи Игорь серьезно захворал: обострившийся колит с лихорадкой, и сейчас он лежит в кровати в Кисловодске (Дундуковская улица, дом Ганешина).
Как же нам быть в будущем? Я посылаю с Вишневским разметку роли Офелии (с Коонен), конечно, она Вам не подойдет, у Вас будет другой образ
2. Этот экземпляр нужен Марджанову для общего руководства и для отметки кусков (или скобок).
Вместе с Марджановым самостоятельно размечайте куски, разметив, сверьте с моим экземпляром и недоразумения отметьте и запишите, потом начните вместе с Марджановым отмечать куски по желаниям. Марджанов, кажется, понял несложный секрет этой работы, и если будут недоразумения, то небольшие. Я бы сказал, что и Сулер может помочь этой работе. Конечно, он может, и даже очень. Но тут я осторожен. Не знаю степени остроты самолюбия Марджанова. И Вы будьте осторожны, чтобы не задеть еще не испытанного самолюбия. Выйдет складно – поговорите и с Сулером.
Конечно, могут быть и ошибки и разногласия, но разве так трудно поправить их? По приезде мы сделаем это в несколько репетиций.
До меня будет черновая работа. Запишите и поймите все.
Самое же главное – постарайтесь с первого раза найти хорошее, спокойное самочувствие на новой сцене. Важно, чтобы оно явилось с первого раза, не излишне возбужденное, а именно спокойное. Приезжайте пораньше на репетицию и несколько раз войдите в круг на самой сцене. Впрочем, до сценических репетиций еще много времени.
У актеров есть привычка внимательно следить только за замечаниями одной своей роли. Вы лучше меня знаете, что это ошибка. Было бы очень важно, чтобы Вы почувствовали всю постановку в целом, весь замысел Крэга во всем большом полотне всего "Гамлета". Тогда, сама собой, станет понятна и та часть, которая уделяется Вам. Это большая работа – проследить всю пьесу, так как она берет много времени, но Вы увидите, насколько она важна и как она помогает справиться с целым, т. е. со всем ансамблем.
Идя в театр в первый раз, не создавайте себе иллюзий – Вас ждет много разочарований. В нашем деле есть только одна хорошая сторона – у нас борьба еще возможна. Наденьте шоры и направьте взоры туда, куда Вы хотите стремиться. Все, что происходит по бокам, не касается ни Вас, ни меня. Не думаю, но могут быть и косые взгляды, и кривые улыбки – обращайте на них столько же внимания, как на рожи обезьян. Кривые рожи через месяц могут расплыться в улыбки (я начинаю говорить по-шекспировски).
Помните, что в театре есть четыре чистых отношения к самому делу: жена, Москвин, Стахович и я (отчасти Сулер, но его тянет к земле). Есть еще очень компетентный человек – Немирович. Есть порядочные, чистые люди, любящие театр, но не очень тонко понимающие его цели: в числе их Книппер, Савицкая и др. Есть и просто обыкновенно хорошие люди – ремесленники своего дела. Есть и милая зеленая молодежь, еще не определившаяся. Остальное – толпа – фон – бараны. Таких в Художественном театре – 6-7 человек. С ними можно столковаться, а с остальными надо бороться. На эту борьбу я Вас и приглашаю. Если Вы будете стремиться к настоящей, художественной цели – более ярого и энергичного, чем я, помощника Вы не найдете. Если наши цели разойдутся – тогда я сделаюсь бессильным и ненужным Вам. Войдя в театр, с первого шага не старайтесь быть скромнее, чем Вы есть, не старайтесь быть и смелее, чем Вы есть. Будьте тем, что Вы есть. Актеры – народ чуткий. Их не обманешь. Их можно взять только настоящей простотой. Весело – так весело, скучно – так скучно. В смысле этики и дисциплины – Вы молодец и подтянете других, которые очень распустились. Дай бог. Будьте спокойны и не нервитесь понапрасну. 2 и 3 августа буду усиленно думать о Вас. Целую ручки, Вл. Ал. поклоны.
Преданный К. Алексеев
352 *. Л. А. Сулержицкому
Конец июля- начало августа 1910
Кисловодск
Дорогой Сулер,
пишу Марджанову, что если ему некогда, чтоб он передал Гзовскую Вам
1
.Мне не пришлось с ней заняться летом, и потому она совсем беспомощна.
Раз что Марджанов ведет общие репетиции, Вы поймете, что нельзя затрагивать его самолюбие, поэтому, чтобы приготовить Вам ход, я пишу ему.
Кроме того, подойдите как-нибудь к костюмам. Из письма Крэга Вы поймете, что он сам не имеет почвы. Чувствую, что костюмы падут в конце концов на нас. Когда я приеду, мы все должны будем, первым долгом, навалиться на костюмы. Будьте же готовы к этому, тем более что Марджанову, который в курсе костюмов, придется вести народные сцены.
После костюмов мы с Вами должны навалиться на Качалова и Гзовскую, пока Марджанов слаживает общий ансамбль.
Берегите силы. Работайте систематически и отдыхайте. Силы нужны впереди.
Игорь очень болен, и мы проводим тревожные дни.
У него обострившийся колит с лихорадкой. Изнурен, исхудал, измучен. Лежит третью неделю в кровати, не считая прежних двух недель.
Обнимаю, люблю.
Ваш К. Алексеев
353. Из письма к О. И. Сулержицкой
Август 1910
Кисловодск
…У меня время жатвы. Два месяца я сеял в свою голову целый ряд мыслей и вопросов по части системы. Они мучительно зрели все лето, не давали мне спать, и как раз теперь появились всходы – я не успеваю записывать то, что чудится, что зарождается и требует хотя бы приблизительного словесного определения. Если не успею записать теперь всего, придется в будущем году начинать все сначала, так как все еще так неясно, что скоро забудется, а с другой стороны, в этом году, кроме как здесь, на Кавказе, не удастся записать всего, что созрело…
1.
354. Л. А. Сулержицкому
Кисловодск, среда, 6-го сентября 1910 г…
6 сентября 1910
Милый Сулер, Костя лепит короля для "Гамлета" 1(единственное занятие, разрешенное ему Васильевым), а я пишу под его диктовку, но прежде всего должна сказать Вам, что, прочитавши Ваше письмо два раза и подумавши над ним целую ночь, целиком, без пропусков, отдала его Косте, так как решила, что он должен знать все, что там написано.
Милый Сулер! Без Вас стало очень одиноко, последний Ваш приезд очень сблизил нас, как сближают людей всякие важные события в жизни
2.
Я все еще лежу, и это приводит меня и всех обитателей в ужас; если мое поправление пойдет и дальше таким же ходом, то можно будет пролежать, пожалуй, и до января (смешанный стиль: диктующего и пишущей). Я было встал, погулял по комнате, и, очевидно, преждевременно, потому что у меня начались перебои сердца и какие-то ощущения в нем, мою прыть укротили и меня опять уложили в постель, где я лежу и по сие время.
Была Муратова; записали с ней первую часть "Войны и мира" для сезона 1912 года, но теперь она уехала, работа прекратилась, и мы опять чувствуем себя одинокими, а я без дела
3.
Вчера приехал племянник Шура Алексеев, но завтра уже уезжает, такие визиты не в счет.
Единственное, что радует,- это погода, на моей террасе доходит в тени до 16-ти градусов; чувствует мое сердце, что хорошую погоду я пролежу, а как наступят морозы, меня выпустят кататься в горы, и я откажусь от этого удовольствия.
Теперь буду отвечать на Ваше письмо, за которое мы оба шлем самые горячие благодарности; Вы единственный поддерживаете наши отношения с Москвой. Что значит получать письма на чужбине – Вы знаете не хуже нас.
Начну с конца, так как он меня несколько волнует и так как я его считаю спешным, иначе могут произойти нежелательные конфликты. Речь идет о Марджанове. Вы в заблуждении; одной из целей приглашения Марджанова, с моей стороны, было учреждение параллельных спектаклей молодежи и актеров для их упражнения, так как Вы сами, как педагог, знаете, что значит актер, не видящий света рампы. При возникновении таких спектаклей с новым лицом было бы безумием надеяться на то, что эти спектакли пойдут по всем правилам моей системы, этого не удастся добиться и в Художественном театре, и еще страннее было бы рассчитывать на то, что Марджанов, после нескольких разговоров со мной, усвоит мою систему. Я обрадовался и тому, что Марджанов захотел вникнуть в мою систему и даже увлекся ею по-своему, как умел. Согласитесь, что за это я могу его только полюбить, а не возненавидеть; согласитесь, что и Вы, как поборник этой системы, должны стараться помочь ему и мне и не отворачиваться от него. Марджанов понял умом, а не усвоил чувством нашу систему – согласен. Но разве это усвоение может придти без долгой практики? Не наша ли обязанность дать ему эту практику и осторожно последить за тем, чтобы он не заблудился в ней? Но Марджанов самонадеян – пусть это будет его недостаток, но это еще не значит, что он безнадежен как режиссер; почему же, спросите Вы, мы должны так ухаживать за ним? Потому что мы любим наш театр и служим искусству.
Режиссеры театру нужны, режиссеров, кроме тех, которые находятся в нашем театре,- нет; нет даже намека на их появление; на стороне остались только два режиссера: Марджанов и Санин, их мы должны подобрать и воспитать, воспитать для себя же. Не Вы ли говорили, что с приходом Марджанова многое скучное от Вас отпадет, и это действительно так. Марджанов нужен для черной работы, и он трудоспособен. Все это, казалось, не дает еще права поручать ему параллельные спектакли, когда есть в театре более его достойный, но разве я в течение многих лет не предлагал того же самого дела Вам, Лужскому, Москвину, Александрову? Разве Лужский не показал своей несостоятельности на первой же пробе? А спектакли Румянцева и Москвина – чем они кончились? А несостоятельность Александрова разве нужно доказывать? 4А разве Ваше здоровье позволяет Вам взяться за это дело? Кому же поручить это дело, как не Марджанову; он ищет побольше работы, он энергичен, он театральный человек.
Если Вы хотите, чтобы это,
до последней степени необходимое для театра, делобыло бы
художественное,скорее помогайте ему при первых его шагах и, главное, относитесь к нему доброжелательно.
Говорю Вам все это с самыми теплыми и любовными чувствами; для меня, для Вас и для дела весьма важно, чтобы деятели шли рука об руку. Если Вы поссоритесь с режиссерами, будет очень трудно для меня, вредно для дела и нехорошо для Вас. Поэтому о Марджанове мы еще договоримся на следующий раз, а теперь, чтобы письмо не вышло сухо и деловито, перехожу к другим темам.
Как жаль, что Вы так быстро потеряли то здоровье, которое немного нагуляли в Кисловодске! И все-таки скажу: разбрасываетесь и напрасно, не учитесь искусству сохранять свои силы. ("Кто бы говорил", – говорит Лилина.) Утверждаю, что я ему немного научился у Немировича, потому что если г-жа Лилина вспомнит, что было раньше, то зачеркнет свою ремарку. ("Никогда", – Лилина.) Значит, она и теперь не ценит моего безделья – завтра же уезжаю на работу в Москву ("Это не страшно", – Лилина) и нанимаюсь к Адашеву, к Халютиной и к Горичу с Горевым, если они откроют школу. (Не пугайтесь, это не бред, хотя напоминает трактир в Рогожской.) Женщину не переспоришь – к делу. Ей-богу, научитесь экономить силу, и это даст Вам лишних пять лет жизни. Раз у Вас была работа у Адашева и с "Синей птицей", надо было с болью в сердце отказаться от Гуковой
5и написать мне о невозможности работать с Гзовской. При таких расчетах Вы меньше износитесь и принесете больше пользы театру. Я-то не умею, а Вы умеете рассчитывать с пером в руках.
Спасибо за помощь Гзовской, очень ценю Ваши труды, но жалею, что занятия происходили так поздно ночью. Напишите, как новые исполнители в "Синей птице" и почему маленькому и слабенькому Павлову дали роль большой и сильной собаки, а большому, сильному Тезавровскому роль маленького котенка?
Спасибо за переписку моих записок, высылайте их как можно скорее, так как мы начали занятия с Марусей
6.
Очень рад, что наша система проникает в недра Художественного театра; ради бога, займитесь педагогикой, у Вас к ней большие способности, Вы не можете себе представить, какую пользу Вы принесете Художественному театру и как это крепко свяжет Вас с ним 7.
Что сказать Вам о себе и о нашей жизни? Стало холодно, частые бури, туманы, балкон заставлен шкапом, духовые печки пахнут угаром. Говорят, что я поправляюсь, но я этого не чувствую или, вернее, не замечаю. Тянет в Москву отчаянно, но нет еще сил, чтоб сделать переезд. Посижу два часа – и уже устал, пройду из своей комнаты в столовую (три раза происходило это путешествие) и снова валюсь на диван от усталости. Большую часть дня лежу в кровати и слушаю чтение. Штат Красного Креста весь изменился и, конечно, к худшему, вошли бездарные дублеры; уехал главный фельдшер, которого было бы тщетно заменять, так как это невозможно
8. Страшная тайна о "Карамазовых" наконец раскрыта, и недоумеваю, почему из этого делали тайну; это – гениальный выход из затруднительного положения театра
9.
Начались ли Ваши уроки, это меня очень интересует; вообще очень жду Вашего письма, соскучился очень без известий о Вас и Ваших деяниях. За болезнь еще больше к Вам привык и привязался. А если что и порицаю в Вас, то это от любви и оттого, что очень Вас ценю, ставлю высоко и хотел бы, чтоб и все так относились. Спасибо за глину; лепил из нее короля для "Гамлета", вышел, но не очень. Посылаю Вам наш семейный снимок в углу веранды, там снят и король. А как у Вас дома, что Митя и его ножка, как его бронхит? Как Ваши почки, как здоровье Ольги Ивановны 10? Ждем также Вашей, хотя бы краткой, критики на "Карамазовых". Как, по-Вашему, играла Ольга Владимировна 11и почему она мне ничего не пишет?
Написал бы еще много, но Маруся жалуется, что отнялась рука. Пишем Вам это письмо почти две недели. Читаю газеты, но по ним ничего не понимаю.
Обнимаю крепко, как и люблю. Понемногу узнаю о подробностях своей болезни и о том заботливом и нежном участии, которое Вы в ней принимали. Словами не сумею Вас так поблагодарить, как бы хотел; со временем попробую это сделать на деле. Привет Вашим, Митю крепко целуем. И все-таки беспокоимся, что давно ничего о Вас не слыхать. Еще раз обнимаю.
Ваш
К. Алексеев
Милый Сулер, хотела написать от себя, но, право, рука онемела. Очень без Вас скучно. Кисловодск стал совсем глухой провинцией.
Целую Вас, Митю и Ольгу Ивановну.
М. Алексеева
355 *. Г. Н. Федотовой
29/сент. 910
Кисловодск
29 сентября 1910
Дорогая и горячо любимая
Гликерия Николаевна!
Пишу потихоньку от докторов. Ваши письмо и телеграмма так растрогали меня, что я не могу не ответить Вам сам.
От Вашего письма повеяло теплом и чем-то родным, и снова захотелось видеть Вас и говорить с Вами.
Спасибо Вам за память и любовь, за чудесное письмо и за добрые пожелания жене, детям и мне 1.
Целую Ваши ручки так же крепко, как и люблю.
Жена и дети шлют Вам лучшие пожелания.
Душевно преданный
К. Алексеев
356. Вл. И. Немировичу-Данченко
Телеграмма
14 октября 1910
Кисловодск
Сегодня один из лучших дней моей жизни. Сейчас узнал непостижимое известие о превращении "Мизерере" в "Карамазовых"
1. Восхищаюсь гигантским трудом театра, читаю скрытые письма
2, знакомлюсь с прошлым и умиляюсь до слез всему, что пережито.
Хвала Вашему директорскому гению, наполеоновской находчивости, энергии. Любуюсь, горжусь и люблю Вас всем сердцем.
Слава всем дорогим товарищам за их огромный и талантливый труд. Ура! Театр еще силен, его деятели талантливы, солидарны и трудоспособны. Если только половина гигантской работы удалась, я кричу ура и рукоплещу, как психопат, и радуюсь, как ребенок. Поздравляю и люблю всех.
До слез тронут и бесконечно благодарен госпожам и господам абонентам первого абонемента, почтившим меня своим лестным и дорогим для меня вниманием 3. Хотелось бы высказать им свою благодарность, если б нашлась форма, не похожая на рекламу.
Кроме того, сегодня два юбилея. Трижды счастливый день. Обнимаю Вас, потом всех товарищей и сослуживцев, создававших, работавших и любивших наш театр. Поздравляю всех юбиляров "Федора" – нашего спасителя и кормильца. Вспоминаю с участием двести потрясений дорогого Москвина, двести надрывов Вишневского на сцене, а Бурджалова и Александрова – за кулисами
4.
Крепко обнимаю их. Да хранит всех вас господь.
Искренно преданный и братски любящий Вас
Константин Алексеев-Станиславский
357. Вл. И. Немировичу-Данченко
Телеграмма
16 октября 1910
Кисловодск
Радость безмерная. Получили Вашу вторую телеграмму-монстр 1. Бесконечно благодарны. Вчера томился впечатлениями, не мог телеграфировать. Поздравляем Вас и всех победой таланта, труда, опыта. Победа огромная, открывающая перспективы. Уже мечтаю об иллюстрации "Мира" в первой половине будущего года и "Войны" во второй половине сезона, юбилейной 2. Зачем мы не с Вами в эти знаменательные для театра дни. Рвемся к Вам. Искренно любим Вас, товарищей сослуживцев.
Константин, Мария Алексеевы
358*. Вл. И. Немировичу-Данченко
22 окт.
22 октября 1910
Кисловодск
Дорогой Владимир Иванович,
вот и я наконец пишу Вам, и то только по делу. Хочется написать Вам длинное письмо в ответ на то, которое Вы прислали жене во время моей болезни, но для этого письма нужно вдохновение, а я, как назло, ослаб за эти последние дни. Кроме того, такие письма необходимо писать самому, а мне строжайше воспрещено брать в руки перо, хотя я уже могу владеть им уверенно. Ограничусь благодарностью за это трогательное письмо и признанием в том, что оно меня растрогало до слез 1.
Перехожу к делу. Конечно, с Добужинским надо приступать к работе, не может же театр зависеть от моей болезни
2. Советую только быть осторожным с Добужинским, так как в вопросах чисто режиссерских и в вопросах сценической мизансцены его легко сбить. Уйдя от своего художественного плана, он начинает блуждать и путаться. Моя мизансцена рассчитана на неподвижность, даже при самых быстрых темпах тургеневских полуводевилей. Этот внутренний темп водевиля я надеялся достигнуть быстро сменяющимися душевными приспособлениями. А что, если мое затянувшееся поправление продержит меня на положении больного еще многие месяцы! На меня нападает отчаяние от медленности хода выздоровления. Я точно замер на одном месте, дошел до бульонной котлетки, до вставания с постели на два часа в день, и дальше этой точки поправление не двигается.
Намерение к 15 ноября вернуться в Москву кажется теперь неисполнимым, а, по словам доктора, мой организм настолько надорван и изнурен как предшествующей работой, так и самою болезнью, что он не удивится, если я к январю месяцу не приду в норму. Кто же тогда будет играть князя в "Провинциалке"? 3
Не знаю пьесы Гамсуна, не знаю Ваших условий, и мне очень трудно сказать о распределении ролей.
Страшновато за Гзовскую, если она и в этой роли так жестоко провалится. Ее песенка в нашем театре будет спета, так как и роль Тины пока не ее дело 4. Впрочем, она смела и мужественна.
Теперь следующее: не забудьте, что Бенуа расстался с нами с определенным заказом на "Жоржа Дандена" и на "Мнимого больного". Последний уже сыгран в Малом театре. Необходимо написать что-нибудь Бенуа, иначе он обидится, а его обида весьма опасна, так как весь его сплоченный кружок, состоящий из лучших и наиболее нужных для нас художников, отвернется от нас вслед за ним. За "Мнимого больного", которого, вероятно, он уже сработал, очевидно, придется ему заплатить. Заказ Бенуа – это последняя заготовленная мною постановка, поэтому пора бы уже думать и о будущем
5.
Просматривая Достоевского, я убедился, что "Униженные и оскорбленные" почти целиком укладываются в сценическую рамку следующим образом 6. В вечере первом – роман Наташи до отъезда Алеши включительно. В вечере втором – роман Нелли и заключительная сцена – примирение. Вот как распределяются эти сцены:
Чтение введения.
1) Сцена у стариков Ихменевых (уход Наташи) – 10 минут.
2) На улице (свидание с Алешей и отъезд его с Наташей) – 25 минут.
3) Опять у стариков Ихменевых (сцена с медальоном) – 25 минут.
Все эти сцены – 1-й акт.
Затем:
4) У Наташи (1-й приезд князя) – 60 минут. Это 2-й акт.
5) У Наташи (разрыв с князем) – 60 минут. Это 3-й акт.
6) У Наташи (свидание с Катей, отъезд Алеши, скандал с князем) – 25 минут. Это 4-й акт.
Три антракта по 10 минут – 30 минут. Итого 4 часа 5 минут. 2-й вечер.
1) Роман Нелли (в кондитерской; здесь же смерть Шульца) – 10 минут.
2) У Ивана Петровича (второй приход Нелли) – это 8 минут.
3) На дворе у Бубновой – 15 минут.
4) В трактире Маслобоевым (подсократить) -15 минут.
5) У Бубновой (похищение Нелли) – 8 минут. Это 1-й акт.
6) У Ивана Петровича (Ихменев предлагает взять к себе Нелли, та его оскорбляет) – 20 минут.
7) Там же (Иван Петрович болен; Нелли за ним ухаживает) – 15 минут.
8) Там же (приезд князя) – 15 минут. Это 2-й акт.
9) В ресторане (изумительная сцена с князем) – 60 минут. Это 3-й акт.
10) У Ихменевых (рассказ Нелли; примирение с Наташей) – 60 минут.
Три антракта по 10 минут – 30 минут. Итого 4 часа 13 минут. NB. можно сделать много сокращений.
Балиев пишет мне, что приедет сам Метерлинк, а жена в своем письме об этом ничего мне не пишет. Как оправдаться перед ними за пропуск "Леса" и "Кладбища"? Мне чудится такой фортель: "Синяя птица" идет по утрам для детей. Отговориться, что детей пугает эта сцена в "Лесу", а посему ее пришлось выпустить. Что касается "Кладбища", декорация которого была сделана и акт срепетирован, а музыка написана, пришлось ее выпустить потому, что она удлиняла спектакль благодаря механической трудности постановки этой картины на целых полчаса. Это происходило тогда, когда к концу спектакля пьеса должна была лететь на почтовых. Как это говорится, чтобы не показывать французам, не обижая Метерлинка, наших секретов. Сказать, что наши пайщики, которые собираются послать пьесу в Париж, запретили нам продавать эту постановку как по частям, так и в целом.
Крепко обнимаю Вас и от души желаю сил и здоровья для Вашего трудного дела.
Всем артистам и сослуживцам низкий поклон.
Сердечно любящий Вас
К. Алексеев