Толкиен Джон Рональд Руэл. Возвращение государя

чего-то все начинается, и укорениться надо, благо земля у нас в Хоббитании
тучная. Но в жизни-то, оказывается, есть высоты и глубины: какой-нибудь
старик садовник про них ведать не ведает, но потому и садовничает, что его
оберегают вышние силы и те, кто с ними в согласии. Я рад, что я это хоть
немного понял. Одного не понимаю - чего это меня понесло? Где там твое
зелье? И достань-ка ты все-таки из мешка мою трубку, вдруг да она цела.

Арагорн и Гэндальф отправились к Смотрителю Палат и велели ему ни под
каким видом еще много дней не выпускать Эовин и Фарамира и не спускать с них
глаз.
- Царевна Эовин, - сказал Арагорн, - скоро пожелает ехать в поход - так
или иначе задержите ее хотя бы дней на десять.
- Что до Фарамира, - сказал Гэндальф, - то не сегодня завтра он узнает,
что его отец умер. Но про безумие Денэтора он знать не должен, пока не
исцелится вполне и не будет занят по горло. Берегонду и периану-стражнику я
скажу, чтоб они держали язык за зубами, но все-таки надо за ними
присматривать.
- А насчет периана Мериадока, того, что ранен, распоряжений не будет? -
осведомился Смотритель.
- Он, наверно, уже завтра вскочит с постели, - сказал Арагорн. - Ладно
уж, пусть немного погуляет с друзьями.
- Диковинный народец, - понимающе кивнул Смотритель. - Вот ведь крепыши
какие!

У входа в Палаты собрались люди - поглядеть на Арагорна, и толпа
следовала за ним; когда же он отужинал, его обступили с просьбами вылечить
раненых, увечных или тех, кого поразила Черная Немочь. Арагорн послал за
сыновьями Элронда, и вместе они занимались врачеванием до глубокой ночи.
Весь город облетел слух: "Поистине явился Государь". И его нарекли
Эльфийским Бериллом, ибо зеленый самоцвет сиял у него на груди; так и
случилось, что предсказанное ему при рождении имя избрал для него сам народ.
Наконец, донельзя утомленный, он завернулся в плащ, тайком вышел из
города и перед рассветом заснул у себя в шатре. А утром над шпилем Белой
Башни развевалось знамя Дол-Амрота, голубое с белым кораблем, подобным
лебедю; люди смотрели на него и думали - неужто приснилось им явленье
Государя

ГЛАВА IX. НА ПОСЛЕДНЕМ СОВЕТЕ

Наутро по светлому небу плыли высокие, легкие облака; веял западный
ветер. Леголас и Гимли встали рано и отпросились в город повидаться с Мерри
и Пином.
- Спасибо хоть они живы, - проворчал Гимли, - а то все-таки обидно было
бы: ну и набегались же мы по их милости!
Эльф и гном рука об руку вошли в Минас-Тирит, и встречные дивились
таким невиданным и непохожим спутникам: прекраснолицый, легконогий Леголас
звонко распевал утреннюю эльфийскую песню, а Гимли чинно вышагивал,
поглаживая бороду и озираясь.
- Вот здесь недурная кладка и камень хорош, - говорил он, разглядывая
стены, - а там вон никуда не годится, и улицы проложены без понятия. Когда
Арагорн взойдет на престол, пришлем ему сюда наших подгорных каменщиков, и
они так ему отделают город, что любо-дорого будет посмотреть.
- Садов им здесь не хватает, - заметил Леголас. - Что ж так: один голый
камень, а живой зелени почти нету. Если Арагорн взойдет на престол, наши
лесные эльфы насадят здесь вечнозеленые деревья и разведут певчих птиц.

Наконец они явились к князю Имраилю, и Леголас, взглянув на него, низко
поклонился, ибо распознал в нем потомка эльфов.
- Привет тебе, господин! - сказал он. - Давным-давно покинула Нимродэль
лориэнские леса, однако же, как я вижу, не все, кто был с нею, уплыли на
запад из Амротской гавани.
- Да, многие остались, если верить нашим преданьям, - сказал князь, -
но с незапамятных времен не забредали сюда наши дивные сородичи. Глазам не
верю: эльф в Минас-Тирите, в годину войны и бедствий! Что тебя сюда привело?
- Я - один из тех Девяти, что вышли из Имладриса во главе с
Митрандиром, - сказал Леголас. - А это гном, мой друг; мы приплыли с
Государем Арагорном. Нам хотелось бы видеть наших друзей и спутников
Мериадока и Перегрина. Говорят, они на твоем попечении.
- Да, вы их найдете в Палатах Врачеванья, я сам вас туда провожу, -
сказал Имраиль.
- Лучше дай нам провожатого, господин, - сказал Леголас. - Ибо Арагорн
просил передать тебе, что он более не хочет появляться в городе, однако вам
нужно безотлагательно держать военный совет, и он призывает тебя вместе с
Эомером Ристанийским к себе в шатер. Митрандир уже там.
- Мы не промедлим, - сказал Имраиль, и они учтиво раскланялись.
- Величавый государь и доблестный военачальник, - сказал Леголас гному.
- Если и теперь, во времена увяданья, есть в Гондоре такие правители, то
каков же был Гондор во славе своей!
- Да, древние строенья добротней, - сказал Гимли. - Так и все дела
людские - весной им мешает мороз, летом - засуха, и обещанное никогда не
сбывается.
- Зато вызревает нежданный посев, - возразил Леголас. - Из праха и
тлена внезапно вздымается свежая поросль - там, где ее и не чаяли. Нет,
Гимли, людские свершенья долговечнее наших.
- И однако несбыточны людские мечтанья, - заметил гном.
- На это эльфы ответа не знают, - сказал Леголас.

Посланец князя отвел их в Палаты Врачеванья; они нашли своих друзей в
саду, и отрадна была их встреча. Они гуляли и беседовали, наслаждаюсь
недолгим отдыхом и ясным покоем ветреного утра. Когда Мерри притомился, они
устроились на стене, к которой примыкала больничная роща. Широкий Андуин,
блистая под солнцем, катил свои волны к югу и терялся - даже от острого
взора Леголаса - в зеленоватой дымке, застилавшей широкие долины Лебеннина и
Южной Итилии.
И Леголас умолк, вглядываясь в солнечную даль; он увидел над Рекою стаю
белых птиц и воскликнул:
- Смотрите, чайки! Далеко же они залетели! Они изумляют меня и тревожат
мне сердце. Впервые я их увидел и услышал в Пеларгире, во время битвы за
корабли: они вились над нами и кричали. И я тогда замер, позабыв о сраженье,
ибо их протяжные крики были вестями с Моря. Моря, увы, я так и не видел, но
у всякого эльфа дремлет в душе тоска по Морю, и опасно ее пробуждать. И
из-за чаек я теперь не узнаю покоя под сенью буков и вязов.
- Скажешь тоже! - возразил Гимли. - Ив Средиземье глазам раздолье, а
дела - непочатый край. Если все эльфы потянутся к гаваням, поскучнеет жизнь
у тех, кому уезжать некуда.
- Ужас как станет скучно! - сказал Мерри. - Нет уж, Леголас, ты держись
подальше от гаваней. И людям вы нужны, и нам тоже; да что говорить, нужны и
гномам - умным, конечно, вроде Гимли. И всегда будете нужны, если только все
не погибнут, а теперь я надеюсь, что нет. Хотя, похоже, это были еще
цветочки, а ягодки впереди: что-то конца не видно проклятой войне.
- Да не каркай ты! - воскликнул Пин. - Солнце, как видишь, на небе, и
денек-другой мы еще пробудем вместе. Меня вот любопытство разбирает. Ну-ка,
Гимли! Вы уже сто раз за утро успели помянуть свой поход с Бродяжником, а
толком ничего не рассказали.
- Солнце-то солнцем, - сказал Гимли, - да лучше бы, наверно, и не
вспоминать об этом походе, не ворошить темноту. Знал бы я, как оно будет,
нипочем и близко не подошел бы к Стезе Мертвецов.
- К Стезе Мертвецов? - переспросил Пин. - Арагорн про нее обмолвился, а
я думаю - о чем это он? Так что, развяжешь язык?
- Очень уж не хочется, - сказал Гимли. - Тем более что на этой Стезе я
опозорился: я, Гимли, сын Глоина, мнил себя выносливее всякого человека, а
под землей - отважнее всякого эльфа. Оказалось, что мнил понапрасну - я
осилил путь лишь по воле Арагорна.
- И из любви к нему, - добавил Леголас. - Его все любят - каждый на
свой лад. Ледяная мустангримская дева и та полюбила. Мы покинули Дунхерг,
Мерри, в предрассветный час накануне вашего прибытия, и народ там был в
таком страхе, что никто нас и не провожал, кроме царевны Эовин - как она,
выздоравливает? Печальные были проводы, я очень огорчился.
- Увы! - сказал Гимли. - А я никого от страха не замечал. Нет, не стану
я про все это рассказывать.
И он замолк, точно воды в рот набрал; но Пин и Мерри не отставали, и
наконец Леголас молвил:
- Так и быть, давайте уж я расскажу. Мне вспоминать не страшно: ничуть
не испугали меня человеческие призраки. Напротив, они показались мне жалкими
и бессильными.
И он коротко поведал им о зачарованной пещерной дороге, о сборище теней
у горы Эрек и о переходе длиною в девяносто три лиги до
Пеларгира-на-Андуине.
- Четверо с лишним суток ехали мы от Черного Камня, - сказал он. - И
поверите ли? Чем гуще чернела тьма, насланная из Мордора, тем больше я
проникался надеждой - ибо в этом сумраке Призрачное Воинство словно окрепло
и стало куда ужаснее с виду. Воинство мчалось за нами, и пешие не отставали
от конных. Ни звука не было слышно, лишь мерцали тысячи глаз. На Ламедонском
нагорье они нас нагнали, окружили как бы холодным облаком и пролетели бы
мимо, но Арагорн их остановил и велел им следовать позади.
"Даже привидения повинуются ему, - подумал я. - Что ж, может статься,
они и сослужат нам службу!"
Лишь в первый день рассвело, потом уж рассветов не было; мы пересекли
Кирил и Рингло и на третий день подъехали к Лингиру за устьем Гилраина. Там
ламедонцы отбивались от свирепых пиратов и южан, приплывших вверх по реке.
Но и защитники города, и враги - все побросали оружие и разбежались, крича,
что на них напал сам Король Мертвецов. Один только Ангбор, правитель
Ламедона, сохранил мужество и предстал перед Арагорном, а тот велел ему
собрать ополчение и следовать за нами, не страшась Серого Воинства.
"Наследник Исилдура зовет вас к оружию", - сказал он.
И мы пересекли Гилраин, рассеивая полчища союзников Мордора; наконец
решено было передохнуть, однако вскоре Арагорн вскочил на ноги с возгласом:
"Вставайте! Минас-Тирит уже осажден. Боюсь, он падет, если мы не поспеем на
выручку!" И мы сели на коней среди ночи и во весь опор помчались по
лебеннинской равнине.
Леголас прервался, вздохнул и, обратив взгляд к югу, тихо запел:

Живым серебром струятся Келос и Эруи
В зеленых лугах Лебеннина!
Высокие травы колышутся. Ветром повеяло с Моря,
И колеблются белые лилии.
Колокольчиками золотыми
Звенят, звенят на рассвете мэллос и альфирин
В зеленых лугах Лебеннина.
Если ветром повеяло с Моря!

В наших песнях эти луга всегда зеленеют, но тогда они виделись
пустошью, серою пустошью под черными небесами. И по этим широким лугам,
топча траву и цветы, мы день и ночь гнали врагов до самого устья Великой
Реки.
Там я почуял, что мы совсем близко от Моря: перед нами простерлась
темная водная гладь и стаи морских птиц оглашали кликами берега. О возгласы
быстрых чаек! Предрекала ведь мне Владычица, что я покой потеряю - вот и
потерял.
- А я этих чаек даже и не заметил, - сказал Гимли, - я ждал большого
сраженья. Там ведь стояла главная армада Умбара, пятьдесят больших кораблей,
а малых и не счесть. Беглецы, которых мы гнали, уже достигли гавани и
напустили там страху. Корабли побольше снимались с якоря и уходили вниз по
Реке или к другому берегу, а поменьше - вспыхивали, как факелы. Но
хородримцы, зная, что отступать некуда, со свирепым отчаянием изготовились к
бою, а когда увидели нас, разразились хохотом. Еще бы - нас три десятка, а
их видимо-невидимо.
Но Арагорн остановил коня и громовым голосом крикнул: "Теперь вперед!
Заклинаю вас Черным Камнем!" И внезапно Призрачное Воинство, до того
скрывавшееся позади, обрушилось серой волной, сметая все на своем пути. Я
услышал дальние крики, глухо затрубили рога, прокатился смутный многоголосый
гул - будто донеслось эхо давным-давно минувшей битвы. Мелькали тусклые
клинки; может, они и рубили, не знаю, только незачем было рубить, мертвые
побеждают страхом. Никто не устоял.
Они хлынули на корабли у причалов и метнулись по воде к тем, что стояли
на якорях: моряки и воины, обезумев от ужаса, прыгали за борт, остались лишь
рабы, прикованные к веслам. Мы промчались к берегу сквозь толпы бегущих
врагов, разметав их, как вороха листьев. На каждый большой корабль Арагорн
отправил одного из своих северян: они освобождали и увещевали пленных
гребцов-гондорцев.
Еще до исхода этого темного дня врагов не осталось и в помине: одни
потонули, другие без оглядки удирали восвояси. То-то я подивился, как
исчадия ужаса и тьмы сокрушили злодейские козни Мордора. Враг побит его же
оружием!
- Было чему дивиться, - подтвердил Леголас. - А я тогда, глядя на
Арагорна, подумал, каким великим, страшным и всемогущим властелином стал бы
он, присвоив Кольцо. Недаром в Мордоре так его испугались. Но чистота души
превосходит разумение Саурона; Арагорн разве не потомок Лучиэни? Это род без
страха и упрека, таким он и пребудет во веки веков.
- Гномы так далеко не заглядывают, - сказал Гимли. - Но воистину
властителен был в тот день Арагорн. Захватив черную армаду, он взошел на
мостик огромного корабля и велел трубить во все трубы, брошенные врагом.
Призрачное Воинство выстроилось на берегу и стояло в безмолвии, почти что
невидимое, только взоры их горели красными отсветами пылающих кораблей. И
Арагорн, обратившись к мертвецам, громогласно молвил:
"Внимайте наследнику Исилдура! Вы исполнили клятву, которую преступили.
Возвращайтесь в свой край и более не тревожьте тамошних жителей. Покойтесь с
миром!"
И тогда Князь Мертвецов выступил вперед, преломил копье и уронил
обломки. Потом низко поклонился, повернулся - и все Серое Воинство вмиг
умчалось, исчезло, словно туман, рассеянный ветром. А я будто очнулся от
сна.
В ту ночь мы отдыхали, а другие работали не покладая рук. Ибо мы
освободили тысячи пленников-гондорцев, галерных рабов, а вскоре потянулись
толпы из Лебеннина и с дельты, и Ангбор Ламедонский привел всю свою конницу.
Мертвецов больше не было, страх отпустил, и люди стекались помогать нам и
посмотреть на наследника Исилдура - молва о нем проложила огненный след в
ночи.
Ну, вот почти что и конец нашей повести. Вечером и ночью корабли
готовили к отплытию, набирали моряков, отбирали ратников; утром отплыли.
Кажется, как уж давно это было, а всего-то позавчера утром, на шестой день
похода из Дунхерга. Но Арагорн все тревожился, как бы не опоздать.
"От Пеларгира до Харлондских пристаней сорок две лиги, - говорил он. -
И если мы назавтра не приплывем в Харлонд, все пропало".
Добровольцы сели на весла и гребли изо всех сил, но поначалу мы плыли
медленно: против течения все-таки, в низовьях оно, правда, не быстрое, да
ветра, как назло, не было никакого. Я уж совсем приуныл - победить победили,
а что толку? - но тут Леголас вдруг рассмеялся.
"Выше бороду, отпрыск Дарина! - сказал он. - Говорят ведь: как будешь к
пропасти катиться, надежда заново родится". С чего бы ей заново родиться -
этого он объяснять не стал. Ночью было не темнее, чем днем, только тоскливо
до смерти; далеко на севере в тучах играло зарево, и Арагорн сказал:
"Минас-Тирит горит".
А к полуночи надежда и впрямь заново родилась. Моряки с дельты
поглядывали на юг и говорили, что пахнет свежим ветром с Моря. В глухой час
подняли паруса, плыли мы все скорее, и на рассвете засверкала пена у
водорезов. А дальше вы знаете: в солнечный полдень мы примчались с попутным
ветром и развернули боевое знамя. Великий это был день в незабвенный час,
что бы ни случилось после.
- Что ни случится после, подвиги не тускнеют, - сказал Леголас. - Поход
Стезей Мертвецов - это был подвиг, и он не потеряет величья, даже если
Гондор опустеет и обезлюдеет.
- Увы, похоже на то, - сказал Гимли. - Очень угрюмые лица у Гэндальфа и
Арагорна. Вот бы узнать, о чем они там в шатре совещаются! Я, как и Мерри,
не чаю конца проклятой войне. Но как бы то ни было, я готов сражаться и
дальше ради чести гномов Одинокой Горы.
- А я - за эльфов Дремучего Леса, - сказал Леголас, - и ради любви к
Государю Белого Древа.
Друзья замолчали и долго еще сидели на высокой стене, раздумывая каждый
о своем; между тем вожди совещались.

Расставшись с Леголасом и Гимли, князь Имраиль немедля послал за
Эомером; они спустились по улицам притихшего Града и вышли на равнину, где
Арагорн разбил шатер невдалеке от места гибели конунга Теодена. И Арагорн, и
Гэндальф, и сыновья Элронда их уже дожидались.
- Государи мои, - сказал Гэндальф, - вот что сказал перед смертью
наместник Гондора: "Может быть, и одержите вы победу у стен Минас-Тирита, но
удар, занесенный над вами, не отразить". Он говорил это в отчаянии, и все же
слова его правдивы.
Зрячие Камни не лгут, и заставить их лгать не под силу даже властелину
Барад-Дура. Он может, пересилив противника, отвести ему глаза или придать
увиденному ложный смысл. Однако, разумеется же, Денэтор взаправду и воочию
видел несчетные полчища Мордора, растущие день ото дня.
У нас едва хватило сил отбиться от первого нашествия. Скоро будет
новое, куда пострашнее. На победу надежды нет, в этом Денэтор прав. Все
равно - оставаться ли здесь и выдерживать, истекая кровью, осаду за осадой
или погибнуть в неравной битве за Рекой. Можно лишь выбирать из двух зол
меньшее; и, конечно, благоразумнее запереться в своих крепостях и хоть
ненадолго, но отсрочить всеобщую гибель.
- Стало быть, ты советуешь укрыться в Минас-Тирите, Дол-Амроте,
Дунхерге и сидеть там, как дети в песочных замках во время прилива? -
спросил Имраиль.
- Такой совет недорого стоит, - отвечал Гэндальф. - Разве мало
отсиживались вы при Денэторе? Нет! Я сказал, что благоразумнее, но я вас не
призываю к благоразумию. Я сказал, что на победу надежды нет, однако мы
можем и победить - только не оружием. Дело решит Кольцо Всевластья - залог
незыблемости Барад-Дура и великое упованье Саурона.
Вы, государи мои, знаете о Кольце достаточно, чтобы понять то, что я
говорю. От него зависит и наша судьба, и судьба Саурона. Если он им вновь
завладеет, то тщетна ваша доблесть: победа его будет молниеносной и
сокрушительной, такой сокрушительной, что он безраздельно воцарится в этом
мире - должно быть, до конца времен. Если же Кольцо будет уничтожено, то
Саурон сгинет - и сгинет столь бесследно, что до конца времен, должно быть,
не восстанет. Ибо он утратит всю силу, которой владел изначально, и
разрушится все, что было создано его властью, а он пребудет во тьме
кромешной безобразным исчадием мрака, будет грызть самого себя от бессилия
воплотиться. И великое зло исчезнет из мира.
Неминуемо явится в мир иное зло, может статься, еще большее: ведь
Саурон всего лишь прислужник, предуготовитель. Но это уж не наша забота: мы
не призваны улучшать
мир и в ответе лишь за то время, в которое нам довелось жить, - нам
должно выпалывать зловредные сорняки и оставить потомкам чистые пахотные
поля. Оставить им в наследство хорошую погоду мы не можем.
Саурон знает, что ему грозит, и знает, что его потерянное сокровище
нашлось. Он только не знает, где оно, - будем надеяться, что не знает.
Поэтому его и гложут сомнения. Ведь иным из нас под силу совладать с
Кольцом. Это он тоже знает. Я верно понял, Арагорн, что ты показался ему в
Ортханкском палантире?
- Да, перед самым выездом из Горнбурга, - подтвердил Арагорн. - Я
рассудил, что время приспело, что затем и попал этот Камень ко мне в руки.
Тогда было десять дней, как Хранитель пошел на восток от Рэроса, и Око
Саурона - так я подумал - надо бы отвлечь за пределы Мордора. А то его в
Черной Башне давно уж никто не тревожил. Но знал бы я, как он всполошится и
как быстро двинет готовое войско, я бы, может, и поостерегся. Чуть не
опоздал я к вам на выручку.
- Но как же так? - спросил Эомер. - Ты говоришь, Гэндальф, все пропало,
если он завладеет Кольцом. Почему же он нас не боится, если думает, что
Кольцо у нас?
- Он в этом не вполне уверен, - отвечал Гэндальф, - и не привык
дожидаться, как мы, покуда враг нападет. Кольцом, он знает, враз не
овладеешь, и владелец у него может быть лишь один; стало быть, нам не
миновать раздоров. Кому оно достанется, тот перебьет соперников. А Кольцо
его предаст и возвратится к Саурону.
Он следит за нами, он многое видит и слышит. Повсюду летают его
дозорные-назгулы. Перед рассветом пролетали они над Пеленнором, хотя почти
никто из усталых и сонных ратников их не увидел. Тревожные замечает он
знаки: Меч, которым отрублен был его палец вместе с Кольцом, выкован заново;
ветер переменился, развеял тучи, пригнал корабли, и огромное войско
нежданно-негаданно разбито наголову, а вдобавок погиб его могучий
предводитель.
Он с каждым часом укрепляется в своих подозрениях. Око его устремлено
на нас, все прочее он минует невидящим взором. И мы должны приковать его Око
к себе. В этом вся наша надежда. Так что совет мой вот каков. Кольца у нас
нет: мудро это было или безрассудно, однако оно отослано с тем, чтобы его
уничтожить, иначе оно уничтожит нас. А без Кольца мы не сможем одолеть
Саурона. Но Око его не должно прозреть истинную опасность. Своей отвагой
победы мы не достигнем, но удача Хранителя - почти невероятная - все же
зависит от нашей отваги.
Как Арагорн начал, так и надо продолжать, не давая Саурону времени
оглянуться. Надо, чтобы он собрал все силы для решающего удара, чтобы стянул
к Черным Вратам все свое воинство и Мордор остался бы без охраны. Надо
немедля выступать в поход. Мы должны послужить для него приманкой, и
приманкой неподдельной. Он пойдет на приманку, он жадно схватит ее:
подумает, что наша поспешность - признак гордыни нового хозяина Кольца. Он
скажет себе: "Ах, вот как! Быстро же он высунулся, только чересчур уж
осмелел. Пусть-ка подойдет поближе - и угодит в ловушку. Тут-то я его и
прикончу, и то, на что он покусился, станет моим навеки".
Мы должны попасться в его ловушку - намеренно и безоглядно, не надеясь
остаться в живых. Ибо, вернее всего, нам придется погибнуть в битве вдали от
родной земли; если даже и будет низвергнут Барад-Дур, мы этого не увидим. Но
такая уж нам выпала участь. И не лучше ль это, чем покорно дожидаться гибели
- ее мы все равно не избегнем - и, умирая, знать, что грядущего века не
будет?
Воцарилось молчание. Наконец Арагорн сказал:
- Пути назад я не вижу. Мы у края пропасти, и надежда сродни отчаянию.
А колебаться - значит упасть наверняка. Пусть все прислушаются к совету
Гэндальфа: он давно уж ведет борьбу с Сауроном, и нынче решается ее исход.
Если б не Гэндальф, спасать было бы уже нечего. Впрочем, я никого не хочу
неволить. Каждый пусть выбирает сам.
И Элроир сказал:
- Для этого мы и явились с севера, и наш отец Элронд советует то же,
что Гэндальф. Мы не отступим.
- Что до меня, - сказал Эомер, - то я мало смыслю в этих сложных делах,
но мне и так все ясно. Я знаю одно: мой друг Арагорн выручил из беды меня и
весь мой народ, и, коли ему теперь нужна моя помощь, я пойду с ним куда
угодно.
- Ну а я, - сказал Имраиль, - признаю себя вассалом Государя Арагорна,
хоть он пока и не взошел на престол. Воля его для меня закон. Я тоже пойду с
ним. Однако ж он сам назначил меня наместником Гондора, и мне надлежит
прежде всего позаботиться о гондорцах. Немного благоразумия все-таки не
помешает. Надо предусмотреть и тот и другой исход. Если возможно, что мы
победим, если есть на это хоть малейшая надежда, то Гондор нуждается в
защите. Не хотелось бы мне вернуться с победой в разрушенный город и
разоренную страну. Между тем я знаю от мустангримцев, что с севера нам
грозит большое войско.
- Это верно, - сказал Гэндальф. - Но у меня и в мыслях не было оставить
город без зашиты. Нам нужна не очень многочисленная рать: мы ее поведем не
на приступ Мордора, а затем, чтобы погибнуть в сражении. И выйти надо не
сегодня завтра. Я как раз хотел спросить: сколько ратников мы сможем
собрать в поход через два дня, не больше? Ведь это должны быть стойкие воины
и притом добровольцы, которые знают, на что идут.
- Все еле держатся в седлах, - сказал Эомер, - и почти все изранены.
Так скоро я вряд ли и две тысячи наберу - ведь надо и здесь оставить не
меньше.
- Войска у нас больше, чем кажется, - сказал Арагорн. - С юга идут
подкрепления - ратники береговой охраны. Два дня назад я отправил из
Пеларгира через Лоссарнах четыре тысячи; их ведет бесстрашный Ангбор. Если
мы тронемся в путь через два дня, то они будут на подходе. Тысячи три
отправлено вверх по Реке на кораблях, баркасах и лодках; ветер все еще
попутный, и в Харлонд уже приплыли несколько кораблей. Словом, я думаю, мы
соберем тысяч семь пехоты и конницы, а защитников города прибавится по
сравнению с началом осады.
- Врата разрушены, - сказал Имраиль. - Кто сумеет их восстановить, нет
у нас таких мастеров!
- В Эреборе, в Подгорном Царстве Дайна, такие мастера есть, - сказал
Арагорн. - И если сбудутся наши надежды, то я со временем попрошу Гимли,
сына Глоина, привести сюда самых искусных гномов. Но люди надежней ворот, и
никакие Врата не устоят перед вражеским натиском, если у них недостанет
защитников.

На этом кончился совет вождей; решено было, что послезавтра утром семь
тысяч воинов, если столько наберется, двинутся в поход - большей частью
пеших воинов, ибо путь их лежал через неизведанный, дикий край. Арагорн
обещал набрать две тысячи ратников из тех, что приплыли с ним от устья
Андуина. Имраилю же надлежало выставить три с половиной тысячи, Эомеру -
пятьсот мустангримцев в пешем строю, сам же он поведет отборную дружину из
пятисот конников, и будут еще пятьсот, в том числе сыны Элронда, дунаданцы и
витязи из Дол-Амрота, - общим счетом шесть тысяч пеших и тысяча конных. Но
большую часть мустангримских всадников, три тысячи под началом Эльфхельма,