Страница:
11) Вы хотите, чтоб я Вас эксплуатировал?
Когда вы читаете что-либо об искусстве – отмечайте синим или красным карандашом то, что Вы считаете важным и нужным для книги (моей). Прочтя и отметив новую книгу – дайте мне ее просмотреть. Это была бы огромная помощь. Вы можете не хуже меня судить о том, что важно, так как Вы очень сильны "в течении современного направления в искусстве". Начать хотя бы с книги Лосского и с книги, присланной Лапшиным
9. Что скрывать? Ведь все равно у меня не найдется ни на Кавказе, ни в Москве одного часа свободного, чтоб просмотреть книгу. А перелистать Ваши отметки – да. Это я успею и буду очень благодарен. Есть и другая просьба – но об этом в другой раз, так как очень утомлена рука и не пишет.
Сердечно преданный и благодарный
К. Алексеев
Поклон дочке, братьям и сестре.
421*. Л. А. Сулержицкому
Август 1912
Ессентуки
Дорогой Сулер!
Долго не писал, потому что во время гастролей не мог найти минуты; по приезде в Москву – затрепался разными мелкими заботами настолько, что пришлось неделю прожить в Кисловодске, чтоб отдохнуть. Там набросился на записки, точно голодный, и теперь дорожу каждой минуткой, чтоб освободить голову от застрявших в ней мыслей. Живу в "Азау" – Ессентуки.
В Кисловодске жил в доме Ганешина (где сейчас находятся все наши). Знакомые места, вспомнилась болезнь, вспомнились Вы, и опять теплое благодарное чувство ожило во мне.
Лежа в Москве на покойном диване, я подумывал о том, как я поеду в Крым смотреть имение. Но теперь, когда нервы осели, я что-то начинаю сомневаться – поеду ли теперь, когда так жарко, когда дорога к участкам еще не готова? Кажется, что не хватит энергии, так хочется по-стариковски сесть на место и отдыхать. Как я ни разглядываю участки, ничего понять не могу. Надо их видеть. Вы знаете их, Вы знаете и свои и мои желания, Вы справедливый – решайте сами: менять или оставлять и как правильнее разделиться. Как-никак, иметь в России участки у моря, да еще и с пляжем – заманчиво. А может быть, на них и строиться нельзя, а может быть, они так малы, что нельзя будет отгородиться и уединиться от соседей… Возьмите решение этого вопроса на себя
1
.
Обнимаю Вас. Жене шлю сердечный привет, Москвиным также, Нине Николаевне, Вадиму и Кореневой, если она там, также.
Ваш К. Алексеев
Не забывайте, что Кисловодск Вам помог. Если захотите подлечиться – приютим.
422. Из письма к М. П. Лилиной
1912
Сент. 2
2 сентября 1912
Москва
Дорогая и любимая.
Я уже в гуще всяких дел. Погода хорошая, но холодная, с морозами по ночам. Ехали хорошо, но жарко в первый день, с духотой ночью и с проливным дождем и свежим утром в день приезда.
…Вчера, в субботу, в 12 был в театре. Все двери заперты. Слоняются по коридору. Скука, уныние, хотя работают усердно. Почувствовал себя совсем чужим и лишним. Немирович позвал на репетицию наверх
1. Холодно встретились (сам Владимир Иванович старался быть милым). Посидел полчаса в чайном фойе. Пришли Сулер, Базилевский и др. по студии. Пришла Зина (которая поступила в Художественный театр)
2. Долго заседали в большом фойе по вопросам студии.
Вернулся домой, спал. Вечером был Владимир Иванович. В хорошем настроении. Старался сгладить и объяснить ту холодность, которая царит в театре по отношению ко мне. Делал всякие авансы по студии. Был очень мил, а на душе стало холодно, пусто и одиноко.
Обнимаю, люблю, благословляю. Спасибо за телеграмму. Обнимаю детей. Берегитесь, одевайтесь по-осеннему.
Твой Костя
423. Л. Я. Гуревич
12 сентября 1912
Москва
Дорогая Любовь Яковлевна!
Я виноват без конца, каюсь, но знаю, что Вы меня простите.
Все лето на мне были шоры. Давно я так не работал. Все лето внимание было направлено в творящую душу актера, и потому я не понимал, плохо сознавал то, что происходило кругом.
Теперь, оторвавшись от этой работы, от которой можно свихнуться, я начинаю оценивать Вашу доброту ко мне, и верьте, что я искренно тронут, ценю и хочу работать с Вами. В чем будет заключаться эта работа? Если б Вы жили в Москве, работа была бы большая. Но и с Петербургом можно общаться.
Когда Вы прочтете то, что я написал летом (немного, хотя работал неустанно, и не очень удачно!), все выяснится. Пока скажу в общих чертах
1.
Я утверждаю, что время, народы и история приносят нашему искусству только обветшавшие формы – ремесло. Настоящее искусство создают гении, которые родятся в веках, народах и истории. Но уметь понимать суть традиций – трудно. Например: поняты ли традиции Щепкина, Гоголя, Шекспира?…
Далее идет подробный разбор того, что принесли эти традиции и как ложно они поняты. Вот на этой работе я и застрял, потому что надо собрать все важнейшие традиции как сальвиниевского, так и кокленовского направления, Гёте, Шиллера, Лессинга, Дидро и т. д. – всех надо было рассмотреть и закончить главу выводом: существуют два основных направления: а) искусство переживания и б) искусство представления.
Теперь о деле ближайшем. Я работаю в студии и не бываю в театре. Поэтому не знаю, что там делают. Думаю, что Немирович очень занят. Я одинаково могу работать с Вами как теперь, так и после. Теперь, пожалуй, немного больше, так как еще не начались спектакли.
Хотите, я спрошу Немировича, когда Вам приезжать? Хотя знаю, что мне он ответит ни да ни нет. Пожалуй, лучше, если бы Вы сами запросили его. Не зная во всех подробностях Вашего разговора с ним, я буду ждать Вашего приказа, как мне поступить. Говорить с Немировичем или же лучше Вам самой писать?
С 14-го начинаем Мольера с Бенуа 2. Он приезжает на несколько дней. Придется посвятить ему почти все время.
Крепко жму Вашу ручку. Низко кланяюсь, благодарен.
Шлю привет всей Вашей милой, избаловавшей меня семье.
Будьте здоровы и не забывайте.
Сердечно преданный и благодарный
К. Алексеев
1912. 12/IX.
Беда! Надорвал письмо. Простите. Должен послать так, и даже не перечитывая. Замотали!
424*. В. В. Лужскому
14 сентября 1912
Москва
Дорогой Василий Васильевич!
Вчера не мог ответить Вам, так как письмо Ваше пришло как раз в тот момент, когда приехал Бенуа. Отвечаю сегодня. Я очень благодарен за письмо. Всякое внимание и интерес, направленный к тому делу, которое я считаю важным для театра, мне очень дороги 1. Вы должны поверить, что я теперь дорос до того возраста в искусстве, который побеждает однажды и навсегда мелкое самолюбие и самомнение. Я становлюсь несносным и, как меня называют, чудаком или капризным, когда не могу убедить людей в том, что я считаю важным, нужным или опасным. Тогда я злюсь на себя – за свое бессилие или на других – за их косность.
Теперь о деле. На мне лежат следующие обязанности по театру.
1) Ввести Дувана и Чехова (ввел одного и ввожу другого) 2.
2) Повторить "Гамлета". Исправить кое-что. Пока боюсь приниматься за это, чтоб не отвлекать актеров работой от "Пер Гюнта" и "Екатерины Ивановны"
3и других важных дел. Жду репертуарных назначений для "Гамлета" и очень боюсь, что эту работу назначат в последнюю минуту. Ведь "Гамлету" суждено еще играть важную роль в этом сезоне. Хотелось бы переменить Лаэрта (между нами), подправить и короля, и королеву, и Горацио и пр.
3) Заменить Книппер. Кем? В труппе нет решительно никого. По собственной инициативе я потихоньку пробую сестру 4. Но… дебютировать в королеве сразу, без подготовки! Сидя на одном месте, пережить такую картину, как "В спальне", – это очень и очень трудно для новичка. Быть может, даже невозможно, хотя бы потому, что голос еще недостаточно развит для тонких модуляций на большой сцене. Тем не менее и эта работа залажена – на всякий случай. Итак, по "Гамлету":
жду с нетерпением разрешения слегка изменить некоторые костюмы (короля и королевы);
указания королевы;
пробы с Берсеневым и Вырубовым в Лаэрте (пока потихоньку от Болеславского)
5;
репетиций с Качаловым;
общих репетиций.
4) Мольер. Но… до вчерашнего и нынешнего дня о нем нельзя было говорить. Тем не менее я два раза пробовал работать с Гзовской 6.
5) Студия не была еще готова
7. Театр занят. Пришлось перенести работы домой.
Единственно, что мне оставалось делать по вечерам, – залаживать студию. Мы торопились запастись какими-нибудь миниатюрами, но не для спектакля, а для упражнений. Их откладывать в долгий ящик не хочется, так как, если не начать их сейчас, не успеем дать к концу года какие-нибудь результаты. Взялись за Чехова только потому, что он больше всего дает материала, потому что он лучше всего знаком 8. Это не значит, что мы стремимся дать чеховский спектакль в первую голову. Совершенно с Вами согласен, что именно Чехов меньше всего желателен в Художественном театре 9.
Благодаря тому что мы воспользовались свободным временем от текущих дел, нам удалось выяснить многое, так как записи уже производятся; нам удалось заладить литературные поиски материала. Теперь уже в несколько рук готовят: а) Толстого, б) Щедрина, в) Банга, г) античных драматургов, д) Альтенберга
10.
Вахтангов свободен. Сулер не будет все время занят. Часы, вечера будут выскакивать и у меня. Но подумайте, какой прилив энергии даст молодежи первый же сеанс практических упражнений. Это подымет энергию театра в самый нужный момент.
Кажется, ответил на все вопросы.
Любящий и благодарный
К. Алексеев
1912 14/IX
Сейчас, однажды и навсегда, составляются такие списки. При "Пер Гюнте" (такой-то картине) – в студии репетируют такие-то миниатюры, с такими-то лицами. При 1-м или 2-м, 3-м, 4-м действии "Екатерины Ивановны" – такие-то миниатюры и пр.
Все будут по этим спискам знать: что и когда может репетироваться в студии.
Составление таких списков – большая работа.
425*. В. В. Лужскому
Сентябрь- октябрь 1912
Москва
Дорогой Василий Васильевич,
хорошо, – не будем вводить дублеров.
Я скажу Массалитинову, что переделать костюм нельзя.
Мои предположения были вызваны словами Владимира Ивановича в Петербурге о том, что "Гамлет" в этом году нужен и что его следует привести к одному знаменателю, исправить и даже довести до конца идею Крэга – о перемене декорации на глазах зрителей, без опускания занавеса.
Мольер очень сильно подвинулся, и, пожалуй, даже все выяснено, кроме деталей.
Бенуа оказался очаровательным. Он слушает, охотно идет на всякие пробы, переделки и, видно, хочет понять секреты сцены. Он прекрасный режиссер-психолог и великолепно и сразу схватил все наши приемы и увлекся ими 1. Очень трудолюбив. Словом – он театральный человек.
Работы в студии временно остановились, так как лопнул котел отопления. Мы работаем в квартире милейшего Дувана.
Всегда рады Вас видеть в студии, дома или где бы то ни было.
Ваш К. Алексеев
426. Л. Я. Гуревич
20/Х 912
20 октября 1912
Москва
Дорогая Любовь Яковлевна!
Научите, как поступить?
Дело в том, что Лоло (Мунштейн), издатель "Рампы и жизни", обещал своим подписчикам историю Московского Художественного театра и теперь пристает ко мне, чтоб я как можно скорее дал ему материал для статьи и для иллюстраций. Пока я отделался от него тем, что уверил его, что у меня нет материала, что он отдан (кому – не сказал) и находится не в Москве, что это лицо взялось привести в порядок материал и что я сам не знаю, что у меня есть.
Не дать ничего – не удастся, так как он пристанет с ножом к горлу. Кроме того, это единственный журнал, прилично относящийся к нам. Отказом мы поставим его в очень затруднительное положение, так как премия уже обещана 1. Надо дать то, что Вам не нужно.
В каком положении дело книги? Что можно дать и чего нельзя: а) из материала, б) из иллюстраций?
Работаю очень много в студии. Только что устроились. Пока уютно и приятно работать. Жаль, что Вас нет с нами.
Был Ильин. Сговорились. Он хотел написать Вам о нашем свидании.
Спасибо, получил статью Ярцева. Спасибо и ему за помощь 2.
Какая Ваша роль в "Речи"? Какая роль Ярцева?
Целую Вашу ручку и ждем в Москву, в студию. Надо Вам переехать в Москву… По-моему, Вы московская, а не петербургская.
Сердечно преданный
К. Алексеев
Жена, дети шлют поклоны.
427*. Из письма к Л. Я. Гуревич
21 октября 1912
Москва
Дорогая Любовь Яковлевна!
…Бог даст, Ваша книга и в малом размере вознаградит Вас за все жертвы и волнения. Буду Вам помогать, как и чем только могу. Пока сообщаю, что узнал. У меня были два молодых человека для переговоров о книге, и я им сказал, что у меня все в полном беспорядке, что какой-то X взял у меня мой архив, чтоб разобрать его (Ваше имя не упомянуто), что я сам не знаю, что у меня есть. Словом, удалось отбояриться от них и ничего не давать, но они многое достанут, во-первых, из архива театра, из Румянцевского музея (статьи недостающие), у разных фотографов, куда я им не могу закрыть хода, фотографии, выставленные в фойе, разговоры с актерами, и, главное, Эфрос пишет то, что я ему говорил в бытность в Бретани – в 1911 году 1.
Все остальное я сохраню для Вас. Многие иллюстрации, все тома до Общества искусства и литературы. Первый год Художественного театра, которого нигде нет (даже в театре). Весь мой архив и все режиссерские экземпляры, которые прежде мы писали.
В первый год "Рампа и жизнь" выпускает только первые 5-7 лет Художественного театра.
Очень смущает меня Ваше нездоровье. Ради бога, берегите себя. Зачем Вы живете так высоко? Лучше жить дальше, где квартиры дешевле, а воздух лучше, но ниже, чем ближе к центру и высоко.
Злит меня эта глупость. Для чего это нужно было судьбе лишать Вас того, что принадлежит Вам по праву. Говорю о театральном отделе "Речи".
…Сочувствую Вам. Какая скука писать фельетоны о бездарных авторах. Если б Вы были в Москве, я бы постарался украсить Ваш досуг занятиями для души в студии, но издали – бессилен.
Целую ручку и всем Вашим кланяюсь.
Ваш К. Алексеев
Возобновили "Гамлета" и Тургенева. В этом году то, что ругали, имеет самый большой успех. Правда, я за лето нашел одно средство, как естественным образом ускорять темп переживания. Это очень оживило актеров. При свидании расскажу. Папки остаются в Вашем распоряжении, и, конечно, я никому, кроме Вас, не доверю интимных писем; если есть такие интимности, которые надо уничтожить, очень обяжете, если положите отдельно.
428*. А. А. Стаховичу
9 ноября 1912
Москва
Дорогой друг Алексей Александрович.
Сегодня, 9 ноября, идет пятый акт "Мудреца". Я только что сдал свою сцену и бросился писать тебе. Вот уж могу по чести сказать: с момента твоего отъезда это первый свободный момент, который я отдаю другу. Так фатально столкнулись все обстоятельства: за 2 1/2 недели мы возобновили девять старых пьес, так как "Пер Гюнта" хватает с натяжкой на два спектакля в неделю. Плюс опасная, очень опасная и тревожная болезнь сестры (заражение крови), плюс частая игра (на будущей неделе я играю 7 раз), плюс начавшиеся занятия в студии, плюс репетиции, плюс сацевский концерт в Благородном собрании 1.
Ты, блаженствуя в Меране, назвал меня эгоистом – раскаялся бы в этом слове, если б увидал, как мы здесь мытаримся. Ты неправ и потому, что в тот самый момент, как ты катил из Москвы (т. е. около 11 1/2 час. утра), – я говорил с твоим лакеем и в первый раз узнал о том, что ты уехал. "Не по-товарищески", подумал я, кладя трубку, и целый день вспоминал, что могло тебя обидеть. Но вспомнить не мог.
Теперь о деле: заболела Гзовская, и репетиции "Мнимого больного" пошли путаные. Пришлось их прекратить. Распределяя дальнейшее время, я вижу, что мы едва-едва успеем сладить Мольеровский спектакль. В самом деле, около 10 декабря пойдет "Екатерина Ивановна". Между 10-20 она пройдет чуть ли не ежедневно. Репетиции "Тартюфа" немыслимы 2. Потом, до 7 января, праздники. Только 7-го мы приступим к полным репетициям "Тартюфа" (с Качаловым, если Гзовская не сможет, и с Германовой).
Необходимо делать заготовки "Тартюфа" заранее и по частям. Вот почему пришлось в вечера "Пер Гюнта" начать "Тартюфа" (сцены). Пока была только одна репетиция-беседа. Завтра будет вторая.
Обещаю тебе повторить все важное, что будет говориться на этих репетициях, – и войди в положение и пойми, почему против желания и предположений пришлось начать их раньше, чем думали.
Не сердись.
Тебя дублирует Хохлов, так как Вишневский отказался 3.
Еще вопрос о том письме, которое ты писал Москвину и Немировичу. Меня тронули твоя добрая забота и расположение к театру. Это очень важно, и дай подумать, предугадать, что будет и как надо поступить. Позволь при свидании поговорить.
"Мудрец" идет лучше и, кажется, имеет успех у публики 1-го абонемента.
"Гамлет" и "Провинциалка" тоже идут лучше. То же скажу и про "Вишневый сад". "Три сестры" и "Дно" возобновлены плохо. Гзовской – лучше, Грибунин – лучше, Бравич – ой, ой, ой!
Пора бежать на сцену.
Обнимаю, будь здоров. До скорого свидания.
Поклоны и сердечные приветы Марии Александровне, Мише, Марии Ивановне и знакомым.
Твой К. Алексеев
429*. А. Н. Бенуа
Ноября 30
1912
Москва
30 ноября 1912
Дорогой и многоуважаемый
Александр Николаевич!
Смешно сказать, что я за целый месяц в первый раз нахожу полчаса времени, чтобы сосредоточиться и написать Вам письмо. Трудно поверить этому, а между тем это так. Очень уж сильно я занят все это время.
Еще смешнее то, что я занят, а Мольер, т. е. главное мое дело теперь, – не подвигается.
Репетиции остановились совершенно.
Почему? Пропасть причин. Начать с того, что больные и умирающие смущают, опечаливают нас и заставляют отвлекаться от дела то для того, чтобы спасать их, то для того, чтобы хоронить мертвых, то для того, чтобы устраивать осиротевшие семьи, то для того, чтобы делать грандиозный концерт для их обеспечения.
Другая беда та, что "Пер Гюнт" никак не оправдал надежд, и, вместо того чтобы выдерживать пять спектаклей в неделю, он идет один раз в неделю. Все остальное время театр питается старьем и, особенно, Тургеневским спектаклем и "Гамлетом". Пришлось за это время возобновить и ремонтировать чуть не весь репертуар – 12 пьес. Но и тут беда! Заболела в два приема Гзовская, а с нею пришлось временно снять с репертуара "Гамлета" и Тургенева, т. е. самые хлебные пьесы. Вместе с этим пришлось остановить только что начавшиеся репетиции "Мнимого больного". Они и так шли кое-как, без многих действующих лиц. Коонен занята в "Пер Гюнте" и в репетициях "Екатерины Ивановны", Базилевский – тоже, Бакшеев и Павлов – тоже. Однако с грехом пополам можно было репетировать. Но когда заболела Гзовская, нам решительно нечего было делать.
Тогда я перешел к "Тартюфу", но Стаховича не было (он недавно приехал). Лужский и по сие время занят в "Екатерине Ивановне", Дамис и Эльмира 1– тоже, Бравич болел и умер 2. Проделали несколько репетиций с Книппер, Кореневой и Валером. Теперь и они остановились, так как ничего больше с этим трио делать нельзя. Хотел репетировать интермедию, но не было музыки. Теперь она (клавир) в наших руках. Оркестровка выслана из "Одеона". Нужно свидеться с Вами, прежде чем начинать репетиции. Следующий Ваш приезд нужен для: а) костюмов и материй, б) бутафории (объяснить и сдать), в) распланировать "Тартюфа" и сделать общую беседу, г) заладить интермедию.
На этот раз актеров показывать не стоит, так как ничего не сделано. Тем не менее хотелось бы поиграть перед Вами commedia dell'arte
3. Могут быть какие-нибудь недоразумения.
Вся эта работа потребует дней четырех-пяти (утро и вечер) и освобождения некоторых из актеров (Качалов, Германова, Лужский, Коонен, Берсенев). Кроме того, освобождения портных, куафера и бутафоров. Все они освободятся, когда пройдет ужасная "Екатерина Ивановна" – этот гнойный нарыв нашего репертуара 4. Это случится скоро – около 10-го декабря. К этому времени ждем Вас, только запасайтесь шубой – холодно. Хорошо бы, если б Вы остановились у нас, в пустующей комнате изменника Добужинского. Что сказать Вам еще. Замирайло мил, доволен, мы его ублажаем, и сейчас он основался и пишет 5.
Все рисунки костюмов, гримов и вещей мы получили. Спасибо за точность, ясность. Наслаждение работать при таких условиях. Не хватает только костюмов обойщиков. Простите за долгое молчание и за плохое писанье.
Окружен красками, гримом, так как пишу в антрактах спектакля. Жму Вашу руку. Кланяюсь всем Вашим.
К. Алексеев
От моих низкие поклоны.
430*. A. H. Бенуа
9 декабря 1912
Москва
Дорогой и глубокоуважаемый
Александр Николаевич!
До первого спектакля "Екатерины Ивановны" – костюмеры, бутафоры и проч. – заняты.
Только сегодня выяснилось, что премьера состоится 15 декабря. Таким образом, 16-го мы можем уже начать что-то делать. Ждем Вас 16-го утром, в час дня, в студию.
До этого времени едва ли решится вопрос о Каратыгине
1. Вы даете тон спектаклю и потому можете выбирать, кого Вам нужно. Но следует принять во внимание одно обстоятельство, а именно: музыку придется приноравливать к перемене декорации. Это выяснится на многих репетициях. Придется то удлинять, то укорачивать отдельные части пантомимы, в зависимости от закулисных работ. Для этого надо непременно быть на самых репетициях, смотреть и применяться, т. е. надо жить в Москве. Есть и еще одно обстоятельство. Пока мы искали музыку Шарпантье
2, пришлось, на всякий случай, заказать многим музыкантам пробы. Большинство провалило, но один, до известной степени, выдержал пробу. Хотелось бы, чтобы Вы его прослушали и либо приняли, либо отвергли. Фамилия композитора – Поль. Он родственник Саца и следил и знает принципы работы покойного, хорошо применившегося к нашему делу. Кроме Поля, у нас нет никого, и мы с распростертыми объятиями примем Каратыгина.
Итак, до скорого свидания. Кланяюсь всем Вашим. Наши шлют Вам поклоны. Крепко жму Вашу руку.
Сердечно преданный
К. Алексеев