Страница:
жесткосердные-озверелые-непотребные-кровожадные, моргшайте-синкахонда, кгум,
ну, вы народ торопливый, а их длинное имя выросло за долгие годы мучений,
какие мы претерпели от этих, по-вашему, просто мерзостных орков; так вот,
пришли они из-за Реки, и с севера, и отовсюду вокруг Лаурелиндоренана,
туда-то они не могли, слава Вышним, пробраться.
И он поклонился Владыке и Владычице Лориэна.
- Вот, значит, они, гнусь такая, очень удивились, что мы здесь, они про
нас даже и не слышали, хотя про нас и всякий хороший народ тоже не слышал. А
эти нас едва ли запомнят, живых-то немного осталось, а какие остались, те
потонули в Реке - большей частью. Но вам-то повезло, потому что, не будь нас
здесь, степной царь-конунг недалеко бы уехал, а уехал бы - возвращаться было
бы некуда.
- Что другое, а это мы знаем, - сказал Арагорн, - и никогда не забудем
этого ни в Минас-Тирите, ни в Эдорасе.
- Ну, никогда - это слово длинное даже для меня, - отозвался Древень. -
Ты хочешь сказать - до тех пор, покуда пребудут ваши царства, но жизнь онтов
куда дольше.
- Начинается новая жизнь, - сказал Гэндальф, - теперь и такое может
случиться, что царства людские переживут тебя, друг мой Фангорн. Ты мне
лучше вот что скажи: помнишь, о чем я тебя просил? Саруман-то что? Ортханк
ему не надоел? Вряд ли ему нравится глядеть из окон, что ты тут устраиваешь.
Древень хитро посмотрел на Гэндальфа; очень уж хитро, как показалось
Мерри.
- Ага! - сказал он. - Я как раз и думаю - может, ты спросишь. Не надоел
ли ему Ортханк? Еще как надоел, но не столько Ортханк, сколько мой голос.
Кгу-умм! Уж я его усовещивал - может, и длинно, если судить по-вашему.
- Как же он терпел? Ты, что ли, сам заходил в Ортханк? - спросил
Гэндальф.
- Я-то? Кгу-ум, нет уж, я в Ортханк не заходил, - отозвался Древень. -
Это он подходил к окну и слушал, откуда же ему еще было набраться новостей,
хотя новости ему очень не нравились. Он их слушал в оба уха, и уж я
позаботился, чтобы он все услышал. И прибавил к новостям много такого, что
ему полезно послушать. Он чуть не на стену лез. Торопыга, что говорить.
Оттого и сгинул.
- Я вот замечаю, друг мой Фангорн, что ты говоришь как бы невзначай в
прошедшем времени: "слушал, лез, сгинул". Это как? Он что, умер?
- Да вроде бы пока что не умер, - сказал Древень. - Только вот нет его.
Ну да, уже семь дней, как нет. Я его выпустил. От него мало что осталось,
когда он уходил, а уж от этого его гаденыша - едва одна тень. Ты мне вот
что, ты не говори мне, Гэндальф, что я, мол, обещался его стеречь. Обещал-то
я обещал, но с тех пор мало ли что случилось. Он у меня до поры и сидел,
чтобы чего не натворил. Ты-то лучше меня знаешь, что я пуще всего не люблю
держать всякую живность взаперти, а нет надобности - так и не надо. Пускай
себе змея ползает, коли в клыках у нее нет яду!
- Да, это ты, пожалуй, прав, - сказал Гэндальф, - только у этой змеи,
боюсь, яд остался. Голос у него ядовитый, и ты, Древень, какой ни на есть
мудрый, а поддался на его уговоры, он ведь знает, как тебе польстить. Ладно
уж, нет его, с тем и пошел он к лешему. Только вот башня-то Ортханка
все-таки принадлежит князю. Ну разве что она ему покамест не понадобится.
- Это мы посмотрим, - сказал Арагорн, - пусть онты и дальше здесь
распоряжаются, лишь бы глядели за Ортханком: сюда никто не войдет?
- Заперта башня, - сказал Древень. - Я велел Саруману ее запереть и
отдать мне ключи. Они у Скоростеня.
Скоростень склонился, точно дерево под ветром, и вручил Арагорну два
черных узорчатых ключа на стальном кольце.
- Еще раз тебе спасибо, - сказал Арагорн, - и до свидания. Лес твой
пусть растет мирно и пышно. А когда зарастет равнина, хватит тебе места к
западу от гор, где ты, бывало, бродил.
Древень опечалился.
- Леса-то вырастут, - сказал он. - Вырастут, разрастутся. А онты - нет.
Где у нас малыши?
- Зато ищи теперь за своими пределами, - сказал Арагорн. - Ведь края на
востоке открыты, теперь тебе никто не мешает.
Но Древень грустно покачал головой.
- Далеконько туда идти, в незнакомые края, - сказал он. - И уж очень
там много людей развелось! Заговорился я, правда, простите! Может, вы
отдохнете, побудете у нас? Через Фангорн можно поехать - путь-то короче.
И он поглядел на Келеборна и Галадриэль.
Но, кроме Леголаса, все торопились домой - на юг или на запад.
- Ладно, Гимли, пошли! - сказал Леголас. - С позволенья самого Фангорна
я таки навешу все здешние низины и погляжу на деревья, каких нигде больше
нет в Средиземье. И ты, Гимли, никуда не денешься, уговор дороже денег:
сперва напрямик через Фангорн в Лихолесье, а там и до вас рукой подать.
Гимли согласился, хотя, похоже, без всякой радости.
- Ну, вот и конец нашему содружеству Хранителей! - сказал Арагорн. - И
все же надеюсь, что вы не замедлите вернуться в наши края - и вернетесь с
великой подмогой.
- Вернемся, ежели нас отпустят, - сказал Гимли. - Прощайте, стало быть,
милые мои хоббиты! Сделайте одолжение, возвращайтесь домой целы и невредимы,
а то что же мне из-за вас беспокоиться! Будет вам весточка, будьте уверены,
да еще, глядишь, и увидимся; боюсь только, не все соберемся.
Древень попрощался со всеми поочередно и трижды поклонился Келеборну и
Галадриэли - неторопливо поклонился и очень уважительно.
- Давно уж, давненько мы не виделись, стволы и камни не упомнят. Да уж,
- сказал он, - а ванимар, ванималион ностари! Оно вроде бы и грустно, что
только под конец привелось свидеться. Да, весь мир нынче меняется: вода не
та, земля другая да и воздух какой-то не такой. Ну ладно, повидались
все-таки напоследок, а больше-то, наверно, и не увидимся.
- Пожалуй что и так, о Старейший, - отозвался Келеборн.
Но Галадриэль сказала:
- Нет, в теперешнем Средиземье мы не увидимся, пока не всплывут из
морской пучины затонувшие земли Белерианда. А тогда, может статься, и
встретим новую весну в ивняках Тасаринена. До нескорого свидания!
Мерри и Пин прощались со старым онтом последними, и он повеселел, глядя
на них.
- Ну что, резвые мои малыши, - пророкотал он, - а не испить ли нам с
вами водицы на дорожку?
- Мы с удовольствием, - в один голос сказали они, и Древень повел их в
древесную сень, где стояла большая каменная корчага; он с краями наполнил
три кубка, и хоббиты не спеша пили; пил и онт, не сводя с них огромных
таинственных глаз.
- Бот, пожалуй, с вас и хватит, - лукаво заметил он. - Ишь ведь как
выросли с прошлого-то раза!
Они рассмеялись и осушили кубки.
- Ладно, пока прощайте, - сказал Древень. - И если дойдет до вас какая
молва про онтиц - пришлите мне весточку.
Он помахал всем своей ручищей и скрылся среди деревьев.
Теперь они поехали быстрее, направляясь к Вратам Ристании, и
распрощались с Арагорном близ того места, где Пин сунул нос в ортханкский
палантир. Хоббиты приуныли: сколько довелось им пройти с Арагорном, из
скольких бед он их выручил!
- Эх, нам бы теперь палантир, чтоб видеться и разговаривать с далекими
друзьями! - вздохнул Пин.
- Для этого годится только один, - сказал Арагорн. - В Зрячем камне
Минас-Тирита ты ничего не углядишь, а что увидишь - не поймешь. Ортханкский
же палантир нужен Государю, чтобы озирать свои владения и не терять из виду
своих подданных. Ты, кстати, не забывай, Перегрин Крол, что ты - гондорский
витязь. Даю тебе бессрочный отпуск, но в любой день могу снова призвать тебя
в строй. И помните, дорогие мои друзья-хоббиты, что северные земли тоже мне
подвластны и что раньше или позже я туда наведаюсь.
Затем Арагорн простился с Келеборном и Галадриэлью; и Владычица сказала
ему:
- Эльфийский Берилл, мрак рассеялся, и все надежды твои сбылись. Живи
же счастливо!
- Прощай, родич! - сказал Келеборн. - Да не постигнет тебя моя судьба,
да пребудет царство твое в целости и сохранности!
Час был вечерний, и когда они, отъехав с милю, обернулись, то увидели
Государя Элессара и его витязей в лучах закатного солнца: червонным золотом
сверкали сбруи и пламенела белая мантия Арагорна; он воздел руку, и ярким
прощальным блеском вспыхнул зеленый берилл.
Вслед за излучиной Изена они свернули на запад и выехали через Врата
Ристании в Дунланд, на Сирые Равнины. Дунландцы разбегались и прятались при
виде эльфов, хотя эльфы сюда забредали редко. Путники же на туземцев
внимания не обращали: напасть не осмелятся, а припасов у них было вдосталь.
Ехали они снова не спеша, разбивали шатры когда и где вздумается.
На шестой день после разлуки с Арагорном проезжали редколесье у
западных подножий Мглистых гор. К закату выехали на опушку - и нагнали
старика с посохом, в грязновато-белых, не то серых лохмотьях; за ним тащился
другой нищеброд, стеная и причитая.
- Да это ты, Саруман! - сказал Гэндальф. - Куда путь держишь?
- Тебе-то что? - отозвался тот. - Хочешь, как прежде, мне указывать, не
нарадовался моей беде?
- Ответы сам знаешь, - сказал Гэндальф. - И указывать тебе не хочу, и
беде твоей не радуюсь. Близится конец моим заботам: нынче обо всем печется
Государь. Дождался бы ты его в Ортханке - удостоверился бы в его мудрости и
милосердии.
- Хорошо хоть успел уйти вовремя, - сказал Саруман, - пусть подавится
своей мудростью и милосердием. Так и быть, отвечу на твой вопрос: я
выбираюсь из его государства.
- И опять ты избрал неверный путь, - заметил Гэндальф. - Эдак ты никуда
не выберешься. Значит, помощь нашу ты отвергаешь? Ибо она тебе предлагается.
- Помощь? Мне? - процедил Саруман. - Нет уж, чем так улыбаться, ты
лучше скалься. И Владычице я не верю: она всегда ненавидела меня и строила
козни тебе на пользу. Да и сейчас, наверно, повела вас этим путем, чтобы
полюбоваться на мое унижение. Знал бы я, что вы за мной гонитесь, не
пришлось бы вам злорадствовать.
- Саруман, - сказала Галадриэль, - есть у нас дела и заботы поважнее,
чем гоняться за тобой. Тебе просто-напросто повезло: в последний раз осенила
тебя удача.
- Если и точно в последний, то я этому рад, - отозвался Саруман, -
больше, стало быть, не осенит, вот и спасибо. Мои удачи все позади, а ваших
мне не надо. Да и так ли уж вы удачливы? - И глаза его злобно засветились. -
Езжайте, езжайте! - напутствовал он. - Я недаром был книжником столько
долгих веков. Вы обречены, вы своими руками погубили себя. В скитаньях я
буду тешиться мыслью, что, разрушив мой дом, вы низвергли свой собственный.
И что же это будет за корабль, который унесет вас в безбрежный океан? -
ядовито спросил он. - Это будет серый корабль, полный призраков. - И он
разразился скрипучим, зловещим смехом. - Вставай, дурак! - крикнул он своему
спутнику, который съежившись сидел на земле, и ударил ею посохом. -
Пошевеливайся! Нам с этой знатью не по пути, придется сворачивать. Живей, а
то ни корки хлеба не дам на ужин!
Сгорбленный нищий с кряхтеньем поднялся на ноги, хныча:
- Бедный, бедный старый Грима! Бьют его и ругают, ругают и бьют. Да
будь он проклят! Ох, как же мне уйти от него!
- Уходи - и все тут! - сказал Гэндальф.
Но Гнилоуст вскинул на Гэндальфа выцветшие глаза, вздрогнул от ужаса и
заковылял вслед за Саруманом. Возле хоббитов Саруман остановился и
ненавистно поглядел на них; те глядели жалостливо.
- Ах, и мелюзга тоже явилась потешаться над нищим! - сказал он. - А
может, милостыньку подадите? Вон какие вы сытенькие, разодетые, все-то у вас
есть, и отменного табачку небось тоже хватает. Знаем, знаем, откуда он у
вас. Отсыпьте шепотку бедняге нищеброду, а?
- Я бы с радостью, но у меня нет, - сказал Фродо.
- Погоди-ка, - сказал Мерри, - у меня немного осталось, возьми вот. -
Он спешился, пошарил в седельной сумке и протянул Саруману кожаный кисет. -
Сколько там есть, все твое. Кури на здоровье - это с развалин Изенгарда!
- Мой это, мой табак, за него уплачено с лихвой! - воскликнул Саруман,
хватая кисет. - Всего лишь подачка - уж вы там, конечно, награбились
всласть. Что ж, спасибо и на том: вор, как говорится, на возврат не тороват.
Поделом же вам будет, когда в Южном уделе вы увидите то, что увидите! Да
поразит ваши земли табачный недород на многие годы!
- Спасибо на добром слове! - сказал Мерри. - Только уж тогда изволь
вернуть кисет, он не твой, я протаскал его за тридевять земель. Пересыпь
зелье в свою тряпицу!
- Вор на вора наскочил, - сказал Саруман, повернулся спиной к Мерри,
пнул Гнилоуста и направился в лес.
- Ничего себе! - сказал Пин. - Оказывается, мы же и воры! А что нас
подстерегли, изувечили и протащили по всей Ристании - это как?
- Да-а! - заметил Сэм. - Уплачено, он сказал. С какой это лихвой, хотел
бы я знать? И совсем уж мне не по нутру его обещанье насчет Южного удела.
Ох, пора нам возвращаться.
- Еще бы не пора, - сказал Фродо. - Однако ж не раньше, чем повидаемся
с Бильбо. Будь что будет, а я все-таки сперва съезжу в Раздел.
- И правильно сделаешь, - сказал Гэндальф. - Да, а Саруман, похоже,
увы, уж ни на что доброе не годится: сгнил на корню. Только, боюсь, Древень
ошибся: как-нибудь напакостить он еще вполне в силах.
На другой день выехали на безлюдные, пышно заросшие долины северного
Дунланда. Подступил сентябрь: дни золотились, серебрились ночи, и засверкала
перед ними река Лебедянь у старинной переправы к востоку от водопадов,
обрушивавших поток в низины. Далеко на западе сквозь дымку виднелись заводи
и островки; река вилась, вилась и сливалась с Сероструем - там, в необъятных
зарослях камыша, гнездились лебединые стаи.
Они заночевали на невысоком холме; просиял рассвет, и взорам их
открылась отуманенная Остранна, а на востоке утреннее солнце озарило
заоблачные вершины Карадраса, Келебдора и Фануиндхола. Неподалеку были
Ворота Мории.
Здесь они задержались на неделю, растягивая еще одно печальное
расставание: Келеборну и Галадриэли со свитой пора было сворачивать на
восток, к Багровым Воротам, Черноречному Каскаду и Серебрянке - в Лориэн.
Они возвращались западным, кружным путем, чтобы наговориться с Гэндальфом и
Элрондом, и казалось, не будет конца их беседе. Хоббиты видели десятый сон,
а они сидели под звездным небом и вспоминали минувшие века, былые радости и
невзгоды или же обсуждали грядущее. Если бы случился тут путник, он бы
ничего не увидел и не услышал: разве что заметил бы серые изваянья,
памятники былых времен, затерянные в необитаемой земле. Ибо они были
недвижны и безмолвны, не отягощенные словами думы их сливались воедино, и
глаза то излучали, то отражали тихое сиянье.
Но наконец все было сказано, и они снова расстались - до той недалекой
поры, как выпадет срок Трех Эльфийских Колец. Владыки Лориэна и свита их в
серых плащах поехали к горному склону, мешаясь с тенями, исчезая среди
камней. Остальные же, чей путь лежал в Раздол, сидели на холме и смотрели им
вслед - в густеющем тумане вспыхнула звезда, и мгла сомкнулась. Фродо понял:
это Галадриэль помахала рукой им на прощанье.
Сэм отвернулся и вздохнул:
- Эх, кабы еще разок побывать в Лориэне!
Долго ли, коротко ли, но однажды вечером взъехали они на вересковое
всхолмье - и вдруг, как всегда неожиданно, увидели далеко внизу, в долине,
светящийся дворец Элронда. Они спустились, проехали по мосту к воротам - и
дворец засиял, и зазвенели приветственные песни.
Прежде всего, не поевши, не умывшись и даже не сняв плащей, хоббиты
кинулись искать Бильбо - и нашли его в собственной комнатушке, замусоренной
бумажным хламом, обломками перьев и огрызками карандашей. Сам он сидел в
сторонке, в кресле у пылающего камина. Он был старый-престарый, очень
спокойный и сонный.
Когда они ввалились, Бильбо поднял голову и приоткрыл глаза.
- А, привет, привет! - сказал он. - Уже вернулись? Между прочим, завтра
мой день рождения. Здорово вы подгадали! А знаете ли, что мне стукнет сто
двадцать девять? Ежели еще годок протяну, сравняюсь со Старым Кролом. Хорошо
бы обставить его, ну, поживем - увидим.
Отпраздновали день рождения, и четверо хоббитов до поры до времени
остались в Раздоле. День за днем просиживали они в комнатушке Бильбо, откуда
он спускался лишь ради трапезы. На этот счет он был точен как часы: сон
слетал с него мгновенно. Рассевшись у камина, они по очереди повествовали
ему о своих странствиях и приключениях. Сперва он притворялся, будто
записывает, но то и дело начинал клевать носом, а очнувшись, говорил:
- Ну и чудеса! Даже не верится! Про что бишь вы рассказывали?
Они припоминали, на каком месте он заснул, и рассказ повторялся. Не
пришлось повторять только рассказ о коронации и свадьбе Арагорна: это он
выслушал, не смыкая глаз.
- Ну, меня, конечно, чуть не силком тащили на эту свадьбу, - сказал он.
- И я ее давно дожидался. Но как нарочно - впору выезжать, а тут дела, дела,
бросай все, поди укладывайся, нет уж.
Прошло недели две, Фродо, взглянув поутру в окошко, увидел, что ночью
был мороз: паутинки осеребрились. Стало быть, время ехать, надо прощаться с
Бильбо. После дивного, невиданного лета наступила тихая и ясная осень, но в
октябре все равно хлынут дожди и задуют ветры. А от Раздела до Хоббитании
путь не близкий. Да и не в погоде, конечно, было дело: просто он вдруг
почуял, что больше медлить никак нельзя. Сэм тоже растревожился, как раз
накануне он сказал:
- Вот ведь, сударь, где мы только не побывали, всякого навидались, а
здесь все равно какое-то главное, что ли, место. Тут всего, понимаете, есть
понемногу: и тебе Хоббитания, и Златолесье, и Гондор с княжескими дворцами,
гостиницами, лугами, полями и горами - словом, чего душа пожелает. И
все-таки не пора ли нам отсюда, а? По правде говоря, Жихарь мой у меня, хоть
ты что, из головы нейдет.
- Да, Сэм, всего-всего здесь есть понемногу, только нет Моря, - отвечал
Фродо и повторил про себя: "Только Моря нет".
В тот день Фродо переговорил с Элрондом, и решено было, что они
отправятся в путь наутро. И Гэндальф сказал, им на радость:
- Поеду-ка я с вами, хотя бы до Пригорья: мне с Наркиссом надо
повидаться.
На ночь глядя они пошли прощаться с Бильбо.
- Ну, раз надо, так надо, - сказал он. - Жаль, конечно: тоскливо мне
будет без вас, я уж привык, что вы тут неподалеку. Но что-то меня все время
в сон клонит.
И он подарил Фродо свою мифрильную кольчугу и Терн, забыв, что он их
давно уж ему подарил, а потом отдал ему на придачу три книги преданий и
песен, плод многолетнего труда; листы были тесно исписаны его мелким
почерком, и на малиновых обложках красовались ярлыки: "Перевод с эльфийского
Б.Т.". Сэму он вручил мешочек с золотом.
- Едва ли не все, что осталось из-под Смауга, - сказал он. - Коли
жениться надумаешь - вот оно и кстати.
Сэм покраснел.
- А вам, голубчикам, мне подарить нечего, - обратился Бильбо к Мерри и
Пину. - Примите-ка в подарок добрый совет.
Добрых советов он надавал кучу с лишним и завершил свою долгую речь
по-хоббитски.
- Вы только не очень-то высовывайтесь, а то, чего доброго, получите по
носу! И растете вы чересчур: больно дорого вам станет обуваться-одеваться.
- Сам-то ты решил ведь обогнать Старого Крола, - сказал Пин. - Вот и мы
хотим натянуть нос Бандобрасу Быкобору.
Бильбо рассмеялся и вынул из кармана две тонко расписанные по серебру
трубки с жемчужными мундштуками.
- Эльфийская работа, но я же теперь не курю, - вздохнул он. - Как
затянетесь, вспоминайте обо мне! - Он отдал трубки, клюнул носом, а
проснувшись, спросил: - Так мы о чем? А, ну да, мы раздаем подарки. Кстати
же сказать, Фродо: помнится, я тебе подарил колечко, оно как?
- Бильбо, милый, я его, прости, потерял, - сказал Фродо. - Вернее
сказать, избавился от него.
- Это жалко! - сказал Бильбо. - Я бы на него, пожалуй, взглянул
разок-другой. Хотя нет, что же я путаю! Ты ведь затем и пошел, чтоб от него
избавиться, верно или неверно? Спутаешь тут, такая вообще каша: и тебе
Арагорн со всем прочим, и Светлый Совет, Гондор, конники, хородримцы,
вастаки, олифанты - да, Сэм, ты не врешь, правда одного такого видел? -
пещеры, башни, золотые деревья, у кого хочешь голова пойдет кругом.
Да, видать, я как-то уж совсем прямиком вернулся. А все Гэндальф, он
мог бы мне показать то да се. Правда, ежели бы я задержался, не поспел бы к
распродаже - вот бы уж натерпелся. Ну, теперь-то что: сиди да слушай вас в
свое удовольствие, как вы тоже не осрамились. Камелек горит и греет, кормят
очень-очень вкусно, и эльфы в случае чего тут как тут. А что мне еще надо?
От самых от дверей ведет
Дорога вдаль и вдаль.
Но кто по ней куда пойдет
И кто куда когда придет -
Уж не моя печаль.
Кто хочет, пусть выходит в путь -
Зовет его закат.
А мне пора с пути свернуть,
Пора в трактире отдохнуть,
Соснуть у камелька.
Последние слова Бильбо не то что пропел, а просто пробормотал, уронил
голову на грудь и крепко заснул.
Сгущались вечерние сумерки, все ярче пылал камин; они смотрели на
уснувшего Бильбо, на его спокойную улыбку. Сэм окинул взглядом комнату,
поглядел, как тени пляшут по стенам, и тихо сказал:
- Ох, господин Фродо, не больно-то он много написал с тех самых пор. И
нашу повесть вряд ли напишет.
Бильбо приоткрыл один глаз, будто услышал, и поудобней уселся в кресле.
- Ну так-таки клонит и клонит в сон, - сказал он. - А уж ежели писать,
так писать стихи, что ли. Фродо, друг ты мой любезный, ты как, не откажешься
немножко навести у меня порядок? Ну, прибери бумажки, заметки, дневник мой
и, пожалуй что, возьми-ка ты все это с собой, а? У меня, понимаешь, как-то
не было времени разобраться. Сэм тебе поможет, как сумеет, а ежели что
получится, приезжай, я прогляжу. Придираться, честное слово, не буду.
- Конечно же! - сказал Фродо. - И, само собой, скоро вернусь: нынче это
не путь, а прогулка. Государь позаботится, при нем все дороги станут
безопасны.
- Бот и спасибо тебе, милый ты мой! - сказал Бильбо. - Облегчил ты мою
душу.
И немедля заснул крепче прежнего.
На другой день Гэндальф и хоббиты прощались с Бильбо у него в комнате:
на холод он выходить не хотел; потом попрощались с Элрондом и со всеми его
домочадцами.
Когда Фродо стоял на пороге, Элронд пожелал ему счастливого пути и тихо
сказал после напутствия:
- Тебе, Фродо, наверно, незачем сюда возвращаться, разве что не сегодня
завтра. А в это самое время года, когда золотые листья еще не опадают,
встретишь Бильбо в лесах Хоббитании. И я с ним буду.
Таковы были прощальные слова Элронда, и один Фродо их услышал и
запомнил.
Теперь их путь лежал прямиком на запад, через Пригорье в Хоббитанию. Им
не терпелось снова увидеть родные края, но ехали поначалу медленно: Фродо
занемог. У Бруиненской переправы он застыл как вкопанный, и глаза его
мертвенно потускнели. За этот день он не сказал ни слова; было шестое
октября.
- Плохо тебе, Фродо? - тихо спросил Гэндальф, подъехав к нему.
- Да, плоховато, - отозвался Фродо. - Раненое плечо онемело, и кругом
точно смерклось. Нынче с тех пор ровно год.
- Увы, иную рану можно залечить, но не исцелить, - вздохнул Гэндальф.
- Моя, наверно, из таких, - сказал Фродо. - Боюсь, для меня нет
возврата: доберусь до Хоббитании, а она совсем другая, потому что я уже не
тот. Я отравлен и изувечен: клинок назгула, жало Шелоб, зубы Горлума... и
меня изнурило тяжкое, неизбывное бремя. Где ж найду я покой?
Гэндальф промолчал.
А назавтра к вечеру боль унялась, тоска отступила, и Фродо стал опять
весел, будто и вовсе забыл о давешнем черном удушье. Незаметно летели дни;
они подолгу отдыхали в лесах, разубранных поредевшей багряно-желтой листвой,
пронизанных осенним солнцем. Наконец подъехали к Заверти; вечерело, и черная
тень горы, казалось, преграждала путь. Фродо попросил их поторопиться и, не
взглянув на гору, проскакал сквозь тень, опустив голову и закутавшись в
плащ. В эту ночь погода изменилась: налетел холодный и буйный западный ветер
с дождем и желтые листья метались вокруг, как стаи встревоженных птиц. А в
Четборе деревья уж почти оголились, и Пригорье заслонила мутная дождевая
завеса.
Сыро и ветрено было вечером двадцать восьмого октября, когда пятеро
путников взъехали по косогору к Южным Воротам Пригорья. Ворота были накрепко
заперты, дождь хлестал в лицо, и хмурилось из-под плывущих туч низкое серое
небо. Хоббиты слегка приуныли: все-таки не заслужили они такой уж
неприветливой встречи.
Кричали, стучали - наконец вышел привратник со здоровенной дубиной. Он
опасливо, подозрительно присматривался к ним; потом разглядел Гэндальфа и
признал в его спутниках хоббитов - правда, каких-то диковинных. Тогда он
просветлел и кинулся отпирать ворота.
- Заезжайте, заезжайте! - сказал он. - Новостей у вас, конечно, куча, у
нас тоже, словцом бы перекинуться, да куда там: холодно, льет, собачья,
вообще, погода. Вот Лаврик - это уж само собой - приютит вас в "Гарцующем
пони", там обо всем расскажете и наслушаетесь.
- А ты зайдешь туда попозже, узнаешь все скопом и кучу сверх того, так,
что ли? - рассмеялся Гэндальф. - Как там у вас поживает Горри?
Привратник насупился.
- Горри у нас не поживает, - буркнул он. - Вы Лавра спросите, он вам
обо всем расскажет. Словом, добрый вечер!
- Тебе того же! - пожелали они, проезжая, и заметили, что за оградою у
дороги построили длинный сарай. Оттуда выходили люди - набралась целая толпа
- и глазели на них из-за забора. Проехали мимо дома Бита Осинника: вся
изгородь заросла и порушилась, окна заколочены.
- Ты что же, Сэм, так-таки и укокошил его тогда огрызком яблока? -
поинтересовался Пин.
- Да нет, господин Перегрин, это, как бы сказать, вряд ли, - задумчиво
произнес Сэм. - Небось живехонек; а вот как-то моя лошадушка, мой поник.
Надо же ведь, сбежал. И как не сбежать: волки воют, а жить охота...
ну, вы народ торопливый, а их длинное имя выросло за долгие годы мучений,
какие мы претерпели от этих, по-вашему, просто мерзостных орков; так вот,
пришли они из-за Реки, и с севера, и отовсюду вокруг Лаурелиндоренана,
туда-то они не могли, слава Вышним, пробраться.
И он поклонился Владыке и Владычице Лориэна.
- Вот, значит, они, гнусь такая, очень удивились, что мы здесь, они про
нас даже и не слышали, хотя про нас и всякий хороший народ тоже не слышал. А
эти нас едва ли запомнят, живых-то немного осталось, а какие остались, те
потонули в Реке - большей частью. Но вам-то повезло, потому что, не будь нас
здесь, степной царь-конунг недалеко бы уехал, а уехал бы - возвращаться было
бы некуда.
- Что другое, а это мы знаем, - сказал Арагорн, - и никогда не забудем
этого ни в Минас-Тирите, ни в Эдорасе.
- Ну, никогда - это слово длинное даже для меня, - отозвался Древень. -
Ты хочешь сказать - до тех пор, покуда пребудут ваши царства, но жизнь онтов
куда дольше.
- Начинается новая жизнь, - сказал Гэндальф, - теперь и такое может
случиться, что царства людские переживут тебя, друг мой Фангорн. Ты мне
лучше вот что скажи: помнишь, о чем я тебя просил? Саруман-то что? Ортханк
ему не надоел? Вряд ли ему нравится глядеть из окон, что ты тут устраиваешь.
Древень хитро посмотрел на Гэндальфа; очень уж хитро, как показалось
Мерри.
- Ага! - сказал он. - Я как раз и думаю - может, ты спросишь. Не надоел
ли ему Ортханк? Еще как надоел, но не столько Ортханк, сколько мой голос.
Кгу-умм! Уж я его усовещивал - может, и длинно, если судить по-вашему.
- Как же он терпел? Ты, что ли, сам заходил в Ортханк? - спросил
Гэндальф.
- Я-то? Кгу-ум, нет уж, я в Ортханк не заходил, - отозвался Древень. -
Это он подходил к окну и слушал, откуда же ему еще было набраться новостей,
хотя новости ему очень не нравились. Он их слушал в оба уха, и уж я
позаботился, чтобы он все услышал. И прибавил к новостям много такого, что
ему полезно послушать. Он чуть не на стену лез. Торопыга, что говорить.
Оттого и сгинул.
- Я вот замечаю, друг мой Фангорн, что ты говоришь как бы невзначай в
прошедшем времени: "слушал, лез, сгинул". Это как? Он что, умер?
- Да вроде бы пока что не умер, - сказал Древень. - Только вот нет его.
Ну да, уже семь дней, как нет. Я его выпустил. От него мало что осталось,
когда он уходил, а уж от этого его гаденыша - едва одна тень. Ты мне вот
что, ты не говори мне, Гэндальф, что я, мол, обещался его стеречь. Обещал-то
я обещал, но с тех пор мало ли что случилось. Он у меня до поры и сидел,
чтобы чего не натворил. Ты-то лучше меня знаешь, что я пуще всего не люблю
держать всякую живность взаперти, а нет надобности - так и не надо. Пускай
себе змея ползает, коли в клыках у нее нет яду!
- Да, это ты, пожалуй, прав, - сказал Гэндальф, - только у этой змеи,
боюсь, яд остался. Голос у него ядовитый, и ты, Древень, какой ни на есть
мудрый, а поддался на его уговоры, он ведь знает, как тебе польстить. Ладно
уж, нет его, с тем и пошел он к лешему. Только вот башня-то Ортханка
все-таки принадлежит князю. Ну разве что она ему покамест не понадобится.
- Это мы посмотрим, - сказал Арагорн, - пусть онты и дальше здесь
распоряжаются, лишь бы глядели за Ортханком: сюда никто не войдет?
- Заперта башня, - сказал Древень. - Я велел Саруману ее запереть и
отдать мне ключи. Они у Скоростеня.
Скоростень склонился, точно дерево под ветром, и вручил Арагорну два
черных узорчатых ключа на стальном кольце.
- Еще раз тебе спасибо, - сказал Арагорн, - и до свидания. Лес твой
пусть растет мирно и пышно. А когда зарастет равнина, хватит тебе места к
западу от гор, где ты, бывало, бродил.
Древень опечалился.
- Леса-то вырастут, - сказал он. - Вырастут, разрастутся. А онты - нет.
Где у нас малыши?
- Зато ищи теперь за своими пределами, - сказал Арагорн. - Ведь края на
востоке открыты, теперь тебе никто не мешает.
Но Древень грустно покачал головой.
- Далеконько туда идти, в незнакомые края, - сказал он. - И уж очень
там много людей развелось! Заговорился я, правда, простите! Может, вы
отдохнете, побудете у нас? Через Фангорн можно поехать - путь-то короче.
И он поглядел на Келеборна и Галадриэль.
Но, кроме Леголаса, все торопились домой - на юг или на запад.
- Ладно, Гимли, пошли! - сказал Леголас. - С позволенья самого Фангорна
я таки навешу все здешние низины и погляжу на деревья, каких нигде больше
нет в Средиземье. И ты, Гимли, никуда не денешься, уговор дороже денег:
сперва напрямик через Фангорн в Лихолесье, а там и до вас рукой подать.
Гимли согласился, хотя, похоже, без всякой радости.
- Ну, вот и конец нашему содружеству Хранителей! - сказал Арагорн. - И
все же надеюсь, что вы не замедлите вернуться в наши края - и вернетесь с
великой подмогой.
- Вернемся, ежели нас отпустят, - сказал Гимли. - Прощайте, стало быть,
милые мои хоббиты! Сделайте одолжение, возвращайтесь домой целы и невредимы,
а то что же мне из-за вас беспокоиться! Будет вам весточка, будьте уверены,
да еще, глядишь, и увидимся; боюсь только, не все соберемся.
Древень попрощался со всеми поочередно и трижды поклонился Келеборну и
Галадриэли - неторопливо поклонился и очень уважительно.
- Давно уж, давненько мы не виделись, стволы и камни не упомнят. Да уж,
- сказал он, - а ванимар, ванималион ностари! Оно вроде бы и грустно, что
только под конец привелось свидеться. Да, весь мир нынче меняется: вода не
та, земля другая да и воздух какой-то не такой. Ну ладно, повидались
все-таки напоследок, а больше-то, наверно, и не увидимся.
- Пожалуй что и так, о Старейший, - отозвался Келеборн.
Но Галадриэль сказала:
- Нет, в теперешнем Средиземье мы не увидимся, пока не всплывут из
морской пучины затонувшие земли Белерианда. А тогда, может статься, и
встретим новую весну в ивняках Тасаринена. До нескорого свидания!
Мерри и Пин прощались со старым онтом последними, и он повеселел, глядя
на них.
- Ну что, резвые мои малыши, - пророкотал он, - а не испить ли нам с
вами водицы на дорожку?
- Мы с удовольствием, - в один голос сказали они, и Древень повел их в
древесную сень, где стояла большая каменная корчага; он с краями наполнил
три кубка, и хоббиты не спеша пили; пил и онт, не сводя с них огромных
таинственных глаз.
- Бот, пожалуй, с вас и хватит, - лукаво заметил он. - Ишь ведь как
выросли с прошлого-то раза!
Они рассмеялись и осушили кубки.
- Ладно, пока прощайте, - сказал Древень. - И если дойдет до вас какая
молва про онтиц - пришлите мне весточку.
Он помахал всем своей ручищей и скрылся среди деревьев.
Теперь они поехали быстрее, направляясь к Вратам Ристании, и
распрощались с Арагорном близ того места, где Пин сунул нос в ортханкский
палантир. Хоббиты приуныли: сколько довелось им пройти с Арагорном, из
скольких бед он их выручил!
- Эх, нам бы теперь палантир, чтоб видеться и разговаривать с далекими
друзьями! - вздохнул Пин.
- Для этого годится только один, - сказал Арагорн. - В Зрячем камне
Минас-Тирита ты ничего не углядишь, а что увидишь - не поймешь. Ортханкский
же палантир нужен Государю, чтобы озирать свои владения и не терять из виду
своих подданных. Ты, кстати, не забывай, Перегрин Крол, что ты - гондорский
витязь. Даю тебе бессрочный отпуск, но в любой день могу снова призвать тебя
в строй. И помните, дорогие мои друзья-хоббиты, что северные земли тоже мне
подвластны и что раньше или позже я туда наведаюсь.
Затем Арагорн простился с Келеборном и Галадриэлью; и Владычица сказала
ему:
- Эльфийский Берилл, мрак рассеялся, и все надежды твои сбылись. Живи
же счастливо!
- Прощай, родич! - сказал Келеборн. - Да не постигнет тебя моя судьба,
да пребудет царство твое в целости и сохранности!
Час был вечерний, и когда они, отъехав с милю, обернулись, то увидели
Государя Элессара и его витязей в лучах закатного солнца: червонным золотом
сверкали сбруи и пламенела белая мантия Арагорна; он воздел руку, и ярким
прощальным блеском вспыхнул зеленый берилл.
Вслед за излучиной Изена они свернули на запад и выехали через Врата
Ристании в Дунланд, на Сирые Равнины. Дунландцы разбегались и прятались при
виде эльфов, хотя эльфы сюда забредали редко. Путники же на туземцев
внимания не обращали: напасть не осмелятся, а припасов у них было вдосталь.
Ехали они снова не спеша, разбивали шатры когда и где вздумается.
На шестой день после разлуки с Арагорном проезжали редколесье у
западных подножий Мглистых гор. К закату выехали на опушку - и нагнали
старика с посохом, в грязновато-белых, не то серых лохмотьях; за ним тащился
другой нищеброд, стеная и причитая.
- Да это ты, Саруман! - сказал Гэндальф. - Куда путь держишь?
- Тебе-то что? - отозвался тот. - Хочешь, как прежде, мне указывать, не
нарадовался моей беде?
- Ответы сам знаешь, - сказал Гэндальф. - И указывать тебе не хочу, и
беде твоей не радуюсь. Близится конец моим заботам: нынче обо всем печется
Государь. Дождался бы ты его в Ортханке - удостоверился бы в его мудрости и
милосердии.
- Хорошо хоть успел уйти вовремя, - сказал Саруман, - пусть подавится
своей мудростью и милосердием. Так и быть, отвечу на твой вопрос: я
выбираюсь из его государства.
- И опять ты избрал неверный путь, - заметил Гэндальф. - Эдак ты никуда
не выберешься. Значит, помощь нашу ты отвергаешь? Ибо она тебе предлагается.
- Помощь? Мне? - процедил Саруман. - Нет уж, чем так улыбаться, ты
лучше скалься. И Владычице я не верю: она всегда ненавидела меня и строила
козни тебе на пользу. Да и сейчас, наверно, повела вас этим путем, чтобы
полюбоваться на мое унижение. Знал бы я, что вы за мной гонитесь, не
пришлось бы вам злорадствовать.
- Саруман, - сказала Галадриэль, - есть у нас дела и заботы поважнее,
чем гоняться за тобой. Тебе просто-напросто повезло: в последний раз осенила
тебя удача.
- Если и точно в последний, то я этому рад, - отозвался Саруман, -
больше, стало быть, не осенит, вот и спасибо. Мои удачи все позади, а ваших
мне не надо. Да и так ли уж вы удачливы? - И глаза его злобно засветились. -
Езжайте, езжайте! - напутствовал он. - Я недаром был книжником столько
долгих веков. Вы обречены, вы своими руками погубили себя. В скитаньях я
буду тешиться мыслью, что, разрушив мой дом, вы низвергли свой собственный.
И что же это будет за корабль, который унесет вас в безбрежный океан? -
ядовито спросил он. - Это будет серый корабль, полный призраков. - И он
разразился скрипучим, зловещим смехом. - Вставай, дурак! - крикнул он своему
спутнику, который съежившись сидел на земле, и ударил ею посохом. -
Пошевеливайся! Нам с этой знатью не по пути, придется сворачивать. Живей, а
то ни корки хлеба не дам на ужин!
Сгорбленный нищий с кряхтеньем поднялся на ноги, хныча:
- Бедный, бедный старый Грима! Бьют его и ругают, ругают и бьют. Да
будь он проклят! Ох, как же мне уйти от него!
- Уходи - и все тут! - сказал Гэндальф.
Но Гнилоуст вскинул на Гэндальфа выцветшие глаза, вздрогнул от ужаса и
заковылял вслед за Саруманом. Возле хоббитов Саруман остановился и
ненавистно поглядел на них; те глядели жалостливо.
- Ах, и мелюзга тоже явилась потешаться над нищим! - сказал он. - А
может, милостыньку подадите? Вон какие вы сытенькие, разодетые, все-то у вас
есть, и отменного табачку небось тоже хватает. Знаем, знаем, откуда он у
вас. Отсыпьте шепотку бедняге нищеброду, а?
- Я бы с радостью, но у меня нет, - сказал Фродо.
- Погоди-ка, - сказал Мерри, - у меня немного осталось, возьми вот. -
Он спешился, пошарил в седельной сумке и протянул Саруману кожаный кисет. -
Сколько там есть, все твое. Кури на здоровье - это с развалин Изенгарда!
- Мой это, мой табак, за него уплачено с лихвой! - воскликнул Саруман,
хватая кисет. - Всего лишь подачка - уж вы там, конечно, награбились
всласть. Что ж, спасибо и на том: вор, как говорится, на возврат не тороват.
Поделом же вам будет, когда в Южном уделе вы увидите то, что увидите! Да
поразит ваши земли табачный недород на многие годы!
- Спасибо на добром слове! - сказал Мерри. - Только уж тогда изволь
вернуть кисет, он не твой, я протаскал его за тридевять земель. Пересыпь
зелье в свою тряпицу!
- Вор на вора наскочил, - сказал Саруман, повернулся спиной к Мерри,
пнул Гнилоуста и направился в лес.
- Ничего себе! - сказал Пин. - Оказывается, мы же и воры! А что нас
подстерегли, изувечили и протащили по всей Ристании - это как?
- Да-а! - заметил Сэм. - Уплачено, он сказал. С какой это лихвой, хотел
бы я знать? И совсем уж мне не по нутру его обещанье насчет Южного удела.
Ох, пора нам возвращаться.
- Еще бы не пора, - сказал Фродо. - Однако ж не раньше, чем повидаемся
с Бильбо. Будь что будет, а я все-таки сперва съезжу в Раздел.
- И правильно сделаешь, - сказал Гэндальф. - Да, а Саруман, похоже,
увы, уж ни на что доброе не годится: сгнил на корню. Только, боюсь, Древень
ошибся: как-нибудь напакостить он еще вполне в силах.
На другой день выехали на безлюдные, пышно заросшие долины северного
Дунланда. Подступил сентябрь: дни золотились, серебрились ночи, и засверкала
перед ними река Лебедянь у старинной переправы к востоку от водопадов,
обрушивавших поток в низины. Далеко на западе сквозь дымку виднелись заводи
и островки; река вилась, вилась и сливалась с Сероструем - там, в необъятных
зарослях камыша, гнездились лебединые стаи.
Они заночевали на невысоком холме; просиял рассвет, и взорам их
открылась отуманенная Остранна, а на востоке утреннее солнце озарило
заоблачные вершины Карадраса, Келебдора и Фануиндхола. Неподалеку были
Ворота Мории.
Здесь они задержались на неделю, растягивая еще одно печальное
расставание: Келеборну и Галадриэли со свитой пора было сворачивать на
восток, к Багровым Воротам, Черноречному Каскаду и Серебрянке - в Лориэн.
Они возвращались западным, кружным путем, чтобы наговориться с Гэндальфом и
Элрондом, и казалось, не будет конца их беседе. Хоббиты видели десятый сон,
а они сидели под звездным небом и вспоминали минувшие века, былые радости и
невзгоды или же обсуждали грядущее. Если бы случился тут путник, он бы
ничего не увидел и не услышал: разве что заметил бы серые изваянья,
памятники былых времен, затерянные в необитаемой земле. Ибо они были
недвижны и безмолвны, не отягощенные словами думы их сливались воедино, и
глаза то излучали, то отражали тихое сиянье.
Но наконец все было сказано, и они снова расстались - до той недалекой
поры, как выпадет срок Трех Эльфийских Колец. Владыки Лориэна и свита их в
серых плащах поехали к горному склону, мешаясь с тенями, исчезая среди
камней. Остальные же, чей путь лежал в Раздол, сидели на холме и смотрели им
вслед - в густеющем тумане вспыхнула звезда, и мгла сомкнулась. Фродо понял:
это Галадриэль помахала рукой им на прощанье.
Сэм отвернулся и вздохнул:
- Эх, кабы еще разок побывать в Лориэне!
Долго ли, коротко ли, но однажды вечером взъехали они на вересковое
всхолмье - и вдруг, как всегда неожиданно, увидели далеко внизу, в долине,
светящийся дворец Элронда. Они спустились, проехали по мосту к воротам - и
дворец засиял, и зазвенели приветственные песни.
Прежде всего, не поевши, не умывшись и даже не сняв плащей, хоббиты
кинулись искать Бильбо - и нашли его в собственной комнатушке, замусоренной
бумажным хламом, обломками перьев и огрызками карандашей. Сам он сидел в
сторонке, в кресле у пылающего камина. Он был старый-престарый, очень
спокойный и сонный.
Когда они ввалились, Бильбо поднял голову и приоткрыл глаза.
- А, привет, привет! - сказал он. - Уже вернулись? Между прочим, завтра
мой день рождения. Здорово вы подгадали! А знаете ли, что мне стукнет сто
двадцать девять? Ежели еще годок протяну, сравняюсь со Старым Кролом. Хорошо
бы обставить его, ну, поживем - увидим.
Отпраздновали день рождения, и четверо хоббитов до поры до времени
остались в Раздоле. День за днем просиживали они в комнатушке Бильбо, откуда
он спускался лишь ради трапезы. На этот счет он был точен как часы: сон
слетал с него мгновенно. Рассевшись у камина, они по очереди повествовали
ему о своих странствиях и приключениях. Сперва он притворялся, будто
записывает, но то и дело начинал клевать носом, а очнувшись, говорил:
- Ну и чудеса! Даже не верится! Про что бишь вы рассказывали?
Они припоминали, на каком месте он заснул, и рассказ повторялся. Не
пришлось повторять только рассказ о коронации и свадьбе Арагорна: это он
выслушал, не смыкая глаз.
- Ну, меня, конечно, чуть не силком тащили на эту свадьбу, - сказал он.
- И я ее давно дожидался. Но как нарочно - впору выезжать, а тут дела, дела,
бросай все, поди укладывайся, нет уж.
Прошло недели две, Фродо, взглянув поутру в окошко, увидел, что ночью
был мороз: паутинки осеребрились. Стало быть, время ехать, надо прощаться с
Бильбо. После дивного, невиданного лета наступила тихая и ясная осень, но в
октябре все равно хлынут дожди и задуют ветры. А от Раздела до Хоббитании
путь не близкий. Да и не в погоде, конечно, было дело: просто он вдруг
почуял, что больше медлить никак нельзя. Сэм тоже растревожился, как раз
накануне он сказал:
- Вот ведь, сударь, где мы только не побывали, всякого навидались, а
здесь все равно какое-то главное, что ли, место. Тут всего, понимаете, есть
понемногу: и тебе Хоббитания, и Златолесье, и Гондор с княжескими дворцами,
гостиницами, лугами, полями и горами - словом, чего душа пожелает. И
все-таки не пора ли нам отсюда, а? По правде говоря, Жихарь мой у меня, хоть
ты что, из головы нейдет.
- Да, Сэм, всего-всего здесь есть понемногу, только нет Моря, - отвечал
Фродо и повторил про себя: "Только Моря нет".
В тот день Фродо переговорил с Элрондом, и решено было, что они
отправятся в путь наутро. И Гэндальф сказал, им на радость:
- Поеду-ка я с вами, хотя бы до Пригорья: мне с Наркиссом надо
повидаться.
На ночь глядя они пошли прощаться с Бильбо.
- Ну, раз надо, так надо, - сказал он. - Жаль, конечно: тоскливо мне
будет без вас, я уж привык, что вы тут неподалеку. Но что-то меня все время
в сон клонит.
И он подарил Фродо свою мифрильную кольчугу и Терн, забыв, что он их
давно уж ему подарил, а потом отдал ему на придачу три книги преданий и
песен, плод многолетнего труда; листы были тесно исписаны его мелким
почерком, и на малиновых обложках красовались ярлыки: "Перевод с эльфийского
Б.Т.". Сэму он вручил мешочек с золотом.
- Едва ли не все, что осталось из-под Смауга, - сказал он. - Коли
жениться надумаешь - вот оно и кстати.
Сэм покраснел.
- А вам, голубчикам, мне подарить нечего, - обратился Бильбо к Мерри и
Пину. - Примите-ка в подарок добрый совет.
Добрых советов он надавал кучу с лишним и завершил свою долгую речь
по-хоббитски.
- Вы только не очень-то высовывайтесь, а то, чего доброго, получите по
носу! И растете вы чересчур: больно дорого вам станет обуваться-одеваться.
- Сам-то ты решил ведь обогнать Старого Крола, - сказал Пин. - Вот и мы
хотим натянуть нос Бандобрасу Быкобору.
Бильбо рассмеялся и вынул из кармана две тонко расписанные по серебру
трубки с жемчужными мундштуками.
- Эльфийская работа, но я же теперь не курю, - вздохнул он. - Как
затянетесь, вспоминайте обо мне! - Он отдал трубки, клюнул носом, а
проснувшись, спросил: - Так мы о чем? А, ну да, мы раздаем подарки. Кстати
же сказать, Фродо: помнится, я тебе подарил колечко, оно как?
- Бильбо, милый, я его, прости, потерял, - сказал Фродо. - Вернее
сказать, избавился от него.
- Это жалко! - сказал Бильбо. - Я бы на него, пожалуй, взглянул
разок-другой. Хотя нет, что же я путаю! Ты ведь затем и пошел, чтоб от него
избавиться, верно или неверно? Спутаешь тут, такая вообще каша: и тебе
Арагорн со всем прочим, и Светлый Совет, Гондор, конники, хородримцы,
вастаки, олифанты - да, Сэм, ты не врешь, правда одного такого видел? -
пещеры, башни, золотые деревья, у кого хочешь голова пойдет кругом.
Да, видать, я как-то уж совсем прямиком вернулся. А все Гэндальф, он
мог бы мне показать то да се. Правда, ежели бы я задержался, не поспел бы к
распродаже - вот бы уж натерпелся. Ну, теперь-то что: сиди да слушай вас в
свое удовольствие, как вы тоже не осрамились. Камелек горит и греет, кормят
очень-очень вкусно, и эльфы в случае чего тут как тут. А что мне еще надо?
От самых от дверей ведет
Дорога вдаль и вдаль.
Но кто по ней куда пойдет
И кто куда когда придет -
Уж не моя печаль.
Кто хочет, пусть выходит в путь -
Зовет его закат.
А мне пора с пути свернуть,
Пора в трактире отдохнуть,
Соснуть у камелька.
Последние слова Бильбо не то что пропел, а просто пробормотал, уронил
голову на грудь и крепко заснул.
Сгущались вечерние сумерки, все ярче пылал камин; они смотрели на
уснувшего Бильбо, на его спокойную улыбку. Сэм окинул взглядом комнату,
поглядел, как тени пляшут по стенам, и тихо сказал:
- Ох, господин Фродо, не больно-то он много написал с тех самых пор. И
нашу повесть вряд ли напишет.
Бильбо приоткрыл один глаз, будто услышал, и поудобней уселся в кресле.
- Ну так-таки клонит и клонит в сон, - сказал он. - А уж ежели писать,
так писать стихи, что ли. Фродо, друг ты мой любезный, ты как, не откажешься
немножко навести у меня порядок? Ну, прибери бумажки, заметки, дневник мой
и, пожалуй что, возьми-ка ты все это с собой, а? У меня, понимаешь, как-то
не было времени разобраться. Сэм тебе поможет, как сумеет, а ежели что
получится, приезжай, я прогляжу. Придираться, честное слово, не буду.
- Конечно же! - сказал Фродо. - И, само собой, скоро вернусь: нынче это
не путь, а прогулка. Государь позаботится, при нем все дороги станут
безопасны.
- Бот и спасибо тебе, милый ты мой! - сказал Бильбо. - Облегчил ты мою
душу.
И немедля заснул крепче прежнего.
На другой день Гэндальф и хоббиты прощались с Бильбо у него в комнате:
на холод он выходить не хотел; потом попрощались с Элрондом и со всеми его
домочадцами.
Когда Фродо стоял на пороге, Элронд пожелал ему счастливого пути и тихо
сказал после напутствия:
- Тебе, Фродо, наверно, незачем сюда возвращаться, разве что не сегодня
завтра. А в это самое время года, когда золотые листья еще не опадают,
встретишь Бильбо в лесах Хоббитании. И я с ним буду.
Таковы были прощальные слова Элронда, и один Фродо их услышал и
запомнил.
Теперь их путь лежал прямиком на запад, через Пригорье в Хоббитанию. Им
не терпелось снова увидеть родные края, но ехали поначалу медленно: Фродо
занемог. У Бруиненской переправы он застыл как вкопанный, и глаза его
мертвенно потускнели. За этот день он не сказал ни слова; было шестое
октября.
- Плохо тебе, Фродо? - тихо спросил Гэндальф, подъехав к нему.
- Да, плоховато, - отозвался Фродо. - Раненое плечо онемело, и кругом
точно смерклось. Нынче с тех пор ровно год.
- Увы, иную рану можно залечить, но не исцелить, - вздохнул Гэндальф.
- Моя, наверно, из таких, - сказал Фродо. - Боюсь, для меня нет
возврата: доберусь до Хоббитании, а она совсем другая, потому что я уже не
тот. Я отравлен и изувечен: клинок назгула, жало Шелоб, зубы Горлума... и
меня изнурило тяжкое, неизбывное бремя. Где ж найду я покой?
Гэндальф промолчал.
А назавтра к вечеру боль унялась, тоска отступила, и Фродо стал опять
весел, будто и вовсе забыл о давешнем черном удушье. Незаметно летели дни;
они подолгу отдыхали в лесах, разубранных поредевшей багряно-желтой листвой,
пронизанных осенним солнцем. Наконец подъехали к Заверти; вечерело, и черная
тень горы, казалось, преграждала путь. Фродо попросил их поторопиться и, не
взглянув на гору, проскакал сквозь тень, опустив голову и закутавшись в
плащ. В эту ночь погода изменилась: налетел холодный и буйный западный ветер
с дождем и желтые листья метались вокруг, как стаи встревоженных птиц. А в
Четборе деревья уж почти оголились, и Пригорье заслонила мутная дождевая
завеса.
Сыро и ветрено было вечером двадцать восьмого октября, когда пятеро
путников взъехали по косогору к Южным Воротам Пригорья. Ворота были накрепко
заперты, дождь хлестал в лицо, и хмурилось из-под плывущих туч низкое серое
небо. Хоббиты слегка приуныли: все-таки не заслужили они такой уж
неприветливой встречи.
Кричали, стучали - наконец вышел привратник со здоровенной дубиной. Он
опасливо, подозрительно присматривался к ним; потом разглядел Гэндальфа и
признал в его спутниках хоббитов - правда, каких-то диковинных. Тогда он
просветлел и кинулся отпирать ворота.
- Заезжайте, заезжайте! - сказал он. - Новостей у вас, конечно, куча, у
нас тоже, словцом бы перекинуться, да куда там: холодно, льет, собачья,
вообще, погода. Вот Лаврик - это уж само собой - приютит вас в "Гарцующем
пони", там обо всем расскажете и наслушаетесь.
- А ты зайдешь туда попозже, узнаешь все скопом и кучу сверх того, так,
что ли? - рассмеялся Гэндальф. - Как там у вас поживает Горри?
Привратник насупился.
- Горри у нас не поживает, - буркнул он. - Вы Лавра спросите, он вам
обо всем расскажет. Словом, добрый вечер!
- Тебе того же! - пожелали они, проезжая, и заметили, что за оградою у
дороги построили длинный сарай. Оттуда выходили люди - набралась целая толпа
- и глазели на них из-за забора. Проехали мимо дома Бита Осинника: вся
изгородь заросла и порушилась, окна заколочены.
- Ты что же, Сэм, так-таки и укокошил его тогда огрызком яблока? -
поинтересовался Пин.
- Да нет, господин Перегрин, это, как бы сказать, вряд ли, - задумчиво
произнес Сэм. - Небось живехонек; а вот как-то моя лошадушка, мой поник.
Надо же ведь, сбежал. И как не сбежать: волки воют, а жить охота...