что кончается еще лучше!
Думали, как назвать новый проулок: может, Боевые Сады, а может,
Главнейшие Смиалы. Хоббитский здравый смысл, как всегда, взял верх: назвали
его Новый проулок. И только в Приречье, опасно шутя, называли его Могилой
Шаркича.
Главный урон был в деревьях - их, по приказанию Шаркича, рубили где ни
попадя, и теперь Сэм хватался за голову, ходил и тосковал. Это ведь сразу не
исправишь: разве что праправнуки, думал он, увидят Хоббитанию, какой она
была.
И вдруг однажды - за прочими-то делами у него память словно отшибло -
он вспомнил о шкатулке Галадриэли. Поискал, нашел эту шкатулку и принес
показать ее другим Путешественникам (их теперь только так называли) - что
они посоветуют.
- А я все думал, когда-то ты о ней вспомнишь, - сказал Фродо. - Открой!
Внутри оказалась серая пыль и крохотное семечко, вроде бы орешек в
серебре.
- Ну, и чего теперь делать? - спросил Сэм.
- Ты, пожалуй что, кинь все это на ветер в какой-нибудь ветреный день,
- посоветовал Пин, - а там посмотрим, что будет.
- На что смотреть-то? - не понял Сэм.
- Ну, или выбери участок, высыпь там, попробуй, что получится, - сказал
Мерри.
- Наверняка ведь Владычица не для меня одного это дала, - возразил Сэм,
- тем более - у всех беда.
- Ты у нас садовод, Сэм, - сказал Фродо, - вот и распорядись подарком
как лучше да побережливее. В этой горсточке, наверно, каждая пылинка на вес
золота.
И Сэм посадил побеги и сыпнул пыли повсюду, где истребили самые
красивые и любимые деревья. Он исходил вдоль и поперек всю Хоббитанию, а
первым делом, понятно, Приречье и Норгорд - но тут уж никто не обижался.
Когда же мягкой серой пыли осталось совсем немного, он пошел к Трехудельному
Камню, который был примерно посредине края, и рассеял остаток на все четыре
стороны с благодарственным словом. Серебристый орешек он посадил на Общинном
лугу, на месте бывшего Праздничного Дерева: что вырастет, то вырастет.
Всю-то зиму он вел себя терпеливей некуда: хаживал, конечно, посмотреть, как
оно растет, но уж совсем редко, не каждый день.
Ну а весной началось такое... Саженцы его пошли в рост, словно подгоняя
время, двадцать лет за год. На Общинном лугу не выросло, а вырвалось из-под
земли юное деревце дивной прелести, с серебряной корою и продолговатыми
листьями; к апрелю его усыпали золотистые цветы. Да, это был мэллорн, и вся
округа сходилась на него любоваться. Потом, в грядущие годы, когда красота
его стала неописуемой, приходили издалека - шутка ли, один лишь мэллорн к
западу от Мглистых гор и к востоку от Моря, и чуть ли не самый красивый на
свете.
Был 1420 год сказочно погожий: ласково светило солнце, мягко, вовремя и
щедро струились дожди, а к тому же и воздух был медвяный, и на всем лежал
тихий отсвет той красоты, какой в Средиземье, где лето лишь мельком блещет,
никогда не бывало. Все дети, рожденные или зачатые в тот год - а в тот год
что ни день зачинали или родили, - были крепыши и красавцы на подбор, и
большей частью золотоволосые, среди хоббитов невидаль. Все уродилось так
обильно, что хоббитята едва не купались в клубнике со сливками, а потом
сидели на лужайках под сливами и ели до отвала, складывая косточки горками,
точно завоеватели черепа, и отползали к другому дереву. Никто не хворал, все
были веселы и довольны, кроме разве что косцов - уж больно пышная выросла
трава.
В Южном уделе лозы увешали налитые гроздья, "трубочное зелье" насилу
собрали, и зерна было столько, что амбары ломились. А на севере уродился
такой ядреный ячмень, что тогдашнее пиво поминали добрым словом еще и лет
через двадцать. Какой-нибудь старикан, пропустивши после многотрудного дня
пинту-другую, со вздохом ставил кружку и говорил:
- Ну, пивко! Не хуже, чем в четыреста двадцатом!
Сперва Сэм жил у Кроттонов вместе с Фродо, но, когда закончили Новый
проулок, он переселился к Жихарю - надо же было присматривать за уборкой и
отстройкой Торбы. Это само собой, а вдобавок он разъезжал по всему краю как
- хочешь не хочешь - главный лесничий. В начале марта его не было дома, и он
не знал, что Фродо занемог. Фермер Кроттон тринадцатого числа между делом
зашел к нему в комнату: Фродо лежал откинувшись, судорожно сжимая цепочку с
жемчужиной, и был, как видно, в бреду.
- Навсегда оно сгинуло, навеки, - повторял он. - Теперь везде темно и
пусто.
Однако же приступ прошел, и, когда Сэм двадцать пятого вернулся, Фродо
был какой обычно и ничего ему о себе не рассказал. Между тем Торбу привели в
порядок, Мерри и Пин приехали из Кроличьей Балки и привезли всю мебель и
утварь, так что уютная нора выглядела почти что по-прежнему.
Когда наконец все было готово, Фродо сказал:
- А ты, Сэм, когда ко мне переберешься?
Сэм замялся.
- Да нет, спешить-то некуда, - сказал Фродо. - Но Жихарь ведь тут,
рядом, да и вдова Буркот его чуть не на руках носит.
- Понимаете ли, господин Фродо... - сказал Сэм и покраснел как маков
цвет.
- Нет, пока не понимаю.
- Розочка же, ну Роза Кроттон, - объяснил Сэм. - Ей, бедняжке,
оказывается, вовсе не понравилось, что я с вами поехал; ну, я-то с ней тогда
еще не разговаривал напрямик, вот она и промолчала. А какие же с ней
разговоры, когда сперва надо было, сами знаете, дело сделать. Теперь вот я
говорю ей: так, мол, и так, а она: "Да уж, - говорит, - год с лишним
прошлялся, пора бы и за ум взяться". "Прошлялся? - говорю. - Ну, это уж ты
слишком". Но ее тоже можно понять. И я, как говорится, прямо-таки на две
части разрываюсь.
- Теперь понял, - сказал Фродо. - Ты хочешь жениться, а меня не
бросать? Сэм, дорогой, все проще простого! Женись хоть завтра - и
переезжайте с Розочкой в Торбу. Разводите семью: чего другого, а места
хватит.
Так и порешили. Весною 1420 года Сэм Скромби женился на Розе Кроттон (в
ту весну что ни день были свадьбы), и молодые поселились в Торбе. Сэм считал
себя счастливчиком, а Фродо знал, что счастливчик-то он, потому что во всей
Хоббитании ни за кем так заботливо не ухаживали. Когда все наладилось и
всюду разобрались, он зажил тише некуда: писал, переписывал и перебирал
заметки. На Вольной Ярмарке он сложил с себя полномочия Заместителя Головы;
Головою снова стал старина Вил Тополап и очередные семь лет восседал во
главе стола на всех празднествах.
Мерри с Пином для начала пожили в Кроличьей Балке, то и дело
наведываясь в Торбу. Они разъезжали по Хоббитании в своих невиданных
нарядах, рассказывали были и небылицы, распевали песни, устраивали пирушки -
и прославились повсеместно. Их называли "вельможными", но отнюдь не в укор:
радовали глаз их сверкающие кольчуги и узорчатые щиты, радовали слух их
песни и заливистый смех. На диво рослые и статные, в остальном они мало
изменились: разве что стали еще приветливее, шутливее и веселее.
А Фродо и Сэм одевались, как прежде, и лишь в непогоду их видели в
длинных и легких серых плащах, застегнутых у горла изумительными брошами, а
господин Фродо всегда носил на шее цепочку с крупной жемчужиной, к которой
часто притрагивался.
...Все шло как по маслу, от хорошего к лучшему; Сэм с головой
погрузился в счастливые хлопоты и чуть сам себе не завидовал. Ничем бы год
не омрачился, если б не смутная тревога за хозяина. Фродо как-то незаметно
выпал из хоббитской жизни, и Сэм не без грусти замечал, что не очень-то его
и чтут в родном краю. Почти никому не было дела до его приключений и
подвигов; вот господина Мериадока и господина Перегрина - тех действительно
уважали, теми не уставали восхищаться. Очень высоко ставили и Сэма, но он об
этом не знал. А осенью пробежала тень былых скорбей.
Однажды вечером Сэм заглянул в кабинет к хозяину; тот, казалось, был
сам не свой - бледен как смерть, и запавшие глаза устремлены в незримую
даль.
- Что случилось, господин Фродо? - воскликнул Сэм.
- Я ранен, - глухо ответил Фродо, - ранен глубоко, и нет мне исцеленья.
Но и этот приступ быстро миновал; на другой день он словно и забыл о
вчерашнем. Зато Сэму припомнилось, что дело-то было шестого октября: ровно
два года назад ложбину у вершины Заверти затопила темень.
Время шло; настал 1421 год. В марте Фродо опять было плохо, но он
перемогся тайком, чтоб не беспокоить Сэма: его первенец родился двадцать
пятого. Счастливый отец торжественно записал эту дату и явился к хозяину.
- Тут такое дело, сударь, - сказал он, - я к вам за советом. Мы с
Розочкой решили назвать его Фродо, с вашего позволения; а это вовсе не он, а
она. Я не жалуюсь, тем более уж такая красавица - по счастью, не в меня, а в
Розочку. Но вот как нам теперь быть?
- А ты следуй старому обычаю, Сэм, - сказал Фродо. - Назови именем
цветка: у тебя, кстати, и жена Роза. Добрая половина хоббитанок носит
цветочные имена - чего же лучше?
- Это вы, наверно, правы, сударь, - согласился Сэм. - В наших
странствиях я наслышался красивых имен, но уж больно они, знаете, роскошные,
нельзя их изо дня в день трепать. Жихарь, он что говорит: "Ты, - говорит, -
давай подбери имя покороче, чтоб укорачивать не пришлось". Ну а ежели
цветочное, тогда ладно, пусть и длинное: надо подыскать очень красивый
цветок. От нее и сейчас-то глаз не оторвешь, а потом ведь она еще краше
станет.
Фродо немного подумал.
- Не хочешь ли, Сэм, назвать ее Эланор - помнишь, такие зимние
золотистые цветочки на лугах Кветлориэна?
- В самую точку, сударь! - с восторгом сказал Сэм. - Ну прямо как по
мерке.
Малышке Эланор исполнилось шесть месяцев, и ранняя осень стояла на
дворе, когда Фродо позвал Сэма к себе в кабинет.
- В четверг день рождения Бильбо, Сэм, - сказал он. - Все, перегнал он
Старого Крола: сто тридцать один ему стукнет.
- И правда! - сказал Сэм. - Вот молодец-то!
- Знаешь, Сэм, - сказал Фродо, - ты пойди-ка поговори с Розой - как
она, не отпустит ли тебя со мной. Ненадолго, конечно, и недалеко, пусть не
волнуется, - грустно прибавил он.
- Сами понимаете, сударь, - отозвался Сэм.
- Чего тут не понимать. Ладно, хоть немного проводишь. Ну все-таки
отпросись у Розы недели на две и скажи ей, что вернешься цел и невредим, я
ручаюсь.
- Да я бы с превеликой радостью съездил с вами в Раздол и повидал
господина Бильбо, - вздохнул Сэм. - Только место ведь мое здесь, как же я?
Кабы можно было надвое разорваться...
- Бедняга ты! Да, уж либо надвое, либо никак, - сказал Фродо. - Ничего,
пройдет. Ты как был из одного куска, так и останешься.
За день-другой Фродо вместе с Сэмом разобрал свои бумаги, отдал ему все
ключи и наконец вручил толстенную рукопись в алом кожаном переплете;
страницы ее были заполнены почти до конца - сперва тонким, кудреватым
почерком Бильбо, но большей частью его собственным, убористым и четким.
Рукопись делилась на главы - восьмидесятая не закончена, оставалось
несколько чистых листов. Заглавия вычеркивались одно за другим:
Мои записки. Мое нечаянное путешествие. Туда и потом обратно. И что
случилось после.
Приключения пятерых хоббитов. Повесть о Кольце Всевластья, сочиненная
Бильбо Торбинсом по личным воспоминаниям и по рассказам друзей. Война за
Кольцо и наше в ней участие.
После зачеркнутого твердой рукой Фродо было написано:
ГИБЕЛЬ
ВЛАСТЕЛИНА КОЛЕЦ
И
ВОЗВРАЩЕНЬЕ ГОСУДАРЯ
(Воспоминания невысокликов Бильбо и Фродо из Хоббитании, дополненные по
рассказам друзей и беседам с Премудрыми из Светлого Совета)
А также выдержки из старинных эльфийских преданий, переведенные Бильбо
в Раздоле
- Господин Фродо, да вы почти все дописали! - воскликнул Сэм. - Ну, вы,
видать, и потрудились в этот год!
- Я все дописал, Сэм, - сказал Фродо. - Последние страницы оставлены
для тебя.
Двадцать первого сентября они отправились в путь: Фродо - на пони, на
котором ехал от самого Минас-Тирита и которого назвал Бродяжником, а Сэм на
своем любезном Билле. Утро выдалось ясное, золотистое. Сэм не стал
спрашивать, как они поедут; авось, думал он, догадаюсь по дороге.
Поехали они к Лесному Углу проселком, что вел на Заводи; пони бежали
легкой рысцой. Заночевали на Зеленых Холмах и под вечер двадцать второго
спускались к перелескам.
- Да вон же то самое дерево, за которым вы спрятались, когда нас нагнал
Черный Всадник! - сказал Сэм, показывая налево. - Честное слово, будто все
приснилось.
Смеркалось, и впереди, на востоке, мерцали звезды, когда они проехали
мимо разбитого молнией дуба и углубились в заросли орешника. Сэм помалкивал:
перед ним проплывали воспоминания. Но вскоре он услышал, как Фродо тихо-тихо
напевает старую походную песню, только слова были какие-то другие:
Быть может, вовсе не во сне
Возникнет дверь в глухой стене
И растворится предо мной,
Приоткрывая мир иной.
И лунный луч когда-нибудь,
Как тайный знак, укажет путь.
И точно в ответ с низовой дороги в долине послышалось пение:
А Элберет Гилтониэль
Сереврен ренна мириэль
А мэрель эглер Эленнас!
Гилтониэль! О Элберет!
Сиянье в синем храме!
Мы помним твой предвечный свет
За дальними морями!
Фродо и Сэм остановились в мягкой лесной тени и молча ожидали, пока
подплывет к ним по дороге перламутровое облако, превращаясь в смутный конный
строй.
Стал виден Гаральд, засияли прекрасные лица эльфов, и среди них Сэм с
изумленьем увидел Элронда и Галадриэль. Элронд был в серой мантии и алмазном
венце; в руке он держал серебряную арфу, и на пальце его блистало золотое
кольцо с крупным сапфиром - Кольцо Вилья, главнейшее из Трех Эльфийских.
Галадриэль ехала на белом коне, и ее белоснежное одеяние казалось мглистой
поволокой луны, излучающей тихий свет. Бриллиант в ее мифрильном кольце
вспыхивал, как звезда в морозную ночь, - это было Кольцо Нэнья, властное над
водами. А следом на маленьком сером пони трусил, сонно кивая, не кто иной,
как Бильбо Торбинс.
Величаво и ласково приветствовал их Элронд, а Галадриэль улыбнулась им.
- Ну что же, Сэммиум, - сказала она, - я прослышала и теперь сама вижу,
что подарком моим ты распорядился отлично. Теперь Хоббитания станет еще
чудесней - а может статься, даже любимей, чем прежде.
Сэм низко поклонился ей, но слов не нашел. Он как-то забыл, что
Владычица прекраснее всех на земле.
Тут Бильбо проснулся и разлепил глаза.
- А, Фродо! - сказал он. - Ну вот, нынче и перегнал я Старого Крола.
Это, стало быть, решено. А теперь можно и в дальний путь. Ты что, с нами?
- Да, и я с вами, - сказал Фродо. - Нынче уходят все, сопричастные
Кольцам.
- Да вы куда же, хозяин? - воскликнул Сэм, наконец понимая, что
происходит.
- В Гавань, Сэм, - отозвался Фродо.
- И меня бросаете.
- Нет, Сэм, не бросаю. Проводи меня до Гавани. Ты ведь тоже носил
Кольцо, хоть и недолго. Придет, наверно, и твой черед. Ты не очень печалься,
Сэм. Хватит тебе разрываться надвое. Много еще лет ты будешь крепче
крепкого, твердыней из твердынь. Поживешь, порадуешься - да и поработаешь на
славу.
- Да ведь это что же, - сказал Сэм со слезами на глазах. - Я-то думал,
вы тоже будете многие годы радоваться. И Хоббитания расцветет, а вы же ради
нее...
- Я вроде бы и сам так думал. Но понимаешь, Сэм, я страшно, глубоко
ранен. Я хотел спасти Хоббитанию - и вот она спасена, только не для меня.
Кто-то ведь должен погибнуть, чтоб не погибли все: не утратив, не сохранишь.
Ты останешься за меня: я завешаю тебе свою несбывшуюся жизнь на придачу к
твоей собственной. Есть у тебя Роза и Эланор, будут Фродо и Розочка,
Мериадок, Лютик и Перегрин; будут, наверно, и еще, но этих я словно вижу.
Руки твои и твой здравый смысл будут нужны везде. Тебя, конечно, будут
выбирать Головой Хоббитании, покуда тебе это вконец не надоест; ты станешь
знаменитейшим садоводом, будешь читать хоббитам Алую Книгу, хранить память о
былых временах и напоминать о том, как едва не стряслась Великая Беда, -
пусть еще больше любят наш милый край. Ты проживешь долгий и счастливый век,
исполняя то, что предначертано тебе в нашей Повести.
А пока что поехали со мной!
Уплывали за Море Элронд и Галадриэль, ибо кончилась Третья Эпоха и с
нею могущество древних Колец, стихли песни, иссякли сказания трех
тысячелетий. Вышние эльфы покидали Средиземье, и среди них, окруженные
радостным почетом, ехали Сэм, Фродо и Бильбо, пока лишь печалясь, еще не
тоскуя.
Вечером и ночью ехали они по Хоббитании, и никто их не видел, кроме
диких зверей; случайный путник замечал проблеск между деревьев, тени,
скользнувшие по траве, а луна плыла и плыла на запад. Кончилась Хоббитания;
мимо южных отрогов Светлого нагорья они выехали к западным холмам и к
Башням, увидели безбрежную морскую гладь, и показался Митлонд - Серебристая
Гавань в узком заливе Люн.
У ворот Гавани встретил их Корабел Сэрдан - высокий, длиннобородый и
седой как лунь; глаза его струили звездный свет. Он окинул их взглядом,
поклонился и молвил:
- К отплытию все готово.
Сэрдан повел их к Морю, к огромному кораблю; а на набережной, у
причала, стоял высокий серебристый конь и рядом с ним кто-то, весь в белом.
Он обернулся, шагнул навстречу - и Фродо увидел, что Гэндальф больше не
скрывает Третье Эльфийское Кольцо Нарья, сверкавшее рубиновым блеском. И все
обрадовались: это значило, что Гэндальф поплывет вместе с ними.
Но горестно стало на сердце у Сэма: он подумал, что, как ни скорбно
расставание, стократ печальнее будет долгий и одинокий обратный путь. Он
стоял и смотрел, как эльфы всходили на борт белого корабля; вдруг послышался
цокот копыт - и Мерри с Пином остановили возле причала взмыленных коней. И
Пин рассмеялся сквозь слезы:
- Опять ты хотел удрать от нас, Фродо, и опять у тебя не вышло, -
сказал он. - Чуть-чуть бы еще - и все, но ведь чуть-чуть не считается. На
этот раз выдал тебя не Сэм, а сам Гэндальф.
- Да, - подтвердил Гэндальф, - потому что лучше вам ехать назад втроем.
Ну что же, дорогие мои, здесь, на морском берегу, настал конец нашему
земному содружеству. Мир с вами! Не говорю: не плачьте, бывают и отрадные
слезы.
Фродо расцеловался с Мерри и Пином, потом - с Сэмом и взошел на борт.
Подняли паруса, дунул ветер; корабль медленно двинулся по длинному заливу.
Ясный свет фиала Галадриэли, который Фродо держал в поднятой руке, стал
слабым мерцанием и потерялся во мгле. Корабль вышел в открытое море, ушел на
запад, и в сырой, дождливой ночи Фродо почуял нежное благоухание и услышал
песенный отзвук за громадами вод. И точно во сне, виденном в доме Бомбадила,
серый полог дождя превратился в серебряный занавес; занавес раздвинулся, и
он увидел светлый берег и дальний зеленый край, осиянный зарею.
Но для Сэма, который стоял на берегу, тьма не разомкнулась; он глядел,
как серые волны далеко на западе смывают легкую тень корабля. Простоял он
далеко за полночь, слушал вздохи и ропот прибоя, уныло вторило его сердце
этому мерному шуму. Рядом с ним в молчанье стояли Мерри и Пин.
Наконец все трое повернулись и, уже не оглядываясь, медленно поехали
назад; ни слова не было сказано по дороге в Хоббитанию, но все же не так уж
труден оказался дальний путь втроем.
Наконец они спустились с холмов и выехали на Восточный Тракт; оттуда
Мерри и Пин свернули к Забрендии - и вскоре издалека послышалось их веселое
пение. А Сэм взял путь на Приречье и подъехал к Круче, когда закат уже
угасал. Прощальные бледно-золотистые лучи озарили Торбу, светившуюся
изнутри; его ожидали, и ужин был готов. Роза встретила его, подвинула кресло
к камину и усадила ему на колени малышку Эланор. Он глубоко вздохнул.
- Ну, вот я и вернулся, - сказал он.
Думали, как назвать новый проулок: может, Боевые Сады, а может,
Главнейшие Смиалы. Хоббитский здравый смысл, как всегда, взял верх: назвали
его Новый проулок. И только в Приречье, опасно шутя, называли его Могилой
Шаркича.
Главный урон был в деревьях - их, по приказанию Шаркича, рубили где ни
попадя, и теперь Сэм хватался за голову, ходил и тосковал. Это ведь сразу не
исправишь: разве что праправнуки, думал он, увидят Хоббитанию, какой она
была.
И вдруг однажды - за прочими-то делами у него память словно отшибло -
он вспомнил о шкатулке Галадриэли. Поискал, нашел эту шкатулку и принес
показать ее другим Путешественникам (их теперь только так называли) - что
они посоветуют.
- А я все думал, когда-то ты о ней вспомнишь, - сказал Фродо. - Открой!
Внутри оказалась серая пыль и крохотное семечко, вроде бы орешек в
серебре.
- Ну, и чего теперь делать? - спросил Сэм.
- Ты, пожалуй что, кинь все это на ветер в какой-нибудь ветреный день,
- посоветовал Пин, - а там посмотрим, что будет.
- На что смотреть-то? - не понял Сэм.
- Ну, или выбери участок, высыпь там, попробуй, что получится, - сказал
Мерри.
- Наверняка ведь Владычица не для меня одного это дала, - возразил Сэм,
- тем более - у всех беда.
- Ты у нас садовод, Сэм, - сказал Фродо, - вот и распорядись подарком
как лучше да побережливее. В этой горсточке, наверно, каждая пылинка на вес
золота.
И Сэм посадил побеги и сыпнул пыли повсюду, где истребили самые
красивые и любимые деревья. Он исходил вдоль и поперек всю Хоббитанию, а
первым делом, понятно, Приречье и Норгорд - но тут уж никто не обижался.
Когда же мягкой серой пыли осталось совсем немного, он пошел к Трехудельному
Камню, который был примерно посредине края, и рассеял остаток на все четыре
стороны с благодарственным словом. Серебристый орешек он посадил на Общинном
лугу, на месте бывшего Праздничного Дерева: что вырастет, то вырастет.
Всю-то зиму он вел себя терпеливей некуда: хаживал, конечно, посмотреть, как
оно растет, но уж совсем редко, не каждый день.
Ну а весной началось такое... Саженцы его пошли в рост, словно подгоняя
время, двадцать лет за год. На Общинном лугу не выросло, а вырвалось из-под
земли юное деревце дивной прелести, с серебряной корою и продолговатыми
листьями; к апрелю его усыпали золотистые цветы. Да, это был мэллорн, и вся
округа сходилась на него любоваться. Потом, в грядущие годы, когда красота
его стала неописуемой, приходили издалека - шутка ли, один лишь мэллорн к
западу от Мглистых гор и к востоку от Моря, и чуть ли не самый красивый на
свете.
Был 1420 год сказочно погожий: ласково светило солнце, мягко, вовремя и
щедро струились дожди, а к тому же и воздух был медвяный, и на всем лежал
тихий отсвет той красоты, какой в Средиземье, где лето лишь мельком блещет,
никогда не бывало. Все дети, рожденные или зачатые в тот год - а в тот год
что ни день зачинали или родили, - были крепыши и красавцы на подбор, и
большей частью золотоволосые, среди хоббитов невидаль. Все уродилось так
обильно, что хоббитята едва не купались в клубнике со сливками, а потом
сидели на лужайках под сливами и ели до отвала, складывая косточки горками,
точно завоеватели черепа, и отползали к другому дереву. Никто не хворал, все
были веселы и довольны, кроме разве что косцов - уж больно пышная выросла
трава.
В Южном уделе лозы увешали налитые гроздья, "трубочное зелье" насилу
собрали, и зерна было столько, что амбары ломились. А на севере уродился
такой ядреный ячмень, что тогдашнее пиво поминали добрым словом еще и лет
через двадцать. Какой-нибудь старикан, пропустивши после многотрудного дня
пинту-другую, со вздохом ставил кружку и говорил:
- Ну, пивко! Не хуже, чем в четыреста двадцатом!
Сперва Сэм жил у Кроттонов вместе с Фродо, но, когда закончили Новый
проулок, он переселился к Жихарю - надо же было присматривать за уборкой и
отстройкой Торбы. Это само собой, а вдобавок он разъезжал по всему краю как
- хочешь не хочешь - главный лесничий. В начале марта его не было дома, и он
не знал, что Фродо занемог. Фермер Кроттон тринадцатого числа между делом
зашел к нему в комнату: Фродо лежал откинувшись, судорожно сжимая цепочку с
жемчужиной, и был, как видно, в бреду.
- Навсегда оно сгинуло, навеки, - повторял он. - Теперь везде темно и
пусто.
Однако же приступ прошел, и, когда Сэм двадцать пятого вернулся, Фродо
был какой обычно и ничего ему о себе не рассказал. Между тем Торбу привели в
порядок, Мерри и Пин приехали из Кроличьей Балки и привезли всю мебель и
утварь, так что уютная нора выглядела почти что по-прежнему.
Когда наконец все было готово, Фродо сказал:
- А ты, Сэм, когда ко мне переберешься?
Сэм замялся.
- Да нет, спешить-то некуда, - сказал Фродо. - Но Жихарь ведь тут,
рядом, да и вдова Буркот его чуть не на руках носит.
- Понимаете ли, господин Фродо... - сказал Сэм и покраснел как маков
цвет.
- Нет, пока не понимаю.
- Розочка же, ну Роза Кроттон, - объяснил Сэм. - Ей, бедняжке,
оказывается, вовсе не понравилось, что я с вами поехал; ну, я-то с ней тогда
еще не разговаривал напрямик, вот она и промолчала. А какие же с ней
разговоры, когда сперва надо было, сами знаете, дело сделать. Теперь вот я
говорю ей: так, мол, и так, а она: "Да уж, - говорит, - год с лишним
прошлялся, пора бы и за ум взяться". "Прошлялся? - говорю. - Ну, это уж ты
слишком". Но ее тоже можно понять. И я, как говорится, прямо-таки на две
части разрываюсь.
- Теперь понял, - сказал Фродо. - Ты хочешь жениться, а меня не
бросать? Сэм, дорогой, все проще простого! Женись хоть завтра - и
переезжайте с Розочкой в Торбу. Разводите семью: чего другого, а места
хватит.
Так и порешили. Весною 1420 года Сэм Скромби женился на Розе Кроттон (в
ту весну что ни день были свадьбы), и молодые поселились в Торбе. Сэм считал
себя счастливчиком, а Фродо знал, что счастливчик-то он, потому что во всей
Хоббитании ни за кем так заботливо не ухаживали. Когда все наладилось и
всюду разобрались, он зажил тише некуда: писал, переписывал и перебирал
заметки. На Вольной Ярмарке он сложил с себя полномочия Заместителя Головы;
Головою снова стал старина Вил Тополап и очередные семь лет восседал во
главе стола на всех празднествах.
Мерри с Пином для начала пожили в Кроличьей Балке, то и дело
наведываясь в Торбу. Они разъезжали по Хоббитании в своих невиданных
нарядах, рассказывали были и небылицы, распевали песни, устраивали пирушки -
и прославились повсеместно. Их называли "вельможными", но отнюдь не в укор:
радовали глаз их сверкающие кольчуги и узорчатые щиты, радовали слух их
песни и заливистый смех. На диво рослые и статные, в остальном они мало
изменились: разве что стали еще приветливее, шутливее и веселее.
А Фродо и Сэм одевались, как прежде, и лишь в непогоду их видели в
длинных и легких серых плащах, застегнутых у горла изумительными брошами, а
господин Фродо всегда носил на шее цепочку с крупной жемчужиной, к которой
часто притрагивался.
...Все шло как по маслу, от хорошего к лучшему; Сэм с головой
погрузился в счастливые хлопоты и чуть сам себе не завидовал. Ничем бы год
не омрачился, если б не смутная тревога за хозяина. Фродо как-то незаметно
выпал из хоббитской жизни, и Сэм не без грусти замечал, что не очень-то его
и чтут в родном краю. Почти никому не было дела до его приключений и
подвигов; вот господина Мериадока и господина Перегрина - тех действительно
уважали, теми не уставали восхищаться. Очень высоко ставили и Сэма, но он об
этом не знал. А осенью пробежала тень былых скорбей.
Однажды вечером Сэм заглянул в кабинет к хозяину; тот, казалось, был
сам не свой - бледен как смерть, и запавшие глаза устремлены в незримую
даль.
- Что случилось, господин Фродо? - воскликнул Сэм.
- Я ранен, - глухо ответил Фродо, - ранен глубоко, и нет мне исцеленья.
Но и этот приступ быстро миновал; на другой день он словно и забыл о
вчерашнем. Зато Сэму припомнилось, что дело-то было шестого октября: ровно
два года назад ложбину у вершины Заверти затопила темень.
Время шло; настал 1421 год. В марте Фродо опять было плохо, но он
перемогся тайком, чтоб не беспокоить Сэма: его первенец родился двадцать
пятого. Счастливый отец торжественно записал эту дату и явился к хозяину.
- Тут такое дело, сударь, - сказал он, - я к вам за советом. Мы с
Розочкой решили назвать его Фродо, с вашего позволения; а это вовсе не он, а
она. Я не жалуюсь, тем более уж такая красавица - по счастью, не в меня, а в
Розочку. Но вот как нам теперь быть?
- А ты следуй старому обычаю, Сэм, - сказал Фродо. - Назови именем
цветка: у тебя, кстати, и жена Роза. Добрая половина хоббитанок носит
цветочные имена - чего же лучше?
- Это вы, наверно, правы, сударь, - согласился Сэм. - В наших
странствиях я наслышался красивых имен, но уж больно они, знаете, роскошные,
нельзя их изо дня в день трепать. Жихарь, он что говорит: "Ты, - говорит, -
давай подбери имя покороче, чтоб укорачивать не пришлось". Ну а ежели
цветочное, тогда ладно, пусть и длинное: надо подыскать очень красивый
цветок. От нее и сейчас-то глаз не оторвешь, а потом ведь она еще краше
станет.
Фродо немного подумал.
- Не хочешь ли, Сэм, назвать ее Эланор - помнишь, такие зимние
золотистые цветочки на лугах Кветлориэна?
- В самую точку, сударь! - с восторгом сказал Сэм. - Ну прямо как по
мерке.
Малышке Эланор исполнилось шесть месяцев, и ранняя осень стояла на
дворе, когда Фродо позвал Сэма к себе в кабинет.
- В четверг день рождения Бильбо, Сэм, - сказал он. - Все, перегнал он
Старого Крола: сто тридцать один ему стукнет.
- И правда! - сказал Сэм. - Вот молодец-то!
- Знаешь, Сэм, - сказал Фродо, - ты пойди-ка поговори с Розой - как
она, не отпустит ли тебя со мной. Ненадолго, конечно, и недалеко, пусть не
волнуется, - грустно прибавил он.
- Сами понимаете, сударь, - отозвался Сэм.
- Чего тут не понимать. Ладно, хоть немного проводишь. Ну все-таки
отпросись у Розы недели на две и скажи ей, что вернешься цел и невредим, я
ручаюсь.
- Да я бы с превеликой радостью съездил с вами в Раздол и повидал
господина Бильбо, - вздохнул Сэм. - Только место ведь мое здесь, как же я?
Кабы можно было надвое разорваться...
- Бедняга ты! Да, уж либо надвое, либо никак, - сказал Фродо. - Ничего,
пройдет. Ты как был из одного куска, так и останешься.
За день-другой Фродо вместе с Сэмом разобрал свои бумаги, отдал ему все
ключи и наконец вручил толстенную рукопись в алом кожаном переплете;
страницы ее были заполнены почти до конца - сперва тонким, кудреватым
почерком Бильбо, но большей частью его собственным, убористым и четким.
Рукопись делилась на главы - восьмидесятая не закончена, оставалось
несколько чистых листов. Заглавия вычеркивались одно за другим:
Мои записки. Мое нечаянное путешествие. Туда и потом обратно. И что
случилось после.
Приключения пятерых хоббитов. Повесть о Кольце Всевластья, сочиненная
Бильбо Торбинсом по личным воспоминаниям и по рассказам друзей. Война за
Кольцо и наше в ней участие.
После зачеркнутого твердой рукой Фродо было написано:
ГИБЕЛЬ
ВЛАСТЕЛИНА КОЛЕЦ
И
ВОЗВРАЩЕНЬЕ ГОСУДАРЯ
(Воспоминания невысокликов Бильбо и Фродо из Хоббитании, дополненные по
рассказам друзей и беседам с Премудрыми из Светлого Совета)
А также выдержки из старинных эльфийских преданий, переведенные Бильбо
в Раздоле
- Господин Фродо, да вы почти все дописали! - воскликнул Сэм. - Ну, вы,
видать, и потрудились в этот год!
- Я все дописал, Сэм, - сказал Фродо. - Последние страницы оставлены
для тебя.
Двадцать первого сентября они отправились в путь: Фродо - на пони, на
котором ехал от самого Минас-Тирита и которого назвал Бродяжником, а Сэм на
своем любезном Билле. Утро выдалось ясное, золотистое. Сэм не стал
спрашивать, как они поедут; авось, думал он, догадаюсь по дороге.
Поехали они к Лесному Углу проселком, что вел на Заводи; пони бежали
легкой рысцой. Заночевали на Зеленых Холмах и под вечер двадцать второго
спускались к перелескам.
- Да вон же то самое дерево, за которым вы спрятались, когда нас нагнал
Черный Всадник! - сказал Сэм, показывая налево. - Честное слово, будто все
приснилось.
Смеркалось, и впереди, на востоке, мерцали звезды, когда они проехали
мимо разбитого молнией дуба и углубились в заросли орешника. Сэм помалкивал:
перед ним проплывали воспоминания. Но вскоре он услышал, как Фродо тихо-тихо
напевает старую походную песню, только слова были какие-то другие:
Быть может, вовсе не во сне
Возникнет дверь в глухой стене
И растворится предо мной,
Приоткрывая мир иной.
И лунный луч когда-нибудь,
Как тайный знак, укажет путь.
И точно в ответ с низовой дороги в долине послышалось пение:
А Элберет Гилтониэль
Сереврен ренна мириэль
А мэрель эглер Эленнас!
Гилтониэль! О Элберет!
Сиянье в синем храме!
Мы помним твой предвечный свет
За дальними морями!
Фродо и Сэм остановились в мягкой лесной тени и молча ожидали, пока
подплывет к ним по дороге перламутровое облако, превращаясь в смутный конный
строй.
Стал виден Гаральд, засияли прекрасные лица эльфов, и среди них Сэм с
изумленьем увидел Элронда и Галадриэль. Элронд был в серой мантии и алмазном
венце; в руке он держал серебряную арфу, и на пальце его блистало золотое
кольцо с крупным сапфиром - Кольцо Вилья, главнейшее из Трех Эльфийских.
Галадриэль ехала на белом коне, и ее белоснежное одеяние казалось мглистой
поволокой луны, излучающей тихий свет. Бриллиант в ее мифрильном кольце
вспыхивал, как звезда в морозную ночь, - это было Кольцо Нэнья, властное над
водами. А следом на маленьком сером пони трусил, сонно кивая, не кто иной,
как Бильбо Торбинс.
Величаво и ласково приветствовал их Элронд, а Галадриэль улыбнулась им.
- Ну что же, Сэммиум, - сказала она, - я прослышала и теперь сама вижу,
что подарком моим ты распорядился отлично. Теперь Хоббитания станет еще
чудесней - а может статься, даже любимей, чем прежде.
Сэм низко поклонился ей, но слов не нашел. Он как-то забыл, что
Владычица прекраснее всех на земле.
Тут Бильбо проснулся и разлепил глаза.
- А, Фродо! - сказал он. - Ну вот, нынче и перегнал я Старого Крола.
Это, стало быть, решено. А теперь можно и в дальний путь. Ты что, с нами?
- Да, и я с вами, - сказал Фродо. - Нынче уходят все, сопричастные
Кольцам.
- Да вы куда же, хозяин? - воскликнул Сэм, наконец понимая, что
происходит.
- В Гавань, Сэм, - отозвался Фродо.
- И меня бросаете.
- Нет, Сэм, не бросаю. Проводи меня до Гавани. Ты ведь тоже носил
Кольцо, хоть и недолго. Придет, наверно, и твой черед. Ты не очень печалься,
Сэм. Хватит тебе разрываться надвое. Много еще лет ты будешь крепче
крепкого, твердыней из твердынь. Поживешь, порадуешься - да и поработаешь на
славу.
- Да ведь это что же, - сказал Сэм со слезами на глазах. - Я-то думал,
вы тоже будете многие годы радоваться. И Хоббитания расцветет, а вы же ради
нее...
- Я вроде бы и сам так думал. Но понимаешь, Сэм, я страшно, глубоко
ранен. Я хотел спасти Хоббитанию - и вот она спасена, только не для меня.
Кто-то ведь должен погибнуть, чтоб не погибли все: не утратив, не сохранишь.
Ты останешься за меня: я завешаю тебе свою несбывшуюся жизнь на придачу к
твоей собственной. Есть у тебя Роза и Эланор, будут Фродо и Розочка,
Мериадок, Лютик и Перегрин; будут, наверно, и еще, но этих я словно вижу.
Руки твои и твой здравый смысл будут нужны везде. Тебя, конечно, будут
выбирать Головой Хоббитании, покуда тебе это вконец не надоест; ты станешь
знаменитейшим садоводом, будешь читать хоббитам Алую Книгу, хранить память о
былых временах и напоминать о том, как едва не стряслась Великая Беда, -
пусть еще больше любят наш милый край. Ты проживешь долгий и счастливый век,
исполняя то, что предначертано тебе в нашей Повести.
А пока что поехали со мной!
Уплывали за Море Элронд и Галадриэль, ибо кончилась Третья Эпоха и с
нею могущество древних Колец, стихли песни, иссякли сказания трех
тысячелетий. Вышние эльфы покидали Средиземье, и среди них, окруженные
радостным почетом, ехали Сэм, Фродо и Бильбо, пока лишь печалясь, еще не
тоскуя.
Вечером и ночью ехали они по Хоббитании, и никто их не видел, кроме
диких зверей; случайный путник замечал проблеск между деревьев, тени,
скользнувшие по траве, а луна плыла и плыла на запад. Кончилась Хоббитания;
мимо южных отрогов Светлого нагорья они выехали к западным холмам и к
Башням, увидели безбрежную морскую гладь, и показался Митлонд - Серебристая
Гавань в узком заливе Люн.
У ворот Гавани встретил их Корабел Сэрдан - высокий, длиннобородый и
седой как лунь; глаза его струили звездный свет. Он окинул их взглядом,
поклонился и молвил:
- К отплытию все готово.
Сэрдан повел их к Морю, к огромному кораблю; а на набережной, у
причала, стоял высокий серебристый конь и рядом с ним кто-то, весь в белом.
Он обернулся, шагнул навстречу - и Фродо увидел, что Гэндальф больше не
скрывает Третье Эльфийское Кольцо Нарья, сверкавшее рубиновым блеском. И все
обрадовались: это значило, что Гэндальф поплывет вместе с ними.
Но горестно стало на сердце у Сэма: он подумал, что, как ни скорбно
расставание, стократ печальнее будет долгий и одинокий обратный путь. Он
стоял и смотрел, как эльфы всходили на борт белого корабля; вдруг послышался
цокот копыт - и Мерри с Пином остановили возле причала взмыленных коней. И
Пин рассмеялся сквозь слезы:
- Опять ты хотел удрать от нас, Фродо, и опять у тебя не вышло, -
сказал он. - Чуть-чуть бы еще - и все, но ведь чуть-чуть не считается. На
этот раз выдал тебя не Сэм, а сам Гэндальф.
- Да, - подтвердил Гэндальф, - потому что лучше вам ехать назад втроем.
Ну что же, дорогие мои, здесь, на морском берегу, настал конец нашему
земному содружеству. Мир с вами! Не говорю: не плачьте, бывают и отрадные
слезы.
Фродо расцеловался с Мерри и Пином, потом - с Сэмом и взошел на борт.
Подняли паруса, дунул ветер; корабль медленно двинулся по длинному заливу.
Ясный свет фиала Галадриэли, который Фродо держал в поднятой руке, стал
слабым мерцанием и потерялся во мгле. Корабль вышел в открытое море, ушел на
запад, и в сырой, дождливой ночи Фродо почуял нежное благоухание и услышал
песенный отзвук за громадами вод. И точно во сне, виденном в доме Бомбадила,
серый полог дождя превратился в серебряный занавес; занавес раздвинулся, и
он увидел светлый берег и дальний зеленый край, осиянный зарею.
Но для Сэма, который стоял на берегу, тьма не разомкнулась; он глядел,
как серые волны далеко на западе смывают легкую тень корабля. Простоял он
далеко за полночь, слушал вздохи и ропот прибоя, уныло вторило его сердце
этому мерному шуму. Рядом с ним в молчанье стояли Мерри и Пин.
Наконец все трое повернулись и, уже не оглядываясь, медленно поехали
назад; ни слова не было сказано по дороге в Хоббитанию, но все же не так уж
труден оказался дальний путь втроем.
Наконец они спустились с холмов и выехали на Восточный Тракт; оттуда
Мерри и Пин свернули к Забрендии - и вскоре издалека послышалось их веселое
пение. А Сэм взял путь на Приречье и подъехал к Круче, когда закат уже
угасал. Прощальные бледно-золотистые лучи озарили Торбу, светившуюся
изнутри; его ожидали, и ужин был готов. Роза встретила его, подвинула кресло
к камину и усадила ему на колени малышку Эланор. Он глубоко вздохнул.
- Ну, вот я и вернулся, - сказал он.