Тихонова Карина. Тайна осенней звезды

   – А ты что ответил?
   Лешка пожал плечами.
   – Да я это давным-давно знал!
   – Давно? – не поверила я.
   – Конечно! Господи, Майка, ты хоть раз задумалась: какого черта я приехал из Москвы поступать в местный университет?
   Я виновато почесала нос. Не задумалась.
   – Мне мать давно рассказала, – продолжал Лешка. – Понимаешь, она была на втором месяце, когда встретила отчима. Ну, все и закрутилось...
   – Потеряла голову, – подсказала я.
   Лешка сделал отрицательный жест.
   – Нет, – сказал он. – Мать говорила, что это было совсем другое. Как будто у нее вдруг глаза открылись. Понимаешь?
   – Понимаю, – тихонько ответила я. – Еще как понимаю.
   – Вот так все и произошло. Мать все бросила и уехала с отчимом. Он был военный, мы часто переезжали с места на место.
   – А отчим знал, чей ты сын?
   – Конечно! – ответил Лешка. – Он все знал! Но любил меня от этого ничуть не меньше. И он решил, что я должен знать правду. Вот мать мне и рассказала. Давно, после окончания школы.
   Он оглянулся на конвойного. Конвойный переключился на изучение трещины в углу комнаты. Лешка наклонил голову и воровато поцеловал мою руку.
   – А чего хотела от тебя Терехина? – напомнила я.
   – Что? А-а-а! Судиться хотела.
   – С тобой?
   – Нет, зачем... С Азиком! Она обнаружила, что отец...
   Лешка кашлянул.
   – То есть... ее муж продал все свое имущество. Ей это не понравилось. Она предложила мне обжаловать сделку по той причине, что я его сын. Это документально установлено, можно доказать родство тестом на ДНК.
   – А ты?
   Лешка оторвался от моей руки и с удивлением уставился мне в глаза.
   – Что я? Отказался!
   – Молодец, – прошептала я.
   – Да на фиг мне его компании?! У меня своя есть!
   Лешка вздохнул и выпустил мою ладонь. Сунул руки в карманы, откинулся на спинку стула.
   – Знаешь, – поделился он задумчиво, – я ему специально ничего не говорил. Боялся, что он решит, будто мне деньги нужны. А мне хотелось просто посмотреть на него...
   Лешка неловко пожал плечами.
   – И все. Просто посмотреть.
   – А потом почему не сказал? – спросила я. – Когда сам раскрутился?
   Лешка засмеялся.
   – Да не знал, как это сделать, – сказал он весело. – Глупейшая ситуация: подхожу к папаше и заявляю: «Здравствуйте, я ваш сыночек»! Представляешь реакцию?
   – Представляю, – ответила я. – Он бы от радости в обморок упал.
   – Я же не знал, что он меня ищет, – хмуро сказал Лешка. Потер ладонью лоб и договорил:
   – Глупо все вышло...
   – Три минуты, – сказал конвойный, не отрывая взгляда от трещины в углу.
   – Леш, – заторопилась я, – давай по делу. Кто мог тебе подбросить этот проклятый яд?
   – Откуда мне знать?
   – Где его нашли?
   – В кармане костюма.
   – Какого костюма?
   – Вечернего.
   – Вспомни! – велела я. – Кто к тебе подходил в тот день, когда ты вырядился в вечерний костюм?
   – Господи, да кто только ко мне ни подходил! – с раздражением огрызнулся Лешка. Обхватил руками голову, взъерошил волосы.
   – Официант, охрана, Пашка, клиенты...
   Он изо всех сморщил лоб.
   – Даже этот карлик... Как его...
   – Джокер! – вскрикнула я.
   – Во-во! Поскользнулся в туалете ресторана, чуть на меня не свалился. Ручки маленькие, такие, цепкие, как крючья... Еле отодрал.
   Лешка неодобрительно покосился на меня.
   – Шут твоего друга Дердекена...
   – Леш, он мне такой же друг, как Ира Терехина тебе подруга, – ответила я.
   – Правда?
   Лешка просветлел и схватил меня за руку.
   – Правда? – повторил он с надеждой. Выпустил мою ладонь и вцепился в свою рыжую шевелюру.
   – Господи! – сказал он. – А я-то думал!
   – Каждый судит по себе, – напомнила я многозначительно. Лешка покраснел, как вареный рак, и в отчаянии дернул себя за волосы.
   – Майка! Ты меня простишь? Я был таким идиотом! Мне хотелось, чтобы ты меня ревновала!
   – Не выдерни все волосы, – посоветовала я. И тихо добавила:
   – Должно же что-то остаться на мою долю...
   – Что? – не понял Лешка и нагнулся над столом. – Что ты сказала? – переспросил он, заглядывая мне в глаза.
   Я посмотрела на него, вздохнула и произнесла:
   – Я тебя люблю.
   – Все, ребята, – сказал конвойный, поднимаясь. – Время вышло. Давайте, целуйтесь поскорей.
   Я торопливо и неловко чмокнула Лешку в нос.
   – Я приду опять, – пообещала я.
   – Не надо! Нечего тебе делать в тюрьме! – на ходу попробовал отбиться Лешка.
   – Буду ходить! – упрямо крикнула я вслед. – Пока тебя не выпустят!
   – Буду ждать, – донеслось из коридора.
   Я присела на стул и приложила ладони к пылающим щекам. Никогда и нигде я не была так счастлива, как здесь, в тюремной комнате для свиданий.
   Воистину, неисповедимы пути господни!
 
   Последующую ночь я провела за компьютером.
   Возле меня стояла чашка с чаем, на столе уютно горела лампа под абажуром. На носу сидели «компьютерные» очки, на ногах были теплые носочки, рядом стояли наизготовку любимые домашние тапочки. Вот я и дома.
   Как же хорошо быть дома!
   Папа с мамой пришли пожелать мне доброй ночи.
   – Долго не сиди, – велела мама. – Глаза испортишь.
   – Не буду, – пообещала я.
   – Спокойной ночи, – сказал папа и поцеловал меня в макушку.
   Я проводила родителей благодарным взглядом.
   Странно устроена жизнь!
   Если бы я не ушла из дома, то не поняла бы, как сильно их люблю.
   И если бы Лешка не попал в тюрьму...
   Я нахмурилась.
   Это как раз не повод для сантиментов. Лешка в тюрьме, и его нужно оттуда вытаскивать. Нечего ему там делать.
   Я вошла во всемирную паутину и взялась за дело.
   Как там сказала Алина? Зрители театра кинулись прочь из здания?
   Я кликнула мышкой на слове «театр».
   Нет. Это слишком обтекаемо. Над предоставленной информацией можно просидеть всю жизнь. Конкретизируем поиски.
   Я задала тему: «Несчастные случаи на театральном спектакле».
   Компьютер взял время на раздумье и выдал мне несколько байтов информации.
   Я вздохнула.
   Пролистала пару страниц. Так, несчастный случай в Венском театре... На премьере оперетты Оффенбаха начался пожар... Погибло четыреста человек... Ничего себе! Композитор Вагнер, комментируя эту трагедию, сказал: «Вот что случается с теми, кто слушает оперетки Оффенбаха!».
   Я невольно фыркнула. Своеобразное чувство юмора было у Рихарда Вагнера, ничего не скажешь! Кстати, что он написал кроме «Золота Рейна»? Так... Оперы «Тангейзер», «Лоэнгрин», «Летучий голландец»...
   Я споткнулась. Приблизила лицо к монитору и прочла еще раз.
   «Летучий голландец».
   Я озадаченно почесала нос. Совпадение, не более того. Но почему мне кажется, что меня преследует этот образ? И потом, меня не интересует Венский оперный театр. Меня интересует лондонский театр. Правда, не знаю какой.
   Я снова конкретизировала поиск. Компьютер на этот раз не стал долго раздумывать. Я полистала полученную информацию и радостно потерла руки.
   Ура! Несчастные случаи в лондонских театрах были редки, как бриллианты чистой воды! Воистину, Англия – мировой оазис правопорядка!
   Я принялась внимательно читать короткие заметки, одновременно просматривая даты. Жаль, я не спросила Алину, когда произошел тот случай, о котором она мне рассказала. Это бы значительно упростило дело.
   Ладно, не буду привередничать. На этот раз у меня не так много работы.
   Я бегло просматривала заметки и вдруг зацепилась взглядом за словосочетание «органная труба».
   Ну и что? Подумаешь, органные трубы! Мало ли, где их устанавливают! В лондонском театре, в Домском соборе, в Большом зале консерватории, на радиостанции «Осенняя звезда»...
   Я подвинулась ближе к монитору и внимательно прочитала текст от начала до конца.
   «Полвека назад в любительском лондонском театре ставилась пьеса, действие которой в середине переносилось на триста лет назад. Чтобы усилить психологическое воздействие на зрителя, режиссер обратился за помощью к известному английскому физику Роберту Вуду. Тот предложил применить обыкновенную органную трубу, но таких размеров, чтобы она излучала неслышимый нормальным человеческим ухом инфразвук. Эффект превзошел все ожидания. Когда за сценой заработала труба, зрителей охватила такая паника, что они бросились вон из театра. В давке, возникшей у дверей, пострадали десятки человек. Жители соседних домов тоже выбежали на улицу. Позже они говорили журналистам, что началось землетрясение. Им показалось, что дом вот-вот обрушится». ^[4]
   Я медленно откинулась на спинку кресла. Сняла очки и покрутила их на пальце.
   Вот он, тот самый случай, о котором мне рассказала Алина. И что? Какая связь между использованием инфразвука, вызывающего чувство страха, и двумя смертями от сердечного приступа?
   Одна ниточка, конечно, есть. И Терехин, и Азик выглядели так, словно они перед смертью чего-то ужасно испугались. О чем это говорит? На них воздействовали инфразвуком? Но от него же не умирают! В лондонском театре никто не умер! Люди пострадали от давки, не от инфразвука.
   «От инфразвука не умирают», – повторила я про себя.
   Или... умирают?
   Я снова подвинулась к монитору. Быстро напечатала слово «инфразвук», кликнула мышкой на задаче «поиск».
   Компьютер издал натужный вздох. Я нацепила очки на нос. Судя по звуку, разбираться мне придется долго.
   Я не ошиблась. Информации было столько, что я просидела за разбором завалов целую ночь.
   Если суммировать поиски, вот что у меня получилось в итоге:
   В 1932 году советский гидролог В. Березкин на гидрографическом судне «Таймыр» заметил, что если в открытом море при приближении шторма держать возле уха шар-пилот, то в ушах ощущается значительная боль. Исследование этого странного явления провел академик В. Шулейкин и назвал его «голос моря». Инфразвук распространяется со скоростью звука и значительно опережает ветер и морские волны. То есть ученые получили возможность предсказывать шторм задолго до его приближения. Но выяснилась еще одна странность.
   При зарождении в океане урагана или тайфуна, состояние больных на берегу резко ухудшается. Возрастает количество самоубийств, несчастных случаев, дорожных аварий. Виновник всего этого – «голос моря».
   Французский ученый Гавро недавно предоставил новые факты воздействия инфразвука на нервную систему человека. Определенные частоты инфразвука могут вызвать у человека ощущение усталости, тоски, страха, подавленности, привести к потере зрения и даже к смерти. Инфразвук частотой в 7 герц смертелен для человека. Можно остановить сердце, подобрав соответствующую фазу инфразвука. ^[5]
   На этом месте я остановилась.
   Как там сказала Алина? «Можно выстроить десяток правдоподобных гипотез»?
   Лично я сумела выстроить только одну. Единственно правильную.
   За своим занятием я не заметила, как ночь ушла в прошлое. Окно подсветили бледные рассветные лучи. Я выключила лампу, сложила в стопку исписанные за ночь листы и упала на диван.
   Только успела подумать: хорошо, что сегодня воскресенье.
   Проснулась я после обеда. Села на диване, огляделась кругом. Сделанное ночью открытие навалилось на меня, как тигриный прыжок.
   – Страшно? – спросил внутренний голос.
   Я прислушалась к себе и ответила:
   – Нет.
   Это была чистая правда. Чувство уверенности в себе не покидало меня ни на минуту. Я точно знала, что должна сделать.
   В дверь комнаты кто-то осторожно стукнул.
   – Я проснулась! – ответила я громко.
   Дверь приоткрылась, в комнату заглянуло встревоженное мамино лицо.
   – Доченька, ты выспалась? – спросила она.
   Я засмеялась и ответила:
   – Выспалась мамуля.
   – Тогда иди обедать, – велела мама.
   – Иду, – ответила я послушно. – Только умоюсь.
   – Ждем.
 
   И мама скрылась в коридоре.
   Я отправилась в ванную. Привела себя в порядок, хорошенько вычистила зубы. Мое состояние было спокойным и собранным. На удивление спокойным, если представить, что мне предстоит сделать.
   Когда я вышла из ванной, родители уже собрались за столом. Я чмокнула их в щеки, уселась на свое место и задумалась.
   – Майя!
   Я подняла голову. Отец смотрел на меня с тревогой и недоумением.
   – Ты здорова?
   – Я здорова, папочка, – ответила я. – Просто просидела ночью за работой.
   – Разве можно так напрягать глаза? – вклинилась мама, но тут же испуганно замолчала.
   Я засмеялась. До чего же трогательно выглядят эти попытки предоставить мне свободу!
   – У меня была срочная работа, – сказала я. – Больше не стану засиживаться.
   – Ты ее сделала? – спросил папа.
   – Почти.
   Отец кивнул.
   После обеда он зашел ко мне в комнату и протянул запечатанный конверт.
   – Что это? – спросила я.
   – Это пришло вчера вечером, – ответил отец. – Просто забыл тебе отдать.
   – От кого? – спросила я, не решаясь взглянуть на обратный адрес.
   – Там не сказано.
   Я быстро просмотрела написанное. Действительно, наш адрес указан правильно, получатель – Майя Витола, а вот обратного адреса на конверте нет.
   – Почерк похож на женский, – сказал отец.
   – Да, пожалуй...
   Я отложила конверт в сторону и улыбнулась отцу. Отец понял это правильно и удалился из комнаты.
   Я вскрыла конверт. На диван упали несколько фотографий и какой-то костяной обломок.
   Я подняла его, покрутила перед глазами. Интересно, что это такое? Почему мне кажется, что я этот странный предмет уже видела?
   Я закрыла глаза, и память услужливо нарисовала мне картинку: вот я подбираюсь к Асе, заглядываю ей через плечо и вижу, как она крутит в пальцах непонятный маленький предмет, определить который мне тогда не удалось.
   Получается, конверт прислала Ася?
   Я снова просмотрела текст, написанный от руки. Нет, почерк не Асин. Ася пишет с характерным наклоном влево, как всякий нормальный левша. Этот конверт надписан правой рукой. Причем, я согласна с папой. Почерк похож на женский – изящный, слегка изломанный, с кокетливыми завитушками на заглавных буквах.
   Очень интересно! Что за женщина могла отправить мне это послание?
   Я порылась в конверте.
   А послание как раз отсутствует. Кроме фотографий и обломка неизвестного предмета в конверте ничего нет.
   Ну что ж, посмотрим на снимки. Может, они мне что-то подскажут.
   На первом снимке я увидела улыбающегося мужчину. Я покрутила снимок перед глазами.
   Знакомый мужчина. Не близко, конечно, но где-то я его видела... Интересно, где?
   Я опустила руку с фотографией на колено и потерла лоб. Потом снова взглянула на фото и стукнула себя по лбу.
   Ну, конечно! Это же покойный городской магнат, мой несостоявшийся свекор господин Терехин!
   Я осмотрела снимок уже более внимательно.
   Странно, никакого сходства с Лешкой. Хотя Лешка может быть похож на мать. Ее я никогда не видела.
   Я наклонила голову к плечу.
   Вообще-то, некоторое сходство просматривается. Небольшое сходство, почти незаметное. Они оба высокого роста, у них одинаковый овал лица, оба умеют носить хорошие костюмы...
   Терехин всегда был прекрасно одет. Ася говорила, что рубашки ему делают с эксклюзивными пуговицами. Кажется, из слоновой кости. Ася говорила, что таких пуговиц больше нет ни у кого в городе.
   Я поднесла фотографию к самым глазам. Под подбородком Терехина отчетливо виден туго застегнутый воротничок. Господи, зачем же он застегивал верхнюю пуговицу, так же и задохнуться можно...
   Внезапно я вскрикнула. Выронила фотографию, пошарила вокруг, нашла непонятный обломок. Поднесла его к снимку, сравнила и бессильно опустила руки.
   Вот мы и выяснили, что это за предмет.
   Это был обломок странной фигурной пуговицы, отчетливо видневшейся на снимке. Пуговицы, сделанной из слоновой кости. Вернее, из тоненькой пластины слоновой кости. Иначе поломать ее было бы почти невозможно.
   Я отложила фотографию Терехина и взяла другой снимок. На нем отчетливо запечатлелась стена, состоящая из органных труб. Незачем и спрашивать, где сделана фотография. Такое место в городе только одно.
   Студия новой радиостанции «Осенняя звезда», расположенная глубоко под землей. Я отложила фотографию в сторону и взяла последнюю.
   Последний снимок выглядел так, словно его сделали под микроскопом. Правый угол занимал край стены с фрагментом органной трубы. А рядом, на полу, лежал отчетливо видный предмет. Это был обломок эксклюзивной пуговицы, сделанной специально для рубашки господина Терехина.
 
   Интересно, как он мог там оказаться?
   Это было первое, что я подумала.
   Я закрыла глаза и увидела мужские пальцы, с силой рвущие воротник. Хрупкая пластина из слоновой кости с двумя дырочками посередине дает трещину, сломанный фрагмент отлетает к стене.
   И лежит там, никем не замеченный, пока Ася Курочкина, прекрасно знавшая об эксклюзивных пуговицах, не находит обломок в углу студии.
   И делает простой вывод, к которому я пришла совсем с другой стороны: Терехин умер именно здесь, в этой самой студии. Причем перед смертью он то ли задохнулся, то ли чего-то испугался. Так сильно испугался, что рванул на себе воротник и сломал эксклюзивное творение неизвестного мне мастера.
   «Ничего удивительного! – подумала я вяло. – Если подобрать соответствующую частоту инфразвука, то можно довести человека до приступа безумия, не то, что просто напугать!»
   Вот почему Азик пытался спрятаться! Он прекрасно понимал, что смерть его друга и компаньона вовсе не случайная благопристойная кончина от сердечного приступа! Он понимал, что Терехина убили, только не понимал, каким способом! Поэтому и прятался от неведомой опасности. И пытался разобраться в происходящем с помощью Аси. Но тут, совершенно некстати, в дело вмешалась я со своим журналистским расследованием, и Азик велел меня вытеснить. То ли с помощью угрозы, то ли с помощью денег – неважно! За сбор информации должна была взяться Ася. И она раскопала одну убийственную подробность: приехала на новую радиостанцию и нашла в студии обломок знакомой пуговицы. Она сфотографировала его, прежде чем забрать, и рассказала обо всем Азику.
   Что было потом? Не знаю.
   Знаю только одно: Азику стало известно, каким образом умер его компаньон. Потому что Азик умер точно такой же смертью.
   Но Ира Терехина? При чем тут она?
   Получить ответы на эти вопросы я могла только одним путем. Спросив обо всем у главного и основного свидетеля. У того, кто все это придумал, смастерил и привел в действие. У гениального самоучки, решающего задачки из учебника по физике для профильных вузов. У талантливого механика, за голову которого американцы назначили приз в двадцать тысяч долларов.
   Я немного подумала. Собрала все фотографии, уложила их обратно в конверт. Туда же сунула обломок терехинской пуговицы, встала с дивана.
   Подошла к столу, сложила в стопку исписанные за ночь листы бумаги. Вот вам готовая курсовая работа по теме «Инфразвук и его влияние на человека»!
   Я достала из ящика прозрачную пластиковую папку, уложила в нее все собранные бумаги вместе с конвертом. Обернула папку газетным листом и вышла в прихожую.
   Быстро нацепила на себя сапоги и куртку, крикнула родителям:
   – Я ушла!
   – А когда ты... – начала было мама, но тут же спохватилась. Поцеловала меня и сказала:
   – Счастливо.
   – Пока.
   Я выскочила из квартиры и понеслась вниз по лестнице.
   Уселась в машину, бросила пакет на соседнее кресло. Выехала со двора и рванула вперед по пустой воскресной дороге.
   Адрес шефа я знала давно. Только была у него дома всего два раза: один раз завозила срочную статью, которую нужно было успеть тиснуть в завтрашний номер, и еще раз с общими редакционными поздравлениями по поводу дня рождения. Шеф загрипповал, поэтому коллектив решил отправить парламентера с подарком на дом. Отправили меня, как самую ответственную.
   Дом я нашла сразу. С квартирой вышло затруднение, но я разузнала нужную информацию у подъездной бабушки, сидевшей на лавочке. Поднялась на последний этаж, позвонила в дверь, обитую черной кожей.
   Шеф открыл мне самолично. В старом спортивном костюме с надписью «СССР» поперек груди он смотрелся так же внушительно и солидно, как в строгой пиджачной паре.
   – Ты? – спросил он ошарашенно. Его глаза округлились.
   – Я, – ответила я. – Извините, Игорь Константинович, что я без предупреждения, но я не помню вашего домашнего номера. А дело срочное.
   – Срочное? – переспросил шеф и подозрительно сощурился.
   – Ну, входи...
   Он посторонился.
   У шефа я пробыла долго: почти полтора часа. Через полтора часа я покинула его квартиру и вышла на лестничную клетку.
   – Давай все же я с тобой поеду, – сказал шеф мне в спину.
   – Нет, – отказалась. – С вами все выйдет гораздо хуже.
   – Почему это? – обиделся шеф.
   – Потому что Иван вам не нравится, – ответила я. – И он это чувствует.
   – Подумаешь, какой чувствительный!
   – Я думаю, что он не такой чувствительный, как вам кажется, – перебила я. – И цацкаться с вами не станет.
   – А с тобой?
   Я взялась рукой за перила и обернулась.
   – Со мной все будет нормально, – заверила я.
   – Потому что ты ему нравишься? – язвительно спросил шеф.
   Я засмеялась и побежала вниз по лестнице. А про себя подумала: «Не потому, что я ему нравлюсь. Потому, что он мне когда-то нравился».
   – Майка! – отчаянно выкрикнул шеф в лестничный пролет. – Не стоит этого делать! Слышишь? Остановись!
   Я ничего не ответила. Распахнула подъездную дверь и вышла на улицу.
   Лицо обожгли ранние осенние заморозки. Странно, сейчас только середина октября, а уже так холодно.
   Я уселась в машину, достала из сумки мобильник и набрала знакомый номер.
   – Алло, – ответил голос, который обычно вгонял меня в ступор. Но на этот раз я была закрыта от него надежным пуленепробиваемым щитом.
   – Привет, – сказала я небрежно.
   – Привет, Майка.
   – Ты занят?
   – Для тебя я всегда свободен.
   Я засмеялась. Мне по-прежнему было приятно это слышать. Странно устроены женщины.
   – Можно я приеду? – спросила я.
   – Конечно!
   – Ты на рабочем месте?
   – Как обычно.
   – Еду, – сказала я и разъединилась.
   Бросила телефон в сумку, проверила ее содержимое: не забыла ли чего?
   Нет, не забыла. Все моё стратегическое оружие на месте.
   До новой радиостанции я доехала за пятнадцать минут. Воскресная дорога выглядела такой пустынной, словно жители города внезапно вымерли. На размытых дождем тротуарах изредка мелькали тени редких прохожих, город угрюмо нахохлился и замер в предчувствии холодов.
   Зима. Скоро придет зима. Скоро придет Новый год. И у меня начнется новая жизнь.
   – Какая? – спросила я вслух. – Счастливая?
   Но мне никто не ответил.
   Я припарковала машину, вышла из салона и огляделась.
   Место выбрано правильно. Вокруг ни одного жилого строения. Так что никакой паники среди населения при проведении опытов с инфразвуком не будет. Никто не выбежит из дома с криком «Землетрясение!», не возникнет никакой давки в дверях. Да и потом, сама студия находится так глубоко под землей, что инфразвуковые волны на поверхность не проникают.
   Я вошла в крутящуюся дверь, осмотрелась в поисках знакомого охранника с собакой. Но холл выглядел таким же пустынным, как воскресные улицы. Меня встречал только маленький Джокер, стоящий на первой ступени лестницы.
   – Кого я вижу! – сказал он.
   Его маленькие колючие глазки обшарили меня и мою сумку. Мне показалось, что его взгляд, как рентгеновский луч, проник в ее содержимое.
   Во всяком случае, взгляд Джокера изменился и сделался из неприязненного подозрительным.
   – Вас ждут, – сказал он сухо.
   – Привет, Джокер, – поздоровалась я. – Как твои дела?
   Он откровенно удивился.
   – Мы перешли на «ты»? Не помню такого брудершафта!
   – А разве шутам говорят «вы»? – спросила я с улыбкой. Я больше не боялась его обидеть. Я вообще ничего не боялась.
   Джокер не нашелся, что на это ответить. Окинул меня еще одним подозрительным взглядом, развернулся и начал взбираться вверх по ступенькам. Я пошла следом.
   Джокер, непрерывно оглядываясь, привел меня к двери с надписью «Приемная». Воскресный день на студии выдался нерабочим. Единственным звуком в пустом коридоре было эхо моих шагов.
   Джокер толкнул дверь, она плавно распахнулась и явила моим глазам элегантную приемную, отделанную кожей, хромированной сталью и уставленную живыми цветами.
   – Ого! – сказала я, обводя взглядом все это великолепие. – Красиво живете!
   Дверь смежной комнаты распахнулась. На пороге стоял Иван.
   – Привет, – сказал он тихо.
   – Еще раз привет, – ответила я.
   Он вышел из дверей и посторонился.
   – Прошу!
   Я засмеялась. Его элегантная учтивость казалась мне сейчас аляповатой ширмой, скрывающей пустую выжженную степь.
   Я вошла в кабинет, следом за мной скользнул маленький Джокер. Вскарабкался на высокий стул, сложил на коленях игрушечные ручки и уставился на меня злыми блестящими глазками.
   Иван вошел последним. Плотно прикрыл дверь, хотя кроме нас на студии никого не было. Подошел к своему креслу, венчавшему длинный овальный стол, и замер, ожидая, когда сядет дама.
   То есть я.
   – У тебя роскошный кабинет, – сказала я.
   – Положение обязывает, – объяснил Иван. – Тебе там удобно? Может, сядешь в мое кресло?
   – Спасибо, не стоит, – ответила я и села на мягкий стул с высокой резной спинкой. – Мне не хочется быть на твоем месте.