Старицкий М.. Молодость Мазепы

его окном своих уток и. голубей. Как не сходны были между собой эти два
образа! Но если бы его кто-нибудь спросил в эту минуту: которому он отдает
предпочтение, он не мог бы ответить на этот вопрос.
Мазепа быстро оделся и вышел на дворище.
Серые облака, вчера висевшие почти над самой землей, сегодня
подобрались высоко; день был хотя и пасмурный, но сухой; в воздухе
чувствовался приятный осенний холодок.
Мазепа подошел к Марианне и произнес, кланяясь:
- День добрый, Марианна.
- Будь здоров, казаче! - ответила ему с приветливой улыбкой девушка, не
переставая бросать из миски то тому, то другому псу большие куски мяса;
голодные животные набрасывались на них, едва не сшибая ее с ног.
- "Году ш"? - усмехнулся Мазепа, смотря на эту рычащую стаю, не
спускавшую жадных глаз с руки Марианны.
- Да, раз в день, чтоб были голодны... они у нас верные защитники; вот
тот, Черт, - указала она на громадного черного пса с одной лишь белой
лапой, - волка с налета берет.
- Д-да, могу поверить; они вчера едва не порвали моего коня, -
улыбнулся Мазепа.
- Но теперь они не тронут тебя, - возразила Марианна, смотри!
С этими словами она присвистнула на собак; большинство их оставило
кости и окружило Марианну.
- Наш, наш! - произнесла Марианна, указывая собакам на Мазепу.
Казалось, собаки поняли ее слово, так как отвечали ей громким,
радостным лаем и бросились обнюхивать Мазепу и лизать его руки, а
некоторые из них даже смело становились ему лапами на плечи, стараясь
достать языком до лица нового Друга.
Мазепа тщетно отбивался от этих шумных ласк.
Наконец Марианна прикрикнула на собак, выбрасывая им из миски остатки
мяса, и вся стая в одно мгновение укрыла их сплошной рычащей и шевелящейся
массой.
- Теперь они будут знать тебя, - продолжала Марианна, - они узнают тебя
всюду по нюху: они умны, как люди, а стоило бы мне сказать им - "ворог!" и
они в одну минута растерзали бы тебя!
Мазепа покосился на рычавшую над остатками дикую свору и подумал, что
девушка не преувеличивает их силы.
Мимо них прошло несколько хорошо вооруженных казаков. Мазепа с
удивлением оглянулся и заметил, что замок был гораздо просторнее, чем
показался ему вчера. Под высоким валом, увенчанным неприступной стеной,
тянулся ряд длинных построек, напомнивших ему запорожские курени, в
которые входили и выходили вооруженные люди.
- Одначе, у вас здесь все-таки людно, - произнес он с удивлением, - а
мне показалось вчера, что замок совершенна пуст.
- Ты не ошибся, вчера здесь, кроме нас да трех слуг, никого и не было,
наша кампания[26] была на стороне, а сегодня все вернулись назад. Но не
хочешь ли ты осмотреть наше замчище?
Мазепа с удовольствием согласился на предложение Марианны, и они пошли
вдоль двора.
Дом полковника стоял посреди двора, за ним тянулось еще почти такое же
пространство. Замок представлял из себя небольшую, но хорошо укрепленную
крепость; высокий вал с дубовым частоколом окружал правильным кругом весь
двор;
посреди каждой стороны подымалась тяжелая, черная, сбитая из дубовых
бревен башня с зияющими, прорубленными амбразурами, из которых торчали во
все стороны длинные жерла пушек; все содержалось здесь в строгом порядке:
Марианна показала Мазепе конюшни с великолепными лошадьми, пороховые
погреба, оружейные склады, и даже потайной ход из замка, на случай
неожиданного нападения многочисленного неприятеля.
За домом у самого вала было устроено нечто вроде высокой площадки, с
которой можно было обозревать окрестность.
Мазепа поднялся на нее вслед за Марианной по крутой лестнице, и возглас
невольного изумления вырвался из его груди.
Кругом у его ног расстилалась дикая, но величественная картина.
Замок стоял на высокой горе; по склонам ее сбегал вниз черной щетиной
почти обнаженный уже лес; у подножия горы расстилалось широкое, топкое
болото, среди яркой зелени которого извивалась серебристой змейкой река;
эта топь окружала всю гору сплошным кольцом. К болоту спускались со всех
сторон крутые склоны и обрывы гор, покрытые таким же черным обнаженным
лесом, и только на горизонте тянулась кругом всей этой мрачной котловины
ровная зубчатая полоса соснового бора.
Несколько минут Мазепа не мог оторвать глаз от этой мрачной,
величественной картины; наконец, он перевел свой взгляд на Марианну.
Она стояла к нему в пол-оборота и, опершись рукой о перила площадки,
очевидно также любовалась раскрывшеюся перед ними картиной; глаза ее
смотрели вдаль на синеватые зубцы соснового бора, окружавшего горизонт,
холодный ветер свевал со лба тонкие пряди прямых черных волос, губы ее
были плотно сомкнуты, на лице лежало гордое и властное выражение.
Погруженная в свои мысли, Марианна словно забыла о присутствии Мазепы.



XL

- Какое отменное место для замка! - произнес Мазепа. - Натура как бы
нарочито устроила такое неприступное место.
- Это правда, оно и само по себе было хорошо, но мы еще много исправили
его и сами, замок теперь действительно неприступен, да и дорогу к нему не
всякий отыщет, - ответила Марианна, повернувшись к Мазепе, - но нам и
нельзя жить иначе, - пояснила она, - отец стареет, а ворог ведь не спит.
- А если отца не станет?
- Что ж, все в воле Божьей.
- Неужели же ты думаешь оставаться здесь одна?
- Я не одна, у нас есть своя "компания", казаки все преданы мне.
Мазепе захотелось познакомиться еще ближе с этой странной девушкой.
- Скажи мне, Марианна, если это только не тайна, обратился он к ней, -
давно вы живете так?
- Нам не в чем крыться, - ответила девушка, - живем мы здесь с тех пор,
как Бруховецкого избрали на гетманство. Отец мой поставлен был полковником
еще самим гетманом Богданом. Он был с Богуном, Кривоносом и другими против
" днання", но Переяславские пакты и слово самого гетмана успокоили его.
Когда же после смерти гетмана Богдана на гетманство стали вступать всякие
предатели и "зрадныкы", отец мой громко вопил против них; также противился
он, не скрываясь, и избранию Бруховецкого, но хитростью и коварством
Бруховецкому удалось достичь своего; тогда он первым делом отставил отца
от войска и велел отдать свой полковничий пернач, но отец ответил ему: "От
того войска, в котором ты стал головою, я сам ухожу, но пернач, врученный
мне самим гетманом Богданом, не отдам его конюху". Бруховецкий хотел тут
же схватить батька, но побоялся казаков, так как все казаки любили батька.
И вот с тех пор и живем мы в нашем замчище. Сколько раз уже пробовал
Бруховецкий поймать батька, да боится наступить на нас с войсками открыто,
а тайно, "зрадныцькым" своим обычаем, - не может взять.
- Но скажи же мне, Марианна, вот отец твой говорил, что Бруховецкий
ищет и тебя: как же ты не боишься удаляться так далеко, как вот в тот раз,
от замка?
- Потребы вызывают меня.
- Все это так, но если в замке ему трудно добыть вас, то в лесу или в
поле это не составит большого труда.
- Мы остались здесь, на левом берегу, не для того, чтоб только уберечь
свою жизнь в этом неприступном замке, - ответила гордо девушка, - а для
того, чтобы спасать жизнь отчизны.
- Одначе, - возразил Мазепа, - если искушать так фортуну, то отчизна
может остаться без верных детей.
- А если каждый из нас станет думать об этом, то она останется навеки
со связанными руками. Вспомни, казаче, ты сам мне говорил подобные слова
вчера, когда я уговаривала тебя не ехать к Бруховецкому, - улыбнулась
девушка.
- Так, Марианна, но ведь для этого есть казаки, закаленные в битвах, а
девушка...
- Разве мать должна быть сынам дороже, чем дочерям? - перебила его
Марианна, устремляя на него вспыхнувший взгляд. - Когда душегуб наступает
на горло матери, тогда и дочери вместе с сынами бросаются на защиту ее.
Украинки всем доказали это и в Буше, и в Трилисах[27].
- Ты права, Марианна, - согласился Мазепа, - но вот ты говоришь о
матери, а твоя мать...
- У меня ее нет! Она погибла с другим жиноцтвом в Трилисах, но если бы
она и была жива, она бы не остановила меня никогда, как не остановила 6 и
я ни своих сынов, ни своих дочерей!
Каждое слово девушки увлекало Мазепу все больше и больше. Он видел
много мужественных и отважных женщин, его собственная мать своим мужеством
превосходила многих, но подобной Марианне он не встречал никогда. И
невольно, не замечая того, поддавался он обаянию всего ее страстного и
гордого существа.
А Марианна продолжала между тем:
- Да, не остановила б и своего единого сына, если бы жизнь его нужна
была для блага отчизны. Вот вчера, пока я еще не знала, зачем ты хочешь
ехать к Бруховецкому, я сказала тебе - не езди, а теперь говорю - поезжай!
Говорю - поезжай, хотя и знаю, что там ты можешь погибнуть. Только об
одном я хотела просить тебя: обещай мне, что на обратном пути ты заедешь к
нам.
Мазепа смешался; ему вспомнилось обещанье, данное Дорошенко, затем
Галина, но Марианна не дала ему ответить.
- Я знаю, что ты будешь торопиться в Чигирин, но если сам не сможешь,
тогда пришли гонца, чтоб дал нам знать, что ты вернулся благополучно...
потому что... если с тобой случится в Гадяче "прыгода"...
- Если случится "прыгода"? - переспросил Мазепа.
- Я подумаю о твоем спасении.
- Ты? - вскрикнул Мазепа. - Ты, Марианна, когда знаешь, что Бруховецкий
сам ищет тебя?
- Что ж, - ответила спокойно девушка, - я буду не одна.
- Прошу тебя... - попробовал было возразить Мазепа.
Но Марианна остановила его.
- Оставь! Не говори! - произнесла она строго, - ты спас мне жизнь, но
дело еще не в том, а в том, что ты должен жить. Да, должен, - повторила
она настойчиво, - потому что после гетмана Дорошенко никто, кроме тебя, не
достоин быть гетманом на Украине.
- Что ты говоришь, Марианна! - вскрикнул Мазепа, вспыхнувши невольно от
неожиданных слов девушки.
- То говорю, что думаю, - отвечала твердо Марианна. - Я видела многих
лыцарей, есть у нас такие, которые, быть может, и превосходят тебя и в
отваге, и в воинском искусстве, но другой такой головы, как у тебя, - я не
встречала ни у кого. Тогда еще в лесу ты показался мне не таким, как все
остальные, но я думала тогда, что ты польский пан, теперь же, когда я
знаю, что ты наш, - ты стал дорог мне.
Мазепа смешался: никогда еще в жизни он не слыхал таких слов. Он -
гетман... он дорог ей... Он решительно не знал, как отнестись к этим
словам, - как к шутке? Но нет, девушка говорила совершенно серьезно...
оспаривать, благодарить за лестное мнение? Но нет, он чувствовал, что все
это было бы уместно в каком-нибудь варшавском салоне, но здесь это было бы
и глупо, и смешно; он стоял взволнованный, смущенный. "Прежде я думала,
что ты польский пан, теперь же, когда я знаю, что ты наш, ты стал мне
дорог", - повторил он про себя слова Марианны, и вдруг в его сердце
закипела обида: кто же это смел говорить Марианне, что он польский пан,
кто это выдумал нарочито, чтоб отвлечь от него внимание девушки? ''
- Марианна! - произнес он вслух. - Отчего ты могла подумать, что я
польский пан? Вчера ты нечаянно обмолвилась и сказала, что тебе сказали
это? Скажи, кто был тот напастник мой?
Брови Марианны нахмурились.
- Зачем тебе знать это? - произнесла она сурово, - я сама так подумала,
- и, круто оборвав свою речь, она прибавила, одначе, пойдем, сниданок уже
на столе.
Мазепа последовал за нею.
Они молча дошли до дому и, пройдя через большую светлицу, прошли в
трапезный покой. Полковник был уже там, но не один, вместе с полковником
сидел еще высокий, белокурый казак в дорогой одежде, в котором Мазепа
сейчас же узнал красивого спутника Марианны; казак, видимо, тоже узнал его
сразу. Он поднялся с приветливой улыбкой навстречу гостю, но в пристальном
взгляде, брошенном им на него, а потом на Марианну, Мазепа уловил что-то
неприязненное, подозрительное.
- Га, уже поднялся, - приветствовал Мазепу полковник, - где ж это ты
водила его, доню?
- Показывала ему наше замчище.
- Ну, гаразд. А вот тебе, Мазепа, и атаман моей надворной кампании -
Андрий Нечуй-Витер; видишь ли, Нечуй-Витром его потому на Запорожьи
прозвали, что быстрее его никто справиться не может, вот и сегодня
вернулся рано, а за ночь успел много добрых новостей собрать.
- Мы уже имели счастливый случай видеться с паном атаманом, - произнес
Мазепа, с вежливой улыбкой кланяясь казаку.
- Да, когда пан ротмистр нанес такой знаменитый удар кабану и тем спас
нашу Марианну, - отвечал Андрей.
Слово "нашу" обратило на себя внимание Мазепы. "Почему он назвал
Марианну "нашей"?", - мелькнула у него в голове досадная мысль, но
остановиться над нею он не имел времени, так как его прервало громкое
восклицание полковника.
- Так садитесь же, панове товарыство, да вот послушайте, что с собою
атаман наш привез!
Все уселись за стол. День был постный, а потому и все кушанья на столе
состояли из постных блюд, но это не мешало им быть чрезвычайно вкусными.
Во время "сниданка" полковник передал Мазепе все новости, привезенные
Нечуй-Витром, а именно, что к Дорошенко присоединялось еще несколько сел и
местечек, - он перечислил их Мазепе, - что поговаривают о передаче
Дорошенко и Киевского полка, и что калмыки, которые состояли на службе у
Бруховецкого, узнавши о мире с Польшей, ушли к себе.
Между собеседниками завязался горячий разговор. Андрей, которого
полковник познакомил уже с целью поездки Мазепы, одобрял его план, но
сомневался в том, что Бруховецкий присоединится к нему. Марианна горячо
возражала ему. Во время разговора Мазепа поймал на себе несколько раз
пытливый взгляд Нечуй-Витра, следивший то за ним, то за Марианной.
- Ну, а когда же ты думаешь в путь? - обратился к Мазепе полковник.
- Думал сегодня; вот отдам только вам деньги, да порох, да универсалы.
- Э, нет, ты останься хоть до завтра, я послал гонцов по сторонам,
сегодня съедутся некоторые важнейшие из наших "мальконтентов", добре было
бы, чтоб они тебя увидали и от тебя самого услыхали бы Дорошенковы слова.
- Так-то оно так, да ведь и торопиться надо: орда прибудет к Покрову, -
замялся Мазепа.
- Нагонишь время в дороге, да и коням твоим надо отдохнуть, я смотрел
их - совсем пристали, слишком скоро гонишь. Много ли от Чигирина сюда, а
можно подумать, что изъездил всю степь.
При этом невольном намеке полковника Мазепа почувствовал некоторое
смущение, краска невольно выступила ему на лицо, но из этого неловкого
положения его вывела Марианна.
- Прошу тебя, казаче, останься на сегодня, - прибавила она.
- Ваша воля, - ответил Мазепа, наклоняя голову.
Так как времени оставалось еще много, то Марианна предложила всем
заняться пробой коней, или стрельбой из "сагайдакив". Мазепа с
удовольствием согласился на это предложение. Андрей молча поднялся с
места.
- Ты ж, Андрей, с нами? - повернулась к нему девушка.
- Надо поехать, осмотреть подъезды, - ответил уклончиво казак.
Брови Марианны нахмурились.
- Успеешь, - произнесла она отрывисто, и в голосе ее послышалась
повелительная нотка, - теперь пойдем с нами.
- Как хочешь.
Казак взял шапку и молча присоединился к Марианне и, Мазепе.
Что-то тайное, недосказанное почудилось Мазепе в словах казака и в тоне
ответа Марианны. Отчего он не хотел идти? Почему на него рассердилась
Марианна? Если она рассердилась, значит, предлог его был вымышлен - то
следовательно он не желал быть вместе с ним, Мазепой. Но почему же?
Чувствует ли он к нему какую-нибудь неприязнь, или не доверяет ему? -
подумал про себя Мазепа, выходя вслед за Марианной и Андреем на замковый
двор.
Андрей принес великолепные турецкие сагайдаки и стрелы и все занялись
стрельбой в цель, один из замковых казаков подбрасывал вверх яблоко, а
состязующиеся должны были, попадать в него.
Мазепа стрелял как-то рассеянно, да и кроме того в искусстве метать
стрелы он не был так силен, как в уменьи владеть саблей, так что Марианна
и Андрей далеко опередили его.
Особенно отличалась меткостью выстрела Марианна.
На вопрос Мазепы, каким образом научилась она так великолепно стрелять,
Марианна ответила Мазепе, указывая на Андрея:
- Батько и он научили меня.
Вскоре между молодыми людьми завязался опять живой разговор. Андрей
оживился и оказался весьма остроумным и интересным собеседником. Мазепа
узнал, что он окончил Киевскую академию, казаковал на Запорожье, затем был
сотником в Переяславском полку, но когда полковника Гострого сбросил с
полковничества Бруховецкий, тогда и он удалился сюда.
- Видишь ли, он вырос у нас, батько его принял за родного сына, -
пояснила Марианна.
Красивое, открытое лицо молодого казака, его добрые голубые глаза и
простая, прямая речь произвели на Мазепу чрезвычайно приятное впечатление,
так что ему показалось вскоре, что кажущееся недоброжелательное отношение
к нему казака было только плодом его фантазии.
Время прошло незаметно.
К полдню прибыли созванные Гострым "мальконтенты". Хотя они все были
одеты, как крестьяне, но опытный взгляд Мазепы тотчас же различил значных
казаков и даже двух-трех священников. Мазепа раздал всем универсалы,
вручил полковнику порох и червонцы, повторил всем слова об успехах
переговоров Дорошенко с Турцией и Крымом и сообщил, что не позже половины
октября гетман прибудет сюда, на левый берег, с тридцатитысячной ордой. О
своем плане он умолчал пока.
Сообщение его вызвало живейший восторг среди слушателей. Мазепе
пришлось еще раз убедиться в возрастающей повсюду любви к Дорошенко и
ненависти к Бруховецкому.
После обеда приезжие с большими предосторожностями разъехались
небольшими группами в разные стороны. Андрей отправился провести кой-кого
с казаками до верной дороги. Полковник пошел отдохнуть, а Мазепа с
Марианной остались одни в трапезном покое.



XLI

Наступили сумерки, но огня не зажигали; комнату освещал отблеск от
пылавших в очаге дров. Марианна и Мазепа присели к огню.
- Но скажи мне, Мазепа, - обратилась к нему Марианна, - а если
Бруховецкий не согласится на твою пропозицию, что тогда?
Мазепа принялся объяснять ей все планы Дорошенко.
- Если Бруховецкий откажется, тогда Дорошенко думает под защитой
турецкого протектората добывать Левобережную Украину войной, но он,
Мазепа, собственно, против такого плана. Конечно, турки сильные и дальние
соседи, но под владычеством их не будет никогда мира; следует вспомнить
только то, что сам закон их велит искоренять всех христиан. Если нельзя
будет уже обойтись без всякой протекции, то надо искать еще какого-нибудь
более дальнего протектората и, главное, интересы которого не сталкивались
бы с нашими; татары ведь подданцы турок, а нам, например, надо прежде
всего отбросить татар от берегов Черного моря и занять все приморские
города. Украина стеснена отовсюду сильными государствами, ей надо
укрепиться, а для того, чтоб укрепиться, надо занять весь морской берег.
Та сторона только и сильна, и богата, которая стоит близко к морю, для нее
открыты все Дороги. Вот, например, ангелейцы, земля их гораздо меньше
нашей, а как они укрепились, как обогатились, - куда против них Польше и
Москве. - Мазепа увлекался все больше и больше.
Да, отбросить татар... Украинцы все способны к морскому делу, запорожцы
сами природные и отважные моряки; Украйна богата землями, лесами, реками;
казацкие войска прославились своей отвагой по всему свету. Какое великое
будущее могло бы ожидать отчизну! Прилучить к себе Молдавию, Валахию,
заселить до самого Дона широкие степи, оградить себя крепостями, оттеснить
турок, а дальше, дальше... Чего! только нельзя было бы достичь впереди!
И все это так возможно, так близко! Ведь вот освободились же, например,
единой своей силой от гишпанцев голландцы и засновали свое "власне
панство", а ведь у них не было таких казацких полков, какие есть у нас!
Только бы укрепиться Украйне, только бы водворить внутри себя строгий и
крепкий порядок, а тогда уже никто из соседей не согнул бы ее.
Мазепа говорил с жаром, увлекаясь сам картиной грандиозного будущего.
Марианна слушала его с увлечением; она с интересом расспрашивала его о
том, как живут, как управляются другие народы, расспрашивала его и о его
жизни, но о себе говорила мало и неохотно. Мазепа только и узнал, что во
время избиения всех женщин в Трилисах она, будучи еще совсем малым
ребенком, тоже находилась там и спаслась каким-то чудом, так как мать
запрятала ее в погреб, и с тех пор отец, боясь оставить ее, брал с собою
во все походы.
За время их разговора Андрей входил несколько раз в светлицу - то он
искал забытую шапку, то обращался с каким-нибудь вопросом к Марианне.
Увлеченный своей беседой, Мазепа не обращал на него внимания.
До позднего вечера проговорили они так с Марианной.
Прощаясь с ним после вечери, Марианна сказала ему:
- Вернись, я буду ждать тебя.
Мазепа уснул, еще более очарованный загадочной девушкой.
Проснулся он рано утром и сейчас же велел собираться к отъезду. За
ранним сниданком полковник повторил ему снова предостережения насчет
Бруховецкого, посоветовал остановиться у Варавки, верного им лавника, и
сообщил, что его проведут до опушки Марианна и Андрей и укажут дорогу.
Мазепа поблагодарил всех за гостеприимство и, попрощавшись, вышел в
сопровождении хозяев на замковый двор.
Весь отряд его уже был готов к отъезду. Отдохнувшие люди и лошади
глядели бодро. Мазепа еще раз поклонился полковнику и вскочил на
подведенного ему коня. Марианна и Андрей отправились провожать их до
опушки бора.
Несколько раз Мазепа начинал разговор, но он как-то обрывался.
Марианна отвечала сухо и отрывисто, то она уносилась вперед на своем
турецком скакуне, то заставляла его перепрыгивать через рвы и обрывы, то
снова возвращалась назад. Мазепа любовался ее смелой ездой и стройной
статной фигурой. Андрей был тоже как-то сосредоточен и неразговорчив.
Так, в молчании, доехали они до опушки леса: здесь Марианна и Андрей
распрощались с Мазепой.
- Береги себя! - произнесла отрывисто Марианна и, круто повернув коня,
скрылась в лесу. Андрей последовал за нею.
Задумчивый, озадаченный всеми этими быстро набежавшими событиями,
продолжал Мазепа свой путь. Уже и зубчатая стена леса, окружавшего замок
полковника, скрылась за горизонтом, когда его вывел из задумчивости голос
подъехавшего Лободы.
- Что случилось? - обернулся к нему Мазепа.
- Да вот забыл было совсем, при выезде какой-то казак сунул мне в руку
эту "цыдулку" и сказал, чтоб я ее твоей милости в дороге отдал.
Мазепа взял из его рук свернутый листочек бумаги и с изумлением
развернул его.
На записке стояло всего несколько слов:
"Прошу пана на гонор казацкий не возвращаться сюда".
Подписи не было.
Приехавши в Гадяч, Мазепа без особого труда разыскал лавника Варавку.
Когда добрый седой старичок прочел письмо Гострого и узнал, что Мазепа
едет от Дорошенко, то радости его не было границ. Варавка был одним из
богатейших горожан города Гадяча, а потому Мазепа и весь его отряд нашли у
него все необходимое. Старик решительно не знал, чем бы оказать свое
наибольшее внимание Мазепе. После первых хлопот о размещении отряда, жена
Варавки, польщенная прибытием столь важных гостей, занялась с помощью
челяди приготовлением достойного обеда, а Мазепа с Варавкой поместились в
ожидании его в богатом покое пана лавника. Узнавши, что Мазепа состоит
ротмистром у Дорошенко и только для предосторожности переоделся купцом, а
своих казаков одел мещанами, Варавка весьма одобрил эту меру и сообщил
Мазепе, что он должен немедленно прописаться у воеводы гадячского, так как
вследствие последнего Андрусовского договора, собственно для того, чтобы
удержать приезд заднепрян, постановили здесь гетман и воеводы, что с
правого берега на левый дозволяется приезжать только купцам, а приехавши в
какой город, они должны сейчас же прописываться у городского воеводы.
- Вот и гаразд, что полковник усоветовал тебя ко мне пожаловать, -
пояснил он, - ты можешь, пане ротмистре, сказать воеводе, что привез товар
ко мне, а у меня под ратушей "крамныця" и в складе как раз еще тюки
товаров лежат: золотая камка, сукна фалявдышевые, златоглав, альтамбас.
Вот он, воевода, ни с которой стороны к тебе и не привяжется.
Мазепа поблагодарил от души радушного старика и сообщил ему, что ему
собственно надо бы во что бы то ни стало увидеться с Бруховецким, а потому
не может ли он сообщить ему, как это лучше сделать.
Это сообщение Мазепы привело старика в большое смущение.
- Ох, ох, что-то выйдет из того! - заговорил он, покачивая головой. -
Недоброе ты выбрал время, недоброе... :
- Почему? - изумился Мазепа.
- А вот почему: гетман наш, как уже ведомо всему свету, зело зол,
корыстен, да лукав; приход к нему всегда был тяжек, а теперь и того хуже
стал. Видишь ли, послал было гетман в Москву полковника одного с жалобой,
думал, что тут его сейчас и в Сибирь зашлют, а на тот час было в Москве
два патриарха вселенских, вот он, полковник, и ударился к ним с просьбою,
они и заступились за него и пришла теперь гетману грамота из Москвы, что
полковника того наградили, а на i гетмана наложили еще клятву святители за
неправедный донос. Ну, так вот он, гетман наш, как узнал об этом, - пришел
в неслыханную фурию, с кем и говорит, так с великою яростью, а уж сколько
от него людей невинных пострадало... и...и! - старик только махнул рукою и
добавил:. - Видишь ли, думал он, что в Москве теперь все по его слову
будет делаться, а дело выходит так, что не кажи, мол, гоп, пока не
перескочишь! Опять, и с воеводами он не в мире живет. Ox, ox!j Верно
говорит пословица: "Паны дерутся, а у мужиков чубы болят".
Но к полному недоумению Варавки, сообщение его не только не смутило