Старицкий М.. Молодость Мазепы

всякой жене при родах, столочь их только и выпить в чарке горилки.
Теперь уже женщины потянулись за этим чудодейным снадобьем и при помощи
мужей и братьев добыли себе по камешку.
- А вот колючки с терновника, - объяснял дальше странник, - что на
главе Христовой был. Если хоть крохотку этой спичечки зашить кому-нибудь в
одежу, то будет тот такие муки терпеть, каких и сатана не придумает. А вот
кусочек от древа Иудина, кто проглотит его, тот неминуемо удавится.
Тамара невольно почувствовал какую-то внутреннюю дрожь при этих словах
и заявил сейчас страннику:
- Этих вещей, которые идут на пагубу человеку, ты, старче Божий, не
смей раздавать, мало ли кому во вред их может направить злоба людская.
- Справедливо слово твое, ясновельможный пане, - ответил странник, - я
и сам их берегу только для показу крещеному миру. А у меня больше
припасено "святощив" на добро всякому. Вот Богородицыны кораллы от
лихорадки "пропасныци", вот ливанский орешек от глаза, а вот гвоздь с
креста Господня от всякого поранения. *
Молодой послушник впился в глаза Тамаре и следил за выражением лица его
при всякой фразе странника, от его внимания не скрылся страх Тамары при
объяснении странником значения шипов терновых и древа Иудина, а также и
блеснувшая в глазах есаула радость при последней фразе.
- А вот живящая и целющая вода из слез Богородицы, - поднял пузырек
странник, - всякая рана от нее заживает.
- Вот, пане есауле, как раз для твоей раны снадобье, - отозвался
стоявший ближе к Тамаре хорунжий.
- Пустое! - бросил небрежно Тамара, вспыхнув почему-то от смущения.
- А, пан есаул ранен? Когда, где? - заинтересовались и другие офицеры,
обступая Тамару.
- Да, царапнул кудлай на охоте, - неохотно ответил Тамара.
- Когда ж вельможный пан охотился? Где? Мы и не знали! - недоумевали
товарищи.
- Да... на днях... сам тайком поехал, дали знать, что берлогу обошли.
- Вот за это и кара, что от товарыства скрыл, - упрекнул хорунжий.
Молодой послушник вслушивался в этот разговор, снедаемый ужасными
подозрениями; он не выдержал и толкнул локтем странника.
- Испробуй, ясновельможный пане, испробуй, на Бога, - стал и странник
просить, кланяясь низко, - вот хоть "трошечкы" дай помазать, и к вечеру,
увидишь, заживет, словно корова языком слижет.
Тамара упрямился и не хотел развязывать повязки, но соблазн был велик,
да и товарищи настаивали. Он подошел к страннику и, отсунув назад черный
платок, обнажил край раны. Послушник впился глазами в нее и сразу заметил,
что рана не рваная, а рубленая, очевидно - от сабли или ятагана, а не от
когтей зверя; но Тамара, заметя много любопытных глаз, тотчас отдернул
руку, не допустив и прикоснуться к ней "цилющою" водой.
- Нет, не нужно, - сказал он решительно. - А что этот послушник у тебя
немой, что ли? И слова одного не промолвил, а только глазищи на меня
пялит.
- Просим прощения! Видите ли, милостивый пан, - произнес таинственно, а
вместе и заискивающим тоном странник, - он такой блаженненький... не от
мира сего: все молчит, да Богу молится... А Господь изыскал его ласкою,
дал ему дар пророчества; только он редко когда его проявляет... А вот,
коли он уставится на кого глазами, то уж не даром: значит, Господь ему
надыхает видение: уж если он присматривается к кому, то значит, долю того
человека видит... и не темная, прости Господи, сила ее указует, а перст
Божий.
Тамара бросил пытливый взгляд на послушника и, загоревшись желанием
узнать свое будущее, произнес озабоченно:
- Во всяком случае, люди Божьи, мне вас нужно кой о чем допросить, а
потому прошу следовать за мною. Не бойтесь, впрочем, - ничего худого вам
не будет, - добавил он ласково для успокоения толпы и странников.
Старший из них завязал снова разложенные реликвии в свою котомку,
вскинул ее за спину и, согнувшись покорно, пошел вместе с послушником
вслед за Тамарой.
Сначала они вступили в обширные, светлые сени гетманского замка: стены
этой комнаты были украшены щитами и перекрещенными копьями, а мебель в ней
была точеная, деревянная, раскрашенная и раззолоченная на московский
манер; у входных дверей стояли две небольших пушки. Пройдя парадные сени,
Тамара завернул в какой-то полутемный, длинный покой, оканчивающийся
низкой дверью.
Странники вошли вслед за есаулом в эту дверь и очутились в небольшой
горенке, обставленной сплошным низеньким диваном с разбросанными по нему
подушками; один угол ее был увешан иконами, перед которыми теплились три
лампады. Из небольшого окна пробивался дневной свет и, смешиваясь с
красноватыми отблесками лампад, ложился причудливыми тенями на дальних
углах.
Тамара опустился тяжело на диван спиной к свету, а странники
остановились у двери и стали усердно креститься на иконы.
- Ты мне дай и терновых шипов, и Иудина древа, и "цилющои" воды: я тебе
заплачу, - перевел тяжело Тамара дыхание; порывшись в кошельке, он достал
увесистую серебряную монету и протянул ее страннику.
- Ах, ясновельможный пане, не достоин я, грешный, таких щедрот, -
возразил тронутым голосом странник, - да и как же такие страшные "святощи"
давать в руки людям. Ведь ясный пан сам говорил...
- Да, говорил, - прервал его раздраженным голосом Тамара, - оттого-то я
и прошу их, чтобы они не попались в руки какого-либо лиходея... Наконец, я
приказую, чтобы эти опасные вещи были вручены мне на хранение.
- Панская воля, - ответил смиренно странник и передал два мешочка да
небольшой пузырек в руки есаула.
- Возьми же талер, да вот еще один, - подал есаул страннику две монеты,
- а вот теперь пусть малец расскажет что-либо про мою долю, что ждет меня
впереди и чего я должен стеречься?
- Скажи, отроче, - обратился и странник к послушнику, - если Господь
тебя вразумил.
Послушник начал читать тихо молитвы и часто креститься, глядя безумными
глазами не на Тамару, а словно через него куда-то в безвестную даль.
Тамаре стало жутко от этого взгляда, от этих беззвучных слов, слетавших с
побелевших губ послушника, и он приподнялся с места, объятый суеверным
страхом.
- Вижу, зрю прошлое твое, - начал тихо и невнятно послушник, -
королевские чертоги, велелепие, чревоугодие, дьявольское плясание,
пекельная роскошь, зависть змия, вожделения козлищ, ехидство жабы... Ой,
суета сует и Каинский грех: брат на брата возста, друг на друга, ища
ближнего своего погубити... Снова тьма; ничего не вижу... Ай, что это?
Не чертоги, а хижины, дикое беснование какого-то воинства, не паны уже,
а чернь, бряцание бандур, сатанинское песнопение и сквернословие... О,
снова зрю тебя и еще кто-то молодой, разъяренный... Какая-то отплата...
- Довольно! - остановил дрогнувшим голосом послушника Тамара, - он весь
был бледен и дрожал; на его подбритом лбу крупной росой выступил пот. - Ты
лучше скажи, что меня ожидает в будущем?
- Слава, торжество из торжеств! - воскликнул вдохновенно послушник. - Я
вижу на тебе гетманскую мантию...
- Ай! - воскликнул порывисто Тамара, словно задохнувшись от недостатка
воздуха, и схватился руками за грудь.
- Только стой, стой! - поднял руку послушник и провел ею по глазам,
словно желая протереть их для ясновидения. - У тебя есть недруг... ты его
считаешь помстителем... Так, так: вот он, рядом с тобою... молодой,
пышный... но врази мои паче ближних сташа, а очеса мои слепотою крышася.
Он, сей враг мнимый, - продолжал медленно послушник, вонзая свои очи в
раскрытые широко от изумления глаза Тамары, - тебе потребен, ой зело
потребен; он - ступени твои, по которым взбираться ты будешь к верховине
счастья... Там, на верху горы, где зрю тебя в блеске - его уже нет... Ты
сам аки солнце сияешь... но в пути тебе он потребен: и пока жив он, ты
грядешь к славе, а если умрет - твой путь обрывается...
- Но если он жив? - воскликнул радостно Тамара.
- То дорога твоя светла и доля ясна, как звезда лучезарная! - промолвил
патетически послушник, вспыхнувший ярко от прилива восторга.
- О, спасибо, спасибо, мой юный пророче, - шептал в упоеньи Тамара, -
возьми вот дукат, помолись за мою грешную душу. Идите, отдохните, Божие
странники; вас напоят и накормят, - я позабочусь, - провожал он приветливо
своих гостей; он был опьянен этим пророчеством до потери самообладания и
хотел наедине отдаться порывам охватившего его счастья.
Когда странники остались одни, то послушник сжал крепко старшему руку и
промолвил взволнованным голосом:
- Он жив, он жив!.. Ты заметил? О, теперь я убеждена, что это подлые
"вчынкы" Тамары... а может быть, и этот злодей Ивашка тут тоже замешан...
Изверги! Не успели только прикончить - еще жив! А твоей услуги, Андрей, я
никогда, никогда не забуду!
- О, моя Марианна! - прошептал смущенно Андрей. - Что это? Пустяк! Ты
жизнь у меня требуй, и я ее брошу к твоим ногам, и то почитаю за счастье!
- Знаю, мой любый! - промолвила еще тише Марианна и крепко сжала своему
товарищу руку...



LI

Возвратившись от гетмана и порадовавшись удачному окончанию трудного
предприятия, Марианна, Андрей и Варавка приступили к обсуждению дальнейших
мероприятий.
- Ловко, ловко пока одурили, - не унимался Варавка, - а вот что с ним
дальше? Доведаться бы нужно, поверил ли он всему?
- Как не поверил? - воскликнула Марианна. - Чуть языка своего не
проглотил от восторга, чуть не захлебнулся от радости, а может быть теперь
и взбесился!
- Да как же ему было и не очуметь, когда гетманскую булаву пани
полковникова посулила! Он и без того, може, все мечтал о ней, - вставил
Андрей.
- Так, так, теперь всякий проходимец, всякий "пройдысвит" протягивает к
этой булаве руку и готов бресть за нею хоть и по колени в крови... Ox, ox,
ox, чем-то оно кончится?
- Если возьмемся все дружно соединить воедино разорванную Украину, да
водворим в ней правду и поставим над ней твердую руку, то и Господь нам
поможет, тогда все "пройдысвиты", все напастники исчезнут, как дым... Вот
потому-то теперь и нужно помочь всеми силами Дорошенко и вырвать из рук
лиходея лучшего гетманского помощника Мазепу...
- Еще бы, конечно! - подхватил Андрей.
- Только как же это сделать? - развел руками Варавка, - я бы, конечно,
ничего не пожалел, чтобы его "вызволыть"...
- А вот что, панове, - заговорила деловым тоном Марианна, - что Тамара
всему поверил, так это верно, иначе бы он нас из замка не выпустил, а если
поверил, так теперь у него будет первой заботой уберечь от несчастья и
погибели врага своего Мазепу, потому что этот враг, по моим предсказаниям,
необходим ему для его же благополучия, для гетманской булавы... Так вот
теперь нам необходимейше проследить, что Тамара предпримет? Если останется
спокойно в замке и никуда оттуда не бросится и гонцов не пошлет, то,
значит, что Мазепа сидит в покойном месте, что жизнь его в безопасности и
что он целиком в его руках. А коли Тамара бросится сам куда-либо, или
начнет гонцов рассылать, то стало быть Мазепа не в его руках, и жизнь его
не обеспечена.
- Верно, верно, как по писанному, - изумился тонкой сообразительности
Марианны старик.
- Так вот что, друзи мои, - продолжала она, - коли Тамара будет
спокойно сидеть, так и мы останемся в Гадяче, только "шпыгив", - дозорцев,
приставим к нему, да разведачей пошлем по окрестностям, а коли заворушится
он, то и нам нужно вмиг, - за ним ли, или за его посланцами, - а броситься
вслед; это будет единственный способ узнать, куда они упрятали
несчастного.
- Истинно, истинно, наша советчица! - благоговел перед каждым ее словом
хозяин.
- А если справедливы мои думки, то поспешите, шановный господарю, в
замок и разведайте все, поставьте дозорцев, чтоб, коли что, так зараз бы
вас известили. А пока справитесь, мы и переоденемся: он снова в запорожца,
а я либо в молодицу, либо в "джуру" его...
- Лечу, лечу, моя "ясочко"! - заторопился и бегом почти вышел со своего
дворика сановитый пан лавник.
Не успели еще наши странники переодеться и сойтись для обсуждения
дальнейших мероприятий, как вбежал запыхавшийся господарь и сообщил важную
новость. Сначала он от задышки ничего толкового и сказать не мог, а только
повторял: "важные вести, удивительные вести", а потом уже, отпивши воды и
придя в себя, пояснил, что Тамара немедленно, по их уходе, отправился
спешно из замка, кажись к воеводе, - это он после узнает наверно, - а
оттуда бегом возвратился в замок и велел седлать себе коня.
- Так и нам прикажите, пане господарю, седлать немедленно коней, -
заволновалась Марианна, - терять нельзя ни минутки, - не то все утеряем...
Значит, Мазепа в опасности.
- Мы выследим его, - промолвил уверенно Андрей.
- Да, выследим и спасем, - подхватила энергично Марианна. - Только вот
что, дорогой пане лавнику, мы с паном Андреем отправимся в погоню сейчас,
а в лесу "зараз" под горою, направо от "брамы", в буераках находится наш
отряд, человек двадцать, что провожал нас сюда, так прошу ласки у
славетного пана, найти этот отряд и двинуться вместе за нами, на помощь.
Вот кольцо мое, - покажет пан атаману для уверенности, что то моя воля.
- Все, все исполню и не замешкаюсь, панна полковникова, - кивал
успокоительно головою старик, - как бы не мчался, а я со следа не собьюсь:
все дороги знаю - и высмотрю, и выищу... Да он, этот дьявол Тамара, другим
"шляхом" и не бросится, как Ромненским, либо свернет на дубовую корчму,
тем "шляхом" и Мазепа выехал... Ну, там уже увидим, не уйдет, а коней я
велю седлать зараз, отдохнули они, отпаслись...
- Ради Бога, только скорее! - заторопила Марианна; она была страшно
возбуждена и поспешно засовывала кинжал и пистолеты за пояс.
Не прошло и получаса, как два всадника, удалой запорожец и красивый
"юнак", на кровных, дорогих конях выехали из городской "брамы" и,
проскакавши с четверть мили, остановились на пригорке, с которого дорога
раздвоилась. С высоты пригорка было видно ту и другую дороги на далекое
расстояние, но по ним ни одна точка не двигалась, не было видно нигде ни
пешего, ни конного, ни подводы; обе дороги были в тот момент, как на зло,
пустынны.
Андрей и Марианна остановили лошадей и стали всматриваться в
окрестность, но ни на полях, ни в сизой дали не было видно никого.
- Что же это? - вскрикнула раздраженно Марианна. - Неужели мы упустили
Тамару и потеряли совсем его след?
- Поскакал, видно, сломя голову, - отозвался с досадой Андрей, - но
стой, панно, не тревожься, не уйдет шельма! Варавка говорил, что другого
ему "шляху" нет, как Ромненский, - ну, вот этот пошире и должен быть
именно он. Припустим коней и, как бы он ни спешил, а от наших "румакив" не
уйдет!
Гикнули путники и помчались. Правду сказал Андрей, что от таких коней
не уйти, только ветер свистел им в лицо, да широкими дугами убегали по
сторонам лески, и гайки, и байраки; но ни хуторка, ни жилья им не
попадалось... Наконец, проскакавши с полмили, нагнали они на дороге воз,
запряженный парой волов; на нем кто-то лежал. Марианна подскакала первая к
возу.
- Гей, человече добрый, не встречал ли ты какого-либо всадника, в
одежде шляхетской? Не обогнал ли он тебя? Какая это дорога?
Ответа не последовало.
Андрей повторил тот же вопрос и начал расталкивать ножнами сабли
лежавшего на возу человека; но последний спал мертвым сном, и на все
усилия казака разбудить его, допытаться, по той ли дороге они едут, лишь
мычал "го-го", махая рукой по направлению вперед.
- Брось его, пане хорунжий, только час тратить, - крикнула недовольно
Марианна.
- И то, - согласился тот. - Шлях-то Ромненский выходит этот самый! -
ударил он острогами коня и понесся вперед; молодой путник не отставал.
Проскакали еще с милю; взмылили коней, а никого не встретили и не
нагнали. Досада у Марианны разрасталась до бешенства и она, не зная, кого
винить в такой неудаче, проклинала себя и все на свете, призывала на
голову Тамары все силы ада. Между тем коням нужно было дать передохнуть, и
они пустили их шагом; Марианна, терзаемая всеми душевными муками, молчала
и угрюмо смотрела в, золотистую даль, казавшуюся еще более светлой от
темно-синей полоски, поднимавшейся длинной бахромой на краю горизонта.
Вдруг, неожиданно, при спуске в долину, мелькнул перед Марианной курень
при дороге, у которого сидел какой-то дед; оказалось, что это был баштан и
дед досматривал оставшиеся на поле тыквы.
- Диду, диду! - крикнула Марианна, подскакав к самому куреню.
- А что тебе, хлопче? - проговорил дед, приставляя руку к глазам.
- Не видали ли кого, чтоб по "шляху" проезжал?
- А мне какое дело до шляху? Мне вот "гарбузы" досмотреть, чтоб лихой
какой человек не стащил, и то с меня будет, а то б я на шлях глаза
пялил... Го-го!
- А скажите, шановный диду, - обратился к нему и Андрей, - этот шлях на
Ромны идет?
- Как кажешь, казаче? - переспросил дед.
- На Ромны ли, - спрашиваю, - этот "шлях"?
- Какие там Ромны? Это на Лубны!.. Хе, куда хватил!.. На Ромны другой
"шлях" пошел почитай в другую сторону...
- Проклятье! - вскрикнула в отчаянии Марианна. - Мы в противоположную
сторону бросились!.. Все пропало!
- Отчаиваться еще нечего, - попробовал успокоить ее Андрей, - мы
возвратимся и вместе с Варавкой...
- Что ты, смеешься надо мною, что ли, пане хорунжий? - перебила его
гневно Марианна; она была возмущена до глубины души этим фатальным
случаем, вырывавшим из рук ее все следы к несчастному Мазепе, все нити к
его спасению; бледная, с потемневшими глазами, она дрожала от порыва
страшного огорчения. - Ведь пока мы вернемся и снова пустимся в путь, так
и день минет... А Тамары и след простынет! Смущенный Андрей молчал,
понимая неуместность своего утешения.
- Диду шановный! - обратилась Марианна порывисто к "баштанныку", -
скажите мне, не можем ли мы отсюда выбраться на Ромненский "шлях"
"навпростець", чтобы не возвращаться нам назад? Далеко ли отсюда до него?
- Далеко ли, хлопче, спрашиваешь? - задумался дед. - Да как тебе
сказать, - и далеко, и не далеко: заблудишься в лесу, так очень далеко, а
не заблудишься, так рукой подать... Вон видишь, вдали лес начинается и
тянется поперек аж до Кудрища... дак там, коли въедешь в лес, так
"гонив"[32] за двое пойдет в левую руку тропа... пойдет она по байракам,
чащобам... и если не собьешься, то через полмили, а может "трохы" больше,
прибудешь по той тропе как раз к "Обидраний" корчме, которая стоит уже на
Ромненском шляху. - Видишь ли, "небораче", Ромненский шлях делает большой
крюк и в этом месте подходит к тому лесу, а от корчмы уже поворачивает
прямо на "пивнич", на Московщину.
- Едем! - скомандовала Марианна и пришпорила своего коня, не
поблагодарив даже второпях деда.
Через полчаса они уже были в лесу и пробирались по какой-то тропинке
вглубь леса, в глубокую чащобу; Андрей ехал впереди и зорко следил, чтобы
не сбиться с пути; но здесь ни одной минуты нельзя было быть уверенным в
том, что найдешь - не то, что корчму, а даже и выход из леса; чем дальше
углублялись они, тем на. большее число лазов делилась тропа, или вдруг
совсем пропадала, к тому же в лесу становилось все темней и темней, -
надвигалась незаметно туча и заволакивала солнце. Андрей молча ехал,
полагаясь во всем на слепую судьбу; Марианна тоже не проронила ни слова и
мрачно следовала за провожатым. Раз она только не поехала за Андреем, а
упорно повернула едва заметной тропинкой, не ответив даже на его оклик:
казалось, что ее возбуждение начинало сменяться приступами отчаяния...
Ехали они уже без пути часа два и вдруг неожиданно лес стал редеть,
показались через некоторое время между сплошной массой дерев светлые
стрелочки и наконец послышался лай собаки.
- Жилье! Корчма! - вскрикнула вне себя от радости Марианна и вынеслась
галопом на опушку леса. За ближайшими деревьями ютилась действительно
разлезшаяся корчма.
В одно мгновение Марианна соскочила с коня и постучала в дверь. Выбежал
старый еврей и начал умильно кланяться и приглашать дорогих гостей до
"господы".
- Как зовут эту корчму? - остановила его Марианна.
- "Обидраной", мой пышный панюню, - залебезил жид, - но это только так
дразнят, а у меня все для панской милости...
- Это Ромненский шлях?
- Ромненский, Ромненский...
- Слушай, жиде... - даже вспыхнула вся от трепетной надежды Марианна, -
с нами случилось маленькое несчастье... заблудились как-то в лесу и
утеряли третьего своего товарища... Не видел ли ты его? Вот тебе дукат, -
протянула она оторопевшему жиду блестящую монету, - только помоги его
разыскать...
- А какой он из себя, милостивый "грабье"? - кланялся еврей и, поймав
полу жупана, почтительно облобызал ее.
- Молодой, статный, с накрученными вверх усиками ...
- Он, он самый; был недавно у меня... выпил доброго меду два "кухля" и
коню дал отдых... добрый конь... гнедой... стоит немало дукатов.
Марианна не могла сдержать своей радости:
- Господь "зглянувся"! - воскликнула она и подала другой дукат еврею. -
Покажи нам дорогу, чтоб нагнать этого пана, я тебе заплачу еще больше, а
то нам достанется, что отстали.
- Ясный грабье... я бедный жидок и без того не забуду панской милости,
- пробовал он поймать для поцелуя шляхетскую руку, - а "шлях" тут один...
вот прямо и никуда не нужно сворачивать... я знаю, - тот пышный пан поехал
до Дубовой корчмы, - мили две отсюда. Пусть панство почтит мою корчму,
отдохнет немного, потому что вон и дождь собирается... а тот пан, верно,
будет ночевать в той корчме...
- Нет, спасибо! - вскочила Марианна на коня. - Дождь еще задержит нас.
- Да и кони наши поотдохнули, - вставил слово Андрей. - Лесом почти все
время шагом шли.
Марианна улыбнулась ему приветливо и озарила улыбкой его убитое печалью
лицо... Крупной рысью тронулись наши путники, но Марианна не могла
сдержать охватившего ее нетерпения и пустила коня вскачь.
Дорога пролегала сначала перелесками и небольшими "гайкамы", а дальше
открылось совершенно ровное поле, окаймленное только с севера синевой
леса. Едва выскочила Марианна на последний пригорок, покрытый густой
зарослью орешника, как заметила в недалеком расстоянии какого-то всадника;
он ехал спокойной рысцой, равномерно качаясь на своем гнедом иноходце.
Марианна занемела от радости, остановила коня и жестом подозвала к себе
Андрея.
- Он? - спросила она его шепотом, боясь, чтобы не расслышал Тамара,
хотя тот был почти на версту впереди.
- Он! - подтвердил Андрей. - Он самый!
- Значит, Господь за нас! А я все-таки хочу удостовериться: дорога за
леском круто поворачивает налево; я этими кустами проберусь наперерез и
высмотрю... только за мной, пан, не езди! - остановила она жестом
хорунжего.
Хорунжий придержал коня, спустился вниз и поехал шагом по опушке
"гайка". Вскоре к нему выехала из-за кустов Марианна.
- Теперь уже скажу прямо, что он, - вскрикнула она, - и рука левая
перевязанная, и усики торчат... Только нам нужно немного поотстать: дорога
здесь, как скатерть, а на опушке того леса виднеется и корчма... Не уйдет
теперь, а коли попробует, то догоню и пулей!
Тамара спокойно приближался к корчме, не подозревая, что за ним зорко
смотрят четыре глаза, от которых ему ни уйти. Только перед самой корчмой
он пустил крупной рысью коня, желая, вероятно, уйти от набегавшего дождя.
А черная туча с темно-багровой волнующейся каймой уже висела над ними и
разрывалась по временам ослепительными зигзагами, только грому еще не было
слышно...



LII

Путники наши попридержали коней, пока Тамара не вошел в корчму, а потом
легкой рысью, под конец даже шагом, приблизились к корчме и соскочили с
коней шагов за сто, чтобы стуком копыт не обратить на себя внимание.
Марианна пошла прямо к корчме, а Андрей, привязав под навесом коней,
обошел еще корчму кругом и удостоверился, что из нее один только выход.
Хотя было еще с час до захода солнца, но от надвинувшейся тучи было темно,
как в поздние сумерки. В сенях Марианна столкнулась с каким-то дедом в
нахлобученной шапке и кожухе; она уступила ему дорогу и вошла осторожно в
довольно просторную комнату корчмы с обычной стойкой и двумя бочками в
углу, с широкими лавами у стен. От общей светлицы была отгорожена дубовой
перегородкой отдельная комнатка, соединяющаяся с последней низкой дверью.
Марианна вошла в светлицу и, заметив, что там никого не было,
осмотрелась с изумлением и села в темном углу возле входной двери. Вскоре
вошел туда и Андрей. Марианна приложила палец к губам и выразительно
сверкнула глазами на маленькую, плотно притворенную дверь. В корчме
становилось совершенно темно; только косые, заклеенные пузырями и
тряпочками окна, начинали все чаще и чаще вспыхивать белым огнем. Прошло
несколько времени. В корчме было тихо, не слышалось ни говора, ни шелеста;
наступившее перед грозой затишье позволяло прислушиваться чутко к царившей
в светлице тишине.
Марианна подозвала к себе жестом Андрея и прошептала чуть слышно:
- Меня пугает что там, за перегородкой, так тихо: ведь он нигде быть не
может, как только там... или заснул? Взгляни-ка, пане!
Андрей подошел к двери и дернул ее; но дверь не отворилась, она была
затворена изнутри на крючок.
- Гей, кто там? - окликнул и постучал в дверь хорунжий.
- Выходи-ка, господарь или господарка, да "вточы" нам меду или
оковитой, да и коням овса отсыпь! Никто не откликнулся на стук.
Марианна вскочила и, заперев входную дверь, подошла быстро к Андрею.
- Несомненно, там что-то есть, - промолвила она тихо, но внушительно, -
дверь на крючке оттуда: нужно доведаться.
- Оглохли, что ли? - крикнул уже зычно Андрей. - Отвори... или дверь
высажу!
Что-то пошевелилось и притихло.
Марианна насторожилась и взвела в пистолете курок. Андрей нажал плечом;
дверь затрещала, крючок с визгом отлетел в сторону, створки распахнулись,
и казак влетел в "кимнатку .
Сначала он в ней никого не увидел и крикнул Марианне:
- Пусто! Ни духа!
- Что-о? - вскрикнула, словно ужаленная змеей, Марианна и с ужасом