Страница:
вот он невысоклицкий князь, спутник Митрандира! Кричали одно и то же на
всеобщем и на незнакомом языке, Пин сообразил, что по-здешнему его величают
"Эрнил-и-Ферианнат" - похоже, этот нелепый титул пристал к нему крепко.
Он потерял счет сквозным аркам, мощеным проулкам, ровным улицам и
наконец спустился в самый пространный первый ярус. Там ему показали, где
Улица Фонарщиков, широкая, ведущая к Великим Вратам. Он отыскал Старую
гостиницу, серое обветренное каменное строение о двух флигелях; узкая
лужайка тянулась перед многооконным домом с колоннадой и крыльцом. Между
колоннами играли мальчишки, и Пин остановился поглядеть на них: покамест он
нигде в Минас-Тирите детей не видел. Вскоре один из них его заметил, с
криком сбежал по ступеням на траву и выскочил на улицу; целая ватага мчалась
за ним. Он стал перед Пином и обмерил его взглядом.
- Привет! - сказал парнишка. - А ты откуда такой? Вроде нездешний.
- Вообще-то нездешний, - признал Пин, - но теперь уж я гондорский воин.
- Ладно тебе! - рассмеялся тот. - Тогда мы все здесь воины. Тебе
сколько лет и как тебя зовут? Мне уже десять, а ростом я скоро буду в пять
футов. Я и сейчас-то выше тебя. Ну, правда, отец у меня страж цитадели и
почти самый из них высокий. А твой кто отец?
- На какой вопрос тебе сперва ответить? - спросил Пин. - Отец мой -
земледелец из деревни Беляки, что возле Кролов в Хоббитании. Мне скоро
двадцать девять: тут я тебя обогнал. А росту во мне четыре фута, и больше я
уж не вырасту, разве что вширь раздамся.
- Двадцать девять! - протянул паренек и присвистнул. - Да ты, значит,
уже старый, прямо как мой дядя Иорлас. Только я все равно, - задорно
прибавил он, - если захочу, поставлю тебя вверх тормашками или положу на
лопатки.
- Может, поставишь, а может, и положишь, - смеясь, подтвердил Пин, - но
только если я этого захочу. А может, я сам тебя поставлю да положу: мы в
наших краях тоже не дураки подраться. И у нас, знаешь ли, я считаюсь очень
даже большим и сильным, так что меня покуда никто не пробовал поставить
вверх тормашками. Если ты вдруг попробуешь, то мне, чего доброго, придется
тебя укокошить. Вот подрастешь - и не будешь опрометчиво судить по
внешности: тебе небось показалось, что перед тобой этакий увалень-недомерок,
которого неплохо бы вздуть; а на самом-то деле я ужасный, злющий,
кровожадный невысоклик! - И Пин скроил такую страшную рожу, что парнишка
попятился, но тут же прянул вперед, сжав кулаки и сверкнув глазами.
- Ну, ну! - захохотал Пин. - Опять-таки опрометчиво верить чужакам на
слово, мало ли что они о себе скажут! Нет, я не кровожадный. А ты, чем
задираться, сначала бы назвался - вежливей будет.
Мальчик горделиво выпрямился.
- Я - Бергил, сын стража цитадели Берегонда, - сказал он.
- Оно и видно, - кивнул Пин, - ты вылитый отец. А я как раз от него.
- Чего ж ты сразу не сказал? - И Бергил вдруг приуныл. - Он, что ли,
передумал и хочет меня отослать с девчонками? Не может быть, уже ушел
последний обоз!
- Погоди пугаться, все не так страшно, - сказал Пин. - Пока что тебе
велено не ставить меня вверх тормашками, а составить мне компанию и показать
ваш город. А я зато расскажу тебе про далекие страны.
Бергил обрадованно захлопал в ладоши.
- Все, значит, в порядке, ура! - воскликнул он. - Тогда пошли! Мы как
раз собирались к Вратам, побежали туда!
- А зачем туда бежать?
- Да ведь сегодня еще до захода солнца должны подойти союзные дружины!
Пошли, пошли, сам все увидишь.
Бергил оказался парень хоть куда, а Пину без Мерри ох как не хватало
приятеля; они мигом сдружились, болтали и перешучивались наперебой, шли по
улицам рука об руку и никакого внимания не обращали на любопытные взгляды со
всех сторон. Народ толпой валил к Великим Вратам; Пин назвался и сказал
пропуск, а часовой пропустил их обоих, к полному восхищению Бергила.
- Вот это да! - сказал он. - А то ведь нам больше не позволяют выходить
за ворота без взрослых. Ну, теперь наглядимся!
Люди стояли по обочинам тракта и заполнили огромную мощеную площадь,
где сходились воедино дороги к Минас-Тириту. Все глядели на юг, и вскоре
послышались возгласы:
- Пыль, пыль на дороге! Идут!
Пин с Бергилом исхитрились протиснуться в первые ряды. Невдалеке запели
рога, и, словно встречный ветер, поднялся приветственный гул. Потом грянули
трубы, и толпа разразилась дружным кличем.
- Форлонг! Форлонг! - услышал Пин.
- Это что значит? - спросил он.
- Ну как, это же старина Форлонг, Брюхан Форлонг из Лоссарнаха! -
отозвался Бергил. - Там мой дед живет. Ура! Вон он сам, наш первейший друг,
старина Форлонг!
Колонну возглавлял плечистый и утробистый седобородый старик на могучем
коне, в кольчуге и черном шлеме, с огромным копьем. За ним гордо выступали
запыленные пешие ратники, пониже ростом и смуглее гондорцев из Минас-Тирита.
Лица их были суровы, на плече тяжелые бердыши.
- Форлонг! - кричали кругом. - Верный, доблестный друг! Ура, Форлонг!
Но когда лоссарнахские воины прошли, раздался ропот:
- Как мало их, всего две сотни! А мы-то надеялись, что будет тысячи
две. Должно быть, пираты на них наседают: девять десятых остались
обороняться. Ну что ж, у нас каждый боец на счету.
Так проходила к Вратам под клики толпы рать за ратью: окраины Гондора
послали своих сынов в грозный час на выручку столице. Но все прислали
меньше, чем здесь надеялись, куда меньше, чем надо бы. Прошагали уроженцы
долины Рингло во главе с тамошним княжичем Дерворином: триста человек. С
Мортхондского нагорья, из Темноводной долины - статный Дуингир с сыновьями
Дуилином и Деруфином и пятьсот лучников. С Анфаласа, с далекой Береговины -
длинная вереница охотников, пастухов, поселян, вооруженных чем попало; лишь
их правитель Голасгил с домочадцами были при боевом доспехе. Десяток-другой
угрюмых горцев без предводителя - из Ламедона. Рыбаки с Этхира, от устьев
Андуина - сотня с лишним, другие остались на кораблях. Гирлуин Белокурый с
Изумрудных Холмов Пиннат-Гелина привел три сотни крепких ратников в зеленом.
И наконец, горделивей всех, - Имраиль, владетель Дол-Амрота, родич самого
наместника: золотистые стяги с изображением Корабля и Серебряного Лебедя
реяли над конною дружиной; за всадниками на серых конях выступали в пешем
строю семьсот витязей, статных, сероглазых и темноволосых, - они прошли с
песней.
Вот и все, и трех тысяч не набралось. А больше ждать было некого.
Возгласы, песни и мерная поступь стихли за Вратами. Толпа еще немного
помедлила, не расходясь. Пыль повисла в воздухе: ветер улегся, и стояла
духота. Наступил закатный час; багровое солнце скрылось за Миндоллуином.
Вечерняя тень пала на столицу Гондора.
Пин поднял взгляд и увидел грязно-серое небо, будто над ними нависла
дымная, пепельная туча, и еле пробивался сквозь нее сумеречный свет. Только
запад еще пламенел, и черная громада Миндоллуина, казалось, была осыпана
тлеющими головнями и угольями.
- Так ясно начался день и так мрачно кончается! - проговорил он, забыв
о мальчике рядом с ним.
- Кончится еще мрачнее, коли не поспеем до сигнальных колоколов, -
отозвался Бергил. - Пойдем-ка, пойдем! Слышишь, трубят, сейчас закрывать
будут!
Они вернулись в город последними; Врата за ними сразу же закрыли, и,
когда они шли по Улице Фонарщиков, башенные колокола торжественно
перекликались. Теплились окна; из домов и казарм у крепостной стены
доносилось пение.
- Ладно, расходимся, - сказал Бергил. - Передай привет отцу, скажи:
спасибо, мол, приятель что надо. Ты приходи завтра пораньше. Может, даже
лучше, чтоб войны не было, мы бы и без нее обошлись. Съездили бы к дедушке в
Лоссарнах, там весной знаешь как здорово, в лесу и на полях полно цветов.
Нет, правда, вот возьмем и съездим. Где им одолеть нашего государя, и отец
мой их всех перебьет. До скорого свидания!
Они расстались, и Пин заторопился обратно в цитадель. Путь был
неблизкий, он вспотел и вконец оголодал. Сгустилась темная и душная
беззвездная ночь. К вечерней трапезе он, конечно, опоздал, но его все ж таки
накормили, Берегонд ему обрадовался, уселся рядом и расспрашивал про сына.
Наевшись, Пин немного отдохнул и попрощался: очень ему было не по себе,
хотелось скорее увидеть Гэндальфа.
- Сам-то найдешь дорогу? - спросил его Берегонд, выведя к северной
стене цитадели, к скамье, на которой они сидели днем. - Ночь хоть глаз
выколи, а приказано всюду гасить огни, фонарей на стенах не зажигать. Тебе
же велено рано поутру явиться к властителю Денэтору. Да, вряд ли тебя
припишут к нашей третьей роте. Ну что ж, приведется - так свидимся. Прощай,
покойной ночи!
В покое было темно, лишь ночник горел на столике. Гэндальф не приходил,
и Пину было все тоскливее. Он взобрался на скамейку и выглянул в окно, точно
ткнулся носом в чернильную лужу. Он уныло слез, опустил штору и отправился
спать. Сначала лежал и прислушивался, ждал Гэндальфа, потом кое-как
уснул.
Среди ночи его разбудил свет: Гэндальф явился и расхаживал взад-вперед
- тень его металась по занавеске. На столе горели свечи и лежали свитки. Маг
вздохнул, и Пин расслышал его бормотанье:
- Да что же это до сих пор нет Фарамира?
- Э-гей! - позвал Пин, раздвинув постельные занавеси. - Я уж думал, ты
обо мне вообще позабыл. Спасибо хоть вернулся. Ну и длинный нынче выдался
день!
- Ночь зато будет короткая, - отрезал Гэндальф. - Я затем и вернулся,
чтобы поразмыслить без помех. А ты давай спи: скоро ли еще доведется поспать
в постели. На рассвете нам с тобой надо к Денэтору. Да и не на рассвете, а
когда позовут. Навалилась темнота, и рассвета не будет.
Гэндальф ускакал, и уже стих в ночи стук копыт Светозара, когда Мерри
прибежал обратно к Арагорну с легоньким узелком: вещевой мешок его остался в
Парт-Галене и все свои нынешние пожитки он выловил или подобрал на
развалинах Изенгарда. Хазуфел был оседлан, Леголас и Гимли стояли подле
своего коня.
- Четверо, значит, остались из нашего Отряда, - сказал Арагорн. - Ну
что ж, вчетвером так вчетвером - только не одни, а вместе с конунгом, он
сейчас выезжает. Крылатая тень его встревожила, и он хочет укрыться в горах
еще до утренней зари.
- Укрыться в горах, а потом? - спросил Леголас.
- А потом - не знаю, - задумчиво отвечал Арагорн. - Конунг-то поедет в
Эдорас, там он через четыре дня назначил войсковой сбор. Там его, вероятно,
настигнут недобрые вести, - и оттуда ристанийцы поспешат к Минас-Тириту. Не
знаю - это я не про них, а про себя и про тех, кто пойдет за мною...
- Я пойду за тобою! - воскликнул Леголас.
- И я не отстану! - подхватил Гимли.
- Да нет, не так все просто, - сказал Арагорн. - Глаза мне застилает
мрак. Вроде бы и мне нужно в Минас-Тирит, только другой, неведомой дорогой.
Верно, близится урочный час.
- Вы меня-то прихватите! - попросил Мерри. - Я понимаю, толку от меня
покамест не было, и все равно - не бросать же меня, как поклажу: лежи, мол,
коли не надобна! Ведь конникам ристанийским я уж и вовсе не нужен, хотя,
правда, конунг обещал, что усадит меня за трапезой рядом с собою, а я буду
рассказывать ему про Хоббитанию.
- Да, Мерри, - сказал Арагорн, - вот тебе с ним пожалуй что по пути.
Только не очень-то надейся на отдых и трапезу. Боюсь, не скоро воссядет
Теоден на троне у себя в Медусельде! Многим надеждам суждено увянуть в эту
горестную весну.
Вскоре двадцать четыре всадника - Гимли сидел за Леголасом, Мерри перед
Арагорном - помчались сквозь ночную темень. Едва они миновали курганы у
Изенских бродов, как прискакал конник из замыкающих.
- Государь, - сказал он конунгу, - за нами погоня. Я их учуял, еще
когда мы подошли к реке. Теперь точно: нагонят, скачут вовсю.
Теоден приказал остановиться. Конники развернулись и взялись за копья.
Арагорн спешился, опустил Мерри наземь и, обнажив меч, стал у стремени
конунга. Эомер с оруженосцем поскакали подтягивать задних. Мерри лишний раз
подумал, что он как есть ненужная поклажа, вот сейчас будет сеча, а ему что
делать? Всего-то их горсточка, всех перебьют, а он, положим, как-нибудь
улизнет в темноте - и что же, шататься потом по диким, бескрайним
ристанийским степям? "Нет уж", - решил он, обнажая меч и затянув пояс.
Луна заходила, ее заслоняло огромное летучее облако, но, вдруг
открывшись, она засияла вновь. И тут они услышали топот, и со стороны
переправы возникли, надвигаясь, темные
фигуры всадников. Лунный свет поблескивал на жалах копий. Еще не видно
было, сколько их там, но уж наверняка не меньше, чем в свите конунга.
Когда они приблизились шагов на пятьдесят, Эомер громко крикнул:
- Стой! Стой! Кто разъезжает в Ристании?
Погоня вмиг застыла на месте. В тишине один из всадников спешился и
медленно двинулся вперед. Он поднял руку в знак мира, ладонь белела в лунном
свете. Но ристанийцы держали копья наперевес. Шагов за десять от них он
остановился: высокая черная тень точно вырастала из земли. И прозвучал ясный
голос:
- В Ристании? Ты сказал - в Ристании? Мы это рады слышать. Мы издалека
торопились в Ристанию.
- Теперь торопиться вам некуда, - объявил Эомер. - Переехавши броды, вы
на ристанийской земле: здесь властвует конунг Теоден, и лишь с его
позволения можно здесь разъезжать. Кто ты такой? И почему вы торопились?
- Я - Гальбарад Дунадан, северный Следопыт, - отвечал тот. - Мы ищем
Арагорна, сына Араторна: мы прослышали, будто он в Ристании.
- И вы его отыскали! - воскликнул Арагорн. Он кинул поводья Мерри,
выбежал вперед, и они обнялись с пришельцем. - Ты ли это, Гальбарад! Вот уж
нечаянная радость!
Мерри облегченно вздохнул. Он-то был уверен, что это недобитый Саруман
исхитрился перехватить конунга с малой свитой; но, видно, если и придется
сложить голову, защищая Теодена, то не сейчас, а когда-нибудь потом. Он
сунул меч в ножны.
- Все в порядке, - сказал Арагорн, воротившись. - Это мои родичи, они
из дальнего края, где я прожил многие годы. Гальбарад скажет нам, почему они
вдруг явились и сколько их тут.
- Нас тридцать, - сказал Гальбарад. - Все наши, кого удалось скликнуть,
да еще братья Элладан и Элроир: они едут на брань вместе с нами. А мы
собрались в путь сразу же, едва получили твой вызов.
- Вызов? - переспросил Арагорн. - Я взывал к вам лишь в мыслях. Думал я
о вас, правда, часто, и нынче даже больше обычного; но вызова послать не
мог. Впрочем, это все потом. Мы в опасности, медлить нельзя. Скачем вместе,
если позволит конунг.
- В добрый час! - молвил обрадованный Теоден. - Если твои родичи под
стать тебе, государь мой Арагорн, то тридцать таких витязей - это целое
войско!
Поскакали дальше; Арагорн ехал с дунаданцами, и, когда они обменялись
новостями с севера и с юга, Элроир сказал ему:
- Отец мой велел передать тебе: Каждый час на счету. Если рискуешь
опоздать, вспомни о Стезе Мертвецов.
- У меня всегда был каждый час на счету, - сказал Арагорн, - и вечно их
не хватало. Но велик должен быть риск опоздать, чтобы я двинулся этим путем.
- Как решишь, так и будет, - отозвался Элроир. - Ночью на дороге об
этом толковать не стоит. И Арагорн сказал Гальбараду:
- Что это ты везешь, родич? - ибо он заметил, что в руке у него не
копье, а длинный шест, словно бы древко знамени; шест был натуго обмотан
темной тканью и перетянут ремнями.
- Это прислала тебе Дева Раздола, - отвечал Гальбарад. - Втайне и с
давних пор она трудилась над этим. И велела тебе сказать: На счету каждый
час. Либо наши надежды сбудутся, либо всем надеждам конец. Я все исполнила в
срок, no-заду манному. Прощай же до лучших бремен, Эльфийский Берилл! Такие
были ее слова.
На это Арагорн молвил:
- Теперь я знаю, что ты привез. Побереги это для меня еще немного!
Он обернулся к северу, взглянул на яркие, крупные звезды - и потом за
всю ночь не сказал ни слова.
Под серым предрассветным небом они наконец выехали из Ущельного излога
и добрались до Горнбурга. Надо было хоть немного передохнуть и рассудить,
что их ждет.
Мерри спал как сурок; его разбудили Леголас и Гимли.
- Солнце стоит в небе, - сказал Леголас. - И все давно уж на ногах,
кроме тебя, лежебока ты этакий. Вставай, а то и к шапочному разбору не
поспеешь!
- Три дня назад здесь была страшная битва, - сказал Гимли, - и я
Леголасу чуть не проиграл, но выиграл все-таки, угробил одного лишнего орка!
Пойдем покажу, где это было! Да, Мерри, а какие тут пещеры! Сходим в пещеры,
давай, а, Леголас?
- Нет, нет, не надо, - сказал эльф. - Кто ж второпях любуется чудесами!
Условились ведь мы с тобой - коли переживем лихие дни, то и отправимся туда
вместе. А сейчас полдень на носу, общая трапеза и вроде бы снова в дорогу.
Мерри зевнул и потянулся. Спал он всего ничего, усталость не прошла, и
тоска одолевала пуще прежнего. Пина теперь не было, не с кем словом
перемолвиться, а кругом все спешат, и каждый знает куда - один он дурак
дураком.
- Арагорн-то хотя бы где? - спросил он.
- Он наверху, на башне, - отвечал Леголас. - Отдыхать не отдыхал, какое
там, и глаз-то не сомкнул. Пошел наверх - ему, мол, поразмыслить надо; и
Гальбарад с ним. Трудные у него, видать, мысли: мрачные сомнения, тяжкие
заботы.
- Темный они вообще-то народ, эти пришельцы, - сказал Гимли. - Витязи,
конечно, на подбор, могучие, статные, ристанийцы рядом с ними сущие дети, а
они суровые такие, обветренные, что твои скалы - ну, наподобие Арагорна, и
уж слова лишнего от них не услышишь.
- На Арагорна они похожи, это ты верно, - подтвердил Леголас. - Такие
же молчаливые, но если скажут слово, то учтивые, как и он. А братья-то - ну,
Элладан и Элроир? Эти и одеты поярче, и держатся по-другому: шутка сказать,
сыновья Элронда, не откуда-нибудь, из Раздола!
- Чего это они вдруг приехали, не знаешь? - спросил Мерри. Он наконец
оделся, накинул на плечи серый плащ, и все они втроем вышли к разрушенным
воротам крепости.
- Позвали их, вот и приехали, сам же слышал, - отозвался Гимли. -
Говорят, в Раздоле послышался голос: Арагорн ждет родичей. Дунаданцы,
спешите в Ристанию! - а уж откуда и кто их позвал, это неизвестно. Гэндальф,
наверно, кто же еще.
- Нет, не Гэндальф, это Галадриэль, - возразил Леголас. - Она же,
помнишь, устами Гэндальфа возвещала прибытие Серой Дружины?
- Да, это ты в точку попал, - согласился Гимли. - Она это, она,
Владычица Зачарованного Леса! Вот уж кто читает в сердцах и выполняет
заветные желания! А мы с тобой дураки, Леголас, - что ж мы не позвали
своих-то на помощь?
Леголас, стоя у ворот, обратил свои ясные глаза на север и на восток, и
лицо его омрачилось.
- Наши не придут, - сказал он. - Что им ехать на войну за тридевять
земель, когда война у них на пороге?
Они еще немного погуляли, обсуждая происшествия давешней битвы, потом
вышли через разрушенные ворота, миновали свежие могильники у дороги,
выбрались на Хельмову Гать и поглядели на излог. Уже воздвиглась Мертвая
гора, черная, высокая, обложенная камнями, а кругом были видны следы
гворнов, истоптавших траву, избороздивших землю. Дунландцы и защитники
Горнбурга вместе восстанавливали Гать, разравнивали поле, возводили заново
стены и насыпали валы; повсюду царило странное спокойствие - казалось,
долина отдыхала после налетевшей бури. Они повернули назад, чтобы успеть к
полуденной трапезе.
Завидев их, конунг подозвал Мерри и усадил его рядом.
- Здесь, конечно, не то, что в златоверхих чертогах Эдораса, - сказал
он. - Да и друга твоего нет с нами, а он бы не помешал. Однако за высоким
столом в Медусельде мы воссядем еще не скоро: если и доберемся туда, боюсь,
нам будет не до пированья. Впрочем, что загадывать! Ешь и пей на здоровье,
заодно и побеседуем. И поедешь со мною.
- Я - с тобою? - обрадовался и восхитился Мерри. - Вот здорово-то! - Он
был как никогда благодарен за теплые слова. - А то я как-то, - запинаясь,
выговорил он, - только у всех под ногами путаюсь, неужели совсем уж ни на
что не пригожусь?
- Пригодишься, - заверил его Теоден. - Для тебя подыскали отличного
пони местной породы: на горных тропах как раз такой нужен, не отстанет. Мы
ведь в Эдорас горами поедем, через Дунхерг, где меня ждет Эовин. Хочешь быть
моим оруженосцем? Эомер, доспех для него найдется?
- Оружейня здесь небогатая, государь, - отвечал Эомер. - Легонький шлем
на его голову, пожалуй, подберем; но кольчугу и меч по росту - едва ли.
- А меч у меня и так есть, - сказал Мерри, вскочив на ноги и выхватив
из черных ножен яркий клинок. Тронутый чуть не до слез лаской старого
конунга, он внезапно опустился на одно колено, взял его руку и поцеловал. -
Конунг Теоден, - воскликнул он, - позволь Мериадоку из Хоббитании присягнуть
тебе на верность! Можно, я возложу свой меч тебе на колени?
- С радостью позволяю, - ответствовал Теоден и в свою очередь возложил
длинные старческие пясти на темнорусую голову хоббита. - Встань же,
Мериадок, - отныне ты наш оруженосец и страж Медусельда. Прими свой меч - да
послужит он на благо Ристании!
- Теперь ты мне вместо отца, - сказал Мерри.
- Боюсь, ненадолго, - отозвался Теоден.
За трапезой шел общий разговор; наконец Эомер сказал:
- Скоро уж пора нам ехать, государь. Прикажешь ли трубить в рога? Но
где же Арагорн? Он так и не вышел к столу.
- Готовьтесь выезжать, - велел Теоден, - и оповестите Арагорна, что
время на исходе.
Конунг с Мерри и охраною вышли из ворот Горнбурга на просторный луг,
где строились воины; многие уже сидели на конях. В крепости конунг оставил
лишь небольшой гарнизон; прочие все до единого отправлялись в Эдорас, на
войсковой сбор. Уже отъехал ночью отряд в тысячу копий, но и сейчас с
конунгом было около пятисот, большей частью вестфольдцы.
Поодаль сомкнулся конный строй молчаливых Следопытов с копьями, луками
и мечами, в темно-серых плащах; капюшоны закрывали их шлемы и лица. Кони у
них были могучие, статные и шерстистые; и без седока стоял приведенный с
севера конь Арагорна, по имени Рогерин. Ни золото, ни самоцветы не украшали
их доспехи и сбруи, не было ни гербов, ни значков, только на левом плече у
каждого звездой лучилась серебряная брошь - застежка плаща.
Конунг сел на своего Белогрива, Мерри взобрался на стоявшего рядом
пони, звали его Стибба. Вскоре из ворот вышли Эомер с Арагорном и Гальбарад,
который нес обмотанный черной тканью шест, а за ними еще двое - ни молоды,
ни стары. Сыновья Элронда были до того похожи, что и не различишь: оба
темноволосые и сероглазые, сияющие эльфийской красой; оба в блестящих
кольчугах и серебристых плащах. Следом шли Леголас и Гимли. Но Мерри не мог
отвести глаз от угрюмого, землистого, усталого лица Арагорна: он за одну
ночь словно бы состарился на много лет.
- Я в большой тревоге, государь, - сказал он, остановившись у стремени
конунга. - Дурные вести дошли до меня: нам грозит новая, нежданная беда. Я
долго размышлял, и сдается мне, что надо менять планы. Скажи, Теоден: ты
ведь держишь путь в Дунхерг - сколько времени он займет?
- Уже час пополудни, - отозвался Эомер. - На третьи сутки к вечеру,
должно быть, доедем до Укрывища. Полнолуние будет накануне; сбор конунг
назначил еще через день. Быстрее не поспеют съехаться со всей Ристании.
- Стало быть, через три дня, - задумчиво проговорил Арагорн, -
войсковой сбор только начнется. Да, быстрее не выйдет, спешка тут ни к чему.
- Он поднял глаза, и лицо его прояснилось, точно он окончательно принял
трудное решение. - Тогда, государь, с твоего позволения, пути наши
расходятся. У нас с родичами своя дорога, и поедем мы теперь в открытую. Мне
больше незачем таиться. Поедем на восток кратчайшим путем, а дальше - Стезей
Мертвецов.
- Стезей Мертвецов! - повторил Теоден, вздрогнув. - Что ты говоришь?
Эомер изумленно взглянул на Арагорна, и Мерри показалось, что конники,
которые расслышали эти слова, стали белее мела.
- Если и правда есть такая стезя, - продолжал Теоден, - то она
начинается за воротами близ Дунхерга, но там никто еще не бывал.
- Увы, Арагорн, друг мой! - горестно молвил Эомер. - А я-то надеялся,
что мы с тобой будем биться бок о бок. Но если жребий влечет тебя на Стезю
Мертвецов, то мы расстаемся и едва ли увидимся на этом свете.
- Другой мне дороги нет, - отвечал Арагорн. - И все же, Эомер, на поле
брани мы, быть может, еще и встретимся, прорубившись друг к другу сквозь все
полчища Мордора.
- Поступай как знаешь, государь мой Арагорн, - сказал Теоден. - Видно,
и правда таков твой жребий - идти нехожеными путями. Как ни горько мне с
тобой расставаться, как ни тягостно, однако нас ждут горные тропы и медлить
больше нельзя. Прощай!
- Прощай, государь! - сказал Арагорн. - Скачи навстречу великой славе!
Прощай и ты, Мерри! В хороших руках ты остаешься, я и надеяться не смел на
такое, когда мы гнались за орками до Фангорна. Леголас и Гимли, наверно, и
теперь последуют за мною; но мы тебя не забудем.
- До свидания! - проговорил Мерри. Других слов у него не нашлось. Он
чувствовал себя совсем крохотным; его смущали и угнетали услышанные мрачные
речи. Эх, сюда бы сейчас неунывающего Пина! Конники стояли наготове, лошади
перебирали ногами: скорей бы в путь, и дело с концом.
Теоден обратился к Эомеру, тот поднял руку и громко отдал приказ;
конники тронулись. Они миновали Гать, выехали из Ущельного излога и круто
свернули к востоку, тропою, которая с милю вилась у подножий, а потом
уводила на юг и исчезала в горах. Арагорн выехал на Гать и провожал
ристанийцев взглядом, пока излог не скрыл их из виду.
- Вот уехали трое близких моему сердцу, - сказал он Гальбараду, - и
едва ли не ближе других этот малыш. Он не знает, что его ждет; но если б и
знал, все равно бы поехал.
всеобщем и на незнакомом языке, Пин сообразил, что по-здешнему его величают
"Эрнил-и-Ферианнат" - похоже, этот нелепый титул пристал к нему крепко.
Он потерял счет сквозным аркам, мощеным проулкам, ровным улицам и
наконец спустился в самый пространный первый ярус. Там ему показали, где
Улица Фонарщиков, широкая, ведущая к Великим Вратам. Он отыскал Старую
гостиницу, серое обветренное каменное строение о двух флигелях; узкая
лужайка тянулась перед многооконным домом с колоннадой и крыльцом. Между
колоннами играли мальчишки, и Пин остановился поглядеть на них: покамест он
нигде в Минас-Тирите детей не видел. Вскоре один из них его заметил, с
криком сбежал по ступеням на траву и выскочил на улицу; целая ватага мчалась
за ним. Он стал перед Пином и обмерил его взглядом.
- Привет! - сказал парнишка. - А ты откуда такой? Вроде нездешний.
- Вообще-то нездешний, - признал Пин, - но теперь уж я гондорский воин.
- Ладно тебе! - рассмеялся тот. - Тогда мы все здесь воины. Тебе
сколько лет и как тебя зовут? Мне уже десять, а ростом я скоро буду в пять
футов. Я и сейчас-то выше тебя. Ну, правда, отец у меня страж цитадели и
почти самый из них высокий. А твой кто отец?
- На какой вопрос тебе сперва ответить? - спросил Пин. - Отец мой -
земледелец из деревни Беляки, что возле Кролов в Хоббитании. Мне скоро
двадцать девять: тут я тебя обогнал. А росту во мне четыре фута, и больше я
уж не вырасту, разве что вширь раздамся.
- Двадцать девять! - протянул паренек и присвистнул. - Да ты, значит,
уже старый, прямо как мой дядя Иорлас. Только я все равно, - задорно
прибавил он, - если захочу, поставлю тебя вверх тормашками или положу на
лопатки.
- Может, поставишь, а может, и положишь, - смеясь, подтвердил Пин, - но
только если я этого захочу. А может, я сам тебя поставлю да положу: мы в
наших краях тоже не дураки подраться. И у нас, знаешь ли, я считаюсь очень
даже большим и сильным, так что меня покуда никто не пробовал поставить
вверх тормашками. Если ты вдруг попробуешь, то мне, чего доброго, придется
тебя укокошить. Вот подрастешь - и не будешь опрометчиво судить по
внешности: тебе небось показалось, что перед тобой этакий увалень-недомерок,
которого неплохо бы вздуть; а на самом-то деле я ужасный, злющий,
кровожадный невысоклик! - И Пин скроил такую страшную рожу, что парнишка
попятился, но тут же прянул вперед, сжав кулаки и сверкнув глазами.
- Ну, ну! - захохотал Пин. - Опять-таки опрометчиво верить чужакам на
слово, мало ли что они о себе скажут! Нет, я не кровожадный. А ты, чем
задираться, сначала бы назвался - вежливей будет.
Мальчик горделиво выпрямился.
- Я - Бергил, сын стража цитадели Берегонда, - сказал он.
- Оно и видно, - кивнул Пин, - ты вылитый отец. А я как раз от него.
- Чего ж ты сразу не сказал? - И Бергил вдруг приуныл. - Он, что ли,
передумал и хочет меня отослать с девчонками? Не может быть, уже ушел
последний обоз!
- Погоди пугаться, все не так страшно, - сказал Пин. - Пока что тебе
велено не ставить меня вверх тормашками, а составить мне компанию и показать
ваш город. А я зато расскажу тебе про далекие страны.
Бергил обрадованно захлопал в ладоши.
- Все, значит, в порядке, ура! - воскликнул он. - Тогда пошли! Мы как
раз собирались к Вратам, побежали туда!
- А зачем туда бежать?
- Да ведь сегодня еще до захода солнца должны подойти союзные дружины!
Пошли, пошли, сам все увидишь.
Бергил оказался парень хоть куда, а Пину без Мерри ох как не хватало
приятеля; они мигом сдружились, болтали и перешучивались наперебой, шли по
улицам рука об руку и никакого внимания не обращали на любопытные взгляды со
всех сторон. Народ толпой валил к Великим Вратам; Пин назвался и сказал
пропуск, а часовой пропустил их обоих, к полному восхищению Бергила.
- Вот это да! - сказал он. - А то ведь нам больше не позволяют выходить
за ворота без взрослых. Ну, теперь наглядимся!
Люди стояли по обочинам тракта и заполнили огромную мощеную площадь,
где сходились воедино дороги к Минас-Тириту. Все глядели на юг, и вскоре
послышались возгласы:
- Пыль, пыль на дороге! Идут!
Пин с Бергилом исхитрились протиснуться в первые ряды. Невдалеке запели
рога, и, словно встречный ветер, поднялся приветственный гул. Потом грянули
трубы, и толпа разразилась дружным кличем.
- Форлонг! Форлонг! - услышал Пин.
- Это что значит? - спросил он.
- Ну как, это же старина Форлонг, Брюхан Форлонг из Лоссарнаха! -
отозвался Бергил. - Там мой дед живет. Ура! Вон он сам, наш первейший друг,
старина Форлонг!
Колонну возглавлял плечистый и утробистый седобородый старик на могучем
коне, в кольчуге и черном шлеме, с огромным копьем. За ним гордо выступали
запыленные пешие ратники, пониже ростом и смуглее гондорцев из Минас-Тирита.
Лица их были суровы, на плече тяжелые бердыши.
- Форлонг! - кричали кругом. - Верный, доблестный друг! Ура, Форлонг!
Но когда лоссарнахские воины прошли, раздался ропот:
- Как мало их, всего две сотни! А мы-то надеялись, что будет тысячи
две. Должно быть, пираты на них наседают: девять десятых остались
обороняться. Ну что ж, у нас каждый боец на счету.
Так проходила к Вратам под клики толпы рать за ратью: окраины Гондора
послали своих сынов в грозный час на выручку столице. Но все прислали
меньше, чем здесь надеялись, куда меньше, чем надо бы. Прошагали уроженцы
долины Рингло во главе с тамошним княжичем Дерворином: триста человек. С
Мортхондского нагорья, из Темноводной долины - статный Дуингир с сыновьями
Дуилином и Деруфином и пятьсот лучников. С Анфаласа, с далекой Береговины -
длинная вереница охотников, пастухов, поселян, вооруженных чем попало; лишь
их правитель Голасгил с домочадцами были при боевом доспехе. Десяток-другой
угрюмых горцев без предводителя - из Ламедона. Рыбаки с Этхира, от устьев
Андуина - сотня с лишним, другие остались на кораблях. Гирлуин Белокурый с
Изумрудных Холмов Пиннат-Гелина привел три сотни крепких ратников в зеленом.
И наконец, горделивей всех, - Имраиль, владетель Дол-Амрота, родич самого
наместника: золотистые стяги с изображением Корабля и Серебряного Лебедя
реяли над конною дружиной; за всадниками на серых конях выступали в пешем
строю семьсот витязей, статных, сероглазых и темноволосых, - они прошли с
песней.
Вот и все, и трех тысяч не набралось. А больше ждать было некого.
Возгласы, песни и мерная поступь стихли за Вратами. Толпа еще немного
помедлила, не расходясь. Пыль повисла в воздухе: ветер улегся, и стояла
духота. Наступил закатный час; багровое солнце скрылось за Миндоллуином.
Вечерняя тень пала на столицу Гондора.
Пин поднял взгляд и увидел грязно-серое небо, будто над ними нависла
дымная, пепельная туча, и еле пробивался сквозь нее сумеречный свет. Только
запад еще пламенел, и черная громада Миндоллуина, казалось, была осыпана
тлеющими головнями и угольями.
- Так ясно начался день и так мрачно кончается! - проговорил он, забыв
о мальчике рядом с ним.
- Кончится еще мрачнее, коли не поспеем до сигнальных колоколов, -
отозвался Бергил. - Пойдем-ка, пойдем! Слышишь, трубят, сейчас закрывать
будут!
Они вернулись в город последними; Врата за ними сразу же закрыли, и,
когда они шли по Улице Фонарщиков, башенные колокола торжественно
перекликались. Теплились окна; из домов и казарм у крепостной стены
доносилось пение.
- Ладно, расходимся, - сказал Бергил. - Передай привет отцу, скажи:
спасибо, мол, приятель что надо. Ты приходи завтра пораньше. Может, даже
лучше, чтоб войны не было, мы бы и без нее обошлись. Съездили бы к дедушке в
Лоссарнах, там весной знаешь как здорово, в лесу и на полях полно цветов.
Нет, правда, вот возьмем и съездим. Где им одолеть нашего государя, и отец
мой их всех перебьет. До скорого свидания!
Они расстались, и Пин заторопился обратно в цитадель. Путь был
неблизкий, он вспотел и вконец оголодал. Сгустилась темная и душная
беззвездная ночь. К вечерней трапезе он, конечно, опоздал, но его все ж таки
накормили, Берегонд ему обрадовался, уселся рядом и расспрашивал про сына.
Наевшись, Пин немного отдохнул и попрощался: очень ему было не по себе,
хотелось скорее увидеть Гэндальфа.
- Сам-то найдешь дорогу? - спросил его Берегонд, выведя к северной
стене цитадели, к скамье, на которой они сидели днем. - Ночь хоть глаз
выколи, а приказано всюду гасить огни, фонарей на стенах не зажигать. Тебе
же велено рано поутру явиться к властителю Денэтору. Да, вряд ли тебя
припишут к нашей третьей роте. Ну что ж, приведется - так свидимся. Прощай,
покойной ночи!
В покое было темно, лишь ночник горел на столике. Гэндальф не приходил,
и Пину было все тоскливее. Он взобрался на скамейку и выглянул в окно, точно
ткнулся носом в чернильную лужу. Он уныло слез, опустил штору и отправился
спать. Сначала лежал и прислушивался, ждал Гэндальфа, потом кое-как
уснул.
Среди ночи его разбудил свет: Гэндальф явился и расхаживал взад-вперед
- тень его металась по занавеске. На столе горели свечи и лежали свитки. Маг
вздохнул, и Пин расслышал его бормотанье:
- Да что же это до сих пор нет Фарамира?
- Э-гей! - позвал Пин, раздвинув постельные занавеси. - Я уж думал, ты
обо мне вообще позабыл. Спасибо хоть вернулся. Ну и длинный нынче выдался
день!
- Ночь зато будет короткая, - отрезал Гэндальф. - Я затем и вернулся,
чтобы поразмыслить без помех. А ты давай спи: скоро ли еще доведется поспать
в постели. На рассвете нам с тобой надо к Денэтору. Да и не на рассвете, а
когда позовут. Навалилась темнота, и рассвета не будет.
Гэндальф ускакал, и уже стих в ночи стук копыт Светозара, когда Мерри
прибежал обратно к Арагорну с легоньким узелком: вещевой мешок его остался в
Парт-Галене и все свои нынешние пожитки он выловил или подобрал на
развалинах Изенгарда. Хазуфел был оседлан, Леголас и Гимли стояли подле
своего коня.
- Четверо, значит, остались из нашего Отряда, - сказал Арагорн. - Ну
что ж, вчетвером так вчетвером - только не одни, а вместе с конунгом, он
сейчас выезжает. Крылатая тень его встревожила, и он хочет укрыться в горах
еще до утренней зари.
- Укрыться в горах, а потом? - спросил Леголас.
- А потом - не знаю, - задумчиво отвечал Арагорн. - Конунг-то поедет в
Эдорас, там он через четыре дня назначил войсковой сбор. Там его, вероятно,
настигнут недобрые вести, - и оттуда ристанийцы поспешат к Минас-Тириту. Не
знаю - это я не про них, а про себя и про тех, кто пойдет за мною...
- Я пойду за тобою! - воскликнул Леголас.
- И я не отстану! - подхватил Гимли.
- Да нет, не так все просто, - сказал Арагорн. - Глаза мне застилает
мрак. Вроде бы и мне нужно в Минас-Тирит, только другой, неведомой дорогой.
Верно, близится урочный час.
- Вы меня-то прихватите! - попросил Мерри. - Я понимаю, толку от меня
покамест не было, и все равно - не бросать же меня, как поклажу: лежи, мол,
коли не надобна! Ведь конникам ристанийским я уж и вовсе не нужен, хотя,
правда, конунг обещал, что усадит меня за трапезой рядом с собою, а я буду
рассказывать ему про Хоббитанию.
- Да, Мерри, - сказал Арагорн, - вот тебе с ним пожалуй что по пути.
Только не очень-то надейся на отдых и трапезу. Боюсь, не скоро воссядет
Теоден на троне у себя в Медусельде! Многим надеждам суждено увянуть в эту
горестную весну.
Вскоре двадцать четыре всадника - Гимли сидел за Леголасом, Мерри перед
Арагорном - помчались сквозь ночную темень. Едва они миновали курганы у
Изенских бродов, как прискакал конник из замыкающих.
- Государь, - сказал он конунгу, - за нами погоня. Я их учуял, еще
когда мы подошли к реке. Теперь точно: нагонят, скачут вовсю.
Теоден приказал остановиться. Конники развернулись и взялись за копья.
Арагорн спешился, опустил Мерри наземь и, обнажив меч, стал у стремени
конунга. Эомер с оруженосцем поскакали подтягивать задних. Мерри лишний раз
подумал, что он как есть ненужная поклажа, вот сейчас будет сеча, а ему что
делать? Всего-то их горсточка, всех перебьют, а он, положим, как-нибудь
улизнет в темноте - и что же, шататься потом по диким, бескрайним
ристанийским степям? "Нет уж", - решил он, обнажая меч и затянув пояс.
Луна заходила, ее заслоняло огромное летучее облако, но, вдруг
открывшись, она засияла вновь. И тут они услышали топот, и со стороны
переправы возникли, надвигаясь, темные
фигуры всадников. Лунный свет поблескивал на жалах копий. Еще не видно
было, сколько их там, но уж наверняка не меньше, чем в свите конунга.
Когда они приблизились шагов на пятьдесят, Эомер громко крикнул:
- Стой! Стой! Кто разъезжает в Ристании?
Погоня вмиг застыла на месте. В тишине один из всадников спешился и
медленно двинулся вперед. Он поднял руку в знак мира, ладонь белела в лунном
свете. Но ристанийцы держали копья наперевес. Шагов за десять от них он
остановился: высокая черная тень точно вырастала из земли. И прозвучал ясный
голос:
- В Ристании? Ты сказал - в Ристании? Мы это рады слышать. Мы издалека
торопились в Ристанию.
- Теперь торопиться вам некуда, - объявил Эомер. - Переехавши броды, вы
на ристанийской земле: здесь властвует конунг Теоден, и лишь с его
позволения можно здесь разъезжать. Кто ты такой? И почему вы торопились?
- Я - Гальбарад Дунадан, северный Следопыт, - отвечал тот. - Мы ищем
Арагорна, сына Араторна: мы прослышали, будто он в Ристании.
- И вы его отыскали! - воскликнул Арагорн. Он кинул поводья Мерри,
выбежал вперед, и они обнялись с пришельцем. - Ты ли это, Гальбарад! Вот уж
нечаянная радость!
Мерри облегченно вздохнул. Он-то был уверен, что это недобитый Саруман
исхитрился перехватить конунга с малой свитой; но, видно, если и придется
сложить голову, защищая Теодена, то не сейчас, а когда-нибудь потом. Он
сунул меч в ножны.
- Все в порядке, - сказал Арагорн, воротившись. - Это мои родичи, они
из дальнего края, где я прожил многие годы. Гальбарад скажет нам, почему они
вдруг явились и сколько их тут.
- Нас тридцать, - сказал Гальбарад. - Все наши, кого удалось скликнуть,
да еще братья Элладан и Элроир: они едут на брань вместе с нами. А мы
собрались в путь сразу же, едва получили твой вызов.
- Вызов? - переспросил Арагорн. - Я взывал к вам лишь в мыслях. Думал я
о вас, правда, часто, и нынче даже больше обычного; но вызова послать не
мог. Впрочем, это все потом. Мы в опасности, медлить нельзя. Скачем вместе,
если позволит конунг.
- В добрый час! - молвил обрадованный Теоден. - Если твои родичи под
стать тебе, государь мой Арагорн, то тридцать таких витязей - это целое
войско!
Поскакали дальше; Арагорн ехал с дунаданцами, и, когда они обменялись
новостями с севера и с юга, Элроир сказал ему:
- Отец мой велел передать тебе: Каждый час на счету. Если рискуешь
опоздать, вспомни о Стезе Мертвецов.
- У меня всегда был каждый час на счету, - сказал Арагорн, - и вечно их
не хватало. Но велик должен быть риск опоздать, чтобы я двинулся этим путем.
- Как решишь, так и будет, - отозвался Элроир. - Ночью на дороге об
этом толковать не стоит. И Арагорн сказал Гальбараду:
- Что это ты везешь, родич? - ибо он заметил, что в руке у него не
копье, а длинный шест, словно бы древко знамени; шест был натуго обмотан
темной тканью и перетянут ремнями.
- Это прислала тебе Дева Раздола, - отвечал Гальбарад. - Втайне и с
давних пор она трудилась над этим. И велела тебе сказать: На счету каждый
час. Либо наши надежды сбудутся, либо всем надеждам конец. Я все исполнила в
срок, no-заду манному. Прощай же до лучших бремен, Эльфийский Берилл! Такие
были ее слова.
На это Арагорн молвил:
- Теперь я знаю, что ты привез. Побереги это для меня еще немного!
Он обернулся к северу, взглянул на яркие, крупные звезды - и потом за
всю ночь не сказал ни слова.
Под серым предрассветным небом они наконец выехали из Ущельного излога
и добрались до Горнбурга. Надо было хоть немного передохнуть и рассудить,
что их ждет.
Мерри спал как сурок; его разбудили Леголас и Гимли.
- Солнце стоит в небе, - сказал Леголас. - И все давно уж на ногах,
кроме тебя, лежебока ты этакий. Вставай, а то и к шапочному разбору не
поспеешь!
- Три дня назад здесь была страшная битва, - сказал Гимли, - и я
Леголасу чуть не проиграл, но выиграл все-таки, угробил одного лишнего орка!
Пойдем покажу, где это было! Да, Мерри, а какие тут пещеры! Сходим в пещеры,
давай, а, Леголас?
- Нет, нет, не надо, - сказал эльф. - Кто ж второпях любуется чудесами!
Условились ведь мы с тобой - коли переживем лихие дни, то и отправимся туда
вместе. А сейчас полдень на носу, общая трапеза и вроде бы снова в дорогу.
Мерри зевнул и потянулся. Спал он всего ничего, усталость не прошла, и
тоска одолевала пуще прежнего. Пина теперь не было, не с кем словом
перемолвиться, а кругом все спешат, и каждый знает куда - один он дурак
дураком.
- Арагорн-то хотя бы где? - спросил он.
- Он наверху, на башне, - отвечал Леголас. - Отдыхать не отдыхал, какое
там, и глаз-то не сомкнул. Пошел наверх - ему, мол, поразмыслить надо; и
Гальбарад с ним. Трудные у него, видать, мысли: мрачные сомнения, тяжкие
заботы.
- Темный они вообще-то народ, эти пришельцы, - сказал Гимли. - Витязи,
конечно, на подбор, могучие, статные, ристанийцы рядом с ними сущие дети, а
они суровые такие, обветренные, что твои скалы - ну, наподобие Арагорна, и
уж слова лишнего от них не услышишь.
- На Арагорна они похожи, это ты верно, - подтвердил Леголас. - Такие
же молчаливые, но если скажут слово, то учтивые, как и он. А братья-то - ну,
Элладан и Элроир? Эти и одеты поярче, и держатся по-другому: шутка сказать,
сыновья Элронда, не откуда-нибудь, из Раздола!
- Чего это они вдруг приехали, не знаешь? - спросил Мерри. Он наконец
оделся, накинул на плечи серый плащ, и все они втроем вышли к разрушенным
воротам крепости.
- Позвали их, вот и приехали, сам же слышал, - отозвался Гимли. -
Говорят, в Раздоле послышался голос: Арагорн ждет родичей. Дунаданцы,
спешите в Ристанию! - а уж откуда и кто их позвал, это неизвестно. Гэндальф,
наверно, кто же еще.
- Нет, не Гэндальф, это Галадриэль, - возразил Леголас. - Она же,
помнишь, устами Гэндальфа возвещала прибытие Серой Дружины?
- Да, это ты в точку попал, - согласился Гимли. - Она это, она,
Владычица Зачарованного Леса! Вот уж кто читает в сердцах и выполняет
заветные желания! А мы с тобой дураки, Леголас, - что ж мы не позвали
своих-то на помощь?
Леголас, стоя у ворот, обратил свои ясные глаза на север и на восток, и
лицо его омрачилось.
- Наши не придут, - сказал он. - Что им ехать на войну за тридевять
земель, когда война у них на пороге?
Они еще немного погуляли, обсуждая происшествия давешней битвы, потом
вышли через разрушенные ворота, миновали свежие могильники у дороги,
выбрались на Хельмову Гать и поглядели на излог. Уже воздвиглась Мертвая
гора, черная, высокая, обложенная камнями, а кругом были видны следы
гворнов, истоптавших траву, избороздивших землю. Дунландцы и защитники
Горнбурга вместе восстанавливали Гать, разравнивали поле, возводили заново
стены и насыпали валы; повсюду царило странное спокойствие - казалось,
долина отдыхала после налетевшей бури. Они повернули назад, чтобы успеть к
полуденной трапезе.
Завидев их, конунг подозвал Мерри и усадил его рядом.
- Здесь, конечно, не то, что в златоверхих чертогах Эдораса, - сказал
он. - Да и друга твоего нет с нами, а он бы не помешал. Однако за высоким
столом в Медусельде мы воссядем еще не скоро: если и доберемся туда, боюсь,
нам будет не до пированья. Впрочем, что загадывать! Ешь и пей на здоровье,
заодно и побеседуем. И поедешь со мною.
- Я - с тобою? - обрадовался и восхитился Мерри. - Вот здорово-то! - Он
был как никогда благодарен за теплые слова. - А то я как-то, - запинаясь,
выговорил он, - только у всех под ногами путаюсь, неужели совсем уж ни на
что не пригожусь?
- Пригодишься, - заверил его Теоден. - Для тебя подыскали отличного
пони местной породы: на горных тропах как раз такой нужен, не отстанет. Мы
ведь в Эдорас горами поедем, через Дунхерг, где меня ждет Эовин. Хочешь быть
моим оруженосцем? Эомер, доспех для него найдется?
- Оружейня здесь небогатая, государь, - отвечал Эомер. - Легонький шлем
на его голову, пожалуй, подберем; но кольчугу и меч по росту - едва ли.
- А меч у меня и так есть, - сказал Мерри, вскочив на ноги и выхватив
из черных ножен яркий клинок. Тронутый чуть не до слез лаской старого
конунга, он внезапно опустился на одно колено, взял его руку и поцеловал. -
Конунг Теоден, - воскликнул он, - позволь Мериадоку из Хоббитании присягнуть
тебе на верность! Можно, я возложу свой меч тебе на колени?
- С радостью позволяю, - ответствовал Теоден и в свою очередь возложил
длинные старческие пясти на темнорусую голову хоббита. - Встань же,
Мериадок, - отныне ты наш оруженосец и страж Медусельда. Прими свой меч - да
послужит он на благо Ристании!
- Теперь ты мне вместо отца, - сказал Мерри.
- Боюсь, ненадолго, - отозвался Теоден.
За трапезой шел общий разговор; наконец Эомер сказал:
- Скоро уж пора нам ехать, государь. Прикажешь ли трубить в рога? Но
где же Арагорн? Он так и не вышел к столу.
- Готовьтесь выезжать, - велел Теоден, - и оповестите Арагорна, что
время на исходе.
Конунг с Мерри и охраною вышли из ворот Горнбурга на просторный луг,
где строились воины; многие уже сидели на конях. В крепости конунг оставил
лишь небольшой гарнизон; прочие все до единого отправлялись в Эдорас, на
войсковой сбор. Уже отъехал ночью отряд в тысячу копий, но и сейчас с
конунгом было около пятисот, большей частью вестфольдцы.
Поодаль сомкнулся конный строй молчаливых Следопытов с копьями, луками
и мечами, в темно-серых плащах; капюшоны закрывали их шлемы и лица. Кони у
них были могучие, статные и шерстистые; и без седока стоял приведенный с
севера конь Арагорна, по имени Рогерин. Ни золото, ни самоцветы не украшали
их доспехи и сбруи, не было ни гербов, ни значков, только на левом плече у
каждого звездой лучилась серебряная брошь - застежка плаща.
Конунг сел на своего Белогрива, Мерри взобрался на стоявшего рядом
пони, звали его Стибба. Вскоре из ворот вышли Эомер с Арагорном и Гальбарад,
который нес обмотанный черной тканью шест, а за ними еще двое - ни молоды,
ни стары. Сыновья Элронда были до того похожи, что и не различишь: оба
темноволосые и сероглазые, сияющие эльфийской красой; оба в блестящих
кольчугах и серебристых плащах. Следом шли Леголас и Гимли. Но Мерри не мог
отвести глаз от угрюмого, землистого, усталого лица Арагорна: он за одну
ночь словно бы состарился на много лет.
- Я в большой тревоге, государь, - сказал он, остановившись у стремени
конунга. - Дурные вести дошли до меня: нам грозит новая, нежданная беда. Я
долго размышлял, и сдается мне, что надо менять планы. Скажи, Теоден: ты
ведь держишь путь в Дунхерг - сколько времени он займет?
- Уже час пополудни, - отозвался Эомер. - На третьи сутки к вечеру,
должно быть, доедем до Укрывища. Полнолуние будет накануне; сбор конунг
назначил еще через день. Быстрее не поспеют съехаться со всей Ристании.
- Стало быть, через три дня, - задумчиво проговорил Арагорн, -
войсковой сбор только начнется. Да, быстрее не выйдет, спешка тут ни к чему.
- Он поднял глаза, и лицо его прояснилось, точно он окончательно принял
трудное решение. - Тогда, государь, с твоего позволения, пути наши
расходятся. У нас с родичами своя дорога, и поедем мы теперь в открытую. Мне
больше незачем таиться. Поедем на восток кратчайшим путем, а дальше - Стезей
Мертвецов.
- Стезей Мертвецов! - повторил Теоден, вздрогнув. - Что ты говоришь?
Эомер изумленно взглянул на Арагорна, и Мерри показалось, что конники,
которые расслышали эти слова, стали белее мела.
- Если и правда есть такая стезя, - продолжал Теоден, - то она
начинается за воротами близ Дунхерга, но там никто еще не бывал.
- Увы, Арагорн, друг мой! - горестно молвил Эомер. - А я-то надеялся,
что мы с тобой будем биться бок о бок. Но если жребий влечет тебя на Стезю
Мертвецов, то мы расстаемся и едва ли увидимся на этом свете.
- Другой мне дороги нет, - отвечал Арагорн. - И все же, Эомер, на поле
брани мы, быть может, еще и встретимся, прорубившись друг к другу сквозь все
полчища Мордора.
- Поступай как знаешь, государь мой Арагорн, - сказал Теоден. - Видно,
и правда таков твой жребий - идти нехожеными путями. Как ни горько мне с
тобой расставаться, как ни тягостно, однако нас ждут горные тропы и медлить
больше нельзя. Прощай!
- Прощай, государь! - сказал Арагорн. - Скачи навстречу великой славе!
Прощай и ты, Мерри! В хороших руках ты остаешься, я и надеяться не смел на
такое, когда мы гнались за орками до Фангорна. Леголас и Гимли, наверно, и
теперь последуют за мною; но мы тебя не забудем.
- До свидания! - проговорил Мерри. Других слов у него не нашлось. Он
чувствовал себя совсем крохотным; его смущали и угнетали услышанные мрачные
речи. Эх, сюда бы сейчас неунывающего Пина! Конники стояли наготове, лошади
перебирали ногами: скорей бы в путь, и дело с концом.
Теоден обратился к Эомеру, тот поднял руку и громко отдал приказ;
конники тронулись. Они миновали Гать, выехали из Ущельного излога и круто
свернули к востоку, тропою, которая с милю вилась у подножий, а потом
уводила на юг и исчезала в горах. Арагорн выехал на Гать и провожал
ристанийцев взглядом, пока излог не скрыл их из виду.
- Вот уехали трое близких моему сердцу, - сказал он Гальбараду, - и
едва ли не ближе других этот малыш. Он не знает, что его ждет; но если б и
знал, все равно бы поехал.