Страница:
Флис выждал, пока они не углубились в густую зелень леса, шагая по мягкой тропе, а затем стал излагать то, что он с трудом удерживал в себе с момента встречи Зигмунда на вокзале. Помахивая шляпой, он начал зычным голосом:
– Зиг, ты не представляешь, что значит для меня видеть тебя здесь. Мои коллеги считают меня узким специалистом. – Он схватил левую руку Зигмунда. – Ты знаешь, к чему меня привели мои данные о периодичности? К решению проблемы полового акта без противозачаточных средств!
Зигмунд уставился на друга с удивлением:
– Ты имеешь в виду также без зачатия?
– Да, да, именно это я имею в виду! Я разрабатываю математическую формулу, основанную на менструальном цикле в двадцать восемь дней. Знаешь, что я обнаружил? Что женщины не в одинаковой мере способны к зачатию в течение месячного цикла. Собранная мною статистика, основанная на девятимесячном цикле развития ребенка, дает поразительные результаты. – Он повернулся на тропинке и сказал низким взволнованным голосом: – Слушай внимательно, мой друг! Имеются поддающиеся расчету периоды, когда женщины не производят яйцо, могущее быть оплодотворенным мужской спермой. Как только я установлю эти определенные пределы – число дней, непосредственно предшествующих менструации и следующих за ней, – супружеские пары избавятся от страха перед зачатием. Подумай об этом, Зиг, это же конец прерванным сношениям, которые, как ты установил, являются причиной многих неврозов; конец неудобным и ненадежным презервативам; конец воздержанию, лишающему счастливые супружеские пары акта любви целыми месяцами; и самое главное, не будет больше в мире нежелательных детей. Разве это не революция, если мне это удастся? Не будет ли это одним из наиболее благостных медицинских открытий?
Мысли Зигмунда метались туда и сюда, как колибри, беспрестанно меняющие направление полета.
– Вильгельм… ты ошеломил меня. Но есть ли у тебя уверенность? Беременность разнится по срокам: лишь немногие женщины выдерживают точно двухсотсемиде–сятидневный период вынашивания. Я понимаю, чего ты пытаешься достичь, это фантастично! Ты имеешь в виду обратный отсчет – от даты родов до даты зачатия – и, таким образом, сбор данных, которые скажут нам, когда в месячном цикле женщина может зачать, приблизительно, когда не может или по меньшей мере не…
– …Именно так. Каждая семья будет вести свой собственный календарь. Согласно моим нынешним данным, – о, впереди годы работы по совершенствованию математических формул – семейные пары могут пользоваться ежемесячно двенадцатью днями свободы.
– Но что скажет церковь? Подумал ли ты об этом? Она ведь не одобряет любой контроль над рождаемостью.
Глаза Флиса горели от возбуждения. Он вышагивал так быстро, что они вскоре дошли до полуострова Шильдгорн с монументом, увековечившим спасение принца Язо от Альберта Медведя. Флис был слишком увлечен своими мыслями и не обратил внимания на монумент, изменив направление с западного на северное и бормоча на ходу, что там есть красивый залив и островок, где они смогут выпить по чашечке кофе.
– Именно здесь и смешиваются чудеса. Я беседовал с некоторыми из моих коллег–католиков, не в лоб, а как бы случайно. Они согласны с тем, что мой метод не является контролем над рождаемостью в отличие от презервативов, спринцеваний или трав, употребляемых менее просвещенными людьми. Католики не думают, что в соблюдении графика скрывается какой–то грех. Что ты скажешь, мой друг?
Зигмунд покачал головой с недоверчивостью.
– Вильгельм, если ты сможешь доказать свой тезис математически, то тебе поставят памятник в каждом городе западного мира.
– Зиг, математика – величайшая из всех наук; она может доказать и опровергнуть что угодно. С ее помощью я могу продемонстрировать периодичность любой крошечной фазы в человеческой жизни. Думал ли ты, что мужчина также подчиняется непрерывному циклу? Имеющиеся у меня данные говорят о том, что мужской ритмический цикл составляет двадцать три дня. Возможно, что с этим мужским циклом связана менструация без крови, но с тем, что ты в своем принципе постоянства называешь избыточной энергией или нервным электротоком. Таким образом, через день–два после разрядки у мужчины начинается новый цикл, в ходе которого он набирает энергию с низшей точки и через двадцать три дня достигает высшей. Я просматривал дневники, записные книжки, журналы великих писателей и художников. У меня нет сомнения, что человеческий мозг как творческая сила не всегда работает на том же уровне с точки зрения энергии и свершений. Он работает циклично. Веди дневник с наблюдениями над собой, и ты скоро установишь границы своего собственного цикла.
Зигмунд размышлял над услышанным, когда они сидели на террасе «Пихельсвердера», пили кофе и любовались заливом и перекинутым через него мостом.
– Я не видел твоих доказательств, но у меня есть пациентка с маниакальной депрессией. В верхней точке цикла она приятна, ведет себя с достоинством, проницательна и уверена в себе. Затем с высшей точки она медленно сползает вниз: уверенность в себе пропадает, она уходит в себя, ее мысли становятся неясными, путаными, бессвязными, появляется страх, бессонница, потеря аппетита, физическая боль… В конце цикла она чувствует себя беспредельно несчастной и нервной с сильными побуждениями к самоубийству, вспышками самопорицания, потоками слез, резкими словами и даже действиями в отношении тех, кого она любила и кому доверяла всего несколько недель назад. Ее лицо становится неприятным, перекошенным, уродливым… Затем начинается обратный цикл: возвращается ее энергия, исчезают галлюцинации, ум светлеет, страхи уменьшаются, она возобновляет свою работу и отношения в обществе. На половине кривой подъема она становится личностью, на которую можно положиться, – ведет себя нормально. С этой точки в последней четверти цикла до достижения пика она излучает любовь и уверенность. В верхней точке несколько дней экзальтации… затем агонизирующий спуск…
Флис слушал сосредоточенно.
– Хорошо, хорошо! – воскликнул он. – Безупречное патологическое проявление периодичности. Зиг, а какова продолжительность цикла?
– Проклятье, я отчаянно старался добраться до причин и упустил фиксацию сроков. Я бы сказал, около восьми – десяти недель.
Они пошли к реке Хавель, затем вдоль ее берега к башне кайзера Вильгельма, поднялись наверх, чтобы осмотреть панораму Потсдама и Берлина. Затем добрались до ресторана «Белитцхоф» на берегу Ванзее, к этому времени Зигмунд устал и проголодался. Вильгельм заказал обед: бульон с яйцом, запеченную балтийскую рыбу с алжирским картофелем. Зигмунд с аппетитом поглощал каждое блюдо, а Флис потягивал рейнское вино и почти не прикасался к еде.
После обеда они сели на скамью, с которой открывалась панорама Ванзее, подставив свои лица ласковым лучам солнца. Когда Зигмунд дал понять, что пора идти, Флис вскочил, посвежевший и помолодевший.
– По короткому или по длинному пути к станции? Мне нужно время, чтобы изложить другой тезис. Первая часть положена на бумагу, но вторая требует обдумывания. Следи за мной внимательно, друг, ведь я вступаю на зыбкую почву.
Зигмунд засмеялся:
– Щит на груди – его руби, Макдуфф, и проклят будь, кто первый скажет «Стой!». Я отмечу синим карандашом то, что надо будет обстричь.
Флис нетерпеливо улыбнулся; он умел жадно слушать, но любил и сам поговорить, не обладая искусством четко разделять то и другое.
– Зиг, я вторгаюсь в твою область рефлекторного невроза носа. Ты мне рассказывал о девушке–подростке, страдавшей истерией, у которой менструация сопровождалась носовым кровотечением. Это вполне понятно, потому что существует определенная связь между слизистой носа и маткой. Тебе известно, что в носу есть ткани, способные возбуждаться? Я измерял их на своих пациентках. Слизистая носа распухает при возбуждении половых органов во время сношения и во время менструации. Более того, месячный цикл мужчины, а также женщины связан со слизистой оболочкой носа. И что более важно, с твоей точки зрения, – почти все раздражения носа отражают невротические симптомы при специфических сексуальных подавлениях и нарушениях. В слизистой носового прохода есть половая точка. Я сумел ослабить менструальные боли посредством лечения носа; можно вызвать выкидыш, анестезируя нос кокаином, свойства которого ты раскрыл. Ты удивлен; хорошо, я докажу, что циклические изменения слизистой оболочки носа и слизистой оболочки влагалища совпадают.
5
6
– Зиг, ты не представляешь, что значит для меня видеть тебя здесь. Мои коллеги считают меня узким специалистом. – Он схватил левую руку Зигмунда. – Ты знаешь, к чему меня привели мои данные о периодичности? К решению проблемы полового акта без противозачаточных средств!
Зигмунд уставился на друга с удивлением:
– Ты имеешь в виду также без зачатия?
– Да, да, именно это я имею в виду! Я разрабатываю математическую формулу, основанную на менструальном цикле в двадцать восемь дней. Знаешь, что я обнаружил? Что женщины не в одинаковой мере способны к зачатию в течение месячного цикла. Собранная мною статистика, основанная на девятимесячном цикле развития ребенка, дает поразительные результаты. – Он повернулся на тропинке и сказал низким взволнованным голосом: – Слушай внимательно, мой друг! Имеются поддающиеся расчету периоды, когда женщины не производят яйцо, могущее быть оплодотворенным мужской спермой. Как только я установлю эти определенные пределы – число дней, непосредственно предшествующих менструации и следующих за ней, – супружеские пары избавятся от страха перед зачатием. Подумай об этом, Зиг, это же конец прерванным сношениям, которые, как ты установил, являются причиной многих неврозов; конец неудобным и ненадежным презервативам; конец воздержанию, лишающему счастливые супружеские пары акта любви целыми месяцами; и самое главное, не будет больше в мире нежелательных детей. Разве это не революция, если мне это удастся? Не будет ли это одним из наиболее благостных медицинских открытий?
Мысли Зигмунда метались туда и сюда, как колибри, беспрестанно меняющие направление полета.
– Вильгельм… ты ошеломил меня. Но есть ли у тебя уверенность? Беременность разнится по срокам: лишь немногие женщины выдерживают точно двухсотсемиде–сятидневный период вынашивания. Я понимаю, чего ты пытаешься достичь, это фантастично! Ты имеешь в виду обратный отсчет – от даты родов до даты зачатия – и, таким образом, сбор данных, которые скажут нам, когда в месячном цикле женщина может зачать, приблизительно, когда не может или по меньшей мере не…
– …Именно так. Каждая семья будет вести свой собственный календарь. Согласно моим нынешним данным, – о, впереди годы работы по совершенствованию математических формул – семейные пары могут пользоваться ежемесячно двенадцатью днями свободы.
– Но что скажет церковь? Подумал ли ты об этом? Она ведь не одобряет любой контроль над рождаемостью.
Глаза Флиса горели от возбуждения. Он вышагивал так быстро, что они вскоре дошли до полуострова Шильдгорн с монументом, увековечившим спасение принца Язо от Альберта Медведя. Флис был слишком увлечен своими мыслями и не обратил внимания на монумент, изменив направление с западного на северное и бормоча на ходу, что там есть красивый залив и островок, где они смогут выпить по чашечке кофе.
– Именно здесь и смешиваются чудеса. Я беседовал с некоторыми из моих коллег–католиков, не в лоб, а как бы случайно. Они согласны с тем, что мой метод не является контролем над рождаемостью в отличие от презервативов, спринцеваний или трав, употребляемых менее просвещенными людьми. Католики не думают, что в соблюдении графика скрывается какой–то грех. Что ты скажешь, мой друг?
Зигмунд покачал головой с недоверчивостью.
– Вильгельм, если ты сможешь доказать свой тезис математически, то тебе поставят памятник в каждом городе западного мира.
– Зиг, математика – величайшая из всех наук; она может доказать и опровергнуть что угодно. С ее помощью я могу продемонстрировать периодичность любой крошечной фазы в человеческой жизни. Думал ли ты, что мужчина также подчиняется непрерывному циклу? Имеющиеся у меня данные говорят о том, что мужской ритмический цикл составляет двадцать три дня. Возможно, что с этим мужским циклом связана менструация без крови, но с тем, что ты в своем принципе постоянства называешь избыточной энергией или нервным электротоком. Таким образом, через день–два после разрядки у мужчины начинается новый цикл, в ходе которого он набирает энергию с низшей точки и через двадцать три дня достигает высшей. Я просматривал дневники, записные книжки, журналы великих писателей и художников. У меня нет сомнения, что человеческий мозг как творческая сила не всегда работает на том же уровне с точки зрения энергии и свершений. Он работает циклично. Веди дневник с наблюдениями над собой, и ты скоро установишь границы своего собственного цикла.
Зигмунд размышлял над услышанным, когда они сидели на террасе «Пихельсвердера», пили кофе и любовались заливом и перекинутым через него мостом.
– Я не видел твоих доказательств, но у меня есть пациентка с маниакальной депрессией. В верхней точке цикла она приятна, ведет себя с достоинством, проницательна и уверена в себе. Затем с высшей точки она медленно сползает вниз: уверенность в себе пропадает, она уходит в себя, ее мысли становятся неясными, путаными, бессвязными, появляется страх, бессонница, потеря аппетита, физическая боль… В конце цикла она чувствует себя беспредельно несчастной и нервной с сильными побуждениями к самоубийству, вспышками самопорицания, потоками слез, резкими словами и даже действиями в отношении тех, кого она любила и кому доверяла всего несколько недель назад. Ее лицо становится неприятным, перекошенным, уродливым… Затем начинается обратный цикл: возвращается ее энергия, исчезают галлюцинации, ум светлеет, страхи уменьшаются, она возобновляет свою работу и отношения в обществе. На половине кривой подъема она становится личностью, на которую можно положиться, – ведет себя нормально. С этой точки в последней четверти цикла до достижения пика она излучает любовь и уверенность. В верхней точке несколько дней экзальтации… затем агонизирующий спуск…
Флис слушал сосредоточенно.
– Хорошо, хорошо! – воскликнул он. – Безупречное патологическое проявление периодичности. Зиг, а какова продолжительность цикла?
– Проклятье, я отчаянно старался добраться до причин и упустил фиксацию сроков. Я бы сказал, около восьми – десяти недель.
Они пошли к реке Хавель, затем вдоль ее берега к башне кайзера Вильгельма, поднялись наверх, чтобы осмотреть панораму Потсдама и Берлина. Затем добрались до ресторана «Белитцхоф» на берегу Ванзее, к этому времени Зигмунд устал и проголодался. Вильгельм заказал обед: бульон с яйцом, запеченную балтийскую рыбу с алжирским картофелем. Зигмунд с аппетитом поглощал каждое блюдо, а Флис потягивал рейнское вино и почти не прикасался к еде.
После обеда они сели на скамью, с которой открывалась панорама Ванзее, подставив свои лица ласковым лучам солнца. Когда Зигмунд дал понять, что пора идти, Флис вскочил, посвежевший и помолодевший.
– По короткому или по длинному пути к станции? Мне нужно время, чтобы изложить другой тезис. Первая часть положена на бумагу, но вторая требует обдумывания. Следи за мной внимательно, друг, ведь я вступаю на зыбкую почву.
Зигмунд засмеялся:
– Щит на груди – его руби, Макдуфф, и проклят будь, кто первый скажет «Стой!». Я отмечу синим карандашом то, что надо будет обстричь.
Флис нетерпеливо улыбнулся; он умел жадно слушать, но любил и сам поговорить, не обладая искусством четко разделять то и другое.
– Зиг, я вторгаюсь в твою область рефлекторного невроза носа. Ты мне рассказывал о девушке–подростке, страдавшей истерией, у которой менструация сопровождалась носовым кровотечением. Это вполне понятно, потому что существует определенная связь между слизистой носа и маткой. Тебе известно, что в носу есть ткани, способные возбуждаться? Я измерял их на своих пациентках. Слизистая носа распухает при возбуждении половых органов во время сношения и во время менструации. Более того, месячный цикл мужчины, а также женщины связан со слизистой оболочкой носа. И что более важно, с твоей точки зрения, – почти все раздражения носа отражают невротические симптомы при специфических сексуальных подавлениях и нарушениях. В слизистой носового прохода есть половая точка. Я сумел ослабить менструальные боли посредством лечения носа; можно вызвать выкидыш, анестезируя нос кокаином, свойства которого ты раскрыл. Ты удивлен; хорошо, я докажу, что циклические изменения слизистой оболочки носа и слизистой оболочки влагалища совпадают.
5
На следующее утро, позавтракав а–ля фуршет булочками и кофе, они отправились на прогулку в Тиргартен, расположенный в трех кварталах от дома Флиса. В этом наиболее фешенебельном районе Берлина было много особняков с собственными садами. В такой вилле, объяснил Флис, он хотел бы жить и растить детей. В восемь часов зазвенели колокола местных церквей, призывая прихожан на воскресную службу. В распоряжении приятелей было шесть часов, до того как семейные дрожки доставят Иду в два часа дня к наиболее популярному берлинскому ресторану Кролля на Кенигсплац, напротив строящегося рейхстага. За Зигмундом было право начать «конгресс» – научную беседу.
– Слушаю тебя, Зиг, я уже навострил уши. Зигмунд хихикнул. Энтузиазм Вильгельма был заразительным.
– Дорогой Вильгельм, ты уже читал первый и второй варианты моей рукописи о неврозах, вызванных обеспокоенностью, так что я не могу удивить тебя в той же мере, как ты удивил вчера меня, но я добился огромного прогресса в осмыслении, с тех пор как писал тебе…
– Объясняй. Никто не заставляет так быстро вращаться мои шарики, как ты…
– Что такое невроз? Это клиническое явление, примечательное общей раздражительностью, боязливым ожиданием, страхом без определенной причины, проходящими физическими приступами, такими, как сердцебиение, одышка, головокружение, сильная потливость по ночам, вздрагивание и дрожь, диарея…
Практический опыт убедил его в том, что беспокойство возникает вследствие некоторых физических факторов в сексуальной жизни. Он обнаружил это у девственниц, получивших сведения о сексе случайно, при неблагоприятных обстоятельствах, и у мальчиков, когда появляется эрекция, о которой они ничего не знают. Оно возникает у сознательно воздерживающихся людей; у тех, кто считает все относящееся к сексу отвратительным, кто представляет свои страхи в качестве приличной фобии, такой, как чрезмерная любовь к чистоте. Он обнаружил это у женщин, которых игнорируют мужья; у мужчин, страдающих преждевременным семяизвержением, неспособных контролировать оргазм. Синдром обеспокоенности присутствует у мужчин, женатых на женщинах, питающих к ним отвращение; у тех, кого раздражает женский половой орган и проникновение в него. Он выявил это у тех, кто полагал или кого убедили в том, что нет нужды в половом акте, а требуется любовь лишь в духовной форме.
Они шагали в бодром темпе, совпадавшем с потоком мыслей Зигмунда. Голос Зигмунда звучал не так громко, как Вильгельма. Он говорил профессиональным тоном, излагая один довод за другим с такой точностью, как если бы это были плитки, скрепляемые цементом в стенную мозаику.
– Возвращаясь к принципу постоянства, Вильгельм, скажу, что у каждого индивида свой порог. При нормальных обстоятельствах физическое сексуальное напряжение ведет к возбужденному физическому либидо, а оно – к совокуплению. Однако там, где невозможно сношение или оно отвергается физически, происходит трансформация, там недостает сексуального либидо, мы наблюдаем накопление физического сексуального напряжения и невроз обеспокоенности. Мои пациенты–мужчины говорили доверительно, что когда их охватывает тревога, у них исчезает половое влечение. Вместо этого повышается кровяное давление, возникают боли в спине, запоры, газы в желудке. Женщин охватывает тревожное ожидание, что простуда ребенка или мужа выльется в воспаление легких, они слышат, как мимо проносят катафалк. Таких симптомов множество в каждой приемной врача, в каждом городе: позывы к рвоте, головокружение, потеря способности ходить, обморочные приступы, позывы к мочеиспусканию, гнетущее чувство голода. Затем есть фобии и одержимость, страх перед змеями, молнией, темнотой, червями, навязчивое сомнение, парализующее уверенность в собственных мыслях.
– Я осмотрел значительное число пациентов, прочел истории, записанные на пяти языках. Разумеется, существуют чисто соматические причины различных физических заболеваний; этого полно в больницах. Однако я вынужден заявить сегодня, что значительная доля таких болезней навеяна психикой. Если мы сможем найти пути, чтобы вылечить эндемическое расстройство в сексуальной натуре человека, то тогда мы сократим душевные и эмоциональные болезни, а также окажем помощь в области физических страданий.
Они подошли к озеру Нейер. Вильгельм объяснил, что зимой он и Ида катаются здесь на коньках.
– Зиг, как ты собираешься обуздать сексуальные невзгоды этого мира?
– Успешное излечение всегда ценно для больного, получившего возможность в разумных пределах вести нормальную жизнь. Но болезни создает в первую очередь современное общество своими обманами и лицемерием, своими концепциями, что есть что–то греховное и грязное в самых естественных и основополагающих актах, осуществляемых человеком. Среди тех, у кого сексуальная активность является естественной и постоянной, нет таких невротических заболеваний.
– Верно, Зиг, – согласился Флис. – Но пока ты не можешь перестроить современное общество и освободить сексуальный акт от оков глупости. Как же ты предлагаешь действовать?
Они пересекли широкую дорожку для конной езды, обсаженную высокими деревьями, ветви которых смыкались над головой. Со вкусом одетые наездники Берлина, прямо сидящие в седле, галопировали, словно напоказ.
– Посредством выявления нормального в ненормальном, путем изучения всего относящегося к подсознанию, как оно работает, как контролирует индивида, и затем посредством понимания и научного измерения факторов, помогающих сознанию человека видеть то, чему не дает проявиться в подсознании цензор, и таким образом освободить себя от пут, от этого безжалостного хозяина. Как предотвратить становление вредоносного сексуального ядра? Идеальной альтернативой были бы свободные половые сношения между молодыми мужчинами и респектабельными девушками, к которым следует прибегать в том случае, если имеются безвредные превентивные способы. Твой метод, Вильгельм, послужил бы этой цели. При отсутствии трезвого подхода к сексуальности наше общество, по–видимому, обречено стать жертвой все более и более распространяющихся неврозов, ограничивающих радость жизни, разрушающих отношения между мужчинами и женщинами и несущих разрушение наследственности грядущим поколениям.
Пройдя вдоль Шпрее, они вышли к дворцу Бельвю, охристо–желтый фасад которого украшал ряд скульптур. За дворцом, в густом парке, на скамьях, страстно обнимались сторожа и няньки.
– Скажу тебе, дорогой Вильгельм, врач стоит перед проблемой, решение которой вполне заслуживает больших усилий.
Зигмунд возвратился в Вену посвежевший и полный сил. Марта и новорожденная дочь так хорошо выглядели, что он решил отметить это, побывав с Мартой в Народном театре Пратера на балете «Вокруг мира за восемьдесят дней». Затем они поужинали в ресторане «Айсфогель». Зигмунд рассказал ей о Флисе, о жизни этой четы в Берлине, но умолчал о его теориях. Он изложил свое мнение о «раздвоенности» Флиса. Марта воскликнула:
– Он ас в своей профессии, зачем ему напускать на себя важность, общаясь с коллегами?
– Это не важничанье, дорогая, это еще одна из человеческих масок. Бернгейм сказал: «Мы все во власти галлюцинаций». Имея в виду раздвоенность личности, не следует ли нам снять ту же самую виллу в Рейхенау на лето? Мне не нужно быть в Вене более трех дней в неделю. По утрам я буду работать; после полудня мы можем гулять по лесу, собирать грибы…
Марта огляделась по сторонам и украдкой поцеловала его в щеку.
– О, Зиги, я за это, давай поедем пораньше, в июне, а вернемся попозже, не ранее октября. Детям хорошо, когда ты с ними.
Сколько он ни старался, он не смог встретиться с Йозефом Брейером. Тот стал большой знаменитостью, его то и дело вызывали по срочным делам в разные столицы Европы. У него просто не было времени поговорить с Зигмундом о задуманной книге, посвященной истерии, поэтому Зигмунд перестал работать над ней. В июле ему попался экземпляр французского «Медицинского журнала», где он обнаружил, что занимающий важное положение в Сальпетриере доктор Пьер Жане высоко отозвался о предварительном сообщении Брейера и Фрейда… как подтверждающем его собственные исследования и выводы.
Он сидел в библиотеке Йозефа до тех пор, пока не дождался хозяина. К его изумлению, Йозеф был, как ребенок, в восторге от похвалы Жане.
– Превосходно, Зиг. Пьер Жане скоро станет самым лучшим неврологом Франции. Его поддержка может иметь решающее значение, когда речь идет о таких спорных тезисах, как наши.
Слово «наши» вызвало у Зигмунда улыбку. Дважды после опубликования сообщения Йозеф употребил в разговоре слово «твое».
– Йозеф, теперь, когда мы убедились, что стоим на правильном пути, почему бы нам не выступить с самой книгой? Мы можем убедить медиков, лишь представив наши отчеты, они подтверждают правильность нашей теории.
– Да, Зиг, думаю, что время пришло. Почему бы не описать наши основные случаи? А я погляжу, как они будут смотреться. Помни: осторожность прежде всего; мы должны защитить наших пациентов. Я никогда не допущу, чтобы кто–то подозревал, что моя Анна О. есть на самом деле Берта Паппенгейм…
В августе неожиданно умер профессор Жан–Мартен Шарко. Зигмунд написал статью, воздающую должное покойному, и опубликовал ее в венском «Медицинском журнале». Статью благосклонно приняли в немецких и французских медицинских кругах.
Леса вокруг Рейхенау были густыми и прохладными. Зигмунд научил детей различать грибы и находить их в потаенных местах. Был установлен приз тому, кто соберет больше всех. После раннего ужина он читал им сказки Ганса Христиана Андерсена или братьев Гримм, играл в скороговорки: «На дворе трава, на траве дрова». Перед сном он читал с ними молитву, и даже пятнадцатимесячный Эрнст храбро сражался со словами этой молитвы.
Время его пребывания в городе зависело от числа посетителей, ожидавших в неврологическом отделении Института Кассовица. В знойные дни в его приемной не появлялись больные неврозом, и Зигмунд с иронией говорил:
– В палящую жару горы, леса и холодные голубые озера делают для них больше, чем я.
Но всегда останутся больные дети и матери, глаза которых наполнены болью. Многие приходили к нему по рекомендациям других врачей, отделений Городской больницы, некоторые, чьи дети страдали заторможенным развитием или тревожными отклонениями, – из самого института. Он гордился тем, что его считали хорошим детским неврологом, и в то же время его постоянно мучила мысль, что в медицинской науке так мало приносящего ощутимую помощь.
– Слушаю тебя, Зиг, я уже навострил уши. Зигмунд хихикнул. Энтузиазм Вильгельма был заразительным.
– Дорогой Вильгельм, ты уже читал первый и второй варианты моей рукописи о неврозах, вызванных обеспокоенностью, так что я не могу удивить тебя в той же мере, как ты удивил вчера меня, но я добился огромного прогресса в осмыслении, с тех пор как писал тебе…
– Объясняй. Никто не заставляет так быстро вращаться мои шарики, как ты…
– Что такое невроз? Это клиническое явление, примечательное общей раздражительностью, боязливым ожиданием, страхом без определенной причины, проходящими физическими приступами, такими, как сердцебиение, одышка, головокружение, сильная потливость по ночам, вздрагивание и дрожь, диарея…
Практический опыт убедил его в том, что беспокойство возникает вследствие некоторых физических факторов в сексуальной жизни. Он обнаружил это у девственниц, получивших сведения о сексе случайно, при неблагоприятных обстоятельствах, и у мальчиков, когда появляется эрекция, о которой они ничего не знают. Оно возникает у сознательно воздерживающихся людей; у тех, кто считает все относящееся к сексу отвратительным, кто представляет свои страхи в качестве приличной фобии, такой, как чрезмерная любовь к чистоте. Он обнаружил это у женщин, которых игнорируют мужья; у мужчин, страдающих преждевременным семяизвержением, неспособных контролировать оргазм. Синдром обеспокоенности присутствует у мужчин, женатых на женщинах, питающих к ним отвращение; у тех, кого раздражает женский половой орган и проникновение в него. Он выявил это у тех, кто полагал или кого убедили в том, что нет нужды в половом акте, а требуется любовь лишь в духовной форме.
Они шагали в бодром темпе, совпадавшем с потоком мыслей Зигмунда. Голос Зигмунда звучал не так громко, как Вильгельма. Он говорил профессиональным тоном, излагая один довод за другим с такой точностью, как если бы это были плитки, скрепляемые цементом в стенную мозаику.
– Возвращаясь к принципу постоянства, Вильгельм, скажу, что у каждого индивида свой порог. При нормальных обстоятельствах физическое сексуальное напряжение ведет к возбужденному физическому либидо, а оно – к совокуплению. Однако там, где невозможно сношение или оно отвергается физически, происходит трансформация, там недостает сексуального либидо, мы наблюдаем накопление физического сексуального напряжения и невроз обеспокоенности. Мои пациенты–мужчины говорили доверительно, что когда их охватывает тревога, у них исчезает половое влечение. Вместо этого повышается кровяное давление, возникают боли в спине, запоры, газы в желудке. Женщин охватывает тревожное ожидание, что простуда ребенка или мужа выльется в воспаление легких, они слышат, как мимо проносят катафалк. Таких симптомов множество в каждой приемной врача, в каждом городе: позывы к рвоте, головокружение, потеря способности ходить, обморочные приступы, позывы к мочеиспусканию, гнетущее чувство голода. Затем есть фобии и одержимость, страх перед змеями, молнией, темнотой, червями, навязчивое сомнение, парализующее уверенность в собственных мыслях.
– Я осмотрел значительное число пациентов, прочел истории, записанные на пяти языках. Разумеется, существуют чисто соматические причины различных физических заболеваний; этого полно в больницах. Однако я вынужден заявить сегодня, что значительная доля таких болезней навеяна психикой. Если мы сможем найти пути, чтобы вылечить эндемическое расстройство в сексуальной натуре человека, то тогда мы сократим душевные и эмоциональные болезни, а также окажем помощь в области физических страданий.
Они подошли к озеру Нейер. Вильгельм объяснил, что зимой он и Ида катаются здесь на коньках.
– Зиг, как ты собираешься обуздать сексуальные невзгоды этого мира?
– Успешное излечение всегда ценно для больного, получившего возможность в разумных пределах вести нормальную жизнь. Но болезни создает в первую очередь современное общество своими обманами и лицемерием, своими концепциями, что есть что–то греховное и грязное в самых естественных и основополагающих актах, осуществляемых человеком. Среди тех, у кого сексуальная активность является естественной и постоянной, нет таких невротических заболеваний.
– Верно, Зиг, – согласился Флис. – Но пока ты не можешь перестроить современное общество и освободить сексуальный акт от оков глупости. Как же ты предлагаешь действовать?
Они пересекли широкую дорожку для конной езды, обсаженную высокими деревьями, ветви которых смыкались над головой. Со вкусом одетые наездники Берлина, прямо сидящие в седле, галопировали, словно напоказ.
– Посредством выявления нормального в ненормальном, путем изучения всего относящегося к подсознанию, как оно работает, как контролирует индивида, и затем посредством понимания и научного измерения факторов, помогающих сознанию человека видеть то, чему не дает проявиться в подсознании цензор, и таким образом освободить себя от пут, от этого безжалостного хозяина. Как предотвратить становление вредоносного сексуального ядра? Идеальной альтернативой были бы свободные половые сношения между молодыми мужчинами и респектабельными девушками, к которым следует прибегать в том случае, если имеются безвредные превентивные способы. Твой метод, Вильгельм, послужил бы этой цели. При отсутствии трезвого подхода к сексуальности наше общество, по–видимому, обречено стать жертвой все более и более распространяющихся неврозов, ограничивающих радость жизни, разрушающих отношения между мужчинами и женщинами и несущих разрушение наследственности грядущим поколениям.
Пройдя вдоль Шпрее, они вышли к дворцу Бельвю, охристо–желтый фасад которого украшал ряд скульптур. За дворцом, в густом парке, на скамьях, страстно обнимались сторожа и няньки.
– Скажу тебе, дорогой Вильгельм, врач стоит перед проблемой, решение которой вполне заслуживает больших усилий.
Зигмунд возвратился в Вену посвежевший и полный сил. Марта и новорожденная дочь так хорошо выглядели, что он решил отметить это, побывав с Мартой в Народном театре Пратера на балете «Вокруг мира за восемьдесят дней». Затем они поужинали в ресторане «Айсфогель». Зигмунд рассказал ей о Флисе, о жизни этой четы в Берлине, но умолчал о его теориях. Он изложил свое мнение о «раздвоенности» Флиса. Марта воскликнула:
– Он ас в своей профессии, зачем ему напускать на себя важность, общаясь с коллегами?
– Это не важничанье, дорогая, это еще одна из человеческих масок. Бернгейм сказал: «Мы все во власти галлюцинаций». Имея в виду раздвоенность личности, не следует ли нам снять ту же самую виллу в Рейхенау на лето? Мне не нужно быть в Вене более трех дней в неделю. По утрам я буду работать; после полудня мы можем гулять по лесу, собирать грибы…
Марта огляделась по сторонам и украдкой поцеловала его в щеку.
– О, Зиги, я за это, давай поедем пораньше, в июне, а вернемся попозже, не ранее октября. Детям хорошо, когда ты с ними.
Сколько он ни старался, он не смог встретиться с Йозефом Брейером. Тот стал большой знаменитостью, его то и дело вызывали по срочным делам в разные столицы Европы. У него просто не было времени поговорить с Зигмундом о задуманной книге, посвященной истерии, поэтому Зигмунд перестал работать над ней. В июле ему попался экземпляр французского «Медицинского журнала», где он обнаружил, что занимающий важное положение в Сальпетриере доктор Пьер Жане высоко отозвался о предварительном сообщении Брейера и Фрейда… как подтверждающем его собственные исследования и выводы.
Он сидел в библиотеке Йозефа до тех пор, пока не дождался хозяина. К его изумлению, Йозеф был, как ребенок, в восторге от похвалы Жане.
– Превосходно, Зиг. Пьер Жане скоро станет самым лучшим неврологом Франции. Его поддержка может иметь решающее значение, когда речь идет о таких спорных тезисах, как наши.
Слово «наши» вызвало у Зигмунда улыбку. Дважды после опубликования сообщения Йозеф употребил в разговоре слово «твое».
– Йозеф, теперь, когда мы убедились, что стоим на правильном пути, почему бы нам не выступить с самой книгой? Мы можем убедить медиков, лишь представив наши отчеты, они подтверждают правильность нашей теории.
– Да, Зиг, думаю, что время пришло. Почему бы не описать наши основные случаи? А я погляжу, как они будут смотреться. Помни: осторожность прежде всего; мы должны защитить наших пациентов. Я никогда не допущу, чтобы кто–то подозревал, что моя Анна О. есть на самом деле Берта Паппенгейм…
В августе неожиданно умер профессор Жан–Мартен Шарко. Зигмунд написал статью, воздающую должное покойному, и опубликовал ее в венском «Медицинском журнале». Статью благосклонно приняли в немецких и французских медицинских кругах.
Леса вокруг Рейхенау были густыми и прохладными. Зигмунд научил детей различать грибы и находить их в потаенных местах. Был установлен приз тому, кто соберет больше всех. После раннего ужина он читал им сказки Ганса Христиана Андерсена или братьев Гримм, играл в скороговорки: «На дворе трава, на траве дрова». Перед сном он читал с ними молитву, и даже пятнадцатимесячный Эрнст храбро сражался со словами этой молитвы.
Время его пребывания в городе зависело от числа посетителей, ожидавших в неврологическом отделении Института Кассовица. В знойные дни в его приемной не появлялись больные неврозом, и Зигмунд с иронией говорил:
– В палящую жару горы, леса и холодные голубые озера делают для них больше, чем я.
Но всегда останутся больные дети и матери, глаза которых наполнены болью. Многие приходили к нему по рекомендациям других врачей, отделений Городской больницы, некоторые, чьи дети страдали заторможенным развитием или тревожными отклонениями, – из самого института. Он гордился тем, что его считали хорошим детским неврологом, и в то же время его постоянно мучила мысль, что в медицинской науке так мало приносящего ощутимую помощь.
6
Они возвратились в Вену в первые прохладные дни октября. Зигмунда ожидало множество пациентов: близкий к фригидности молодой муж, страдающий воспалением толстого кишечника; молодая жена, так страшившаяся иметь ребенка, что с наступлением ночи у нее возникала истерическая тревога; тридцатипятилетняя женщина, смертельно боявшаяся пойти в лавку без сопровождения. Несколько месяцев назад она зашла в магазин, где двое продавцов, как ей показалось, иронизировали над ее одеждой; оскорбление было тем более велико, что один из продавцов показался ей привлекательным. Она выбежала в страхе из магазина. Зондирующие вопросы Зигмунда позволили установить, что пациентка была хорошо и со вкусом одета. Следовательно, за ее восприятием случившегося скрывалось более серьезное воспоминание. Ему удалось вернуть пациентку ко времени, когда ей было восемь лет. Однажды ей пришлось одной пойти в лавку сладостей. Хозяин лавки пощупал через платье ее половые органы. Испуганная, она убежала, но спустя неделю пришла вновь. Хозяин, воспринявший ее возвращение как знак согласия, долго гладил ее клитор. Подавленное воспоминание вернулось в виде острой тревоги. Было ли причиной ее расстройства обращение с ней хозяина? Нет, она призналась после нескольких сеансов, что причиной было ее возвращение в лавку и чувство вины по поводу желания, чтобы хозяин вновь погладил ее. Она боится сейчас ходить в магазин одна не потому, что продавцы станут иронизировать над ее одеждой, а из–за опасения, что у нее может появиться желание, чтобы нравящийся ей продавец погладил ее. Чувство вины и страха вызвало обеспокоенность.
Из университета к нему направили студента–медика; по его рассказам, он изнасиловал свою сестру, убил двоюродного брата и поджег родительский дом. После беглой проверки Зигмунд узнал, что двоюродный брат жив и здоров, дом цел, сестра не обесчещена. Он искал действительную причину, породившую сокрушающее чувство вины, и обнаружил ее в привычке к рукоблудию. Почему молодой человек был так поражен этим мелким грехом, что стремится заменить его публичным признанием в кровосмесительстве и убийстве? Доктор откровенно не мог сказать, но полагал, что ему известно средство излечения.
– Найдите себе женщину, с которой вы можете иметь нормальные половые отношения, даже если вам придется пожертвовать деньгами, которые вы тратите сейчас на питание. Вы можете позволить себе потерять десять – двенадцать килограммов веса – их не сложно восстановить, – но не ваше нормальное психическое состояние.
Он писал Флису: «Пациенты уходят под сильным впечатлением и убежденные, восклицая: «Никто меня никогда об этом не спрашивал!»
Большинство врачей знали или подозревали, что у части их пациентов болезни вызваны сексуальными проблемами. Но говорить об этом запрещалось; приват–доцент доктор Зигмунд Фрейд первый направил луч света в темный угол. Его успеху способствовало то, что его приемная обеспечивала полную скрытность, обследуемый не встречался ни с горничной, ни с членами семьи, ни с другими пациентами. Строгая, почти монашеская суровость консультационной комнаты развязывала языки больным, когда требовалось копнуть глубже в неизведанную память. Доктор Зигмунд Фрейд обладал подходящим темпераментом для деликатных признаний: степенный, рассудительный, заботливый, собранный, беспристрастный, добрый семьянин, типичный буржуа, порядочный, щепетильный в вопросах морали, сдержанный, способный самым щекотливым откровениям придать выдержанный научный стиль. Он садился напротив пациента в традиционной для венского врача одежде: темный пиджак, облегающий жилет с золотой цепочкой часов, белая сорочка, темный галстук. Слегка седеющие шевелюра и борода, бесстрастные темные глаза создавали ощущение доверия к его методам и мотивам.
Из Нью–Йорка пришло пространное письмо от Эли Бернейса. Он обосновался на торговой бирже, его доходы росли. К письму был приложен чек на имя сестры Зигмунда Паули для оплаты ее поездки с его дочерьми в Нью–Йорк. Паули пришла к ужину и привела с собой восьмилетнюю Юдифь Бернейс. Паули спросила, могла бы она поговорить с братом. Он отвел ее в свой рабочий кабинет.
– Зиги, я не хочу беседовать с мамой и папой без твоего совета. Мне хотелось бы навсегда остаться в Нью–Йорке.
Зигмунд вглядывался в лицо сестры. Она не слыла красавицей, но и не была лишена приятности, а как девушка, как человек могла составить хорошую компанию. Не за горами было ее тридцатилетие, а она оставалась незамужней.
– Ты несчастна, Паули?
– Нет, не несчастна. – Выражение ее лица оставалось спокойным. – Просто… я не сделала всего. Мне следовало бы уже быть замужем и иметь двоих детей, но здесь просто нет шансов. Хорошо Розе, у нее куча поклонников, и она может выйти замуж в любой момент, когда захочет. Но Вена, кажется, обошла меня.
– Какие же венцы глупые! Паули пожала плечами.
– Я не хочу оставаться старой девой. Эли пишет, что одинокие мужчины съезжаются в Нью–Йорк со всего света и сразу начинают искать себе жену. Мне бы хотелось попытать свое счастье.
Зигмунд обнял сестру за плечи.
– В таком случае ты можешь задержаться там так долго, как нужно. Я буду посылать тебе деньги на расходы каждый месяц, чтобы ты была независима.
Паули поцеловала его.
– И ты скажешь маме и папе, не так ли?
– Скажу. Но не сразу. Я потихоньку их подготовлю, пока ты там. Таким образом, ты сможешь вернуться, если пожелаешь, а если выйдешь замуж, тогда станет ясно, что ты будешь жить там.
Вскоре в его распоряжении оказались описания сотни случаев невроза обеспокоенности, Собранные воедино и документированные. Не все случаи были четко выраженными; иногда пациент являлся с жалобами на десятки недомоганий, не имевших видимых связей с сексуальными проблемами. Зигмунд добросовестно их записывал, даже если они вроде бы подрывали его гипотезу. Его поставил в тупик сорокадвухлетний мужчина, имевший трех детей в возрасте семнадцати, шестнадцати и тринадцати лет. Этот мужчина в течение десяти лет прибегал к прерванному сношению и не испытывал неприятных последствий, но шесть лет назад, когда умирал его отец, с ним случился острый приступ тревоги, породивший представление, будто у него рак языка, больное сердце, агорафобия[11] и диспепсия. Пациент не переставая твердил:
Из университета к нему направили студента–медика; по его рассказам, он изнасиловал свою сестру, убил двоюродного брата и поджег родительский дом. После беглой проверки Зигмунд узнал, что двоюродный брат жив и здоров, дом цел, сестра не обесчещена. Он искал действительную причину, породившую сокрушающее чувство вины, и обнаружил ее в привычке к рукоблудию. Почему молодой человек был так поражен этим мелким грехом, что стремится заменить его публичным признанием в кровосмесительстве и убийстве? Доктор откровенно не мог сказать, но полагал, что ему известно средство излечения.
– Найдите себе женщину, с которой вы можете иметь нормальные половые отношения, даже если вам придется пожертвовать деньгами, которые вы тратите сейчас на питание. Вы можете позволить себе потерять десять – двенадцать килограммов веса – их не сложно восстановить, – но не ваше нормальное психическое состояние.
Он писал Флису: «Пациенты уходят под сильным впечатлением и убежденные, восклицая: «Никто меня никогда об этом не спрашивал!»
Большинство врачей знали или подозревали, что у части их пациентов болезни вызваны сексуальными проблемами. Но говорить об этом запрещалось; приват–доцент доктор Зигмунд Фрейд первый направил луч света в темный угол. Его успеху способствовало то, что его приемная обеспечивала полную скрытность, обследуемый не встречался ни с горничной, ни с членами семьи, ни с другими пациентами. Строгая, почти монашеская суровость консультационной комнаты развязывала языки больным, когда требовалось копнуть глубже в неизведанную память. Доктор Зигмунд Фрейд обладал подходящим темпераментом для деликатных признаний: степенный, рассудительный, заботливый, собранный, беспристрастный, добрый семьянин, типичный буржуа, порядочный, щепетильный в вопросах морали, сдержанный, способный самым щекотливым откровениям придать выдержанный научный стиль. Он садился напротив пациента в традиционной для венского врача одежде: темный пиджак, облегающий жилет с золотой цепочкой часов, белая сорочка, темный галстук. Слегка седеющие шевелюра и борода, бесстрастные темные глаза создавали ощущение доверия к его методам и мотивам.
Из Нью–Йорка пришло пространное письмо от Эли Бернейса. Он обосновался на торговой бирже, его доходы росли. К письму был приложен чек на имя сестры Зигмунда Паули для оплаты ее поездки с его дочерьми в Нью–Йорк. Паули пришла к ужину и привела с собой восьмилетнюю Юдифь Бернейс. Паули спросила, могла бы она поговорить с братом. Он отвел ее в свой рабочий кабинет.
– Зиги, я не хочу беседовать с мамой и папой без твоего совета. Мне хотелось бы навсегда остаться в Нью–Йорке.
Зигмунд вглядывался в лицо сестры. Она не слыла красавицей, но и не была лишена приятности, а как девушка, как человек могла составить хорошую компанию. Не за горами было ее тридцатилетие, а она оставалась незамужней.
– Ты несчастна, Паули?
– Нет, не несчастна. – Выражение ее лица оставалось спокойным. – Просто… я не сделала всего. Мне следовало бы уже быть замужем и иметь двоих детей, но здесь просто нет шансов. Хорошо Розе, у нее куча поклонников, и она может выйти замуж в любой момент, когда захочет. Но Вена, кажется, обошла меня.
– Какие же венцы глупые! Паули пожала плечами.
– Я не хочу оставаться старой девой. Эли пишет, что одинокие мужчины съезжаются в Нью–Йорк со всего света и сразу начинают искать себе жену. Мне бы хотелось попытать свое счастье.
Зигмунд обнял сестру за плечи.
– В таком случае ты можешь задержаться там так долго, как нужно. Я буду посылать тебе деньги на расходы каждый месяц, чтобы ты была независима.
Паули поцеловала его.
– И ты скажешь маме и папе, не так ли?
– Скажу. Но не сразу. Я потихоньку их подготовлю, пока ты там. Таким образом, ты сможешь вернуться, если пожелаешь, а если выйдешь замуж, тогда станет ясно, что ты будешь жить там.
Вскоре в его распоряжении оказались описания сотни случаев невроза обеспокоенности, Собранные воедино и документированные. Не все случаи были четко выраженными; иногда пациент являлся с жалобами на десятки недомоганий, не имевших видимых связей с сексуальными проблемами. Зигмунд добросовестно их записывал, даже если они вроде бы подрывали его гипотезу. Его поставил в тупик сорокадвухлетний мужчина, имевший трех детей в возрасте семнадцати, шестнадцати и тринадцати лет. Этот мужчина в течение десяти лет прибегал к прерванному сношению и не испытывал неприятных последствий, но шесть лет назад, когда умирал его отец, с ним случился острый приступ тревоги, породивший представление, будто у него рак языка, больное сердце, агорафобия[11] и диспепсия. Пациент не переставая твердил: