Тихонова Карина. Тайна осенней звезды

   Меня раздирали самые противоречивые чувства, разобраться в которых не было никакой возможности. По крайней мере, сегодня.
   Поэтому я приняла ванну и отправилась спать.
   Подумаю обо всем завтра.
   Завтра. Все завтра.
 
   Прошло несколько дней.
   Я садилась за статью каждый день, и каждый день мне приходилось откладывать ее в сторону. Нельзя писать, когда мозг охвачен пожаром и паникой. Нельзя писать, когда один из персонажей вызывает у тебя такие сильные противоречивые чувства.
   Я не могла разобраться в том, что происходит. Ничего подобного со мной в жизни не было. Когда Иван находится рядом, я превращаюсь в кролика. В пушистого дрожащего зверька, который мечтает только об одном: чтобы хозяин сунул его за пазуху и отогрел.
   Когда я остаюсь одна, мне становится стыдно за свои жалкие бабьи эмоции. Я торжественно даю себе слово, что больше не оплошаю и при встрече с Иваном сохраню полнейшее хладнокровие.
   Но в глубине души знаю, что стоит мне увидеть прозрачные бирюзовые глаза на смуглом лице, и я тут же растаю.
   Интересно, как называется это чувство? Любовь? В таком случае, согласна на любую альтернативную службу!
   Сегодня утром мне позвонил шеф.
   – Как успехи? – спросил он деловито.
   – Никак, – ответила я вяло.
   Шеф удивился:
   – Майя! Что за тон?
   Я встряхнулась.
   – Извините, Игорь Константинович, я немного приболела.
   – Что такое?
   – Ерунда. Немного простыла, только и всего.
   Шеф прочитал мне небольшую лекцию о том, чем грипп отличается от обычной простуды, я покорно выслушала. Эту лекцию шеф периодически читает всем работникам редакции, и каждый раз мы слушаем, не перебивая. Шеф не любит, когда его перебивают.
   Закончив лекцию, шеф спросил:
   – Ты ходячая, или как?
   – Ходячая, – ответила я. – А что?
   Шеф немного покряхтел.
   – Да так, – ответил он со сдержанным ликованием. – Коллеги из Питера прислали досье на твоего Дердекена.
   Я немедленно окрысилась:
   – Почему это он мой?
   – Потому что ты о нем пишешь! – нашелся шеф. – Ладно, Майка, выздоровеешь – приходи.
   – Еду! – ответила я. – Через полчаса буду у вас!
   – А как же... – начал шеф, но я не дослушала и быстро разъединилась.
   Сунула мобильник в сумку, выскочила из квартиры и понеслась по лестнице, не дожидаясь лифта.
   Сказать, что мне было интересно, значило ничего не сказать.
   Сейчас я узнаю часть темного прошлого нового городского радиомагната. Интересно, Дердекен нашел Азика? И если нашел, сумели они договориться или нет? И вообще, почему Азик так упорно прячется? От кого?
   До редакции я долетела за рекордные пятнадцать минут. Выскочила из машины, пронеслась через общую комнату, на ходу здороваясь с коллегами, ворвалась в приемную.
   Секретарша испуганно ойкнула, когда я распахнула дверь и ввалилась через порог.
   – Майя! Ты что? Разве так можно?
   – Шеф у себя? – спросила я и, не дожидаясь ответа, рванула на себя дверь кабинета.
   Шеф сидел за столом и правил гранки. Увидев меня, он немного удивился.
   – Ты, что, на крыльях прилетела?
   – Почти, – ответила я. Уселась в кресло и нетерпеливо потребовала:
   – Ну что? Какие новости?
   Шеф порылся в бумагах, лежавших на столе. Я еле-еле сдерживала себя, наблюдая за его неторопливыми движениями. Вот черепаха! А побыстрей нельзя?!
   Тут шеф наконец достал несколько листов, похожих на факс.
   – Вот! – сказал он и потряс ими в воздухе.
   – Давайте!
   Я привстала с кресла и протянула руку. Шеф отодвинулся назад.
   – Подожди, подожди! Загорелась!
   – Мне интересно, – объяснила я.
   – Мне тоже. Кстати, ты знаешь, откуда взялся его псевдоним?
   – Знаю, – нетерпеливо ответила я. – Ван Дер Декен – имя капитана «Летучего голландца».
   – Вообще-то их было два, – начал шеф свою искусствоведческую лекцию. – Ван Страатен и Ван Дер Декен. Твоему клиенту почему-то приглянулся второй тип.
   – Там легенды разные, – ответила я, ерзая в кресле. – Ему, очевидно, больше понравился вариант с Дер Декеном.
   – Странные кумиры у нашего нового радиолюбителя, – задумчиво произнес шеф.
   Я пожала плечами.
   – Почему странные? Дердекен моряк, легенда о моряках... По-моему, все очень даже закономерно. Я бы на его месте тоже придумала себе какую-нибудь морскую кличку. Не знаю только какую...
   – Хью Уильямс, – предложил шеф.
   – Очень смешно! – огрызнулась я.
   – Да нет! Я серьезно!
   – А почему именно Хью Уильямс?
   Шеф негромко рассмеялся.
   – Понимаешь, Майка, – объяснил он, – за последние триста лет это имя множество раз фигурировало в списках Британского адмиралтейства.
   – Что в нем такого выдающегося? – не поняла я.
   – Чаще всего именно так звали единственного человека, выжившего в кораблекрушении, – объяснил шеф. – Хью Уильямс. В течение трехсот лет это было самое распространенное имя среди спасшихся людей. Понимаешь?
   Я удивилась.
   – Странное совпадение.
   – Странное, – подтвердил шеф. – И настолько частое, что у английских моряков есть традиция: если матрос спасается после кораблекрушения, он автоматически принимает второе имя.
   – Хью Уильямс?
   – Вот именно.
   Я погладила подбородок.
   – А в российских списках спасенных людей есть совпадения имен?
   – Не знаю, – ответил шеф. – Не знаю даже, существуют ли в нашем государстве такие списки. Ладно, мы отвлеклись.
   Шеф еще раз пробежал глазами содержание бумаг. Я вздохнула и уселась поудобней. Есть у шефа она тягостная черта характера. Он любит самолично посмаковать все новости, прежде чем поделиться с окружающими.
   Терпение, Майка, терпение...
   – В общем, твоя бредовая версия насчет того, что ему тридцать лет, а не сорок потерпела провал, – начал шеф. У меня отлегло от сердца. Почему-то я боялась обнаружить родственную связь между Иваном и покойным Терехиным.
   – Ему действительно сорок лет, и никаких сомнений по этому поводу быть не может, – продолжал шеф. – Коллеги раскопали полное досье на парня. Между прочим, они не обложили меня в три этажа. Материал до того понравился, что они попросили разрешения им воспользоваться.
   – После нас! – вклинилась я.
   – Само собой! – поддержал шеф. – В общем, история одновременно простая и странная. Сорок лет назад ребенка нашли работники лодочной станции. Знаешь, где?
   – В лодке, – пробормотала я.
   – Уже знаешь? – разочаровался шеф. Он не любит, когда его новости запаздывают.
   – Я просто предположила. Вы сказали «на лодочной станции», вот я и подумала.
   – Да, на станции, – продолжал успокоенный шеф. – Можно сказать, родился моряком.
   – Мамашу искали?
   – Искали, – подтвердил шеф. – Времена были не то, что сейчас, порядок соблюдался. Прошерстили все окрестности и жилые микрорайоны, проверили всех женщин, которые должны были рожать в ноябре. Результат – ноль. Все младенцы налицо, пропавших нет, заявлений нет, в общем, ничего нет.
   Шеф сделал паузу, пытливо взглянул на меня. Очевидно, выражение моего лица его удовлетворило.
   – Сам обалдел, – объяснил он мне. – История – хоть в кино снимай! Заметь: ребенок был тепло укутан! Значит, убить его не пытались.
   – И никаких родительских следов?
   – Никаких! Вот такие дела.
   Шеф прокашлялся и сказал будничным тоном:
   – Кстати, его настоящая фамилия – Романов. Мальчику дали фамилию лодочника, который его нашел.
   – А потом? – жадно спросила я.
   – Потом он фамилию поменял. Самым законным образом, при получении паспорта. Ему очень не советовали этого делать. Фамилия-то похожа на немецкую, могли возникнуть сложности при поступлении в вуз...
   – Возникли? – поторопила я шефа.
   Тот остановился и неодобрительно взглянул на меня. Я торопливо замахала руками:
   – Молчу, молчу!
   Шеф сурово кашлянул.
   – Нет, – признал он. – Не возникли. Парень в вуз не поступал. Удовлетворился питерской мореходкой. Знаешь, что самое интересное?
   – Что?
   – Педагоги ему наперебой советовали учиться дальше. У парня были отличные способности к математике и физике. Но в Морскую Академию он не пошел.
   – Почему? – поразилась я.
   Шеф развел руками.
   – Сам поражаюсь! Все стартовые условия ему обеспечили! Красный диплом, рекомендацию, внеконкурсное место... А он взял и попросился на корабль.
   Я крепко стиснула зубы. Из меня рвалась сотня вопросов, но если я начну перебивать шефа, то мы не закончим до завтрашнего вечера. Терпи, Майка, терпи!
   – Его пристроили на хорошее судно. Был такой советский теплоход «Ал Сабахия», ходил в Кувейт. В загранку обычно отправляли проверенных людей, но детдомовского мальчика взяли вне конкурса. Гарантийным стармехом на теплоходе служил некто по имени Радомир Орловский.
   – Ух, ты! – не удержалась я. – Красиво звучит!
   – Легендарная личность! Говорят, не механик, а зверь. В хорошем смысле слова, – поправился шеф. – И человек, говорят, замечательный. Он мальчика взял под крыло. И огранил его так, что лучше не бывает.
   Шеф оторвался от факса и спросил:
   – Помнишь наш кораблик, который недавно сбежал от норвежцев?
   – «Электрон»?
   – Вот-вот! – обрадовался шеф. – Молодчина капитан! Не посрамил мундир! Так вот, к чему это я...
   Шеф поискал в факсе нужную строчку.
   – Ах, да! Представь себе, наш подопечный проделывал то же самое! И не один раз, а великое множество.
   – Уходил от норвежцев? – поразилась я.
   – Нет, не от норвежцев. В начале восьмидесятых он перебрался на Камчатку, контрактником на рыболовное судно. Рыбачили в Беринговом проливе, там территория строго охраняемая. Граница с Америкой, что ты хочешь! Так вот, наши прикололись браконьерить на американской стороне. Американцы просекли, выслали сторожевики. Только наш клиент, хотя было ему тогда лет двадцать, не больше, наловчился уходить от погони, как на крыльях. Моряки говорят, он секрет знал, как увеличить мощность двигателя. Превратил рыболовное судно в гоночную машину. Имел, понимаешь, незапатентованное ноу-хау!
   Шеф прыснул в кулак.
   – Что там творилось! Передать тебе не могу! Их ловили всей американской береговой охраной!
   – Поймали? – не выдержала я.
   – Ни разу! – обрадовал меня шеф. – Говорят, американцы назначили премию за их поимку. Между прочим, двадцать тысяч баксов!
   – Самолюбие заело?
   – Сначала самолюбие, а потом профессиональный интерес. Они готовы были костьми лечь, чтобы поймать механика того «Летучего голландца»...
   Шеф остановился и суеверно сплюнул через плечо.
   – Черт, помянул-таки, – пробормотал он себе под нос.
   И объяснил уже громче:
   – Так американцы прозвали их кораблик. За неуловимость.
   Я молча кивнула. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее.
   – Разъяренные американцы через день слали жалобы в наши судебные инстанции. Между прочим, подкрепленные снимками со спутника.
   – И что им отвечали?
   – Им отвечали, как полагается: дескать, произведена служебная проверка, ваши сведения подтвердились, экипажу объявлен строгий выговор...
   Шеф прыснул.
   – ...который почему-то всегда сопровождался денежной премией. Вот так.
   Я нервно хрюкнула.
   Шеф перебрал бумажки и сказал:
   – Вот, пожалуй, и все. Потом перестройка, развал страны... В общем, сплошной кошмар. Тут след Дердекена потерялся. Чем он занимался в это время, выяснить не удалось.
   Шеф снял очки и перебросил мне листы с факсом. Я быстро схватила их и запихала в сумку. Меня распирало нетерпеливое желание прочесть все собственными глазами.
   – Можно идти?
   – Иди, – разрешил шеф.
   Я двинулась к двери.
   – Майка!
   Я оглянулась.
   – Когда статья будет готова?
   Я почесала переносицу.
   – Дня через три.
   Шеф кивнул. Не успела я повернуться к нему спиной, как он позвал снова:
   – Майка!
   – Да, Игорь Константинович! – ответила я, нетерпеливо обернувшись.
   – Будь с ним осторожна, – предупредил шеф вполголоса. – Не нравится он мне.
   – Вот как? – удивилась я. – А мне показалось, что вы им восхищаетесь!
   Шеф побарабанил пальцами по столу.
   – Авантюрист твой Дердекен, – сказал он наконец. – Авантюрист самого крепкого разлива. Про таких парней хорошо читать в книжках, а в жизни...
   Он вздохнул.
   – В жизни от них нужно держаться подальше. Могут осчастливить, а могут в землю закопать. Никогда не знаешь точно, что будет дальше.
   – В этом-то вся прелесть, – ответила я и сделала торопливый шаг к двери.
   – Майка!
   Я демонстративно выдохнула воздух. Развернулась и молча уставилась на шефа.
   – А ну повтори мне основное правило журналистики! – велел шеф.
   – Никаких личных отношений с объектом, – отбарабанила я монотонно и вдруг споткнулась.
   – Игорь Константинович! В чем вы меня подозреваете?
   Шеф прищурился.
   – А что это у тебя глаза так сверкают? – спросил он подозрительно.
   – От гнева! – ответила я с благородным негодованием.
   – Точно?
   – Точно! Кипит мой разум возмущенный! Такие обвинения в мой адрес!
   – Да какие там обвинения, – оборвал меня шеф. – Просто мысли вслух. В общем, ты меня поняла.
   – Можно идти? – спросила я измученным голосом.
   Шеф насупился.
   – Конечно, где мне вас учить! – начал он язвительно. – Вы умные! Взрослые! Самостоятельные! Вам замуж невтерпеж!
   – Игорь Константинович! – позвала я.
   Шеф споткнулся на полуслове.
   – Ну?
   – Вы дали мне три дня! – напомнила я. – Могу не успеть!
   Шеф нацепил на нос очки и демонстративно уткнулся в бумажный лист.
   Я торопливо выскользнула за дверь, попрощалась с секретаршей и выскочила на улицу.
 
   Весь день я провела, читая и перечитывая факс, пришедший из Питера. Шеф был прав: основную интригу он мне рассказал, ничего нового я в бумагах не почерпнула. Но почему-то все равно просидела весь день, приклеившись к ним носом.
   Вечером я отложила факс, потянулась и пошла на кухню. Включила чайник, открыла холодильник, достала готовые салаты, которые пристрастилась покупать в соседнем универсаме. Не потому, что они мне очень нравились, а потому, что их порекомендовал Иван.
   Стыдно, но приходится признать: новый знакомый парализовал часть моей воли. И я не очень сопротивлялась.
   Итак, что у меня получается?
   Последний день своей жизни Терехин провел точно так же, как все предыдущие. Утром объехал свои компании, задержался на телевидении, составлял план работы информационной редакции. Просмотрел список командировок, утвердил его, проверил смету, утвердил ее...
   В общем, обычная рутина. Ничего интересного. Вовка говорит, что Терехин выглядел как обычно. Даже лучше, чем обычно. Его уже несколько дней не покидало хорошее настроение. Вовка считал, что шеф радовался предстоящему расширению канала и вытеснению конкурента.
   Конечно, это вполне вероятно.
   С другой стороны, Терехин мог получить хорошие вести из детективного агентства. Ему могли сообщить, что нашелся его ребенок тридцатилетнего возраста. Я думаю, что эта новость обрадовала бы его не меньше, чем вытеснение Дердекена.
   О чем же они договорились тогда в гостинице Азика?
   Я помотала головой. Сейчас не о том речь.
   Так, о чем я думала? Ах, да! О последнем дне господина Терехина!
   Значит, после решения текущих вопросов Терехин отправился обедать. Обедал магнат в демократичной обстановке телевизионной столовки. Причем, обедал там почти всегда, когда бывал на студии.
   Выходит, снова ничего необычного.
   После обеда Терехин поехал в спортивный клуб, где пробыл до самого вечера. И только в начале десятого отпустил телохранителей и отправился куда-то один.
   Куда?
   Тайна, покрытая мраком, перестала быть таковой, когда я встретилась со своим милицейским осведомителем. Оказывается, в последний вечер своей жизни Терехин отирался в аэропорту. Там его узнал дежурный милиционер. Когда объявили посадку московского рейса, Терехин встал у выходного терминала, где обычно встречают прилетевших, и дождался выхода последнего пассажира. После чего пожал плечами и вышел из здания. У дежурного милиционера сложилось такое впечатление, словно он должен был кого-то встретить, но этот человек не прилетел.
   Кого встречал Терехин?
   Неизвестно.
   Мне нужно было позарез побеседовать с Азиком, но городской мафиози как в воду канул. Ася перестала появляться в редакции, и все выходы на господина Турсун-Заде оказались перекрытыми.
   Мой милицейский осведомитель шепнул, что они тоже пытались разыскать маленького Турсуна, но и у них ничего не вышло. Дома Азик не жил, его жена, толстая и крикливая баба, вытеснила визитеров безо всяких комментариев.
   От кого же прячется Азик?..
   Да! Еще одна подробность, касающаяся Терехина! Гаишник, дежуривший ночью на аэропортовской трассе, показал, что автомобиль Терехина проехал мимо него в город примерно в половине двенадцатого ночи. А московский самолет приземлился в десять. Положим полчаса на ожидание... Значит, Терехин покинул аэропорт примерно в половине одиннадцатого.
   От аэропорта до города примерно двадцать минут езды. Выходит, что сорок минут Терехин находился в неизвестном месте.
   Сорок минут...
   Я вздохнула.
   В официальных отчетах сказано, что Терехин умер примерно в это же время. В половине двенадцатого. Плюс-минус сорок минут. Опять сорок минут! Что же это получается? Вышел из аэропорта, поболтался в неизвестном месте, приехал в город, загнал машину во двор дома и тут же умер, не выходя из салона. Причем, умер с выражением ужаса на лице.
   Чертовщина какая-то!
   Я доела салат, выбросила упаковку в мусорный контейнер под мойкой. Достала красивую фарфоровую чашку, разрисованную полупрозрачными пастельными тонами, налила в нее кипяток, бросила пакетик заварки.
   Уселась за стол и продолжила свои размышления.
   Сорок минут... Мне не давали покоя эти сорок минут. Где был Терехин после того, как вышел из аэропорта? Почему он не встретил человека, которого ожидал? Кого он ожидал? Черт, как же мне нужен Азик! Только он может пролить свет на некоторые интересующие меня вопросы! Если захочет, конечно.
   Судя по всему, Азик не хотел обсуждать эту тему ни с кем. Ни со мной, ни с милицией, ни с родственниками. Поэтому взял и скрылся.
   Скрылся вместе с Терехинским наследством.
   Полная неразбериха.
   Для чего Терехин продал ему свои компании? По словам Вовки Сагалаева, он планировал расширение частного телеканала за счет «Осенней звезды»!
   Хотя, если вспомнить мой разговор с матерью покойного магната, то этому можно найти объяснение. Терехин собирался разводиться со своей женой, мисской неизвестного города. Мисска могла предъявить права на имущество и оттяпать от него приличный кусок. Очевидно, Терехин делиться не пожелал. Я уже говорила, что главной чертой двоих хозяев города была нелюбовь к дележу. Поэтому Терехин решил временно расстаться со своим имуществом. А после развода...
   После развода каким-то образом получить его обратно. Каким? Это знает только наш пропавший мафиози Азик.
   Они с Терехиным были друзьями. Вместе не светились, но друг другу доверяли. Настолько, насколько вообще могут доверять друг другу деловые люди.
   Я допила чай, вымыла чашку и поставила ее на место. Посчитала дни, оставшиеся до сдачи статьи, и вздохнула.
   Нет, не успею. Мне позарез нужно поговорить с Азиком! Иначе статья будет незавершенной!
   Я еще раз посчитала про себя. Сегодня шестое октября. Значит...
   Я остановилась и чертыхнулась вслух.
   ...значит у Лешки завтра день рождения! А я чуть не забыла! Интересно, как мне лучше поступить: поздравить приятеля по телефону, или все-таки приехать?
   Я побарабанила пальцами по столу.
   После недавней ссоры, вернее, после нескольких ссор, наши отношения балансируют на грани разрыва. Но день рождения – святой праздник! Тем более, что Лешка сейчас один...
   Я подавилась.
   Один, как же! Это день рождения он будет справлять в компании очередной нимфы по имени Ира Терехина! Молодец, девочка! Не успела похоронить богатого супруга, как тут же нашла кандидата на эту должность. И тоже далеко не бедного. Не женщина, а «Черная вдова»!
   – В тебе говорит ревность, – уличила меня совесть.
   – Вот уж нет! – возразила я. – Я в Лешку ничуть не влюблена!
   – А почему тогда злишься?
   – Потому, что этот лицемер без конца признается мне в любви! А сам гуляет с другими бабами!
   – Ты же не отвечаешь ему взаимностью, – подловила меня совесть. – Что ему еще остается?
   Я не нашлась, что возразить.
   Может, и правда? Лешка шастает по бабам исключительно из-за моей душевной глухоты? Я фыркнула.
   Не верю!
   Шастает, потому что ему это нравится! И даже если мы поженимся, то ситуация не изменится ни на йоту! Лешка попрежнему будет шастать по нимфам, искренне считая, что любовь – это одно, а гулянки – это другое.
   Нет уж! Такого счастья мне не нужно!
   Но мысль о том, что мой бывший приятель отметит свой день рождения в компании мисски неизвестного города, плотно засела у меня в голове. И отчего-то причиняла боль.
   Наверное, именно поэтому я с утра пораньше отправилась в яхт-клуб. Мне было интересно: хозяин на месте или вернулся под крышу дома своего?
   А может, уже нашел себе новый дом? От Лешки можно ожидать чего угодно!
   – Добрый день! – сухо сказала я сторожу на автостоянке. Тоже мне, информатор! Побежал и доложил начальнику, что его знакомая отправилась на прогулку с посторонним мужчиной! А Лешка счел своим долгом устроить мне сцену ревности. И попал из-за этого в глупейшее положение.
   – Добрый, – откликнулся сторож так же прохладно. Чувствует, мерзавец, что нашкодил.
   – Директор здесь? – спросила я.
   – Где ж ему быть? У себя в кабинете.
   Я хотела спросить, по-прежнему ли Лешка живет в клубе, но подумала и не спросила. Не хотела выяснять такие подробности у человека, на которого была зла.
   Поэтому я молча вышла со стоянки и направилась в здание яхт-клуба. Поздоровалась с охранниками, спросила, на месте ли шеф.
   – Он вышел, – ответил охранник.
   – Надолго? – спросила я небрежно, хотя сердце екнуло. Неужели отправился отмечать день рождения с веселой вдовой?
   – Да нет, – ответил охранник. – Он где-то неподалеку. Наверное, обходит причалы.
   – Можно подождать в кабинете? – попросила я.
   – Конечно! – ответил охранник, не раздумывая.
   Я начала подниматься по лестнице. Интересно, как охрана представляет себе наши с Лешкой отношения? Судя по тому, как легко мне разрешили проникнуть в хозяйский кабинет, я у них ассоциируюсь с очередной хозяйской нимфой. Забавно!
   Я прошла по пустому коридору, на всякий случай стукнула в дверь.
   Никто не откликнулся, и я взялась за ручку. Толкнула дверь от себя, осмотрела пустую комнату.
   Переступила порог, бросила сумку на пол.
   Являться на день рождения без подарка, конечно, некрасиво. Но, во-первых, я не знала, увижу Лешку или нет.
   Во-вторых, я не знала, как он меня встретит после наших бесконечных разборок и ссор.
   И, в-третьих, я не знала, что ему подарить.
   Я уселась в кресло, уложила голову на подголовник и уставилась в потолок. Интересно, где его носит, моего приятеля Звягина? Кстати! Пока его нет на месте, я могу произвести небольшой эксперимент.
   Я поднялась с кресла, подошла к двери и прислушалась. Снаружи царила полная тишина.
   Я на цыпочках прокралась к столу, поискала взглядом фотографию, которую Лешка при моем появлении всегда убирает в верхний ящик. Я была уверена, что это фотография ныне царствующей нимфы. Интересно посмотреть, кого Лешка держит пред глазами: Ксюшу или веселую вдову? А может, на горизонте появилась третья кандидатура?
   Повторяю: от Лешки можно ожидать чего угодно!
   Но рабочий стол бы непривычно, девственно пуст. Значит, сердце моего приятеля в данный момент свободно.
   Я осторожно потянула на себя верхний выдвижной ящик. Он поддался неохотно, с противным деревянным скрипом.
   В ящике лежала только одна женская фотография. Я взяла ее, медленно поднесла к лицу. Мной овладели странные и противоречивые чувства.
   Во-первых, я откровенно изумилась. Честное слово, я могла предположить все что угодно, но увидеть в Лешкином столе свое собственное изображение!
   Это снимок Лешка сделал год назад на пикнике, который устроил шеф в честь пятилетия журнала. Излишне говорить, что наши рекламодатели возглавляли список почетных гостей. А Лешка из всех рекламодателей – самый любимый.
   Сначала торжество шло тихо-мирно, гости вели себя чинно. Потом горячительные напитки оказали на компанию свое расслабляющее действие, и веселье покатило полным ходом.
   Помнится, я тогда слегка назюзюкалась. Но не потому, что много выпила, скорее от отсутствия практики.
   И надо же было, чтобы Лешкин фотоаппарат зафиксировал меня именно в этот момент!
   Я еще раз критически осмотрела снимок и хмыкнула.
   М-да... Надеюсь, кроме Лешки его не видела ни одна живая душа. Все-таки Лешка идиот. Не мог свистнуть у меня какую-нибудь приличную фотографию! Дома все стены увешаны моими изображениями! А, ладно... Не буду придираться, не так уж плохо я выгляжу. Правда, пасть распахнута в приступе безудержного хохота, зато видно, что зубы – хорошие. И причесочка симпатичная, называется «художественный беспорядок»... В общем, не так все страшно.
   В отдалении послышался Лешкин голос. Я поспешно сунула фотографию обратно в ящик, задвинула его и на цыпочках вернулась назад. Уселась в кресло, постаралась придать лицу скучающее и невинное выражение.