Страница:
документов -- и был дезориентирован. По существу же, дело в том, что, помимо
его бесхребетности, он вынужден сильно лавировать, чтобы не потерять
положение. Газета принадлежит немецкому коллективу, который состоит из
бывших людей. Это все допотопные старички, которые в молодости принадлежали
в Германии к рабочему движению. Здесь они давно уже стали хозяевами всяких
булочных и колбасных, но по старой традиции считают себя социалистами. Л.
вынужден к ним применяться. Поэтому он до сих пор в редакционных статьях (а
по американскому обычаю редакция отвечает только за эти статьи) ни разу не
солидаризировался с нами политически, а все больше аргументирует
от человечности и пр. Зато в других статьях можно найти все, что угодно: от
откровенно социал-демократических рассуждений до
уль-тракоршистских191.
Я пишу частенько, хотя не особенно приятно видеть наши статьи в таком
соседстве; приходится писать потому, что другого места нет. В частных
разговорах Л. весьма радикален и уверяет постоянно в готовности сделать все,
что Вы от него потребуете, хотя на практике он далеко не реализует даже то
немногое, что я просил у него. Так как в его позиции большую роль играет его
личное отношение к Вам, это нужно использовать, и Вы должны написать ему,
наметить перспективы и дать инструкции. Это будет иметь значение и потому,
что и он, как и И[стмен], боится, что Вы снова отречетесь от него.
Пока что польза, которую удалось извлечь из него, заключается в том, что
через него удалось получить некоторые связи. Через него я связался с
венграми. Это -- группа прекрасных преданных рабочих (около 60 -- 70 чел.),
настоящих коммунистов. Их руководители исключены недавно за поддержку нас.
Не имея никаких связей, документов, они еще до нашего знакомства начали
издавать еженедельник ("Пролетар"), в котором заняли совершенно правильную
линию, полностью совпавшую с нашей. Насколько я могу судить по их короткому
изложению содержания статей, они больших промахов не делают. Я заметил
только один -- когда они без всяких комментариев перепечатали чисто
корш[истскую] статью. Я посылаю комплект; постарайтесь найти человека,
знающего язык, и ознакомиться. Так как это -- безусловно наши люди, Вы
должны написать им, подбодрить их, указать на промахи, подчеркнуть линию и
пр. Во всех письмах надо будет, между прочим, подчеркнуть, что я действую по
Вашим директивам. Это поможет мне в решительные моменты, если нужен будет
какой-нибудь нажим.
Теперь нащупал еще связь с одной еврейской группой и на днях повидаюсь с
ними. Помните, что при оторванности продолжать работу можно будет лишь, если
Вы не забудете присылать документы и информацию. Хорошо также, если бы
удалось наладить пересылку статей. Они могли бы публиковаться одновременно и
здесь, и в Европе. Пока приходится ориентироваться по "Пролетару" и
еврейским материалам, которые доходят. Этого мало.
Наконец, последнее. Я приступил к организации комитета помощи арестованным и
сосланным. Я не решался делать этого сам и полагал приступить к сбору
неофициально. Но недавно я получил от наших из Берлина письмо, в котором они
предлагают развернуть широкую кампанию. Я написал обращение, которое, кроме
И[стмена], Л. и венгров, подпишет ряд людей леворадикального типа. Надеемся
привлечь Синклера192. Ему написали, но от него пока нет. Подбор
подписей производим очень осторожно. Кстати, И[стмен] и Л. идут на это не
совсем охотно, хотя отказать не могут. Но дело от этого затягивается.
Материаль-
но это может дать много, но сам не совсем хорошо представляю себе
политический эффект этого дела. Если почему-либо директива об этом дана без
Вашего ведома, подумайте и, если Вы против, телеграфируйте немедленно.
Теперь о прочих делах. Позицию, занятую Вами по отношению к организационным
мероприятиям немцев, считаю абсолютно неправильной. Мы обожглись на
Альт[оне]193 и перегибаем палку в другую сторону. Постановка
вопроса в директивах и в письмах к конгрессу Л [енин]б[унда] (я исхожу из
того, что они писаны Вами) совершенно правильна, поскольку дело идет о
второй партии. Но толковать эту постановку распространительно и выдвигать ее
против всяких организационных оформлений значит толкать то, что есть, на
распад. Я хорошо видел, как они таяли, потому что они были неоформлены.
Фракция тоже, как Вам известно, мало выигрывает от недостаточного внимания к
организационным вопросам. На такой же путь, как и немцы, стал, как Вам,
вероятно, известно, и Тр[эн], который организовал комитет по восстановлению.
Другое дело -- тактика. Против выставленных списков надо возражать
категорически: это воспроизводит в расширенном виде альт[онскую] ошибку и
может привести к очень вредным последствиям. Я думаю, что если бы мы заняли
правильную позицию, и одобрили организационные шаги, нам легко удалось бы
добиться их отказа от выстав[ленных] списков или, вернее, разговоров об
этом. Я думаю, что в конечном счете они списков не выставят, а лишь
оскандалят себя угрозами.
Что, кстати, означает выступление Радека194? Если это -- шаг к
отходу от нас, то это -- вредная анархическая выходка. Несмотря на мое
отношение к немцам, которое Вам известно, я не думаю, чтобы было умно рвать
с ними теперь. Как бы то ни было, немцы представляют собой единственную
заграничную группу, которая в членораздельной и политически грамотной форме
продолжает отстаивать наши основные политические взгляды и дает в основном
правильную оценку происходящего в СССР. Они ругали нас, Заявление
121-го195. Я не знаю, что они тогда писали (я не имею этих
номеров), но по существу они ругали поделом: теперь мне кажется бесспорным,
что этого заявления подавать не надо было.
Единственно, что нас отделяет от них по существу теперь, это -- их пассивная
поддержка шарлатанства насчет троцкизма, но это видно только для весьма
искушенных людей. Я имел по этому поводу переписку с М[асловым] и поставил
перед ним вопрос довольно резко. Он ответил примерно следующее: он считает
Вашу дореволюционную позицию меньшевистской; считает, что мы в 1923 г. были
правы только частично в одном вопросе -- во внешней характеристике
партрежима, хотя не поняли его социального смысла; но он не видит, какое это
имеет касательство к современным отношениям. Он считает, что наша тактика
была неправильная (в этом
он не столь уж неправ), но политических разногласий у него нет. Ему я
ответил письмом, в котором пытался доказать, что "троцкизм" будет элементом
разложения всех оппозиционных групп, которые не выступят решительно против
этого шарлатанства (кстати, свежий пример мы уже, кажется, имеем на группе
Сюзанны)196; но мы должны помнить, что среди того моря клеветы и вражды,
которое создано вокруг нас, нам не следует швыряться людьми, которые нас
поддерживают, хотя бы они не на все 100% были нашими.
То же относится и к Трэну. Возможно, что теперь дела немного сдвинутся во
Франции. Опираясь на [группу] "Прот[ив] теч[ения]", надо привлечь и Тр[эна]
и Сув[арина] -- последний все-таки наш. Он пал жертвой нашей слишком большой
лояльности по отношению к нашим дорогим союзникам. Теперь надо эту ошибку
исправить: при всех своих ошибках он, как революционер, все еще на десять
голов выше и Сюз[анн] и тех проходимцев и болтунов, которые стоят во главе
к[ом]п[артии]. В его ошибках больше виноваты мы, которые бросили его, чем
он. При том влиянии, которое Вы имеете на него, его можно вернуть в наше
русло, и он нам еще нужен будет: он будет из тех, которые останутся с нами и
тогда, когда еще многие из наших, которых мы считаем очень близкими, уйдут
от нас, -- а дело как будто идет к этому.
В связи с этим -- несколько слов про домо суа197. Несмотря на то, что мы
разбиты, мы идейно победили. Но эта наша победа при современных условиях
превращается в источник разложения в наших рядах. Повторяется то, что уже
было раз, примерно зимой 1924 -- 1925 гг., когда многим казалось, что
разногласия по существу изжиты и что оставаться в оппозиции теряет смысл,
что нельзя оставаться "против партии" по личным связям, симпатиям или из
упрямства. Многие уходят потому, что искренне убеждены в этом; многие --
потому, что это дает им видимость самооправдания или просто приличный
идейный повод для возвращения своего положения. А этот развал в нашей среде
может иметь весьма печальные последствия. Возможны, очевидно, два положения:
либо в момент обострения положения (а это, вероятно, будет осенью) Ст[алин]
капитулирует перед правыми и резко заберет вправо. Тогда часть вернется к
нам; другая часть будет продолжать катиться и растворится в общей массе.
Я, однако, считаю более вероятным другое -- что Ст[алин] захочет покончить с
правыми и вынужден будет продолжать левую линию, тем более, что теперь уже
для всякого слепого ясно, что по нашему пути лежит выход. Но в этих условиях
Ст[алин] вынужден будет искать поддержки слева. Если мы сохранимся к тому
времени как политическая группировка, мы можем еще сыграть свою роль и
политически ожить. Если же к тому времени наши основные кадры капитулируют,
то Ст[алин] предпочтет опереться на них в проведении левого курса. Эти люди,
которые все-таки проходили школу оппозиции (некоторые даже и в качест-
ве учителей), будут поставлять идеологию, Ст[алин] будет иметь лавры, а Вы с
небольшой кучкой верных людей будете окончательно уничтожены.
Если мы хотим обеспечить левый курс и не отрезать себе окончательно пути для
возвращения на политическую арену, нам нужно во что бы то ни стало задержать
развал. Надо дать людям перспективу; если ее пока нет, надо ее выдумать,
чтобы хотя бы до осени удержать кадры. Этот развал в малом масштабе я
наблюдаю и здесь. Нас здесь было четверо: один капитулировал сразу после
съезда, второй -- на днях, остались мы вдвоем с нашим общим другом П-м; в
последнее время и он не выдержал; он отказался вести какую бы то ни было
работу потому, что не хочет вести борьбу против партии и в такой момент,
когда она проводит нашу линию. Он еще не капитулировал, но уже ведет
какую-то двойную игру.
Это связано с нашим партийным положением. После съезда нам предложили подать
заявление. Я исходил из того, что нам нужно удержаться в партии, и мы
написали общее заявление в духе заявления 121 (нам это позволительно). Мы
расписали, что у нас нет программных разногласий и осудили фракционную
работу, но оговорили, что мы считаем неправильным исключение оппозиции из
партии. Так как наше парт[ийное] начальство состоит из обывателей, которые
хотят, чтобы в их хозяйстве все было без скандалов, удовлетворились. Но
когда дело дошло до Москвы, они получили нагоняй. Сам Яр[ославский] написал
письмо и предложил потребовать от нас -- в качестве минимального условия --
снятия пункта о несогласии с исключением и осуждения так называемых
директив. Особенно настаивали на втором. Я заявил, что по первому пункту я
продолжаю оставаться на своей точке зрения, а по второму, что -- хотя против
фракционной работы, но так как директивы являются прямым следствием
определенных методов борьбы с оппозицией, то, осудив директивы, я тем самым
косвенно одобрил бы не только исключение из партии, но и ссылки и аресты.
Позиция, конечно, весьма слабая, и нас бюро исключило. Насколько я понимаю,
некоторые идут на подачу таких заявлений, какое требовалось от нас. Я не
знаю конкретной обстановки на месте и не могу судить о том, насколько это
правильно, но для себя я считаю это неприемлемым. На заседание ячейки я
явился и был исключен. П. не пришел тогда и теперь его почему-то пока не
трогают. Не знаю -- давал ли он какие-нибудь авансы или нет. Ближайшие дни
покажут это. Мне он заявил, что требуемого заявления не подаст пока, но он
сделает это, если убедится, что левый курс взят серьезно. Так как пока дело
ограничивается тем, что он только отказался работать, хотя он и раньше делал
это неохотно, то распространяться о нем пока не нужно. Я убедил его написать
Вам письмо с изложением своей точки зрения. Прочитаете -- решите.
Еще несколько слов обо мне. Возможно, что в связи с исключением мне скоро
будет предложено поехать домой. Здесь снова вста-
ет вопрос о предложении, которое мне было сделано от Вашего имени. Обдумайте
снова этот вопрос. Если даже решить, что мне нужно пожертвовать для дела
собой, то нужно ли это на нынешней стадии для дела? Так как мы с Вами
являемся теперь полными антиподами -- в географическом смысле этого слова,
-- то я при лучших условиях смогу получить ответ лишь месяца через два.
Поэтому прошу Вас постараться ответить сейчас же по получении. Жму руку.
Желаю бодрости и здоровья. Я, как никогда, бодр и уверен в нашей правоте.
Ваш С.
Я прочитал письмо и нашел, что я не совсем полно формулировал свое отношение
к тому, что сейчас делается на родине и могу быть неправильно понят.
Постараюсь коротко формулировать. Нынешний левый курс, рабски и неуклюже
копирующий платформу, несомненно является результатом реакции со стороны
рабочего класса, которую Вы правильно предсказали. Но произошла эта реакция
не так, как мы ожидали: наша деятельность была сама формой проявления этой
реакции, но мы были разбиты, когда попытались политически организованно
оформить эту реакцию, причем были разбиты при пассивности пролетариата. А
затем, после нашего поражения, рабочий начал реагировать тем единственным
способом, который у него остался после того, как пролетарское крыло партии
потеряло возможность отражать его интересы, -- стачкой.
С другой стороны, два основных явления последнего времени с исключительной
резкостью и рельефностью сигнализировали крах сталинской политики. Провал
заготовок показал, куда ведет крестьянская политика; а Шахтинское дело
наглядно показало, как бюрократический режим раскрывает дверь
контрреволюции. Все это вместе и вызвало поворот. Но говорить о левом курсе
еще рано. Война только объявлена, но борьба, еще на началась.
Антипролетарские элементы еще не дали ответа. Как пойдет дело, когда этот
ответ последует, -- вот вопрос, который позволит судить о том, каков курс.
Какова наша роль? Реакция со стороны рабочего класса протекает в стихийных,
а поэтому в наиболее опасных и вредных формах. Если мы не можем ее
возглавить, она либо будет раздавлена, либо может зайти дальше, чем мы
хотим, и будет возглавлена другими.
Мы должны сделать все, что от нас зависит, чтобы оформить и организовать
начавшуюся активность пролетариата. Поэтому именно теперь при "левом" курсе
надо работать не меньше, а больше, чем при откровенно правом. Ближайшее
время будет решительным для революции в целом. При резко обострившихся
противоречиях в стране политика зигзагов становится все более невозможной (я
говорю не о тактическом и стратегическом маневрировании, а о болтании между
классами). Либо, наконец, будет взят правильный курс, либо революция
гигантскими шагами пойдет под уклон. В первом случае мы должны организованно
восста-
новить свое положение в партии и тем обеспечить этот курс, во втором -- мы
должны будем разделаться с иллюзиями и организованно продолжать борьбу. И в
том и в другом случае мы должны быть максимально активны и организованны.
Вы, конечно, понимаете, как трудно при здешней оторванности наметить себе
перспективу, и понимаете, с каким нетерпением я буду ждать ответа. Адрес, по
которому мне можно писать, имеется у московских товарищей и в Париже.
Дорогие товарищи!
Пользуюсь случаем. Предъявитель сего передаст вам подробно все о местных
делах. Учтите все и наладьте пересылку информации и материалов. Хорошо, если
бы удалось наладить и пересылку статей. Считаю необходимым сообщить кратко
свою позицию по основным вопросам. Я считаю абсолютно неправильной вашу
установку по отношению к органам немцев. Возражать против организационного
оформления группы -- значит толкать ее на распад. Мы должны были бы на
собственном опыте понять, что значит невнимание к организационным вопросам.
Другое дело -- выставление списков. Это означало бы повторять в расширенном
масштабе альтонскую ошибку. Я полагаю, что если бы мы заняли правильную
позицию к организационному оформлению, нам легко удалось бы убедить их
отказаться от списков, тем более, что, я думаю, они ограничатся лишь
угрозами и не будут скандалиться. Во всяком случае, реагировать, как Радек,
вредно. Если его заявление не есть шаг к отходу, то это -- анархическая
вредная выходка. Как бы мы ни относились к немцам и каковы бы ни были наши
разногласия, они все-таки единственная группа, которая политически грамотно
и в основном правильно освещает положение в СССР. При той обстановке,
которую мы имеем сейчас, швыряться ими не стоит. То же относится и к
Тр[эну], который в организационных вопросах согласен с нами. С Сюзан,
по-моему, надо кончать, если мы с ней имеем какие-нибудь дела. Она вместе с
Саф[аровым], за которым она идет, является источником разложения и все равно
уйдет.
Несколько слов о моей позиции по нашим внутренним делам. Мы одержали идейную
победу, хотя мы разбиты, как никогда. Реакция со стороны рабочего класса,
которую мы ожидали, пришла, но в форме, которую мы предвидеть не могли.
Когда мы пытались оформить эту реакцию политически, пролетариат нас не
поддержал и дал нас разбить. А затем он стал реагировать единственным
способом, который остался у него, -- забастовкой. С другой стороны, основные
два явления последнего времени сигнализировали исключительно ярко крах
ст[алинской] политики: провал хлебозаготовок и Шахтинское дело. Самое
опасное с нашей стороны - успокоиться и прекратить борьбу на том основании,
что партия, мол, повела нашу линию. Многие отойдут от нас на этой почве --
одни искренне, другие -- потому, что они найдут в этой концепции по-
вод, которого они ждали для приличного "идейного" отхода. Вывод надо делать
как раз обратный: больше, чем когда бы то ни было, усилить активность.
Левого курса еще нет; есть только декларации. Посмотрим, что будет, когда
кулак даст свой ответ.
Если мы действительно хотим обеспечить левый курс и восстановить свое
положение в партии, мы должны сделать все, что можно при нынешних условиях
для того, чтобы возглавить начавшуюся реакцию рабочего класса. Если мы этого
не сможем сделать, то либо рабочий класс будет снова и надолго разбит, либо
движение перельет через наши головы и его возглавит кто-либо другой. Это --
та линия, которую я провожу здесь теперь. Вы понимаете, как мне важно знать
ваше мнение по всем этим вопросам при здешней оторванности. Снова прошу
сделать все, чтобы наладить связь. О моем личном положении вам расскажет
податель.
Всего доброго. Жму руку.
Ваш Ю.
8 мая 1928 г.
Прилагаемое письмецо прошу передать, по возможности скорее, Старику.
Ответ 155
Алма-Ата, Троцкому, из Новосибирска
8 мая
Беспокоюсь [в связи с] отсутствием ответа [на] мои два письма.
Телеграфируйте Кузнецкая 8 [о] здоровье [и] быте. Привет,
Богуславский
Алма-Ата, Троцкому, из Баку.
8 мая
Почему не отвечаете [на] посланную мою телеграмму. Сообщите [о] здоровье.
Сердечный привет. Богдасаров
[9 мая.]
Спасибо, аптечку получил, заболел малярией, форма не тяжелая. Троцкий
11-12 мая 1928 г.
Здравствуйте, уважаемый Лев Давидович!
Вот уже несколько дней, как я приехал к месту ссылки в Ачинск. Оппозиционная
колония, а нас тут шесть человек, производит печальное впечатление. Нет
спайки, нет элементарных товарищеских отношений.
Такое состояние колонии -- не случайно. Тон соответствующий, вернее, не
соответствующий, дал С[афаров].
Я был у него на днях, и мы беседовали около четырех часов. Если отбросить
чисто внешнюю часть вежливого приема и прочую мишуру, то создается
впечатление, что ты сидел на активе Ленинград[ской] орг[анизации] времен
1923 --1924 гг., с той только разницей, что на активе вряд ли подавали
бесплатно кофе. Слово "троцкизм" (ну и далось им это словечко) не сходит у
него с уст.
Прежде всего, я прочел два заявления С[афарова], одно -- Четвертому пленуму
ИККИ198, другое -- последнему пленуму ЦКК.
Когда читаешь заявление в ЦКК, чувствуется, что С[афаров] сделал шаг
"вперед". Правда, он еще поругивает 3[иновьева] и К[аме-нева] за их
беспринципность и пр., но тон заявления, дух его уже не тот.
Указывая ЦКК на ряд опасностей в стране, идущих справа и с которыми, по его
мнению, нужно бороться, С[афаров] вместе с тем считает, и в этом сказывается
его движение "вперед", не меньшей опасностью идущее слева "заигрывание в
двух документах, опубликованных в "Правде" 15 января с полуменьшевистскими,
авантюристическими попутчиками типа Суварина". Он далее считает губительным
для дела Ленинской оппозиции блок с Греком, "этим прямым предателем
революции". Не менее вредной Сафаров считает политику Рут
[Фишер]-Маслова-Урбанса и, конечно, вполне солидарен с телеграммой Р[адека].
"Гвоздь" заявления заключается в том, что считает нужным бороться и с теми
представителями из группы 1923 г., которые ныне добиваются пересмотра
решений Пятого Конгресса К[оммунисти-ческого] И[нтернационала], которые он,
С[афаров], считает абсолютно правильными и которые (в заявлении сказано,
"некоторые из них") мечтают о второй партии, а это и есть рецидив троцкизма
1923 года. Совершенно понятно, что вначале беседа носила
"рекогносцировочный" характер, поскольку С[афаров] старался выяснить наши (я
был еще с одним товарищем) настроения и взгляды.
Философия его нынешней политической позиции проста: все разногласия, всю
неправильную политическую линию ЦК он сводит к вопросу о руководстве, но под
"особым" углом зрения. Эту проблему, как увидите ниже, он разрешает весьма
"удачно".
Начинает он свои рассуждения, как полагается "большому вождю", с оценки
международного положения.
Относительная стабилизация капитализма трещит по всемшвам. На первых порах в
отношении к СССР это скажется в эко-номической блокаде, а затем -- в прямой
интервенции против Со-ветского Союза.
Перед лицом подобной опасности, точнее -- катастрофы,нельзя ставить вопрос о
руководстве ВКП так, как его ставила оп-позиция до XV съезда. Хочет или не
хочет нынешнее руководст-во, оно вынуждено будет вести революционную войну
за СССР,за сохранение диктатуры пролетариата. О гражданском мире вну-
три СССР в случае войны не может быть и речи. Залог именно такой политики
партии, по мнению С[афарова], кроется в Революционности Российского Рабочего
Класса, в большевистских традициях партии и т. д. Революционный подъем
рабочего класса будет таким же, каким мы его наблюдали в 1919 -- 1921 гг.
Короче. Революционность рабочего класса ставит предел сползанию вправо.
(Бухаринская трактовка роста кулака при диктатуре пролетариата.) В таком
случае, рассуждает он далее, каждый оппозиционер обязан будет отказаться от
своих взглядов, "начихать на них", отказаться от критики политической линии
ЦК и взять винтовку для защиты СССР.
А так как опасность войны сегодня более реальна, чем когда-либо, значит --
нужно немедля подавать соответствующие заявления ЦК, от взглядов (пока) не
отказываясь.
Это, по мнению С[афарова], одна политическая линия для оппозиционера, другая
же заключается в том, чтобы строить вторую партию, со всеми вытекающими
отсюда последствиями. Второй путь он отметает как явно авантюристический.
Подумаешь, какая добродетель. Как будто бы кто-то хочет строить или даже уже
строит вторую партию, а он, С[афаров], чуть ли не в единственном числе,
защищает дело Ленина.
3. Вопрос о второй партии им выпячивается якобы потому, чтоосновная группа
оппозиции 1923 г. в свете документа "На новомэтапе" "резко порвала с
платформой 13 чл[енов] ЦК и ЦКК", ко-торую только он, С[афаров], и его
немногочисленные сторонникизащищают и ныне. "Кто стоит на позициях "Нового
этапа", -- изрекает Сафаров, -- тот не может защищать платформы".
"Троцкисты" же, поскольку они связывают наступление полного Термидора с
прекращением прилива рабочих в партию, тем самым ставят в порядок дня вопрос
об организации второй партии. Ибо может быть такое положение, когда приток
рабочей части партии в оппозицию прекратится совсем (тут и неправильная
оппозиционная тактика, давление партаппарата, надвигающаяся опасность войны
и пр.), а Термидора все же не будет.
Особенно резко нападает он на фразу из "Нового этапа" о последнем
историческом всплеске октябрьской волны, которую он трактует как фундамент к
созданию второй партии. Его трактовка этой фразы ничем не отличается от
пресловутых комментариев Слепко-ва во втором номере "Большевика". Методы
проработки оппозиции в 1923 г. в Ленинграде сказались в этой беседе на 300%.
4. Вопрос о смене партруководства или о частичной замене егоне может быть
поставлен в повестку дня, т. к. не на кого менять,ибо "разногласия 1923 года
с тогдашней оппозицией не тольконе изжиты, но наоборот -- возведены в
некоторую более высокуюстепень". "Я не знаю, заявляет С[афаров], было бы
лучше, если быв П[олит]б[юро] был Л. Д." [Троцкий].
"То, что вы (группа 1923 г.) ныне делаете, -- изрекает С[афаров] далее,--
есть проявление троцкизма в самом худшем его виде -- в издании 1914 года".
Допущение 3[иновьева] и К[аменева] к партруководству он также считает
невозможным и, следовательно, остается только то, что есть -- фракция
Сталина, перед которой, конечно (?!), капитулирует группа Рыкова.
его бесхребетности, он вынужден сильно лавировать, чтобы не потерять
положение. Газета принадлежит немецкому коллективу, который состоит из
бывших людей. Это все допотопные старички, которые в молодости принадлежали
в Германии к рабочему движению. Здесь они давно уже стали хозяевами всяких
булочных и колбасных, но по старой традиции считают себя социалистами. Л.
вынужден к ним применяться. Поэтому он до сих пор в редакционных статьях (а
по американскому обычаю редакция отвечает только за эти статьи) ни разу не
солидаризировался с нами политически, а все больше аргументирует
от человечности и пр. Зато в других статьях можно найти все, что угодно: от
откровенно социал-демократических рассуждений до
уль-тракоршистских191.
Я пишу частенько, хотя не особенно приятно видеть наши статьи в таком
соседстве; приходится писать потому, что другого места нет. В частных
разговорах Л. весьма радикален и уверяет постоянно в готовности сделать все,
что Вы от него потребуете, хотя на практике он далеко не реализует даже то
немногое, что я просил у него. Так как в его позиции большую роль играет его
личное отношение к Вам, это нужно использовать, и Вы должны написать ему,
наметить перспективы и дать инструкции. Это будет иметь значение и потому,
что и он, как и И[стмен], боится, что Вы снова отречетесь от него.
Пока что польза, которую удалось извлечь из него, заключается в том, что
через него удалось получить некоторые связи. Через него я связался с
венграми. Это -- группа прекрасных преданных рабочих (около 60 -- 70 чел.),
настоящих коммунистов. Их руководители исключены недавно за поддержку нас.
Не имея никаких связей, документов, они еще до нашего знакомства начали
издавать еженедельник ("Пролетар"), в котором заняли совершенно правильную
линию, полностью совпавшую с нашей. Насколько я могу судить по их короткому
изложению содержания статей, они больших промахов не делают. Я заметил
только один -- когда они без всяких комментариев перепечатали чисто
корш[истскую] статью. Я посылаю комплект; постарайтесь найти человека,
знающего язык, и ознакомиться. Так как это -- безусловно наши люди, Вы
должны написать им, подбодрить их, указать на промахи, подчеркнуть линию и
пр. Во всех письмах надо будет, между прочим, подчеркнуть, что я действую по
Вашим директивам. Это поможет мне в решительные моменты, если нужен будет
какой-нибудь нажим.
Теперь нащупал еще связь с одной еврейской группой и на днях повидаюсь с
ними. Помните, что при оторванности продолжать работу можно будет лишь, если
Вы не забудете присылать документы и информацию. Хорошо также, если бы
удалось наладить пересылку статей. Они могли бы публиковаться одновременно и
здесь, и в Европе. Пока приходится ориентироваться по "Пролетару" и
еврейским материалам, которые доходят. Этого мало.
Наконец, последнее. Я приступил к организации комитета помощи арестованным и
сосланным. Я не решался делать этого сам и полагал приступить к сбору
неофициально. Но недавно я получил от наших из Берлина письмо, в котором они
предлагают развернуть широкую кампанию. Я написал обращение, которое, кроме
И[стмена], Л. и венгров, подпишет ряд людей леворадикального типа. Надеемся
привлечь Синклера192. Ему написали, но от него пока нет. Подбор
подписей производим очень осторожно. Кстати, И[стмен] и Л. идут на это не
совсем охотно, хотя отказать не могут. Но дело от этого затягивается.
Материаль-
но это может дать много, но сам не совсем хорошо представляю себе
политический эффект этого дела. Если почему-либо директива об этом дана без
Вашего ведома, подумайте и, если Вы против, телеграфируйте немедленно.
Теперь о прочих делах. Позицию, занятую Вами по отношению к организационным
мероприятиям немцев, считаю абсолютно неправильной. Мы обожглись на
Альт[оне]193 и перегибаем палку в другую сторону. Постановка
вопроса в директивах и в письмах к конгрессу Л [енин]б[унда] (я исхожу из
того, что они писаны Вами) совершенно правильна, поскольку дело идет о
второй партии. Но толковать эту постановку распространительно и выдвигать ее
против всяких организационных оформлений значит толкать то, что есть, на
распад. Я хорошо видел, как они таяли, потому что они были неоформлены.
Фракция тоже, как Вам известно, мало выигрывает от недостаточного внимания к
организационным вопросам. На такой же путь, как и немцы, стал, как Вам,
вероятно, известно, и Тр[эн], который организовал комитет по восстановлению.
Другое дело -- тактика. Против выставленных списков надо возражать
категорически: это воспроизводит в расширенном виде альт[онскую] ошибку и
может привести к очень вредным последствиям. Я думаю, что если бы мы заняли
правильную позицию, и одобрили организационные шаги, нам легко удалось бы
добиться их отказа от выстав[ленных] списков или, вернее, разговоров об
этом. Я думаю, что в конечном счете они списков не выставят, а лишь
оскандалят себя угрозами.
Что, кстати, означает выступление Радека194? Если это -- шаг к
отходу от нас, то это -- вредная анархическая выходка. Несмотря на мое
отношение к немцам, которое Вам известно, я не думаю, чтобы было умно рвать
с ними теперь. Как бы то ни было, немцы представляют собой единственную
заграничную группу, которая в членораздельной и политически грамотной форме
продолжает отстаивать наши основные политические взгляды и дает в основном
правильную оценку происходящего в СССР. Они ругали нас, Заявление
121-го195. Я не знаю, что они тогда писали (я не имею этих
номеров), но по существу они ругали поделом: теперь мне кажется бесспорным,
что этого заявления подавать не надо было.
Единственно, что нас отделяет от них по существу теперь, это -- их пассивная
поддержка шарлатанства насчет троцкизма, но это видно только для весьма
искушенных людей. Я имел по этому поводу переписку с М[асловым] и поставил
перед ним вопрос довольно резко. Он ответил примерно следующее: он считает
Вашу дореволюционную позицию меньшевистской; считает, что мы в 1923 г. были
правы только частично в одном вопросе -- во внешней характеристике
партрежима, хотя не поняли его социального смысла; но он не видит, какое это
имеет касательство к современным отношениям. Он считает, что наша тактика
была неправильная (в этом
он не столь уж неправ), но политических разногласий у него нет. Ему я
ответил письмом, в котором пытался доказать, что "троцкизм" будет элементом
разложения всех оппозиционных групп, которые не выступят решительно против
этого шарлатанства (кстати, свежий пример мы уже, кажется, имеем на группе
Сюзанны)196; но мы должны помнить, что среди того моря клеветы и вражды,
которое создано вокруг нас, нам не следует швыряться людьми, которые нас
поддерживают, хотя бы они не на все 100% были нашими.
То же относится и к Трэну. Возможно, что теперь дела немного сдвинутся во
Франции. Опираясь на [группу] "Прот[ив] теч[ения]", надо привлечь и Тр[эна]
и Сув[арина] -- последний все-таки наш. Он пал жертвой нашей слишком большой
лояльности по отношению к нашим дорогим союзникам. Теперь надо эту ошибку
исправить: при всех своих ошибках он, как революционер, все еще на десять
голов выше и Сюз[анн] и тех проходимцев и болтунов, которые стоят во главе
к[ом]п[артии]. В его ошибках больше виноваты мы, которые бросили его, чем
он. При том влиянии, которое Вы имеете на него, его можно вернуть в наше
русло, и он нам еще нужен будет: он будет из тех, которые останутся с нами и
тогда, когда еще многие из наших, которых мы считаем очень близкими, уйдут
от нас, -- а дело как будто идет к этому.
В связи с этим -- несколько слов про домо суа197. Несмотря на то, что мы
разбиты, мы идейно победили. Но эта наша победа при современных условиях
превращается в источник разложения в наших рядах. Повторяется то, что уже
было раз, примерно зимой 1924 -- 1925 гг., когда многим казалось, что
разногласия по существу изжиты и что оставаться в оппозиции теряет смысл,
что нельзя оставаться "против партии" по личным связям, симпатиям или из
упрямства. Многие уходят потому, что искренне убеждены в этом; многие --
потому, что это дает им видимость самооправдания или просто приличный
идейный повод для возвращения своего положения. А этот развал в нашей среде
может иметь весьма печальные последствия. Возможны, очевидно, два положения:
либо в момент обострения положения (а это, вероятно, будет осенью) Ст[алин]
капитулирует перед правыми и резко заберет вправо. Тогда часть вернется к
нам; другая часть будет продолжать катиться и растворится в общей массе.
Я, однако, считаю более вероятным другое -- что Ст[алин] захочет покончить с
правыми и вынужден будет продолжать левую линию, тем более, что теперь уже
для всякого слепого ясно, что по нашему пути лежит выход. Но в этих условиях
Ст[алин] вынужден будет искать поддержки слева. Если мы сохранимся к тому
времени как политическая группировка, мы можем еще сыграть свою роль и
политически ожить. Если же к тому времени наши основные кадры капитулируют,
то Ст[алин] предпочтет опереться на них в проведении левого курса. Эти люди,
которые все-таки проходили школу оппозиции (некоторые даже и в качест-
ве учителей), будут поставлять идеологию, Ст[алин] будет иметь лавры, а Вы с
небольшой кучкой верных людей будете окончательно уничтожены.
Если мы хотим обеспечить левый курс и не отрезать себе окончательно пути для
возвращения на политическую арену, нам нужно во что бы то ни стало задержать
развал. Надо дать людям перспективу; если ее пока нет, надо ее выдумать,
чтобы хотя бы до осени удержать кадры. Этот развал в малом масштабе я
наблюдаю и здесь. Нас здесь было четверо: один капитулировал сразу после
съезда, второй -- на днях, остались мы вдвоем с нашим общим другом П-м; в
последнее время и он не выдержал; он отказался вести какую бы то ни было
работу потому, что не хочет вести борьбу против партии и в такой момент,
когда она проводит нашу линию. Он еще не капитулировал, но уже ведет
какую-то двойную игру.
Это связано с нашим партийным положением. После съезда нам предложили подать
заявление. Я исходил из того, что нам нужно удержаться в партии, и мы
написали общее заявление в духе заявления 121 (нам это позволительно). Мы
расписали, что у нас нет программных разногласий и осудили фракционную
работу, но оговорили, что мы считаем неправильным исключение оппозиции из
партии. Так как наше парт[ийное] начальство состоит из обывателей, которые
хотят, чтобы в их хозяйстве все было без скандалов, удовлетворились. Но
когда дело дошло до Москвы, они получили нагоняй. Сам Яр[ославский] написал
письмо и предложил потребовать от нас -- в качестве минимального условия --
снятия пункта о несогласии с исключением и осуждения так называемых
директив. Особенно настаивали на втором. Я заявил, что по первому пункту я
продолжаю оставаться на своей точке зрения, а по второму, что -- хотя против
фракционной работы, но так как директивы являются прямым следствием
определенных методов борьбы с оппозицией, то, осудив директивы, я тем самым
косвенно одобрил бы не только исключение из партии, но и ссылки и аресты.
Позиция, конечно, весьма слабая, и нас бюро исключило. Насколько я понимаю,
некоторые идут на подачу таких заявлений, какое требовалось от нас. Я не
знаю конкретной обстановки на месте и не могу судить о том, насколько это
правильно, но для себя я считаю это неприемлемым. На заседание ячейки я
явился и был исключен. П. не пришел тогда и теперь его почему-то пока не
трогают. Не знаю -- давал ли он какие-нибудь авансы или нет. Ближайшие дни
покажут это. Мне он заявил, что требуемого заявления не подаст пока, но он
сделает это, если убедится, что левый курс взят серьезно. Так как пока дело
ограничивается тем, что он только отказался работать, хотя он и раньше делал
это неохотно, то распространяться о нем пока не нужно. Я убедил его написать
Вам письмо с изложением своей точки зрения. Прочитаете -- решите.
Еще несколько слов обо мне. Возможно, что в связи с исключением мне скоро
будет предложено поехать домой. Здесь снова вста-
ет вопрос о предложении, которое мне было сделано от Вашего имени. Обдумайте
снова этот вопрос. Если даже решить, что мне нужно пожертвовать для дела
собой, то нужно ли это на нынешней стадии для дела? Так как мы с Вами
являемся теперь полными антиподами -- в географическом смысле этого слова,
-- то я при лучших условиях смогу получить ответ лишь месяца через два.
Поэтому прошу Вас постараться ответить сейчас же по получении. Жму руку.
Желаю бодрости и здоровья. Я, как никогда, бодр и уверен в нашей правоте.
Ваш С.
Я прочитал письмо и нашел, что я не совсем полно формулировал свое отношение
к тому, что сейчас делается на родине и могу быть неправильно понят.
Постараюсь коротко формулировать. Нынешний левый курс, рабски и неуклюже
копирующий платформу, несомненно является результатом реакции со стороны
рабочего класса, которую Вы правильно предсказали. Но произошла эта реакция
не так, как мы ожидали: наша деятельность была сама формой проявления этой
реакции, но мы были разбиты, когда попытались политически организованно
оформить эту реакцию, причем были разбиты при пассивности пролетариата. А
затем, после нашего поражения, рабочий начал реагировать тем единственным
способом, который у него остался после того, как пролетарское крыло партии
потеряло возможность отражать его интересы, -- стачкой.
С другой стороны, два основных явления последнего времени с исключительной
резкостью и рельефностью сигнализировали крах сталинской политики. Провал
заготовок показал, куда ведет крестьянская политика; а Шахтинское дело
наглядно показало, как бюрократический режим раскрывает дверь
контрреволюции. Все это вместе и вызвало поворот. Но говорить о левом курсе
еще рано. Война только объявлена, но борьба, еще на началась.
Антипролетарские элементы еще не дали ответа. Как пойдет дело, когда этот
ответ последует, -- вот вопрос, который позволит судить о том, каков курс.
Какова наша роль? Реакция со стороны рабочего класса протекает в стихийных,
а поэтому в наиболее опасных и вредных формах. Если мы не можем ее
возглавить, она либо будет раздавлена, либо может зайти дальше, чем мы
хотим, и будет возглавлена другими.
Мы должны сделать все, что от нас зависит, чтобы оформить и организовать
начавшуюся активность пролетариата. Поэтому именно теперь при "левом" курсе
надо работать не меньше, а больше, чем при откровенно правом. Ближайшее
время будет решительным для революции в целом. При резко обострившихся
противоречиях в стране политика зигзагов становится все более невозможной (я
говорю не о тактическом и стратегическом маневрировании, а о болтании между
классами). Либо, наконец, будет взят правильный курс, либо революция
гигантскими шагами пойдет под уклон. В первом случае мы должны организованно
восста-
новить свое положение в партии и тем обеспечить этот курс, во втором -- мы
должны будем разделаться с иллюзиями и организованно продолжать борьбу. И в
том и в другом случае мы должны быть максимально активны и организованны.
Вы, конечно, понимаете, как трудно при здешней оторванности наметить себе
перспективу, и понимаете, с каким нетерпением я буду ждать ответа. Адрес, по
которому мне можно писать, имеется у московских товарищей и в Париже.
Дорогие товарищи!
Пользуюсь случаем. Предъявитель сего передаст вам подробно все о местных
делах. Учтите все и наладьте пересылку информации и материалов. Хорошо, если
бы удалось наладить и пересылку статей. Считаю необходимым сообщить кратко
свою позицию по основным вопросам. Я считаю абсолютно неправильной вашу
установку по отношению к органам немцев. Возражать против организационного
оформления группы -- значит толкать ее на распад. Мы должны были бы на
собственном опыте понять, что значит невнимание к организационным вопросам.
Другое дело -- выставление списков. Это означало бы повторять в расширенном
масштабе альтонскую ошибку. Я полагаю, что если бы мы заняли правильную
позицию к организационному оформлению, нам легко удалось бы убедить их
отказаться от списков, тем более, что, я думаю, они ограничатся лишь
угрозами и не будут скандалиться. Во всяком случае, реагировать, как Радек,
вредно. Если его заявление не есть шаг к отходу, то это -- анархическая
вредная выходка. Как бы мы ни относились к немцам и каковы бы ни были наши
разногласия, они все-таки единственная группа, которая политически грамотно
и в основном правильно освещает положение в СССР. При той обстановке,
которую мы имеем сейчас, швыряться ими не стоит. То же относится и к
Тр[эну], который в организационных вопросах согласен с нами. С Сюзан,
по-моему, надо кончать, если мы с ней имеем какие-нибудь дела. Она вместе с
Саф[аровым], за которым она идет, является источником разложения и все равно
уйдет.
Несколько слов о моей позиции по нашим внутренним делам. Мы одержали идейную
победу, хотя мы разбиты, как никогда. Реакция со стороны рабочего класса,
которую мы ожидали, пришла, но в форме, которую мы предвидеть не могли.
Когда мы пытались оформить эту реакцию политически, пролетариат нас не
поддержал и дал нас разбить. А затем он стал реагировать единственным
способом, который остался у него, -- забастовкой. С другой стороны, основные
два явления последнего времени сигнализировали исключительно ярко крах
ст[алинской] политики: провал хлебозаготовок и Шахтинское дело. Самое
опасное с нашей стороны - успокоиться и прекратить борьбу на том основании,
что партия, мол, повела нашу линию. Многие отойдут от нас на этой почве --
одни искренне, другие -- потому, что они найдут в этой концепции по-
вод, которого они ждали для приличного "идейного" отхода. Вывод надо делать
как раз обратный: больше, чем когда бы то ни было, усилить активность.
Левого курса еще нет; есть только декларации. Посмотрим, что будет, когда
кулак даст свой ответ.
Если мы действительно хотим обеспечить левый курс и восстановить свое
положение в партии, мы должны сделать все, что можно при нынешних условиях
для того, чтобы возглавить начавшуюся реакцию рабочего класса. Если мы этого
не сможем сделать, то либо рабочий класс будет снова и надолго разбит, либо
движение перельет через наши головы и его возглавит кто-либо другой. Это --
та линия, которую я провожу здесь теперь. Вы понимаете, как мне важно знать
ваше мнение по всем этим вопросам при здешней оторванности. Снова прошу
сделать все, чтобы наладить связь. О моем личном положении вам расскажет
податель.
Всего доброго. Жму руку.
Ваш Ю.
8 мая 1928 г.
Прилагаемое письмецо прошу передать, по возможности скорее, Старику.
Ответ 155
Алма-Ата, Троцкому, из Новосибирска
8 мая
Беспокоюсь [в связи с] отсутствием ответа [на] мои два письма.
Телеграфируйте Кузнецкая 8 [о] здоровье [и] быте. Привет,
Богуславский
Алма-Ата, Троцкому, из Баку.
8 мая
Почему не отвечаете [на] посланную мою телеграмму. Сообщите [о] здоровье.
Сердечный привет. Богдасаров
[9 мая.]
Спасибо, аптечку получил, заболел малярией, форма не тяжелая. Троцкий
11-12 мая 1928 г.
Здравствуйте, уважаемый Лев Давидович!
Вот уже несколько дней, как я приехал к месту ссылки в Ачинск. Оппозиционная
колония, а нас тут шесть человек, производит печальное впечатление. Нет
спайки, нет элементарных товарищеских отношений.
Такое состояние колонии -- не случайно. Тон соответствующий, вернее, не
соответствующий, дал С[афаров].
Я был у него на днях, и мы беседовали около четырех часов. Если отбросить
чисто внешнюю часть вежливого приема и прочую мишуру, то создается
впечатление, что ты сидел на активе Ленинград[ской] орг[анизации] времен
1923 --1924 гг., с той только разницей, что на активе вряд ли подавали
бесплатно кофе. Слово "троцкизм" (ну и далось им это словечко) не сходит у
него с уст.
Прежде всего, я прочел два заявления С[афарова], одно -- Четвертому пленуму
ИККИ198, другое -- последнему пленуму ЦКК.
Когда читаешь заявление в ЦКК, чувствуется, что С[афаров] сделал шаг
"вперед". Правда, он еще поругивает 3[иновьева] и К[аме-нева] за их
беспринципность и пр., но тон заявления, дух его уже не тот.
Указывая ЦКК на ряд опасностей в стране, идущих справа и с которыми, по его
мнению, нужно бороться, С[афаров] вместе с тем считает, и в этом сказывается
его движение "вперед", не меньшей опасностью идущее слева "заигрывание в
двух документах, опубликованных в "Правде" 15 января с полуменьшевистскими,
авантюристическими попутчиками типа Суварина". Он далее считает губительным
для дела Ленинской оппозиции блок с Греком, "этим прямым предателем
революции". Не менее вредной Сафаров считает политику Рут
[Фишер]-Маслова-Урбанса и, конечно, вполне солидарен с телеграммой Р[адека].
"Гвоздь" заявления заключается в том, что считает нужным бороться и с теми
представителями из группы 1923 г., которые ныне добиваются пересмотра
решений Пятого Конгресса К[оммунисти-ческого] И[нтернационала], которые он,
С[афаров], считает абсолютно правильными и которые (в заявлении сказано,
"некоторые из них") мечтают о второй партии, а это и есть рецидив троцкизма
1923 года. Совершенно понятно, что вначале беседа носила
"рекогносцировочный" характер, поскольку С[афаров] старался выяснить наши (я
был еще с одним товарищем) настроения и взгляды.
Философия его нынешней политической позиции проста: все разногласия, всю
неправильную политическую линию ЦК он сводит к вопросу о руководстве, но под
"особым" углом зрения. Эту проблему, как увидите ниже, он разрешает весьма
"удачно".
Начинает он свои рассуждения, как полагается "большому вождю", с оценки
международного положения.
Относительная стабилизация капитализма трещит по всемшвам. На первых порах в
отношении к СССР это скажется в эко-номической блокаде, а затем -- в прямой
интервенции против Со-ветского Союза.
Перед лицом подобной опасности, точнее -- катастрофы,нельзя ставить вопрос о
руководстве ВКП так, как его ставила оп-позиция до XV съезда. Хочет или не
хочет нынешнее руководст-во, оно вынуждено будет вести революционную войну
за СССР,за сохранение диктатуры пролетариата. О гражданском мире вну-
три СССР в случае войны не может быть и речи. Залог именно такой политики
партии, по мнению С[афарова], кроется в Революционности Российского Рабочего
Класса, в большевистских традициях партии и т. д. Революционный подъем
рабочего класса будет таким же, каким мы его наблюдали в 1919 -- 1921 гг.
Короче. Революционность рабочего класса ставит предел сползанию вправо.
(Бухаринская трактовка роста кулака при диктатуре пролетариата.) В таком
случае, рассуждает он далее, каждый оппозиционер обязан будет отказаться от
своих взглядов, "начихать на них", отказаться от критики политической линии
ЦК и взять винтовку для защиты СССР.
А так как опасность войны сегодня более реальна, чем когда-либо, значит --
нужно немедля подавать соответствующие заявления ЦК, от взглядов (пока) не
отказываясь.
Это, по мнению С[афарова], одна политическая линия для оппозиционера, другая
же заключается в том, чтобы строить вторую партию, со всеми вытекающими
отсюда последствиями. Второй путь он отметает как явно авантюристический.
Подумаешь, какая добродетель. Как будто бы кто-то хочет строить или даже уже
строит вторую партию, а он, С[афаров], чуть ли не в единственном числе,
защищает дело Ленина.
3. Вопрос о второй партии им выпячивается якобы потому, чтоосновная группа
оппозиции 1923 г. в свете документа "На новомэтапе" "резко порвала с
платформой 13 чл[енов] ЦК и ЦКК", ко-торую только он, С[афаров], и его
немногочисленные сторонникизащищают и ныне. "Кто стоит на позициях "Нового
этапа", -- изрекает Сафаров, -- тот не может защищать платформы".
"Троцкисты" же, поскольку они связывают наступление полного Термидора с
прекращением прилива рабочих в партию, тем самым ставят в порядок дня вопрос
об организации второй партии. Ибо может быть такое положение, когда приток
рабочей части партии в оппозицию прекратится совсем (тут и неправильная
оппозиционная тактика, давление партаппарата, надвигающаяся опасность войны
и пр.), а Термидора все же не будет.
Особенно резко нападает он на фразу из "Нового этапа" о последнем
историческом всплеске октябрьской волны, которую он трактует как фундамент к
созданию второй партии. Его трактовка этой фразы ничем не отличается от
пресловутых комментариев Слепко-ва во втором номере "Большевика". Методы
проработки оппозиции в 1923 г. в Ленинграде сказались в этой беседе на 300%.
4. Вопрос о смене партруководства или о частичной замене егоне может быть
поставлен в повестку дня, т. к. не на кого менять,ибо "разногласия 1923 года
с тогдашней оппозицией не тольконе изжиты, но наоборот -- возведены в
некоторую более высокуюстепень". "Я не знаю, заявляет С[афаров], было бы
лучше, если быв П[олит]б[юро] был Л. Д." [Троцкий].
"То, что вы (группа 1923 г.) ныне делаете, -- изрекает С[афаров] далее,--
есть проявление троцкизма в самом худшем его виде -- в издании 1914 года".
Допущение 3[иновьева] и К[аменева] к партруководству он также считает
невозможным и, следовательно, остается только то, что есть -- фракция
Сталина, перед которой, конечно (?!), капитулирует группа Рыкова.