Страница:
– Как вы добьетесь этого, профессор Фрейд?
– Не я, а вы совершите это, Тони. Благодаря силе познания, которая позволит вам преодолеть страх, расчленить его на отдельные понятные элементы. Вы думаете, что ваша временная импотенция вызвана операцией, но это лишь видимый признак. Стимул связан, по–видимому, с детскими страхами и тревогами, которые обрели такую психологическую силу.
– Понимаю, профессор.
– Тогда мы можем приступить к быстрому раскрытию идей с упором на сексуальные аспекты вашего детства, почти исключая другие.
Антон припомнил, что, когда ему было лет шесть, он наблюдал за поваром, разделывавшим птицу и резавшим колбасу, и тогда у него возникла боязнь, что острый нож отрежет что–нибудь у него. Его восхищали и пугали мастеровые, ходившие по улицам с точильными кругами. Он также вспомнил шутку, услышанную в то время: разница между мальчиками и девочками в том, что у девочек удалена «маленькая частичка»; он ощущал страх, оказываясь рядом с острым ножом или ножницами.
Прошли дни, и Антон фон Фрейнд вспомнил свои первые опыты рукоблудия, за которыми его застал отец и полушутя предупредил мальчика, что если он не прекратит это баловство, то потеряет свои интимные части. Тони продолжал трогать руками свой пенис, но каждый раз, когда он делал это, его чувство вины и страха углублялось. Ему казалось, что пенис исчез или омертвел. Удаление хирургом яичка вызвало из подсознания эти детские страхи.
Когда воспоминания вышли наружу, Зигмунд попытался вернуть Антону уверенность.
– Все мужчины боятся кастрации. Я ее также боюсь. Все мужчины боятся, что выйдет наружу женское начало их бисексуальной природы. Я также боюсь этого. Все мужчины ежедневно сталкиваются с проблемами, мешающими их половым функциям. У меня они также есть.
В голубых глазах Антона появилась еще одна искорка. За многие дни он впервые улыбнулся.
– Понял, что вы говорите: нарушение половых функций не означает, что что–то не в порядке с половыми органами! Это выражение нарушений в другой зоне.
– Именно так! Теперь мы сможем переключить вашу тревогу относительно пениса на другие стороны вашей жизни.
Поскольку Антон последовательно утверждал свою личность, он восстановил уверенность в себе, необходимую, чтобы устранить ощущение импотенции из уязвимой зоны.
Он сумел ослабить симптом. Двое мужчин проводили вместе день на озере Цорба на высоте более тысячи двухсот метров среди прекрасных лесов. Прошел дождь, миновали буря и заморозки, и в этот ясный день они могли погреться на теплом солнце.
– Профессор Фрейд, я вынашиваю план. Я поговорил со своей семьей, прежде всего с матерью и сестрой Катей. Мы все согласны: я учреждаю для вас фонд в миллион крон (четверть миллиона долларов), который будет использован для развития психоанализа.
Зигмунд глубоко вздохнул. Они стояли на просеке над озером. Он прислонился к аккуратно сложенным бревнам, пытаясь обрести опору.
– Миллион крон! Трудно поверить! Наше движение всегда было нищим. Почти ни одна из наших публикаций не окупала расходов. Мы сможем возобновить публикацию ежегодника и восстановить ежеквартальный выпуск журнала. Это дар Божий.
Антон уселся на бревно, его лицо светилось радостью и удовлетворением.
– Никаких условий, профессор Фрейд. Я переведу кроны на счет, как только вернусь в Будапешт. По мере продвижения вашей работы, когда возникнет нужда в средствах, дайте мне знать, и необходимые суммы будут пересланы вам.
Зигмунд был глубоко тронут.
– Тони, если бы вас не было, то вас следовало бы выдумать.
В этот вечер Зигмунд поведал о своих мечтах Марте. Ливень стучал по крыше спальни. Голос Зигмунда перекрывал шум дождя.
– Мы больше всего нуждаемся в собственном издательстве. Не только для того, чтобы возобновить ежегодник, но и чтобы издавать журналы «Цайтшрифт», «Имаго», книги. Тогда не придется ходить с протянутой рукой, чтобы напечатали наши работы. Мы смогли бы по мере необходимости основывать новые научные журналы и регулярно выпускать их. Мы сможем заказывать книги по нашей тематике, которые в ином случае не готовились бы или залеживались в ящиках столов из–за того, что они не принесут доходов.
Марта откинулась на подушки, Зигмунд стоял у изголовья. Военные годы оставили свой след: около ее губ появились бороздки морщин, волосы поредели, но к глазам вернулось философское спокойствие. Она слушала, увлеченная планами Зигмунда.
– Да, Зиги, выгоды очевидны. Не будет нового Вильгельма Штекеля, чтобы отобрать «Центральблатт» под тем предлогом, что он нашел издательство для печатания. Но, вероятно, потребуются опытные люди?
– Разумеется. Они придут, как только у нас будут средства, чтобы открыть типографию, купить печатные машины…
Он возвратился в Вену с пятьюдесятью тысячами крон из фонда Антона фон Фрейнда и арендовал помещение для издательства «Интернационалер психоаналитикер Ферлаг», или просто «Ферлаг». Отто Ранк, перенесший приступ депрессии в Кракове, где находился во время войны, но сумевший тем не менее жениться на красавице Беате Тола Минсер, вернувшись в Вену, немедленно взял в свои руки издательство с присущими ему настойчивостью и энергией. Он объявил, что намерен издать собрание сочинений Зигмунда Фрейда в кожаном переплете, тогда читающая публика получит представление о ценности томов.
Пятьдесят тысяч крон (десять тысяч долларов) ушли на оборудование конторы и склада, приобретение быстро исчезавшей в Вене бумаги, оборудования и подписание контрактов. Зигмунд был спокоен: в будапештском фонде оставалось еще девятьсот пятьдесят тысяч крон.
Члены Венского психоаналитического общества постепенно возвращались домой и возобновляли свою практику. Были восстановлены связи между членами комитета. Шандор Ференци блестяще начал свою послевоенную карьеру в Будапеште: тысяча студентов университета изъявили желание слушать его лекционный курс. Когда власть перешла в руки коммунистического режима Белы Куна, Ференци получил полную поддержку в качестве профессора университета и строил планы основать психоаналитический институт по подготовке врачей. Поскольку психоанализ был официально признан в Будапеште, а фонд фон Фрейнда находился там, Зигмунд думал направить Отто Ранка в Будапешт для основания издательства. Не станет ли этот город центром европейского психоанализа?
В начале 1919 года возобновились вечерние встречи по средам. Война оставила свой след на каждом из участников; теперь же группа пережила еще один удар.
Виктор Тауск потерпел неудачу в попытке стать признанным психоаналитиком. Сразу после окончания клинической школы он был призван в армию. Годы войны, проведенные в Люблине и Белграде, не излечили его от невроза. Лу Андреас–Саломе возвратилась к себе в Геттинген, в Германию, рассчитывая заниматься там психоанализом. Тауску требовалось, как никогда, внимание Зигмунда; ему нужно было, чтобы им восхищались, им занимались. Одновременно он стремился к независимости от профессора Фрейда и поэтому оспаривал суждения Зигмунда, выступая с теоретическими выкладками на встречах по средам. Зигмунд уважал тонкий ум Тауска, но тревожился по поводу его шизофрении.
Наконец в сорок лет Виктор Тауск открыл свой кабинет психоанализа. Затем он влюбился в молодую музыкантшу Хильду Леви, о которой писал как о «самой дорогой женщине, когда–либо входившей в мою жизнь… благородной, чистой и доброй». Зигмунд надеялся, что Тауск сумеет построить эмоционально устойчивую семейную жизнь и профессиональную практику, которую искал все одиннадцать лет.
Этого не произошло. Когда Виктору Тауску надлежало пойти за свидетельством о браке, он написал прощальное письмо своей невесте и профессору Зигмунду Фрейду, составил опись своего имущества, накинул на шею петлю из веревки от гардины, приложил свой армейский пистолет к правому виску. Выстрел снес часть головы, и труп повис в петле.
Фрейду принесли прощальное письмо. Зигмунд был ошеломлен, пережил шок, жалость, гнев. Почему Виктор совершил такой безумный поступок, когда был так близок к осуществлению мечты своей личной и профессиональной жизни… после того как группа потратила столько энергии, внимания, средств, чтобы помочь его становлению? Прощальное письмо мало о чем говорило:
«Дорогой профессор… Благодарю за все доброе, что Вы сделали для меня. Сделано было много, и это наполнило смыслом последние десять лет моей жизни. Ваша искренняя работа гениальна, я ухожу из жизни, сознавая, что был свидетелем триумфа одной из величайших идей человечества…
Сердечно приветствую Вас
Ваш Тауск».
Похороны на Центральном кладбище прошли скверно. Присутствовали члены его семьи, а также семьи первой жены, но никто не подумал об отпевании. Пришли Зигмунд и многие участники венской группы, однако никто не выступил. Молча опустили гроб Тауска в могилу: слышался лишь звук падавших комков земли, сбрасываемой могильщиками.
С болью в сердце Зигмунд возвращался домой. Он ругал себя за то, что в этот момент не чувствовал любви к Виктору, им владела лишь жалость… и чувство безнадежности. Тауск был так нужен!
Он вспомнил проницательные слова, сказанные когда–то Вильгельмом Штекелем:
– Не убивает себя тот, кто не хочет убить другого или по меньшей мере не желает смерти другому.
Было ли самоубийство актом агрессии? Или мести? Или желания избежать худшей судьбы, убийства или сумасшествия? Так много следовало бы выявить психоанализу относительно причин и мотивов самоубийства.
Зигмунд написал некролог о Викторе Тауске для журнала «Цайтшрифт». Позже он отмечал в другой статье: «Быть может, никто не обнаружит той духовной энергии, которая требуется, чтобы покончить с собой, если только, поступая таким образом, самоубийца, во–первых, не убивает одновременно того, с кем он идентифицировал себя, и, во–вторых, обращает против себя желание смерти, направленное против этого другого».
В ноябре 1919 года венгерское правительство Белы Куна было свергнуто контрреволюционными силами и румынской армией. Адмирал Хорти возглавил правительство и в начале 1920 года присвоил себе пост регента. Это был диктатор крайне правых взглядов и ярый антисемит. Одним из его первых шагов стало изгнание Шандора Ференци из университета, закрытие его неврологической клиники и принуждение уйти из Венгерского медицинского общества. Затем адмирал Хорти издал распоряжение о замораживании всех банковских счетов и запрещении вывоза денег из страны.
Это означало, что Будапешт терял роль центра психоанализа и фонд Антона фон Фрейнда прекращал свое существование. Расходы по издательству Зигмунду пришлось покрывать из собственного скудного кармана.
Поступили новые трагические известия. У Антона фон Фрейнда вновь появилась раковая опухоль с метастазами в печень и грудь. Он приехал в Вену в надежде получить лучшее медицинское обслуживание. Зигмунд устроил его в санаторий «Фюрт». Рак был запущен, и операция уже не могла помочь. Зигмунду не оставалось ничего иного, как сидеть у изголовья и успокаивать Антона. Позже он писал жене Антона: «Тони хорошо знал о своей судьбе, он воспринимал ее как герой, но, подобно настоящему человеку, гомеровскому герою, он время от времени горевал по поводу своей участи».
Зигмунд держал руку Антона в тот полдень, когда он умер. Он нежно опустил веки и накрыл одеялом его лицо. Возвращаясь домой в морозный январский полдень, дрожа от холода, несмотря на пальто, он думал о желании Антона помочь психоаналитическому движению, о котором он сказал Зигмунду, что его ожидает большое будущее. Размышляя о том, какую радость испытывал он, когда познакомился с Антоном, и о своих надеждах, Зигмунд вспомнил изречение: «Пьющий на ужин вино жаждет воды на завтрак».
3
4
– Не я, а вы совершите это, Тони. Благодаря силе познания, которая позволит вам преодолеть страх, расчленить его на отдельные понятные элементы. Вы думаете, что ваша временная импотенция вызвана операцией, но это лишь видимый признак. Стимул связан, по–видимому, с детскими страхами и тревогами, которые обрели такую психологическую силу.
– Понимаю, профессор.
– Тогда мы можем приступить к быстрому раскрытию идей с упором на сексуальные аспекты вашего детства, почти исключая другие.
Антон припомнил, что, когда ему было лет шесть, он наблюдал за поваром, разделывавшим птицу и резавшим колбасу, и тогда у него возникла боязнь, что острый нож отрежет что–нибудь у него. Его восхищали и пугали мастеровые, ходившие по улицам с точильными кругами. Он также вспомнил шутку, услышанную в то время: разница между мальчиками и девочками в том, что у девочек удалена «маленькая частичка»; он ощущал страх, оказываясь рядом с острым ножом или ножницами.
Прошли дни, и Антон фон Фрейнд вспомнил свои первые опыты рукоблудия, за которыми его застал отец и полушутя предупредил мальчика, что если он не прекратит это баловство, то потеряет свои интимные части. Тони продолжал трогать руками свой пенис, но каждый раз, когда он делал это, его чувство вины и страха углублялось. Ему казалось, что пенис исчез или омертвел. Удаление хирургом яичка вызвало из подсознания эти детские страхи.
Когда воспоминания вышли наружу, Зигмунд попытался вернуть Антону уверенность.
– Все мужчины боятся кастрации. Я ее также боюсь. Все мужчины боятся, что выйдет наружу женское начало их бисексуальной природы. Я также боюсь этого. Все мужчины ежедневно сталкиваются с проблемами, мешающими их половым функциям. У меня они также есть.
В голубых глазах Антона появилась еще одна искорка. За многие дни он впервые улыбнулся.
– Понял, что вы говорите: нарушение половых функций не означает, что что–то не в порядке с половыми органами! Это выражение нарушений в другой зоне.
– Именно так! Теперь мы сможем переключить вашу тревогу относительно пениса на другие стороны вашей жизни.
Поскольку Антон последовательно утверждал свою личность, он восстановил уверенность в себе, необходимую, чтобы устранить ощущение импотенции из уязвимой зоны.
Он сумел ослабить симптом. Двое мужчин проводили вместе день на озере Цорба на высоте более тысячи двухсот метров среди прекрасных лесов. Прошел дождь, миновали буря и заморозки, и в этот ясный день они могли погреться на теплом солнце.
– Профессор Фрейд, я вынашиваю план. Я поговорил со своей семьей, прежде всего с матерью и сестрой Катей. Мы все согласны: я учреждаю для вас фонд в миллион крон (четверть миллиона долларов), который будет использован для развития психоанализа.
Зигмунд глубоко вздохнул. Они стояли на просеке над озером. Он прислонился к аккуратно сложенным бревнам, пытаясь обрести опору.
– Миллион крон! Трудно поверить! Наше движение всегда было нищим. Почти ни одна из наших публикаций не окупала расходов. Мы сможем возобновить публикацию ежегодника и восстановить ежеквартальный выпуск журнала. Это дар Божий.
Антон уселся на бревно, его лицо светилось радостью и удовлетворением.
– Никаких условий, профессор Фрейд. Я переведу кроны на счет, как только вернусь в Будапешт. По мере продвижения вашей работы, когда возникнет нужда в средствах, дайте мне знать, и необходимые суммы будут пересланы вам.
Зигмунд был глубоко тронут.
– Тони, если бы вас не было, то вас следовало бы выдумать.
В этот вечер Зигмунд поведал о своих мечтах Марте. Ливень стучал по крыше спальни. Голос Зигмунда перекрывал шум дождя.
– Мы больше всего нуждаемся в собственном издательстве. Не только для того, чтобы возобновить ежегодник, но и чтобы издавать журналы «Цайтшрифт», «Имаго», книги. Тогда не придется ходить с протянутой рукой, чтобы напечатали наши работы. Мы смогли бы по мере необходимости основывать новые научные журналы и регулярно выпускать их. Мы сможем заказывать книги по нашей тематике, которые в ином случае не готовились бы или залеживались в ящиках столов из–за того, что они не принесут доходов.
Марта откинулась на подушки, Зигмунд стоял у изголовья. Военные годы оставили свой след: около ее губ появились бороздки морщин, волосы поредели, но к глазам вернулось философское спокойствие. Она слушала, увлеченная планами Зигмунда.
– Да, Зиги, выгоды очевидны. Не будет нового Вильгельма Штекеля, чтобы отобрать «Центральблатт» под тем предлогом, что он нашел издательство для печатания. Но, вероятно, потребуются опытные люди?
– Разумеется. Они придут, как только у нас будут средства, чтобы открыть типографию, купить печатные машины…
Он возвратился в Вену с пятьюдесятью тысячами крон из фонда Антона фон Фрейнда и арендовал помещение для издательства «Интернационалер психоаналитикер Ферлаг», или просто «Ферлаг». Отто Ранк, перенесший приступ депрессии в Кракове, где находился во время войны, но сумевший тем не менее жениться на красавице Беате Тола Минсер, вернувшись в Вену, немедленно взял в свои руки издательство с присущими ему настойчивостью и энергией. Он объявил, что намерен издать собрание сочинений Зигмунда Фрейда в кожаном переплете, тогда читающая публика получит представление о ценности томов.
Пятьдесят тысяч крон (десять тысяч долларов) ушли на оборудование конторы и склада, приобретение быстро исчезавшей в Вене бумаги, оборудования и подписание контрактов. Зигмунд был спокоен: в будапештском фонде оставалось еще девятьсот пятьдесят тысяч крон.
Члены Венского психоаналитического общества постепенно возвращались домой и возобновляли свою практику. Были восстановлены связи между членами комитета. Шандор Ференци блестяще начал свою послевоенную карьеру в Будапеште: тысяча студентов университета изъявили желание слушать его лекционный курс. Когда власть перешла в руки коммунистического режима Белы Куна, Ференци получил полную поддержку в качестве профессора университета и строил планы основать психоаналитический институт по подготовке врачей. Поскольку психоанализ был официально признан в Будапеште, а фонд фон Фрейнда находился там, Зигмунд думал направить Отто Ранка в Будапешт для основания издательства. Не станет ли этот город центром европейского психоанализа?
В начале 1919 года возобновились вечерние встречи по средам. Война оставила свой след на каждом из участников; теперь же группа пережила еще один удар.
Виктор Тауск потерпел неудачу в попытке стать признанным психоаналитиком. Сразу после окончания клинической школы он был призван в армию. Годы войны, проведенные в Люблине и Белграде, не излечили его от невроза. Лу Андреас–Саломе возвратилась к себе в Геттинген, в Германию, рассчитывая заниматься там психоанализом. Тауску требовалось, как никогда, внимание Зигмунда; ему нужно было, чтобы им восхищались, им занимались. Одновременно он стремился к независимости от профессора Фрейда и поэтому оспаривал суждения Зигмунда, выступая с теоретическими выкладками на встречах по средам. Зигмунд уважал тонкий ум Тауска, но тревожился по поводу его шизофрении.
Наконец в сорок лет Виктор Тауск открыл свой кабинет психоанализа. Затем он влюбился в молодую музыкантшу Хильду Леви, о которой писал как о «самой дорогой женщине, когда–либо входившей в мою жизнь… благородной, чистой и доброй». Зигмунд надеялся, что Тауск сумеет построить эмоционально устойчивую семейную жизнь и профессиональную практику, которую искал все одиннадцать лет.
Этого не произошло. Когда Виктору Тауску надлежало пойти за свидетельством о браке, он написал прощальное письмо своей невесте и профессору Зигмунду Фрейду, составил опись своего имущества, накинул на шею петлю из веревки от гардины, приложил свой армейский пистолет к правому виску. Выстрел снес часть головы, и труп повис в петле.
Фрейду принесли прощальное письмо. Зигмунд был ошеломлен, пережил шок, жалость, гнев. Почему Виктор совершил такой безумный поступок, когда был так близок к осуществлению мечты своей личной и профессиональной жизни… после того как группа потратила столько энергии, внимания, средств, чтобы помочь его становлению? Прощальное письмо мало о чем говорило:
«Дорогой профессор… Благодарю за все доброе, что Вы сделали для меня. Сделано было много, и это наполнило смыслом последние десять лет моей жизни. Ваша искренняя работа гениальна, я ухожу из жизни, сознавая, что был свидетелем триумфа одной из величайших идей человечества…
Сердечно приветствую Вас
Ваш Тауск».
Похороны на Центральном кладбище прошли скверно. Присутствовали члены его семьи, а также семьи первой жены, но никто не подумал об отпевании. Пришли Зигмунд и многие участники венской группы, однако никто не выступил. Молча опустили гроб Тауска в могилу: слышался лишь звук падавших комков земли, сбрасываемой могильщиками.
С болью в сердце Зигмунд возвращался домой. Он ругал себя за то, что в этот момент не чувствовал любви к Виктору, им владела лишь жалость… и чувство безнадежности. Тауск был так нужен!
Он вспомнил проницательные слова, сказанные когда–то Вильгельмом Штекелем:
– Не убивает себя тот, кто не хочет убить другого или по меньшей мере не желает смерти другому.
Было ли самоубийство актом агрессии? Или мести? Или желания избежать худшей судьбы, убийства или сумасшествия? Так много следовало бы выявить психоанализу относительно причин и мотивов самоубийства.
Зигмунд написал некролог о Викторе Тауске для журнала «Цайтшрифт». Позже он отмечал в другой статье: «Быть может, никто не обнаружит той духовной энергии, которая требуется, чтобы покончить с собой, если только, поступая таким образом, самоубийца, во–первых, не убивает одновременно того, с кем он идентифицировал себя, и, во–вторых, обращает против себя желание смерти, направленное против этого другого».
В ноябре 1919 года венгерское правительство Белы Куна было свергнуто контрреволюционными силами и румынской армией. Адмирал Хорти возглавил правительство и в начале 1920 года присвоил себе пост регента. Это был диктатор крайне правых взглядов и ярый антисемит. Одним из его первых шагов стало изгнание Шандора Ференци из университета, закрытие его неврологической клиники и принуждение уйти из Венгерского медицинского общества. Затем адмирал Хорти издал распоряжение о замораживании всех банковских счетов и запрещении вывоза денег из страны.
Это означало, что Будапешт терял роль центра психоанализа и фонд Антона фон Фрейнда прекращал свое существование. Расходы по издательству Зигмунду пришлось покрывать из собственного скудного кармана.
Поступили новые трагические известия. У Антона фон Фрейнда вновь появилась раковая опухоль с метастазами в печень и грудь. Он приехал в Вену в надежде получить лучшее медицинское обслуживание. Зигмунд устроил его в санаторий «Фюрт». Рак был запущен, и операция уже не могла помочь. Зигмунду не оставалось ничего иного, как сидеть у изголовья и успокаивать Антона. Позже он писал жене Антона: «Тони хорошо знал о своей судьбе, он воспринимал ее как герой, но, подобно настоящему человеку, гомеровскому герою, он время от времени горевал по поводу своей участи».
Зигмунд держал руку Антона в тот полдень, когда он умер. Он нежно опустил веки и накрыл одеялом его лицо. Возвращаясь домой в морозный январский полдень, дрожа от холода, несмотря на пальто, он думал о желании Антона помочь психоаналитическому движению, о котором он сказал Зигмунду, что его ожидает большое будущее. Размышляя о том, какую радость испытывал он, когда познакомился с Антоном, и о своих надеждах, Зигмунд вспомнил изречение: «Пьющий на ужин вино жаждет воды на завтрак».
3
Эпидемия инфлюэнцы прошла волной по Европе. Заболела Марта. Зигмунд и Минна ухаживали за ней дома несколько месяцев, а когда Марта окрепла, она поехала в санаторий в Зальцбурге, где быстро поправилась. Было это прошлогодней весной и летом. Ныне же, в тот самый день, когда Зигмунд и Венское общество хоронили Антона фон Фрейнда, Зигмунд получил телеграмму из Гамбурга от Макса Хальберштадта с известием, что заболела дочь София. Зигмунд обратился за помощью к Александру.
– Зиг, я очень сожалею. На Берлин нет поездов, а ты должен попасть туда, чтобы добраться до Гамбурга.
– А как насчет завтра? Лицо Алекса помрачнело.
– Не завтра. Быть может, через несколько дней будет поезд Антанты. Оливер и Эрнст все еще ищут работу в Берлине? Пошли им телеграмму. Они смогут оттуда доехать до Гамбурга.
Оливер и Эрнст выехали поездом в Гамбург. Их сопровождал Макс Эйтингон; он должен был проследить, сделано ли все необходимое. Марта сказала:
– София молодая и крепкая. Если я, на тридцать два года старше ее, выкарабкалась, то у нее будет все в порядке.
В этот вечер они вспоминали о посещении ими Софии и ее старшего почти шестилетнего сына Эрнста, говорили о годовалом Гейнце, которого еще не видели. Как мать, София не утратила прежних качеств их «воскресного дитяти»: веселая по натуре, обожавшая родителей, счастливая и гордившаяся своими умными, привлекательными детьми.
София умерла от воспаления легких, вызванного инфлюэнцей. Оливер, Эрнст и Макс Эйтингон прибыли в Гамбург к похоронам. Зигмунд послал Матильду и ее мужа Роберта на поезде Антанты, чтобы утешить осиротевшего Макса Хальберштадта и позаботиться о двух малышах. Безутешная Марта слегла, но не проронила слезы. Зигмунд знал, что он не может поддаться горю: он нужен Марте. Четыре года войны они жили в тревоге за трех сыновей, а смерть унесла дочь.
Эли Бернейс оказал существенную помощь семье Фрейд во время войны, вернув в десятикратном размере деньги, ссуженные ему Зигмундом для переезда в Соединенные Штаты. Теперь же дело Эли перенял его двадцативосьмилетний сын Эдвард, крепкий и динамичный, всем сердцем преданный дядюшке Зигмунду и его работе. Прибыв в Париж в 1919 году, первое, что он сделал, – послал в Вену коробку хороших сигар. Затем, когда Эдвард получил немецкий экземпляр «Вводных лекций по психоанализу», попросил права на перевод, обещая хороший гонорар. Зигмунд дал согласие. Энергичный Эдвард договорился о выгодном контракте с авангардистским нью–йоркским издательством «Бони энд Ливеррайт», роздал главы нескольким студентам Колумбийского университета, чтобы ускорить перевод, а затем уговорил издателей предложить профессору Фрейду десять тысяч долларов для поездки в Нью–Йорк с целью рекламы книги в серии лекций. Зигмунд отклонил предложение, хотя и нуждался в деньгах.
– Эдвард, – сказал он Марте, – несомненно, один из великих толкачей всех времен. Увы, в их число я не вхожу.
Эдвард выполнил обещания насчет гонорара; к сожалению, спешно сделанный группой перевод оказался неровным и страдал ошибками.
Незадолго до этого Зигмунд занял у Макса Эйтингона две тысячи марок: ему требовалась твердая валюта для поездки в Берлин и Гамбург. Теперь же колесо фортуны вновь повернулось. Он получил в университете звание полного профессора. Титул оставался почетным, ему не предложили вести студенческие группы в клинической школе, и тем не менее «продвижение» было воспринято в Австрии как важное и способствовало восстановлению его частной практики. Британский врач Дэвид Форсайт приехал для семинедельного курса обучения. Эрнест Джонс направил к нему американского дантиста, работавшего в Англии. Из Соединенных Штатов приехал пациент, прослышавший, что «в Вене есть психолог, добивающийся хороших результатов». Коллеги направляли к нему больных, которым они не могли оказать помощь. Он требовал один и тот же гонорар – пять долларов за час, значительно меньше довоенной ставки, но с наличностью было трудно, и он был благодарен, когда платили в иностранной валюте, что позволяло ему содержать семью. Сергей Петров, «человек, одержимый волком», потерявший свое состояние в русской революции, приехал в Вену в поисках новой помощи. Он хорошо оплатил оказанную ему в прошлом помощь, и теперь Зигмунд отвечал добром на добро, принимая его бесплатно.
К марту 1920 года Зигмунд скопил достаточно средств, чтобы вернуть долг Эйтингону. Оливер и Эрнст нашли работу в Берлине. Мартин работал во вновь учрежденном банке в Вене. Александр вернулся к занятиям бизнесом: на железных дорогах возобновилось движение, подвижной состав пополнился. Жизнь входила в нормальную колею.
– Если под нормальным понимать, – сухо заметил Марте Зигмунд, – что дорожное полотно починено!
Новое Швейцарское психоаналитическое общество было организовано верными сторонниками – пастором Пфистером, Людвигом Бинсвангером, Германом Рорахом, разработавшим оригинальные психологические тесты для исследования подсознания. Ганс Закс, заболевший во время войны и уехавший в Швейцарию, где он искал последнее убежище, поправился и открыл в Цюрихе психоаналитический кабинет. Эрнест Джонс и Шандор Ференци не без передряг добрались до Вены и остановились в гостинице «Регина», в верхней части Берггассе.
Шандор Ференци наконец–то женился на своей Гизеле, после того как ее муж, с которым она давно была в разводе, в 1919 году покончил с собой. До Вены дошли слухи о любовной связи Ференци с одной из дочерей Гизелы и о сложном для него выборе, на ком жениться: на матери или на дочери. Ференци имел неплохую частную практику.
Вскоре после свадьбы Эрнест Джонс привез с собой свою новую жену показать ее семье Фрейд. Молодая Катрин Ёкль родилась в Вене, затем жила в Цюрихе, где обучалась в школе экономики. Она работала секретарем у владельца гостиницы «Бор–о–Лак», зарабатывая на жизнь для себя и матери. Затем она встретила Ганса Закса, который имел интимную связь со старшей сестрой Катрин. Закс пригласил Катрин и ее мать на чай в кафе «Террас». Когда они пришли, то там не оказалось Ганса Закса, а был привлекательный мужчина в белом костюме, представившийся другом Закса доктором Эрнестом Джонсом.
На следующий день, в субботу, Джонс послал Катрин большую корзину цветов, а в воскресенье пригласил ее на прогулку. После часовой прогулки он сказал:
– Что вы скажете, если я попрошу вас поехать со мной в Италию… в качестве моей жены?
Зигмунд, увидев Катрин, сказал вполголоса Джонсу:
– Ты сделал хороший выбор. И всего за три дня! Ференци и Закс подшучивали над Эрнестом Джонсом, что он женился на Катрин, чтобы войти в круг избранных. Состоялась первая встреча комитета после начала войны. Был приглашен и принял приглашение Макс Эйтингон. Зигмунд подарил ему золотое кольцо с камеей. Было решено, что Эрнест Джонс откроет отделение издательства в Лондоне для перевода и публикации научных журналов в англоговорящих странах. Джонс привез с собой сигнальный экземпляр американского издания «Вводных лекций по психоанализу». Он шумел:
– Профессор Фрейд, вы не должны так, наскоком, отдавать права на английский перевод ваших работ. Теперь возникнут осложнения с публикацией в Англии! – Он потянул себя за мочку уха, низко расположенную на его величественной голове. – Дорогой профессор! Мы должны отклонить все переводы Брилла как несостоятельные.
– Нет, – твердо ответил Зигмунд. – Я предпочитаю иметь хорошего друга, чем хорошего переводчика.
– Мы не можем позволить себе такой роскоши, – настаивал Джонс.
От войны больше всех пострадали австрийские дети, оставшиеся круглыми сиротами. Их положение было настолько бедственным, что группа американских врачей создала фонд в три миллиона крон (608 тысяч долларов), чтобы найти для них приют–лечебницу. Они просили профессора Фрейда присоединиться к декану медицинского факультета и мэру Вены в управлении фондом. Через неделю Эли Бернейс добавил от имени своей жены Анны миллион крон (202 333 доллара) в фонд. Теперь сироты имели кров, были накормлены и одеты. Медицинский факультет был удивлен, узнав, что американские врачи предложили кандидатуру доктора Фрейда на этот пост. Почему именно Зигмунд Фрейд?
Макс Эйтингон, получавший средства из Соединенных Штатов, решил, что Берлину следует иметь школу по подготовке психоаналитиков. Он поручил молодому Эрнсту Фрейду разработать проект здания. Эрнст прекрасно справился с заданием, предусмотрев лекционный зал, библиотеку, классы и учебные кабинеты. Эйтингон оплатил строительство и оснащение, передав все в собственность Берлинскому психоаналитическому обществу. Руководство взял на себя Карл Абрахам. Ганс Закс согласился переехать из Цюриха в Берлин, чтобы заняться подготовкой врачей. После открытия Берлинского центра венская группа пожелала иметь собственный клинический центр. Зигмунд возражал против этого, полагая, что Вена всегда противилась психоанализу и «вороне не следует рядиться в белые перья». В этом споре общество взяло верх, и появились планы открыть амбулаторию.
Однако планы были отложены, когда доктор Зигмунд Фрейд вновь впал в немилость венских медиков. Инцидент возник в связи с его показаниями против профессора Вагнер–Яурега, обвинявшегося в злоупотреблениях при электролечении неврозов, вызванных шоками на фронте.
К профессору Фрейду не обращались с просьбой применить психоанализ для лечения австрийских солдат, вернувшихся в Вену и страдавших неврозами, а Вагнер–Яурег пытался лечить электрошоком. Бывшие армейские пациенты обвиняли его в жестокости, в том, что он применял или разрешал применять в своей психиатрической клинике чрезмерное и страшно болезненное лечение электроразрядами. Судьи просили Зигмунда представить доклад, а затем выступить с оценкой результативности лечения шоками и сказать, не применялись ли сознательно мощные шоки против тех, кого Вагнер–Яурег называл «симулянтами, уклоняющимися от сражений». Зигмунд согласился с тем, что симуляция могла иметь место, но она была непредумышленной, что плоха терапия, делающая электрошок более страшным испытанием для солдат, чем поле брани. В показаниях он назвал случаи применения излишних шоков, но, по его убеждению, профессор Вагнер–Яурег никогда не поднимал до чрезмерного уровня напряжение электроразряда.
– Я не могу поручиться за других врачей, которых не знаю, – сказал доктор Фрейд. – Физиологическая подготовка медиков в целом явно недостаточна…
Зигмунд полагал, что защитил честь своего бывшего коллеги. Однако Вагнер–Яурег обиделся за то, что профессор Фрейд не выступил в его защиту более решительно. Впрочем, недовольство Вагнер–Яурега было пустяком по сравнению с раздражением психологов, занимавшихся нервнобольными солдатами. Они открыто выступили против психоанализа, назвав его мошенничеством. Зигмунд ответил памфлетом, опубликованным в 1918 году, в котором психоаналитик из Берлина доктор Зиммель, возглавлявший госпиталь в Позене для солдат, страдавших военными неврозами, дал примеры «исключительно благоприятных результатов, достигнутых в тяжелых случаях военных неврозов благодаря введенным мною психотерапевтическим методам».
У Зигмунда было достаточно пациентов, чтобы скопить деньги на летний отдых семьи. Когда Марта уехала в Ишль, чтобы повидать Матильду, у которой опять хромало здоровье, Минна составила компанию Зигмунду в Га–штейне, где они оба прошли курс лечения на водах. Зигмунд и Анна посетили Гамбург, где встретились с Максом Хальберштадтом и двумя внуками Зигмунда, а затем отправились в Гаагу на первый послевоенный Международный конгресс, проходивший в сентябре 1920 года.
Зная, что члены обществ психоаналитиков в странах Центральной Европы лишились своих сбережений и им трудно найти средства на поездку, голландские коллеги собрали пятьдесят тысяч крон на расходы. Они гостеприимно разместили участников в своих собственных домах на четыре дня конгресса. Окинув взглядом аудиторию, где собрались на первое заседание сто девятнадцать участников конгресса и гости, Зигмунд почувствовал с глубоким удовлетворением, что Международная психоаналитическая ассоциация возродилась, что дружба не разрушена, что нет зияющих ран войны. Он подумал: «Мы выдержали испытание братством, собравшись вновь, ибо многие из нас всего два года назад находились вместе со своими странами в состоянии войны. Хорошо быть врачом: мы лечим пострадавших от войны».
Эрнест Джонс и британская группа организовали завтрак в честь профессора Зигмунда Фрейда и его дочери. Анна произнесла благодарственную речь на превосходном английском языке, что понравилось Британскому психоаналитическому обществу и восхитило отца.
– Зиг, я очень сожалею. На Берлин нет поездов, а ты должен попасть туда, чтобы добраться до Гамбурга.
– А как насчет завтра? Лицо Алекса помрачнело.
– Не завтра. Быть может, через несколько дней будет поезд Антанты. Оливер и Эрнст все еще ищут работу в Берлине? Пошли им телеграмму. Они смогут оттуда доехать до Гамбурга.
Оливер и Эрнст выехали поездом в Гамбург. Их сопровождал Макс Эйтингон; он должен был проследить, сделано ли все необходимое. Марта сказала:
– София молодая и крепкая. Если я, на тридцать два года старше ее, выкарабкалась, то у нее будет все в порядке.
В этот вечер они вспоминали о посещении ими Софии и ее старшего почти шестилетнего сына Эрнста, говорили о годовалом Гейнце, которого еще не видели. Как мать, София не утратила прежних качеств их «воскресного дитяти»: веселая по натуре, обожавшая родителей, счастливая и гордившаяся своими умными, привлекательными детьми.
София умерла от воспаления легких, вызванного инфлюэнцей. Оливер, Эрнст и Макс Эйтингон прибыли в Гамбург к похоронам. Зигмунд послал Матильду и ее мужа Роберта на поезде Антанты, чтобы утешить осиротевшего Макса Хальберштадта и позаботиться о двух малышах. Безутешная Марта слегла, но не проронила слезы. Зигмунд знал, что он не может поддаться горю: он нужен Марте. Четыре года войны они жили в тревоге за трех сыновей, а смерть унесла дочь.
Эли Бернейс оказал существенную помощь семье Фрейд во время войны, вернув в десятикратном размере деньги, ссуженные ему Зигмундом для переезда в Соединенные Штаты. Теперь же дело Эли перенял его двадцативосьмилетний сын Эдвард, крепкий и динамичный, всем сердцем преданный дядюшке Зигмунду и его работе. Прибыв в Париж в 1919 году, первое, что он сделал, – послал в Вену коробку хороших сигар. Затем, когда Эдвард получил немецкий экземпляр «Вводных лекций по психоанализу», попросил права на перевод, обещая хороший гонорар. Зигмунд дал согласие. Энергичный Эдвард договорился о выгодном контракте с авангардистским нью–йоркским издательством «Бони энд Ливеррайт», роздал главы нескольким студентам Колумбийского университета, чтобы ускорить перевод, а затем уговорил издателей предложить профессору Фрейду десять тысяч долларов для поездки в Нью–Йорк с целью рекламы книги в серии лекций. Зигмунд отклонил предложение, хотя и нуждался в деньгах.
– Эдвард, – сказал он Марте, – несомненно, один из великих толкачей всех времен. Увы, в их число я не вхожу.
Эдвард выполнил обещания насчет гонорара; к сожалению, спешно сделанный группой перевод оказался неровным и страдал ошибками.
Незадолго до этого Зигмунд занял у Макса Эйтингона две тысячи марок: ему требовалась твердая валюта для поездки в Берлин и Гамбург. Теперь же колесо фортуны вновь повернулось. Он получил в университете звание полного профессора. Титул оставался почетным, ему не предложили вести студенческие группы в клинической школе, и тем не менее «продвижение» было воспринято в Австрии как важное и способствовало восстановлению его частной практики. Британский врач Дэвид Форсайт приехал для семинедельного курса обучения. Эрнест Джонс направил к нему американского дантиста, работавшего в Англии. Из Соединенных Штатов приехал пациент, прослышавший, что «в Вене есть психолог, добивающийся хороших результатов». Коллеги направляли к нему больных, которым они не могли оказать помощь. Он требовал один и тот же гонорар – пять долларов за час, значительно меньше довоенной ставки, но с наличностью было трудно, и он был благодарен, когда платили в иностранной валюте, что позволяло ему содержать семью. Сергей Петров, «человек, одержимый волком», потерявший свое состояние в русской революции, приехал в Вену в поисках новой помощи. Он хорошо оплатил оказанную ему в прошлом помощь, и теперь Зигмунд отвечал добром на добро, принимая его бесплатно.
К марту 1920 года Зигмунд скопил достаточно средств, чтобы вернуть долг Эйтингону. Оливер и Эрнст нашли работу в Берлине. Мартин работал во вновь учрежденном банке в Вене. Александр вернулся к занятиям бизнесом: на железных дорогах возобновилось движение, подвижной состав пополнился. Жизнь входила в нормальную колею.
– Если под нормальным понимать, – сухо заметил Марте Зигмунд, – что дорожное полотно починено!
Новое Швейцарское психоаналитическое общество было организовано верными сторонниками – пастором Пфистером, Людвигом Бинсвангером, Германом Рорахом, разработавшим оригинальные психологические тесты для исследования подсознания. Ганс Закс, заболевший во время войны и уехавший в Швейцарию, где он искал последнее убежище, поправился и открыл в Цюрихе психоаналитический кабинет. Эрнест Джонс и Шандор Ференци не без передряг добрались до Вены и остановились в гостинице «Регина», в верхней части Берггассе.
Шандор Ференци наконец–то женился на своей Гизеле, после того как ее муж, с которым она давно была в разводе, в 1919 году покончил с собой. До Вены дошли слухи о любовной связи Ференци с одной из дочерей Гизелы и о сложном для него выборе, на ком жениться: на матери или на дочери. Ференци имел неплохую частную практику.
Вскоре после свадьбы Эрнест Джонс привез с собой свою новую жену показать ее семье Фрейд. Молодая Катрин Ёкль родилась в Вене, затем жила в Цюрихе, где обучалась в школе экономики. Она работала секретарем у владельца гостиницы «Бор–о–Лак», зарабатывая на жизнь для себя и матери. Затем она встретила Ганса Закса, который имел интимную связь со старшей сестрой Катрин. Закс пригласил Катрин и ее мать на чай в кафе «Террас». Когда они пришли, то там не оказалось Ганса Закса, а был привлекательный мужчина в белом костюме, представившийся другом Закса доктором Эрнестом Джонсом.
На следующий день, в субботу, Джонс послал Катрин большую корзину цветов, а в воскресенье пригласил ее на прогулку. После часовой прогулки он сказал:
– Что вы скажете, если я попрошу вас поехать со мной в Италию… в качестве моей жены?
Зигмунд, увидев Катрин, сказал вполголоса Джонсу:
– Ты сделал хороший выбор. И всего за три дня! Ференци и Закс подшучивали над Эрнестом Джонсом, что он женился на Катрин, чтобы войти в круг избранных. Состоялась первая встреча комитета после начала войны. Был приглашен и принял приглашение Макс Эйтингон. Зигмунд подарил ему золотое кольцо с камеей. Было решено, что Эрнест Джонс откроет отделение издательства в Лондоне для перевода и публикации научных журналов в англоговорящих странах. Джонс привез с собой сигнальный экземпляр американского издания «Вводных лекций по психоанализу». Он шумел:
– Профессор Фрейд, вы не должны так, наскоком, отдавать права на английский перевод ваших работ. Теперь возникнут осложнения с публикацией в Англии! – Он потянул себя за мочку уха, низко расположенную на его величественной голове. – Дорогой профессор! Мы должны отклонить все переводы Брилла как несостоятельные.
– Нет, – твердо ответил Зигмунд. – Я предпочитаю иметь хорошего друга, чем хорошего переводчика.
– Мы не можем позволить себе такой роскоши, – настаивал Джонс.
От войны больше всех пострадали австрийские дети, оставшиеся круглыми сиротами. Их положение было настолько бедственным, что группа американских врачей создала фонд в три миллиона крон (608 тысяч долларов), чтобы найти для них приют–лечебницу. Они просили профессора Фрейда присоединиться к декану медицинского факультета и мэру Вены в управлении фондом. Через неделю Эли Бернейс добавил от имени своей жены Анны миллион крон (202 333 доллара) в фонд. Теперь сироты имели кров, были накормлены и одеты. Медицинский факультет был удивлен, узнав, что американские врачи предложили кандидатуру доктора Фрейда на этот пост. Почему именно Зигмунд Фрейд?
Макс Эйтингон, получавший средства из Соединенных Штатов, решил, что Берлину следует иметь школу по подготовке психоаналитиков. Он поручил молодому Эрнсту Фрейду разработать проект здания. Эрнст прекрасно справился с заданием, предусмотрев лекционный зал, библиотеку, классы и учебные кабинеты. Эйтингон оплатил строительство и оснащение, передав все в собственность Берлинскому психоаналитическому обществу. Руководство взял на себя Карл Абрахам. Ганс Закс согласился переехать из Цюриха в Берлин, чтобы заняться подготовкой врачей. После открытия Берлинского центра венская группа пожелала иметь собственный клинический центр. Зигмунд возражал против этого, полагая, что Вена всегда противилась психоанализу и «вороне не следует рядиться в белые перья». В этом споре общество взяло верх, и появились планы открыть амбулаторию.
Однако планы были отложены, когда доктор Зигмунд Фрейд вновь впал в немилость венских медиков. Инцидент возник в связи с его показаниями против профессора Вагнер–Яурега, обвинявшегося в злоупотреблениях при электролечении неврозов, вызванных шоками на фронте.
К профессору Фрейду не обращались с просьбой применить психоанализ для лечения австрийских солдат, вернувшихся в Вену и страдавших неврозами, а Вагнер–Яурег пытался лечить электрошоком. Бывшие армейские пациенты обвиняли его в жестокости, в том, что он применял или разрешал применять в своей психиатрической клинике чрезмерное и страшно болезненное лечение электроразрядами. Судьи просили Зигмунда представить доклад, а затем выступить с оценкой результативности лечения шоками и сказать, не применялись ли сознательно мощные шоки против тех, кого Вагнер–Яурег называл «симулянтами, уклоняющимися от сражений». Зигмунд согласился с тем, что симуляция могла иметь место, но она была непредумышленной, что плоха терапия, делающая электрошок более страшным испытанием для солдат, чем поле брани. В показаниях он назвал случаи применения излишних шоков, но, по его убеждению, профессор Вагнер–Яурег никогда не поднимал до чрезмерного уровня напряжение электроразряда.
– Я не могу поручиться за других врачей, которых не знаю, – сказал доктор Фрейд. – Физиологическая подготовка медиков в целом явно недостаточна…
Зигмунд полагал, что защитил честь своего бывшего коллеги. Однако Вагнер–Яурег обиделся за то, что профессор Фрейд не выступил в его защиту более решительно. Впрочем, недовольство Вагнер–Яурега было пустяком по сравнению с раздражением психологов, занимавшихся нервнобольными солдатами. Они открыто выступили против психоанализа, назвав его мошенничеством. Зигмунд ответил памфлетом, опубликованным в 1918 году, в котором психоаналитик из Берлина доктор Зиммель, возглавлявший госпиталь в Позене для солдат, страдавших военными неврозами, дал примеры «исключительно благоприятных результатов, достигнутых в тяжелых случаях военных неврозов благодаря введенным мною психотерапевтическим методам».
У Зигмунда было достаточно пациентов, чтобы скопить деньги на летний отдых семьи. Когда Марта уехала в Ишль, чтобы повидать Матильду, у которой опять хромало здоровье, Минна составила компанию Зигмунду в Га–штейне, где они оба прошли курс лечения на водах. Зигмунд и Анна посетили Гамбург, где встретились с Максом Хальберштадтом и двумя внуками Зигмунда, а затем отправились в Гаагу на первый послевоенный Международный конгресс, проходивший в сентябре 1920 года.
Зная, что члены обществ психоаналитиков в странах Центральной Европы лишились своих сбережений и им трудно найти средства на поездку, голландские коллеги собрали пятьдесят тысяч крон на расходы. Они гостеприимно разместили участников в своих собственных домах на четыре дня конгресса. Окинув взглядом аудиторию, где собрались на первое заседание сто девятнадцать участников конгресса и гости, Зигмунд почувствовал с глубоким удовлетворением, что Международная психоаналитическая ассоциация возродилась, что дружба не разрушена, что нет зияющих ран войны. Он подумал: «Мы выдержали испытание братством, собравшись вновь, ибо многие из нас всего два года назад находились вместе со своими странами в состоянии войны. Хорошо быть врачом: мы лечим пострадавших от войны».
Эрнест Джонс и британская группа организовали завтрак в честь профессора Зигмунда Фрейда и его дочери. Анна произнесла благодарственную речь на превосходном английском языке, что понравилось Британскому психоаналитическому обществу и восхитило отца.
4
6 мая 1921 года Зигмунду Фрейду исполнилось 65 лет. Он приближался к этой дате, осознавая, что осуществил свои давние честолюбивые замыслы, созревавшие еще в лаборатории физиологии профессора Брюкке: стать исследователем и наставником, а не врачом–практиком. Ныне у него было больше последователей, чем пациентов, больше заявок на обучение психоанализу, чем рабочих часов на протяжении дня. Он уже дал согласие осенью принять на обучение десять человек, что было тяжелым обязательством для него, поскольку вечерами и в воскресенье он продолжал писать.
Его радовало новое, растущее талантливое поколение психоаналитиков. Большинство из них либо были врачами, либо имели звание докторов философии: Елена Дейч, Феликс Дейч, Георг Гродлек, Генрих Менг, Ганс Цуллигер, Август Эйхгорн, Зигфрид Бернфельд, Гейнц Гартман, Эрнст Крис, Геза Рогейм. Его восхищала талантливая английская супружеская пара – долговязые и тощие Джеймс и Алике Стречи, независимо друг от друга пришедшие к заключению, что психология – это наиболее увлекательная и наиболее перспективная наука. Джеймс Стречи открыл для себя «Толкование сновидений», самостоятельно выучил немецкий язык, желая прочитать книгу в оригинале, затем пошел к Эрнесту Джонсу и спросил его, как он может сделаться психоаналитиком. Джонс ответил:
Его радовало новое, растущее талантливое поколение психоаналитиков. Большинство из них либо были врачами, либо имели звание докторов философии: Елена Дейч, Феликс Дейч, Георг Гродлек, Генрих Менг, Ганс Цуллигер, Август Эйхгорн, Зигфрид Бернфельд, Гейнц Гартман, Эрнст Крис, Геза Рогейм. Его восхищала талантливая английская супружеская пара – долговязые и тощие Джеймс и Алике Стречи, независимо друг от друга пришедшие к заключению, что психология – это наиболее увлекательная и наиболее перспективная наука. Джеймс Стречи открыл для себя «Толкование сновидений», самостоятельно выучил немецкий язык, желая прочитать книгу в оригинале, затем пошел к Эрнесту Джонсу и спросил его, как он может сделаться психоаналитиком. Джонс ответил: