Тихонова Карина. Тайна осенней звезды

   Наконец молчание стало неприличным, и Алина спохватилась.
   – Спасибо за цветы, – сказала она с улыбкой. Улыбка продемонстрировала мне отличные ровные зубы. Кто б сомневался!..
   – Не за что, – ответила я вежливо.
   Алина понюхала букет.
   – А почему желтые? – спросила она внезапно.
   Я засмеялась.
   – Вообще-то, я искала хризантемы. Японцы считают, что желтые хризантемы символизируют богатство.
   – А желтые розы символизирую разлуку.
   – Да, – согласилась я. – Но мы же с вами не верим в плохие приметы?
   Алина снова рассмеялась. Она излучала мощный поток обаяния. Не удивляюсь, что мужчины всю жизнь падали к ее ногам, как перезревшие яблоки. Очаровательная женщина. Без всяких оговорок.
   – Проходи в комнату, – пригласила она. – Дверь направо. Я сейчас вернусь, только цветы в воду поставлю...
   Я вошла в просторную комнату, очевидно, служившую гостиной. Мебели в ней было немного, и мебель была современной. Странно. Мне казалось, что окружать Алину должен только дорогой антиквариат.
   Я уселась на огромный кожаный диван, оказавшийся мягким и удобным. Откинулась на спинку и оглядела гостиную.
   Странное помещение. Какое-то безликое, как офис. Словно здесь не живут, а только работают.
   Вся обстановка состояла из огромного кожаного холла, двух кресел и журнального столика. У противоположной стены приткнулся длинный черный рояль с ажурным пюпитром. На нем высилась стопка нот.
   Прямо на полу стоял мощный музыкальный центр с хорошими колонками. Там же были горкой свалены диски СД-рома. Больше в комнате не было ничего. Даже ковра.
   Хотя пол, выложенный сверкающими деревянными планками, не нуждался в прикрытии.
   В коридоре послышались шаги, я быстренько отряхнула джинсы и уставилась на дверь.
   Вошла Алина, держа в руках большую хрустальную вазу с розами. Аккуратно пристроила вазу на пол рядом с роялем, повернулась ко мне и спросила:
   – Ты голодная?
   Я слегка смутилась.
   Кроме двух сырников у меня с утра маковой росины во рту не было. Но не сообщать же об этом примадонне местного театра!
   – Спасибо, нет, – соврала я.
   Алина скользнула по моему лицу проницательными глазами.
   – Когда ты врешь, у тебя уши краснеют, – сказала она наставительно.
   – Краснеют, – созналась я. – Это у меня от папы.
   – Как он поживает? – спросила Алина небрежно.
   Я поразилась.
   – Вы знакомы с моим отцом?
   – Была знакома, – поправила меня Алина. – Очень давно. Еще до твоего рождения.
   Она легко повернулась на каблучках, взметнулась широкая цыганская юбка, повеяло ароматом горьковатых духов.
   – За мной! – скомандовала Алина.
   Я поднялась с дивана и поплелась в коридор. В душе царило смятение.
   Папа никогда не рассказывал мне, что был знаком с Алиной! С ума сойти! Как это понимать? Они, что, вместе работали? Интересно где? Отец – потомственный милиционер, Алина – артистка.
   У них, что был ро...
   Додумать я не успела, потому что оказалась на огромной кухне, заставленной такой же современной мебелью, как и гостиная.
   – Садись, – велела Алина. – Будем обедать.
   Я послушно уселась за узкий стол, напоминающий барную стойку.
   Алина сунула в микроволновку что-то, похожее на фаршированные овощи и достала из холодильника упаковку сметаны.
   – Ты, случайно, на диете не сидишь? – спросила она меня.
   – Нет, – ответила я, проглотив слюну. По кухне пополз аппетитный запах фаршированных баклажанов.
   – Вот и умница, – одобрила прима. – До тридцати лет можно есть все.
   – Все? – не поверила я.
   – Все! – подтвердила прима. – Организм переваривает безостановочно, хоть смолу, хоть обойный клей!
   – А вы ели обойный клей?
   – Нет, – ответила Алина совершенно спокойно. – Обойный клей во времена моей молодости был дефицитом. Смолу жевала, было дело.
   Она засмеялась и предупредила:
   – От нее зубы чернеют. Лучше не пробуй.
   – Да я и не собиралась.
   Алина достала из микроволновки блюдо с небольшими аппетитными баклажанами, фаршированными мясом и рисом.
   – Любишь? – спросила она.
   – Очень, – призналась я.
   – Тогда ешь.
   Она выложила на мою тарелку целых три штуки.
   – Все-все! – запротестовала я. – Не осилю!
   – Ничего, осилишь, – уверенно сказала Алина. Открыла упаковку сметаны и полила мои баклажаны. Себе положила только одну штучку, по-моему, самую маленькую из всех.
   Я хотела приступить к трапезе, но вовремя опомнилась.
   – Руки! Можно руки помыть?
   Алина указала на дверь в прихожей.
   – Выключатель справа, – проинформировала она. – Полотенце синее.
   Я удалилась из кухни, а когда вернулась обратно, обнаружила, что на столе стоит тарелочка с моим любимым сыром «Дор-блю», нарезанным аппетитными ломтиками. Еще Алина поставила возле тарелок два красивых бокала и разлила в них красное вино.
   – Чисто символически, – сказала она, указывая на вино. – Не возражаешь?
   – Я за рулем, – начала я, но тут же махнула рукой.
   – А, ладно! Один глоток, не больше!
   Алина отсалютовала мне бокалом.
   – За твою удачу, Майя Витола!
   Я ответила ей неуверенным жестом и пригубила вино. Не разбираюсь в винах, но это вино мне понравилось.
   – Попробуй баклажаны, – сказала Алина, поставив свой бокал на стол. – Сама готовила.
   – А вы умеете? – бестактно удивилась я.
   Алина коротко хмыкнула. Я спохватилась.
   – Ой, извините.
   Алина протянула мне льняную салфетку.
   – Так ты мне не ответила, – напомнила она. – Как поживает твой отец?
   – Папа живет нормально, – ответила я и отрезала кусочек баклажана. Подцепила вилкой выпавшую начинку и отправила все в рот.
   Объедение!
   – Он работает? – продолжала Алина.
   – Да, – ответила я коротко.
   – Наверное, преподает где-нибудь?
   – Преподает, – подтвердила я. Посмотрела на хозяйку с любопытством и спросила:
   – А почему вы так подумали?
   Алина улыбнулась. У нее была обворожительная улыбка.
   – У него были сильно развиты педагогические способности, – ответила она дипломатично.
   Я вспомнила сегодняшнее утреннее объяснение и с горечью сказала:
   – О да!
   Алина тактично скрыла повторную улыбку и начала терзать вилкой свой крохотный баклажан. Несколько минут мы молчали, подъедая вкусные кусочки. Я так увлеклась, что не заметила, как доела все до конца.
   – Ой! – сказала я, обнаружив, что тарелка пустая. Тут же виновато посмотрела на Алину. Она улыбалась, наблюдая за мной.
   – Извините, – пробормотала я и промокнула губы салфеткой. – Меня дома хорошо кормят, честное слово!
   Вздохнула и добавила:
   – Но мне все время есть хочется. Это даже неприлично.
   – Я тебе завидую, – неожиданно заявила Алина.
   – Почему?
   – Потому, что давно потеряла аппетит, – ответила прима и отодвинула в сторону свою тарелку. Я невольно заглянула в нее. Практически нетронутое блюдо.
   – Не стесняйся, – продолжала Алина. – Все естественно. Растущий организм и все такое... Это значит, что ты еще не перевалила хребет.
   – Какой хребет?
   – Возрастной, – ответила хозяйка. – И радуйся, что не перевалила. Потом дорога идет вниз. И чем дальше, тем быстрей.
   Она убрала бокалы с вином и поставила передо мной красивую чайную чашку. Налила крепкую заварку, немного разбавила ее кипятком.
   – А вы? – спросила я.
   – Перед спектаклем не рекомендуется, – ответила Алина. Подперла рукой подбородок и задумчиво произнесла:
   – Майя Витола... Кто бы мог подумать!
   Она оторвала ладонь от подбородка и одобрительно оглядела меня еще раз:
   – А ты красивая девочка!
   – Спасибо, – пробормотала я. Мне было странно, что легендарная прима держится со мной так запросто. С чего бы это?
   – А откуда вы знаете моего отца? – спросила я, преодолев смущение.
   – Нет, – ответила Алина.
   – Что «нет»? – не поняла я.
   – Об этом мы сейчас говорить не будем, – ответила она. – Потому что через полчаса мне нужно собираться в театр. Давай, девочка, спрашивай быстрей, что ты хотела.
   И Алина положила на стол перед собой красивые худые руки. Ее яркие зеленые глаза уставились на меня с выражением терпеливого ожидания.
   «М-да, – подумала я. – Не похожа она на скорбящую любовницу. Как приступить к делу? Не спросишь ведь прямо в лоб... Господи, почему я не подготовилась заранее?»
   – Наших читательниц интересует рецепт вашей молодости, – сказала я дипломатично. Главное – начать. Там уж кривая вывезет.
   Алина снисходительно усмехнулась.
   – Детка, я, конечно, могу тебе ответить честно, но ваш журнал это не напечатает.
   – Это неприлично? – спросила я, поднимая брови.
   – Нет, – ответила Алина. – Это очень грустно. А ваш журнал, насколько я понимаю, из кож вон лезет, чтобы домохозяйки не грустили. Ну, ладно. Не знаю, что ты там напишешь, но на самом деле...
   Она сделала паузу.
   – Рецепт печальный. Одиночество.
   Я чуть не свалилась со стула.
   – Это вы-то одиноки?!
   Удержалась на сиденье и договорила:
   – У вас столько зрителей, столько поклонников, я бы даже сказала фанатов...
   – Детка, я говорю о другом, – перебила меня Алина. – Я прожила жизнь, в которой не было больших страстей. Ни любви, ни ненависти, ничего, что заставляет душу взрослеть и стареть. Вот и весь рецепт.
   Она развела руками.
   – Вы не были влюблены? – спросила я с невольным интересом. Представить себе Алину Брагарник фригидной дамой у меня не получалось при всем желании.
   – Была, – ответила она. – Немножко, еще в школе.
   – Вы закончили десятилетку?
   Алина усмехнулась.
   – А ты думала, я училась в Смольном институте? – спросила она.
   Я смутилась.
   – Что-то не получается у нас разговор, – заметила Алина. – Наверное, потому что ты спрашиваешь не то, что хочешь.
   Я немного помедлила и нерешительно кивнула.
   – Тогда не темни и приступай к делу, – велела Алина.
   – Обещайте, что вы не рассердитесь! – попросила я.
   – Ладно, спрашивай, я постараюсь сдержать свое негодование, – нетерпеливо сказала хозяйка.
   Я набрала в грудь побольше воздуха.
   – Алина Витальевна, я пришла не для того, чтобы взять интервью. Редакция журнала поручила мне одно небольшое расследование.
   – Ага! – уяснила для себя Алина положение вещей. – Значит, наш разговор напечатан не будет.
   – Не будет, – подтвердила я. – Расследование касается обстоятельств смерти... господина Терехина.
   Я мельком посмотрела на Алину: не сердится ли? Лицо примы было спокойным.
   – А что с обстоятельствами? – сказала она, пожимая плечами. – У господина Терехина случился сердечный приступ. Вполне реальные обстоятельства!
   – Да, это так, – заторопилась я. – Мне бы хотелось узнать о возможных наследниках состояния.
   – Ах, вот как!
   Алина прошлась по кухне, поглядывая на меня со странной улыбкой.
   – Вот как! – повторила она. – «Ищи, кому выгодно...»
   – Мы не ищем убийц, – ответила я. – Никакого криминала в смерти Терехина пока не обнаружено. Мы просто хотим знать, к кому перейдут те средства информации, которыми он владел.
   – К жене, наверное, – предположила Алина. – Завещания, насколько я знаю, не нашли?
   – Не нашли, – подтвердила я. – Значит, жена его единственная наследница? А детей у него не было?
   Алина прикусила нижнюю губу.
   – Да как тебе сказать, – ответила она неохотно. – И да, и нет.
   – То есть? – не поняла я.
   Алина возвела глаза к потолку.
   – Как-то раз господин Терехин рассказал мне интересную историю, – начала она ироническим тоном. – Он рассказал мне, что был влюблен в одну девушку, с которой учился в школе. Девушка была на год старше него. Они встречались, а потом господина Терехина забрали в армию.
   Алина сделала паузу и посмотрела на меня. Я напряженно застыла, впитывая каждое слово.
   – Когда господин Терехин вернулся домой, то узнал, что девушка вышла замуж и уехала из города. А от общих знакомых он узнал, что девушка вышла замуж потому, что она была беременна.
   – От него? – не удержалась я.
   Алина пожала плечами.
   – Это он и пытался недавно выяснить.
   – Недавно? – снова не удержалась я.
   – Он говорил, что нанял целое детективное агентство, для того чтобы разыскать свою бывшую пассию.
   – И как? – спросила я. – Они нашли?
   Алина снова пожала плечами.
   – Не знаю. Этот разговор состоялся за неделю до его смерти. О результатах розысков он не успел рассказать.
   – Это мальчик или девочка? – спросила я жадно. – Сколько ему... ей лет? Вы что-нибудь знаете?
   – Только то, что сейчас это взрослый тридцатилетний человек, – ответила Алина. – А уж мальчик или девочка...
   Она развела руками.
   – Понятия не имею!
   – С ума сойти, – пробормотала я. И спросила:
   – Как вы думаете, зачем он затеял эти поиски? Столько лет прошло...
   Алина посмотрела на меня со снисходительной усмешкой.
   – Девочка моя, это мог быть его ребенок! Его! Понимаешь? Хороший, плохой, мальчик, девочка – неважно! Другого-то ребенка у него не было!
   – Значит, вы считаете, что Терехин мог сделать этого ребенка своим наследником? – спросила я. Хотя какой это, к черту, ребенок! Взрослый тридцатилетний человек!
   – Детка, тебе не кажется, что ты задаешь глупые вопросы? – спросила Алина.
   – Кажется, – подтвердила я.
   – Тогда закончим, пожалуй, – велела она. – Мне нужно собираться в театр.
   Я послушно вылезла из-за стола.
   – Спасибо, – сказала я. – За все спасибо: и за потрясающий обед, и за то, что не выгнали меня с моими вопросами...
   Алина снова прикусила губу и посмотрела мне в глаза.
   – Ты красивая девочка, – повторила она. – На Мишу похожа, но не сильно. Надо думать, в маму...
   – Да, – подтвердила я. – Я больше на маму похожа. На отца только фигурой. У меня ноги длинные, как у него.
   Я развернулась и пошла в коридор. Алина бесшумно следовала за мной. Я обула туфли, повернулась к ней и сказала:
   – До свидания.
   – Приходи еще, – ответила Алина.
   – Благодарю вас, с удовольствием, – сказала я светским тоном.
   Алина засмеялась.
   Я открыла дверь и вышла в подъезд. Дверь за мной немедленно захлопнулась, в замке дважды повернулся ключ.
 
   Я вышла из подъезда, добрела до машины и уселась за руль. Голова была переполнена впечатлениями и новой информацией к размышлению.
   «Но до чего хороша!» – подумала я невольно, вспомнив хозяйку нашего театра. Это просто фантастика, когда женщина вдруг перестает стареть! Неужели Алина сказала правду? Неужели она никогда не испытывала сильных чувств? Ни любви, ни ненависти... Трудно поверить. По виду – не женщина, а огонь!
   Я неохотно завела машину и тронула ее с места. Доехала до набережной, припарковалась на краю дороги и вышла из салона. Не торопясь, побрела к приморскому садику, расположенному чуть выше пляжа.
   Да-а-а... Интересное кино. Круг подозреваемых расширяется с такой скоростью, что мои бедные мозги не в силах угнаться. Оказывается, у Терехина был ребенок! Сын, или дочь. «Ему» или «ей» сейчас тридцать лет. Терехин хотел этого ребенка разыскать. Для чего? Глупо даже сомневаться: Терехин оставил бы ему все, что имел. Кому это могло не понравиться? Конечно, законной супруге! Мисске неизвестного города, у которой на лбу написано большими буквами: «Ищу благодетеля».
   По-моему, пришла пора с ней познакомиться.
   Я взглянула на часы. Нет, сегодня уже не поеду. Во-первых, голова и так переполнена информацией, нужно ее разложить по полочкам. А во-вторых...
   Я снова посмотрела на часы. Половина пятого. В шесть заканчивается наш рабочий день, и редакция пустеет. Мне нужно приехать до шести, иначе я останусь на улице.
   «Может, вернешься домой?» – подтолкнуло меня малодушие.
   Я заколебалась. Все минусы совместного существования с родителями сейчас представились мне несущественными. Подумаешь, пилят... Значит, любят! Подумаешь, беспрерывно воспитывают... Значит, хотят мне добра!
   Я вспомнила домашние сырники, свежезаваренный чай, уютные посиделки на кухне и издала душераздирающий вздох. Дом представился мне тихой гаванью, закрытой от всех жизненных штормов и неприятностей.
   Может, вернуться?
   Я потрясла головой. Нет. Если я сейчас поддамся панике, то уже никогда в жизни не освобожусь от излишней родительской опеки. И до конца своих дней буду послушно сюсюкать: «Да, мама, слушаюсь, папа, вернусь не позже девяти...»
   Я уселась на каменный парапет, отделяющий сад от пляжа, и уставилась в морскую даль. Море готовилось ко сну. Предзакатное солнце разгладило воду, залило ее расплавленным золотом, шум маленьких набегающих волн был едва слышен. Море дышало так спокойно, так умиротворенно, что я на несколько минут позабыла все свои неприятности. Просто сидела, смотрела на опрокинутую синюю чашу и ни о чем не думала.
   Люблю море. Хотя и боюсь глубины.
   Мне в спину ударился детский мяч. Я вздрогнула от испуга и обернулась.
   – Простите, пожалуйста! – прокричала мне молодая женщина, державшая за руку мальчика лет пяти. – Он не нарочно!
   – Ничего, – ответила я. Подняла мячик и кинула его обратно. Удар был слабый, но я испугалась. Чего? Наверное, неожиданности!
   Вот и Терехин испугался. Да так, что умер с перепуга. В смерти от сердечного приступа нет ничего криминального, но что вызвало этот приступ?.. Что-то ведь его вызвало!
   Я снова и снова возвращалась мыслями к исходной точке.
   Да. Подозреваемых масса. Просто выбирай, кто больше нравится. Во-первых, жена, не желавшая остаться на бобах из-за какого-то там тридцатилетнего ребенка. Могла она организовать мужу сердечный приступ?
   Смешно даже спрашивать! Любая жена с легкостью это сделает! Если есть желание, конечно. Но не всегда муж при этом умирает.
   Значит, жена – подозреваемая номер раз. Пошли дальше.
   Подозреваемый номер два: маленький Турсун с большим Заде. Они с Терехиным были компаньоны. Ну, и что? А если Азика перестала устраивать половина? Куда он делся после смерти Терехина? Почему пропал? Не связаны ли эти события?
   Все возможно! Потом, что за предупреждение сделала мне Ася? Конечно, она могла соврать. Угроза могла исходить от нее, а не от Азика. Но уж слишком Ася нервничала. Она чего-то боится. Чего?
   Загадка.
   Подозреваемый номер три – новый радиомагнат, таинственная романтическая фигура, Иван Леонидович Дердекен.
   Я вспомнила яркие бирюзовые глаза на смуглом лице, спокойную улыбку, неторопливую манеру разговора, и у меня сладко замерло сердце.
   В жизни не видела такого мужчины. Просто не мужчина, а магнит.
   Тут я опомнилась и потрясла головой. О чем это я?.. Ах, да! О возможных подозреваемых!
   Иван Дердекен...
   Я поджала губы.
   Это возможно. Это не просто возможно, а почти вероятно. Именно с появлением Ивана Дердекена в городе закрутился и запутался клубок странных и необъяснимых происшествий. А в центре него – фигура нового жителя. Что и говорить, фигура колоритная. И не только фигура...
   Я снова вспомнила его глаза и невольно вздохнула.
   Ладно, оставили лирику, как говорит шеф. За Дердекена я возьмусь немного позже. Растяну удовольствие, так сказать.
   Подозреваемый номер четыре – таинственный тридцатилетний ребенок. Нашел ли его Терехин? Его ли это ребенок? Знал ли он что-то о своем настоящем отце? Как он к нему относился? Может, ненавидел? А что, вполне возможен и такой поворот! Мать могла наговорить ему что угодно! К сожалению, примеров тому масса! Мог ребенок устроить отцу сердечный приступ из ненависти?
   Вполне.
   А мог и по другой причине. Например, по расчету. Терехин-то – богатенький Буратино!
   Нет, этот вариант выглядит странно. Если Терехинский ребенок убил отца из расчета, то почему не дождался составления завещания? Или хотя бы официального признания? На что он сейчас рассчитывает? На эксгумацию трупа и на родственную экспертизу по установлению отцовства?
   Очень уж все это сложно. Проще было дождаться признания своих прав при жизни папочки.
   Я пожала плечами.
   Нет, все равно сбрасывать со счетов неизвестного ребенка пока не следует. Жизнь часто преподносит нам такие сюрпризы, которые трудно придумать.
   Итак, вот вам, господа-читатели, четыре крепких подозреваемых. Даже пять. Забыла включить в список Алину Брагарник. Не потому, что у нее был в этом деле интерес (от смерти Терехина она ничего не получила), а потому, что любовницы автоматически попадают в число подозреваемых.
   Мало ли как складывались у них отношения! Мы об этом ничего не знаем! Терехин уже не расскажет, а Алина может рассказать то, что сочтет для себя удобным. Вполне возможно, что и ребенка она придумала для того, чтобы отвлечь от себя внимание. А за что она убила любовника...
   Господи, за то, что храпел во сне! Что, скажете неубедительная причина?!
   Я спрыгнула с каменного парапета, взглянула на часы и направилась к машине. Перед тем как ехать в редакцию, мне нужно сделать несколько необходимых покупок. Например, приобрести смену белья, дезодорант, зубную щетку...
   Все это я купила в небольшом универсаме, расположенном недалеко от редакции. Не забыла захватить пару баночек йогурта и сырок в шоколаде. Домашних сырников мне теперь долго не видать, придется завтракать по-холостяцки.
   Я кинула свои покупки на заднее сиденье, рядом со спортивной сумкой, в которых хранились все мои вещи. Уселась за руль и поехала на работу.
   В редакции было пусто. Понятно: корреспонденты в разгоне. Шеф дожидался меня в пустой приемной.
   – Ну? – спросил он, едва завидев меня. – Не передумала?
   – Нет, – ответила я и опустила на пол свою сумку. – А вы?
   Шеф грозно пошевелил бровями, но я не испугалась. Пуганая уже.
   – Все мое ношу с собой? – спросил шеф, указывая на мою сумку.
   – Точно, – согласилась я. – А что? Очень удобно!
   – Очень удобно! – передразнил меня шеф. Вздохнул и сказал:
   – Я позвонил твоим родителям.
   Мне стало стыдно. Я как-то забыла это сделать.
   – И что? – спросила я смущенно. – Как они отреагировали?
   – Угадай с трех раз, – предложил шеф.
   – Обрадовались, – предположила я небрежно.
   – Угадала!
   Я удивилась. Я ожидала скандала, выяснения отношений, уговоров, душеспасительных бесед... Чего угодно, только не того, что предки обрадуются моему уходу!
   – Шутите? – уточнила я.
   – Вот еще!
   Шеф пожал плечами.
   – Сказали, что тебе давно пора становиться взрослой.
   – Ах, так!
   – И что дома этот процесс затянулся.
   – Ах, так!
   – В общем, они не возражают, – завершил шеф.
   Я уселась на подлокотник кресла.
   – Здорово! – сказала я мрачно.
   – Можешь располагаться, – предложил шеф как ни в чем не бывало. – Кабинет не запираю, там есть душевая кабинка. Это, конечно, не домашние удобства, но...
   Шеф не договорил и снова пожал плечами.
   – Спасибо, – сказала я мрачно. – Меня все устраивает.
   – Утром придет уборщица, – проинформировал шеф. – Она приходит рано, часов в семь.
   Я мысленно застонала. В это время я обычно сплю!
   – Она откроет сама, у нее есть ключи, – продолжал шеф бодро. – Я ее предупредил, что ты какое-то время подежуришь в редакции.
   – Подежурю? – удивилась я.
   – А что ты хотела? – в свою очередь удивился шеф. – Чтобы я рассказал сотрудникам о твоих домашних неурядицах? Чтобы все обсуждали твои семейные проблемы?
   Я покачала головой. Нет, этого мне не хочется.
   – Вы правы, – ответила я. – Спасибо.
   – Я сказал, что сам попросил тебе подежурить. Почему – распространяться не стал. Если будут спрашивать, сделай многозначительное лицо.
   – Сделаю, – пообещала я.
   – Подушка и плед на диване в моем кабинете.
   – Спасибо.
   – В общем, разберешься, – подвел итоги шеф.
   – Спасибо, – повторила я.
   – Пока!
   – До завтра.
   Шеф помахал мне ладонью и вышел из приемной. Я осталась одна.
   Некоторое время я слонялась между столов, разглядывая разбросанные повсюду бумаги. Потом включила электрический чайник, достала из секретарских запасов пачку печенья, отыскала чистую чашку и отправилась ужинать.
   Налила себе в чашку кипяток, бросила в него пакетик заварки. А дома, наверное, пьют свежезаваренный «Ахмад»...
   Я стукнула себя по колену.
   – Не смей ныть! – сказала я вполголоса.
   Включила компьютер и немного погоняла разноцветные шарики «Лайнса». Выпила чай, съела печенье и отъехала от стола на катающемся кресле.
   Может, начать статью? Я нерешительно посмотрела на светящийся экран.
   Нет. Рано. Во-первых, у меня пока мало материала. А во-вторых...
   Я побарабанила пальцами по столу.
   Во-вторых, я почему-то не доверяю редакционным машинам. Компьютеры у нас не кодируются, хозяев не имеют. Кто пришел, тот и занял приглянувшееся место. Не исключено, что завтра сюда сядет Ася Курочкина. Ей я не доверяю вдвойне. Как человеку и как любовнице местного криминального авторитета.
   К тому же, Асе почему-то вздумалось меня пугать.
   Я нахмурилась. Выключила компьютер, поднялась с кресла и подошла к окну.
   Угасал чудесный сентябрьский день. Еще неделя – и придет октябрь. Седьмого октября день рождения Лешки... Интересно, мы с ним до этого помиримся или нет?
   Я отошла от окна и подошла к стене, на которой висел календарь. Посмотрела день недели, на который придется день рождения Лешки. Пятница. Самый тяжелый день в редакции.